Страница:
Послы взорвались в возражениях. Они задыхались от ярости и негодования.
Холкар их спокойно игнорировал. Он повернулся назад к императрице. Шакунтала неотрывно смотрела на него — для всех ее лицо ничего не выражало. Но Холкар чувствовал ослабление самоконтроля.
Ирина со своего места отправила ему настоятельную мысль.
«Заканчивай, Дададжи. Дай ей место и время до того, как она сломается. Все остальное можно обсудить завтра».
Очевидно, телепатия сработала. Или, возможно, два человека думали одинаково.
— Выходи замуж за Рао, императрица, — постановил Дададжи Холкар. Затем добавил таким тихим голосом, что только она одна могла его слышать: — Это просто твой долг, девочка, и ничего больше. Твоя дхарма. Пусть твое сознание будет спокойно.
Эти слова отца сняли все сомнения. Шакунтала теперь отчаянно боролась, чтобы поддержать свой императорский имидж. Под тонкой, как яичная скорлупа, королевской оболочкой начинала появляться девушка, нет, женщина.
Дададжи повернулся, но Кунгас уже поднялся на ноги, хлопая в ладоши.
— Достаточно! Достаточно! — выкрикнул кушан. — Уже поздно. Императрица очень устала. Освободите помещение!
Ни один посол, независимо от того, был он возмущен или нет, не хотел спорить с этим голосом. Они сразу же бросились к двери. Не прошло и минуты, как в комнате остались лишь Ирина, Кунгас и Дададжи. И императрица, которая все еще сидела на троне, но уже начала сворачиваться в клубок. Как только тяжелая дверь закрылась, она плотно прижала колени к груди.
Годы дисциплины и печали взорвались, как вулкан. Шакунтала плакала, и плакала, и плакала и все время смеялась. Смех не выражал веселья или даже счастья. Это были глубокие, освобождающие, вздымающие грудь смешки девушки, которая наконец может — после всех лет, когда она вкушала долг, ни разу не пожаловавшись на его горький вкус, — наслаждаться простыми радостями и желаниями обычной женщины.
Кунгас подошел к ней и обнял ее. Мгновение спустя, извиваясь как угорь, Шакунтала заставила его сесть на трон и устроилась у него на коленях. И там она и оставалась, на руках у человека, который охранял ее — раньше и снова в этот день — от всех ужасов мира. С того дня, как умер ее отец, и малва сделали ее сиротой, Кунгас ни разу не подвел ее. Ребенок находил успокоение у него на коленях, девушка — у него в объятиях, императрица — у него в сознании. Но женщина, наконец выпущенная из клетки, — только в его душе. А в ответ она давилась словами любви и благодарности, которые шептала между рыданиями. И даже Кунгас, когда гладил ее по волосам, не мог держать маску. Его лицо сейчас тоже было только лицом отца.
Дададжи начал двигаться к императрице, готовый разделить эти объятия. Но Ирина остановила его рукой.
— Не сейчас, Дададжи. Не сегодня.
Холкар обернулся, удивленный.
— Она захочет… я ей нужен…
Ирина покачала головой и улыбнулась.
— Ее желания и нужды могут подождать, Дададжи. Они достаточно хорошо удовлетворены, и на сегодня есть Кунгас. Он будет охранять ее в радости, точно так же как охранял в отчаянии. А сегодняшнюю ночь, Дададжи, ты должен посвятить себе.
Он нахмурился, поставленный в тупик. Ирина начала тянуть его к двери.
— Есть кое-кто, кого ты должен увидеть. Человек, которого ты искал с того дня, как потерял. Она уже должна ждать в твоих покоях.
К тому времени, как Ирина открыла дверь, Дададжи понял. К тому времени, как Ирина закрыла дверь, он уже ушел. Ирина только слышала его шаги, стучащие по коридору. На самом деле это было странно. Они звучали, как шаги молодого человека, бегущего как ветер.
Когда Ирина вернулась в свои покои, лампы уже зажгли. Ее слуги, знающие ее странные вкусы после месяцев работы на нее, приготовили стул, на котором она читала. Был готов и чай, в медном чайнике. К этому времени он подостыл, но Ирина любила как раз такой.
Как и всегда, ее слуги достали несколько книг из сундука и положили на стол рядом с лампой. Книги выбирались наугад женщинами, которые не могли прочитать названия. Ирина предпочитала, чтобы делалось именно так. Всегда было приятно посмотреть, что ей выбрали на вечер. Ирина любила сюрпризы.
Она села и сделала глоток чаю. Затем несколько минут взвешивала Платона против Гомера, Горация против Лукреция.
Никто из них не соответствовал ее настроению. Ее взгляд устремился на дверь в спальню. Прилив страсти обжег ее. Но она и от этого отмахнулась. Кунгас не придет этой ночью. И еще много ночей.
В этом знании присутствовало сожаление и расстройство, но никакой злобы или беспокойства. Ирина теперь знала своего мужчину. Она его не понимала, по крайней мере, не полностью. Возможно, не поймет никогда. Но она все-таки знала его и могла принять то, что не понимала. Та же самая упрямая целеустремленность, которая удерживала безграмотного у книг, неделя за неделей, какое-то время будет удерживать его от постели Ирины. До тех пор, пока императрица не выйдет замуж за своего героя и Кунгас не отдаст свою девочку мужчине, которого она выбрала. До тех пор Кунгас не будет считать, что выполнил свой долг.
Вот такой это человек. И таким он будет всегда. Ирина, сравнивая его в другими мужчинами, которых знала, была удовлетворена своим выбором.
Она встала и подошла к окну. Она ощутила бриз, насладилась звуком прибоя. Она поняла, что счастлива. Так счастлива, как никогда раньше. Это понимание принесло с собой понимание ее настроения. И новое огорчение.
Она рассмеялась.
— О, черт побери! Где ты, Антонина? Я хочу напиться до потери сознания!
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Холкар их спокойно игнорировал. Он повернулся назад к императрице. Шакунтала неотрывно смотрела на него — для всех ее лицо ничего не выражало. Но Холкар чувствовал ослабление самоконтроля.
Ирина со своего места отправила ему настоятельную мысль.
«Заканчивай, Дададжи. Дай ей место и время до того, как она сломается. Все остальное можно обсудить завтра».
Очевидно, телепатия сработала. Или, возможно, два человека думали одинаково.
— Выходи замуж за Рао, императрица, — постановил Дададжи Холкар. Затем добавил таким тихим голосом, что только она одна могла его слышать: — Это просто твой долг, девочка, и ничего больше. Твоя дхарма. Пусть твое сознание будет спокойно.
Эти слова отца сняли все сомнения. Шакунтала теперь отчаянно боролась, чтобы поддержать свой императорский имидж. Под тонкой, как яичная скорлупа, королевской оболочкой начинала появляться девушка, нет, женщина.
Дададжи повернулся, но Кунгас уже поднялся на ноги, хлопая в ладоши.
— Достаточно! Достаточно! — выкрикнул кушан. — Уже поздно. Императрица очень устала. Освободите помещение!
Ни один посол, независимо от того, был он возмущен или нет, не хотел спорить с этим голосом. Они сразу же бросились к двери. Не прошло и минуты, как в комнате остались лишь Ирина, Кунгас и Дададжи. И императрица, которая все еще сидела на троне, но уже начала сворачиваться в клубок. Как только тяжелая дверь закрылась, она плотно прижала колени к груди.
Годы дисциплины и печали взорвались, как вулкан. Шакунтала плакала, и плакала, и плакала и все время смеялась. Смех не выражал веселья или даже счастья. Это были глубокие, освобождающие, вздымающие грудь смешки девушки, которая наконец может — после всех лет, когда она вкушала долг, ни разу не пожаловавшись на его горький вкус, — наслаждаться простыми радостями и желаниями обычной женщины.
Кунгас подошел к ней и обнял ее. Мгновение спустя, извиваясь как угорь, Шакунтала заставила его сесть на трон и устроилась у него на коленях. И там она и оставалась, на руках у человека, который охранял ее — раньше и снова в этот день — от всех ужасов мира. С того дня, как умер ее отец, и малва сделали ее сиротой, Кунгас ни разу не подвел ее. Ребенок находил успокоение у него на коленях, девушка — у него в объятиях, императрица — у него в сознании. Но женщина, наконец выпущенная из клетки, — только в его душе. А в ответ она давилась словами любви и благодарности, которые шептала между рыданиями. И даже Кунгас, когда гладил ее по волосам, не мог держать маску. Его лицо сейчас тоже было только лицом отца.
Дададжи начал двигаться к императрице, готовый разделить эти объятия. Но Ирина остановила его рукой.
— Не сейчас, Дададжи. Не сегодня.
Холкар обернулся, удивленный.
— Она захочет… я ей нужен…
Ирина покачала головой и улыбнулась.
— Ее желания и нужды могут подождать, Дададжи. Они достаточно хорошо удовлетворены, и на сегодня есть Кунгас. Он будет охранять ее в радости, точно так же как охранял в отчаянии. А сегодняшнюю ночь, Дададжи, ты должен посвятить себе.
Он нахмурился, поставленный в тупик. Ирина начала тянуть его к двери.
— Есть кое-кто, кого ты должен увидеть. Человек, которого ты искал с того дня, как потерял. Она уже должна ждать в твоих покоях.
К тому времени, как Ирина открыла дверь, Дададжи понял. К тому времени, как Ирина закрыла дверь, он уже ушел. Ирина только слышала его шаги, стучащие по коридору. На самом деле это было странно. Они звучали, как шаги молодого человека, бегущего как ветер.
Когда Ирина вернулась в свои покои, лампы уже зажгли. Ее слуги, знающие ее странные вкусы после месяцев работы на нее, приготовили стул, на котором она читала. Был готов и чай, в медном чайнике. К этому времени он подостыл, но Ирина любила как раз такой.
Как и всегда, ее слуги достали несколько книг из сундука и положили на стол рядом с лампой. Книги выбирались наугад женщинами, которые не могли прочитать названия. Ирина предпочитала, чтобы делалось именно так. Всегда было приятно посмотреть, что ей выбрали на вечер. Ирина любила сюрпризы.
Она села и сделала глоток чаю. Затем несколько минут взвешивала Платона против Гомера, Горация против Лукреция.
Никто из них не соответствовал ее настроению. Ее взгляд устремился на дверь в спальню. Прилив страсти обжег ее. Но она и от этого отмахнулась. Кунгас не придет этой ночью. И еще много ночей.
В этом знании присутствовало сожаление и расстройство, но никакой злобы или беспокойства. Ирина теперь знала своего мужчину. Она его не понимала, по крайней мере, не полностью. Возможно, не поймет никогда. Но она все-таки знала его и могла принять то, что не понимала. Та же самая упрямая целеустремленность, которая удерживала безграмотного у книг, неделя за неделей, какое-то время будет удерживать его от постели Ирины. До тех пор, пока императрица не выйдет замуж за своего героя и Кунгас не отдаст свою девочку мужчине, которого она выбрала. До тех пор Кунгас не будет считать, что выполнил свой долг.
Вот такой это человек. И таким он будет всегда. Ирина, сравнивая его в другими мужчинами, которых знала, была удовлетворена своим выбором.
Она встала и подошла к окну. Она ощутила бриз, насладилась звуком прибоя. Она поняла, что счастлива. Так счастлива, как никогда раньше. Это понимание принесло с собой понимание ее настроения. И новое огорчение.
Она рассмеялась.
— О, черт побери! Где ты, Антонина? Я хочу напиться до потери сознания!
Глава 26
Аравийский берег.
Осень 532 года н.э.
— Как я могла быть такой глупой? — спрашивала Антонина, гневно глядя через палубное ограждение кормы флагманского корабля. Она яростно терла лицо, словно могла выжать расстройство голой силой. — Я должна была знать, что они последуют за нами. Жадные ублюдки! Нас должны были заметить, после того как мы окажемся в пределах видимости с земли. Есть только одна очевидная причина, почему военно-морской флот Аксумского царства пойдет вдоль южного берега Аравии — мы собираемся где-то ограбить малва. Проклятые поедатели падали!
Вахси, который стоял рядом с ней, смотрел таким же гневным взглядом. Даже на лице Усанаса, с другой ее стороны, полностью отсутствовал юмор.
— Никто из нас об этом не подумал, Антонина. — Усанас повернул голову, словно искал отсутствующего человека на палубе военного корабля аксумитов. Что в некотором роде он и делал. — Жаль, здесь нет Гармата, — проворчал он. — Если кто-то и знает, как думает бандит, то это он. — Усанас показал на арабские суденышки, которые следовали за флотом Антонины. — Он мог бы придумать, как уговорить их убраться прочь.
— Сомневаюсь, — устало сказала Антонина. Она перестала тереть лицо и уставилась на небольшую армаду. Суденышки напоминали ей канюков31, которые следуют за стаей волков. — Проблема в том, Усанас, что они на самом деле не являются пиратами. Просто бедные рыбаки и бедуины, почувствовавшие шанс поживиться трофеями.
— Они нарушат все наши планы! — рявкнул Вахси. — Нам никак не сохранить наше путешествие в тайне, если за нами следует такой косяк гусей. При условии, что они просто не продадут информацию малва.
Антонина снова стала тереть лицо. На этот раз только одной рукой, медленно проводя по челюсти. Не осознавая, она частично имитировала любимый жест мужа, когда он находился в глубоких размышлениях.
— Может, и нет, — задумчиво сказала она. — Может… — Антонина посмотрела вверх, определяя время дня.
— Вскоре солнце сядет. — Она показала на небольшой залив по левому борту. — А мы сегодня ночью можем там спрятать флот? — спросила у Вахси.
Командующий сарвом Дакуэн быстро осмотрел залив.
— Конечно. Но зачем? Ты сказала, чтобы мы оставались вне пределов видимости с суши, после того как пройдем полпути от Хадрамаута32. Мы прошли. Мы должны уходить дальше в море. Следить, что остаемся за горизонтом в дневное время, пока не достигнем Ормузского пролива.
Антонина пожала плечами.
— Я хотела этого в целях секретности. А когда они следуют за нами… — она показала на флот суденышек. — Нет смысла. Мы также должны и их держать вне пределов видимости. Это невозможно сделать, не поговорив с ними. Поэтому я и хочу бросить якорь в заливе. Суденышки последуют за нами, и, думаю, я смогу провести с ними переговоры.
— Переговоры? — подавился Вахси. Антонина улыбнулась.
— Почему нет?
Вахси теперь гневно смотрел на нее.
— Ты сошла с ума? Неужели ты думаешь, что сможешь найти разумные доводы с этими… этими…
Его оборвал смех Усанаса. Смех и последовавшая за ним улыбка.
— Конечно, она это не думает, Вахси!
Высокий охотник улыбался маленькой римлянке, глядя на нее сверху вниз.
— Она не собирается взывать к их «разумности», парень. Просто к их жадности.
— Хорошо сказано, — пробормотала Антонина. И скромно улыбнулась Вахси. — Помнишь, я же — гений?
Конечно, переговоры с небольшой ордой арабских вождей и их помощников отняли много часов. У каждого маленького суденышка имелся своей независимый капитан, и у каждого из них было свое мнение. А часто — четыре или пять мнений.
— Мы не можем взобраться на борт этих огромных судов малва, — рявкнул один из бывших деревенских старейшин, который превратился в пиратского капитана. Он говорил медленно и делал множество ударений, чтобы Антонина все понимала. Она все еще не очень хорошо говорила на арабском. — Один раз, когда мы попытались… — он вскинул руки вверх. — Убили! Разбили! Вернулись только два корабля.
— Убили! Разбили! — послышался шум толпы.
Шатер, который Антонина приказала поставить на берегу, был заполнен арабскими вождями. Все они присоединились к возгласам, как греческий хор.
Антонина ответила улыбкой, достойной бандита.
— Предполагаю, это был корабль моего мужа.
Заявление вызвало мгновенную тишину. Семнадцать пар глаз-бусинок осматривали ее, подобно хорькам, изучающим курицу. За исключением того, что эта курица мгновение назад объявила о своем браке с птицей Рух33. Антонина кивнула на Усанаса. Охотник сидел на корточках в стороне, в углу шатра. Он находился там с тех пор, как начали заходить арабы. После одного беглого взгляда никто из них не обращал на него внимания. Очевидно, раб римской женщины был недостоин их внимания.
Усанас улыбнулся и лениво поднялся. Высокий охотник отвел руку назад и взял свое огромное копье. Затем, легко его подняв, стал быстро произносить предложения на беглом арабском. Антонина понимала только часть, но суть уловить было несложно.
На самом деле он говорил простые вещи.
— Да, это так, вы, шелудивые псы. Я тоже там был.
(Здесь двое из военачальников зашипели и попытались скрыться в гуще толпы. Никакого перевода не требовалось — они совершенно ясно понимали Усанаса.)
— Это было почти смешно — то, как вы, жалкие пираты-любители, разлетались во все стороны — те немногие из вас, кто все еще мог после того, как мы вспарывали вам животы, обезглавливали, лишали конечностей, и калечили, и резали, и рубили…
И так далее, и тому подобное. К счастью, Усанас закончил на радостной ноте.
— Поэтому давайте пропустим всю чушь о том, что можно и что нельзя сделать. Вы определенно не могли это сделать. Но никто вас и не просит. Мы выполним серьезную работу. А все, что от вас требуется, — это забрать трофеи.
Рыбаки-бандиты не оскорбились, выслушав мрачные насмешки Усанаса. Но их глубоко оскорбило его последнее заявление.
И снова у Антонины не возникло сложностей с интерпретацией сути их горячих замечаний.
— Что? Мы выглядим дураками? Почему вы станете делать всю опасную работу и позволите нам взять трофеи? — фырканье, фырканье. — Вы принимаете нас за идиотов?
Антонина решила вставить слово голосом женского разума.
— Никто не сказал, что вы получите все трофеи, вы, глупые болваны. Мы что, сами выглядим дураками?
Она повелительно показала на флот аксумских военных кораблей, которые стояли на якоре в заливе. Корабли хорошо просматривались в лунном свете, поскольку полы шатра были раздвинуты, чтобы мог залетать прохладный ветерок.
— Вот это, вы, необразованные болваны, то, что называется военными кораблями. Они также отличаются от ваших жалких каноэ, как лев от овцы. Вы знаете, что такое овца? Вам следует. Вы слишком часто их трахали, поскольку вы слишком уродливы, чтобы совратить женщину, и слишком неуклюжи, чтобы поймать ее.
Арабы громко расхохотались. Затем уселись поудобнее на пятках и приготовились к серьезному торгу. Ясно, что с римлянкой можно иметь дело. Она великолепно владеет оскорблениями, даже если и не очень хорошо знает язык, и говорит о деле. Но следует сделать скидки. В конце концов арабский все-таки — не ее язык.
Антонина хлопнула в ладоши, как школьная учительница, привлекающая внимание глупых и трудноуправляемых учеников. Арабы улыбнулись.
— Аксумские военные корабли вполне способны захватить суда малва. Проблема в том, что это — военные корабли. Недостаточно места со всеми солдатами, чтобы унести все трофеи. — Следующие слова Антонина произнесла медленно, чтобы тупицы смогли следить за ее простыми доводами. — Мы-возьмем-все-что-можем. Вы-возьмете-остальное. Вы-меня-поняли?
Подозрение вернулось, с полной силой.
— Почему ты предлагаешь нам благотворительность? Мы что, дураки? Капкан! Ловушка!
Один из них начал предупреждать товарищей, что предатели — римляне и аксумиты пытаются украсть их лодки, но его заставили замолчать хмурые лица. Это было оскорбительно для их ума. Арабы прекрасно знали, что аксумиты также заинтересованы в их латанных-перелатанных лодках, как в верблюжьем дерьме. Тем не менее…
— Почему?
— Мы воюем с малва, — последовал ответ Антонины. — Мы ударим по их охране и сопровождению, но мы не ищем трофеи как таковые. После того, как мы закончим, мы поплывем на восток, чтобы штурмовать крепость в Бароде. Сжечь ее дотла. Во время войны нужно перемещаться быстро. У нас не будет времени заниматься всей флотилией и проверять, что они полностью разбиты. Мы просто калечим их, берем, что можем, и быстро отправляемся в путь. Быстро. Вы с ними покончите.
Она откинулась назад, спокойно на них глядя. Как школьная учительница, удовлетворенная, что наконец донесла до учеников простой урок.
— С вашей помощью мы нанесем самый тяжелый удар по малва. С нашей помощью вы получаете много трофеев. Это сделка.
Потребовалось еще два часа. Но на самом деле это было нетрудно. Большая часть этого времени прошла в спорах по мелким деталям.
Арабы останутся вне пределов видимости земли, как и аксумиты. Они будут подчиняться приказам командующего флотилией. (Тут Антонина показала на Усанаса, а охотник начал точить копье.) Они не станут отклоняться, если увидят одинокий торговый корабль. И так далее, и тому подобное.
Эти люди знали хорошую сделку, когда ее видели. Даже если и не были гениями.
Осень 532 года н.э.
— Как я могла быть такой глупой? — спрашивала Антонина, гневно глядя через палубное ограждение кормы флагманского корабля. Она яростно терла лицо, словно могла выжать расстройство голой силой. — Я должна была знать, что они последуют за нами. Жадные ублюдки! Нас должны были заметить, после того как мы окажемся в пределах видимости с земли. Есть только одна очевидная причина, почему военно-морской флот Аксумского царства пойдет вдоль южного берега Аравии — мы собираемся где-то ограбить малва. Проклятые поедатели падали!
Вахси, который стоял рядом с ней, смотрел таким же гневным взглядом. Даже на лице Усанаса, с другой ее стороны, полностью отсутствовал юмор.
— Никто из нас об этом не подумал, Антонина. — Усанас повернул голову, словно искал отсутствующего человека на палубе военного корабля аксумитов. Что в некотором роде он и делал. — Жаль, здесь нет Гармата, — проворчал он. — Если кто-то и знает, как думает бандит, то это он. — Усанас показал на арабские суденышки, которые следовали за флотом Антонины. — Он мог бы придумать, как уговорить их убраться прочь.
— Сомневаюсь, — устало сказала Антонина. Она перестала тереть лицо и уставилась на небольшую армаду. Суденышки напоминали ей канюков31, которые следуют за стаей волков. — Проблема в том, Усанас, что они на самом деле не являются пиратами. Просто бедные рыбаки и бедуины, почувствовавшие шанс поживиться трофеями.
— Они нарушат все наши планы! — рявкнул Вахси. — Нам никак не сохранить наше путешествие в тайне, если за нами следует такой косяк гусей. При условии, что они просто не продадут информацию малва.
Антонина снова стала тереть лицо. На этот раз только одной рукой, медленно проводя по челюсти. Не осознавая, она частично имитировала любимый жест мужа, когда он находился в глубоких размышлениях.
— Может, и нет, — задумчиво сказала она. — Может… — Антонина посмотрела вверх, определяя время дня.
— Вскоре солнце сядет. — Она показала на небольшой залив по левому борту. — А мы сегодня ночью можем там спрятать флот? — спросила у Вахси.
Командующий сарвом Дакуэн быстро осмотрел залив.
— Конечно. Но зачем? Ты сказала, чтобы мы оставались вне пределов видимости с суши, после того как пройдем полпути от Хадрамаута32. Мы прошли. Мы должны уходить дальше в море. Следить, что остаемся за горизонтом в дневное время, пока не достигнем Ормузского пролива.
Антонина пожала плечами.
— Я хотела этого в целях секретности. А когда они следуют за нами… — она показала на флот суденышек. — Нет смысла. Мы также должны и их держать вне пределов видимости. Это невозможно сделать, не поговорив с ними. Поэтому я и хочу бросить якорь в заливе. Суденышки последуют за нами, и, думаю, я смогу провести с ними переговоры.
— Переговоры? — подавился Вахси. Антонина улыбнулась.
— Почему нет?
Вахси теперь гневно смотрел на нее.
— Ты сошла с ума? Неужели ты думаешь, что сможешь найти разумные доводы с этими… этими…
Его оборвал смех Усанаса. Смех и последовавшая за ним улыбка.
— Конечно, она это не думает, Вахси!
Высокий охотник улыбался маленькой римлянке, глядя на нее сверху вниз.
— Она не собирается взывать к их «разумности», парень. Просто к их жадности.
— Хорошо сказано, — пробормотала Антонина. И скромно улыбнулась Вахси. — Помнишь, я же — гений?
Конечно, переговоры с небольшой ордой арабских вождей и их помощников отняли много часов. У каждого маленького суденышка имелся своей независимый капитан, и у каждого из них было свое мнение. А часто — четыре или пять мнений.
— Мы не можем взобраться на борт этих огромных судов малва, — рявкнул один из бывших деревенских старейшин, который превратился в пиратского капитана. Он говорил медленно и делал множество ударений, чтобы Антонина все понимала. Она все еще не очень хорошо говорила на арабском. — Один раз, когда мы попытались… — он вскинул руки вверх. — Убили! Разбили! Вернулись только два корабля.
— Убили! Разбили! — послышался шум толпы.
Шатер, который Антонина приказала поставить на берегу, был заполнен арабскими вождями. Все они присоединились к возгласам, как греческий хор.
Антонина ответила улыбкой, достойной бандита.
— Предполагаю, это был корабль моего мужа.
Заявление вызвало мгновенную тишину. Семнадцать пар глаз-бусинок осматривали ее, подобно хорькам, изучающим курицу. За исключением того, что эта курица мгновение назад объявила о своем браке с птицей Рух33. Антонина кивнула на Усанаса. Охотник сидел на корточках в стороне, в углу шатра. Он находился там с тех пор, как начали заходить арабы. После одного беглого взгляда никто из них не обращал на него внимания. Очевидно, раб римской женщины был недостоин их внимания.
Усанас улыбнулся и лениво поднялся. Высокий охотник отвел руку назад и взял свое огромное копье. Затем, легко его подняв, стал быстро произносить предложения на беглом арабском. Антонина понимала только часть, но суть уловить было несложно.
На самом деле он говорил простые вещи.
— Да, это так, вы, шелудивые псы. Я тоже там был.
(Здесь двое из военачальников зашипели и попытались скрыться в гуще толпы. Никакого перевода не требовалось — они совершенно ясно понимали Усанаса.)
— Это было почти смешно — то, как вы, жалкие пираты-любители, разлетались во все стороны — те немногие из вас, кто все еще мог после того, как мы вспарывали вам животы, обезглавливали, лишали конечностей, и калечили, и резали, и рубили…
И так далее, и тому подобное. К счастью, Усанас закончил на радостной ноте.
— Поэтому давайте пропустим всю чушь о том, что можно и что нельзя сделать. Вы определенно не могли это сделать. Но никто вас и не просит. Мы выполним серьезную работу. А все, что от вас требуется, — это забрать трофеи.
Рыбаки-бандиты не оскорбились, выслушав мрачные насмешки Усанаса. Но их глубоко оскорбило его последнее заявление.
И снова у Антонины не возникло сложностей с интерпретацией сути их горячих замечаний.
— Что? Мы выглядим дураками? Почему вы станете делать всю опасную работу и позволите нам взять трофеи? — фырканье, фырканье. — Вы принимаете нас за идиотов?
Антонина решила вставить слово голосом женского разума.
— Никто не сказал, что вы получите все трофеи, вы, глупые болваны. Мы что, сами выглядим дураками?
Она повелительно показала на флот аксумских военных кораблей, которые стояли на якоре в заливе. Корабли хорошо просматривались в лунном свете, поскольку полы шатра были раздвинуты, чтобы мог залетать прохладный ветерок.
— Вот это, вы, необразованные болваны, то, что называется военными кораблями. Они также отличаются от ваших жалких каноэ, как лев от овцы. Вы знаете, что такое овца? Вам следует. Вы слишком часто их трахали, поскольку вы слишком уродливы, чтобы совратить женщину, и слишком неуклюжи, чтобы поймать ее.
Арабы громко расхохотались. Затем уселись поудобнее на пятках и приготовились к серьезному торгу. Ясно, что с римлянкой можно иметь дело. Она великолепно владеет оскорблениями, даже если и не очень хорошо знает язык, и говорит о деле. Но следует сделать скидки. В конце концов арабский все-таки — не ее язык.
Антонина хлопнула в ладоши, как школьная учительница, привлекающая внимание глупых и трудноуправляемых учеников. Арабы улыбнулись.
— Аксумские военные корабли вполне способны захватить суда малва. Проблема в том, что это — военные корабли. Недостаточно места со всеми солдатами, чтобы унести все трофеи. — Следующие слова Антонина произнесла медленно, чтобы тупицы смогли следить за ее простыми доводами. — Мы-возьмем-все-что-можем. Вы-возьмете-остальное. Вы-меня-поняли?
Подозрение вернулось, с полной силой.
— Почему ты предлагаешь нам благотворительность? Мы что, дураки? Капкан! Ловушка!
Один из них начал предупреждать товарищей, что предатели — римляне и аксумиты пытаются украсть их лодки, но его заставили замолчать хмурые лица. Это было оскорбительно для их ума. Арабы прекрасно знали, что аксумиты также заинтересованы в их латанных-перелатанных лодках, как в верблюжьем дерьме. Тем не менее…
— Почему?
— Мы воюем с малва, — последовал ответ Антонины. — Мы ударим по их охране и сопровождению, но мы не ищем трофеи как таковые. После того, как мы закончим, мы поплывем на восток, чтобы штурмовать крепость в Бароде. Сжечь ее дотла. Во время войны нужно перемещаться быстро. У нас не будет времени заниматься всей флотилией и проверять, что они полностью разбиты. Мы просто калечим их, берем, что можем, и быстро отправляемся в путь. Быстро. Вы с ними покончите.
Она откинулась назад, спокойно на них глядя. Как школьная учительница, удовлетворенная, что наконец донесла до учеников простой урок.
— С вашей помощью мы нанесем самый тяжелый удар по малва. С нашей помощью вы получаете много трофеев. Это сделка.
Потребовалось еще два часа. Но на самом деле это было нетрудно. Большая часть этого времени прошла в спорах по мелким деталям.
Арабы останутся вне пределов видимости земли, как и аксумиты. Они будут подчиняться приказам командующего флотилией. (Тут Антонина показала на Усанаса, а охотник начал точить копье.) Они не станут отклоняться, если увидят одинокий торговый корабль. И так далее, и тому подобное.
Эти люди знали хорошую сделку, когда ее видели. Даже если и не были гениями.
Глава 27
Тигр.
Осень 532 года н.э.
— Ты кажешься несчастным, Шанга, — заметил Дамодара. — Почему?
Господин из малва остановил коня на склоне рядом с царем раджпутов. Дамодара показал на заливной луг под ними. Была четко видна большая река в нескольких милях, которая, медленно извиваясь, несла свои воды к морю.
— Я думал, ты обрадуешься при виде Тигра. Наконец-то.
Рана Шанга потер шрам на левой щеке. Затем, поняв, что делает, отдернул руку. Он — царь Раджпутаны. Полученные в битве шрамы следует с достоинством игнорировать.
Все еще хмурясь, Шанга повернулся в седле и уставился назад на горы. Пики горной системы Загрос маячили за ними, как несчастливые гиганты. Они тоже казались обеспокоенными.
— Что-то не так, — пробормотал он.
Шанга снова повернулся и посмотрел вниз по склону перед ними. Территория была усыпана кавалеристами-раджпутами. Каждое кавалерийское подразделение сопровождалось следопытом-патаном, но присутствие следопытов казалось излишним. Огромный след, оставленный римской армией, не пропустил бы и слепой. Десять тысяч лошадей и столько же вьючных мулов разрывают почву, как плуг Титана.
— Почему ты это говоришь? — спросил Дамодара. — Тебя беспокоит, что наши высланные вперед разведчики все еще не добрались до Велисария? — Господин из малва пожал плечами. — Я не нахожу это странным. После того как Велисарий принял решение отступать в Месопотамию, у него имелись все основания двигаться так быстро, как он только мог. Мы, с другой стороны, двигались осторожно и медленно. Ведь он вполне мог устроить засаду.
Дамодара показал на заливной луг и провел рукой по широкой дуге.
— Нет способа устроить засаду здесь, Рана Шанга. Эта земля плоская, как доска. Просматривается на несколько миль.
Командующий из малва сел в седле поудобнее.
— Да, мы не знаем, где он. Ктесифон. Скорее, Пероз-Шапур. Может, где-то еще. Но в том, что он в долине, нельзя сомневаться. Едва ли можно оставить более четкий след.
Губы Шанги искривились.
— Нет, нельзя. И именно это меня и беспокоит. — Он снова повернулся в седле и уставился назад на горы. — По моему опыту, господин Дамодара, Велисария следует больше всего бояться, когда его действия кажутся наиболее очевидными.
Дамодара на мгновение почувствовал раздражение от упрямой мрачности Шанги, но подавил его. Он научился не отмахиваться от предчувствий Шанги. Царь раджпутов, несмотря на все аристократические атрибуты, обладал боевыми инстинктами дикого зверя. Человек был бесстрашным, как тигр, но без претензий тигра на верховодство.
Дамодара чуть не рассмеялся от образа, который пришел ему на ум. Мышь размером с тигра, с клыками и когтями тигра, с хмурящимся лицом Шанги. Яростное беспокойство, тревожная смелость.
Шанга все еще смотрел на горы.
— Я не могу не вспомнить еще один след, оставленный Велисарием, — сказал он медленно. И легко дернул головой, показывая на заливной луг внизу. — Точно такой же очевидный, как этот.
Он повернул голову к Дамодаре.
— Я хотел бы получить твое разрешение пройтись назад по нашим следам. Мне потребуется несколько следопытов-патанов и люди из моего клана. Ты можешь отпустить пятьсот кавалеристов на две недели.
Впервые легкая улыбка появилась на лице Шанги.
— Несмотря ни на что, я думаю, тебе не нужно бояться засады. — Улыбка исчезла. — У меня есть чувство, что Велисарий охотится за большей дичью, чем мы.
Хмурясь от удивления, Дамодара кивнул на юг.
— Единственная большая, чем мы, дичь — это армия Великой Госпожи Холи.
Господин из малва в присутствии Шанги не притворялся, что Великая Госпожа Холи просто сопровождает основную силу империи малва в Месопотамии. Шанга, как и Дамодара, знал, что «Великая Госпожа Холи» — это только человеческая оболочка. Внутри тела старой женщины находилась божественная сущность из будущего по имени Линк. Линк, и только Линк, командовал той огромной армией.
— В той армии более ста пятидесяти тысяч человек, Рана Шанга, — возразил Дамодара. — Уже сейчас они оставили укрепления Харка и маршируют на север вдоль по Евфрату, и им нечего бояться Велисария. Военный гений он или нет, армия этого человека слишком мала, чтобы им угрожать.
Шанга пожал плечами.
— Я не претендую на то, что у меня есть какие-то ответы, господин Дамодара. Я почти уверен, что это, — он показал на след, оставленный римской армией, — ножевой порез на копыте лошади34.
Дамодара не понял последнее замечание, но не стал требовать объяснений от Шанги. Но и не стал отказывать в разрешении. Зачем ему? На открытой местности в долине Велисарий не представлял реальной угрозы его армии. Дамодара мог позволить себе на две недели отказаться от услуг Раны Шанги и пятисот кавалеристов-раджпутов.
— Очень хорошо, — сказал Дамодара, сделал паузу и потер поясницу. — Вероятно, так даже лучше. Армия устала. Пока тебя нет, мы встанем лагерем у Тигра. После шести месяцев кампаний солдаты могут позволить себе отдохнуть.
Осень 532 года н.э.
— Ты кажешься несчастным, Шанга, — заметил Дамодара. — Почему?
Господин из малва остановил коня на склоне рядом с царем раджпутов. Дамодара показал на заливной луг под ними. Была четко видна большая река в нескольких милях, которая, медленно извиваясь, несла свои воды к морю.
— Я думал, ты обрадуешься при виде Тигра. Наконец-то.
Рана Шанга потер шрам на левой щеке. Затем, поняв, что делает, отдернул руку. Он — царь Раджпутаны. Полученные в битве шрамы следует с достоинством игнорировать.
Все еще хмурясь, Шанга повернулся в седле и уставился назад на горы. Пики горной системы Загрос маячили за ними, как несчастливые гиганты. Они тоже казались обеспокоенными.
— Что-то не так, — пробормотал он.
Шанга снова повернулся и посмотрел вниз по склону перед ними. Территория была усыпана кавалеристами-раджпутами. Каждое кавалерийское подразделение сопровождалось следопытом-патаном, но присутствие следопытов казалось излишним. Огромный след, оставленный римской армией, не пропустил бы и слепой. Десять тысяч лошадей и столько же вьючных мулов разрывают почву, как плуг Титана.
— Почему ты это говоришь? — спросил Дамодара. — Тебя беспокоит, что наши высланные вперед разведчики все еще не добрались до Велисария? — Господин из малва пожал плечами. — Я не нахожу это странным. После того как Велисарий принял решение отступать в Месопотамию, у него имелись все основания двигаться так быстро, как он только мог. Мы, с другой стороны, двигались осторожно и медленно. Ведь он вполне мог устроить засаду.
Дамодара показал на заливной луг и провел рукой по широкой дуге.
— Нет способа устроить засаду здесь, Рана Шанга. Эта земля плоская, как доска. Просматривается на несколько миль.
Командующий из малва сел в седле поудобнее.
— Да, мы не знаем, где он. Ктесифон. Скорее, Пероз-Шапур. Может, где-то еще. Но в том, что он в долине, нельзя сомневаться. Едва ли можно оставить более четкий след.
Губы Шанги искривились.
— Нет, нельзя. И именно это меня и беспокоит. — Он снова повернулся в седле и уставился назад на горы. — По моему опыту, господин Дамодара, Велисария следует больше всего бояться, когда его действия кажутся наиболее очевидными.
Дамодара на мгновение почувствовал раздражение от упрямой мрачности Шанги, но подавил его. Он научился не отмахиваться от предчувствий Шанги. Царь раджпутов, несмотря на все аристократические атрибуты, обладал боевыми инстинктами дикого зверя. Человек был бесстрашным, как тигр, но без претензий тигра на верховодство.
Дамодара чуть не рассмеялся от образа, который пришел ему на ум. Мышь размером с тигра, с клыками и когтями тигра, с хмурящимся лицом Шанги. Яростное беспокойство, тревожная смелость.
Шанга все еще смотрел на горы.
— Я не могу не вспомнить еще один след, оставленный Велисарием, — сказал он медленно. И легко дернул головой, показывая на заливной луг внизу. — Точно такой же очевидный, как этот.
Он повернул голову к Дамодаре.
— Я хотел бы получить твое разрешение пройтись назад по нашим следам. Мне потребуется несколько следопытов-патанов и люди из моего клана. Ты можешь отпустить пятьсот кавалеристов на две недели.
Впервые легкая улыбка появилась на лице Шанги.
— Несмотря ни на что, я думаю, тебе не нужно бояться засады. — Улыбка исчезла. — У меня есть чувство, что Велисарий охотится за большей дичью, чем мы.
Хмурясь от удивления, Дамодара кивнул на юг.
— Единственная большая, чем мы, дичь — это армия Великой Госпожи Холи.
Господин из малва в присутствии Шанги не притворялся, что Великая Госпожа Холи просто сопровождает основную силу империи малва в Месопотамии. Шанга, как и Дамодара, знал, что «Великая Госпожа Холи» — это только человеческая оболочка. Внутри тела старой женщины находилась божественная сущность из будущего по имени Линк. Линк, и только Линк, командовал той огромной армией.
— В той армии более ста пятидесяти тысяч человек, Рана Шанга, — возразил Дамодара. — Уже сейчас они оставили укрепления Харка и маршируют на север вдоль по Евфрату, и им нечего бояться Велисария. Военный гений он или нет, армия этого человека слишком мала, чтобы им угрожать.
Шанга пожал плечами.
— Я не претендую на то, что у меня есть какие-то ответы, господин Дамодара. Я почти уверен, что это, — он показал на след, оставленный римской армией, — ножевой порез на копыте лошади34.
Дамодара не понял последнее замечание, но не стал требовать объяснений от Шанги. Но и не стал отказывать в разрешении. Зачем ему? На открытой местности в долине Велисарий не представлял реальной угрозы его армии. Дамодара мог позволить себе на две недели отказаться от услуг Раны Шанги и пятисот кавалеристов-раджпутов.
— Очень хорошо, — сказал Дамодара, сделал паузу и потер поясницу. — Вероятно, так даже лучше. Армия устала. Пока тебя нет, мы встанем лагерем у Тигра. После шести месяцев кампаний солдаты могут позволить себе отдохнуть.
Глава 28
Ормузский пролив.
Осень 532 года н.э.
Вначале Вахси отнесся к делу скептически. Но к тому времени, как флотилия достигла Ормузского пролива, даже он не сомневался, что арабы не выдадут секрет.
— По крайней мере до тех пор, пока не обнаружат, что с ними сыграли шутку, — сказал он Антонине.
Командующий сарвом Дакуэн прижался плечами к главной мачте и терся ими об нее, чтобы избавиться от зуда. То кошачье удовольствие, которое он, казалось, получал от трения, плохо вязалось с несчастливой гримасой на его лице.
Вахси пребывал в мрачном настроении с начала экспедиции. Как и Маврикий, Вахси смотрел на «хитрые планы» с предубеждением — в особенности на планы, которые зависели от правильного расчета времени и секретности. Синхронизация — миф; и камни болтают; и ничто никогда не срабатывает, как должно. Это для Вахси, как и для Маврикия, было триединой истиной.
— Наверное, на самом деле не имеет значения, — проворчал он мрачно. — В любом случае, я уверен: половину толпы, которая наблюдала за нашим отплытием из Асэба, составляли агенты малва.
— Пожалуйста, Вахси! — запротестовала Антонина. И улыбнулась: — Ты преувеличиваешь. Не больше трети толпы, в самом худшем случае.
Вахси нахмурился еще сильнее. Антонина вздохнула и решительно произнесла:
— Вахси, они видели, как мы отплывали на север. Везли Когорту Феодоры назад, в Египет.
— Они не поверят…
— Конечно, нет! — рявкнула Антонина. — Именно поэтому я заставила своих сирийцев весело болтать на рынках, что у нас есть тайный план выгрузиться в Аиле и маршировать в Месопотамию. Малва будут искать правду под иллюзией, и это должно их удовлетворить. В особенности, когда они увидят Ашота и его катафрактов — и всю Когорту за исключением пушечных расчетов — сходящих на берег с кораблей и марширующих внутрь материка. — Она захихикала. — Кутина также выглядела идеально в той бесстыдной копии моей бесстыдной кирасы.
Вахси все еще хмурился. Антонина снова вздохнула. Теперь в раздражении и выведенная из себя добавила:
— Неужели ты в самом деле думаешь, что шпионы малва в Аиле собираются сверять данные со шпионами малва на другом берегу Красного моря, чтобы проверить, сошлось у них количество кораблей в огромной флотилии или нет? Неужели ты в самом деле думаешь, что кто-то видел, как двенадцать кораблей поворачивали после спускания темноты и плыли назад? Неужели ты в самом деле думаешь, что агенты малва могут видеть в темноте? Мы находились вне видимости земли, когда проходили мимо Асэба, и мы оставались вне пределов видимости, пока не добрались до Хадрамаута. — Она завершила твердо: — Единственными, кто нас заметил, были арабские рыбаки с побережья, а теперь они с нами.
Вахси было нечего возразить. Но у него все равно оставалось упрямое выражение лица.
Прислонившийся к палубному ограждению поблизости Усанас внимательно слушал разговор. Когда он заговорил, его лицо выглядело серьезнее, чем обычно.
— Тем не менее, Антонина, Вахси поднял важный вопрос, — Усанас рукой показал на флотилию суденышек, которые следовали за аксумскими боевыми кораблями. — Что они сделают после того, как обнаружат обман?
Антонина пожала плечами.
— Представляю, что будут очень мной недовольны. И что? Маловероятно, что они атакуют нас. Эти потрепанные, искусанные блохами бандиты не посмеют атаковать как аксумские военные корабли, так и корабли малва.
Вахси прекратил тереться плечами о мачту и встал прямо. Он положил руки на бедра, повернулся и гневно посмотрел на арабские суденышки.
— Я скажу тебе, что они сделают, Антонина. Они будут такими же ворчливыми и недовольными, как такое же количество верблюдов. И начнут искать, что бы получить за эти безветренные дни, когда они сидели на веслах. Этого не случится, пока мы не окажемся почти в Харке. Жадные ублюдки будут надеяться, до последней минуты, что флотилия малва, которую ты им обещала, находится прямо за горизонтом. Но к тому времени, как они поймут, что нет никакой флотилии малва и никогда не было, они также поймут, что ты на самом деле планируешь сделать. Они выйдут на берег и отправятся искать первых же малва, которым можно будет продать информацию.
Он повернулся назад к Антонине и склонил голову.
— Разве я не прав? — спросил. Она ответила веселой улыбкой.
— Да. Да, прав. И что тогда?
За ее вопросом последовало молчание. Внезапно Усанас расхохотался.
Осень 532 года н.э.
Вначале Вахси отнесся к делу скептически. Но к тому времени, как флотилия достигла Ормузского пролива, даже он не сомневался, что арабы не выдадут секрет.
— По крайней мере до тех пор, пока не обнаружат, что с ними сыграли шутку, — сказал он Антонине.
Командующий сарвом Дакуэн прижался плечами к главной мачте и терся ими об нее, чтобы избавиться от зуда. То кошачье удовольствие, которое он, казалось, получал от трения, плохо вязалось с несчастливой гримасой на его лице.
Вахси пребывал в мрачном настроении с начала экспедиции. Как и Маврикий, Вахси смотрел на «хитрые планы» с предубеждением — в особенности на планы, которые зависели от правильного расчета времени и секретности. Синхронизация — миф; и камни болтают; и ничто никогда не срабатывает, как должно. Это для Вахси, как и для Маврикия, было триединой истиной.
— Наверное, на самом деле не имеет значения, — проворчал он мрачно. — В любом случае, я уверен: половину толпы, которая наблюдала за нашим отплытием из Асэба, составляли агенты малва.
— Пожалуйста, Вахси! — запротестовала Антонина. И улыбнулась: — Ты преувеличиваешь. Не больше трети толпы, в самом худшем случае.
Вахси нахмурился еще сильнее. Антонина вздохнула и решительно произнесла:
— Вахси, они видели, как мы отплывали на север. Везли Когорту Феодоры назад, в Египет.
— Они не поверят…
— Конечно, нет! — рявкнула Антонина. — Именно поэтому я заставила своих сирийцев весело болтать на рынках, что у нас есть тайный план выгрузиться в Аиле и маршировать в Месопотамию. Малва будут искать правду под иллюзией, и это должно их удовлетворить. В особенности, когда они увидят Ашота и его катафрактов — и всю Когорту за исключением пушечных расчетов — сходящих на берег с кораблей и марширующих внутрь материка. — Она захихикала. — Кутина также выглядела идеально в той бесстыдной копии моей бесстыдной кирасы.
Вахси все еще хмурился. Антонина снова вздохнула. Теперь в раздражении и выведенная из себя добавила:
— Неужели ты в самом деле думаешь, что шпионы малва в Аиле собираются сверять данные со шпионами малва на другом берегу Красного моря, чтобы проверить, сошлось у них количество кораблей в огромной флотилии или нет? Неужели ты в самом деле думаешь, что кто-то видел, как двенадцать кораблей поворачивали после спускания темноты и плыли назад? Неужели ты в самом деле думаешь, что агенты малва могут видеть в темноте? Мы находились вне видимости земли, когда проходили мимо Асэба, и мы оставались вне пределов видимости, пока не добрались до Хадрамаута. — Она завершила твердо: — Единственными, кто нас заметил, были арабские рыбаки с побережья, а теперь они с нами.
Вахси было нечего возразить. Но у него все равно оставалось упрямое выражение лица.
Прислонившийся к палубному ограждению поблизости Усанас внимательно слушал разговор. Когда он заговорил, его лицо выглядело серьезнее, чем обычно.
— Тем не менее, Антонина, Вахси поднял важный вопрос, — Усанас рукой показал на флотилию суденышек, которые следовали за аксумскими боевыми кораблями. — Что они сделают после того, как обнаружат обман?
Антонина пожала плечами.
— Представляю, что будут очень мной недовольны. И что? Маловероятно, что они атакуют нас. Эти потрепанные, искусанные блохами бандиты не посмеют атаковать как аксумские военные корабли, так и корабли малва.
Вахси прекратил тереться плечами о мачту и встал прямо. Он положил руки на бедра, повернулся и гневно посмотрел на арабские суденышки.
— Я скажу тебе, что они сделают, Антонина. Они будут такими же ворчливыми и недовольными, как такое же количество верблюдов. И начнут искать, что бы получить за эти безветренные дни, когда они сидели на веслах. Этого не случится, пока мы не окажемся почти в Харке. Жадные ублюдки будут надеяться, до последней минуты, что флотилия малва, которую ты им обещала, находится прямо за горизонтом. Но к тому времени, как они поймут, что нет никакой флотилии малва и никогда не было, они также поймут, что ты на самом деле планируешь сделать. Они выйдут на берег и отправятся искать первых же малва, которым можно будет продать информацию.
Он повернулся назад к Антонине и склонил голову.
— Разве я не прав? — спросил. Она ответила веселой улыбкой.
— Да. Да, прав. И что тогда?
За ее вопросом последовало молчание. Внезапно Усанас расхохотался.