Дрейк Дэвид. Удар судьбы

   Теперь зал наполнился шепотом. Антонина внимательно прислушивалась к эмоциональному подтексту разговоров и решила: объявление Эона принято с общим одобрением.
   Поскольку негуса нагаст явно собирался позволить присутствующим какое-то время тихо посовещаться, Антонина воспользовалась возможностью, чтобы осмотреть свое окружение. Ее быстро отвели в зал для приемов, сразу же по прибытии в Сану.
   Во время захвата Эоном Саны дворец наместника пострадал гораздо сильнее, чем сам город. Тяжелая каменная архитектура все еще осталась нетронутой — Эон не использовал порох во время атаки, просто копья сарвенов, но большая часть стен была обожжена. Стены дворца раньше украшали шпалеры, которые теперь превратились в пепел. К счастью, пожар быстро потушили, и пламя только слегка опалило тяжелые балки, поддерживающие крышу.
   Восставший Абреха оборонялся здесь. Судя по полученным Антониной отчетам, оборона получилась слабовата. После того как арабские союзники, клюнув на приманку Антонины, покинули Сану, два восставших полка Абрехи были вынуждены противостоять преданным аксумским сарвенам без чьей-либо помощи. Даже скрытые за стенами Саны, они не могли особо надеяться на победу.
   Когда убегающие бедуины сообщили, что римляне разбили арабскую армию в оазисе, большинство войск Абрехи вышли из повиновения. Только двести человек из его полка Метин оставались ему верными. Остальные и весь сарв Фалха начали переговоры об условиях сдачи Эону.
   Негуса нагаст, полный юношеской ярости, не был склонен предоставить им что-либо, кроме жизни. Но превалировал голос Гармата. Сарв Фалха снова приняли в ряды аксумской армии, как самостоятельное подразделение, без последствий. Даже солдаты из полка Абрехи, которые сдались, не понесли наказания, назначили только новых офицеров. Старых с позором уволили со службы.
   Абреха и оставшиеся с ним двести мятежников забаррикадировались во дворце наместника. Схватка была яростной и длилась примерно час. В комнатах и коридорах мелькали копья. Двести человек Абрехи были раздавлены преданными сарвенами, которые вбегали через многочисленные входы дворца.
   Здесь никакой пощады ждать не приходилось. Даже Гармат не рекомендовал проявить милосердие после того, как нашли тело его друга, Сумиафы Ашвы. Бывшего наместника пытали агенты малва, которые и советовали Абрехе начать восстание. Информация, которую выудили агенты из Ашвы, не далась легко. Сумиафа умер под ножом.
   Агентов малва поймали вместе с Абрехой в том самом зале для приемов, где теперь стояла Антонина. На самом деле их не пытали. Аксумиты не имели склонности к долгим способам умерщвления. Тем не менее традиционный аксумский способ наказания предательства был достаточно диким. Предателям вспарывали животы, а потом душили собственными кишками. Но не только кишками: они служили просто мрачным украшением, поскольку кишки слишком мягкие, чтобы служить настоящей гарротой.
   Антонина сморщила нос. Вонь спала, но все равно еще чувствовалась. Большая часть каменного пола, даже после нескольких часов уборки, оставалась заляпала коричневыми пятнами. Везде вокруг жужжали мухи. Казалось, они покрывают каждый дюйм пола, где кто-то не стоит.
   Антонина уставилась на толпу арабов, представителей разных племен. Все они стояли на этих коричневых пятнах — мужчины, женщины и молодые девушки, стояли одинаково — без следа привередливости и брезгливости. Насколько Антонина могла судить, они не замечали запаха. Время от времени, они небрежно отгоняли мух, жужжащих у их лиц, но игнорировали ползающих по полу насекомых.
   Эти люди были купцами, не бедуинами, по большей части из Мекки, хотя некоторые приехали из Ятриба и Джидды, но все равно — арабы. Аравия считалась страной пустынь, и живущие там люди на протяжении веков формировались суровым образом жизни в пустыне. Эти люди имели склонность к поэзии и могли проводить многие часы на городских площадях и в бедуинских лагерях в веселой болтовне и спорах. И они часто показывали себя самыми щедрыми и гостеприимными людьми в мире. Но они не были брезгливыми и привередливыми, ни в коей мере. Аксумское царство отплатило восстанию традиционной монетой. Арабские купцы, стоящие перед царем царей, просто поздравляли себя за то, что у них хватило ума не вмешиваться.
   Эон очевидно решил, что у арабов было достаточно времени на раздумья.
   — Если у кого-то есть возражения, говорите сейчас, — приказал он. Зал погрузился в молчание. Эон ждал по крайней мере минуту.
   Никто не выражал протеста. Антонина приглядывалась, нет ли небольших подергиваний тел, которые означали бы неудобство или неловкость, но ничего не заметила.
   — Хорошая идея, Усанас, — прошептала она.
   — Я — гений, — согласился бывший давазз. — Это хорошо известно в кругах образованных людей. — Гармат фыркнул. — Конечно, не среди престарелых бывших бандитов.
   Он собрался добавить что-то еще, но замолчал. Снова говорил Эон.
   — Отправляйте ваших девушек в гарем. Слуги покажут вам дорогу. Антонина вскоре присоединится к ним.
   Мгновение спустя толпа уже покидала зал. Глаза нескольких дюжин девушек с закрытыми паранджой лицами теперь поглядывали на Антонину. Во всех этих глазах светилось любопытство.
   Некоторые смотрели робко, некоторые смело. Некоторые казались дружелюбными, некоторые неуверенными, некоторые, возможно, даже враждебными.
   Последние, как подозревала Антонина, были особенно хорошенькими девушками. Глупые создания, которые явно подозревали, что не закрывающую лицо римскую женщину, саму красавицу, их красота не сметет с ног.
   «Вы это поняли правильно, мои прекрасные кобылки, — подумала она сардонически. — Забудьте всю эту чушь. Я ищу жену для молодого человека. Это совершенно другое дело».
 
   Задача Антонины упростилась с самого начала благодаря ее непроизнесенному вслух решению искать жену только среди родов курейшей. Все племена с Хиджаза прислали девушек, но это, в основном, был вопрос чести. Курейши благоразумно не выражали протестов и не требовали для себя предпочтений. Тем не менее факт оставался: курейши доминировали в Западной Аравии. Выбор жены из какого-то другого племени сильно их оскорбит. А с другой стороны, ни одно из прочих племен не воспримет выбор девушки из курейшей неверно. На самом деле они ждут от нее этого. Они просто хотят, чтобы их драгоценным дочерям дали формальную возможность участвовать в конкурсе.
   Что Антонина и делала. Она проявляла осторожность, стараясь проводить с девушками из других племен столько же времени, сколько проводила с девушками из различных родов курейшей. И разговаривала с ними не просто так. Наложницы являлись обычной практикой среди арабов. Антонина намеревалась выбрать несколько наложниц для негусы нагаста из девушек-некурейшей. Она не обсуждала вопрос с Эоном до захода в гарем. Антонина знала, что молодой царь не хотел думать даже о жене, не говоря уже о толпе наложниц. Но он смирится с политической необходимостью, когда придет время.
 
   Ее звали Рукайя, и она была из рода хашим из курейшей.
   Вначале Антонина отвергла ее. Девушка оказалась слишком красива — на самом деле просто поразительно красива — и, что еще хуже, — очень стройна. Эон единственный выжил из правящей династии Аксумского царства, и Антонина не хотела рисковать с продолжением царского рода. Ее подруга, императрица Феодора, тоже была стройной женщиной. Феодора чуть не умерла во время родов из-за узких бедер. Ребенок умер, и Феодора не смогла родить другого.
   Антонина хотела найти девушку с широкими бедрами. А также умную и с хорошим характером. Но она хотела девушку, которая могла бы без труда рожать наследников престола. Много наследников.
   Но по мере того как текли часы первого дня, в разговорах с различными претендентками, Антонина обнаружила, что ее глаза притягиваются к Рукайе. И не потому, что девушка из рода хашим пыталась привлечь ее внимание. Как раз наоборот. Рукайя, казалось, почти избегала ее.
   Конечно, полностью избежать ее было невозможно. Не в гареме, который, если не считать спален, состоял из одной большой комнаты. Потолок в комнате отсутствовал, а в центре находился мелкий бассейн. Девушки — их насчитывалось почти пятьдесят — сидели на скамьях. Большинство занимали скамьи, которые окружали бассейн, где их можно было лучше всего рассмотреть. Но примерно две дюжины сидели на скамьях, установленных у дальних стен.
   Вначале Антонина подумала, что эти — самые скромные. Но когда она познакомилась с ними со всеми, то поняла: большинство девушек на дальних скамьях — не из курейшей. Они прекрасно знали, что их не выберут, и не видели оснований толкаться в толпе у бассейна.
   Все, за исключением Рукайи, которая, хотя и была из курейшей, очевидно, выбрала то положение в тени не из-за скромности. По мере того как день склонялся к вечеру, Антонина начала обращать внимание, как часто другие девушки подходят к Рукайе и разговаривают с ней.
   Антонина не могла слышать слов, но ей не потребовалось много времени, чтобы понять происходящее.
   В первые несколько часов взволнованные девушки шли к Рукайе, чтобы успокоиться. Казалось, привести в порядок нервы им помогают несколько слов, произнесенные спокойным и дружелюбным тоном. Немного расслабившись, девушки снова садились на свои места у бассейна.
   По мере того как продолжался день, Антонина обратила внимание на нескольких других девушек, которые украдкой бегали к скамье Рукайи. Эти, как она думала, находились в плохом настроении, поскольку не могли считаться красивыми и искали успокоения и заверений. Казалось, их им дает самая красивая девушка в помещении. По большей части словами. Но Антонина также обратила внимание на краткие объятия, поглаживания волос, а один раз Рукайя несколько минут прижимала к себе тихо плачущую пятнадцатилетнюю девушку. Девушка с грузным телом и некрасивым лицом явно чувствовала, что слишком непривлекательна для жены царя.
   Что на самом деле так и было. Антонина не искала красоту в первую очередь. Но та, кого она выберет, должна оказаться достаточно симпатичной, чтобы вызвать интерес у царя. Аксумскому царству требовалась стабильная династия. Это означало наследников, которых царица-дурнушка может и не обеспечить.
   Но хотя Рукайя произвела на Антонину впечатление, римлянка продолжала исключать ее. Какое-то время, слушая то, что ей говорила та или другая девушка, Антонина раздумывала над возможностью выбрать Рукайю в качестве одной из наложниц Эона. Но отказалась и от этой мысли. Дочь из рода хашим просто слишком красива. Слишком привлекательна во всех отношениях. После многих часов в гареме, наблюдая внимательными глазами и оценивая разумом, Антонина не могла не заметить хорошие манеры и отличный характер Рукайи.
   И все это, конечно, говорило против нее.
   «Она слишком худа для царицы и слишком ослепительна для кого-то еще».
   Антонина не хотела рисковать. Нельзя допустить, чтобы царь царей не произвел никаких законных наследников, поскольку слишком очарован наложницей.
   В первую ночь она отправилась спать с твердым решением. К концу второго дня твердое решение поистрепалось по краям.
   Второй день был днем отбора. В его процессе Антонина — так мягко, как только возможно — дала понять большинству девушек, с которыми говорила, что они больше не рассматриваются. Многие из них достаточно весело восприняли новость, в особенности те, кто были не из курейшей. Но, конечно, нашлись и другие, которые расстроились.
   По крайней мере половина из них, как не могла не заметить Антонина, тут же отправились к скамье Рукайи. К середине дня девушку из рода хашим окружила толпа других девушек. Это была самая веселая группа в гареме. Слезы, которые текли по этим молодым щекам, высохли, и девушки смеялись тихо произносимым шуткам Рукайи. Похоже, ко всему вдобавок, Рукайя еще и умна.
   Антонина пока еще не обменялась с ней ни словом. Она сразу же исключила Рукайю, и сама Рукайя не предпринимала попыток привлечь внимание Антонины. Но римлянка прекрасно знала, что происходит на той скамье.
 
   В этом мире есть люди, которые имеют склонность привлекать к себе других. Люди, которые привлекают к себе других, как магнит привлекает кусочки железа. Тип людей, к которым другие, когда подворачивают ногу и падают, автоматически обращаются за помощью и советом.
   Короче, тип людей, которых ты хочешь видеть сидящими на троне — но видишь редко.
   Антонина покачала головой.
   «Слишком худая».
 
   К утру третьего дня Антонина сузила выбор до трех девушек. Она решила провести весь день в разговорах с этими финальными претендентками.
   Рукайи среди них не было. Тем не менее, когда пришло время делать объявление собравшимся в гареме девушкам, казалось, что у языка Антонины появилась своя воля. После того, как она назвала имена трех финалисток, восставший орган продолжал говорить.
   — И Рукайя, — выпалил ее язык.
   Сидевшая через комнату Рукайя резко подняла голову. Девушка уставилась на Антонину широко раскрытыми глазами. Она удивилась, но… было что-то еще. Рукайя казалась опечаленной объявлением.
   «Это странно, — подумала Антонина. Затем твердо сказала своему языку: — Она все равно слишком тощая».
 
   Антонина разговаривала с Рукайей в последнюю очередь. День уже клонился к вечеру, когда девушка из рода хашим вошла в небольшую спальню в гареме, которую Антонина использовала для встреч один на один.
   Когда Рукайя села на скамью напротив Антонины, последнюю восхитила грациозность движений девушки. Было что-то почти волнообразное в том, как Рукайя ходила и соскальзывала на сиденье. Даже манера сидеть, со скромно сложенными на коленях руками, несла в себе кошачью грацию. У нее были ясные карие глаза, которые наблюдали за Антониной, в них практически отсутствовали неуверенность и скованность шестнадцатилетней девочки.
   Антонина молча смотрела на Рукайю примерно с минуту или около того. Она внимательно изучала девушку, но ничего не могла прочитать на ее лице. Это красивое молодое лицо вполне могло быть маской. Антонина не заметила никакого быстрого ума или живости, которые видела на протяжении двух дней, ни удивления и настороженности, которые сверкнули в глазах Рукайи, когда она услышала свое имя среди четырех финалисток.
   «Давай вначале проясним эту тайну», — решила Антонина.
   — Ты казалась удивленной, когда я назвала твое имя, — заявила Антонина. — Почему?
   Девушка ответила без очевидных колебаний.
   — Я на самом деле удивилась. Казалось, вы не обращали на меня внимания в первые два дня. И я не ожидала, что меня выберут. Я слишком худая. Двое мужчин — на самом деле, их родители — уже отвергли меня. Они боялись, что я не смогу рожать детей.
   Заявление было деловым, равнодушным — почти философским. Это само по себе удивляло. Большинство арабских девушек, если бы их отвергли родители потенциального жениха, долго страдали бы.
   Проблема не была романтической, ни о каком разбитом сердце не шло и речи. О браках между представителями высшего класса арабов договаривались семьи. Достаточно часто жених и невеста не были знакомы до свадьбы. Но брак считался высшим достижением, к которому могли стремиться арабские девушки. Если тебя отвергали, то это почти неизбежно приводило к чувству никчемности и позору.
   Тем не менее казалось, что Рукайя ничего этого не чувствует. Почему?
   Антонина забеспокоилась. Одним очевидным объяснением отношения Рукайи мог быть эгоизм — девушка влюблена в собственную красоту и грациозность настолько, что просто не воспринимает отказ адекватно. Она может относиться к людям, которые, если сталкиваются с разочарованием, всегда взваливают вину на других.
   В долгой истории Римской империи, напомнила себе Антонина, имелась более чем одна императрица с такой ментальностью. Большинство из них были ужасны, в особенности те, благородное происхождение которых усиливало их эгоизм. Подруга Антонины Феодора имела те же врожденные черты. Но трудная жизнь Феодоры научила женщину смирять свою гордыню. Девушка, подобная Рукайе, рожденная среди арабской элиты, не могла сталкиваться в жизни ни с чем, что научило бы ее сдерживать надменность.
   — Ты не кажешься расстроенной этим фактом, — заметила Антонина. Заявление прозвучало почти как обвинение.
   Впервые после того, как Рукайя вошла в спальню, на ее лицо вернулись эмоции. Девушка рассмеялась. Всем своим видом она показывала, что принимает несовершенство мира, как факт, да еще и находит его забавным. Выражение ее лица и смех оказались очаровательными.
   — Моя семья к этому привычна. Все женщины на протяжении столетий были худыми. Моя мать стройнее меня, и ее отвергали четыре раза до того, как семья моего отца решила рискнуть.
   Рукайя в упор смотрела на Антонину.
   — Я ее старшая дочь. У нее есть еще три и двое сыновей. Одна моя сестра и один брат умерли в детстве. Но не во время родов.
   Моя бабушка родила девять детей. Никто не умер при рождении, и шесть дожили до взрослых лет. У ее матери — моей прабабушки — было двенадцать детей. Она умерла до моего рождения, но все вспоминают ее бедра змеи. — Рукайя пожала плечами.
   — Для нас это просто не имеет значения. Моя мать говорила мне, что в первый раз рожать будет очень больно, но потом станет полегче. И она не беспокоится, что я умру.
   «Ну, с этой проблемой разобрались, — насмешливо подумала Антонина. — Но я все равно удивлена…»
   — Ты не казалась просто удивленной, когда услышала, как я называю твое имя. Ты также казалась расстроенной.
   И снова заявление Антонины прозвучало, как обвинение.
   Маска вернулась на место. Рукайя приоткрыла губы, словно для того, чтобы ответить. Для Антонины было очевидно: девушка собирается отрицать обвинение. Но через мгновение Рукайя опустила голову и пробормотала:
   — Я не расстроилась, не совсем. Стать женой негусы нагаста — большая честь. Моя семья будет очень гордиться. Но…
   Она сделала паузу и подняла голову.
   — Мне нравится моя жизнь. Я очень счастлива в доме моего отца. Мой отец — веселый человек. Очень добрый и очень умный.
   Рукайя колебалась, подыскивая слова.
   — Конечно, я всегда знала, что однажды выйду замуж и перееду в дом другого мужчины. И часть меня с нетерпением ждет того дня. Но не… — она жалобно вздохнула. — Не так скоро.
   Теперь лицо девушки оживилось, и ее руки возбужденно жестикулировали.
   — Я не знаю, что буду делать в доме другого мужчины. Я так боюсь скуки. В особенности если муж — суровый человек. Большинство мужей очень строги с женами. С десяти лет отец разрешал мне помогать ему с работой. Он — один из богатейших купцов Мекки, и у него много караванов. Я веду большую часть его учетной документации и пишу большую часть его писем и…
   У Антонины отвисла челюсть. Она думала, что во всей Аравии найдется не более двух дюжин грамотных женщин — и все они, несомненно, вдовы средних лет…
   — Ты умеешь читать? — спросила она.
   Рот Рукайи резко захлопнулся. На мгновение ее молодое лицо напоминало Антонине морду мула. Да, красивого мула, но такого же упрямого и волевого.
   Однако это выражение быстро ушло. Рукайя опустила голову. И снова ее быстро жестикулировавшие руки скромно лежали на коленях.
   — Отец научил меня, — тихо сказала она. — Он настаивает, чтобы все женщины в его семье умели читать. Как он говорит, это нужно, поскольку когда-нибудь они могут стать вдовами, и им потребуется вести дела своих мужей.
   И снова слова полились потоком.
   — Но, как я думаю, он говорит это просто, чтобы успокоить мать. Она не любит читать. И мои сестры не любят. Они считают, что это слишком трудно. Но я люблю читать, как и мой отец. Мы провели столько прекрасных вечеров, обсуждая прочитанное в книгах. У моего отца много книг. Он их собирает. Мать жалуется, потому что они дорогие, но это единственный вопрос, по которому закон в доме устанавливает отец. Большинство наших книг, конечно, на греческом, но у нас даже есть…
   Тогда она замолчала, но ее прервал смех Антонины. Смех продолжался какое-то время. К тому времени, как Антонина прекратила смеяться, вытирая выступившие на глазах слезы, выражение шока на лице Рукайи превратилось в простое любопытство.
   — А почему вам так смешно? — спросила она. Антонина потрясла головой.
   — Негуса нагаст Аксумского царства — один из главных в мире библиофилов. Его отец, царь Калеб, собрал в своем дворце в Аксуме самую большую библиотеку к югу от Александрии. Если честно, я не думаю, что сам Калеб на самом деле прочитал какие-то из тех книг. Но к тому времени, как принцу Эону исполнилось пятнадцать, он прочитал их все. Я помню, как он приехал в Рим и проводил много часов с моей подругой Ириной Макремболитиссой, а она является величайшим в мире библиофилом…
   Антонина замолчала, уставившись на девушку напротив нее. И снова ей на глаза навернулись слезы, когда она вспомнила подругу, которую, как думала Антонина, она никогда больше не увидит.
   «О Боже, дитя, как ты мне напоминаешь Ирину».
   Воспоминание помогло принять решение. Воспоминание о другой женщине — умной, быстро соображающей, активной, чьи жизненные планы и вся жизнь так много раз расстраивались и менялись из-за необходимости вести себя и действовать так, как от нее ожидали другие.
   «Черт побери. У нас тоже есть души».
   — Ты будешь счастлива, Рукайя, — предсказала Антонина. — И тебе никогда не будет скучно, я обещаю, — И снова Антонина смахнула слезы, и снова рассмеялась. — Не как жена этого человека! О, нет! Ты будешь вести учетную документацию царя царей, Рукайя, и писать его письма. Он строит империю и ведет войну с сильнейшей империей в мире. Думаю, достаточно скоро ты будешь мечтать о возможности немного поскучать.
   Наконец лицо напротив нее стало только лицом молодой девушки. Девственницы, едва шестнадцати лет. Скромной, беспокойной, неуверенной, раздираемой опасениями, готовой, любопытной — и, конечно, жаждущей перемен.
   — А он?.. Он будет?.. — Рукайя искала слова и запиналась.
   — Да, ты ему понравишься. Да, он будет добрым. И да, он принесет тебе много удовольствия.
   Антонина встала и подошла к ней. Она взяла лицо Рукайи в ладони и посмотрела в глаза девушке.
   — Поверь мне, ребенок. Я очень хорошо знаю царя Эона. Отбрось все сомнения и страхи. Тебе понравится быть женщиной.
   Теперь Рукайя светилась от счастья. Как невеста.

Глава 21

   Гармат совсем не светился от счастья, когда впервые увидел Рукайю.
   — Она слишком тощая, — пожаловался он. Гармат стоял на почетном месте на нижних ступенях перед входом во дворец. Он повернул голову и прошипел ей в ухо: — О чем ты думала, Антонина?
   Настроение Антонины немного портила жара. Она совсем не испытывала наслаждения, стоя под открытым солнцем Южной Аравии в тяжелых официальных одеждах. Поэтому на мгновение римского посла сменила девушка, выросшая на суровых улицах Александрии.
   — Да мочилась я на тебя, старый пердун, — прошипела она в ответ. Потом, вспомнив о своем долге, Антонина смилостивилась. — Я проверила историю семьи, Гармат. Все женщины — стройные и у них никогда не возникало с этим проблем. Мать Рукайи…
   Последовал краткий урок истории. Скорее, не очень краткий. Антонина ожидала, что вопрос встанет, и проверила рассказ Рукайи более тщательным собственным расследованием. К счастью, девушка не приукрашивала правду. На протяжении многих поколений, на которые простиралась память рода, что типично для арабских племен, только две женщины умерли при деторождении. В те времена это считалось показателем лучше среднего.
   Когда урок истории со всей торжественностью и римской официальностью закончился, вернулся ребенок с улиц Александрии.
   — Поэтому мочилась я на тебя с головокружительной высоты, старый пердун.
   — Хорошо сказано, — послышался шепот Усанаса. Бывший давазз — ему все еще не присвоили официального титула — стоял прямо за ними, на более высокой ступеньке.
   Антонина на четверть повернула голову и слегка склонила ее набок.
   — Ты не беспокоишься? — прошептала она через плечо. И добавила кисло: — Я ожидала, что все мужчины в радиусе пятидесяти миль будут меня ругать за этот выбор.
   На мгновение мелькнула светящаяся улыбка Усанаса.
   — Какая чушь. Это все из-за столкновения с цивилизацией и ее декадентскими путями. Мой народ, настоящие варвары, никогда не расстраивается по такому вопросу. Женщины просто рожают в поле, как антилопы и львицы.
   Гармат, все еще с натянутым лицом, снова начал ворчать. Теперь он сам читал лекцию, по естественной истории. Объяснял римской женщине с птичьим умом и необразованному дикарю из племени банту разницу между трудностью, с которой большой человеческий череп проходит через узкие родовые пути, и легкостью, с которой глупые животные практически без усилий…
   Он замолчал и напрягся, потом стал полностью неподвижен. Царь царей наконец выезжал на площадь перед дворцом, где ждали его невеста и сопровождающие ее лица.
   Это был впечатляющий выход. Даже после многих лет наблюдения за императорской римской помпой, Антонина смогла его оценить. Как правило, аксумиты не особо уважали формальности. Но если требовал случай, они бросались в дело с дикостью и силой людей, которых сформировало величие Африки,