Страница:
Полководец выпрямился.
— Хорошо, — сказал он и посмотрел на катафракта. Его взгляд не был мрачным, просто стоическим. — Если случится худшее, то ты окажешься в руках раджпутов.
Катафракт пожал плечами. Очевидно, его не приводила в ужас эта перспектива. И у него не имелось на то оснований. Конфликт между двумя армиями, даже до битвы на перевале, был цивилизованным. После той битвы он стал рыцарским. Раджпуты станут относиться к человеку так же, как солдаты Велисария относились к пленным раджпутам.
Вспомнив об этих пленниках, Велисарий сам пожал плечами.
— А если уж до этого дойдет, то я просто оставлю тебя позади с пленными раджпутами, — сказал он. — Достаточно глубоко в кванате, что Дамодара не найдет тебя, пока не будет слишком поздно, и с достаточным количеством еды. Конечно, вода тебе не потребуется.
При упоминании воды катафракт скорчил легкую гримасу. Весенние потоки давно закончились, но кванат все равно оставался по крайней мере на фут заполнен водой. Несмотря на все свое желание покинуть горы, никто из солдат не испытывал радости при мысли о долгом марше по туннелю. Какая радость идти по узким выступам по бокам, чтобы ноги не промокли в воде, которая бежала по центральному желобу?
Подошел Маврикий.
— Сейчас, — сказал он. — Нельзя выбрать лучшего времени.
Велисарий кивнул. Стояла только середина утра дня после столкновения кавалеристов. Наездники-раджпуты должны были вернуться к своей армии и сообщить Дамодаре о местонахождении римлян. Они не появятся, по крайней мере, день, вероятно, два.
Достаточно долго.
— А люди?..
— Готовы, — тут же ответил Маврикий. — Ждут только приказа.
Велисарий сделал глубокий вдох, наполняя легкие воздухом.
— Пора, — сказал он.
Надо действовать быстро, пока чистый горный воздух оживляет его и укрепляет намерение. Вскоре он будет хватать ртом воздух в кванате и потеть во влажной дымной темноте. Один из тысяч людей, которые, шатаясь, пойдут по туннелю шириной в восемь футов, по пути, едва освещенном несколькими факелами.
Через несколько минут римский лагерь напоминал гудящий улей.
Длинные колонны солдат на лошадях стали спускаться вниз в долину, направляясь в другую маленькую долину в двух днях пути. Та долина тоже бурлила от активности. Куруш и его шахтеры уже несколько недель готовили обманный маневр.
Велисарий ждал до самого конца, потом сел в седло и последовал за своей армией. Он понял, как сильно ему будет недоставать гор. Странно, думал он, после того, как он столько раз их проклинал. Но горная система Загрос оказалась к нему милостива, в общем и целом. И ему будет недоставать чистого воздуха. Но Велисарий отогнал все сожаления. Помог Эйд.
«Подумай о морском ветерке. Подумай о чайках, которые парят в голубом небе. Подумай о…»
«Черт побери это все! — весело ответил Велисарий ментально. — Все, о чем я хочу думать, — это Венера, поднимающаяся из пены морской».
И эта мысль поддерживала его на протяжении долгих, тяжелых дней впереди. Его жена, идущая ему навстречу через море.
«Дорогой и любимый».
Они встретятся в месте под названием Харк. Месте, где Велисарий копьем проткнет брюхо дракона и покажет новым богам, что они тоже, несмотря на свои мечты об идеальности, все еще нуждаются в кишках.
Харк. Велисарий выжжет это название в вечности.
Но название для него ничего не значило. Это просто место, где Венера поднимется из пены морской. Название, которое важно только потому, что мужчина обнимет там жену, как и многие мужчины, на протяжении многих лет, в стольких местах обнимали жен после долгой разлуки. Ничего больше.
«Так сделана вечность, — мягко сказал Эйд. — Из простой глины, и ничего больше».
Глава 24
Глава 25
— Хорошо, — сказал он и посмотрел на катафракта. Его взгляд не был мрачным, просто стоическим. — Если случится худшее, то ты окажешься в руках раджпутов.
Катафракт пожал плечами. Очевидно, его не приводила в ужас эта перспектива. И у него не имелось на то оснований. Конфликт между двумя армиями, даже до битвы на перевале, был цивилизованным. После той битвы он стал рыцарским. Раджпуты станут относиться к человеку так же, как солдаты Велисария относились к пленным раджпутам.
Вспомнив об этих пленниках, Велисарий сам пожал плечами.
— А если уж до этого дойдет, то я просто оставлю тебя позади с пленными раджпутами, — сказал он. — Достаточно глубоко в кванате, что Дамодара не найдет тебя, пока не будет слишком поздно, и с достаточным количеством еды. Конечно, вода тебе не потребуется.
При упоминании воды катафракт скорчил легкую гримасу. Весенние потоки давно закончились, но кванат все равно оставался по крайней мере на фут заполнен водой. Несмотря на все свое желание покинуть горы, никто из солдат не испытывал радости при мысли о долгом марше по туннелю. Какая радость идти по узким выступам по бокам, чтобы ноги не промокли в воде, которая бежала по центральному желобу?
Подошел Маврикий.
— Сейчас, — сказал он. — Нельзя выбрать лучшего времени.
Велисарий кивнул. Стояла только середина утра дня после столкновения кавалеристов. Наездники-раджпуты должны были вернуться к своей армии и сообщить Дамодаре о местонахождении римлян. Они не появятся, по крайней мере, день, вероятно, два.
Достаточно долго.
— А люди?..
— Готовы, — тут же ответил Маврикий. — Ждут только приказа.
Велисарий сделал глубокий вдох, наполняя легкие воздухом.
— Пора, — сказал он.
Надо действовать быстро, пока чистый горный воздух оживляет его и укрепляет намерение. Вскоре он будет хватать ртом воздух в кванате и потеть во влажной дымной темноте. Один из тысяч людей, которые, шатаясь, пойдут по туннелю шириной в восемь футов, по пути, едва освещенном несколькими факелами.
Через несколько минут римский лагерь напоминал гудящий улей.
Длинные колонны солдат на лошадях стали спускаться вниз в долину, направляясь в другую маленькую долину в двух днях пути. Та долина тоже бурлила от активности. Куруш и его шахтеры уже несколько недель готовили обманный маневр.
Велисарий ждал до самого конца, потом сел в седло и последовал за своей армией. Он понял, как сильно ему будет недоставать гор. Странно, думал он, после того, как он столько раз их проклинал. Но горная система Загрос оказалась к нему милостива, в общем и целом. И ему будет недоставать чистого воздуха. Но Велисарий отогнал все сожаления. Помог Эйд.
«Подумай о морском ветерке. Подумай о чайках, которые парят в голубом небе. Подумай о…»
«Черт побери это все! — весело ответил Велисарий ментально. — Все, о чем я хочу думать, — это Венера, поднимающаяся из пены морской».
И эта мысль поддерживала его на протяжении долгих, тяжелых дней впереди. Его жена, идущая ему навстречу через море.
«Дорогой и любимый».
Они встретятся в месте под названием Харк. Месте, где Велисарий копьем проткнет брюхо дракона и покажет новым богам, что они тоже, несмотря на свои мечты об идеальности, все еще нуждаются в кишках.
Харк. Велисарий выжжет это название в вечности.
Но название для него ничего не значило. Это просто место, где Венера поднимется из пены морской. Название, которое важно только потому, что мужчина обнимет там жену, как и многие мужчины, на протяжении многих лет, в стольких местах обнимали жен после долгой разлуки. Ничего больше.
«Так сделана вечность, — мягко сказал Эйд. — Из простой глины, и ничего больше».
Глава 24
Махараштра.
Лето 532 года н.э.
Ирина прошептала несколько слов в ухо своему агенту. Мужчина кивнул, поклонился и вышел из комнаты. Ирина закрыла за ним дверь.
Кунгас проигнорировал разговор. Он склонялся над читальным столиком в покоях Ирины, осторожно писал задание, которое она ему дала, и, казалось, абсолютно не обратил внимания на прибытие шпиона и его перешептывания с Ириной. Но в тот момент, когда шпион ушел, Кунгас поднял голову и вопросительно посмотрел на гречанку.
Увидев выражение на ее лице, он отвернулся от стола.
— Что-то не так? — спросил он.
Ирина уставилась на него, ее лицо ничего не выражало. Кунгас встал со стула. У него на лице отразилось легкое беспокойство — он нахмурился.
— Что случилось? — Ирина покачала головой.
— Ничего, — ответила она. — Ничего плохого.
С видом женщины, озабоченной чем-то, она прошла к окну. Кунгас оставался на месте, провожая ее только глазами.
У окна Ирина положила руки на подоконник. Потом склонилась вперед, подставляя лицо легкому, летящему с океана ветерку, закрыла глаза. Ее густые, роскошные каштановые волосы легко шевелились на ветру.
За ее спиной, невидимые ей, двигались руки Кунгаса. Они поднимались, словно желая погладить и приласкать. Но движение продолжалось недолго. Через несколько секунд его руки опять лежали спокойно на коленях.
Ирина отвернулась от окна.
— Мне нужен твой совет, — тихо сказала она.
Кунгас кивнул. Жест, как и всегда, был экономичным. Но сам он напрягся, глаза смотрели внимательно.
На мгновение ее мысли ушли в сторону, на горящее огнем место у нее в сердце. Ирина наслаждалась собственными словами. «Мне нужен твой совет». Простые слова. Но слова, которые, если не считать Велисария и время от времени Юстиниана, она никогда не говорила мужчине. Мужчины, как правило, не дают советов женщинам. Они снисходят, или указывают, или тщеславно болтают, или пытаются совратить. Но они редко просто советуют.
Ирина больше не помнила, сколько раз произносила эти слова Кунгасу. И сколько раз после сражения, когда они разрушили осадные орудия малва, он просто давал советы.
Чистой силой воли Ирина заставила свои мысли вернуться в реальность, отвлечься от того уголка у себя в сердце. Огонь оставался там, но его на какое-то время окружила насыпь.
Она покачала головой и улыбнулась.
— Что тебя так веселит? — спросил Кунгас.
— Просто вспомнила нашу первую встречу. Мне казалось, что ты очень уродлив.
Его губы слегка пошевелились — это движение служило Кунгасу улыбкой.
— Но, надеюсь, больше так не думаешь?
Она не ответила. Но Кунгас не упустил легкое подергивание ее рук. Словно она тоже хотела гладить и ласкать. Ирина откашлялась.
— Есть новости. Новости, касающиеся семьи Дададжи. Мои люди обнаружили местонахождение его сына. Место, где он был, мне следует сказать. Похоже, несколько месяцев назад сын Дададжи вместе с группой рабов убежал с плантации своего хозяина в Восточной Индии. Очевидно, он был предводителем. А потом, судя по отчету, присоединился к одной из банд мятежников в лесу.
Кунгас хлопнул в ладоши. На мгновение маска исчезла. Его лицо светилось чистой радостью.
— Как здорово! Дададжи будет в экстазе!
Ирина предупреждающе подняла руку.
— Ему угрожает серьезная опасность, Кунгас, и я ничего не могу сделать, чтобы помочь ему. Малва направляют войска в леса, поскольку наконец поняли, что больше не могут отмахиваться от мятежников, как от обычной шайки разбойников.
Кунгас пожал плечами.
— И что? Парень умрет с оружием в руке, борясь с асурами, которые опустошают его родину. Это в худшем случае. Ты думаешь, это разорвет сердце Дададжи? Ты на самом деле его не понимаешь, Ирина. Под внешностью мягкого ученого скрывается человек Великой Страны. Он проведет погребальные обряды, будет плакать — в то время, как его сердце поет от радости.
Ирина уставилась на него. Вначале скептически. Затем кивнула и положилась на его мнение (а ей нравилось полагаться на его мнение.)
— Это не все, — добавила она. — И это больше, чем новость. — Она сделала глубокий вдох. — Мои шпионы также нашли его жену. Она — рабыня в кухне господина благородного происхождения, прямо в Каушамби. Следуя моим указаниям, они решили, что ее можно выкрасть. В столице малва господа благородного происхождения не очень сурово охраняют свои особняки, — она фыркнула и усмехнулась.
Глаза Кунгаса округлились. У другого человека они фактически вылезли бы из орбит. Ирина рассмеялась.
— О, да. Она здесь, Кунгас. В Сурате. — Гречанка кивнула на дверь. — На самом деле в этом доме. Мой человек держит ее внизу, в гостиной.
Теперь даже легендарный самоконтроль Кунгаса ломался.
— Здесь? — Он глубоко вздохнул, уставился на дверь и приподнялся, словно готовясь сорваться с места. — Мы должны немедленно отвести ее к Дададжи! Он будет так…
— Прекрати!
Кунгас пошатнулся и остановился. Мгновение он хмурился, глядя на Ирину в непонимании. Затем, когда пришло понимание, выражение его лица изменилось. Или он, по крайней мере, решил, что все понял.
— Ее изуродовали, — заявил он. — Возможно, обесчестили. Ты боишься, что Дададжи…
Ирина издала удивленный смешок.
— Нет. Нет. — Она успокаивающе улыбнулась. — С ней все в порядке, Кунгас, по отчету моего агента. Конечно, она очень устала. Он сказал, что она заснула через несколько секунд после того, как оказалась на диване. Путешествие было долгим и утомительным, а жизнь раба — сплошная тяжелая работа. Но она в порядке. Что касается другого…
Ирина помахала рукой, словно успокаивая беспокойного ребенка.
— Мой шпион говорит, что ее никто не насиловал, даже ее хозяин. Знаешь ли, она — не молоденькая девушка. Она одного возраста с Дададжи.
Ирина отвернулась, ее челюсти сжались.
— Когда после покорения Андхры появилось столько молодых рабынь, которых можно насиловать, пожилых просто бьют, пока они не станут покорными. — Ее следующие слова были холодными, наполненными горечью столетий. Греческих женщин тоже насиловали, достаточно часто. И они слушали греческих мужчин и греческих поэтов, которые хвастались троянскими женщинами. — Даже Дададжи не станет считать это осквернением.
— Тогда почему бы сразу не позвать Дададжи? — резко спросил Кунгас.
Ирина сделала глубокий вдох и покачала головой.
— Как такой умный человек может быть таким глупым? — Кунгасу потребовалась секунда, может две, чтобы наконец понять причину ее беспокойства.
— А… — он мгновение смотрел в окно. — Понятно.
Кунгас посмотрел вниз на свои руки и широко развел пальцы.
— Сегодня вечером императрица созывает совет. Она говорит, что окончательно решит, какое брачное предложение принять.
Пальцы сложились в кулаки. Кунгас посмотрел вверх на Ирину.
— Тогда ты впервые объявишь свое мнение. И ты не хочешь, чтобы Дададжи воздержался от отстаивания своего, потому что считает себя твоим должником.
Она кивнула. Кунгас усмехнулся.
— Я никогда не мог представить, что у лучшей римской шпионки такой суровый кодекс чести.
Ирина саркастически посмотрела на него.
— Не хочу лишать тебя иллюзий, Кунгас. Я делаю это не из чести, а из простой… — она замолчала. Когда заговорила снова, то едкий сарказм ушел из ее голоса. — В некоторой степени да. В некоторой. — Она вздохнула. — Дададжи трудно манипулировать даже мне. Это все равно, что интриговать против святого.
Ирина подняла руку и вытерла лицо. Вернулась начальница шпионской сети.
— Но это все равно не главная причина. Дело это государственное. Какое бы решение ни приняла императрица, оно будет неизменяемым. Ты знаешь Шакунталу, Кунгас. Она, как я думаю, такая же умная, как Юстиниан.
Ирина засмеялась резко.
— У нее определенно сила воли Феодоры. — Затем, качая головой, она добавила: — Но она все еще девочка во многих смыслах. Если она обнаружит в будущем, что один из ее ближайших советников — он ей, как отец, и ты это знаешь — не дал совет по такому критическому вопросу… — Качание головой стало яростным. — Нет, нет, нет. Подобное потрясет ее уверенность в себе до самых корней. А это мы не можем позволить. Она может принять неправильное решение. Правители часто так делают. Но ее уверенность никогда не должна покачнуться — или все будет потеряно.
Кунгас смотрел на нее, склонив голову набок.
— Я тебе когда-нибудь говорил, что ты — очень умная женщина?
— Несколько раз, — ответила Ирина и улыбнулась. Она сама склонила голову набок и вопросительно посмотрела в его веселые глаза. — Ты все равно все еще не спросил, — тихо сказала она. — Какое у меня мнение. Странно, но мы никогда не обсуждали этот вопрос.
Кунгас развел руками.
— Почему это странно? Я знаю твое мнение, точно так же, как ты знаешь мое.
Он опустил руки и поднял плечи.
— Это очевидно. У меня даже есть надежда, что после того, как мы объясним нашу точку зрения, то убедим и Дададжи.
Ирина фыркнула. Кунгас улыбнулся, но покачал головой.
— Думаю, ты слишком скептически настроена. — Широкие тяжелые плечи расправились. — Но мы вскоре узнаем.
Он начал двигаться к двери.
— Я думаю, Ирина, будет лучше, если ты выступишь первой.
— Согласна. Удар получается сильнее, если приходит из неожиданного источника. Конечно, ты выступишь тоже, в нужное время.
Он не потрудился ответить. Не было необходимости. Мгновение, не произнося ни слова, мужчина и женщина в комнате вместе наслаждались пониманием этого.
Кунгас подошел к двери. Но Ирина заговорила до того, как он ее открыл.
— Кунгас. — Он повернул голову. Ирина показала на письменный стол. — Ты теперь можешь читать. Достаточно хорошо на кушанском, и твой греческий становится приемлемым. Пишешь ты пока еще плохо, но это только вопрос практики.
Его глаза устремились на стол и задержались там на мгновение. Затем закрылись.
— Почему, Кунгас? — спросила она. Ее голос был ровным, но окрашенным беспокойством. И, да, каким-то количеством боли и злости. — Моя постель всегда открыта для тебя. Но ты ни разу не пришел. Ни разу, за недели после битвы.
Кунгас открыл глаза. Когда он посмотрел на Ирину, глядел он спокойно. Спокойно и уверенно.
— Пока нет.
Взгляд Ирины не был таким спокойным.
— Я не девственница, Кунгас, — сказала она. Возможно, со злобой или просто просяще.
Маска на лице Кунгаса сломалась. Ирина сдержала глубокий вздох. Она никогда не видела, чтобы Кунгас по-настоящему улыбался.
— Я и не думал, что ты девственница! — выпалил он. Потом опустил голову и потряс ею, как бык. — Шокирующая новость. Она меня ужасно расстроила. Ты не поверишь, как я огорчен и разочарован! О, что мне делать?
Несмотря на сильное напряжение, Ирина не могла сдержать смех. Кунгас поднял голову, все еще улыбаясь.
Но в ее глазах оставался вопрос. Кунгас сделал несколько шагов вперед, протянул руку и привлек ее голову к своему плечу.
— Я должен вначале сделать это, Ирина, — тихо сказал он, поглаживая ее волосы. — Я не могу… — он замолчал, подыскивая слова. — Я не могу заниматься своими нуждами, пока нужды императрицы все еще остаются неудовлетворенными. Теперь я уже слишком долго ее охранял. А эта борьба, как я думаю, для нее самая отчаянная. Я должен проследить, чтобы она в безопасности прошла сквозь нее.
Ирина почувствовала, как его грудь легко вздымается от мягкого смеха.
— Называй это моей дхармой, если хочешь.
Ирина кивнула, ее голова все еще лежала на плече у Кунгаса. Она протянула руку и погладила его шею сзади. Нежные пальцы плясали на его крепких мышцах.
— Я понимаю, — прошептала Ирина. — Пока я понимаю. — Она один раз рассмеялась сама, очень тихо. — Но мне может снова потребоваться успокоение, учти. Если это будет и дальше продолжаться.
Ирина знала, что Кунгас улыбается.
— Недолго, я думаю, — услышала она его слова. — Знаешь ли, девушка она решительная.
Ирина вздохнула и прекратила гладить шею Кунгаса. Мгновение спустя она крепко положила руки ему на грудь, отодвигая его от себя.
— Да, — прошептала она. — Она определенно решительная. — Теперь Ирина оттолкнула его.
— Тогда иди. Я увижу тебя сегодня вечером на совещании. — Он церемонно поклонился.
— Приготовься сражаться, Ирина Макремболитисса. Дракон индийских предрассудков ждет твоего римского копья.
Веселье вернулось с полной силой.
— Какая смехотворная метафора! Тебе пора снова заняться чтением, глупый варвар!
Лето 532 года н.э.
Ирина прошептала несколько слов в ухо своему агенту. Мужчина кивнул, поклонился и вышел из комнаты. Ирина закрыла за ним дверь.
Кунгас проигнорировал разговор. Он склонялся над читальным столиком в покоях Ирины, осторожно писал задание, которое она ему дала, и, казалось, абсолютно не обратил внимания на прибытие шпиона и его перешептывания с Ириной. Но в тот момент, когда шпион ушел, Кунгас поднял голову и вопросительно посмотрел на гречанку.
Увидев выражение на ее лице, он отвернулся от стола.
— Что-то не так? — спросил он.
Ирина уставилась на него, ее лицо ничего не выражало. Кунгас встал со стула. У него на лице отразилось легкое беспокойство — он нахмурился.
— Что случилось? — Ирина покачала головой.
— Ничего, — ответила она. — Ничего плохого.
С видом женщины, озабоченной чем-то, она прошла к окну. Кунгас оставался на месте, провожая ее только глазами.
У окна Ирина положила руки на подоконник. Потом склонилась вперед, подставляя лицо легкому, летящему с океана ветерку, закрыла глаза. Ее густые, роскошные каштановые волосы легко шевелились на ветру.
За ее спиной, невидимые ей, двигались руки Кунгаса. Они поднимались, словно желая погладить и приласкать. Но движение продолжалось недолго. Через несколько секунд его руки опять лежали спокойно на коленях.
Ирина отвернулась от окна.
— Мне нужен твой совет, — тихо сказала она.
Кунгас кивнул. Жест, как и всегда, был экономичным. Но сам он напрягся, глаза смотрели внимательно.
На мгновение ее мысли ушли в сторону, на горящее огнем место у нее в сердце. Ирина наслаждалась собственными словами. «Мне нужен твой совет». Простые слова. Но слова, которые, если не считать Велисария и время от времени Юстиниана, она никогда не говорила мужчине. Мужчины, как правило, не дают советов женщинам. Они снисходят, или указывают, или тщеславно болтают, или пытаются совратить. Но они редко просто советуют.
Ирина больше не помнила, сколько раз произносила эти слова Кунгасу. И сколько раз после сражения, когда они разрушили осадные орудия малва, он просто давал советы.
Чистой силой воли Ирина заставила свои мысли вернуться в реальность, отвлечься от того уголка у себя в сердце. Огонь оставался там, но его на какое-то время окружила насыпь.
Она покачала головой и улыбнулась.
— Что тебя так веселит? — спросил Кунгас.
— Просто вспомнила нашу первую встречу. Мне казалось, что ты очень уродлив.
Его губы слегка пошевелились — это движение служило Кунгасу улыбкой.
— Но, надеюсь, больше так не думаешь?
Она не ответила. Но Кунгас не упустил легкое подергивание ее рук. Словно она тоже хотела гладить и ласкать. Ирина откашлялась.
— Есть новости. Новости, касающиеся семьи Дададжи. Мои люди обнаружили местонахождение его сына. Место, где он был, мне следует сказать. Похоже, несколько месяцев назад сын Дададжи вместе с группой рабов убежал с плантации своего хозяина в Восточной Индии. Очевидно, он был предводителем. А потом, судя по отчету, присоединился к одной из банд мятежников в лесу.
Кунгас хлопнул в ладоши. На мгновение маска исчезла. Его лицо светилось чистой радостью.
— Как здорово! Дададжи будет в экстазе!
Ирина предупреждающе подняла руку.
— Ему угрожает серьезная опасность, Кунгас, и я ничего не могу сделать, чтобы помочь ему. Малва направляют войска в леса, поскольку наконец поняли, что больше не могут отмахиваться от мятежников, как от обычной шайки разбойников.
Кунгас пожал плечами.
— И что? Парень умрет с оружием в руке, борясь с асурами, которые опустошают его родину. Это в худшем случае. Ты думаешь, это разорвет сердце Дададжи? Ты на самом деле его не понимаешь, Ирина. Под внешностью мягкого ученого скрывается человек Великой Страны. Он проведет погребальные обряды, будет плакать — в то время, как его сердце поет от радости.
Ирина уставилась на него. Вначале скептически. Затем кивнула и положилась на его мнение (а ей нравилось полагаться на его мнение.)
— Это не все, — добавила она. — И это больше, чем новость. — Она сделала глубокий вдох. — Мои шпионы также нашли его жену. Она — рабыня в кухне господина благородного происхождения, прямо в Каушамби. Следуя моим указаниям, они решили, что ее можно выкрасть. В столице малва господа благородного происхождения не очень сурово охраняют свои особняки, — она фыркнула и усмехнулась.
Глаза Кунгаса округлились. У другого человека они фактически вылезли бы из орбит. Ирина рассмеялась.
— О, да. Она здесь, Кунгас. В Сурате. — Гречанка кивнула на дверь. — На самом деле в этом доме. Мой человек держит ее внизу, в гостиной.
Теперь даже легендарный самоконтроль Кунгаса ломался.
— Здесь? — Он глубоко вздохнул, уставился на дверь и приподнялся, словно готовясь сорваться с места. — Мы должны немедленно отвести ее к Дададжи! Он будет так…
— Прекрати!
Кунгас пошатнулся и остановился. Мгновение он хмурился, глядя на Ирину в непонимании. Затем, когда пришло понимание, выражение его лица изменилось. Или он, по крайней мере, решил, что все понял.
— Ее изуродовали, — заявил он. — Возможно, обесчестили. Ты боишься, что Дададжи…
Ирина издала удивленный смешок.
— Нет. Нет. — Она успокаивающе улыбнулась. — С ней все в порядке, Кунгас, по отчету моего агента. Конечно, она очень устала. Он сказал, что она заснула через несколько секунд после того, как оказалась на диване. Путешествие было долгим и утомительным, а жизнь раба — сплошная тяжелая работа. Но она в порядке. Что касается другого…
Ирина помахала рукой, словно успокаивая беспокойного ребенка.
— Мой шпион говорит, что ее никто не насиловал, даже ее хозяин. Знаешь ли, она — не молоденькая девушка. Она одного возраста с Дададжи.
Ирина отвернулась, ее челюсти сжались.
— Когда после покорения Андхры появилось столько молодых рабынь, которых можно насиловать, пожилых просто бьют, пока они не станут покорными. — Ее следующие слова были холодными, наполненными горечью столетий. Греческих женщин тоже насиловали, достаточно часто. И они слушали греческих мужчин и греческих поэтов, которые хвастались троянскими женщинами. — Даже Дададжи не станет считать это осквернением.
— Тогда почему бы сразу не позвать Дададжи? — резко спросил Кунгас.
Ирина сделала глубокий вдох и покачала головой.
— Как такой умный человек может быть таким глупым? — Кунгасу потребовалась секунда, может две, чтобы наконец понять причину ее беспокойства.
— А… — он мгновение смотрел в окно. — Понятно.
Кунгас посмотрел вниз на свои руки и широко развел пальцы.
— Сегодня вечером императрица созывает совет. Она говорит, что окончательно решит, какое брачное предложение принять.
Пальцы сложились в кулаки. Кунгас посмотрел вверх на Ирину.
— Тогда ты впервые объявишь свое мнение. И ты не хочешь, чтобы Дададжи воздержался от отстаивания своего, потому что считает себя твоим должником.
Она кивнула. Кунгас усмехнулся.
— Я никогда не мог представить, что у лучшей римской шпионки такой суровый кодекс чести.
Ирина саркастически посмотрела на него.
— Не хочу лишать тебя иллюзий, Кунгас. Я делаю это не из чести, а из простой… — она замолчала. Когда заговорила снова, то едкий сарказм ушел из ее голоса. — В некоторой степени да. В некоторой. — Она вздохнула. — Дададжи трудно манипулировать даже мне. Это все равно, что интриговать против святого.
Ирина подняла руку и вытерла лицо. Вернулась начальница шпионской сети.
— Но это все равно не главная причина. Дело это государственное. Какое бы решение ни приняла императрица, оно будет неизменяемым. Ты знаешь Шакунталу, Кунгас. Она, как я думаю, такая же умная, как Юстиниан.
Ирина засмеялась резко.
— У нее определенно сила воли Феодоры. — Затем, качая головой, она добавила: — Но она все еще девочка во многих смыслах. Если она обнаружит в будущем, что один из ее ближайших советников — он ей, как отец, и ты это знаешь — не дал совет по такому критическому вопросу… — Качание головой стало яростным. — Нет, нет, нет. Подобное потрясет ее уверенность в себе до самых корней. А это мы не можем позволить. Она может принять неправильное решение. Правители часто так делают. Но ее уверенность никогда не должна покачнуться — или все будет потеряно.
Кунгас смотрел на нее, склонив голову набок.
— Я тебе когда-нибудь говорил, что ты — очень умная женщина?
— Несколько раз, — ответила Ирина и улыбнулась. Она сама склонила голову набок и вопросительно посмотрела в его веселые глаза. — Ты все равно все еще не спросил, — тихо сказала она. — Какое у меня мнение. Странно, но мы никогда не обсуждали этот вопрос.
Кунгас развел руками.
— Почему это странно? Я знаю твое мнение, точно так же, как ты знаешь мое.
Он опустил руки и поднял плечи.
— Это очевидно. У меня даже есть надежда, что после того, как мы объясним нашу точку зрения, то убедим и Дададжи.
Ирина фыркнула. Кунгас улыбнулся, но покачал головой.
— Думаю, ты слишком скептически настроена. — Широкие тяжелые плечи расправились. — Но мы вскоре узнаем.
Он начал двигаться к двери.
— Я думаю, Ирина, будет лучше, если ты выступишь первой.
— Согласна. Удар получается сильнее, если приходит из неожиданного источника. Конечно, ты выступишь тоже, в нужное время.
Он не потрудился ответить. Не было необходимости. Мгновение, не произнося ни слова, мужчина и женщина в комнате вместе наслаждались пониманием этого.
Кунгас подошел к двери. Но Ирина заговорила до того, как он ее открыл.
— Кунгас. — Он повернул голову. Ирина показала на письменный стол. — Ты теперь можешь читать. Достаточно хорошо на кушанском, и твой греческий становится приемлемым. Пишешь ты пока еще плохо, но это только вопрос практики.
Его глаза устремились на стол и задержались там на мгновение. Затем закрылись.
— Почему, Кунгас? — спросила она. Ее голос был ровным, но окрашенным беспокойством. И, да, каким-то количеством боли и злости. — Моя постель всегда открыта для тебя. Но ты ни разу не пришел. Ни разу, за недели после битвы.
Кунгас открыл глаза. Когда он посмотрел на Ирину, глядел он спокойно. Спокойно и уверенно.
— Пока нет.
Взгляд Ирины не был таким спокойным.
— Я не девственница, Кунгас, — сказала она. Возможно, со злобой или просто просяще.
Маска на лице Кунгаса сломалась. Ирина сдержала глубокий вздох. Она никогда не видела, чтобы Кунгас по-настоящему улыбался.
— Я и не думал, что ты девственница! — выпалил он. Потом опустил голову и потряс ею, как бык. — Шокирующая новость. Она меня ужасно расстроила. Ты не поверишь, как я огорчен и разочарован! О, что мне делать?
Несмотря на сильное напряжение, Ирина не могла сдержать смех. Кунгас поднял голову, все еще улыбаясь.
Но в ее глазах оставался вопрос. Кунгас сделал несколько шагов вперед, протянул руку и привлек ее голову к своему плечу.
— Я должен вначале сделать это, Ирина, — тихо сказал он, поглаживая ее волосы. — Я не могу… — он замолчал, подыскивая слова. — Я не могу заниматься своими нуждами, пока нужды императрицы все еще остаются неудовлетворенными. Теперь я уже слишком долго ее охранял. А эта борьба, как я думаю, для нее самая отчаянная. Я должен проследить, чтобы она в безопасности прошла сквозь нее.
Ирина почувствовала, как его грудь легко вздымается от мягкого смеха.
— Называй это моей дхармой, если хочешь.
Ирина кивнула, ее голова все еще лежала на плече у Кунгаса. Она протянула руку и погладила его шею сзади. Нежные пальцы плясали на его крепких мышцах.
— Я понимаю, — прошептала Ирина. — Пока я понимаю. — Она один раз рассмеялась сама, очень тихо. — Но мне может снова потребоваться успокоение, учти. Если это будет и дальше продолжаться.
Ирина знала, что Кунгас улыбается.
— Недолго, я думаю, — услышала она его слова. — Знаешь ли, девушка она решительная.
Ирина вздохнула и прекратила гладить шею Кунгаса. Мгновение спустя она крепко положила руки ему на грудь, отодвигая его от себя.
— Да, — прошептала она. — Она определенно решительная. — Теперь Ирина оттолкнула его.
— Тогда иди. Я увижу тебя сегодня вечером на совещании. — Он церемонно поклонился.
— Приготовься сражаться, Ирина Макремболитисса. Дракон индийских предрассудков ждет твоего римского копья.
Веселье вернулось с полной силой.
— Какая смехотворная метафора! Тебе пора снова заняться чтением, глупый варвар!
Глава 25
Был поздний вечер, когда Ирина заговорила. Совещание продолжалось уже несколько часов.
Ирина вытянула шею, поворачивая голову в одну и другую сторону. Внешне это казалось жестом человека, который просто потягивается, чтобы оставаться внимательным во время долгого, очень долгого совещания советников императрицы.
На самом деле она пыталась не улыбнуться образу, который возник у нее в сознании.
«Это не „совещание". Это — улыбка, убирайся, убирайся! — чертов проклятый аукцион».
Ее глаза остановились на императрице. Шакунтала сидела напряженно с прямой спиной на подушке, положенной на трон. Сам трон был широким и низким. В позе лотоса, с руками по бокам Шакунтала напоминала Ирине статую богини на алтаре. Девушка поддерживала эту позу и суровое выражение лица на протяжении всего совещания — казалось, совсем без усилий. Как знала Ирина, эта самодисциплина была одним из многих подарков девочке Рагуната Рао.
Ирина легко покачала головой.
«Прекрати думать о ней, как о „девочке". Теперь это женщина. Да, ей не больше двадцати, и она все еще девственница. Но тем не менее женщина».
За долгие месяцы — теперь уже почти год — с тех пор, как Ирина приехала в Индию, она очень полюбила Шакунталу. В частной жизни повелительное, императорское поведение Шакунталы превращалось в нечто совсем другое. Все равно оставались железная воля и уверенность в себе, которые посрамили бы слона. Но также присутствовали и юмор, и быстрый ум, и добродушное подшучивание, и готовность слушать, и принятие человеческих слабостей. И это тоже было наследство от Рагуната Рао.
Ни один из многих советников Шакунталы ни на мгновение не сомневался, что императрица, если посчитает необходимым, может приказать казнить тысячи человек, даже не моргнув глазом. Но ни один из этих советников ни на мгновение не колебался, высказывая свое мнение. И это тоже было наследством от Рао.
Теперь глаза Ирины остановились на большой группе мужчин, сидящих перед императрицей на собственных плюшевых подушках, которые лежали на покрытом ковром полу.
Они были участниками аукциона.
Здесь собрались послы из всех королевств Индии, все еще независимых от малва. Был представлен Тамрапарни, огромный остров к югу от Индии, который иногда называли Цейлон. И за последние две недели также прибыли полномочные представители из всех королевств индийского мира. Большинство этих послов привели с собой солдат, чтобы доказать искренность своих предложений. Подразделения из Чолы и с Тамрапарни оказались достаточно крупными. Сурат был набит, как ящик, солдаты размещались практически везде.
Они появились или путем, по которому шла контрабанда, украдкой прорвавшись сквозь блокаду побережья, или, гораздо чаще, добрались пешком по суше через Кералу. Керала, которой правил дедушка Шакунталы, тоже была представлена, несмотря на предательское попустительство в прошлом году, когда малва устроили заговор против императрицы и подослали к ней наемных убийц. Шакунтала практически заставила представителя Кералы Ганапати унижаться и пресмыкаться. Но в конце она разрешила Керале присоединиться к аукциону.
Ирина до последних нескольких недель полностью не понимала истинные объемы индийского мира. Она всегда думала, что индуизм и его буддийское ответвление — это религии Индии. Но, как и христианство, эти религии за столетия широко распространились, а вместе с ними распространилась и культура.
Там были представители Чампы, и Хайнаня, и Лангкави, и Тарумы, и многих других стран. Лица этих послов несли отпечатки рас Юго-Восточной Азии и ее великих архипелагов, но под кожей они оставались детьми Индии — в том, что имело значение. Нации, зачатые индийскими миссионерами, вскормленные индийскими обычаями, выращенные индийской торговлей и воспитанные на санскрите или одном из производных языков.
Даже Китай был представлен буддийским монахом, которого послало одно из великих королевств той далекой земли. Он, в отличие от остальных, не приехал бороться за руку Шакунталы. Он просто приехал посмотреть. Но люди — по крайней мере, королевские послы — не путешествуют через море просто, чтобы посмотреть на камень. Они приезжают, чтобы изучить комету.
Восстание Шакунталы потрясло малва. Самая могущественная в мире империя все еще стояла на ногах и все еще ревела в ярости. Но она ввязалась в смертельную схватку с противниками с таинственного Запада — врагами, которые оказались более значительными, чем представлял индуистский мир. А теперь, поднимаясь из каменистой почвы Великой Страны, восстание Шакунталы молотом било по коленям гиганта. Если эти колени когда-то сломаются…
Независимые королевства индуистского мира наконец отбросили колебания. Они все еще боялись малва, приходя в оцепенение от чудовища, но Шакунтала показала, что зверя можно ранить. Пустить кровь. Возможно, не сломить. Это еще нужно посмотреть. Но даже колеблющиеся, робкие, капризные королевства Южной Индии и Юго-Восточной Азии наконец поняли правду.
Вернулась Андхра. Великая Сатавахана, самая благородная династия в их мире, все еще жива. Эта империя и эта династия закрывали щитом Южную Индию и индийские земли за ней на протяжении столетий. Возможно, она все еще способна это делать.
Все они прибыли, и все они боролись за династический брак. И борьба получалась яростной. На протяжении недель перед совещанием хитрый пешва Дададжи Холкар сравнивал одно предложение с другим, ставя сопутствующие условия против ограничений, пока не осталось ничего, кроме твердых предложений союзничества. На самом совещании, на протяжении многих часов, Дададжи превратил эти твердые предложения в бруски железа.
Ирина сдержала улыбку. Дададжи Холкар, низкорожденный сын оскверненной Махараштры, перехитрил и обыграл послов более искусной тактикой, добился преимуществ искусными маневрами во время переговоров с самыми опытными дипломатами индуистского мира из касты брахманов. Если бы кому-то из них сейчас сказали, что сам Дададжи — только представитель низкой касты вайшиев, а на самом деле — просто шудра в любой индийской стране за исключением Великой Страны — они были бы шокированы от макушек своих аристократических голов до подошв своих чистых брахманских ног. Конечно, они также расстроились бы при мысли об осквернении, которому подвергались на протяжении многих часов частных бесед с этим человеком. Однако по большей части они просто поразились бы.
— Это невозможно! Он — один из самых образованных людей в Индии! Ученый, так же как и государственный деятель!
Ирина могла представить, как бы они недоверчиво восклицали:
— Это невозможно! Он же — пешва Андхры! Как могла великая Сатавахана — самые чистые в Индии кшатрии — быть обманута таким человеком? Невозможно!
Старания Ирины сдержать веселье трансформировалась в нечто более мрачное. Что-то холодное и расчетливое и — в своем роде — полностью безжалостное. Она тоже могла быть палачом.
При виде дипломатов из брахманов, сидящих перед императрицей, глаза Ирины засверкали.
«Я покажу вам, что возможно. Дураки!»
Пришло время. Послы представили свои предложения. Дададжи суммировал ситуацию. Оставалось только принять решение императрице.
Ирина не смогла бы объяснить маленькие движения головой и руками, и глазами, которые привлекли внимание Шакунталы. Не могла и сама молодая императрица. Но две женщины провели много часов во время частных и официальных бесед. Ирина знала, как подать сигнал императрице, точно так же, как императрица понимала, как интерпретировать эти сигналы.
Голова Шакунталы повернулась к Ирине. Вероятно, большинству наблюдателей глаза императрицы казались яркими, как и всегда. Но Ирина чувствовала тупое смирение в этом императорском взгляде.
— Я хотела бы послушать римского посла, — заявила Шакунтала.
Как и всегда во время официальных мероприятий, голос императрицы поражал. Да, юный, по тембру. Но только что выточенный клинок — это все равно меч.
Среди дипломатов начал подниматься легкий шум. Глаза Шакунталы резко вернулись к ним.
— Я слышу возражения? — спросила она. — Среди вас есть кто-то, желающий высказаться?
Шепот прекратился. Глаза Шакунталы напоминали железные ядра. Ее часто называли Черноглазой Жемчужиной Сатаваханы. Черный, несмотря на всю свою красоту, может быть ужасающим цветом.
Черное железо ударило по глине.
— Вы посмеете возражать? — прошипела она. — Вы? — Статуя шевельнулась, слегка. Богиня легким движением руки отмахнулась от насекомых.
— После того как малва покорили Андхру и вывесили мешок из кожи моего отца, как трофей Шандагупты, что вы сделали?
Статуя презрительно ухмыльнулась.
— Вы дрожали и выли, и скулили, и пытались спрятаться в своих дворцах. — Заговорила богиня. — Рим — только Рим — не стал съеживаться перед зверем.
Следующие слова Шакунтала произнесла сквозь стиснутые зубы.
— Не сомневайтесь в одном, вы, дипломаты. Если малва падут, то копье, которое положит это чудовище, будут держать римские руки. Не наши. Одни мы не сможем сделать это — даже если мы все объединимся. Наша задача — защищать Деканское плоскогорье и делать все возможное, чтобы изувечить зверя.
Ирина вытянула шею, поворачивая голову в одну и другую сторону. Внешне это казалось жестом человека, который просто потягивается, чтобы оставаться внимательным во время долгого, очень долгого совещания советников императрицы.
На самом деле она пыталась не улыбнуться образу, который возник у нее в сознании.
«Это не „совещание". Это — улыбка, убирайся, убирайся! — чертов проклятый аукцион».
Ее глаза остановились на императрице. Шакунтала сидела напряженно с прямой спиной на подушке, положенной на трон. Сам трон был широким и низким. В позе лотоса, с руками по бокам Шакунтала напоминала Ирине статую богини на алтаре. Девушка поддерживала эту позу и суровое выражение лица на протяжении всего совещания — казалось, совсем без усилий. Как знала Ирина, эта самодисциплина была одним из многих подарков девочке Рагуната Рао.
Ирина легко покачала головой.
«Прекрати думать о ней, как о „девочке". Теперь это женщина. Да, ей не больше двадцати, и она все еще девственница. Но тем не менее женщина».
За долгие месяцы — теперь уже почти год — с тех пор, как Ирина приехала в Индию, она очень полюбила Шакунталу. В частной жизни повелительное, императорское поведение Шакунталы превращалось в нечто совсем другое. Все равно оставались железная воля и уверенность в себе, которые посрамили бы слона. Но также присутствовали и юмор, и быстрый ум, и добродушное подшучивание, и готовность слушать, и принятие человеческих слабостей. И это тоже было наследство от Рагуната Рао.
Ни один из многих советников Шакунталы ни на мгновение не сомневался, что императрица, если посчитает необходимым, может приказать казнить тысячи человек, даже не моргнув глазом. Но ни один из этих советников ни на мгновение не колебался, высказывая свое мнение. И это тоже было наследством от Рао.
Теперь глаза Ирины остановились на большой группе мужчин, сидящих перед императрицей на собственных плюшевых подушках, которые лежали на покрытом ковром полу.
Они были участниками аукциона.
Здесь собрались послы из всех королевств Индии, все еще независимых от малва. Был представлен Тамрапарни, огромный остров к югу от Индии, который иногда называли Цейлон. И за последние две недели также прибыли полномочные представители из всех королевств индийского мира. Большинство этих послов привели с собой солдат, чтобы доказать искренность своих предложений. Подразделения из Чолы и с Тамрапарни оказались достаточно крупными. Сурат был набит, как ящик, солдаты размещались практически везде.
Они появились или путем, по которому шла контрабанда, украдкой прорвавшись сквозь блокаду побережья, или, гораздо чаще, добрались пешком по суше через Кералу. Керала, которой правил дедушка Шакунталы, тоже была представлена, несмотря на предательское попустительство в прошлом году, когда малва устроили заговор против императрицы и подослали к ней наемных убийц. Шакунтала практически заставила представителя Кералы Ганапати унижаться и пресмыкаться. Но в конце она разрешила Керале присоединиться к аукциону.
Ирина до последних нескольких недель полностью не понимала истинные объемы индийского мира. Она всегда думала, что индуизм и его буддийское ответвление — это религии Индии. Но, как и христианство, эти религии за столетия широко распространились, а вместе с ними распространилась и культура.
Там были представители Чампы, и Хайнаня, и Лангкави, и Тарумы, и многих других стран. Лица этих послов несли отпечатки рас Юго-Восточной Азии и ее великих архипелагов, но под кожей они оставались детьми Индии — в том, что имело значение. Нации, зачатые индийскими миссионерами, вскормленные индийскими обычаями, выращенные индийской торговлей и воспитанные на санскрите или одном из производных языков.
Даже Китай был представлен буддийским монахом, которого послало одно из великих королевств той далекой земли. Он, в отличие от остальных, не приехал бороться за руку Шакунталы. Он просто приехал посмотреть. Но люди — по крайней мере, королевские послы — не путешествуют через море просто, чтобы посмотреть на камень. Они приезжают, чтобы изучить комету.
Восстание Шакунталы потрясло малва. Самая могущественная в мире империя все еще стояла на ногах и все еще ревела в ярости. Но она ввязалась в смертельную схватку с противниками с таинственного Запада — врагами, которые оказались более значительными, чем представлял индуистский мир. А теперь, поднимаясь из каменистой почвы Великой Страны, восстание Шакунталы молотом било по коленям гиганта. Если эти колени когда-то сломаются…
Независимые королевства индуистского мира наконец отбросили колебания. Они все еще боялись малва, приходя в оцепенение от чудовища, но Шакунтала показала, что зверя можно ранить. Пустить кровь. Возможно, не сломить. Это еще нужно посмотреть. Но даже колеблющиеся, робкие, капризные королевства Южной Индии и Юго-Восточной Азии наконец поняли правду.
Вернулась Андхра. Великая Сатавахана, самая благородная династия в их мире, все еще жива. Эта империя и эта династия закрывали щитом Южную Индию и индийские земли за ней на протяжении столетий. Возможно, она все еще способна это делать.
Все они прибыли, и все они боролись за династический брак. И борьба получалась яростной. На протяжении недель перед совещанием хитрый пешва Дададжи Холкар сравнивал одно предложение с другим, ставя сопутствующие условия против ограничений, пока не осталось ничего, кроме твердых предложений союзничества. На самом совещании, на протяжении многих часов, Дададжи превратил эти твердые предложения в бруски железа.
Ирина сдержала улыбку. Дададжи Холкар, низкорожденный сын оскверненной Махараштры, перехитрил и обыграл послов более искусной тактикой, добился преимуществ искусными маневрами во время переговоров с самыми опытными дипломатами индуистского мира из касты брахманов. Если бы кому-то из них сейчас сказали, что сам Дададжи — только представитель низкой касты вайшиев, а на самом деле — просто шудра в любой индийской стране за исключением Великой Страны — они были бы шокированы от макушек своих аристократических голов до подошв своих чистых брахманских ног. Конечно, они также расстроились бы при мысли об осквернении, которому подвергались на протяжении многих часов частных бесед с этим человеком. Однако по большей части они просто поразились бы.
— Это невозможно! Он — один из самых образованных людей в Индии! Ученый, так же как и государственный деятель!
Ирина могла представить, как бы они недоверчиво восклицали:
— Это невозможно! Он же — пешва Андхры! Как могла великая Сатавахана — самые чистые в Индии кшатрии — быть обманута таким человеком? Невозможно!
Старания Ирины сдержать веселье трансформировалась в нечто более мрачное. Что-то холодное и расчетливое и — в своем роде — полностью безжалостное. Она тоже могла быть палачом.
При виде дипломатов из брахманов, сидящих перед императрицей, глаза Ирины засверкали.
«Я покажу вам, что возможно. Дураки!»
Пришло время. Послы представили свои предложения. Дададжи суммировал ситуацию. Оставалось только принять решение императрице.
Ирина не смогла бы объяснить маленькие движения головой и руками, и глазами, которые привлекли внимание Шакунталы. Не могла и сама молодая императрица. Но две женщины провели много часов во время частных и официальных бесед. Ирина знала, как подать сигнал императрице, точно так же, как императрица понимала, как интерпретировать эти сигналы.
Голова Шакунталы повернулась к Ирине. Вероятно, большинству наблюдателей глаза императрицы казались яркими, как и всегда. Но Ирина чувствовала тупое смирение в этом императорском взгляде.
— Я хотела бы послушать римского посла, — заявила Шакунтала.
Как и всегда во время официальных мероприятий, голос императрицы поражал. Да, юный, по тембру. Но только что выточенный клинок — это все равно меч.
Среди дипломатов начал подниматься легкий шум. Глаза Шакунталы резко вернулись к ним.
— Я слышу возражения? — спросила она. — Среди вас есть кто-то, желающий высказаться?
Шепот прекратился. Глаза Шакунталы напоминали железные ядра. Ее часто называли Черноглазой Жемчужиной Сатаваханы. Черный, несмотря на всю свою красоту, может быть ужасающим цветом.
Черное железо ударило по глине.
— Вы посмеете возражать? — прошипела она. — Вы? — Статуя шевельнулась, слегка. Богиня легким движением руки отмахнулась от насекомых.
— После того как малва покорили Андхру и вывесили мешок из кожи моего отца, как трофей Шандагупты, что вы сделали?
Статуя презрительно ухмыльнулась.
— Вы дрожали и выли, и скулили, и пытались спрятаться в своих дворцах. — Заговорила богиня. — Рим — только Рим — не стал съеживаться перед зверем.
Следующие слова Шакунтала произнесла сквозь стиснутые зубы.
— Не сомневайтесь в одном, вы, дипломаты. Если малва падут, то копье, которое положит это чудовище, будут держать римские руки. Не наши. Одни мы не сможем сделать это — даже если мы все объединимся. Наша задача — защищать Деканское плоскогорье и делать все возможное, чтобы изувечить зверя.