Страница:
Перед Эоном шли танцоры, облаченные в шкуры леопардов и накидки из перьев страуса. Они прыгали и извивались под ритм больших барабанов. Барабанщики были одеты менее ярко и цветисто. Они облачились в многослойные замшевые тоги, которые являлись обычным костюмом аксумитов, живущих на возвышенностях. Но эта замша специально предназначалась для церемоний. Материал был богато украшен слоновой костью и заклепками из черепашьего панциря.
За танцорами и барабанщиками шла церемониальная стража Эона. Она состояла из офицеров его полка и насчитывала гораздо большее количество людей, чем обычно. Эона приняли три полка, а не традиционный один, и все три присутствовали. Вахси, Афилас и Сайзана, командующие сарвами Дакуэн, Лазен и Хадефан, вели процессию.
Здесь снова проявлялась более типичная для Аксумского царства практичность. Да, на солдатах были головные уборы из страусиных перьев, причем более крупных размеров и более изысканные, чем они когда-либо надевали в битву. Но оружие и легкие доспехи оказались теми же практичными и утилитарными приспособлениями, с которыми аксумская армия выходила на поле брани.
Солдаты находились там не столько для того, чтобы защитить своего царя от наемных убийц, а чтобы напомнить большой толпе, заполнившей площадь, простую истину: после того как все сказано и сделано, Аксум правит копьем. Не забывайте об этом.
Однако, изучая толпу, Антонина не могла найти ни следа негодования в море по большей части арабских лиц. Несмотря на всю свою любовь к поэзии, люди пустыни не имели склонности к полетам фантазии, когда дело касалось политики. Они знали: эти правители будут править. Это данность. А раз так, то лучше иметь сильное и надежное правление. Это также делает возможным — только возможным — и справедливое правление.
Антонина решила, что правильно поняла толпу. Все лица, которые она видела, выражали только удовлетворение и удовольствие. Люди наслаждались грандиозным зрелищем, и ничем больше. Меры, которые предпринял Эон, концессии, которые он предоставил Хиджазу, даже больше, чем его мягкость по отношению к мятежным бедуинам, смирили Южную Аравию с правлением Аксумского царства. Антонина подумала, что бракосочетание, которое должно сейчас состояться, завершит работу. Арабы славились как своими торговыми способностями, так и своей поэзией и непрекращающимися политическими склоками. Они умели распознать хорошую сделку.
Теперь на площади появился Эон, и ликование толпы взвилось к небесам.
— Боже праведный, — прошептала Антонина. — Эта штука из чистого золота?
Гармат улыбнулся. Его обычный юмор вернулся.
— Конечно, нет, Антонина, — прошептал он в ответ. — Колесница из чистого золота развалилась бы от собственного веса.
Гармат с восхищением посмотрел на выезжающее на площадь средство передвижения.
— Но поверь мне, там достаточно золота. Достаточно золотых пластин, чтобы она вся казалось сделанной из золота, даже в нижней части, где шасси. — Он легко мотнул бородой. — Эти слоны там не только напоказ. Работа предназначена для слонов. Они тянут колесницу.
— Вы только взгляните на их костюмы, — пробормотала Антонина. Четыре слона, которые тащили колесницу, были одеты в толстокожую версию церемониальной замши, а не воинские доспехи, но Антонина даже не хотела гадать относительно веса слоновой кости и украшений из черепашьего панциря. Эон ехал в одиночестве на открытой сзади двухколесной повозке. Сама колесница была сделана по образцу древних боевых колесниц Египта, которые планировались для двух человек — один управлял лошадьми, в то время как другой стрелял из лука. Но Эону помощь не требовалась — ему не требовалось даже держать вожжи. Слонами управляли четыре погонщика. Эти люди, как с облегчением увидела Антонина, оделись только в свои обычные практичные одежды. Четыре слона, которые тащили колесницу Эона, на самом деле были боевыми слонами, с соответствующим темпераментом. И только Бог может помочь толпе, если погонщики потеряют над ними контроль.
Собственный костюм Эона вначале показался Антонине несколько странным, пока она не поняла, что видит обычную аксумскую комбинацию великолепия и практичности. С одной стороны, его туника была сшита из простого, некрашеного льна. Римский император, и даже любой римский господин благородного происхождения, выше уровня сословия всадников, надел бы шелк. Но утилитарный материал украшали жемчуга и бусины из красных кораллов, а шили одежду золотыми нитями.
Его тиара, в отличие от грандиозных корон римских или персидских императоров, представляла собой только серебряный обруч, с вкраплениями сердолика. Простота дизайна, как подозревала Антонина, должна была подчеркивать важность головного убора, состоявшего из четырех длинных узких перевязей, который тиара удерживала на месте. Этот головной убор назывался аксумитами фахиолин и являлся традиционным символом царя царей Аксумского царства.
Антонина подумала, что в этом головном уборе заключается хитроумное послание. Эон уже объявил вчера, что столица Аксумского царства переносится в Асэб. Собравшиеся во дворце арабские господа благородного происхождения отреагировали на объявление с нескрываемым удовлетворением. Решение перенести столицу, как знали эти хитрые люди, определенно означало, что их новый правитель намеревается приварить их к своей империи. Центром Аксумского царства с этого времени станет Красное море, а не возвышенности, то есть центр, который делят и Аравия, и Африка.
Сегодня Эон мягко напоминал им про кое-что еще. У него все еще остаются возвышенности и племя дисциплинированных копьеносцев, которые закалились в этих горах. Их символ все еще находился на голове негусы нагаста.
Жезл, свидетельствующий о положении царя, нес то же послание. Древко огромного копья покрывало золото и украшали жемчуга, также золотым был и христианский крест, установленный наверху. Но сам наконечник — огромный дикий предмет разрушения — был сделан из простой стали, и был острым, как бритва. Медленно двигающаяся колесница наконец достигла центра площади. Погонщики остановили слонов, и Эон спешился. Через несколько быстрых шагов он занял место рядом с невестой. Началась брачная церемония.
Первая часть церемонии, и пока самая длинная, состояла из перехода Рукайи в христианство. Это продолжалось два часа. Задолго до ее окончания Антонина вся взмокла в своих одеждах и проклинала всех священников, которые когда-либо жили на земле.
Если быть справедливой, признала она, вина в основном лежала не на священниках. Да, они, как и обычно, оказались многословны, в особенности, когда купались во внимании такой большой толпы. Но в основном проблема заключалась просто в количестве обращаемых.
Рукайя не одна принимала христианство. Конечно, все знали, что новая царица Аксумского царства должна стать христианкой (если уже не была, как многие арабы). Ее отец, после того как кандидатуру Рукайи объявили публично, сделал собственное заявление. Он сам и вся его семья тоже перейдут в христианство.
Это произошло неделю назад. Ко дню свадьбы более половины членов рода хашим приняли то же решение, а также значительная часть других родов курейшей. На площади собрались сотни людей — по мнению Антонины, более тысячи, которые проходили через таинство вместе с новой царицей.
Несмотря на то что ей было так некомфортно и она так вспотела, Антонина не винила их за эту церемонию. Да, она подозревала, что большинство новообращенных руководствовались не духовными мотивами. Это были хитрые купцы, которые увидели свою выгоду. И, как она думала, ни один из них не принимал новую веру полностью.
Аравия была страной, где религия кипела и бурлила, но скрытно. Большинство арабов того времени все еще оставались язычниками, несмотря на большой успех еврейских и христианских миссионеров. Но даже арабские язычники, как знала Антонина, склонялись к мысли, что имеется верховный бог, который правит над многочисленными божествами в их пантеонах. Они звали этого бога Аллах.
По мере того как церемония продолжалась, внимание Антонины начало рассеиваться. Она вспомнила разговор с Велисарием в Персии, до его отъезда.
Ее муж рассказал ей про религию, которая поднимется в Аравии в будущем человечества. Ее назовут ислам, поклонение одному богу по имени Аллах. Эту религию не более чем через столетие принесет новый пророк. Человек по имени Мухаммед или Магомет…
На мгновение она резко выпрямилась, вспомнив кое-какую информацию из того разговора. Ее глаза переметнулись на Рукайю, которая стояла в центре площади.
«Мухаммед тоже будет из рода хашим из курейшей. И если я правильно помню, то у него родится дочь по имени Рукайя».
Она поняла, что ее выбор Рукайи уже, вероятно, изменил историю. Представители рода хашим из будущего Мухаммеда не являлись христианами, за исключением нескольких. После сегодняшнего дня они ими станут все. А как этот факт повлияет на будущее?
Она снова вернулась в воспоминания.
— А теперь, в нашем будущем, это все равно произойдет? — спросила она тогда Велисария. — После всех перемен?
Ее муж пожал плечами.
— Кто знает? Главная причина, почему ислам распространился по Леванту и Египту, заключалась в том, что монофизиты перешли в эту веру практически сразу же. Большинство из них добровольно. Монотеизм — единобожие, проповедуемое Мухаммедом, как я думаю, им понравилось и было понятно их ветви христианства. Монофизиты были ближе всего к исламу в рамках триединства.
Велисарий нахмурился.
— А столетия преследований со стороны христиан-ортодоксов, я думаю, стояли у монофизитов поперек горла. Они увидели арабов, как освободителей, а не завоевателей.
— Антоний пытается… — заговорила Антонина.
— Я знаю, что пытается, — согласился Велисарий. — И, я надеюсь, новый патриарх Константинополя сможет сдержать эти преследования. — Он снова пожал плечами. — Но кто знает?
Стоя на площади и потея в тяжелых одеждах, Антонина все еще помнила странный взгляд, который появился на лице мужа.
— На самом деле это странно, — сказал он. — То, что я чувствую. Мы уже всего лишь тем, что сделали за эти последние несколько лет, изменили историю. Необратимо. — Он похлопал себя по груди, там, где в мешочке под туникой висел Эйд. — Теперь видения, которые мне показывает Эйд, — это только видения, и ничего больше. Я, конечно, все равно очень многое узнаю из них, но на самом деле они — не больше чем иллюзии. Это никогда не случится — по крайней мере не так, как он мне показывает.
Его лицо на мгновение стало очень грустным.
— Я не думаю, что теперь когда-нибудь появится Мухаммед. По крайней мере, не так. Конечно, он все еще может подняться и стать пророком. Но если Антоний добьется успеха, я думаю, Мухаммед скорее станет силой, обновляющей христианство, чем основателем новой религии. На самом деле он так и видел себя вначале — пока его не отвергли ортодоксальные христиане и евреи, и он нашел аудиторию среди язычников и монофизитов. — Антонина удивилась.
— Но почему ты от этого грустишь? Я думала, что ты предпочтешь это. Ты же сам христианин.
Когда Велисарий улыбнулся, улыбка получилась очень хитрой.
— Правда?
Она вспомнила, как резко вдохнула воздух. И точно так же хорошо могла вспомнить теплую улыбку на лице мужа.
— Расслабься, любовь моя. Христианство мне очень подходит. Я не собираюсь от него отказываться. Это просто…
На его лицо вернулось странное выражение — странного удивления.
— Я столько всего видел, Антонина, — прошептал он. — Эйд уносил меня в будущее на миллионы лет, к звездам за пределами галактики. Как простой парень из фракийской сельской местности смог пережить такие видения?
Антонина потеряла дар речи. Велисарий протянул руку и погладил ее лицо.
— Я уверен только в одном, — сказал он. — Я не могу уследить за половиной теологии Антония, но знаю: он прав. Бог сделал триединство таким непостижимым, поскольку Он не хочет, чтобы люди Его поняли. Достаточно, что мы Его ищем.
Рука Велисария оставила ее щеку и обвела Вселенную.
— Что мы и будем делать, любовь моя. Будем. Мы участвуем в этой войне, в основном, для того, чтобы люди могли осуществлять этот поиск. Куда бы их ни привела эта дорога.
Мягкая улыбка вернулась.
— Этого достаточно. Для простого фракийского парня, которого вырастили солдатом, этого более чем достаточно.
Наконец церемония закончилась. Антонина чуть не рухнула от облегчения. Она чувствовала себя подобно куску тающего масла.
Она наблюдала за тем, как Эон повернулся к Рукайе и снял с нее паранджу. Затем Антонина с трудом сдержала улыбку. Царь Аксумского царства впервые увидел лицо своей жены. Он казался подобным волу, которого между глаз стукнули молотком.
От толпы послышался легкий гул, да вообще-то и не такой легкий, когда люди дружно выдохнули. Частично от шока: они видели девушку с непокрытым лицом в общественном месте. Конечно, арабы знали, что это случится. Эон очень четко дал понять, что не намерен следовать арабским традициям. Женщины в Аксумском царстве не носят паранджу, даже молодые девственницы, и царь царей недвусмысленно и определенно, в ясных выражениях, не вызывающих сомнения, заявил: его новая жена будет следовать аксумским традициям. Но все равно матроны на площади были шокированы. Они едва могли дождаться момента, когда побегут домой и станут обсуждать этот скандал.
Но по большей части люди вдохнули воздух, пораженные красотой Рукайи. Толпа ожидала симпатичную девушку, да. Но не — не такую!
Через несколько секунд начались перешептывания. Шокированные и удивленные взгляды сменились…
«Да будь я проклята, — подумала Антонина. — Я об этом даже не подумала».
— Ты гений, Антонина, — прошептал Усанас. — Именно так и следует выглядеть царице. И ты только посмотри на жадных ублюдков! Все эти считающие монеты купцы только что поняли: царь царей никак не сможет игнорировать свою новую жену из курейшей,
Гармат придерживался другого мнения.
— Она слишком великолепна, — пожаловался он. — Мы никогда не сможем вытащить Эона из постели. — Потом добавил с шипением: — О чем ты думала, Антонина?
Антонина проигнорировала старого пердуна. Она просто купалась в восхищенных взглядах, которые в ее сторону бросала толпа. И она определенно купалась в полусвете другого восхищения. Даже на таком расстоянии она не могла неправильно прочитать выражение лица Эона. Это молодое лицо покрывала тень с тех пор, как он нашел изувеченные тела своих наложниц среди камней Тааха Мариама. А теперь наконец Антонина увидела, как тень уходит.
Как ее муж до нее, Антонина полюбила Эона, как собственного сына. Теперь, когда все закончилось, она поняла, что руководствовалась материнским инстинктом, а не расчетами дипломата. Она верила этому инстинкту гораздо больше, чем верила политическим махинациям.
Гармат все еще не понял, но до Усанаса дошло. Высокий охотник склонился и прошептал:
— Гений, и я это повторяю. — Антонина скромно пожала плечами.
— Это хороший союз. Отец девушки, как я думаю, сам по себе окажется неплохим советником. И сама Рукайя очень умна. Она…
— Не надо этой чуши, — фыркнул Усанас.
Он ухмыльнулся, глядя на Гармата. Ухмылка Усанаса была так же великолепна, как и его улыбки.
— Политика — глупое дело. Игры для мальчиков, которые слишком стары, чтобы вырасти. — На лице появилась знаменитая улыбка. — Умные люди, такие как ты и я, понимаем правду. Пока мальчик счастлив, он все будет делать хорошо. Все остальное не имеет значения.
Этим вечером во время великого пира во дворце Эон подошел к Антонине, бормоча слова благодарности и признательности. Антонина улыбнулась.
— Она очень красива, не правда ли? — Эон счастливо кивнул.
— И она также умна. Ты знала, что она умеет читать? И она забавная. Даже до того, как я снял паранджу, я думал, что влюблюсь. Она немного пошутила, пока священники продолжали и продолжали нудно говорить. Я чуть не умер, стараясь не рассмеяться.
Он замолчал на несколько секунд, восхищаясь своей женой. Рукайя находилась в центре внимания толпы — с начала пира. На мгновение ее окружили многие молодые девушки, которые вместе с ней провели дни в гареме. Наблюдая, с какой легкостью Рукайя разобралась с этой маленькой толпой поклонниц — которые не так давно были ее соперницами, — Антонина снова поздравила себя.
«Из нее получится великая царица».
Пришла последняя награда. Эон взял руку Антонины и легко сжал.
— Спасибо, — прошептал он. — Ты для меня, как мать.
К концу пира Антонину нашла Рукайя. Молодая царица отвела Антонину в сторону, в уголок огромного зала. Она сжала руки Антонины своими.
— Я так нервничаю, — прошептала она. — Мы с Эоном очень скоро уйдем. В его спальню. Я так нервничаю. Так боюсь.
Антонина успокаивающе улыбнулась, почти безмятежно. Это выражение было тяжело поддерживать. Она вела яростную схватку — не против хихиканья, против раскатов смеха.
«Какая чушь! Неужели ты думаешь, девочка, что можешь обмануть меня! Ты не боишься. Ты просто не можешь дождаться, когда он тебя трахнет. И все».
Но снова ей на помощь пришел материнский инстинкт.
— Расслабься, Рукайя. Забудь то, что ты могла слышать. Большинство мужчин, верь или не верь, не забираются на своих жен подобно тому, как бык залезает на телку. Вначале они разговаривают.
«По крайней мере, некоторые. Эон будет».
Глаза Рукайи пронзали ее подобно тому, как ученик смотрит на пророка.
Черт побери. Антонина рассмеялась.
— Расслабься, я сказала!
Она высвободила одну руку и погладила девушку по щеке. Веселость ушла под напряженностью взгляда Рукайи. Она наполовину боялась, наполовину надеялась, наполовину горела готовностью, наполовину проявляла любопытство, наполовину…
«Слишком много половинок. В девушке одновременно бурлит слишком много эмоций».
— Поверь мне, Рукайя, — сказала Антонина мягко. — Когда время придет, Эон будет очень нежен. Но оно может не прийти так быстро, как ты думаешь. Может, сегодня ночью не придет вообще.
Рот Рукайи широко раскрылся.
Рука Антонины перешла со щеки на роскошные длинные черные волосы девушки. Все еще поглаживая, она продолжала:
— Вспомни, девочка, он недавно потерял наложниц, которых сильно любил. Ему тоже будет трудно, когда вы останетесь одни. Он вспомнит о них и ему станет грустно. И он сам будет нервничать. Конечно, он не девственник…
Она с трудом подавила смешок. «И это если мягко выразиться!»
— …но он все равно молодой человек. Не намного старше тебя. Вначале, я думаю, он просто захочет поговорить.
Медленно рот Рукайи закрылся. Девушка какое-то время обдумывала слова Антонины, римлянка продолжала гладить ее волосы. Слова и поглаживания начали ее успокаивать.
— Я знаю, как это делать, — объявила Рукайя. — Я хорошо умею разговаривать.
На следующее утро за завтраком Гармат снова начал ворчать.
— О чем ты думала, Антонина?
Старый советник сидел рядом с ней, на почетном месте у центра огромного стола. С другой ее стороны сидел Усанас. Конечно, два места во главе стола были оставлены для царя царей и новой царицы. Судя по бою барабанов, они как раз собирались появиться.
— О чем ты думала? — повторил он. — Я только что обнаружил, что девушка умеет читать, вдобавок ко всему прочему. Прекрасно. Два книжных червя. Вероятно, они провели всю ночь, обсуждая философию. — Он грустно покачал головой. — Династия обречена. Не будет никаких наследников.
Эон и Рукайя вошли в зал и заняли свои места. Усанас один раз взглянул на их лица и объявил очевидное.
— Ты — глупый старый хрен, Гармат. А Антонина все равно гений.
«Да, гений, — счастливо подумала она. — Настоящий гений. Определенно».
Глава 22
За танцорами и барабанщиками шла церемониальная стража Эона. Она состояла из офицеров его полка и насчитывала гораздо большее количество людей, чем обычно. Эона приняли три полка, а не традиционный один, и все три присутствовали. Вахси, Афилас и Сайзана, командующие сарвами Дакуэн, Лазен и Хадефан, вели процессию.
Здесь снова проявлялась более типичная для Аксумского царства практичность. Да, на солдатах были головные уборы из страусиных перьев, причем более крупных размеров и более изысканные, чем они когда-либо надевали в битву. Но оружие и легкие доспехи оказались теми же практичными и утилитарными приспособлениями, с которыми аксумская армия выходила на поле брани.
Солдаты находились там не столько для того, чтобы защитить своего царя от наемных убийц, а чтобы напомнить большой толпе, заполнившей площадь, простую истину: после того как все сказано и сделано, Аксум правит копьем. Не забывайте об этом.
Однако, изучая толпу, Антонина не могла найти ни следа негодования в море по большей части арабских лиц. Несмотря на всю свою любовь к поэзии, люди пустыни не имели склонности к полетам фантазии, когда дело касалось политики. Они знали: эти правители будут править. Это данность. А раз так, то лучше иметь сильное и надежное правление. Это также делает возможным — только возможным — и справедливое правление.
Антонина решила, что правильно поняла толпу. Все лица, которые она видела, выражали только удовлетворение и удовольствие. Люди наслаждались грандиозным зрелищем, и ничем больше. Меры, которые предпринял Эон, концессии, которые он предоставил Хиджазу, даже больше, чем его мягкость по отношению к мятежным бедуинам, смирили Южную Аравию с правлением Аксумского царства. Антонина подумала, что бракосочетание, которое должно сейчас состояться, завершит работу. Арабы славились как своими торговыми способностями, так и своей поэзией и непрекращающимися политическими склоками. Они умели распознать хорошую сделку.
Теперь на площади появился Эон, и ликование толпы взвилось к небесам.
— Боже праведный, — прошептала Антонина. — Эта штука из чистого золота?
Гармат улыбнулся. Его обычный юмор вернулся.
— Конечно, нет, Антонина, — прошептал он в ответ. — Колесница из чистого золота развалилась бы от собственного веса.
Гармат с восхищением посмотрел на выезжающее на площадь средство передвижения.
— Но поверь мне, там достаточно золота. Достаточно золотых пластин, чтобы она вся казалось сделанной из золота, даже в нижней части, где шасси. — Он легко мотнул бородой. — Эти слоны там не только напоказ. Работа предназначена для слонов. Они тянут колесницу.
— Вы только взгляните на их костюмы, — пробормотала Антонина. Четыре слона, которые тащили колесницу, были одеты в толстокожую версию церемониальной замши, а не воинские доспехи, но Антонина даже не хотела гадать относительно веса слоновой кости и украшений из черепашьего панциря. Эон ехал в одиночестве на открытой сзади двухколесной повозке. Сама колесница была сделана по образцу древних боевых колесниц Египта, которые планировались для двух человек — один управлял лошадьми, в то время как другой стрелял из лука. Но Эону помощь не требовалась — ему не требовалось даже держать вожжи. Слонами управляли четыре погонщика. Эти люди, как с облегчением увидела Антонина, оделись только в свои обычные практичные одежды. Четыре слона, которые тащили колесницу Эона, на самом деле были боевыми слонами, с соответствующим темпераментом. И только Бог может помочь толпе, если погонщики потеряют над ними контроль.
Собственный костюм Эона вначале показался Антонине несколько странным, пока она не поняла, что видит обычную аксумскую комбинацию великолепия и практичности. С одной стороны, его туника была сшита из простого, некрашеного льна. Римский император, и даже любой римский господин благородного происхождения, выше уровня сословия всадников, надел бы шелк. Но утилитарный материал украшали жемчуга и бусины из красных кораллов, а шили одежду золотыми нитями.
Его тиара, в отличие от грандиозных корон римских или персидских императоров, представляла собой только серебряный обруч, с вкраплениями сердолика. Простота дизайна, как подозревала Антонина, должна была подчеркивать важность головного убора, состоявшего из четырех длинных узких перевязей, который тиара удерживала на месте. Этот головной убор назывался аксумитами фахиолин и являлся традиционным символом царя царей Аксумского царства.
Антонина подумала, что в этом головном уборе заключается хитроумное послание. Эон уже объявил вчера, что столица Аксумского царства переносится в Асэб. Собравшиеся во дворце арабские господа благородного происхождения отреагировали на объявление с нескрываемым удовлетворением. Решение перенести столицу, как знали эти хитрые люди, определенно означало, что их новый правитель намеревается приварить их к своей империи. Центром Аксумского царства с этого времени станет Красное море, а не возвышенности, то есть центр, который делят и Аравия, и Африка.
Сегодня Эон мягко напоминал им про кое-что еще. У него все еще остаются возвышенности и племя дисциплинированных копьеносцев, которые закалились в этих горах. Их символ все еще находился на голове негусы нагаста.
Жезл, свидетельствующий о положении царя, нес то же послание. Древко огромного копья покрывало золото и украшали жемчуга, также золотым был и христианский крест, установленный наверху. Но сам наконечник — огромный дикий предмет разрушения — был сделан из простой стали, и был острым, как бритва. Медленно двигающаяся колесница наконец достигла центра площади. Погонщики остановили слонов, и Эон спешился. Через несколько быстрых шагов он занял место рядом с невестой. Началась брачная церемония.
Первая часть церемонии, и пока самая длинная, состояла из перехода Рукайи в христианство. Это продолжалось два часа. Задолго до ее окончания Антонина вся взмокла в своих одеждах и проклинала всех священников, которые когда-либо жили на земле.
Если быть справедливой, признала она, вина в основном лежала не на священниках. Да, они, как и обычно, оказались многословны, в особенности, когда купались во внимании такой большой толпы. Но в основном проблема заключалась просто в количестве обращаемых.
Рукайя не одна принимала христианство. Конечно, все знали, что новая царица Аксумского царства должна стать христианкой (если уже не была, как многие арабы). Ее отец, после того как кандидатуру Рукайи объявили публично, сделал собственное заявление. Он сам и вся его семья тоже перейдут в христианство.
Это произошло неделю назад. Ко дню свадьбы более половины членов рода хашим приняли то же решение, а также значительная часть других родов курейшей. На площади собрались сотни людей — по мнению Антонины, более тысячи, которые проходили через таинство вместе с новой царицей.
Несмотря на то что ей было так некомфортно и она так вспотела, Антонина не винила их за эту церемонию. Да, она подозревала, что большинство новообращенных руководствовались не духовными мотивами. Это были хитрые купцы, которые увидели свою выгоду. И, как она думала, ни один из них не принимал новую веру полностью.
Аравия была страной, где религия кипела и бурлила, но скрытно. Большинство арабов того времени все еще оставались язычниками, несмотря на большой успех еврейских и христианских миссионеров. Но даже арабские язычники, как знала Антонина, склонялись к мысли, что имеется верховный бог, который правит над многочисленными божествами в их пантеонах. Они звали этого бога Аллах.
По мере того как церемония продолжалась, внимание Антонины начало рассеиваться. Она вспомнила разговор с Велисарием в Персии, до его отъезда.
Ее муж рассказал ей про религию, которая поднимется в Аравии в будущем человечества. Ее назовут ислам, поклонение одному богу по имени Аллах. Эту религию не более чем через столетие принесет новый пророк. Человек по имени Мухаммед или Магомет…
На мгновение она резко выпрямилась, вспомнив кое-какую информацию из того разговора. Ее глаза переметнулись на Рукайю, которая стояла в центре площади.
«Мухаммед тоже будет из рода хашим из курейшей. И если я правильно помню, то у него родится дочь по имени Рукайя».
Она поняла, что ее выбор Рукайи уже, вероятно, изменил историю. Представители рода хашим из будущего Мухаммеда не являлись христианами, за исключением нескольких. После сегодняшнего дня они ими станут все. А как этот факт повлияет на будущее?
Она снова вернулась в воспоминания.
— А теперь, в нашем будущем, это все равно произойдет? — спросила она тогда Велисария. — После всех перемен?
Ее муж пожал плечами.
— Кто знает? Главная причина, почему ислам распространился по Леванту и Египту, заключалась в том, что монофизиты перешли в эту веру практически сразу же. Большинство из них добровольно. Монотеизм — единобожие, проповедуемое Мухаммедом, как я думаю, им понравилось и было понятно их ветви христианства. Монофизиты были ближе всего к исламу в рамках триединства.
Велисарий нахмурился.
— А столетия преследований со стороны христиан-ортодоксов, я думаю, стояли у монофизитов поперек горла. Они увидели арабов, как освободителей, а не завоевателей.
— Антоний пытается… — заговорила Антонина.
— Я знаю, что пытается, — согласился Велисарий. — И, я надеюсь, новый патриарх Константинополя сможет сдержать эти преследования. — Он снова пожал плечами. — Но кто знает?
Стоя на площади и потея в тяжелых одеждах, Антонина все еще помнила странный взгляд, который появился на лице мужа.
— На самом деле это странно, — сказал он. — То, что я чувствую. Мы уже всего лишь тем, что сделали за эти последние несколько лет, изменили историю. Необратимо. — Он похлопал себя по груди, там, где в мешочке под туникой висел Эйд. — Теперь видения, которые мне показывает Эйд, — это только видения, и ничего больше. Я, конечно, все равно очень многое узнаю из них, но на самом деле они — не больше чем иллюзии. Это никогда не случится — по крайней мере не так, как он мне показывает.
Его лицо на мгновение стало очень грустным.
— Я не думаю, что теперь когда-нибудь появится Мухаммед. По крайней мере, не так. Конечно, он все еще может подняться и стать пророком. Но если Антоний добьется успеха, я думаю, Мухаммед скорее станет силой, обновляющей христианство, чем основателем новой религии. На самом деле он так и видел себя вначале — пока его не отвергли ортодоксальные христиане и евреи, и он нашел аудиторию среди язычников и монофизитов. — Антонина удивилась.
— Но почему ты от этого грустишь? Я думала, что ты предпочтешь это. Ты же сам христианин.
Когда Велисарий улыбнулся, улыбка получилась очень хитрой.
— Правда?
Она вспомнила, как резко вдохнула воздух. И точно так же хорошо могла вспомнить теплую улыбку на лице мужа.
— Расслабься, любовь моя. Христианство мне очень подходит. Я не собираюсь от него отказываться. Это просто…
На его лицо вернулось странное выражение — странного удивления.
— Я столько всего видел, Антонина, — прошептал он. — Эйд уносил меня в будущее на миллионы лет, к звездам за пределами галактики. Как простой парень из фракийской сельской местности смог пережить такие видения?
Антонина потеряла дар речи. Велисарий протянул руку и погладил ее лицо.
— Я уверен только в одном, — сказал он. — Я не могу уследить за половиной теологии Антония, но знаю: он прав. Бог сделал триединство таким непостижимым, поскольку Он не хочет, чтобы люди Его поняли. Достаточно, что мы Его ищем.
Рука Велисария оставила ее щеку и обвела Вселенную.
— Что мы и будем делать, любовь моя. Будем. Мы участвуем в этой войне, в основном, для того, чтобы люди могли осуществлять этот поиск. Куда бы их ни привела эта дорога.
Мягкая улыбка вернулась.
— Этого достаточно. Для простого фракийского парня, которого вырастили солдатом, этого более чем достаточно.
Наконец церемония закончилась. Антонина чуть не рухнула от облегчения. Она чувствовала себя подобно куску тающего масла.
Она наблюдала за тем, как Эон повернулся к Рукайе и снял с нее паранджу. Затем Антонина с трудом сдержала улыбку. Царь Аксумского царства впервые увидел лицо своей жены. Он казался подобным волу, которого между глаз стукнули молотком.
От толпы послышался легкий гул, да вообще-то и не такой легкий, когда люди дружно выдохнули. Частично от шока: они видели девушку с непокрытым лицом в общественном месте. Конечно, арабы знали, что это случится. Эон очень четко дал понять, что не намерен следовать арабским традициям. Женщины в Аксумском царстве не носят паранджу, даже молодые девственницы, и царь царей недвусмысленно и определенно, в ясных выражениях, не вызывающих сомнения, заявил: его новая жена будет следовать аксумским традициям. Но все равно матроны на площади были шокированы. Они едва могли дождаться момента, когда побегут домой и станут обсуждать этот скандал.
Но по большей части люди вдохнули воздух, пораженные красотой Рукайи. Толпа ожидала симпатичную девушку, да. Но не — не такую!
Через несколько секунд начались перешептывания. Шокированные и удивленные взгляды сменились…
«Да будь я проклята, — подумала Антонина. — Я об этом даже не подумала».
— Ты гений, Антонина, — прошептал Усанас. — Именно так и следует выглядеть царице. И ты только посмотри на жадных ублюдков! Все эти считающие монеты купцы только что поняли: царь царей никак не сможет игнорировать свою новую жену из курейшей,
Гармат придерживался другого мнения.
— Она слишком великолепна, — пожаловался он. — Мы никогда не сможем вытащить Эона из постели. — Потом добавил с шипением: — О чем ты думала, Антонина?
Антонина проигнорировала старого пердуна. Она просто купалась в восхищенных взглядах, которые в ее сторону бросала толпа. И она определенно купалась в полусвете другого восхищения. Даже на таком расстоянии она не могла неправильно прочитать выражение лица Эона. Это молодое лицо покрывала тень с тех пор, как он нашел изувеченные тела своих наложниц среди камней Тааха Мариама. А теперь наконец Антонина увидела, как тень уходит.
Как ее муж до нее, Антонина полюбила Эона, как собственного сына. Теперь, когда все закончилось, она поняла, что руководствовалась материнским инстинктом, а не расчетами дипломата. Она верила этому инстинкту гораздо больше, чем верила политическим махинациям.
Гармат все еще не понял, но до Усанаса дошло. Высокий охотник склонился и прошептал:
— Гений, и я это повторяю. — Антонина скромно пожала плечами.
— Это хороший союз. Отец девушки, как я думаю, сам по себе окажется неплохим советником. И сама Рукайя очень умна. Она…
— Не надо этой чуши, — фыркнул Усанас.
Он ухмыльнулся, глядя на Гармата. Ухмылка Усанаса была так же великолепна, как и его улыбки.
— Политика — глупое дело. Игры для мальчиков, которые слишком стары, чтобы вырасти. — На лице появилась знаменитая улыбка. — Умные люди, такие как ты и я, понимаем правду. Пока мальчик счастлив, он все будет делать хорошо. Все остальное не имеет значения.
Этим вечером во время великого пира во дворце Эон подошел к Антонине, бормоча слова благодарности и признательности. Антонина улыбнулась.
— Она очень красива, не правда ли? — Эон счастливо кивнул.
— И она также умна. Ты знала, что она умеет читать? И она забавная. Даже до того, как я снял паранджу, я думал, что влюблюсь. Она немного пошутила, пока священники продолжали и продолжали нудно говорить. Я чуть не умер, стараясь не рассмеяться.
Он замолчал на несколько секунд, восхищаясь своей женой. Рукайя находилась в центре внимания толпы — с начала пира. На мгновение ее окружили многие молодые девушки, которые вместе с ней провели дни в гареме. Наблюдая, с какой легкостью Рукайя разобралась с этой маленькой толпой поклонниц — которые не так давно были ее соперницами, — Антонина снова поздравила себя.
«Из нее получится великая царица».
Пришла последняя награда. Эон взял руку Антонины и легко сжал.
— Спасибо, — прошептал он. — Ты для меня, как мать.
К концу пира Антонину нашла Рукайя. Молодая царица отвела Антонину в сторону, в уголок огромного зала. Она сжала руки Антонины своими.
— Я так нервничаю, — прошептала она. — Мы с Эоном очень скоро уйдем. В его спальню. Я так нервничаю. Так боюсь.
Антонина успокаивающе улыбнулась, почти безмятежно. Это выражение было тяжело поддерживать. Она вела яростную схватку — не против хихиканья, против раскатов смеха.
«Какая чушь! Неужели ты думаешь, девочка, что можешь обмануть меня! Ты не боишься. Ты просто не можешь дождаться, когда он тебя трахнет. И все».
Но снова ей на помощь пришел материнский инстинкт.
— Расслабься, Рукайя. Забудь то, что ты могла слышать. Большинство мужчин, верь или не верь, не забираются на своих жен подобно тому, как бык залезает на телку. Вначале они разговаривают.
«По крайней мере, некоторые. Эон будет».
Глаза Рукайи пронзали ее подобно тому, как ученик смотрит на пророка.
Черт побери. Антонина рассмеялась.
— Расслабься, я сказала!
Она высвободила одну руку и погладила девушку по щеке. Веселость ушла под напряженностью взгляда Рукайи. Она наполовину боялась, наполовину надеялась, наполовину горела готовностью, наполовину проявляла любопытство, наполовину…
«Слишком много половинок. В девушке одновременно бурлит слишком много эмоций».
— Поверь мне, Рукайя, — сказала Антонина мягко. — Когда время придет, Эон будет очень нежен. Но оно может не прийти так быстро, как ты думаешь. Может, сегодня ночью не придет вообще.
Рот Рукайи широко раскрылся.
Рука Антонины перешла со щеки на роскошные длинные черные волосы девушки. Все еще поглаживая, она продолжала:
— Вспомни, девочка, он недавно потерял наложниц, которых сильно любил. Ему тоже будет трудно, когда вы останетесь одни. Он вспомнит о них и ему станет грустно. И он сам будет нервничать. Конечно, он не девственник…
Она с трудом подавила смешок. «И это если мягко выразиться!»
— …но он все равно молодой человек. Не намного старше тебя. Вначале, я думаю, он просто захочет поговорить.
Медленно рот Рукайи закрылся. Девушка какое-то время обдумывала слова Антонины, римлянка продолжала гладить ее волосы. Слова и поглаживания начали ее успокаивать.
— Я знаю, как это делать, — объявила Рукайя. — Я хорошо умею разговаривать.
На следующее утро за завтраком Гармат снова начал ворчать.
— О чем ты думала, Антонина?
Старый советник сидел рядом с ней, на почетном месте у центра огромного стола. С другой ее стороны сидел Усанас. Конечно, два места во главе стола были оставлены для царя царей и новой царицы. Судя по бою барабанов, они как раз собирались появиться.
— О чем ты думала? — повторил он. — Я только что обнаружил, что девушка умеет читать, вдобавок ко всему прочему. Прекрасно. Два книжных червя. Вероятно, они провели всю ночь, обсуждая философию. — Он грустно покачал головой. — Династия обречена. Не будет никаких наследников.
Эон и Рукайя вошли в зал и заняли свои места. Усанас один раз взглянул на их лица и объявил очевидное.
— Ты — глупый старый хрен, Гармат. А Антонина все равно гений.
«Да, гений, — счастливо подумала она. — Настоящий гений. Определенно».
Глава 22
Персия.
Лето 532 года н.э.
— Похоже, он один, — сказал Дамодара, прищурившись на крошечную фигуру на удалении. Господин из малва склонил голову, вопросительно глядя на высокого раджпута, который стоял рядом с ним. — Я прав? Ты видишь лучше меня?
Рана Шанга кивнул.
— Да. Он один.
Царь раджпутов наблюдал за тем, как всадник направляет к ним коня. Переговоры были назначены на самом открытом участке, который смогли найти следопыты Шанги в этой части горной системы Загрос. Но унылая, засушливая местность все равно была усыпана камнями и изрезана небольшими канавами.
— Это не просто так, господин Дамодара. — Темные глаза Шанги наполнились теплотой и восхищением. — Он таким образом говорит нам, что верит в нашу честь.
Дамодара быстро, внимательно взглянул на Шангу. На мгновение ему стало завидно. Дамодара был из малва. Практичен. Он не разделял кодекс чести Шанги. Даже его прозаическую римскую версию, которой обладал Велисарий. Но Дамодара понимал этот кодекс. Он понимал его очень хорошо. И обнаружил, как и часто раньше, что, не чувствуя никакой подобной уверенности перед лицом хаоса жизни, сожалеет об этом.
Дамодара ни в чем не был уверен. Он по натуре являлся скептиком — с тех пор как себя помнил. Он даже не верил в новых богов, которые правили его судьбой.
Он не сомневался в их существовании. Дамодара провел определенное время один на один с Линком, как и Шанга, а царь раджпутов был единственным человеком вне династии малва, кого допустили к Линку. Дамодару, как и Шангу, переносили в видения о будущем человечества. Он видел новых богов и судьбу, которую они принесли.
Нет, Дамодара не сомневался в этих богах. Он даже не сомневался в их идеальности. Он просто сомневался в их определенности. Дамодара не верил в судьбу и предопределенность, и определенные шаги времени.
Теперь Велисарий находился достаточно близко, чтобы Дамодара четко его разглядел. Вот в это Дамодара верил. В это и в реальность раджпута, который стоял рядом с ним в тени шатра. Он верил в наездников, которые ехали по каменистой местности под лучами утреннего солнца. Он верил в солнце и скалы, и прохладный бриз. Он верил в пищу, которая лежала на тарелках в центре низкого столика в шатре. Он верил в вино в кубках рядом с едой и верил в сам кубок.
Ничто из этих вещей не считалось идеальным. Даже на солнце временами появляются пятна. И он сам был очень далек от уверенности в будущем, за исключением последующих нескольких часов. Но все вещи, о которых он подумал, тем не менее оставались реальны.
Дамодара был из малва, а значит, практичен. Тем не менее он обнаружил, как и многие практичные люди до него, что оставаться практичным гораздо труднее, чем кажется. Поэтому на мгновение он позавидовал уверенности Шанги.
Но только на мгновение. Ему на помощь пришел юмор. Дамодара обладал хорошим чувством юмора. Практичным людям оно требуется.
— Ну, мы не можем этого допустить! — объявил он. — У командующего должен быть телохранитель.
Дамодара повернул голову и что-то прошептал Нарсесу. Евнух кивнул и передал послание молодому раджпуту, который прислуживал им в шатре. Мгновение спустя юноша вспрыгнул на коня и поскакал к лагерю раджпутов, находящемуся на небольшом удалении.
Наконец Велисарий остановил коня перед маленьким шатром, в котором будут проходить переговоры. Там он обнаружил, что ему предоставят телохранителя.
Валентин помог ему спешиться. На катафракге не было доспехов, за исключением легкого шлема раджпутов, и у него на перевязи висел меч. И, конечно, ножи и кинжалы. Велисарий увидел три, засунутые за широкий пояс. Он не сомневался, что еще есть по крайней мере столько же, спрятанные где-то. Большинство людей подсчитывают богатство в монетах. Валентин считал богатство в лезвиях.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Велисарий. Узкое лицо Валентина еще больше заострилось.
— Не очень хорошо, если честно. Но по крайней мере у меня в глазах больше не двоится. Голова все еще болит, чаще болит, чем не болит, да и силы все не восстановились.
Валентин бросил взгляд на малва, сидящих в открытом шатре. Они находились вне пределов слышимости. Дамодара вежливо позволил Валентину одному встретить Велисария.
— Я сделаю все, что смогу, — прошептал Валентин. — Если возникнут проблемы. Но должен тебя предупредить: я не такой, как раньше. По крайней мере, пока.
Велисарий улыбнулся.
— Не будет проблем. А если и возникнут, то нас защитит Шанга. — Валентин скорчил гримасу.
— Мне жалко этих несчастных ублюдков. Этот человек — демон, — он осторожно коснулся маленького шлема на голове. — Я не хотел бы повторения поединка, говорю тебе с уверенностью. Только если он будет связан, а я вооружен гранатами.
И снова Валентин бросил взгляд на врагов в шатре. Однако на этот раз скорее взгляд уважения, чем подозрительности.
— Ко мне хорошо относятся, полководец. Если хочешь знать правду, то носятся, как со знатным господином. Несколько раз сам Шанга приходил меня навестить. Даже Дамодара. — На лице Валентина появилось веселое выражение. — Этот маленький толстячок на самом деле — дружелюбный тип. Странно для малва. Даже есть чувство юмора. И неплохое.
Велисарий пожал плечами.
— Почему это странно? Малва — люди, Валентин, а не боги, — Велисарий сам бросил быстрый взгляд в шатер. — А значит, когда уляжется пыль, новые боги обнаружат, что малва их подвели. Они пытаются сделать идеальное из чего-то, что не только не является идеальным по природе, но должно быть неидеальным. Только неидеальные вещи могут расти и развиваться, Валентин. Стремление к идеалу так же глупо, как и бессмысленно. Ты только можешь создать статую — вещь, которая великолепно выглядит на пьедестале, но не очень хорошо выстоит на поле брани.
Лето 532 года н.э.
— Похоже, он один, — сказал Дамодара, прищурившись на крошечную фигуру на удалении. Господин из малва склонил голову, вопросительно глядя на высокого раджпута, который стоял рядом с ним. — Я прав? Ты видишь лучше меня?
Рана Шанга кивнул.
— Да. Он один.
Царь раджпутов наблюдал за тем, как всадник направляет к ним коня. Переговоры были назначены на самом открытом участке, который смогли найти следопыты Шанги в этой части горной системы Загрос. Но унылая, засушливая местность все равно была усыпана камнями и изрезана небольшими канавами.
— Это не просто так, господин Дамодара. — Темные глаза Шанги наполнились теплотой и восхищением. — Он таким образом говорит нам, что верит в нашу честь.
Дамодара быстро, внимательно взглянул на Шангу. На мгновение ему стало завидно. Дамодара был из малва. Практичен. Он не разделял кодекс чести Шанги. Даже его прозаическую римскую версию, которой обладал Велисарий. Но Дамодара понимал этот кодекс. Он понимал его очень хорошо. И обнаружил, как и часто раньше, что, не чувствуя никакой подобной уверенности перед лицом хаоса жизни, сожалеет об этом.
Дамодара ни в чем не был уверен. Он по натуре являлся скептиком — с тех пор как себя помнил. Он даже не верил в новых богов, которые правили его судьбой.
Он не сомневался в их существовании. Дамодара провел определенное время один на один с Линком, как и Шанга, а царь раджпутов был единственным человеком вне династии малва, кого допустили к Линку. Дамодару, как и Шангу, переносили в видения о будущем человечества. Он видел новых богов и судьбу, которую они принесли.
Нет, Дамодара не сомневался в этих богах. Он даже не сомневался в их идеальности. Он просто сомневался в их определенности. Дамодара не верил в судьбу и предопределенность, и определенные шаги времени.
Теперь Велисарий находился достаточно близко, чтобы Дамодара четко его разглядел. Вот в это Дамодара верил. В это и в реальность раджпута, который стоял рядом с ним в тени шатра. Он верил в наездников, которые ехали по каменистой местности под лучами утреннего солнца. Он верил в солнце и скалы, и прохладный бриз. Он верил в пищу, которая лежала на тарелках в центре низкого столика в шатре. Он верил в вино в кубках рядом с едой и верил в сам кубок.
Ничто из этих вещей не считалось идеальным. Даже на солнце временами появляются пятна. И он сам был очень далек от уверенности в будущем, за исключением последующих нескольких часов. Но все вещи, о которых он подумал, тем не менее оставались реальны.
Дамодара был из малва, а значит, практичен. Тем не менее он обнаружил, как и многие практичные люди до него, что оставаться практичным гораздо труднее, чем кажется. Поэтому на мгновение он позавидовал уверенности Шанги.
Но только на мгновение. Ему на помощь пришел юмор. Дамодара обладал хорошим чувством юмора. Практичным людям оно требуется.
— Ну, мы не можем этого допустить! — объявил он. — У командующего должен быть телохранитель.
Дамодара повернул голову и что-то прошептал Нарсесу. Евнух кивнул и передал послание молодому раджпуту, который прислуживал им в шатре. Мгновение спустя юноша вспрыгнул на коня и поскакал к лагерю раджпутов, находящемуся на небольшом удалении.
Наконец Велисарий остановил коня перед маленьким шатром, в котором будут проходить переговоры. Там он обнаружил, что ему предоставят телохранителя.
Валентин помог ему спешиться. На катафракге не было доспехов, за исключением легкого шлема раджпутов, и у него на перевязи висел меч. И, конечно, ножи и кинжалы. Велисарий увидел три, засунутые за широкий пояс. Он не сомневался, что еще есть по крайней мере столько же, спрятанные где-то. Большинство людей подсчитывают богатство в монетах. Валентин считал богатство в лезвиях.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Велисарий. Узкое лицо Валентина еще больше заострилось.
— Не очень хорошо, если честно. Но по крайней мере у меня в глазах больше не двоится. Голова все еще болит, чаще болит, чем не болит, да и силы все не восстановились.
Валентин бросил взгляд на малва, сидящих в открытом шатре. Они находились вне пределов слышимости. Дамодара вежливо позволил Валентину одному встретить Велисария.
— Я сделаю все, что смогу, — прошептал Валентин. — Если возникнут проблемы. Но должен тебя предупредить: я не такой, как раньше. По крайней мере, пока.
Велисарий улыбнулся.
— Не будет проблем. А если и возникнут, то нас защитит Шанга. — Валентин скорчил гримасу.
— Мне жалко этих несчастных ублюдков. Этот человек — демон, — он осторожно коснулся маленького шлема на голове. — Я не хотел бы повторения поединка, говорю тебе с уверенностью. Только если он будет связан, а я вооружен гранатами.
И снова Валентин бросил взгляд на врагов в шатре. Однако на этот раз скорее взгляд уважения, чем подозрительности.
— Ко мне хорошо относятся, полководец. Если хочешь знать правду, то носятся, как со знатным господином. Несколько раз сам Шанга приходил меня навестить. Даже Дамодара. — На лице Валентина появилось веселое выражение. — Этот маленький толстячок на самом деле — дружелюбный тип. Странно для малва. Даже есть чувство юмора. И неплохое.
Велисарий пожал плечами.
— Почему это странно? Малва — люди, Валентин, а не боги, — Велисарий сам бросил быстрый взгляд в шатер. — А значит, когда уляжется пыль, новые боги обнаружат, что малва их подвели. Они пытаются сделать идеальное из чего-то, что не только не является идеальным по природе, но должно быть неидеальным. Только неидеальные вещи могут расти и развиваться, Валентин. Стремление к идеалу так же глупо, как и бессмысленно. Ты только можешь создать статую — вещь, которая великолепно выглядит на пьедестале, но не очень хорошо выстоит на поле брани.