Страница:
— Я никогда не сомневалась в том, что ты способен на насилие, — пробормотала Элиза, отчаянно дрожа.
Он пробормотал нетерпеливое проклятие, но что-то в ее глазах заставило Брайана удержаться от дальнейших замечаний. Эти широко раскрытые глаза смотрели на него, блестящие, как хрусталь, чистые, как аквамариновые воды ручья, текущего мимо них. Он почувствовал, как она потрясена, увидел боль, исказившую тонкие черты. Кто она такая, внезапно удивился Брайан. Гордая и умная красавица, какой считает ее Маршалл? Потрясенная и отчаявшаяся от потери и всего произошедшего? Или коварное существо, достаточно умное, чтобы использовать свою красоту в корыстных целях? Она по-прежнему отрицала, что пыталась отравить его. Боже, но ведь он действительно был отравлен в ее доме!
Он вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Как часто одна маленькая ошибка разрастается в целое дерево, а потом превращается в лес обманов и недомолвок. Она была влюблена в Перси Монтегю, да и теперь любила его, а этот ублюдок смертельно оскорбил ее, не желая поступиться своими представлениями. По иронии судьбы Перси все равно придется стать мужем женщины, которая когда-то принадлежала Брайану. Но, поскольку Перси отказался жениться на Элизе, она получила богатство, о котором не могла и мечтать. Будучи циником по натуре, Брайан не сомневался, что Перси без труда смирится со своим браком. После Изабель де Клер, а теперь и Элизы Гвинет была самой богатой наследницей в стране.
Брайан прикрыл глаза. Элиза не ошиблась: всего две ночи назад он был у Гвинет, ощущал ее обволакивающее тепло, наслаждался ее смехом, ее любовью. А теперь…
Боль, сожаление, раскаяние — все смешалось в его голове и сердце. Он представлял себе радостную жизнь. Ему, как рыцарю, придется участвовать в походах, но у него будет дом, в который всегда можно вернуться. Приветливый дом, любящая жена, живо и радостно встречающая его на пороге…
Но вместо Гвинет он получил в жены эту фурию. Он так и не научится предвидеть, что она замышляет, никогда не сможет есть или пить в собственном доме, не испытывая опасений…
«Она принесла мне не только Монтуа, но и половину Корнуолла», — напомнил себе Брайан. И несмотря ни на что, он не мог забыть ту ночь, с которой все началось. Ночь, за время которой Элиза околдовала его. Как тонкий аромат, воспоминания преследовали его, дразнили, заставляли желать большего, как мальчишку, который впервые попробовал меда и жаждал вновь ощутить его вкус…
Брайан открыл глаза и вздохнул, увидев, что Элиза вновь смотрит на него враждебно и упрямо.
— Элиза, Ричард объявил о своем решении. Теперь нам придется решать, чем станет наша жизнь — адом или раем.
Его голос был таким мягким, тихим. В индиговых глазах светилось сочувствие. Облако открыло солнце, и внезапный блеск ослепил Элизу. Она обнаружила, что пытается понять, каким может быть этот человек, когда становится нежным. Интересно, как он прикасался к Гвинет? Неужели ошеломлял своими ласками? И улыбался без насмешки, слушая ее шепот?
Блеск превратился в жар, который прошел по ее спине, унося холод воды, окружающей ее. Значит, он не всегда бывает суровым и жестоким? Значит, он мог смеяться от наслаждения, шептал ласковые слова, когда… обнимал Гвинет? Неужели он не всегда бывает твердым и резким, как лезвие меча, но иногда становится уязвимым, доверчивым, нежным?
Элиза сглотнула, отгоняя от себя эти мысли. Она не станет ждать ласки и нежности или просто доброго отношения от этого человека. Он останется для нее загадкой, как и она для него. Но может быть… может, в его словах нет ничего угрожающего, их можно оправдать той бедой, причиной которой стала она, Элиза.
— Брайан, прошу тебя, если мы оба пойдем к Ричарду…
— Я не пойду к нему, Элиза.
— Но почему? — воскликнула она, и горечь подобно желчи прихлынула к ее горлу. — Земли, земли и титулы — вот с чем ты способен думать! — выкрикнула она.
Его челюсти сжались, но ответил он таким же тихим и усталым голосом:
— Не торопись обвинять меня в желании получить свое, место в мире. Я провел полжизни, борясь за земли — и всегда за чужие. Ты родилась богатой, герцогиня. Не забывай того, что мне пришлось долго и упорно трудиться, чтобы получите свою долю.
— Мне нет до этого дела! Монтуа мое.
Он грустно вздохнул.
— А теперь, герцогиня, еще и половина Корнуолла — причем благодаря мне. Разве ты не чувствуешь хоть какую-то благодарность?
— Благодарность? Нет! Я не стремилась заполучить «половину Корнуолла»! — Она отчаянно огляделась, желая вырваться из его рук и выйти из воды, которая холодила все тело, кроме мест, где касались ее руки Брайана. Там кожа словно горела.
— Брайан… — вновь начала она, надеясь хоть что-нибудь спасти. Для этого ей надлежало подобрать разумные слова. — Брайан, титулы и земли на Корнуолле стоят гораздо большего, чем Монтуа. Они достанутся тебе! Мы можем послушаться Ричарда, можем пожениться, но затем разойтись по обоюдному согласию. Я вернусь в Монтуа, ты отправишься в поместье на Корнуолле! Мы оба понимаем, что навсегда останемся самыми заклятыми врагами, что нам нет смысла жить рядом постоянной вражде…
— Забудь об этом!
Слова застыли у Элизы на языке. В глазах Брайана не оста лось и следа мягкости и нежности. Глаза темнели с угрожающей быстротой: синий цвет сменился индиго, а тот — черным. Бронзовая кожа плотно обтянула скулы, челюсти твердо сжались. Жар его прикосновения резко контрастировал с холодом воды.
— Но почему? — прошептала Элиза.
— Герцогиня, не меньше, чем земли, я хочу иметь законных наследников, которым оставлю все богатство, заработанное тяжким трудом. А законных наследников можно иметь только от законной жены.
Элиза прикрыла глаза, не в силах сдержать дрожь отвращения, которая пробежала по ее телу.
— Если ты находишь меня столь отвратительным, мне жаль, — холодно заметил Брайан. — Мне бы не хотелось проводить ночи в битвах. Но если ты предпочитаешь это, Элиза, я согласен.
Она зажмурилась еще сильнее. Нет, этого не будет, решила она. На этот раз она не чувствовала ни злобы, ни желания мстить — просто решимость и страх. Она не смирится с такой жизнью. Она не станет его собственностью, запертой в поместье, готовой угождать ему, когда он только пожелает, молчаливо и смиренно исполнять его приказания и провожать в походы на войну или к другим женщинам. Этого она не стала бы делать ни для одного мужчины.
Тем более для Стеда. Она ненавидела его за то, что Стед не верил ни одному ее слову, ненавидела за то, что он сделал с ней, и за то, что думал о ней.
Он был готов простить ее, а ей нужен был мир, но не на условиях быть собственностью Стеда.
— А ты не боишься жениться на мне? — холодно спросила она.
— Боюсь?
— Ты говоришь, что однажды я уже пыталась отравить себя…
— Да, — холодно и вежливо подтвердил он. — Но я сказал, что готов простить тебе ошибки молодости и неопытности. Надеюсь, я сумею убедить тебя, что еще одна попытка может тебе дорого обойтись.
Несмотря на вежливый тон, угроза была несомненной.
Элиза с трудом сохраняла величественную позу, сидя напротив него в ручье. Она не делала никаких попыток высвободиться из его рук, даже не повышала голос.
— Значит, тебе безразлично, что женщина, на которой ты очень жениться, влюблена в другого? Что я постоянно буду желать его, желать оказаться в его объятиях…
— Мне безразлично то, чего ты желаешь, герцогиня, но небезразлично то, что ты делаешь. Так что можешь желать в душе сколько угодно, Элиза, но с этого момента считай меня своим стражником. И помни о том, что ты уже знаешь: я способен на многое.
— А как же ты сам, сэр Стед? — чуть не крикнула Элиза, на время утратив выдержку. — Ты и Гвинет?
Сардоническая усмешка скривила его губы, но глаза подернулись дымкой.
— Гвинет отдана Перси.
— Он откажется жениться на ней! — яростно вскрикнула Элиза.
— Еще одно предположение, требующее проверки. В этом случае ты проиграешь.
— Ты еще не приобрел положение выше, чем мое, так что одно предположение подтвердилось.
— Мужья всегда выше своих жен, — беспечно возразил Брайан.
— Проклятие!
— Так гласит закон, Элиза.
Почему сейчас ее так уязвило нелепое предположение о том, что она окажется в его власти?
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Элиза?
— Прошу, отпусти меня, — сказала она, не отвечая на вопрос. — Вода холодная, и ты делаешь мне больно.
Должно быть, он решил, что она покорилась его воле, ибо жалость появилась в его глазах и он немедленно отпустил Элизу. Она легко поднялась и еще раз взглянула ему в глаза.
— А ты понимаешь, что я предпочитаю не встречаться с тобой до дня нашей свадьбы? — спросила она.
— Как пожелаешь. — Элиза со странным чувством следила, как Брайан поднимается перед ней. Он выше Ричарда, мелькнула у нее отдаленная мысль. Разглядывая его, Элиза была вынуждена признать, что Брайан таков, как и подобает быть рыцарю, — мускулистый и подвижный, жестокий и решительный, сильный и грубый.
Да, он настоящий рыцарь. Он подходит для роли дворянина так же, как Ричард для роли короля.
Но все эти мысли только усилили ее ненависть, а вместе с ненавистью страх. Элиза поняла, что Брайан намерен полностью подчинить ее своей воле. Значит, он станет поступать так, как пожелает. Его жизнь почти не изменится, разве только он будет намного богаче.
Она заставила себя насмешливо улыбнуться, повернулась и подозвала кобылу. Ее мысли витали где-то далеко, и в этой дали начал складываться план.
Она выйдет замуж. Будет такой послушной, как может только пожелать Брайан или Ричард.
Она будет присутствовать на коронации, наблюдать, как Ричард становится королем Англии, побывает на великолепном пиру об руку с Брайаном Стедом…
Но как только начнутся празднества, она сбежит. Готовиться к бегству надо уже сейчас, чтобы не терять времени.
Монтуа останется в ее руках. Стоит оказаться там, и она сможет выставить войско, если кто-нибудь вздумает посягнуть на ее владения.
Ричард не станет жертвовать своим войском. Ему понадобится каждый рыцарь, чтобы удержать Англию и осуществить мечту жизни Ричарда — крестовый поход в Святую Землю. Брайан Стед будет сопровождать Ричарда долгие два или три года.
За три года она сумеет выстроить неприступный замок и найти способ расторгнуть брак.
Глава 14
Он пробормотал нетерпеливое проклятие, но что-то в ее глазах заставило Брайана удержаться от дальнейших замечаний. Эти широко раскрытые глаза смотрели на него, блестящие, как хрусталь, чистые, как аквамариновые воды ручья, текущего мимо них. Он почувствовал, как она потрясена, увидел боль, исказившую тонкие черты. Кто она такая, внезапно удивился Брайан. Гордая и умная красавица, какой считает ее Маршалл? Потрясенная и отчаявшаяся от потери и всего произошедшего? Или коварное существо, достаточно умное, чтобы использовать свою красоту в корыстных целях? Она по-прежнему отрицала, что пыталась отравить его. Боже, но ведь он действительно был отравлен в ее доме!
Он вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Как часто одна маленькая ошибка разрастается в целое дерево, а потом превращается в лес обманов и недомолвок. Она была влюблена в Перси Монтегю, да и теперь любила его, а этот ублюдок смертельно оскорбил ее, не желая поступиться своими представлениями. По иронии судьбы Перси все равно придется стать мужем женщины, которая когда-то принадлежала Брайану. Но, поскольку Перси отказался жениться на Элизе, она получила богатство, о котором не могла и мечтать. Будучи циником по натуре, Брайан не сомневался, что Перси без труда смирится со своим браком. После Изабель де Клер, а теперь и Элизы Гвинет была самой богатой наследницей в стране.
Брайан прикрыл глаза. Элиза не ошиблась: всего две ночи назад он был у Гвинет, ощущал ее обволакивающее тепло, наслаждался ее смехом, ее любовью. А теперь…
Боль, сожаление, раскаяние — все смешалось в его голове и сердце. Он представлял себе радостную жизнь. Ему, как рыцарю, придется участвовать в походах, но у него будет дом, в который всегда можно вернуться. Приветливый дом, любящая жена, живо и радостно встречающая его на пороге…
Но вместо Гвинет он получил в жены эту фурию. Он так и не научится предвидеть, что она замышляет, никогда не сможет есть или пить в собственном доме, не испытывая опасений…
«Она принесла мне не только Монтуа, но и половину Корнуолла», — напомнил себе Брайан. И несмотря ни на что, он не мог забыть ту ночь, с которой все началось. Ночь, за время которой Элиза околдовала его. Как тонкий аромат, воспоминания преследовали его, дразнили, заставляли желать большего, как мальчишку, который впервые попробовал меда и жаждал вновь ощутить его вкус…
Брайан открыл глаза и вздохнул, увидев, что Элиза вновь смотрит на него враждебно и упрямо.
— Элиза, Ричард объявил о своем решении. Теперь нам придется решать, чем станет наша жизнь — адом или раем.
Его голос был таким мягким, тихим. В индиговых глазах светилось сочувствие. Облако открыло солнце, и внезапный блеск ослепил Элизу. Она обнаружила, что пытается понять, каким может быть этот человек, когда становится нежным. Интересно, как он прикасался к Гвинет? Неужели ошеломлял своими ласками? И улыбался без насмешки, слушая ее шепот?
Блеск превратился в жар, который прошел по ее спине, унося холод воды, окружающей ее. Значит, он не всегда бывает суровым и жестоким? Значит, он мог смеяться от наслаждения, шептал ласковые слова, когда… обнимал Гвинет? Неужели он не всегда бывает твердым и резким, как лезвие меча, но иногда становится уязвимым, доверчивым, нежным?
Элиза сглотнула, отгоняя от себя эти мысли. Она не станет ждать ласки и нежности или просто доброго отношения от этого человека. Он останется для нее загадкой, как и она для него. Но может быть… может, в его словах нет ничего угрожающего, их можно оправдать той бедой, причиной которой стала она, Элиза.
— Брайан, прошу тебя, если мы оба пойдем к Ричарду…
— Я не пойду к нему, Элиза.
— Но почему? — воскликнула она, и горечь подобно желчи прихлынула к ее горлу. — Земли, земли и титулы — вот с чем ты способен думать! — выкрикнула она.
Его челюсти сжались, но ответил он таким же тихим и усталым голосом:
— Не торопись обвинять меня в желании получить свое, место в мире. Я провел полжизни, борясь за земли — и всегда за чужие. Ты родилась богатой, герцогиня. Не забывай того, что мне пришлось долго и упорно трудиться, чтобы получите свою долю.
— Мне нет до этого дела! Монтуа мое.
Он грустно вздохнул.
— А теперь, герцогиня, еще и половина Корнуолла — причем благодаря мне. Разве ты не чувствуешь хоть какую-то благодарность?
— Благодарность? Нет! Я не стремилась заполучить «половину Корнуолла»! — Она отчаянно огляделась, желая вырваться из его рук и выйти из воды, которая холодила все тело, кроме мест, где касались ее руки Брайана. Там кожа словно горела.
— Брайан… — вновь начала она, надеясь хоть что-нибудь спасти. Для этого ей надлежало подобрать разумные слова. — Брайан, титулы и земли на Корнуолле стоят гораздо большего, чем Монтуа. Они достанутся тебе! Мы можем послушаться Ричарда, можем пожениться, но затем разойтись по обоюдному согласию. Я вернусь в Монтуа, ты отправишься в поместье на Корнуолле! Мы оба понимаем, что навсегда останемся самыми заклятыми врагами, что нам нет смысла жить рядом постоянной вражде…
— Забудь об этом!
Слова застыли у Элизы на языке. В глазах Брайана не оста лось и следа мягкости и нежности. Глаза темнели с угрожающей быстротой: синий цвет сменился индиго, а тот — черным. Бронзовая кожа плотно обтянула скулы, челюсти твердо сжались. Жар его прикосновения резко контрастировал с холодом воды.
— Но почему? — прошептала Элиза.
— Герцогиня, не меньше, чем земли, я хочу иметь законных наследников, которым оставлю все богатство, заработанное тяжким трудом. А законных наследников можно иметь только от законной жены.
Элиза прикрыла глаза, не в силах сдержать дрожь отвращения, которая пробежала по ее телу.
— Если ты находишь меня столь отвратительным, мне жаль, — холодно заметил Брайан. — Мне бы не хотелось проводить ночи в битвах. Но если ты предпочитаешь это, Элиза, я согласен.
Она зажмурилась еще сильнее. Нет, этого не будет, решила она. На этот раз она не чувствовала ни злобы, ни желания мстить — просто решимость и страх. Она не смирится с такой жизнью. Она не станет его собственностью, запертой в поместье, готовой угождать ему, когда он только пожелает, молчаливо и смиренно исполнять его приказания и провожать в походы на войну или к другим женщинам. Этого она не стала бы делать ни для одного мужчины.
Тем более для Стеда. Она ненавидела его за то, что Стед не верил ни одному ее слову, ненавидела за то, что он сделал с ней, и за то, что думал о ней.
Он был готов простить ее, а ей нужен был мир, но не на условиях быть собственностью Стеда.
— А ты не боишься жениться на мне? — холодно спросила она.
— Боюсь?
— Ты говоришь, что однажды я уже пыталась отравить себя…
— Да, — холодно и вежливо подтвердил он. — Но я сказал, что готов простить тебе ошибки молодости и неопытности. Надеюсь, я сумею убедить тебя, что еще одна попытка может тебе дорого обойтись.
Несмотря на вежливый тон, угроза была несомненной.
Элиза с трудом сохраняла величественную позу, сидя напротив него в ручье. Она не делала никаких попыток высвободиться из его рук, даже не повышала голос.
— Значит, тебе безразлично, что женщина, на которой ты очень жениться, влюблена в другого? Что я постоянно буду желать его, желать оказаться в его объятиях…
— Мне безразлично то, чего ты желаешь, герцогиня, но небезразлично то, что ты делаешь. Так что можешь желать в душе сколько угодно, Элиза, но с этого момента считай меня своим стражником. И помни о том, что ты уже знаешь: я способен на многое.
— А как же ты сам, сэр Стед? — чуть не крикнула Элиза, на время утратив выдержку. — Ты и Гвинет?
Сардоническая усмешка скривила его губы, но глаза подернулись дымкой.
— Гвинет отдана Перси.
— Он откажется жениться на ней! — яростно вскрикнула Элиза.
— Еще одно предположение, требующее проверки. В этом случае ты проиграешь.
— Ты еще не приобрел положение выше, чем мое, так что одно предположение подтвердилось.
— Мужья всегда выше своих жен, — беспечно возразил Брайан.
— Проклятие!
— Так гласит закон, Элиза.
Почему сейчас ее так уязвило нелепое предположение о том, что она окажется в его власти?
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Элиза?
— Прошу, отпусти меня, — сказала она, не отвечая на вопрос. — Вода холодная, и ты делаешь мне больно.
Должно быть, он решил, что она покорилась его воле, ибо жалость появилась в его глазах и он немедленно отпустил Элизу. Она легко поднялась и еще раз взглянула ему в глаза.
— А ты понимаешь, что я предпочитаю не встречаться с тобой до дня нашей свадьбы? — спросила она.
— Как пожелаешь. — Элиза со странным чувством следила, как Брайан поднимается перед ней. Он выше Ричарда, мелькнула у нее отдаленная мысль. Разглядывая его, Элиза была вынуждена признать, что Брайан таков, как и подобает быть рыцарю, — мускулистый и подвижный, жестокий и решительный, сильный и грубый.
Да, он настоящий рыцарь. Он подходит для роли дворянина так же, как Ричард для роли короля.
Но все эти мысли только усилили ее ненависть, а вместе с ненавистью страх. Элиза поняла, что Брайан намерен полностью подчинить ее своей воле. Значит, он станет поступать так, как пожелает. Его жизнь почти не изменится, разве только он будет намного богаче.
Она заставила себя насмешливо улыбнуться, повернулась и подозвала кобылу. Ее мысли витали где-то далеко, и в этой дали начал складываться план.
Она выйдет замуж. Будет такой послушной, как может только пожелать Брайан или Ричард.
Она будет присутствовать на коронации, наблюдать, как Ричард становится королем Англии, побывает на великолепном пиру об руку с Брайаном Стедом…
Но как только начнутся празднества, она сбежит. Готовиться к бегству надо уже сейчас, чтобы не терять времени.
Монтуа останется в ее руках. Стоит оказаться там, и она сможет выставить войско, если кто-нибудь вздумает посягнуть на ее владения.
Ричард не станет жертвовать своим войском. Ему понадобится каждый рыцарь, чтобы удержать Англию и осуществить мечту жизни Ричарда — крестовый поход в Святую Землю. Брайан Стед будет сопровождать Ричарда долгие два или три года.
За три года она сумеет выстроить неприступный замок и найти способ расторгнуть брак.
Глава 14
Сентябрь 1189 года
Лондон
Стоя у окна, Элиза смотрела на улицу. Толпа была так многочисленна, что стоило прикрыть глаза, и она сливалась в огромную, многоцветную волну.
По улице сновали священники, монахи, крестьяне, торговцы, знать. Завтра предполагалась коронация Ричарда Плантагенета, а такое зрелище многим доводится увидеть всего раз в жизни.
Весь прошедший месяц шли пышные приготовления. Святые отцы часами повторяли молитвы, швеи и портные шили одеяния до тех пор, пока их пальцы не покрылись мозолями, а кошельки наполнились доверху; знать собиралась со всех концов Англии и соседней Шотландии, из Европы. Ричард унаследовал обширные владения на континенте, но даже те, кто не считал его своим повелителем, явились на коронацию из любопытства. Львиное Сердце вскоре должен был стать полноправным королем Англии.
Запряженные ослами телеги двигались вперемежку с роскошными экипажами аристократии. Редкие вопли ярости слышались, когда откуда-нибудь из верхних окон домов на улицу выбрасывали содержимое ночной посуды, но в основном священники, крестьяне, воины, торговцы и дамы пробирались по улицам без приключений. Лондонский шериф знал свое дело: вооруженные рыцари стояли на постах по всему городу, и мало находилось желающих затевать ссоры в этот самый значительный для Ричарда день. Ричард со свойственным ему тщеславием пожелал, чтобы улицы переполнили толпы, собравшиеся взглянуть на него. Для простого люда двумя путеводными звездами всю жизнь оставались Бог и король. Нежелательными гостями на празднике были только те, кто не любил и не почитал Христа, — лондонские евреи.
Элиза знала, что Ричард собрался защитить еврейскую общину, ибо эти люди были образованными и предприимчивыми. Они держались вместе и были необходимы для города, как ростовщики. Когда человек оставался должен такому заимодавцу крупную сумму, а тот умирал, деньги уходили в казну.
Во времена правления Генриха король и еврейская община поддерживали мирные, но отчужденные отношения; Ричард намеревался придерживаться этой традиции.
Но сейчас, глядя на улицу, Элиза не видела на ней желтых пятен одежды, которую обычно носили евреи. В эти дни христиане приходили в возбуждение слишком легко и их гнев мог обратиться на любого, кто не считал себя приверженцем Христа. Рыцари уже много лет сражались с неверными в Святой Земле, воевали против сарацинов, арабов и турков, и теперь каждого нехристианина народ считал врагом.
— Миледи!
Элиза отвернулась от окна, услышав негромкий голос Джинни. Джинни провела с ней уже три недели, но по-прежнему пребывала в тревоге от лондонской суеты, от предстоящих событий. Она знала Элизу, и хотя та никому не признавалась в своих замыслах, Джинни чувствовала: с ее госпожой что-то должно случиться.
— Уже пора? — растерянно спросила Элиза.
— Да, Элиза, пора. Уилл Маршалл ждет, чтобы проводить тебя в церковь. Он просит тебя поспешить, поскольку его величество, Ричард Плантагенет, выкроил время, чтобы стать твоим посаженым отцом.
— Я готова, — ровным тоном отозвалась Элиза. Она и в самом деле была готова, одевшись несколько часов назад. Поскольку ей не хотелось оскорблять ни Ричарда, ни Брайана нарочитым пренебрежением к своей внешности в день свадьбы, она нарядилась в чудесное светло-голубое платье, сшитое для такого случая. Металлическое зеркало подсказало Элизе, что она выглядит так, как подобает невесте… или жертве. Белый шелковый шлейф тянулся за ней, туника лежала мягкими складками, длинные рукава были отделаны белым лисьим мехом. Головной убор был особенно изящным: в нем сочетались тонкие, почти прозрачные шелка голубого и белого цветов, усеянные рядом блестящих сапфиров и золотистых лилий.
Элиза решила не обращать внимания на то, что сама она бледна как снег, что ее бирюзовые глаза сейчас кажутся слишком огромными для лица. Она не производила впечатления счастливой невесты, но ей было нужно изобразить послушание королю даже вопреки собственному желанию.
— Твой плащ, Элиза, — подсказала Джинни.
Она накинула плотный плащ и спустилась по лестнице к Уиллу и Изабель, беседующим с хозяйкой дома, мистрис Уэллс, пухлой одинокой вдовой, которая была счастлива принять у себя любимицу Ричарда Львиное Сердце.
— О, леди Элиза, как вы прелестны! — воскликнула мистрис Уэллс с искренней сияющей улыбкой. — Пиппа! — позвала она служанку. — Мы должны выпить за леди Элизу!
Вино, поданное в изящных бокалах из алого стекла, по-видимому, приберегали только для самых торжественных случаев. Элиза быстро осушила свой бокал. Она видела, как во взглядах пристально наблюдающих за ней Уилла и Изабель смешиваются жалость и страх.
Они явно опасались, что Элиза совершит какой-нибудь необдуманный поступок и навлечет на себя беду за день до коронации Ричарда.
Элиза поблагодарила мистрис Уэллс за вино, а затем повернулась к Уиллу.
— Давайте покончим с этим, хорошо? — произнесла она.
Церковь, где ей предстояло венчаться, находилась на соседней улице, однако из-за суматохи Уилл решил, что они отправятся туда верхом. Он чувствовал себя очень неловко и растерянно, пока ехал впереди женщин, вполуха прислушиваясь к советам, которые его жена давала нехотя внимающей герцогине.
Казалось, Изабель приложила все усилия, чтобы позабыть о том, как Элиза презирает своего будущего мужа.
— Странно, не правда ли? — спрашивала она. — Я так много слышала про Уилла, но никогда не видела его! Все, что мне было известно, — что моим мужем станет рыцарь, славящийся своей свирепостью. Не могу сказать, каких только ужасов я не воображала, помня, что он вдвое старше меня. Но когда я наконец увидела его, он оказался вовсе не свирепым, а добрым и учтивым. Мне была ненавистна сама мысль о браке, однако он принес мне только счастье.
«Потому, что ты вышла замуж за Уилла Маршалла, а не за Брайана Стеда», — мысленно возразила Элиза, отвечая Изабель рассеянной улыбкой. Уилл и Изабель по-доброму относились к ней, и Элизе не хотелось ничем расстраивать их, ибо супруги чувствовали себя неловко в роли ее провожатых. Внезапно Элиза вспомнила, что именно Изабель провела с ней весь день, беспрестанно болтая о цветах, кружевах, сладостях, обо всем, что занимало ее, в то утро, когда Элиза узнала, что сэр Перси Монтегю охотно, даже с радостью, женился на наследнице Гвинет из Корнуолла.
Элиза сразу поняла, что они достигли церкви: Ричард прибыл туда тайно, но улицу заполняли вооруженные воины. Стража стояла у дверей. Уилл помог ей спешиться, и стражники посторонились, пропуская приехавших.
В церкви было полутемно, горело лишь двадцать свечей. Элиза увидела священника у алтаря, потом Ричарда, величественного и внушительного в своем лиловом берете. Изабель сжала ей руку.
— Как красив твой жених! — пробормотала она. — Наверняка все женщины страны позавидовали бы тебе! — добавила она с тихим завистливым вздохом.
Элиза перевела взгляд на Брайана. Он стоял рядом с Ричардом и был не менее, а может, и более внушительным. Его белая рубашка была отделана испанским кружевом, поверх нее надета туника из алого бархата. Белые штаны подчеркивали силу длинных, твердых, мускулистых ног. На плече был закреплен серебряной пряжкой черный плащ, под которым плечи рыцаря казались еще шире.
Элиза с горечью догадалась, что на плаще вышит новый герб, принадлежащий Брайану, — щит, поделенный на четыре поля. На полях помещались сокол — знак, дарованный Генрихом, скрещенные Монтуанские мечи, летящий ястреб — знак новых владений, простирающихся до границы Уэльса, и вздыбившийся жеребец — символ владений на Корнуолле.
Брайан, в свою очередь, оглядел ее. Элиза предприняла все возможное, чтобы избегать Брайана до сегодняшнего дня, и теперь жалела об этом. Она почти успела забыть о том, как страшен взгляд его глаз — настолько темных, что они казались черными, как плащ, безжалостных и пренебрежительных, будто проникающих в душу, чтобы завладеть ею. В этих глазах читались предостережение и угроза.
— Элиза! — первым заговорил Ричард, пока остальные стояли, не шевелясь. Он протянул к Элизе руку. Казалось, мерцание свечей, запах курений, молчание окутали Элизу. Это просто страшный сон, убеждала она себя, сон, который кончится, стоит только ей проснуться…
Она шагнула вперед и приняла руку Ричарда. Он кивнул священнику и вложил ее руку в ладонь Брайана Стеда.
Ей хотелось отшатнуться, избавиться от этого властного прикосновения. Вновь взглянув на Брайана, Элиза увидела, что его глаза сияли насмешкой и торжеством. Священник заговорил, но Элиза не слышала его. Сильной рукой Брайан потянул ее за собой, становясь на колени перед священником. Она по-прежнему ничего не слышала. Краем глаза она наблюдала, как поднимается и опадает грудь Брайана в ритме его дыхания, чувствовала жар его тела. Он недавно побрился, вокруг него распространялся запах ароматного мыла и еще какой-то запах — острый и мужской. Этот запах был присущ только ему одному, настойчивое напоминание о том, что Элизе никогда не суждено забыть ночь их встречи.
— Элиза де Буа?
Священник недовольно повысил голос, ожидая ответа Элизы. Ему пришлось вновь повторять слова клятвы, и Элиза заставила себя выговорить их, еле двигая губами.
Затем заговорил Брайан — его слова были отчетливо слышны на всю церковь.
Мерцающий свет свечей словно усилился, становилось душно. Элизу захватил черный вихрь, угрожая лишить чувств. Жар и мощное внутреннее напряжение стоящего рядом с ней мужчины угнетали ее.
Элиза крепко стиснула зубы. Она не смирится, она не выдаст свой страх, свою ненависть…
Священник говорил быстро, даже торопливо, словно обрадованный тем, что его задача близка к завершению. Он сотворил благословение нервно подрагивающими пальцами, пробормотал заключительные слова молитвы на латыни и громко вздохнул.
Стеду пришлось почти поднимать ее на ноги. Затем его рука скользнула по спине Элизы — это прикосновение было решительным, рассчитанным и торжествующим, как и обращенные на нее прищуренные индиговые глаза.
— Кончено! — весело воскликнул Ричард. Его нетерпение было явным. Он шагнул вперед, хлопнул Брайана по спине и поцеловал Элизу в щеку. — У нас еще есть время, чтобы выпить за этот союз, так не будем же медлить! Элиза, моя мать ждет тебя и леди Изабель в Вестминстерском дворце. Брайан, прости, что я отнимаю у тебя жену сразу после свадьбы, но до завтрашнего дня надо так много успеть!
— Такова жизнь, ваше величество, — добродушно ответил Брайан, скрывая свое беспокойство. Свадебная церемония прошла слишком гладко; конечно, Элиза проговорила свою клятву почти шепотом, но тем не менее спокойно. Однако, глядя в ее глаза, он понимал, что Элиза не смирилась. «Теперь она моя жена», — напомнил себе Брайан. И как сказал Ричард, все кончено. Элиза принадлежит ему вместе со всеми титулами, землями и богатством.
И все-таки выражение ее огромных бирюзовых глаз не нравилось Брайану. В них был вызов, в них была враждебность, приглушенная, но все же…
Будто она не смирилась с тем, что произошло.
Ричард вывел их из церкви, один из его оруженосцев подал вино; после свадьбы полагался пир, но будущий монарх предупредил, что им придется поступиться старым обычаем. Брайан понимал, что Ричард уже сгорает от нетерпения, желая вернуться к делам.
— Советую тебе обратить внимание на Трефоллен, — обратился Ричард к Брайану, пока они пили вино. — Я не позволю тебе уехать до тех пор, пока дела здесь не будут завершены, но это самое большое из твоих владений; к тому же замок обветшал после смерти старого лорда.
Брайан кивнул. Он изучил описания и историю всех своих новых владений, дарованных Ричардом, и знал, что наибольшим из них является Трефоллен. Он был уверен, что Элиза предпочла бы жить в Монтуа, но ей придется смириться с жизнью на Корнуолле — так будет лучше, решил Брайан. По крайней мере, для нее. В Монтуа она будет чувствовать свою власть и пытаться противостоять ему. А если оторвать ее от дома и преданных слуг, она быстрее смирится с ролью жены.
— Как только это станет возможным, я займусь делами в Трефоллене, — пообещал Брайан Ричарду.
Ричард допил вино.
— Пора уезжать, нас ждут, — заключил он, подзывая слугу и отдавая ему кубок. Делая вид, что допивает вино, Брайан наблюдал за Элизой. Она беседовала с Изабель, отпивала из своего кубка, но только почувствовав его взгляд, сразу же повернулась.
Казалось, она почти улыбается.
Это ему не понравилось.
Элиза позаботилась о своей внешности. Никогда еще он не видел ее более очаровательной: юность и совершенство ее фигуры были подчеркнуты мягкой тканью облегающего платья, сапфиры на головном уборе соперничали с блеском ее глаз. Под головным убором ее волосы были распущены и струились пышными, роскошными волнами, вызывая желание провести по ним пальцами. Под тканью платья ясно виднелись соблазнительные округлости ее грудей, и Брайан поймал себя на мысли, что представляет ее обнаженной, позволяющей провести рукой по своим волосам и нежному женственному телу.
Неужели она до сих пор противится ему, с горечью подумал Брайан. Или, как и предупреждала, примет его, но при каждом прикосновении станет грезить о Перси?
По его телу прошел жар — сильный, как в горниле кузницы: он хотел ее сейчас же. Он не доверял ей и досадовал на то, как Ричард распорядился устроить брак. Было бы достаточно часа для того, чтобы сорвать таинственную улыбку с ее губ, убедить ее, что все случившееся не сон, что она его жена, его собственность. Наверняка, на то, чтобы выбить из ее головы все мысли о Перси Монтегю, потребуется гораздо больше времени, но этот час мог бы стать чертовски хорошим началом. Брайану хотелось не унизить ее, а просто дать понять, что он такой мужчина, с которым ей нечего надеяться совладать. Он должен заставить ее отказаться от вражды и примириться с неизбежным.
Брайан сжал губы. Он не осмеливался думать о будущем, даже когда она поздравила его с победной улыбкой, манящей и соблазнительной. Однако он был старше и мудрее ее и в отличие от Элизы понимал, что она наделена юностью, крепким здоровьем и удивительной чувственностью: пусть отвергает его, но стоит ей когда-нибудь его принять, и Элиза уже не сможет бороться с собой.
— Брайан, — нетерпеливо повторил Ричард, — норманнская знать созвана на совет, лондонский шериф ждет окончательных распоряжений на время завтрашнего пира. — Он понизил голос до дружеского шепота: — Ты можешь уйти с пира пораньше и присоединиться к своей жене, а я обещаю тебе не тревожить вас целых три дня. Должен сказать, этого времени более чем достаточно, чтобы удовлетворить желания любого мужчины!
Гораздо важнее сделать это сейчас, мельком подумал Брайан, вновь отмечая спокойный вызов в глазах жены. Но Ричард даровал ему несметное богатство, о каком Брайан мог только мечтать. Он оказался в числе высшей знати. Он не имел права спорить с Ричардом Львиное Сердце. Да и в конце концов, что такое один день? Надо согласиться и провести этот день подальше от Элизы. Завтра вечером Ричард уже будет королем, и он, Брайан, сможет посвятить все время личным делам. И все же…
Лондон
Стоя у окна, Элиза смотрела на улицу. Толпа была так многочисленна, что стоило прикрыть глаза, и она сливалась в огромную, многоцветную волну.
По улице сновали священники, монахи, крестьяне, торговцы, знать. Завтра предполагалась коронация Ричарда Плантагенета, а такое зрелище многим доводится увидеть всего раз в жизни.
Весь прошедший месяц шли пышные приготовления. Святые отцы часами повторяли молитвы, швеи и портные шили одеяния до тех пор, пока их пальцы не покрылись мозолями, а кошельки наполнились доверху; знать собиралась со всех концов Англии и соседней Шотландии, из Европы. Ричард унаследовал обширные владения на континенте, но даже те, кто не считал его своим повелителем, явились на коронацию из любопытства. Львиное Сердце вскоре должен был стать полноправным королем Англии.
Запряженные ослами телеги двигались вперемежку с роскошными экипажами аристократии. Редкие вопли ярости слышались, когда откуда-нибудь из верхних окон домов на улицу выбрасывали содержимое ночной посуды, но в основном священники, крестьяне, воины, торговцы и дамы пробирались по улицам без приключений. Лондонский шериф знал свое дело: вооруженные рыцари стояли на постах по всему городу, и мало находилось желающих затевать ссоры в этот самый значительный для Ричарда день. Ричард со свойственным ему тщеславием пожелал, чтобы улицы переполнили толпы, собравшиеся взглянуть на него. Для простого люда двумя путеводными звездами всю жизнь оставались Бог и король. Нежелательными гостями на празднике были только те, кто не любил и не почитал Христа, — лондонские евреи.
Элиза знала, что Ричард собрался защитить еврейскую общину, ибо эти люди были образованными и предприимчивыми. Они держались вместе и были необходимы для города, как ростовщики. Когда человек оставался должен такому заимодавцу крупную сумму, а тот умирал, деньги уходили в казну.
Во времена правления Генриха король и еврейская община поддерживали мирные, но отчужденные отношения; Ричард намеревался придерживаться этой традиции.
Но сейчас, глядя на улицу, Элиза не видела на ней желтых пятен одежды, которую обычно носили евреи. В эти дни христиане приходили в возбуждение слишком легко и их гнев мог обратиться на любого, кто не считал себя приверженцем Христа. Рыцари уже много лет сражались с неверными в Святой Земле, воевали против сарацинов, арабов и турков, и теперь каждого нехристианина народ считал врагом.
— Миледи!
Элиза отвернулась от окна, услышав негромкий голос Джинни. Джинни провела с ней уже три недели, но по-прежнему пребывала в тревоге от лондонской суеты, от предстоящих событий. Она знала Элизу, и хотя та никому не признавалась в своих замыслах, Джинни чувствовала: с ее госпожой что-то должно случиться.
— Уже пора? — растерянно спросила Элиза.
— Да, Элиза, пора. Уилл Маршалл ждет, чтобы проводить тебя в церковь. Он просит тебя поспешить, поскольку его величество, Ричард Плантагенет, выкроил время, чтобы стать твоим посаженым отцом.
— Я готова, — ровным тоном отозвалась Элиза. Она и в самом деле была готова, одевшись несколько часов назад. Поскольку ей не хотелось оскорблять ни Ричарда, ни Брайана нарочитым пренебрежением к своей внешности в день свадьбы, она нарядилась в чудесное светло-голубое платье, сшитое для такого случая. Металлическое зеркало подсказало Элизе, что она выглядит так, как подобает невесте… или жертве. Белый шелковый шлейф тянулся за ней, туника лежала мягкими складками, длинные рукава были отделаны белым лисьим мехом. Головной убор был особенно изящным: в нем сочетались тонкие, почти прозрачные шелка голубого и белого цветов, усеянные рядом блестящих сапфиров и золотистых лилий.
Элиза решила не обращать внимания на то, что сама она бледна как снег, что ее бирюзовые глаза сейчас кажутся слишком огромными для лица. Она не производила впечатления счастливой невесты, но ей было нужно изобразить послушание королю даже вопреки собственному желанию.
— Твой плащ, Элиза, — подсказала Джинни.
Она накинула плотный плащ и спустилась по лестнице к Уиллу и Изабель, беседующим с хозяйкой дома, мистрис Уэллс, пухлой одинокой вдовой, которая была счастлива принять у себя любимицу Ричарда Львиное Сердце.
— О, леди Элиза, как вы прелестны! — воскликнула мистрис Уэллс с искренней сияющей улыбкой. — Пиппа! — позвала она служанку. — Мы должны выпить за леди Элизу!
Вино, поданное в изящных бокалах из алого стекла, по-видимому, приберегали только для самых торжественных случаев. Элиза быстро осушила свой бокал. Она видела, как во взглядах пристально наблюдающих за ней Уилла и Изабель смешиваются жалость и страх.
Они явно опасались, что Элиза совершит какой-нибудь необдуманный поступок и навлечет на себя беду за день до коронации Ричарда.
Элиза поблагодарила мистрис Уэллс за вино, а затем повернулась к Уиллу.
— Давайте покончим с этим, хорошо? — произнесла она.
Церковь, где ей предстояло венчаться, находилась на соседней улице, однако из-за суматохи Уилл решил, что они отправятся туда верхом. Он чувствовал себя очень неловко и растерянно, пока ехал впереди женщин, вполуха прислушиваясь к советам, которые его жена давала нехотя внимающей герцогине.
Казалось, Изабель приложила все усилия, чтобы позабыть о том, как Элиза презирает своего будущего мужа.
— Странно, не правда ли? — спрашивала она. — Я так много слышала про Уилла, но никогда не видела его! Все, что мне было известно, — что моим мужем станет рыцарь, славящийся своей свирепостью. Не могу сказать, каких только ужасов я не воображала, помня, что он вдвое старше меня. Но когда я наконец увидела его, он оказался вовсе не свирепым, а добрым и учтивым. Мне была ненавистна сама мысль о браке, однако он принес мне только счастье.
«Потому, что ты вышла замуж за Уилла Маршалла, а не за Брайана Стеда», — мысленно возразила Элиза, отвечая Изабель рассеянной улыбкой. Уилл и Изабель по-доброму относились к ней, и Элизе не хотелось ничем расстраивать их, ибо супруги чувствовали себя неловко в роли ее провожатых. Внезапно Элиза вспомнила, что именно Изабель провела с ней весь день, беспрестанно болтая о цветах, кружевах, сладостях, обо всем, что занимало ее, в то утро, когда Элиза узнала, что сэр Перси Монтегю охотно, даже с радостью, женился на наследнице Гвинет из Корнуолла.
Элиза сразу поняла, что они достигли церкви: Ричард прибыл туда тайно, но улицу заполняли вооруженные воины. Стража стояла у дверей. Уилл помог ей спешиться, и стражники посторонились, пропуская приехавших.
В церкви было полутемно, горело лишь двадцать свечей. Элиза увидела священника у алтаря, потом Ричарда, величественного и внушительного в своем лиловом берете. Изабель сжала ей руку.
— Как красив твой жених! — пробормотала она. — Наверняка все женщины страны позавидовали бы тебе! — добавила она с тихим завистливым вздохом.
Элиза перевела взгляд на Брайана. Он стоял рядом с Ричардом и был не менее, а может, и более внушительным. Его белая рубашка была отделана испанским кружевом, поверх нее надета туника из алого бархата. Белые штаны подчеркивали силу длинных, твердых, мускулистых ног. На плече был закреплен серебряной пряжкой черный плащ, под которым плечи рыцаря казались еще шире.
Элиза с горечью догадалась, что на плаще вышит новый герб, принадлежащий Брайану, — щит, поделенный на четыре поля. На полях помещались сокол — знак, дарованный Генрихом, скрещенные Монтуанские мечи, летящий ястреб — знак новых владений, простирающихся до границы Уэльса, и вздыбившийся жеребец — символ владений на Корнуолле.
Брайан, в свою очередь, оглядел ее. Элиза предприняла все возможное, чтобы избегать Брайана до сегодняшнего дня, и теперь жалела об этом. Она почти успела забыть о том, как страшен взгляд его глаз — настолько темных, что они казались черными, как плащ, безжалостных и пренебрежительных, будто проникающих в душу, чтобы завладеть ею. В этих глазах читались предостережение и угроза.
— Элиза! — первым заговорил Ричард, пока остальные стояли, не шевелясь. Он протянул к Элизе руку. Казалось, мерцание свечей, запах курений, молчание окутали Элизу. Это просто страшный сон, убеждала она себя, сон, который кончится, стоит только ей проснуться…
Она шагнула вперед и приняла руку Ричарда. Он кивнул священнику и вложил ее руку в ладонь Брайана Стеда.
Ей хотелось отшатнуться, избавиться от этого властного прикосновения. Вновь взглянув на Брайана, Элиза увидела, что его глаза сияли насмешкой и торжеством. Священник заговорил, но Элиза не слышала его. Сильной рукой Брайан потянул ее за собой, становясь на колени перед священником. Она по-прежнему ничего не слышала. Краем глаза она наблюдала, как поднимается и опадает грудь Брайана в ритме его дыхания, чувствовала жар его тела. Он недавно побрился, вокруг него распространялся запах ароматного мыла и еще какой-то запах — острый и мужской. Этот запах был присущ только ему одному, настойчивое напоминание о том, что Элизе никогда не суждено забыть ночь их встречи.
— Элиза де Буа?
Священник недовольно повысил голос, ожидая ответа Элизы. Ему пришлось вновь повторять слова клятвы, и Элиза заставила себя выговорить их, еле двигая губами.
Затем заговорил Брайан — его слова были отчетливо слышны на всю церковь.
Мерцающий свет свечей словно усилился, становилось душно. Элизу захватил черный вихрь, угрожая лишить чувств. Жар и мощное внутреннее напряжение стоящего рядом с ней мужчины угнетали ее.
Элиза крепко стиснула зубы. Она не смирится, она не выдаст свой страх, свою ненависть…
Священник говорил быстро, даже торопливо, словно обрадованный тем, что его задача близка к завершению. Он сотворил благословение нервно подрагивающими пальцами, пробормотал заключительные слова молитвы на латыни и громко вздохнул.
Стеду пришлось почти поднимать ее на ноги. Затем его рука скользнула по спине Элизы — это прикосновение было решительным, рассчитанным и торжествующим, как и обращенные на нее прищуренные индиговые глаза.
— Кончено! — весело воскликнул Ричард. Его нетерпение было явным. Он шагнул вперед, хлопнул Брайана по спине и поцеловал Элизу в щеку. — У нас еще есть время, чтобы выпить за этот союз, так не будем же медлить! Элиза, моя мать ждет тебя и леди Изабель в Вестминстерском дворце. Брайан, прости, что я отнимаю у тебя жену сразу после свадьбы, но до завтрашнего дня надо так много успеть!
— Такова жизнь, ваше величество, — добродушно ответил Брайан, скрывая свое беспокойство. Свадебная церемония прошла слишком гладко; конечно, Элиза проговорила свою клятву почти шепотом, но тем не менее спокойно. Однако, глядя в ее глаза, он понимал, что Элиза не смирилась. «Теперь она моя жена», — напомнил себе Брайан. И как сказал Ричард, все кончено. Элиза принадлежит ему вместе со всеми титулами, землями и богатством.
И все-таки выражение ее огромных бирюзовых глаз не нравилось Брайану. В них был вызов, в них была враждебность, приглушенная, но все же…
Будто она не смирилась с тем, что произошло.
Ричард вывел их из церкви, один из его оруженосцев подал вино; после свадьбы полагался пир, но будущий монарх предупредил, что им придется поступиться старым обычаем. Брайан понимал, что Ричард уже сгорает от нетерпения, желая вернуться к делам.
— Советую тебе обратить внимание на Трефоллен, — обратился Ричард к Брайану, пока они пили вино. — Я не позволю тебе уехать до тех пор, пока дела здесь не будут завершены, но это самое большое из твоих владений; к тому же замок обветшал после смерти старого лорда.
Брайан кивнул. Он изучил описания и историю всех своих новых владений, дарованных Ричардом, и знал, что наибольшим из них является Трефоллен. Он был уверен, что Элиза предпочла бы жить в Монтуа, но ей придется смириться с жизнью на Корнуолле — так будет лучше, решил Брайан. По крайней мере, для нее. В Монтуа она будет чувствовать свою власть и пытаться противостоять ему. А если оторвать ее от дома и преданных слуг, она быстрее смирится с ролью жены.
— Как только это станет возможным, я займусь делами в Трефоллене, — пообещал Брайан Ричарду.
Ричард допил вино.
— Пора уезжать, нас ждут, — заключил он, подзывая слугу и отдавая ему кубок. Делая вид, что допивает вино, Брайан наблюдал за Элизой. Она беседовала с Изабель, отпивала из своего кубка, но только почувствовав его взгляд, сразу же повернулась.
Казалось, она почти улыбается.
Это ему не понравилось.
Элиза позаботилась о своей внешности. Никогда еще он не видел ее более очаровательной: юность и совершенство ее фигуры были подчеркнуты мягкой тканью облегающего платья, сапфиры на головном уборе соперничали с блеском ее глаз. Под головным убором ее волосы были распущены и струились пышными, роскошными волнами, вызывая желание провести по ним пальцами. Под тканью платья ясно виднелись соблазнительные округлости ее грудей, и Брайан поймал себя на мысли, что представляет ее обнаженной, позволяющей провести рукой по своим волосам и нежному женственному телу.
Неужели она до сих пор противится ему, с горечью подумал Брайан. Или, как и предупреждала, примет его, но при каждом прикосновении станет грезить о Перси?
По его телу прошел жар — сильный, как в горниле кузницы: он хотел ее сейчас же. Он не доверял ей и досадовал на то, как Ричард распорядился устроить брак. Было бы достаточно часа для того, чтобы сорвать таинственную улыбку с ее губ, убедить ее, что все случившееся не сон, что она его жена, его собственность. Наверняка, на то, чтобы выбить из ее головы все мысли о Перси Монтегю, потребуется гораздо больше времени, но этот час мог бы стать чертовски хорошим началом. Брайану хотелось не унизить ее, а просто дать понять, что он такой мужчина, с которым ей нечего надеяться совладать. Он должен заставить ее отказаться от вражды и примириться с неизбежным.
Брайан сжал губы. Он не осмеливался думать о будущем, даже когда она поздравила его с победной улыбкой, манящей и соблазнительной. Однако он был старше и мудрее ее и в отличие от Элизы понимал, что она наделена юностью, крепким здоровьем и удивительной чувственностью: пусть отвергает его, но стоит ей когда-нибудь его принять, и Элиза уже не сможет бороться с собой.
— Брайан, — нетерпеливо повторил Ричард, — норманнская знать созвана на совет, лондонский шериф ждет окончательных распоряжений на время завтрашнего пира. — Он понизил голос до дружеского шепота: — Ты можешь уйти с пира пораньше и присоединиться к своей жене, а я обещаю тебе не тревожить вас целых три дня. Должен сказать, этого времени более чем достаточно, чтобы удовлетворить желания любого мужчины!
Гораздо важнее сделать это сейчас, мельком подумал Брайан, вновь отмечая спокойный вызов в глазах жены. Но Ричард даровал ему несметное богатство, о каком Брайан мог только мечтать. Он оказался в числе высшей знати. Он не имел права спорить с Ричардом Львиное Сердце. Да и в конце концов, что такое один день? Надо согласиться и провести этот день подальше от Элизы. Завтра вечером Ричард уже будет королем, и он, Брайан, сможет посвятить все время личным делам. И все же…