Страница:
Подъем был долог, но дикая магия придавала Ковенанту силы, и он сам не заметил, как одолел тугую спираль зажатой в каменном колодце лестницы: ему казалось, что он дышит огнём; как болид освещая темноту шахты, он одним махом взлетел на самый верх. В затылок ему выли сирены, и откуда-то снизу доносился топот хастинов, ползущих наверх с той скоростью, которую позволяли развить узкий проход и крутые ступеньки. Но Ковенант двигался настолько стремительно, что никакая погоня не могла за ним угнаться. Он чувствовал в себе такой подъем сил и заряд энергии, что в эту минуту безбоязненно шагнул бы в центр Рока горгон, зная, что это ему нисколько не повредит.
Но, несмотря на сверхвозбуждение и биение в голове дикой магии, разум его оставался ясен. Касрейн был очень умелым магом. Он удерживал свою власть в этой стране в течение нескольких столетий. Если Ковенант своевременно не выставит против бегущих за ним стражей защиту, не исключено, что ему придётся убить их всех. От подобной мысли у него мороз пробежал по коже. Когда все это закончится, сможет ли его совесть примириться с таким количеством пролитой им крови?
Войдя в будуар, в котором леди Алиф тщетно пыталась его соблазнить, Ковенант загнал всю свою силу внутрь себя, оставив лишь слабое свечение вокруг кольца. От этого усилия у него голова пошла кругом, но он, стиснув зубы, вытерпел столь тягостное для него головокружение. Однако он чувствовал, что удержать силу в себе ему удастся недолго — слишком велика была его ярость. Он отстранил Бринна и стал подниматься по ажурной металлической лесенке в башню Касрейна.
Харучай, поняв, что ему приказывают остаться здесь, в изумлении воззрился на юр-Лорда, но тот лишь процедил сквозь зубы, изо всех сил сдерживая бушующее в нём пламя:
— Это только моё дело. Ты всё равно не сможешь мне помочь. А я не хочу рисковать твоей жизнью. Ты нужен мне здесь, чтобы прикрывать меня от стражей.
Топот поднимающихся хастинов слышался все отчётливее.
Бринн смерил его недоверчивым взглядом, но согласно кивнул. Лестница была узенькая-преузенькая, и он шутя мог отбиться здесь от любого количества стражей. Задание даже немного польстило ему, поскольку было работой для настоящего харучая. Он церемонно поклонился юр-Лорду, и тот, простившись с ним небрежным кивком, стал подниматься по лестнице.
Только бы не взорваться раньше времени! Теперь, когда магия была загнана глубоко, ему приходилось полагаться на свою обычную физическую силу и выносливость. Ночью пустыня дышала холодом, и поэтому в башне было сыро и промозгло, но Ковенант не замечал этого: пот струйками стекал по его вискам, словно от беспрестанного воя сирен у него начали испаряться мозги. Необходимость сдерживаться мучила его больше, чем если бы он поднимался, трясясь от страха. Но вот наконец он одолел последние ступеньки и, с трудом переводя дыхание, с безумно колотящимся сердцем предстал перед Касрейном.
Кемпер стоял во главе длинного стола, уставленного ретортами, колбами и другими алхимическими сосудами и приспособлениями. Но больше всего места занимал огромный металлический сосуд, из которого вился слабый дымок. Колдун готовил какую-то новую пакость.
В двух шагах от него возвышалось уже знакомое Ковенанту кресло, однако теперь все линзы были раздвинуты в разные стороны и торчали вокруг изголовья на золотых спицах, как нимб из скипетров.
Ковенант подобрался, собираясь немедленно атаковать. Лишь огромным усилием воли ему удавалось ещё сдерживать бьющееся в нём пламя. Однако кемпер, заметив его появление, бросил к него короткий пренебрежительный взгляд и вновь устремил слезящиеся глаза на сосуд, над которым сейчас колдовал. Его сын, спал мёртвым сном у него на спине.
— Итак, ты сладил с песчаной Горгоной, — прошелестел он. Слишком много веков он был неуязвим и бессмертен. Страшный удар Хоннинскрю не оставил на его хилой шее ни малейшей отметины. — Великий подвиг. У бхратхайров бытует поверье, что тот, кто убил песчаную горгону, обретает бессмертие.
Ковенант почти его не слушал: ярость и яд кипели в нём, грозя в любую секунду извергнуться наружу, и он тратил все своё внимание на то, чтобы удерживать их под контролем. Его кровь бурлила, как магма, подстёгивая его к убийству. К заслуженному убийству колдуна. Но, оказавшись здесь лицом к лицу с кемпером гаддхи, он вдруг понял, что не хочет убивать. По крайней мере, делать это сознательно и хладнокровно. На его руках и так уже слишком много крови.
— Я не убивал её, — хрипло выдохнул он. Касрейн удивлённо вскинул на него глаза.
— Ты не убил её? — с внезапной яростью заорал он, брызгая слюной. — Ты что, рехнулся? Но пока она не убьёт тебя, никакая сила не загонит её обратно в Рок. А даже одна-одинёшенька она может разнести по кирпичику всю страну. Да уж, ты воистину могуч, — с ядовитой иронией добавил он, по-видимому, начиная успокаиваться. — Настолько могуч, что оказался способен уничтожить всю Бхратхайрайнию!
Но тут он окончательно забыл о своём гневе и внимательно уставился в сосуд, словно с минуты на минуту ожидал чего-то. Не отрывая глаз от дымка, он пробормотал:
— Впрочем, это сейчас неважно. У меня будет время заняться этой тварью. А вот тебе от меня не убежать. Я уже отдал приказ об уничтожении вашего обожаемого корабля Великанов. Пока ты здесь пялишься на меня, огонь, пылающий на нём, освещает весь порт.
Ковенант вздрогнул. Огонь пожирает «Звёздную Гемму»! Дикая магия, порвав наконец узы его рассудка, устремилась к ненавистному кемперу, но в последний момент Ковенант сдержал её, отчего острая боль обожгла его мышцы. Медленно, боясь малейшим звуком сдетонировать взрыв, он произнёс:
— Касрейн, я убью тебя. — Каждое слово дикая магия окрашивала в серебро. — Ты знаешь, что я могу это сделать. Останови то, что ты начал. Позволь моим друзьям уйти. Иначе я испепелю тебя.
— Правда? В самом деле? — Издевательский смех Касрейна походил на карканье, а взгляд кемпера был мрачен и безжалостен. — Ты об одном забыл, дружок, что я — Касрейн-Круговрат. Именно я загнал горгон в вихрь, я построил Песчаную Стену, и именно я уже столько веков держу в руках всю Бхратхайрайнию. Ты, конечно, обладаешь некоторой силой и, кроме того, тем, что так нужно мне. И, учитывая твою слабость и ничтожность, я без труда подчиню тебя себе и заберу то, что хочу.
Но как бы жёстко ни звучали его слова, он пока что не нападал.
— Ты уже заметил, что я все приготовил к твоему приходу? — Он плавным жестом указал на кресло с золотыми моноклями. — Золото такой чистоты очень редко встречается на Земле, а может статься, есть только в этом пустынном краю. Вот потому-то я и пришёл сюда и при помощи своего искусства захватил власть над страной. Но золота всегда не хватает, и потому мне приходится расширять влияние на другие страны, чтобы искать его везде, куда достигает моя рука. Только с золотом моё мастерство достигает нужного мне результата… — Он окинул Ковенанта презрительным взглядом. — И с помощью золота я уничтожу тебя!
С внезапной прытью он подхватил котёл и выплеснул его содержимое на стол.
Чёрная, вязкая, как застывающая кровь, жидкость широкой волной расплескалась по столешнице и струйками потекла на пол. И везде, куда она попадала, все — будь то дерево, камень или металл — начинало плавиться. Но основная её масса текла в сторону Ковенанта.
Кислота: столь же едкая, как купорос, столь же опасная, как чёрная жидкость юр-вайлов. Ковенант инстинктивно заслонился руками, и из них во все стороны брызнуло ослепительно-белое пламя. Но уже через долю секунды он взял себя в руки и, сконцентрировав всю энергию в одном луче, смел жидкость со стола.
Однако за этот крошечный промежуток времени Касрейн успел прыгнуть в кресло с нимбом из золотых кружков и теперь издевательски смотрел оттуда на Ковенанта.
Неверящий уже не давал себе труда сдерживаться: дикая магия бурлила в нём, как магма, жаждущая извержения. Больше не сдерживаясь и не раздумывая, он с наслаждением обернулся серебряным сполохом и устремил на Касрейна заряд такой мощи, что его с избытком хватило бы, чтобы испепелить на месте с десяток кемперов.
Внезапно в ушах Ковенанта зазвенело от отчаянного «Нет!» Финдейла.
Но огонь не коснулся Касрейна, он был рассечён и втянут в себя многочисленными золотыми кружками, которыми щетинилось кресло. А затем, словно многократно отражённый ими, он ударил из них с ещё большей, удвоенной, утроенной силой, сметая все на своём пути.
Столы зашатались; несколько полок обрушилось, а остальные запылали; лаборатория заполнилась звоном лопающегося и разбивающегося стекла. В Ковенанта со всех сторон полетели языки пламени и осколки и щепы лабораторного оборудования. Его спас лишь рефлекторный выброс дикой магии.
Но сила ответного удара мага оказалась так велика, что Ковенант, оглушённый, упал на пол. Камни пола ходили под ним ходуном, словно корчащаяся в агонии плоть. Перед глазами у него метались иссиня-белые молнии.
И они не исчезали. Касрейн сумел пленить защитное пламя Ковенанта, и теперь его струи чертили светлые полосы от стены к стене, до бесконечности множась и отражаясь в золотых кругах колдуна. Всю лабораторию словно окутало серебряной паутиной.
Финдейл склонился над Ковенантом и закричал ему в лицо:
— Остановись, идиот! — Тот не подавал признаков жизни, тогда элохим заколотил по его спине сухими старческими кулачками. — Ты слышишь меня?! Ты можешь разрушить всю Землю! Ты должен остановиться!
Полуоглушенный, полуослепший от внезапного реванша колдуна, Ковенант с трудом мог соображать. Но какая-то часть сознания оставалась ясной, и он прошептал:
— Я должен остановить его. Если я этого не сделаю, он уничтожит Поиск… — Убьёт Линден. Убьёт Великанов. Убьёт харучаев. — И тогда не останется никого, кто мог бы защитить Землю…
— Ты просто сумасшедший! — возопил Финдейл. — Вед самая страшная опасность для Земли — именно ты! Ты! Ты что, не видишь, куда тебя гонит яд Презирающего?
У Ковенанта голова пошла кругом. Невероятным усилием воли он удержал ускользающее сознание и попросил:
— Тогда останови его ты.
— Я — элохим, — содрогнувшись, ответил Финдейл. — А элохимы ни у кого не отнимают жизни.
— Тогда выбирай, — голос Ковенанта постепенно креп, вновь подпитываемый неугасимой яростью, — либо ты его остановишь, либо ответишь на мои вопросы. Почему ты здесь? Чего ты боишься? Почему ты хочешь, чтобы я сдержался? — Финдейл не отвечал, а гоняемые колдовством Касрейна по всей лаборатории протуберанцы разрушили её настолько, что стены грозили обрушиться. — Ну, решайся же!
Элохим судорожно вздохнул, и его жёлтые глаза затуманились от боли.
И тут же он стал оседать, таять и в образе птицы взметнулся к потолку.
Сверкающие вокруг него серебристые молнии не причиняли ему — живому воплощению Силы Земли — ни малейшего вреда. Увеличиваясь в размерах и уплощаясь по мере приближения к кемперу, он, оказавшись над его головой, обрушился сверху и окутал его, словно мантия.
Прежде чем Касрейн успел что-либо предпринять, Финдейл превратился в колпак, зависший над головкой младенца. А затем плавно скользнул вниз и, словно вторая кожа, покрыл его безволосое темя и опустился до подбородка с крохотной ямочкой.
Дитя стало задыхаться.
Из груди Касрейна вырвался страшный вопль. Забыв о том, что кресло было его единственной защитой, он вскочил на ноги и, шаря руками за спиной, попытался схватить элохима; но его пальцы проходили сквозь его специфическую субстанцию. Его лицо, исказившееся от панического страха, стало темнеть, как при удушье.
Из самых глубин его души вырвался ещё один ужасающий крик:
— Жизнь моя!
И, словно этот вопль разодрал его душу на клочки, он грянулся об пол, как башня, взорванная изнутри.
Вслед за этим его колдовство тоже словно задохнулось: серебряные молнии истончились, сверкая все реже, и наконец совсем исчезли.
Ковенант вскочил на ноги и поймал себя на том, что чуть было не бросился Касрейну на помощь.
Финдейл, уже принявший человеческий облик, отошёл от распростёртого тела мага. Его лицо было полно скорби. Еле слышно он произнёс:
— То, что он носил на спине, не было его сыном. Это был кроел — одна из вечно голодных, Богом проклятых тварей, обитающих в самых мрачных уголках Земли. И тот, кто вступает с ними в сделку, чтобы получить от них власть или бессмертие, навлекает проклятие и на себя. Вечное проклятие. — Голос элохима был странно прозрачен, словно туман из слез. — Ты удовлетворён, Обладатель кольца?
Ковенант не успел ответить. Ощущая, как магия, бушующая в нём, вот-вот вырвется наружу, он не придумал ничего лучше, как убежать от того вреда, который мог бы ещё нанести. В хаосе разрушенной лаборатории он нашёл лестницу и чуть ли не кувырком полетел вниз. Теперь единственным, что ещё удерживало его от взрыва, была мысль о Бринне. Харучай, ожидавший его внизу, не должен погибнуть от его несдержанности.
Оказавшись в будуаре, Ковенант увидел, что Бринн даром времени не терял: все верхние ступеньки лестницы, ведущей вниз, были так плотно завалены телами хастинов, что теперь харучай томился скукой в ожидании, пока новые стражи расчистят себе путь и доберутся до него.
Он обернулся к Ковенанту; в глазах его светился вопрос, но Неверящий не смог на него ответить. Трепеща всем телом он дал выход энергии, но выпустил не больше, чем требовалось для того, чтобы смести с пути мёртвых хастинов. Остальное продолжало биться и бурлить в нём, требуя выхода, нарастая с каждым шагом вниз по лестнице. Ковенант держался изо всех сил — рядом Бринн.
Но не успели они достичь Величия, как Ковенант утратил контроль над собой. Пламя охватило его с ног до головы, и он перестал быть самим собой. Он стал огненным разрушительным вихрем. Лестница зашаталась. Каменные стены покрылись трещинами.
А высоко-высоко над ними купол Башни кемпера заколебался и стал крениться набок.
Глава 20
Но, несмотря на сверхвозбуждение и биение в голове дикой магии, разум его оставался ясен. Касрейн был очень умелым магом. Он удерживал свою власть в этой стране в течение нескольких столетий. Если Ковенант своевременно не выставит против бегущих за ним стражей защиту, не исключено, что ему придётся убить их всех. От подобной мысли у него мороз пробежал по коже. Когда все это закончится, сможет ли его совесть примириться с таким количеством пролитой им крови?
Войдя в будуар, в котором леди Алиф тщетно пыталась его соблазнить, Ковенант загнал всю свою силу внутрь себя, оставив лишь слабое свечение вокруг кольца. От этого усилия у него голова пошла кругом, но он, стиснув зубы, вытерпел столь тягостное для него головокружение. Однако он чувствовал, что удержать силу в себе ему удастся недолго — слишком велика была его ярость. Он отстранил Бринна и стал подниматься по ажурной металлической лесенке в башню Касрейна.
Харучай, поняв, что ему приказывают остаться здесь, в изумлении воззрился на юр-Лорда, но тот лишь процедил сквозь зубы, изо всех сил сдерживая бушующее в нём пламя:
— Это только моё дело. Ты всё равно не сможешь мне помочь. А я не хочу рисковать твоей жизнью. Ты нужен мне здесь, чтобы прикрывать меня от стражей.
Топот поднимающихся хастинов слышался все отчётливее.
Бринн смерил его недоверчивым взглядом, но согласно кивнул. Лестница была узенькая-преузенькая, и он шутя мог отбиться здесь от любого количества стражей. Задание даже немного польстило ему, поскольку было работой для настоящего харучая. Он церемонно поклонился юр-Лорду, и тот, простившись с ним небрежным кивком, стал подниматься по лестнице.
Только бы не взорваться раньше времени! Теперь, когда магия была загнана глубоко, ему приходилось полагаться на свою обычную физическую силу и выносливость. Ночью пустыня дышала холодом, и поэтому в башне было сыро и промозгло, но Ковенант не замечал этого: пот струйками стекал по его вискам, словно от беспрестанного воя сирен у него начали испаряться мозги. Необходимость сдерживаться мучила его больше, чем если бы он поднимался, трясясь от страха. Но вот наконец он одолел последние ступеньки и, с трудом переводя дыхание, с безумно колотящимся сердцем предстал перед Касрейном.
Кемпер стоял во главе длинного стола, уставленного ретортами, колбами и другими алхимическими сосудами и приспособлениями. Но больше всего места занимал огромный металлический сосуд, из которого вился слабый дымок. Колдун готовил какую-то новую пакость.
В двух шагах от него возвышалось уже знакомое Ковенанту кресло, однако теперь все линзы были раздвинуты в разные стороны и торчали вокруг изголовья на золотых спицах, как нимб из скипетров.
Ковенант подобрался, собираясь немедленно атаковать. Лишь огромным усилием воли ему удавалось ещё сдерживать бьющееся в нём пламя. Однако кемпер, заметив его появление, бросил к него короткий пренебрежительный взгляд и вновь устремил слезящиеся глаза на сосуд, над которым сейчас колдовал. Его сын, спал мёртвым сном у него на спине.
— Итак, ты сладил с песчаной Горгоной, — прошелестел он. Слишком много веков он был неуязвим и бессмертен. Страшный удар Хоннинскрю не оставил на его хилой шее ни малейшей отметины. — Великий подвиг. У бхратхайров бытует поверье, что тот, кто убил песчаную горгону, обретает бессмертие.
Ковенант почти его не слушал: ярость и яд кипели в нём, грозя в любую секунду извергнуться наружу, и он тратил все своё внимание на то, чтобы удерживать их под контролем. Его кровь бурлила, как магма, подстёгивая его к убийству. К заслуженному убийству колдуна. Но, оказавшись здесь лицом к лицу с кемпером гаддхи, он вдруг понял, что не хочет убивать. По крайней мере, делать это сознательно и хладнокровно. На его руках и так уже слишком много крови.
— Я не убивал её, — хрипло выдохнул он. Касрейн удивлённо вскинул на него глаза.
— Ты не убил её? — с внезапной яростью заорал он, брызгая слюной. — Ты что, рехнулся? Но пока она не убьёт тебя, никакая сила не загонит её обратно в Рок. А даже одна-одинёшенька она может разнести по кирпичику всю страну. Да уж, ты воистину могуч, — с ядовитой иронией добавил он, по-видимому, начиная успокаиваться. — Настолько могуч, что оказался способен уничтожить всю Бхратхайрайнию!
Но тут он окончательно забыл о своём гневе и внимательно уставился в сосуд, словно с минуты на минуту ожидал чего-то. Не отрывая глаз от дымка, он пробормотал:
— Впрочем, это сейчас неважно. У меня будет время заняться этой тварью. А вот тебе от меня не убежать. Я уже отдал приказ об уничтожении вашего обожаемого корабля Великанов. Пока ты здесь пялишься на меня, огонь, пылающий на нём, освещает весь порт.
Ковенант вздрогнул. Огонь пожирает «Звёздную Гемму»! Дикая магия, порвав наконец узы его рассудка, устремилась к ненавистному кемперу, но в последний момент Ковенант сдержал её, отчего острая боль обожгла его мышцы. Медленно, боясь малейшим звуком сдетонировать взрыв, он произнёс:
— Касрейн, я убью тебя. — Каждое слово дикая магия окрашивала в серебро. — Ты знаешь, что я могу это сделать. Останови то, что ты начал. Позволь моим друзьям уйти. Иначе я испепелю тебя.
— Правда? В самом деле? — Издевательский смех Касрейна походил на карканье, а взгляд кемпера был мрачен и безжалостен. — Ты об одном забыл, дружок, что я — Касрейн-Круговрат. Именно я загнал горгон в вихрь, я построил Песчаную Стену, и именно я уже столько веков держу в руках всю Бхратхайрайнию. Ты, конечно, обладаешь некоторой силой и, кроме того, тем, что так нужно мне. И, учитывая твою слабость и ничтожность, я без труда подчиню тебя себе и заберу то, что хочу.
Но как бы жёстко ни звучали его слова, он пока что не нападал.
— Ты уже заметил, что я все приготовил к твоему приходу? — Он плавным жестом указал на кресло с золотыми моноклями. — Золото такой чистоты очень редко встречается на Земле, а может статься, есть только в этом пустынном краю. Вот потому-то я и пришёл сюда и при помощи своего искусства захватил власть над страной. Но золота всегда не хватает, и потому мне приходится расширять влияние на другие страны, чтобы искать его везде, куда достигает моя рука. Только с золотом моё мастерство достигает нужного мне результата… — Он окинул Ковенанта презрительным взглядом. — И с помощью золота я уничтожу тебя!
С внезапной прытью он подхватил котёл и выплеснул его содержимое на стол.
Чёрная, вязкая, как застывающая кровь, жидкость широкой волной расплескалась по столешнице и струйками потекла на пол. И везде, куда она попадала, все — будь то дерево, камень или металл — начинало плавиться. Но основная её масса текла в сторону Ковенанта.
Кислота: столь же едкая, как купорос, столь же опасная, как чёрная жидкость юр-вайлов. Ковенант инстинктивно заслонился руками, и из них во все стороны брызнуло ослепительно-белое пламя. Но уже через долю секунды он взял себя в руки и, сконцентрировав всю энергию в одном луче, смел жидкость со стола.
Однако за этот крошечный промежуток времени Касрейн успел прыгнуть в кресло с нимбом из золотых кружков и теперь издевательски смотрел оттуда на Ковенанта.
Неверящий уже не давал себе труда сдерживаться: дикая магия бурлила в нём, как магма, жаждущая извержения. Больше не сдерживаясь и не раздумывая, он с наслаждением обернулся серебряным сполохом и устремил на Касрейна заряд такой мощи, что его с избытком хватило бы, чтобы испепелить на месте с десяток кемперов.
Внезапно в ушах Ковенанта зазвенело от отчаянного «Нет!» Финдейла.
Но огонь не коснулся Касрейна, он был рассечён и втянут в себя многочисленными золотыми кружками, которыми щетинилось кресло. А затем, словно многократно отражённый ими, он ударил из них с ещё большей, удвоенной, утроенной силой, сметая все на своём пути.
Столы зашатались; несколько полок обрушилось, а остальные запылали; лаборатория заполнилась звоном лопающегося и разбивающегося стекла. В Ковенанта со всех сторон полетели языки пламени и осколки и щепы лабораторного оборудования. Его спас лишь рефлекторный выброс дикой магии.
Но сила ответного удара мага оказалась так велика, что Ковенант, оглушённый, упал на пол. Камни пола ходили под ним ходуном, словно корчащаяся в агонии плоть. Перед глазами у него метались иссиня-белые молнии.
И они не исчезали. Касрейн сумел пленить защитное пламя Ковенанта, и теперь его струи чертили светлые полосы от стены к стене, до бесконечности множась и отражаясь в золотых кругах колдуна. Всю лабораторию словно окутало серебряной паутиной.
Финдейл склонился над Ковенантом и закричал ему в лицо:
— Остановись, идиот! — Тот не подавал признаков жизни, тогда элохим заколотил по его спине сухими старческими кулачками. — Ты слышишь меня?! Ты можешь разрушить всю Землю! Ты должен остановиться!
Полуоглушенный, полуослепший от внезапного реванша колдуна, Ковенант с трудом мог соображать. Но какая-то часть сознания оставалась ясной, и он прошептал:
— Я должен остановить его. Если я этого не сделаю, он уничтожит Поиск… — Убьёт Линден. Убьёт Великанов. Убьёт харучаев. — И тогда не останется никого, кто мог бы защитить Землю…
— Ты просто сумасшедший! — возопил Финдейл. — Вед самая страшная опасность для Земли — именно ты! Ты! Ты что, не видишь, куда тебя гонит яд Презирающего?
У Ковенанта голова пошла кругом. Невероятным усилием воли он удержал ускользающее сознание и попросил:
— Тогда останови его ты.
— Я — элохим, — содрогнувшись, ответил Финдейл. — А элохимы ни у кого не отнимают жизни.
— Тогда выбирай, — голос Ковенанта постепенно креп, вновь подпитываемый неугасимой яростью, — либо ты его остановишь, либо ответишь на мои вопросы. Почему ты здесь? Чего ты боишься? Почему ты хочешь, чтобы я сдержался? — Финдейл не отвечал, а гоняемые колдовством Касрейна по всей лаборатории протуберанцы разрушили её настолько, что стены грозили обрушиться. — Ну, решайся же!
Элохим судорожно вздохнул, и его жёлтые глаза затуманились от боли.
И тут же он стал оседать, таять и в образе птицы взметнулся к потолку.
Сверкающие вокруг него серебристые молнии не причиняли ему — живому воплощению Силы Земли — ни малейшего вреда. Увеличиваясь в размерах и уплощаясь по мере приближения к кемперу, он, оказавшись над его головой, обрушился сверху и окутал его, словно мантия.
Прежде чем Касрейн успел что-либо предпринять, Финдейл превратился в колпак, зависший над головкой младенца. А затем плавно скользнул вниз и, словно вторая кожа, покрыл его безволосое темя и опустился до подбородка с крохотной ямочкой.
Дитя стало задыхаться.
Из груди Касрейна вырвался страшный вопль. Забыв о том, что кресло было его единственной защитой, он вскочил на ноги и, шаря руками за спиной, попытался схватить элохима; но его пальцы проходили сквозь его специфическую субстанцию. Его лицо, исказившееся от панического страха, стало темнеть, как при удушье.
Из самых глубин его души вырвался ещё один ужасающий крик:
— Жизнь моя!
И, словно этот вопль разодрал его душу на клочки, он грянулся об пол, как башня, взорванная изнутри.
Вслед за этим его колдовство тоже словно задохнулось: серебряные молнии истончились, сверкая все реже, и наконец совсем исчезли.
Ковенант вскочил на ноги и поймал себя на том, что чуть было не бросился Касрейну на помощь.
Финдейл, уже принявший человеческий облик, отошёл от распростёртого тела мага. Его лицо было полно скорби. Еле слышно он произнёс:
— То, что он носил на спине, не было его сыном. Это был кроел — одна из вечно голодных, Богом проклятых тварей, обитающих в самых мрачных уголках Земли. И тот, кто вступает с ними в сделку, чтобы получить от них власть или бессмертие, навлекает проклятие и на себя. Вечное проклятие. — Голос элохима был странно прозрачен, словно туман из слез. — Ты удовлетворён, Обладатель кольца?
Ковенант не успел ответить. Ощущая, как магия, бушующая в нём, вот-вот вырвется наружу, он не придумал ничего лучше, как убежать от того вреда, который мог бы ещё нанести. В хаосе разрушенной лаборатории он нашёл лестницу и чуть ли не кувырком полетел вниз. Теперь единственным, что ещё удерживало его от взрыва, была мысль о Бринне. Харучай, ожидавший его внизу, не должен погибнуть от его несдержанности.
Оказавшись в будуаре, Ковенант увидел, что Бринн даром времени не терял: все верхние ступеньки лестницы, ведущей вниз, были так плотно завалены телами хастинов, что теперь харучай томился скукой в ожидании, пока новые стражи расчистят себе путь и доберутся до него.
Он обернулся к Ковенанту; в глазах его светился вопрос, но Неверящий не смог на него ответить. Трепеща всем телом он дал выход энергии, но выпустил не больше, чем требовалось для того, чтобы смести с пути мёртвых хастинов. Остальное продолжало биться и бурлить в нём, требуя выхода, нарастая с каждым шагом вниз по лестнице. Ковенант держался изо всех сил — рядом Бринн.
Но не успели они достичь Величия, как Ковенант утратил контроль над собой. Пламя охватило его с ног до головы, и он перестал быть самим собой. Он стал огненным разрушительным вихрем. Лестница зашаталась. Каменные стены покрылись трещинами.
А высоко-высоко над ними купол Башни кемпера заколебался и стал крениться набок.
Глава 20
Бхратхайрайния в огне
Линден Эвери все видела и слышала. Кайл вёл её по длинному тёмному подземному коридору, освещённому лишь редко торчащими на стенах факелами. Впереди маячили спины Хоннинскрю и Первой, спешивших за ведущей их женщиной, отдалённо напоминающей леди Алиф. Красавчик и Мечтатель, несущий Кира, как ребёнка, шли почти рядом с ней. На расстоянии, словно чёрная тень, скользил Вейн. Не было лишь Ковенанта. Впрочем, Бринна с Финдейлом тоже нигде не было видно. Линден взвесила все эти факты и в каком-то роде осознала их. Царапины, оставленные Кайлом, вновь слабо заныли.
Но все её чувства говорили с ней словно на незнакомом языке, и она почти ничего не понимала. Ковенант ушёл. Несмотря на всё то, что она видела и слышала, несмотря на физические ощущения, сейчас она была лишь маленькой девочкой, лишившейся нового друга; и ничего из того, что её окружало, не могло утешить её в этом великом горе.
Она шла за Кайлом, потому что тот чуть ли не волок её за больную руку. Но она была настолько переполнена образами и видениями, связанными с её тяжёлой утратой, что почти не ощущала боли.
Пройдя по лабиринту коридоров, члены Поиска оказались около бывшего сторожевого поста, который был практически погребён под обломками обрушившейся на него стены. Именно здесь горгона пробилась в Удерживающую Пески. Ковенант ушёл. Из хаоса камней и досок торчали полузасыпанные трупы хастинов. Сквозь пролом горели ледяные звезды пустыни. На фоне ночного неба вырисовывался чёткий контур Песчаной Стены.
Леди Алиф тут же начала карабкаться наверх, но пролом находился слишком высоко. Первая подставила ей могучую спину и подсадила на край.
Хоннинскрю, помогая взобраться Линден, стиснул её запястья одной рукой, и она почти уткнулась лицом в его бороду. Ей было больно. И она вспомнила своего отца.
Несмотря на покалеченное тело, Красавчик взобрался довольно легко: ведь он был Великаном и понимал камень. Кайлу помогли его сила и ловкость, а Вейну вообще всё было нипочём. Единственный, с кем вышла заминка, оказался Мечтатель. Он обеими руками держал Кира, и потому в одиночку ему было не забраться, но Красавчик протянул сверху руки и помог ему. Наконец все в полном составе оказались снаружи и, не теряя ни минуты, устремились в ночь.
Великаны поставили Линден и леди Алиф на землю, и все вместе как можно скорее двинулись к пролому в Песчаной Стене, но вскоре поняли, что через завал разбитых камней им не перебраться. Приди горгоне охота, она с лёгкостью разнесла бы всю стену и Удерживающую Пески, но, к счастью, эти твари не умели слишком долго сосредоточиваться на одном объекте. А может, они вообще ничего сознательно не разрушали, а просто сметали с пути все препятствия, стоящие между ними и какими-то им одним известными целями.
Издалека донёсся вой сирены — тоскливый, пронзительный, словно яростный вопль самой Удерживающей Пески.
Но Линден не слышала сирен; их заглушали для неё жалобные причитания маленькой девочки, умоляющей умирающего папу не оставлять её одну. Правда, сейчас вокруг стояла ночная темень, а отец умирал при ярком солнечном свете. Он сидел в поломанной качалке на пыльном чердаке, и из его перерезанных запястий струилась алая кровь. Её тошнотворный запах был сейчас для Линден большей реальностью, нежели рука Кайла, стискивающая её локоть. Отец выкинул ключ в окно, он не верил, что дочь найдёт силы, которые смогли бы удержать его. И тогда из щелей в половицах, из трещин в стенах, из его разинутого в смехе рта стал сочиться мрак и заползать в неё, постепенно окутывая сознание. Его кровь, как и кровь Хигрома, на её руках. Чердак, который Линден прежде считала своим тайным убежищем, превратился для неё в пещеру ужасов.
Леди Алиф направилась к ближайшей лестнице, ведущей на гребень стены. После схватки с леди Бендж она прихрамывала и с трудом выдерживала ритм, в котором шагала рядом с ней Первая. Хоннинскрю на ходу размахивал цепью, которую так и не бросил, и она тихо позвякивала. Он с трудом удерживался, чтобы, оторвавшись от товарищей, не броситься без оглядки к своему любимому кораблю. Кайл волочил Линден, которая, потонув в воспоминаниях, еле переставляла ноги. Она не могла сопротивляться — этому препятствовала пустота, впитанная от Ковенанта. И отца она тоже спасти не могла. А ведь она пыталась, она применила все, на что было способно её детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрёт. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у неё на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в её сердце и навсегда отравила жизнь.
Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.
Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъёму, а её полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего её за собой Кайла. Ковенант ушёл. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у неё никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.
Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещённое лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дёрнул её за руку, и тут же раздался окрик.
— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня всё идёт наперекосяк. Нас быстро обнаружат!
— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые тёмные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула её. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.
Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.
За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжёлые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребёнок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжёлую психическую травму. Но её хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упрёки и жалобы матери — так прилив подтачивает самые мощные скалы. Линден старалась не поддаваться, но боль незаслуженной обиды скапливалась внутри, закладывая фундамент её будущей ненависти и стремления жить вопреки всем и вся. Даже решение посвятить жизнь медицине и бороться со смертью было принято скорее из чувства самоотрицания, нежели самоутверждения.
Ковенант ушёл. Все её органы чувств функционировали нормально, но пока ещё она не осознавала, что медленно возвращается к себе самой из той пучины мрака, в которой потонула, пытаясь вытащить его. Поиск уже почти достиг стены, огораживающей восточный дворик с фонтаном. Но вдруг, словно приливная волна, навстречу им по стене хлынул поток хастинов.
Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была её цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.
Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжёлых ног. Они были созданы Касрейном лишёнными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шёл вровень с первым ярусом, но над ним возвышались ещё три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.
Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью её матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.
Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.
Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.
Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от её матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к её жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за неё заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.
И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать её постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком. Господи, пожалуйста, позволь мне умереть. Дни и ночи напролёт она безвыходно сидела в комнате, глядя, как умирает её мать, и некому было её сменить. Даже медсёстры приходили лишь в случае крайней необходимости.
Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушёл. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.
Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.
Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.
Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копьё у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.
Но все её чувства говорили с ней словно на незнакомом языке, и она почти ничего не понимала. Ковенант ушёл. Несмотря на всё то, что она видела и слышала, несмотря на физические ощущения, сейчас она была лишь маленькой девочкой, лишившейся нового друга; и ничего из того, что её окружало, не могло утешить её в этом великом горе.
Она шла за Кайлом, потому что тот чуть ли не волок её за больную руку. Но она была настолько переполнена образами и видениями, связанными с её тяжёлой утратой, что почти не ощущала боли.
Пройдя по лабиринту коридоров, члены Поиска оказались около бывшего сторожевого поста, который был практически погребён под обломками обрушившейся на него стены. Именно здесь горгона пробилась в Удерживающую Пески. Ковенант ушёл. Из хаоса камней и досок торчали полузасыпанные трупы хастинов. Сквозь пролом горели ледяные звезды пустыни. На фоне ночного неба вырисовывался чёткий контур Песчаной Стены.
Леди Алиф тут же начала карабкаться наверх, но пролом находился слишком высоко. Первая подставила ей могучую спину и подсадила на край.
Хоннинскрю, помогая взобраться Линден, стиснул её запястья одной рукой, и она почти уткнулась лицом в его бороду. Ей было больно. И она вспомнила своего отца.
Несмотря на покалеченное тело, Красавчик взобрался довольно легко: ведь он был Великаном и понимал камень. Кайлу помогли его сила и ловкость, а Вейну вообще всё было нипочём. Единственный, с кем вышла заминка, оказался Мечтатель. Он обеими руками держал Кира, и потому в одиночку ему было не забраться, но Красавчик протянул сверху руки и помог ему. Наконец все в полном составе оказались снаружи и, не теряя ни минуты, устремились в ночь.
Великаны поставили Линден и леди Алиф на землю, и все вместе как можно скорее двинулись к пролому в Песчаной Стене, но вскоре поняли, что через завал разбитых камней им не перебраться. Приди горгоне охота, она с лёгкостью разнесла бы всю стену и Удерживающую Пески, но, к счастью, эти твари не умели слишком долго сосредоточиваться на одном объекте. А может, они вообще ничего сознательно не разрушали, а просто сметали с пути все препятствия, стоящие между ними и какими-то им одним известными целями.
Издалека донёсся вой сирены — тоскливый, пронзительный, словно яростный вопль самой Удерживающей Пески.
Но Линден не слышала сирен; их заглушали для неё жалобные причитания маленькой девочки, умоляющей умирающего папу не оставлять её одну. Правда, сейчас вокруг стояла ночная темень, а отец умирал при ярком солнечном свете. Он сидел в поломанной качалке на пыльном чердаке, и из его перерезанных запястий струилась алая кровь. Её тошнотворный запах был сейчас для Линден большей реальностью, нежели рука Кайла, стискивающая её локоть. Отец выкинул ключ в окно, он не верил, что дочь найдёт силы, которые смогли бы удержать его. И тогда из щелей в половицах, из трещин в стенах, из его разинутого в смехе рта стал сочиться мрак и заползать в неё, постепенно окутывая сознание. Его кровь, как и кровь Хигрома, на её руках. Чердак, который Линден прежде считала своим тайным убежищем, превратился для неё в пещеру ужасов.
Леди Алиф направилась к ближайшей лестнице, ведущей на гребень стены. После схватки с леди Бендж она прихрамывала и с трудом выдерживала ритм, в котором шагала рядом с ней Первая. Хоннинскрю на ходу размахивал цепью, которую так и не бросил, и она тихо позвякивала. Он с трудом удерживался, чтобы, оторвавшись от товарищей, не броситься без оглядки к своему любимому кораблю. Кайл волочил Линден, которая, потонув в воспоминаниях, еле переставляла ноги. Она не могла сопротивляться — этому препятствовала пустота, впитанная от Ковенанта. И отца она тоже спасти не могла. А ведь она пыталась, она применила все, на что было способно её детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрёт. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у неё на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в её сердце и навсегда отравила жизнь.
Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.
Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъёму, а её полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего её за собой Кайла. Ковенант ушёл. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у неё никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.
Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещённое лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дёрнул её за руку, и тут же раздался окрик.
— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня всё идёт наперекосяк. Нас быстро обнаружат!
— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые тёмные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула её. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.
Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.
За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжёлые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребёнок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжёлую психическую травму. Но её хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упрёки и жалобы матери — так прилив подтачивает самые мощные скалы. Линден старалась не поддаваться, но боль незаслуженной обиды скапливалась внутри, закладывая фундамент её будущей ненависти и стремления жить вопреки всем и вся. Даже решение посвятить жизнь медицине и бороться со смертью было принято скорее из чувства самоотрицания, нежели самоутверждения.
Ковенант ушёл. Все её органы чувств функционировали нормально, но пока ещё она не осознавала, что медленно возвращается к себе самой из той пучины мрака, в которой потонула, пытаясь вытащить его. Поиск уже почти достиг стены, огораживающей восточный дворик с фонтаном. Но вдруг, словно приливная волна, навстречу им по стене хлынул поток хастинов.
Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была её цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.
Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжёлых ног. Они были созданы Касрейном лишёнными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шёл вровень с первым ярусом, но над ним возвышались ещё три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.
Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью её матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.
Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.
Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.
Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от её матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к её жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за неё заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.
И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать её постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком. Господи, пожалуйста, позволь мне умереть. Дни и ночи напролёт она безвыходно сидела в комнате, глядя, как умирает её мать, и некому было её сменить. Даже медсёстры приходили лишь в случае крайней необходимости.
Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушёл. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.
Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.
Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.
Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копьё у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.