Страница:
Проффер вообще сложная тема, и мы к ней еще вернемся, но я уже и сейчас согласен, что я живее реагирую на то, что касается лично меня, и гораздо терпимее к свинству, совершающемуся по отношению к другим людям.
Вожусь я, разумеется, не только с джентльменами, конкретно — Поляк имеет массу достоинств (наряду с массой недостатков). Рубина я поддерживаю — исторически, идейно, избегая при этом личных отношений. Соловьева видел за пять лет — три раза, провел с ним в общей сложности час, считаю его штукарем и гнидой, но, хочу напомнить — унаследовал его знакомство — от Вас. Кстати, этот поганец хапнул больше 100 000 (ста тысяч, об этом писали в «Паблишере викли») — аванс за книгу об Андропове.
Из всего происшедшего с Дорой Штурман самое неприятное для меня — Ваше неудовольствие, и хотя бы поэтому я обязательно налажу с ней отношения, а вот с Седыхом — не обещаю. Даже если бы Наташа меня об этом попросила…
Видели ли Вы мою физиономию в «Нью-Йорк Тайме»? Если нет — пришлю копию.
Всех обнимаю. Не сердитесь. Ваша Дора тоже хороша! Нечего было соваться из-за океана с «откликом трудящегося»…
Ваш С. Довлатов
17 сентября 1983 года
Дорогой Сережа!
Ваши ошеломительные успехи в издательствах и журналах познакомили меня с чувством, которого до сих пор не знал: с завистью. И уж если меня, наконец, пробило, то я Вам очень настоятельно советую с другими знакомыми не делиться Вашими новостями, а только пожимать плечами и махать рукой в ответ на расспросы. А то сожгут, съедят, испепелят!
Мои же дела таковы: из издательств — ни слова, книги «Эрмитажа» покупают плохо, кредиторы наседают, должники не платят. Чтобы хоть что-то противопоставить Вашему победоносному шествию к вершинам славы, вкладываю копию хвалебного письма Нодара Джинджи-хашвили по поводу моей «Метафизики». А заодно и Солженицынскую отповедь, которая пригодится Вам в радиоделах.
Конечно, я не против публикации кусков из «Заповедника». Только проследите сами, чтобы был указан адрес Эрмитажа. Цена 7.50, с пересылкой 9.00. Вкладываю еще на всякий случай нашу рекламу списком. Платить за нее мы не можем (с деньгами полный завал), но вдруг они согласятся напечатать по принципу «любезность за любезность».
Обложку типография уже сфотографировала и вернула — высылаю и ее.
Приветы семье, дружески
Игорь.
2 октября 1983 года
Дорогие Игорь и Марина!
Спасибо вам огромное. «Заповедник» — первая моя книжка, которая выглядит должным образом. Обложка, шрифт, нумерация, строки — все безупречно, это и есть человеческое отношение. Впервые готовая продукция ничем меня не раздражает. Всегда какая-нибудь закорючка портила настроение.
Остальные издатели — монстры. Дело можно иметь только с вами. Мне иногда кажется, что Игорь — единственный человек в эмиграции, который воспринимает доводы. Остальные в лучшем случае ничего не слышат.
Вообще, круг моих знакомых сужается. Уже и Соломон Шапиро, эпический человек, отделился, поскольку его жена работает в «Новом русском слове» и меня нельзя приглашать на семейные торжества. И так далее.
Дора Штурман — наоборот — выказала размах натуры и не прекратила дружеской переписки со мной. (Идеальный друг — это друг, живущий за океаном.) Вадим Белоцерковский, с которым я переписывался три года, приехал в Нью-Йорк и сразу оказался заносчивым болваном.
Нодар Джинджихашвили, конечно, умница, но все, что он написал, я знал и без него, хотя вряд ли мог бы выразить это так профессионально. Мне даже кажется, что я говорил нечто подобное об Игоревых книжках.
Все, что Вы, Игорь, пишете о моих, так сказать, успехах, надеюсь шутка. Я нахожусь в полной зависимости от агента и переводчика, людей симпатичных, но совершено далеких. Многие затеи проваливаются. Денег все это приносит мало. Того уровня, при котором ощущаются моральные преимущества, я в Америке никогда не достигну, а положение среднего писателя здесь, как вы знаете, очень незавидное. Короче, все комплексы на месте. И выходит, что людей, способных реагировать на мои «достижения», совсем немного. Для любого штатного сотрудника радио «Либерти» я — человек, заслуживающий сострадания.
Иное дело — быть писателем в Лениграде. Там писатель, даже не самый именитый — титан (если он печатается), а если не печатается — сами знаете. То есть, дистанция между мной и Вами была так огромна, что я здесь никогда не оторвусь на подобное расстояние даже от босяка с Бауэри, даже от Моргулиса. Если, разумеется — в шутку вы пишете о зависти, то что же должен был испытывать я, дружа с Вами, общаясь с Битовым, Глинкой и т. д.? Внутренности мои должны были сгореть от зависти. И уж, как минимум, я должен был Вас ненавидеть, а разве я Вас ненавижу? Совсем наоборот. Моя жизнь так долго была крайне неблагополучной (и не только по моей вине) в сравнении с большинством моих знакомых, я так поздно начал, так сказать, профессиональную «карьеру», мое положение и сейчас так нестабильно и так много в нем опереточных моментов, что для зависти, по-моему, никакого места не остается.
Тем не менее посылаю Вам русский текст моего интервью, которое, вроде бы, будет опубликовано в приложении к «Нью-Йорк Тайме».
Да, я забыл сказать, что Ваша литературная репутация в русской среде и сейчас несравненно выше моей, о Ваших книгах все говорят с каким-то серьезным выражением лица…
Прилагаю также халтурную передачу о Свирском. Если можно, переправьте копию автору. Я случайно узнал о хорошем его отношении ко мне. Он написал кому-то на «Либерти» в письме: «…Талантливых людей становится все меньше, вот и Довлатова выжили из «Нового американца»… Он прав.
Обнимаю вас и еще раз — благодарю.
Рекламу вашу в новой газете постараюсь дать, хотя отношения уже портятся и я скоро оттуда уйду.
Ваш С.Д.
25 октября 1983 года
Дорогой Игорь!
Я долго не писал, потому что сначала изнемогал две недели в новой ежедневной газете, помогая им на первых порах, а потом у меня случился запой, довольно тяжелый, из которого я выкарабкался совсем недавно. Помню, у меня стали отниматься ноги, и я сказал об этом Лене, а Лена говорит: «Ты лежи». Как будто ноги нужны только при ходьбе…
В результате, как всегда, ничего катастрофического не произошло, с «Либерти» не выгнали, хотя я сорвал две передачи, перед всеми, кому нахамил — извинился и так далее.
Дружба с «Ньюйоркером» после долгого перерыва — оживилась. В декабре они печатают рассказ про брата, уже есть гранки, а в середине зимы — про Лену. И вообще, они меня и Кундеру называют все время вместе как двух продвинувшихся восточноевропейцев.
Книжка продается хуже, чем надеялся агент. Права расходятся, но, в основном — в какие-то второстепенные и даже неожиданные страны. Великие же державы (Франция, Германия, Италия) — упорствуют, лучшие издательства отказали. Плохо то, что и рецензий меньше, чем ожидалось, их штук двенадцать, но в главных местах («Тайм», «Ньюзвик») — отказано. Воскресное приложение к «Нью-Йорк Тайме» интервью со мной печатать не захотело, думало, думало, звонило раза четыре — и потом раздумало.
То есть, чуда не произошло. Результат соответствует способностям. Ну и черт с ними. Вообще, расчет на чудо — глупость…
Завтра уезжаем вместе с Леной к Лосеву — читать лекцию по-английски (!), а через неделю с Леной же едем в Теннеси к одному сумасшедшему коммунисту — тоже лекция, но уже с переводчиком. Все это почти бесплатно.
Лена теперь будет разъезжать со мной, потому что у нас произошла драма. Мой отец с женой переселился в наш район, поближе к духовности и разговорам об искусстве. Мало того, что он снял дорогую квартиру и нужно принимать участие в расходах, мало того, что он пишет бесконечную и бессмысленную книгу, которую (страниц 800) Лена, по его мнению, должна набрать, а я оплатить издание, но все это чепуха. Хуже то, что я абсолютно не могу его переносить, а обижать тоже нельзя, он старый, больной и, в общем, положительный человек. Короче, я измучен постоянно сдерживаемым хамством. Зато его жена Люся, женщина 48 лет, очень добрая и симпатичная, охотно (за ничтожную, навязываемую ей мзду) берет на присмотр нашего сына Колю, страшного разбойника, плаксу и силача. Все мое имущество разгромлено Колей, и даже нож, который я купил за 28 долларов, даже не нож, а охотничий кинжал, Коля умудрился сломать, сунув его в щель пола и нажав.
Ежедневная газета «Новости» — живет, неплохо продается и сеет дикую панику в «Новом русском слове», идя бульварным путем «Калейдоскопа». А «Калейдоскоп» достиг уже, я думаю, 12 тысяч, если не больше.
Седых забрал к себе Вайля с Генисом (и правильно сделал), и даже мне что-то предлагалось через всяких третьих лиц вроде Петруниса и Шароля, но я всех обругал.
Посылаю Вам облагороженную рецензию на Чертока [»Последняя любовь Маяковского»] в «Новостях», если состоите с ним в контакте, пошлите, пожалуйста, копию, или черкните мне его адрес. Подборку из «Заповедника» сделал для «Новостей» же, пойдет через две недели, тоже с указанием — где приобрести.
Надеюсь, Вы успешно торговали в Канзасе?
«Заповедник» по-прежнему листаю с удовольствием, мне кажется — книжка очень хорошо выглядит. Хотя одну опечатку я все-таки нашел, причем, в гранках она была поправлена, а Вы, практический метафизик, не перенесли. Но это даже хорошо, поскольку полное совершенство — излишество, а одна опечатка — «ПРИХОДИДИЛОСЬ», при переносе со 111 на 112 страницу — это минимум.
И последнее. Получив ящики с книгами, я их тщательно исследовал на предмет стоимости пересылки, но в знаках не разобрался, и прошу Вас сообщить мне категорически — сколько Вы потратили, я прекрасно знаю, что это не 3 доллара. Обязательно сообщите.
Обнимаю всех, если что-то забыл — напишу еще. В голове большой сумбур, дела запущены.
Ваш С. Довлатов
29 октября 1983 года
Дорогой Сережа!
С грустью прочитал о Вашем срыве-падении-приступе. Случайно в этот момент под рукой оказался словарь Даля на букву «П», и там обнаружились следующие присказки к случаю:
«Мужик год пьет, два не пьет, а бес прорвет — все пропьет».
«Пить до дна, не видать добра».
«Не спрашивай: пьет ли, спрашивай: каков во хмелю?» (Вы — ужасны.)
«Пить — умереть, не пить — умереть; уж лучше пить да умереть».
И так «Даль-ее».
То, что европейские страны не очень охотно приобретают книгу, наверняка имеет политическую подоплеку. Розовожопая журналистская братия еще готова слушать и печатать про лагеря и разруху (мы, мол, такого не допустим); но когда им ясно показывают, во что превратится их собственная жизнь под советчиной, они воротят нос.
Читать лекции — это мы тоже понимаем, тоже занимаемся (после долгого перерыва). На прошлой неделе я выступал в университете Майами (Оксфорд, Охайо), на следующей — две лекции в нашей мичиганской столице — Лансинге. Похоже, что все это симптомы оживившегося интереса к нам — к кровавым русским, способным ни за что, ни про что сбивать пассажирские авиалайнеры.
И про переселение отца мы тоже все понять можем. Помню, Вы с большим неодобрением слушали наши жалобы по такому же поводу и давали понять, насколько они несправедливы и необоснованны. Вот Вас и наказал Господь.
За газетными баталиями следим с любопытством профанов, попавших на корриду. Мало что понимаем, но думаем, что любая конкуренция нам на пользу. Например, в Канзасе мы оказались единственными русскими, которые еще разговаривали с Кухарцами. И что же? Они были с нами нежны, приветливы и уплатили половину долга. Вообще же о Канзасе расскажу при встрече.
Из отзывов о «Заповеднике» — в большом восторге старшие Серманы. (Мы посетили их по дороге на конференцию.) Пересылка ящиков стоила 17 дол., которые, так и быть, из Вашего богатства можете мне вернуть.
Черток на днях должен появиться в Нью-Йорке, наверно Вы с ним пересечетесь.
И последнее.
Посылаю Вам английский вариант моей рецензии на книгу Устинова [»My Russia»]. Кто-то вчера на вечеринке сказал, что такую вещь мог бы напечатать «Ньюйоркер». А почему бы и нет? Если в этом нет неловкости, не подбросите ли ее своему редактору? Добавляю еще свою «вигу» [curriculum vitae — автобиография и послужной список] для солидности.
Всего доброго, нежные приветы Лене, Коле и всем,
дружески Игорь.
Да: читаю книгу Ветохина [»Склонен к побегу»] (560 страниц), в которой среди прочего описано ЛИТО Бакинского. Как сказал Гордин: «Проходит время будуаров, приходит время мемуаров».
Ноябрь 1983 года
Дорогие Игорь и Марина!
С гулянкой покончено. Снова укололся и занимаюсь делами.
Крупные европейские государства слегка одумались, а именно — Франция хочет права. Всегда любил страну Монтеня.
Интервью мое на 20 страницах — отвергнуто почти всеми изданиями. И дело, как полагает агент, не в качестве интервью, а в недостаточной известности. Зато вчера приезжал какой-то типус из «Дейли ньюз», спрашивал насчет Орвелла и наступающего 1984. Я говорил какую-то чушь. Рекомендовал Вас, Игорь, как интеллектуала, но он сказал — нет времени. В общем, халтурщик.
Чтобы подтянуть английское издание «Зоны», я дописал большой рассказ, комедию из лагерной жизни (прилагаю). Послал это дело Максимову в ответ на две рецензии. Максимов через Иверни ответил, что я полный негодяй, но что рассказ смешной, и будет напечатан в 39-м номере.
Чек на семнадцать долларов с энтузиазмом высылаю.
Надеюсь, Вы не огорчитесь, получив ардисовскую книжку. Синее пятно на обложке и замена шрифтов лишили меня сна дня на четыре. Больше в «Ардис» ничего не дам, хоть и ссориться не буду. Деньги Карлуша Лене не отдает, напомнить стыдно. А то в контексте событий получается: «Верни, пока не помер».
С папашей я примирился. Тем более что его жена Люся — очень добрая и помогает нам с ребенком. Вообще, Коля очень скрашивает жизнь.
Основная трудность с папцом — не грубить. Выслушивать панегирики Михаилу Дудину, Надежде Поляковой, даже сраному Хаустову — и не посылать. Это нелегко. Но это, блядь, долг.
Вашу статью в «Ньюйоркер» обязательно передам, и скоро, потому что в декабре выходит у них мой рассказ и меня должны вызвать — подписать гранки (рассказ про братца). Денег уплатили — 4300. Мне досталось — 1800.
Неловкости в этом нет, особенно сейчас. Прежняя редактор была как Лена Клепикова, миловидная, таинственная, с богатой внутренней жизнью. Она так странно усмехалась, что, будь я в Союзе, то подумал бы, что надо трахнуть. Недавно она ушла из журнала — писать собственную прозу, говенную, как утверждает Аня Фридман. Нынешняя редакторша, Линда Эшер, худая курящая дама с фронтовой жестикуляцией, как бы — Бетти Шварц, тип — более мне понятный. Отношения с ней более знакомые и простые: кашель, комплименты, бескорыстное старческое кокетство. Кроме того, я подарил ей самовар. Короче, передам с надлежащими сопроводительными словами.
Число газет и журналов в Нью-Йорке — удвоилось. Сочувствую я только Рубину и Палею. Иногда что-то делаю для них. Дал отрывок из «Заповедника» с Вашим адресом (прилагаю).
Дела, в общем, идут. Обнимаю и т. д.
Ваш С. Довлатов
2 декабря 1983 года
Дорогой Сережа!
Спасибо за письмо и за хлопоты. Как Вы наверное знаете по себе, после каждого редакционного отказа — какой бы безнадежной ни была попытка хочется выпятить желваки и процедить что-нибудь вроде: «Они еще пожалеют!» Но нет — не пожалеют. Жалеть всегда будем мы.
Приложение-продолжение «Зоны» прочитал. Действительно, смешно, жаль, что не вошло в русское издание. Книгу «Наши» тоже читаем с удовольствием. Однако что за цена? В рекламе «Руссики» она стоит 4.95. Это «Ардис» так распорядился? Кстати, американские друзья переслали мне их последнюю рекламную открытку в пять строчек, смысл которых: «Помогите!!! закажите хоть что-нибудь». Я чувствовал уже давно, что они опять взяли надрывный темп, не представляю, как его можно выдержать при нынешнем состоянии рынка.
После публикации отрывка из «Заповедника» пришел один заказ.
Насчет приезда в Нью-Йорк ясности еще нет. То есть нет повода ехать. Но не исключено, что появится. Тогда испытаем раскладушку.
Из серьезных новостей: я стремительно погружаюсь в работу над новой книгой — документально-исторической-современной-бестселлерной. Тема, название — абсолютная тайна, потому что довольно легко украсть. В связи с этим пришлось отложить проекты трех других больших книг.
Всего наилучшего, поклоны семье, дружески
Игорь.
7 декабря 1983 года
Дорогой Игорь!
Я страшно завидую тому, что Вы пишете толстую книгу, да еще — «отложив проекты трех других». Я не пишу ничего уже месяца три, жизнь моя полностью отображена, фантазия отсутствует. Писать рассказы, не тяготеющие к циклу, технически бессмысленно. Короче, занимаюсь только халтурой и письмами. Чаще всего лежу, и сынок танцует на моем пузе.
Цену на «Наших» установил, естественно. Карл, и я даже не знаю, хорошо это или плохо. С Леной они наконец расплатились и прислали новый том Булгакова, работа жуткая, зироксы с пожелтевших советских газет 30-х годов. Я Лене советую хотя бы повысить расценки, но она решительная только со мной. Грех говорить, но болезнь Карла стала его броней.
Вы говорите, нет повода ехать в Нью-Йорк. А конференция? Разве это не ближе, чем Канзас, где Вы, поди, жили в гостинице и ели в ресторане?
Адрес Ростроповича я пытался узнать у Езерской и Доры Ромадиновой, которая дружит с Вишневской. Выслушал все пошлости насчет того, что в Америке не принято давать чужие адреса, да еще — принадлежащие знаменитостям. Но когда эти старые дуры узнали, что адрес нужен Вам, то несколько смягчились. Удалось выяснить, что Славик в Вашингтоне, живет в гостинице «Уотер-гейт», телефон коммутатора: (202) 965-2300. Он — дирижер оркестра «Нэйшенел симфони». Это все.
Жизнь в Нью-Йорке — постылая. В соседнем доме неделю гостили старшие Серманы, но и они меня чем-то раздражают. Старик, конечно, в литературе разбирается, а Руфь, по-моему, не очень, слишком много говорит о доброте. Напоминает мою (впрочем — любимую) тетку. И еще — Пашу Палея, который считает, что хорошая литература описывает хорошее, а плохая — дурное.
В «Новый американец» пригласили редактором Альфреда Тульчинского, который известен тем, что вышил на всей своей одежде с помощью коленкоровой тесьмы свои инициалы «А.Т.». В один из первых же дней Тульчинский так донял попреками Наталью Шарымову, что у нее на нервной почве открылось, извините, маточное кровотечение. Седых, человек строгого воспитания, оплатил госпиталь.
Гриша увеличил алименты жене до 250 долларов, нанял внучку Маршака для писания писем, все остальные обязанности передал Хайкинду, зато ходит в зеленых брюках, подаренных моим отцом.
Соломон Волков хочет насильно выпустить книгу о Бродском, а тот грозит ему судом.
Всех обнимаю и люблю.
Ваш С.Д.
23 декабря 1983 года
Дорогой Игорь!
Сведения и цифры Леонидову передал. Загадочная книга его, название которой считалось тайной, таковое название обрела — «Две повести». Мне кажется, что название не настолько оригинальное, чтобы опасаться плагиаторов.
Листовку про Освальда бывшим минчанам раздаю. Я знаю целую колонию симпатичных людей из Минска — это все друзья Соломона Шапиро. Увы, я раз двадцать был в их компании и ни разу не слышал разговоров на эту тему, в основном говорили про тикеты [ticket, штраф за неправильную парковку и т. д.] и покупку домов. Но, может быть, листовка их расшевелит.
Вы, конечно, знаете, что недавно очень хорошо продалась новая книга об Освальде (автор не то Деннисон, не то Доналдсон), это легко выяснить, она была в списках бестселлеров.
Моя же книжка в «Кнопфе» (извините за переход) продается хреново, то есть хреново по стандартам крупного издательства. Положение настолько серьезное, что агент устроил совещание с икрой. Были мы в Аней Фридман, редактор из Ньюйоркера, редактор (отдела) из «Кнопфа», один рекламщик и т. д. Проблема в том, что издательство мою книгу не рекламирует, не дает платной рекламы в газеты и журналы. Месяц назад я разговаривал с Готлибом (это фактически хозяин «Кнопфа»), и он сказал, что платная реклама дается на книги Ле Карре и Апдайка. Я разумно возразил, что Апдайку реклама не нужна, у него есть имя. Тогда Готлиб сказал: «То, что вы говорите справедливо. Но в издательском бизнесе очень мало справедливости». Если это не цинизм, то что же?
В общей сложности на «Компромисс» было 22 рецензии, и даже в приличных местах, и все они — положительные, но вялые. Такие рецензии продажу не стимулируют.
Я отлично знаю, что моя книженция не дает повода для бурных дискуссий, но все же грустно.
Теоретически есть возможность перейти с «Зоной» в другое издательство, даже в «Харпер энд Роу», но это значило бы похоронить «Компромисс», а «Зона» — не лучше.
Короче, агент написал письма разным видным людям с просьбой о содействии в рекламе, из тех, кого я знаю — Бродскому и Воннегуту. Воннегут отделался шутками и комплиментами (с разрешением использовать эти комплименты в рекламных объявлениях), а Бродский прислал агенту короткое серьезное письмо с перечислением действий, которые он намерен совершить. Меня это весьма растрогало. Ну, будем ждать…
Читали ли Вы книгу какого-то шведа «Переписка Маяковского и Л.Брик»? Это нечто уникальное по пошлости! Он дает несколько факсимильных копий, а в остальном сохраняет грамматику и пунктуацию оригиналов: это кошмарная переписка двух безграмотных ничтожных существ. Абсолютно невозможно поверить, что Маяковский написал хотя бы «Левый марш»…
Поздравляю вас всех с многочисленными еврейскими, православными и советскими праздниками, в которых я запутался совершенно.
Сын Коля взял со стола мой договор с Финляндией, положил его в соломенную корзинку для бумаг и пописал на него.
Катя выражает если не желание, то согласие учиться дальше, и мы теперь от страха боимся дышать.
Всех обнимаю.
Ваш С.Д.
20 февраля 1984 года
Дорогой Сережа!
Посылаю письмо из Калифорнии — свидетельство растущей славы. А как же этот читатель узнал наш адрес? Неужели «Ньюйоркер» упомянул, что Ваши книги выходят в «Эрмитаже»? Каталог мы ему послали.
Посылаю также репродукцию картины Давида Мирецкого. Не использовать ли ее для обложки книги Лосева? По-моему, и близко по духу, и завлекательно. Если «да», надо будет спросить разрешения у Давида, с которым я знаком. Он, правда, друг Профферов, но авось согласится.
Всех обнимаю,
Ваш Игорь.
Да, Поль Дебрецени устроил мне приглашение в свой университет прочесть пару лекций в апреле.
20 февраля 1984 года
Дорогой Сережа!
Вы, наверное, устали от басурманских рецензий, но вот — посылаю еще одну. Вообще же в этом выпуске журнала «Мировая литература сегодня» шесть рецензий на книги «Эрмитажа». Кроме Вас: Вайль и Генис, Суслов, Аксенов (пьесы), Бунин (по-английски), мои «Архивы».
Всех благ, дружески
Игорь.
24 февраля 1984 года
Дорогой Игорь!
Во-первых, спасибо за книжки. С «Вавиловым» [М. Поповского] от души Вас поздравляю, прочитал немедленно, все закреплено, последовательно, и написано хорошо, в самом органичном для Поповского духе, он, конечно, молодец. Все там хорошо: и памфлет, и биография, и хитрости с документами, а главное — все меньше книг, которые ты способен прочесть до конца. А в «Новом американце» Поповский был — слон в посудной лавке. Ну и характер, конечно, наждачный.
Волохонский же, по-моему, двойник Саши Соколова. Оба эти гаврика загадочным для меня образом умудряются совмещать темноту смысла с пошлостью. Льщу себя надеждой, что он издал все это за собственный счет.
Лосев странно тянет со страничкой текста о себе. Я уже мягко предлагал, что напишу сам, но он не поддался. Картинка Мирецкова — подходит (если отказаться от Лешиного проекта), послал ему копию для решения. Опять же — тянет.
Очень рад, что поедете к Дебреценям. Его жена Джилл еще симпатичнее. А в нем самое приятное — смесь мужества с интеллигентностью: много ли таких среди наших общих знакомых? Шигашов? Воскобойников?
За копию рецензии из «Мировой литературы» огромное спасибо. Пошлю зирокс Ане Фридман — она сейчас корпит над «Зоной», срок у нее — к маю, а готово страниц 35.
На «Компромисс», действительно, было много рецензий, больше тридцати, и все положительные, но это каким-то странным непостижимым образом ни на что не влияет. Готлиб (шишка из «Кнопфа») сказал: «Больше рецензий — это лучше, чем меньше, положительные — лучше отрицательных, но все это ничего не значит». Я спросил: «А что же значит, качество книги?». Он сказал:
«Нет, качество высокое, это во всех рецензиях указано». Тогда я совсем растерялся и спросил: «Ну а что же все-таки — значит?» Он сказал — имя. Но откуда же мне взять имя, если я написал книжку, ее все хвалят, а имени все нет и нет?.. Короче, я понял, что сначала надо стать Брук Шилдс, а потом уже сочинять рассказы.
Вожусь я, разумеется, не только с джентльменами, конкретно — Поляк имеет массу достоинств (наряду с массой недостатков). Рубина я поддерживаю — исторически, идейно, избегая при этом личных отношений. Соловьева видел за пять лет — три раза, провел с ним в общей сложности час, считаю его штукарем и гнидой, но, хочу напомнить — унаследовал его знакомство — от Вас. Кстати, этот поганец хапнул больше 100 000 (ста тысяч, об этом писали в «Паблишере викли») — аванс за книгу об Андропове.
Из всего происшедшего с Дорой Штурман самое неприятное для меня — Ваше неудовольствие, и хотя бы поэтому я обязательно налажу с ней отношения, а вот с Седыхом — не обещаю. Даже если бы Наташа меня об этом попросила…
Видели ли Вы мою физиономию в «Нью-Йорк Тайме»? Если нет — пришлю копию.
Всех обнимаю. Не сердитесь. Ваша Дора тоже хороша! Нечего было соваться из-за океана с «откликом трудящегося»…
Ваш С. Довлатов
* * *
Ефимов — Довлатову17 сентября 1983 года
Дорогой Сережа!
Ваши ошеломительные успехи в издательствах и журналах познакомили меня с чувством, которого до сих пор не знал: с завистью. И уж если меня, наконец, пробило, то я Вам очень настоятельно советую с другими знакомыми не делиться Вашими новостями, а только пожимать плечами и махать рукой в ответ на расспросы. А то сожгут, съедят, испепелят!
Мои же дела таковы: из издательств — ни слова, книги «Эрмитажа» покупают плохо, кредиторы наседают, должники не платят. Чтобы хоть что-то противопоставить Вашему победоносному шествию к вершинам славы, вкладываю копию хвалебного письма Нодара Джинджи-хашвили по поводу моей «Метафизики». А заодно и Солженицынскую отповедь, которая пригодится Вам в радиоделах.
Конечно, я не против публикации кусков из «Заповедника». Только проследите сами, чтобы был указан адрес Эрмитажа. Цена 7.50, с пересылкой 9.00. Вкладываю еще на всякий случай нашу рекламу списком. Платить за нее мы не можем (с деньгами полный завал), но вдруг они согласятся напечатать по принципу «любезность за любезность».
Обложку типография уже сфотографировала и вернула — высылаю и ее.
Приветы семье, дружески
Игорь.
* * *
Довлатов — Ефимовым2 октября 1983 года
Дорогие Игорь и Марина!
Спасибо вам огромное. «Заповедник» — первая моя книжка, которая выглядит должным образом. Обложка, шрифт, нумерация, строки — все безупречно, это и есть человеческое отношение. Впервые готовая продукция ничем меня не раздражает. Всегда какая-нибудь закорючка портила настроение.
Остальные издатели — монстры. Дело можно иметь только с вами. Мне иногда кажется, что Игорь — единственный человек в эмиграции, который воспринимает доводы. Остальные в лучшем случае ничего не слышат.
Вообще, круг моих знакомых сужается. Уже и Соломон Шапиро, эпический человек, отделился, поскольку его жена работает в «Новом русском слове» и меня нельзя приглашать на семейные торжества. И так далее.
Дора Штурман — наоборот — выказала размах натуры и не прекратила дружеской переписки со мной. (Идеальный друг — это друг, живущий за океаном.) Вадим Белоцерковский, с которым я переписывался три года, приехал в Нью-Йорк и сразу оказался заносчивым болваном.
Нодар Джинджихашвили, конечно, умница, но все, что он написал, я знал и без него, хотя вряд ли мог бы выразить это так профессионально. Мне даже кажется, что я говорил нечто подобное об Игоревых книжках.
Все, что Вы, Игорь, пишете о моих, так сказать, успехах, надеюсь шутка. Я нахожусь в полной зависимости от агента и переводчика, людей симпатичных, но совершено далеких. Многие затеи проваливаются. Денег все это приносит мало. Того уровня, при котором ощущаются моральные преимущества, я в Америке никогда не достигну, а положение среднего писателя здесь, как вы знаете, очень незавидное. Короче, все комплексы на месте. И выходит, что людей, способных реагировать на мои «достижения», совсем немного. Для любого штатного сотрудника радио «Либерти» я — человек, заслуживающий сострадания.
Иное дело — быть писателем в Лениграде. Там писатель, даже не самый именитый — титан (если он печатается), а если не печатается — сами знаете. То есть, дистанция между мной и Вами была так огромна, что я здесь никогда не оторвусь на подобное расстояние даже от босяка с Бауэри, даже от Моргулиса. Если, разумеется — в шутку вы пишете о зависти, то что же должен был испытывать я, дружа с Вами, общаясь с Битовым, Глинкой и т. д.? Внутренности мои должны были сгореть от зависти. И уж, как минимум, я должен был Вас ненавидеть, а разве я Вас ненавижу? Совсем наоборот. Моя жизнь так долго была крайне неблагополучной (и не только по моей вине) в сравнении с большинством моих знакомых, я так поздно начал, так сказать, профессиональную «карьеру», мое положение и сейчас так нестабильно и так много в нем опереточных моментов, что для зависти, по-моему, никакого места не остается.
Тем не менее посылаю Вам русский текст моего интервью, которое, вроде бы, будет опубликовано в приложении к «Нью-Йорк Тайме».
Да, я забыл сказать, что Ваша литературная репутация в русской среде и сейчас несравненно выше моей, о Ваших книгах все говорят с каким-то серьезным выражением лица…
Прилагаю также халтурную передачу о Свирском. Если можно, переправьте копию автору. Я случайно узнал о хорошем его отношении ко мне. Он написал кому-то на «Либерти» в письме: «…Талантливых людей становится все меньше, вот и Довлатова выжили из «Нового американца»… Он прав.
Обнимаю вас и еще раз — благодарю.
Рекламу вашу в новой газете постараюсь дать, хотя отношения уже портятся и я скоро оттуда уйду.
Ваш С.Д.
* * *
Довлатов — Ефимову25 октября 1983 года
Дорогой Игорь!
Я долго не писал, потому что сначала изнемогал две недели в новой ежедневной газете, помогая им на первых порах, а потом у меня случился запой, довольно тяжелый, из которого я выкарабкался совсем недавно. Помню, у меня стали отниматься ноги, и я сказал об этом Лене, а Лена говорит: «Ты лежи». Как будто ноги нужны только при ходьбе…
В результате, как всегда, ничего катастрофического не произошло, с «Либерти» не выгнали, хотя я сорвал две передачи, перед всеми, кому нахамил — извинился и так далее.
Дружба с «Ньюйоркером» после долгого перерыва — оживилась. В декабре они печатают рассказ про брата, уже есть гранки, а в середине зимы — про Лену. И вообще, они меня и Кундеру называют все время вместе как двух продвинувшихся восточноевропейцев.
Книжка продается хуже, чем надеялся агент. Права расходятся, но, в основном — в какие-то второстепенные и даже неожиданные страны. Великие же державы (Франция, Германия, Италия) — упорствуют, лучшие издательства отказали. Плохо то, что и рецензий меньше, чем ожидалось, их штук двенадцать, но в главных местах («Тайм», «Ньюзвик») — отказано. Воскресное приложение к «Нью-Йорк Тайме» интервью со мной печатать не захотело, думало, думало, звонило раза четыре — и потом раздумало.
То есть, чуда не произошло. Результат соответствует способностям. Ну и черт с ними. Вообще, расчет на чудо — глупость…
Завтра уезжаем вместе с Леной к Лосеву — читать лекцию по-английски (!), а через неделю с Леной же едем в Теннеси к одному сумасшедшему коммунисту — тоже лекция, но уже с переводчиком. Все это почти бесплатно.
Лена теперь будет разъезжать со мной, потому что у нас произошла драма. Мой отец с женой переселился в наш район, поближе к духовности и разговорам об искусстве. Мало того, что он снял дорогую квартиру и нужно принимать участие в расходах, мало того, что он пишет бесконечную и бессмысленную книгу, которую (страниц 800) Лена, по его мнению, должна набрать, а я оплатить издание, но все это чепуха. Хуже то, что я абсолютно не могу его переносить, а обижать тоже нельзя, он старый, больной и, в общем, положительный человек. Короче, я измучен постоянно сдерживаемым хамством. Зато его жена Люся, женщина 48 лет, очень добрая и симпатичная, охотно (за ничтожную, навязываемую ей мзду) берет на присмотр нашего сына Колю, страшного разбойника, плаксу и силача. Все мое имущество разгромлено Колей, и даже нож, который я купил за 28 долларов, даже не нож, а охотничий кинжал, Коля умудрился сломать, сунув его в щель пола и нажав.
Ежедневная газета «Новости» — живет, неплохо продается и сеет дикую панику в «Новом русском слове», идя бульварным путем «Калейдоскопа». А «Калейдоскоп» достиг уже, я думаю, 12 тысяч, если не больше.
Седых забрал к себе Вайля с Генисом (и правильно сделал), и даже мне что-то предлагалось через всяких третьих лиц вроде Петруниса и Шароля, но я всех обругал.
Посылаю Вам облагороженную рецензию на Чертока [»Последняя любовь Маяковского»] в «Новостях», если состоите с ним в контакте, пошлите, пожалуйста, копию, или черкните мне его адрес. Подборку из «Заповедника» сделал для «Новостей» же, пойдет через две недели, тоже с указанием — где приобрести.
Надеюсь, Вы успешно торговали в Канзасе?
«Заповедник» по-прежнему листаю с удовольствием, мне кажется — книжка очень хорошо выглядит. Хотя одну опечатку я все-таки нашел, причем, в гранках она была поправлена, а Вы, практический метафизик, не перенесли. Но это даже хорошо, поскольку полное совершенство — излишество, а одна опечатка — «ПРИХОДИДИЛОСЬ», при переносе со 111 на 112 страницу — это минимум.
И последнее. Получив ящики с книгами, я их тщательно исследовал на предмет стоимости пересылки, но в знаках не разобрался, и прошу Вас сообщить мне категорически — сколько Вы потратили, я прекрасно знаю, что это не 3 доллара. Обязательно сообщите.
Обнимаю всех, если что-то забыл — напишу еще. В голове большой сумбур, дела запущены.
Ваш С. Довлатов
* * *
Ефимов — Довлатову29 октября 1983 года
Дорогой Сережа!
С грустью прочитал о Вашем срыве-падении-приступе. Случайно в этот момент под рукой оказался словарь Даля на букву «П», и там обнаружились следующие присказки к случаю:
«Мужик год пьет, два не пьет, а бес прорвет — все пропьет».
«Пить до дна, не видать добра».
«Не спрашивай: пьет ли, спрашивай: каков во хмелю?» (Вы — ужасны.)
«Пить — умереть, не пить — умереть; уж лучше пить да умереть».
И так «Даль-ее».
То, что европейские страны не очень охотно приобретают книгу, наверняка имеет политическую подоплеку. Розовожопая журналистская братия еще готова слушать и печатать про лагеря и разруху (мы, мол, такого не допустим); но когда им ясно показывают, во что превратится их собственная жизнь под советчиной, они воротят нос.
Читать лекции — это мы тоже понимаем, тоже занимаемся (после долгого перерыва). На прошлой неделе я выступал в университете Майами (Оксфорд, Охайо), на следующей — две лекции в нашей мичиганской столице — Лансинге. Похоже, что все это симптомы оживившегося интереса к нам — к кровавым русским, способным ни за что, ни про что сбивать пассажирские авиалайнеры.
И про переселение отца мы тоже все понять можем. Помню, Вы с большим неодобрением слушали наши жалобы по такому же поводу и давали понять, насколько они несправедливы и необоснованны. Вот Вас и наказал Господь.
За газетными баталиями следим с любопытством профанов, попавших на корриду. Мало что понимаем, но думаем, что любая конкуренция нам на пользу. Например, в Канзасе мы оказались единственными русскими, которые еще разговаривали с Кухарцами. И что же? Они были с нами нежны, приветливы и уплатили половину долга. Вообще же о Канзасе расскажу при встрече.
Из отзывов о «Заповеднике» — в большом восторге старшие Серманы. (Мы посетили их по дороге на конференцию.) Пересылка ящиков стоила 17 дол., которые, так и быть, из Вашего богатства можете мне вернуть.
Черток на днях должен появиться в Нью-Йорке, наверно Вы с ним пересечетесь.
И последнее.
Посылаю Вам английский вариант моей рецензии на книгу Устинова [»My Russia»]. Кто-то вчера на вечеринке сказал, что такую вещь мог бы напечатать «Ньюйоркер». А почему бы и нет? Если в этом нет неловкости, не подбросите ли ее своему редактору? Добавляю еще свою «вигу» [curriculum vitae — автобиография и послужной список] для солидности.
Всего доброго, нежные приветы Лене, Коле и всем,
дружески Игорь.
Да: читаю книгу Ветохина [»Склонен к побегу»] (560 страниц), в которой среди прочего описано ЛИТО Бакинского. Как сказал Гордин: «Проходит время будуаров, приходит время мемуаров».
* * *
Довлатов — ЕфимовымНоябрь 1983 года
Дорогие Игорь и Марина!
С гулянкой покончено. Снова укололся и занимаюсь делами.
Крупные европейские государства слегка одумались, а именно — Франция хочет права. Всегда любил страну Монтеня.
Интервью мое на 20 страницах — отвергнуто почти всеми изданиями. И дело, как полагает агент, не в качестве интервью, а в недостаточной известности. Зато вчера приезжал какой-то типус из «Дейли ньюз», спрашивал насчет Орвелла и наступающего 1984. Я говорил какую-то чушь. Рекомендовал Вас, Игорь, как интеллектуала, но он сказал — нет времени. В общем, халтурщик.
Чтобы подтянуть английское издание «Зоны», я дописал большой рассказ, комедию из лагерной жизни (прилагаю). Послал это дело Максимову в ответ на две рецензии. Максимов через Иверни ответил, что я полный негодяй, но что рассказ смешной, и будет напечатан в 39-м номере.
Чек на семнадцать долларов с энтузиазмом высылаю.
Надеюсь, Вы не огорчитесь, получив ардисовскую книжку. Синее пятно на обложке и замена шрифтов лишили меня сна дня на четыре. Больше в «Ардис» ничего не дам, хоть и ссориться не буду. Деньги Карлуша Лене не отдает, напомнить стыдно. А то в контексте событий получается: «Верни, пока не помер».
С папашей я примирился. Тем более что его жена Люся — очень добрая и помогает нам с ребенком. Вообще, Коля очень скрашивает жизнь.
Основная трудность с папцом — не грубить. Выслушивать панегирики Михаилу Дудину, Надежде Поляковой, даже сраному Хаустову — и не посылать. Это нелегко. Но это, блядь, долг.
Вашу статью в «Ньюйоркер» обязательно передам, и скоро, потому что в декабре выходит у них мой рассказ и меня должны вызвать — подписать гранки (рассказ про братца). Денег уплатили — 4300. Мне досталось — 1800.
Неловкости в этом нет, особенно сейчас. Прежняя редактор была как Лена Клепикова, миловидная, таинственная, с богатой внутренней жизнью. Она так странно усмехалась, что, будь я в Союзе, то подумал бы, что надо трахнуть. Недавно она ушла из журнала — писать собственную прозу, говенную, как утверждает Аня Фридман. Нынешняя редакторша, Линда Эшер, худая курящая дама с фронтовой жестикуляцией, как бы — Бетти Шварц, тип — более мне понятный. Отношения с ней более знакомые и простые: кашель, комплименты, бескорыстное старческое кокетство. Кроме того, я подарил ей самовар. Короче, передам с надлежащими сопроводительными словами.
Число газет и журналов в Нью-Йорке — удвоилось. Сочувствую я только Рубину и Палею. Иногда что-то делаю для них. Дал отрывок из «Заповедника» с Вашим адресом (прилагаю).
Дела, в общем, идут. Обнимаю и т. д.
Ваш С. Довлатов
* * *
Ефимов — Довлатову2 декабря 1983 года
Дорогой Сережа!
Спасибо за письмо и за хлопоты. Как Вы наверное знаете по себе, после каждого редакционного отказа — какой бы безнадежной ни была попытка хочется выпятить желваки и процедить что-нибудь вроде: «Они еще пожалеют!» Но нет — не пожалеют. Жалеть всегда будем мы.
Приложение-продолжение «Зоны» прочитал. Действительно, смешно, жаль, что не вошло в русское издание. Книгу «Наши» тоже читаем с удовольствием. Однако что за цена? В рекламе «Руссики» она стоит 4.95. Это «Ардис» так распорядился? Кстати, американские друзья переслали мне их последнюю рекламную открытку в пять строчек, смысл которых: «Помогите!!! закажите хоть что-нибудь». Я чувствовал уже давно, что они опять взяли надрывный темп, не представляю, как его можно выдержать при нынешнем состоянии рынка.
После публикации отрывка из «Заповедника» пришел один заказ.
Насчет приезда в Нью-Йорк ясности еще нет. То есть нет повода ехать. Но не исключено, что появится. Тогда испытаем раскладушку.
Из серьезных новостей: я стремительно погружаюсь в работу над новой книгой — документально-исторической-современной-бестселлерной. Тема, название — абсолютная тайна, потому что довольно легко украсть. В связи с этим пришлось отложить проекты трех других больших книг.
Всего наилучшего, поклоны семье, дружески
Игорь.
* * *
Довлатов — Ефимову7 декабря 1983 года
Дорогой Игорь!
Я страшно завидую тому, что Вы пишете толстую книгу, да еще — «отложив проекты трех других». Я не пишу ничего уже месяца три, жизнь моя полностью отображена, фантазия отсутствует. Писать рассказы, не тяготеющие к циклу, технически бессмысленно. Короче, занимаюсь только халтурой и письмами. Чаще всего лежу, и сынок танцует на моем пузе.
Цену на «Наших» установил, естественно. Карл, и я даже не знаю, хорошо это или плохо. С Леной они наконец расплатились и прислали новый том Булгакова, работа жуткая, зироксы с пожелтевших советских газет 30-х годов. Я Лене советую хотя бы повысить расценки, но она решительная только со мной. Грех говорить, но болезнь Карла стала его броней.
Вы говорите, нет повода ехать в Нью-Йорк. А конференция? Разве это не ближе, чем Канзас, где Вы, поди, жили в гостинице и ели в ресторане?
Адрес Ростроповича я пытался узнать у Езерской и Доры Ромадиновой, которая дружит с Вишневской. Выслушал все пошлости насчет того, что в Америке не принято давать чужие адреса, да еще — принадлежащие знаменитостям. Но когда эти старые дуры узнали, что адрес нужен Вам, то несколько смягчились. Удалось выяснить, что Славик в Вашингтоне, живет в гостинице «Уотер-гейт», телефон коммутатора: (202) 965-2300. Он — дирижер оркестра «Нэйшенел симфони». Это все.
Жизнь в Нью-Йорке — постылая. В соседнем доме неделю гостили старшие Серманы, но и они меня чем-то раздражают. Старик, конечно, в литературе разбирается, а Руфь, по-моему, не очень, слишком много говорит о доброте. Напоминает мою (впрочем — любимую) тетку. И еще — Пашу Палея, который считает, что хорошая литература описывает хорошее, а плохая — дурное.
В «Новый американец» пригласили редактором Альфреда Тульчинского, который известен тем, что вышил на всей своей одежде с помощью коленкоровой тесьмы свои инициалы «А.Т.». В один из первых же дней Тульчинский так донял попреками Наталью Шарымову, что у нее на нервной почве открылось, извините, маточное кровотечение. Седых, человек строгого воспитания, оплатил госпиталь.
Гриша увеличил алименты жене до 250 долларов, нанял внучку Маршака для писания писем, все остальные обязанности передал Хайкинду, зато ходит в зеленых брюках, подаренных моим отцом.
Соломон Волков хочет насильно выпустить книгу о Бродском, а тот грозит ему судом.
Всех обнимаю и люблю.
Ваш С.Д.
* * *
Довлатов — Ефимову23 декабря 1983 года
Дорогой Игорь!
Сведения и цифры Леонидову передал. Загадочная книга его, название которой считалось тайной, таковое название обрела — «Две повести». Мне кажется, что название не настолько оригинальное, чтобы опасаться плагиаторов.
Листовку про Освальда бывшим минчанам раздаю. Я знаю целую колонию симпатичных людей из Минска — это все друзья Соломона Шапиро. Увы, я раз двадцать был в их компании и ни разу не слышал разговоров на эту тему, в основном говорили про тикеты [ticket, штраф за неправильную парковку и т. д.] и покупку домов. Но, может быть, листовка их расшевелит.
Вы, конечно, знаете, что недавно очень хорошо продалась новая книга об Освальде (автор не то Деннисон, не то Доналдсон), это легко выяснить, она была в списках бестселлеров.
Моя же книжка в «Кнопфе» (извините за переход) продается хреново, то есть хреново по стандартам крупного издательства. Положение настолько серьезное, что агент устроил совещание с икрой. Были мы в Аней Фридман, редактор из Ньюйоркера, редактор (отдела) из «Кнопфа», один рекламщик и т. д. Проблема в том, что издательство мою книгу не рекламирует, не дает платной рекламы в газеты и журналы. Месяц назад я разговаривал с Готлибом (это фактически хозяин «Кнопфа»), и он сказал, что платная реклама дается на книги Ле Карре и Апдайка. Я разумно возразил, что Апдайку реклама не нужна, у него есть имя. Тогда Готлиб сказал: «То, что вы говорите справедливо. Но в издательском бизнесе очень мало справедливости». Если это не цинизм, то что же?
В общей сложности на «Компромисс» было 22 рецензии, и даже в приличных местах, и все они — положительные, но вялые. Такие рецензии продажу не стимулируют.
Я отлично знаю, что моя книженция не дает повода для бурных дискуссий, но все же грустно.
Теоретически есть возможность перейти с «Зоной» в другое издательство, даже в «Харпер энд Роу», но это значило бы похоронить «Компромисс», а «Зона» — не лучше.
Короче, агент написал письма разным видным людям с просьбой о содействии в рекламе, из тех, кого я знаю — Бродскому и Воннегуту. Воннегут отделался шутками и комплиментами (с разрешением использовать эти комплименты в рекламных объявлениях), а Бродский прислал агенту короткое серьезное письмо с перечислением действий, которые он намерен совершить. Меня это весьма растрогало. Ну, будем ждать…
Читали ли Вы книгу какого-то шведа «Переписка Маяковского и Л.Брик»? Это нечто уникальное по пошлости! Он дает несколько факсимильных копий, а в остальном сохраняет грамматику и пунктуацию оригиналов: это кошмарная переписка двух безграмотных ничтожных существ. Абсолютно невозможно поверить, что Маяковский написал хотя бы «Левый марш»…
Поздравляю вас всех с многочисленными еврейскими, православными и советскими праздниками, в которых я запутался совершенно.
Сын Коля взял со стола мой договор с Финляндией, положил его в соломенную корзинку для бумаг и пописал на него.
Катя выражает если не желание, то согласие учиться дальше, и мы теперь от страха боимся дышать.
Всех обнимаю.
Ваш С.Д.
* * *
Ефимов — Довлатову20 февраля 1984 года
Дорогой Сережа!
Посылаю письмо из Калифорнии — свидетельство растущей славы. А как же этот читатель узнал наш адрес? Неужели «Ньюйоркер» упомянул, что Ваши книги выходят в «Эрмитаже»? Каталог мы ему послали.
Посылаю также репродукцию картины Давида Мирецкого. Не использовать ли ее для обложки книги Лосева? По-моему, и близко по духу, и завлекательно. Если «да», надо будет спросить разрешения у Давида, с которым я знаком. Он, правда, друг Профферов, но авось согласится.
Всех обнимаю,
Ваш Игорь.
Да, Поль Дебрецени устроил мне приглашение в свой университет прочесть пару лекций в апреле.
* * *
Ефимов — Довлатову20 февраля 1984 года
Дорогой Сережа!
Вы, наверное, устали от басурманских рецензий, но вот — посылаю еще одну. Вообще же в этом выпуске журнала «Мировая литература сегодня» шесть рецензий на книги «Эрмитажа». Кроме Вас: Вайль и Генис, Суслов, Аксенов (пьесы), Бунин (по-английски), мои «Архивы».
Всех благ, дружески
Игорь.
* * *
Довлатов — Ефимову24 февраля 1984 года
Дорогой Игорь!
Во-первых, спасибо за книжки. С «Вавиловым» [М. Поповского] от души Вас поздравляю, прочитал немедленно, все закреплено, последовательно, и написано хорошо, в самом органичном для Поповского духе, он, конечно, молодец. Все там хорошо: и памфлет, и биография, и хитрости с документами, а главное — все меньше книг, которые ты способен прочесть до конца. А в «Новом американце» Поповский был — слон в посудной лавке. Ну и характер, конечно, наждачный.
Волохонский же, по-моему, двойник Саши Соколова. Оба эти гаврика загадочным для меня образом умудряются совмещать темноту смысла с пошлостью. Льщу себя надеждой, что он издал все это за собственный счет.
Лосев странно тянет со страничкой текста о себе. Я уже мягко предлагал, что напишу сам, но он не поддался. Картинка Мирецкова — подходит (если отказаться от Лешиного проекта), послал ему копию для решения. Опять же — тянет.
Очень рад, что поедете к Дебреценям. Его жена Джилл еще симпатичнее. А в нем самое приятное — смесь мужества с интеллигентностью: много ли таких среди наших общих знакомых? Шигашов? Воскобойников?
За копию рецензии из «Мировой литературы» огромное спасибо. Пошлю зирокс Ане Фридман — она сейчас корпит над «Зоной», срок у нее — к маю, а готово страниц 35.
На «Компромисс», действительно, было много рецензий, больше тридцати, и все положительные, но это каким-то странным непостижимым образом ни на что не влияет. Готлиб (шишка из «Кнопфа») сказал: «Больше рецензий — это лучше, чем меньше, положительные — лучше отрицательных, но все это ничего не значит». Я спросил: «А что же значит, качество книги?». Он сказал:
«Нет, качество высокое, это во всех рецензиях указано». Тогда я совсем растерялся и спросил: «Ну а что же все-таки — значит?» Он сказал — имя. Но откуда же мне взять имя, если я написал книжку, ее все хвалят, а имени все нет и нет?.. Короче, я понял, что сначала надо стать Брук Шилдс, а потом уже сочинять рассказы.