Страница:
– Я думаю, друзья мои, вам не следует сопротивляться Тристану де ла Тер, – медленно проговорил он. – Только прикоснетесь к оружию, и вы мертвы.
– Молчите и молитесь, может быть, ваши молитвы услышит Бог. Джон, возьми фонарь и подай сигнал.
Тот взял светильник с тонкой ручкой и вышел на стену. Стражники переглянулись, взвешивая свои шансы избавиться от неожиданного посетителя. Тристан расплылся в улыбке.
– Я заслужил репутацию отчаянного рубаки. Вас трое, но у меня в руках меч, и я еще не забыл, как им пользоваться.
Когда Джон вошел в комнату с пятью ланкастерцами, йоркисты были избавлены от выбора: честь или смерть.
– А теперь, – сказал Тристан, – если вы будете настолько любезны, чтобы пройти в подземелье сами… – он в упор посмотрел на них и одарил широкой улыбкой.
Один из них выступил вперед.
– Мы сдаемся, лорд Тристан, но не можем пройти в подземелье, оно находится под главным зданием.
Де ла Тер несколько секунд обдумывал услышанное, потом ткнул пальцем:
– Вот ты… Как тебя зовут?
– Джек Хигген, милорд.
– Джек Хигген, ты один проведешь меня туда. Я возьму плащ одного из твоих друзей. Кстати, разве вам никто еще не сказал, что эта белая роза уже отошла в прошлое? А затем ты и я проникнем в подземелье. Сколько там стражников?
– Только двое.
– Не лги мне, это может стоить тебе жизни.
«Ему нет еще и двадцати», – быстро прикинул Тристан. Это был стройный высокий юноша, на красивом лице которого явно читалось страстное желание жить. Парень сглотнул, и на его шее дернулся кадык.
– Клянусь Пресвятой Богородицей, – там только двое. Да больше и не нужно. Там крепкие стены и прочные железные засовы.
Де ла Тер кивнул и обратился к своим людям:
– Подождите моего возвращения. Потом юный Джек отведет вас всех к главному зданию.
Облаченный в плащ одного из стражников, с белой розой и белым крестом Эденби, граф пошел за Хиггеном, спускавшимся по лестнице к наружному двору. Юноша под угрозой ножа Тристана, упиравшегося ему в спину, отсалютовал стражнику, стоявшему у деревянной стены, за которой находился внутренний двор. В абсолютной тишине они прошли мимо казарм и домов торговцев, и наконец, подошли к главному зданию с высокими башенками и еще одной стеной. У массивных, отделанных железом ворот, стояли двое часовых.
– Это единственный вход? – спросил Тристан, сильнее прижимая нож к спине своего проводника.
Юноша покачал головой.
– Это главный вход. Если мы обойдем стену справа, то увидим еще одну дверь, за ней находится винтовая лестница, ведущая вниз.
– Есть ли еще что-то внизу, кроме подвалов? – тихо спросил Тристан.
– Только склеп под часовней, – ответил Джек.
– Охрана?
– Один у ступеней лестницы.
– Хорошо. Ты улыбайся, когда мы к нему подойдем.
Джек так и сделал. И хотя губы его слегка дрожали, но он очень старался, и Тристан видел, с каким трудом дается ему эта улыбка.
– Что ты здесь делаешь? – спросил часовой.
Граф внезапно толкнул Джека на часового, и они не удержались на ногах. Он быстро сорвал с себя плащ и набросил его на упавших, а затем быстро спустил их вниз по лестнице. Они тяжело покатились по крутым ступеням. Тристан явственно слышал ритмичные удары. Не раздумывая, он бросился вслед за ними. Шум обеспокоил двух других стражников, но Тристан уже выхватил меч и занял боевую позицию. Он яростно посмотрел на удивленных солдат и предупредил:
– Если вы меня вынудите, то я не успокоюсь до тех пор, пока в Эденби останутся одни трупы.
Они узнали его. Де ла Тер догадался об этом по ужасу в их глазах. Он кивком головы указал на связку ключей, висевшую на крючке, вбитом в стену.
– Я хочу, чтобы вы выпустили моих людей, а сами заняли их место.
Трясущимися руками старший стражник, седеющий мужчина с грустными карими глазами, поспешил открыть дверь. Из подвала были выпущены люди Тристана, а туда отправлены все стражники, за исключением Джека.
– Лорд Тристан! – воскликнул один из его воинов со страхом. – Мы думали, что вы мертвы…
– Мы уже решили, что проведем здесь остаток своих дней…
– Умоляем вас…
– Тихо, успокойтесь, – прошептал Тристан. – У нас есть еще работа этой ночью, – он коротко проинструктировал тех, кому досталась одежда стражников и предупредил их, что им придется сразиться с немалым количеством врагов, прежде чем удастся открыть ворота и впустить основной отряд. Половина его людей пошли с Тристаном и Джеком, оставшаяся же часть вернулась в тыловую башню, чтобы соединиться с остальными и отправить пленных в подвал. Де ла Тер отметил про себя вместительность подземелья и прочность крепких стен. Его план был отчаянно рискованным, и только чудо помогло осуществить его.
Граф внутренне весь сжался, следуя позади Джека, к спине которого снова был приставлен нож. Через несколько минут он захватит замок, и ее. И хотя Тристан еще не был уверен, какого рода суд устроит он над Женевьевой Эденби, но заранее испытывал большое удовлетворение, при мысли о том, что с ней станет, когда она увидит его живым и поймет: расплата близка. Сердце его забилось сильнее, в предвкушении этого момента. «Нет, он не должен сорваться».
– Скажи стражникам на стене, что люди, вернувшиеся с поля сражения у Маркет Босуорт, просят убежища у Эденби, – скомандовал Тристан Джеку и сильнее прижал нож к его спине. Тот снова судорожно вздохнул.
Голос юноши, когда он говорил с начальником караула, слегка дрожал. Стражник с сомнением почесал затылок.
– Я ручаюсь за них! – твердо сказал Тристан де ла Тер. Даже, если начальник караула и знал его в лицо, то не смог бы разглядеть в темноте. – Это друзья!
К великому облегчению Тристана, металлическая решетка заскрипела, поднимаясь, и сразу же за этим начал опускаться массивный деревянный мост. Несколько секунд Тристан едва осмеливался дышать. Но вот он услышал воинственный клич Тибальда, и несколько десятков всадников проскакали по мосту.
С большим опозданием стража опомнилась и совершила попытку защитить замок. Все произошло в считанные минуты. Стражу окружили и вынудили сдаться.
Де ла Тер отыскал Тибальда и крепко пожал ему руку.
– Оставляю на твое попечение пленных и охрану башен. – Он, сузив глаза, окинул взглядом укрепления. – Замок мой. Поставьте десятерых на страже в Большом зале. Я бы не хотел, чтобы меня снова предали.
– Как скажете, милорд, – согласился Тибальд. Тристан же устремился к зданию, обнажив меч. За его спиной раздались быстрые шаги. Де ла Тер обернулся, готовый к нападению, но это был Джон.
– Я должен этой ночью оплатить свой собственный счет, – напомнил он.
Улыбаясь, Тристан обнял друга, но Джон видел, как пылают его глаза дьявольским огнем.
– Месть – это очень важно, верно, Джон? Если человек жаждет мести, то он никогда не сможет нормально жить, пока не отомстит. Эта жажда заставляет сердце стонать и плакать, и обливаться кровью до тех пор, пока не будет удовлетворена.
Джон улыбнулся в ответ.
– Да, месть сладка, и он сегодня же оплатит один должок.
Подумав об обитателях замка, он даже содрогнулся: не хотелось бы ему сейчас оказаться в шкуре леди Женевьевы. Никогда еще он не видел Тристана де ла Тера таким жаждущим отмщения, никогда не видел никого другого в таком же состоянии.
Вместе они вошли в дом.
Эдвина спала. Рядом с ней тихонько посапывала Энни. С тех пор, как Ланкастерцы впервые напали на замок, молодая женщина постоянно оставляла дочь в своей постели. От непонятных звуков, раздававшихся во дворе, она начала было просыпаться, но тут шум прекратился, и в сладкой полудреме Эдвина решила, что стража устранила причину беспокойства, и закрыла глаза, сильно прижимая к себе Энни, и сонно вздыхая. Она вздрогнула и окончательно проснулась от грохота, внезапно распахнувшейся двери. Из зала пробивался луч света и обрисовывал силуэт высокого человека, стоявшего на пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Эдвина моргнула и застонала. Ужас переполнил ее душу, но она быстро спрыгнула с кровати, чтобы защитить единственное дитя от угрозы, исходившей от ланкастерца.
Она застыла с бешено, как у кролика, колотившимся сердцем. Когда же он шагал в комнату, Эдвина вспомнила эти глаза, в которых так часто зажигались искорки смеха, эти губы, которые так легко улыбались, это юное лицо, такое нежное, такое доброе.
Теперь же в нем не было и тени прежнего веселья. Его глаза сверкали холодным блеском, а улыбка была скорее похожа на мрачный оскал.
– Леди Эдвина, – негромко сказал Джон, – наконец-то мы снова встретились. – Он тихо ступая, подошел к ней. Эдвина обнаружила, что не в силах отвести от него взгляда. Джон сбросил с плеч плащ и медленно отстегнул меч.
– Разве у вас не найдется сегодня для меня, приветливого слова? – спросил он с жестокой насмешкой в голосе.
– Я… – начала она, и тут у нее подогнулись колени. Эдвина упала на пол, опустив голову: – Я не делала этого! Я была против этого плана, Джон! Клянусь! Я не хотела, чтобы тебя убили!
Эдвина не могла поднять глаз, она чувствовала, как страх сковывает все ее члены, и она не могла позволить себе быть такой трусихой, ей нужно всегда думать об Энни! Как бы он не решил отомстить ей, она должна сделать все, чтобы он не тронул ее дитя. И Эдвина непроизвольно совершила лучшее, что только могла сделать в ее положении. Джон смотрел на ее склоненную голову, на густые каштановые волосы, ниспадающие на льняную сорочку, блестевшие в полумраке. Слабый свет, просачивающийся в комнату из-за открытой двери, пробивался сквозь тонкий материал и являл взору упругую грудь молодой женщины и плавные линии тела. Он приподнял ее подбородок.
– Клянешься ли ты, Эдвина, что не принимала участие в этом предательстве? – спросил он хрипло.
Слезы покатились у нее из глаз, когда она посмотрела в его лицо, сохранявшее угрюмое выражение. Эдвина даже не думала о том, чтобы сопротивляться или бежать. Она попыталась ответить, но не смогла и просто покачала головой. Джон отпустил ее подбородок и отступил на шаг. Эдвина всхлипнула и, наконец, снова обрела дар речи.
– Я не хотела твоей смерти! И чтобы ты не собирался со мной сделать, смилуйся над моим ребенком! Ибо я клянусь, что она не принимала участия в этом предательстве, ведь ей всего только пять лет!
Она умоляюще посмотрела на него, сердце ее бешено забилось, но не только из-за страха перед его жестокостью, он был молод, красив и пробудил в ней желания, которых она не испытывала за время своего короткого брака. Эдвина подумала, что она сходит с ума. Может, так и было на самом деле.
Но прежде, чем Джон успел ответить на ее мольбу, дверь снова содрогнулась от сильного удара.
Граф де ла Тер пнул приоткрытую дверь и застыл на пороге, высокий, сильный, гневный, его темные глаза сверкали, лицо казалось высеченным из гранита, а губы были настолько сильно сжаты, что превратились в почти невидимую узкую полоску.
– Он жив! – в ужасе воскликнула Эдвина, – он и в самом деле вернулся из могилы! – она подумала, что упадет сейчас в обморок.
Тристан коротко взглянул на Джона, подошел к ней, схватил за плечи и яростно встряхнул.
– Где она? – спросил он с клокотанием в горле. У Эдвины застучали зубы. – ГДЕ ОНА?
«Женевьева, он имеет в виду Женевьеву!», – подумала она и почувствовала, как подступает тошнота. Женщина попыталась выдавить из себя хотя бы слово, но язык присох к гортани и не хотел слушаться.
– У-у-уехала! Уехала!
– Уехала?
Казалось, что его гнев испепелит ее. Эдвина никогда не испытывала прежде такого страха, и ее никогда прежде не держали с такой силой ничьи руки. Она знала, что должна говорить. Облизнув губы и глядя в непроглядную темень его глаз, Эдвина, наконец, заговорила:
– Женевьева… она выехала сегодня в Лондон, – и, снова облизнув пересохшие губы, продолжала: – Она уехала в Лондон, чтобы отдать Эденби Генриху Тюдору и принести ему присягу.
Тристан держал ее стальной хваткой, глядя с недоверием и гневом. Затем, поняв смысл сказанных ею слов, выругался с такой неистовой яростью, что Эдвина невольно отшатнулась:
– Проклятье!
И к величайшему удивлению Эдвины, Тристан отпустил ее почти бережно, развернулся на месте и пересек комнату огромными шагами. По пути к двери он задержался на мгновение, чтобы сказать Джону:
– Я выезжаю сейчас же, чтобы вернуть свою собственность, – произнес граф де ла Тер во внезапно наступившей могильной тишине. – Ты присмотришь за замком и за соблюдением моих приказов. Никого из замка не выпускать до моего приезда. Это касается и людей, заключенных в подвале. За все отвечаете вы с Тибальдом.
Джон кивнул, и Тристан стремительно вышел из комнаты. Плащ его развевался подобно флагу Правосудия.
Эдвина с беспокойством взглянула на Джона. Тот медленно подошел к двери и закрыл ее. Она снова почувствовала дрожь в спине, но от ужаса, охватившего ее, не могла понять – от страха или желания. Она знала, что сейчас следует волноваться за Женевьеву, и понимала, что стоит перед своей собственной судьбой.
На короткий миг она прикрыла глаза. Судьба ее была уже решена, она видела по выражению лица Джона, что эта ночь принадлежит ему. И слегка изумившись про себя, Эдвина осознала, что почти рада этому. Ее зажали в угол, и у нее не было другого выбора. Она, желая того или нет, принимала участие в гнусном предательстве, и теперь ее черед платить.
Кроме того, она не могла игнорировать его молодость, прекрасное телосложение, крепкие мускулы. Эдвина вспыхнула, желание охватило ее с непреодолимой силой, ей хотелось прижаться к нему, почувствовать его прикосновение. Ей должно быть стыдно, наверное, ей и на самом деле было стыдно. Но она не была невинной девочкой, она прекрасно знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине.
Эдвина всегда старательно исполняла свои супружеские обязанности, но никогда прежде не испытывала такого волнения. Давно уже потеряв своего мужа, она не была ни перед кем в долгу.
Джон был значительно моложе ее умершего супруга, и, судя по всему, мог подарить ей… нечто неизвестное…
Она замерла и похолодела, голос ее все еще дрожал, когда, взмолившись, произнесла:
– Моя дочь, она спит…
Джон кивнул головой в сторону двери и хрипло произнес:
– Позови служанку, и пусть она унесет девочку в свою постель.
Эдвина не верила своим ушам, она не могла сдвинуться с места. Джон сам, сгорая от нетерпения, открыл дверь и крикнул:
– Эй, кто-нибудь!
Старая Мэг, одна из кухарок, суетливо вбежала в комнату, с выражением страха на лице.
– Заберите девочку, – резко произнес Джон. – Положите к себе в постель и спите с нею рядом.
Мэг, переваливаясь с ноги на ногу, прошла мимо Эдвины, едва взглянув на ее. Осторожно взяла Энни и с облегчением вздохнула от того, что ее задача сводится к столь простому поручению.
На секунду задержавшись возле Эдвины спросила:
– Маленькую отнести в ее спальню?
– Да, – с усилием прошептала та.
Когда Мэг с Энни на руках вышла, Джон, не сводя с Эдвины глаз, закрыл дверь спальни и запер ее на засов. Он медленно подошел к молодой женщине, легко коснулся ее щеки. Казалось, что напряжение между ними сразу пропало, когда он взял ее лицо в ладони и посмотрел в глаза долгим взглядом. Эдвина не шелохнулась. Мягко улыбаясь, Джон дотронулся до ее трепещущей груди.
– Сердце твое бьется, как у птички, – сказал он.
Она все еще не могла вымолвить ни слова. У нее перехватило дыхание от его прикосновения, сильного и нежного одновременно.
Джон снова улыбнулся и пальцами осторожно провел по ее бархатистой шее, чуть касаясь кожи. Затем его руки скользнули под ткань ночной рубашки на ее плечах, и потянули легкое одеяние вниз, пока оно не упало на пол, оставшись лежать светлой грудой у их ног. Эдвина, такая беззащитная и прелестная в своей наготе, стояла, покорно опустив руки.
Джон отступил шаг назад, разглядывая с восхищением ее тело, на его шее пульс забился так же часто, как и на ее. Но вот он шагнул к ней и взял ее на руки. Его губы были такими горячими, такими жадными… Поцелуй его возбудил и довел почти до исступления Эдвину, а прикосновения его рук к обнаженному телу разожгли в ней бурный огонь. Джон нежно поглаживал ее спину пальцами, а она, обхватив его шею руками, все крепче прижималась к нему. Он снова ласково и страстно прикоснулся к ее шее, и Эдвина издала негромкий вскрик покорности и желания… Джон крепко сжал ее в объятиях и отнес на кровать. Его руки и губы непрестанно двигались по ее телу. Он нашептывал ей непонятные слова, которые еще больше разжигали в ней огонь страсти. Она негромко стонала, но в ее стоне не было протеста.
Он быстро освободился от одежды и, обнаженный, прыгнув к ее пылающему телу, вошел в нее, горящую желанием. Эдвина поняла, что эта ночь не будет для нее наказанием, не принесет ей боли и страданий.
Радость переполняла ее, такая величайшая радость, какой ей никогда еще не довелось испытать. Радость настолько сильная, что это было подобно смерти и рождению заново.
Несколько долгих дней и ночей тяжелого путешествия в Лондон, затем трудности с жильем. Наконец, ей удалось найти для себя пристанище в одной из комнат Виндзорского дворца, вместе с несколькими другими знатными леди. Мэри поселили жить вместе с прочими слугами, сэр Гэмфри остановился у своего старого приятеля, а охрана разместилась в конюшнях.
Лондон был переполнен беженцами. Торговля процветала, в то же время король Генрих IV, с присущей ему скупостью, давал аудиенции.
Сэр Гэмфри, стоявший за спиной Женевьевы, прокашлялся.
– Не надо так сильно волноваться, миледи.
– Мне так тревожно, сэр Гэмфри! – воскликнула она, затем, понизив голос, чтобы ее не могли услышать другие, добавила: – Наверное, нам следовало остаться в Эденби, немного подождать и отправить послание, в котором мы могли бы подчиниться его власти.
Сэр Гэмфри покачал головой, сжал ее руки и посмотрел поверх головы.
– Женевьева, если бы я только был на несколько лет моложе! – он улыбнулся, – ты очаруешь короля, когда он увидит тебя! Он забудет обо всем, и ты спасешь Эденби!
Женевьева и вправду была необыкновенно прелестна. Сегодня на ней было серебристое атласное платье с модными в то время пуфами на рукавах, отделанное редким мехом белой лисицы, с красивым длинным низко вырезанным лифом. Волосы Женевьевы свободно ниспадали на спину, подобно крыльям ангела. Ее головной убор состоял из хрупкого на вид сооружения, из тончайшего шелка, украшенного драгоценными камнями, и не мог спрятать великолепного золотого блеска ее замечательных волос.
Если бы она могла сегодня же предстать перед королем!
И как будто в ответ на отчаянную молитву сэра Гэмфри, к ним подошел королевский паж.
– Леди Женевьева из Эденби? – с поклоном спросил он.
– Да?
– Вы можете предстать пред Его Величеством.
Она попыталась ободряюще улыбнуться сэру Гэмфри, и затем проследовала за пажом. Но легкое прикосновение к плечу остановило ее, и, обернувшись, она едва не вскрикнула от удивления.
На нее смотрел сэр Гай. Целый и невредимый, с огромной красной розой на плаще.
– Сэр Гай? – удивленно прошептала Женевьева.
– Т-с-с-с! – издал тот предупреждающий звук и быстро отвел ее в сторону. – Это долгая история, леди Женевьева. Но я должен был видеть вас, чтобы приободрить и предупредить, что я служил Генриху и сражался на его стороне, во время битвы при Маркет Босуорт.
– Генриху? – застыв в изумлении, выдохнула Женевьева.
– Я должен был. Я сделал это ради Эденби! – сказал сэр Гай, – я знаю, что у вас сейчас аудиенция у короля. Примите, все, что он бы ни сказал, даже если это будет несправедливо. Я в свою очередь, буду просить его за вас. Он знает, что я был на его стороне. Молодой человек состроил гримасу: – И что я был верен ему!
– Леди Женевьева! – раздался голос обеспокоенного задержкой пажа.
Сэр Гай быстро поцеловал Женевьеву в щеку, и нырнул в бурлящую толпу просителей.
– Я здесь, – рассеянно отозвалась Женевьева. Она улыбнулась и попыталась привести в порядок свои мысли и чувства. Встреча с сэром Гаем, его слова потрясли ее, и сейчас ей надо было собраться с силами, чтобы выглядеть невозмутимой и спокойной. Она должна держаться гордо и независимо, перед лицом своего недавнего врага. Да, ей придется обратиться к нему с просьбой, но она сумеет это сделать, не теряя достоинства.
Когда она вошла в зал, то заметила, что там находятся еще несколько лордов и леди. Женевьева быстро оглядела присутствующих и тотчас же увидела Генриха.
Король был молод и не безобразен, с тонкими чертами лица, с довольно длинным носом, небольшими темными пронзительными глазами. Рядом с ним стояла группа министров, и когда ему представляли присутствующих, они тихонько нашептывали ему что-то. Король обдумывал их слова и выносил решение.
К Женевьеве вернулось присутствие духа, когда она увидела, как милосердно он обходится с бывшими своими противниками. Один из дворян Корнуэлла, старый рыцарь, убежденный сторонник партии Йорка, предстал перед Тюдором. Старик витиевато говорил о том, что боролся только в той мере, в какой к этому обязывала его клятва верности. Но Ричард мертв, и он рад, что война окончена. Он присягнет Генриху Тюдору, и будет хранить верность клятве, данной Ричарду.
Король милостиво обошелся со стариком, сказав, что присяга и «небольшой» денежный штраф, который не показался Женевьеве таким уж «небольшим», послужат примирению между сюзереном и вассалом.
Мимо короля проходили все новые и новые просители. И вот сердце Женевьевы подпрыгнуло до самого горла, когда она услышала, как назвали ее собственное имя. Она пошла через зал, высоко держа голову, и предстала перед королем, восседавшем на троне. Женевьева преклонила колени и, поднявшись, встретилась с ним глазами. И удивилась, заметив нескрываемый интерес, мелькнувший во взоре короля.
– Итак – вы – Женевьева из Эденби, – медленно проговорил он. – Вы просили об аудиенции с нами?
Она почувствовала дурноту. Его глаза скользили по ее телу, как будто он уже мысленно срывал с нее одежду, и оценивал ее достоинства, имея кое-какие намерения относительно нее.
– Да, Ваше Величество, – пробормотала Женевьева, вымученно улыбаясь, – как и многие другие знатные лорды, мой отец присягнул Ричарду III. А присяга должна соблюдаться во имя чести, сир. Но Эденби, Ваше Величество, сложил оружие и просит о мире, который Ваше Величество, столь великодушно пытается установить в нашей стране.
Генрих улыбнулся с видом человека, которому известны некоторые обстоятельства, пока скрытые от глаз простых смертных.
– Леди Женевьева, вы столь прекрасны и грациозны, – сказал он, вызвав у нее вздох облегчения, – что кажется, все идет хорошо. – Генрих снова улыбнулся ей, и Женевьева почувствовала внезапную радость и огромное облегчение. Она будет готова заплатить гораздо больший штраф, нежели корнуэллец. Эденби вполне выдержит его. И они, наконец-то, обретут мир!
– Очень грациозны и красивы, – повторил король, и Женевьева невольно вздрогнула, когда он глянул поверх толпы придворных, и на его устах появилась похотливая улыбка.
И снова Генрих посмотрел на нее, его глаза скользили по линиям ее тела с легким изумлением. «Он мужчина, – с беспокойством подумала Женевьева, – и со своеобразным чувством юмора, который его приближенные, вероятно, иногда находят ужасающим. Он, очевидно, чему-то радовался». Внезапно Женевьева почувствовала себя неуютно и потерянно, хотя пока не могла понять, почему. Почему же он не требует от нее штрафа? Или он ожидал услышать от нее что-то еще?
– Ваше Величество… – проговорила Женевьева, – мы клянемся в верности Вам.
– Да… – ответил он с долгим вздохом, – но я боюсь, миледи, что вы не имеете права на это.
– Простите, сир? – произнесла она изумленно.
Генрих улыбнулся.
– Эденби сложил оружие несколько дней тому назад.
– Простите? – снова переспросила Женевьева, еще не осознав толком услышанное, но уже понимая, что все идет совсем не так, как она рассчитывала.
Король посмотрел поверх ее головы, словно увидев кого-то в толпе. И тут она услышала шаги, приглушенные бархатной дорожкой, покрывавшей пол. Нахмурившись, Женевьева обернулась.
И… застыла, как громом пораженная от ужаса и невероятности происходящего.
Тристан!
Она моргнула, этого не может быть! Не может быть! Он же мертв! Мертв и похоронен. Она сама его убила! Она сама видела, как погасли его глаза, как душа оставила его тело.
Он медленно подошел к ней, одетый не для сражения, как она видела его в последний раз, а в красивый, элегантный камзол. На нем были голубые чулки, а его платье было отделано роскошным горностаем. На плечи был накинут ярко-красный плащ, застегнутый бриллиантовой брошью. Он любезно улыбался, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни веселья. Это была холодная, жестокая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Он возвышался над ней, заполняя всю комнату своей энергией и силой, и Женевьева подумала, что сейчас лишится чувств.
– Молчите и молитесь, может быть, ваши молитвы услышит Бог. Джон, возьми фонарь и подай сигнал.
Тот взял светильник с тонкой ручкой и вышел на стену. Стражники переглянулись, взвешивая свои шансы избавиться от неожиданного посетителя. Тристан расплылся в улыбке.
– Я заслужил репутацию отчаянного рубаки. Вас трое, но у меня в руках меч, и я еще не забыл, как им пользоваться.
Когда Джон вошел в комнату с пятью ланкастерцами, йоркисты были избавлены от выбора: честь или смерть.
– А теперь, – сказал Тристан, – если вы будете настолько любезны, чтобы пройти в подземелье сами… – он в упор посмотрел на них и одарил широкой улыбкой.
Один из них выступил вперед.
– Мы сдаемся, лорд Тристан, но не можем пройти в подземелье, оно находится под главным зданием.
Де ла Тер несколько секунд обдумывал услышанное, потом ткнул пальцем:
– Вот ты… Как тебя зовут?
– Джек Хигген, милорд.
– Джек Хигген, ты один проведешь меня туда. Я возьму плащ одного из твоих друзей. Кстати, разве вам никто еще не сказал, что эта белая роза уже отошла в прошлое? А затем ты и я проникнем в подземелье. Сколько там стражников?
– Только двое.
– Не лги мне, это может стоить тебе жизни.
«Ему нет еще и двадцати», – быстро прикинул Тристан. Это был стройный высокий юноша, на красивом лице которого явно читалось страстное желание жить. Парень сглотнул, и на его шее дернулся кадык.
– Клянусь Пресвятой Богородицей, – там только двое. Да больше и не нужно. Там крепкие стены и прочные железные засовы.
Де ла Тер кивнул и обратился к своим людям:
– Подождите моего возвращения. Потом юный Джек отведет вас всех к главному зданию.
Облаченный в плащ одного из стражников, с белой розой и белым крестом Эденби, граф пошел за Хиггеном, спускавшимся по лестнице к наружному двору. Юноша под угрозой ножа Тристана, упиравшегося ему в спину, отсалютовал стражнику, стоявшему у деревянной стены, за которой находился внутренний двор. В абсолютной тишине они прошли мимо казарм и домов торговцев, и наконец, подошли к главному зданию с высокими башенками и еще одной стеной. У массивных, отделанных железом ворот, стояли двое часовых.
– Это единственный вход? – спросил Тристан, сильнее прижимая нож к спине своего проводника.
Юноша покачал головой.
– Это главный вход. Если мы обойдем стену справа, то увидим еще одну дверь, за ней находится винтовая лестница, ведущая вниз.
– Есть ли еще что-то внизу, кроме подвалов? – тихо спросил Тристан.
– Только склеп под часовней, – ответил Джек.
– Охрана?
– Один у ступеней лестницы.
– Хорошо. Ты улыбайся, когда мы к нему подойдем.
Джек так и сделал. И хотя губы его слегка дрожали, но он очень старался, и Тристан видел, с каким трудом дается ему эта улыбка.
– Что ты здесь делаешь? – спросил часовой.
Граф внезапно толкнул Джека на часового, и они не удержались на ногах. Он быстро сорвал с себя плащ и набросил его на упавших, а затем быстро спустил их вниз по лестнице. Они тяжело покатились по крутым ступеням. Тристан явственно слышал ритмичные удары. Не раздумывая, он бросился вслед за ними. Шум обеспокоил двух других стражников, но Тристан уже выхватил меч и занял боевую позицию. Он яростно посмотрел на удивленных солдат и предупредил:
– Если вы меня вынудите, то я не успокоюсь до тех пор, пока в Эденби останутся одни трупы.
Они узнали его. Де ла Тер догадался об этом по ужасу в их глазах. Он кивком головы указал на связку ключей, висевшую на крючке, вбитом в стену.
– Я хочу, чтобы вы выпустили моих людей, а сами заняли их место.
Трясущимися руками старший стражник, седеющий мужчина с грустными карими глазами, поспешил открыть дверь. Из подвала были выпущены люди Тристана, а туда отправлены все стражники, за исключением Джека.
– Лорд Тристан! – воскликнул один из его воинов со страхом. – Мы думали, что вы мертвы…
– Мы уже решили, что проведем здесь остаток своих дней…
– Умоляем вас…
– Тихо, успокойтесь, – прошептал Тристан. – У нас есть еще работа этой ночью, – он коротко проинструктировал тех, кому досталась одежда стражников и предупредил их, что им придется сразиться с немалым количеством врагов, прежде чем удастся открыть ворота и впустить основной отряд. Половина его людей пошли с Тристаном и Джеком, оставшаяся же часть вернулась в тыловую башню, чтобы соединиться с остальными и отправить пленных в подвал. Де ла Тер отметил про себя вместительность подземелья и прочность крепких стен. Его план был отчаянно рискованным, и только чудо помогло осуществить его.
Граф внутренне весь сжался, следуя позади Джека, к спине которого снова был приставлен нож. Через несколько минут он захватит замок, и ее. И хотя Тристан еще не был уверен, какого рода суд устроит он над Женевьевой Эденби, но заранее испытывал большое удовлетворение, при мысли о том, что с ней станет, когда она увидит его живым и поймет: расплата близка. Сердце его забилось сильнее, в предвкушении этого момента. «Нет, он не должен сорваться».
– Скажи стражникам на стене, что люди, вернувшиеся с поля сражения у Маркет Босуорт, просят убежища у Эденби, – скомандовал Тристан Джеку и сильнее прижал нож к его спине. Тот снова судорожно вздохнул.
Голос юноши, когда он говорил с начальником караула, слегка дрожал. Стражник с сомнением почесал затылок.
– Я ручаюсь за них! – твердо сказал Тристан де ла Тер. Даже, если начальник караула и знал его в лицо, то не смог бы разглядеть в темноте. – Это друзья!
К великому облегчению Тристана, металлическая решетка заскрипела, поднимаясь, и сразу же за этим начал опускаться массивный деревянный мост. Несколько секунд Тристан едва осмеливался дышать. Но вот он услышал воинственный клич Тибальда, и несколько десятков всадников проскакали по мосту.
С большим опозданием стража опомнилась и совершила попытку защитить замок. Все произошло в считанные минуты. Стражу окружили и вынудили сдаться.
Де ла Тер отыскал Тибальда и крепко пожал ему руку.
– Оставляю на твое попечение пленных и охрану башен. – Он, сузив глаза, окинул взглядом укрепления. – Замок мой. Поставьте десятерых на страже в Большом зале. Я бы не хотел, чтобы меня снова предали.
– Как скажете, милорд, – согласился Тибальд. Тристан же устремился к зданию, обнажив меч. За его спиной раздались быстрые шаги. Де ла Тер обернулся, готовый к нападению, но это был Джон.
– Я должен этой ночью оплатить свой собственный счет, – напомнил он.
Улыбаясь, Тристан обнял друга, но Джон видел, как пылают его глаза дьявольским огнем.
– Месть – это очень важно, верно, Джон? Если человек жаждет мести, то он никогда не сможет нормально жить, пока не отомстит. Эта жажда заставляет сердце стонать и плакать, и обливаться кровью до тех пор, пока не будет удовлетворена.
Джон улыбнулся в ответ.
– Да, месть сладка, и он сегодня же оплатит один должок.
Подумав об обитателях замка, он даже содрогнулся: не хотелось бы ему сейчас оказаться в шкуре леди Женевьевы. Никогда еще он не видел Тристана де ла Тера таким жаждущим отмщения, никогда не видел никого другого в таком же состоянии.
Вместе они вошли в дом.
Эдвина спала. Рядом с ней тихонько посапывала Энни. С тех пор, как Ланкастерцы впервые напали на замок, молодая женщина постоянно оставляла дочь в своей постели. От непонятных звуков, раздававшихся во дворе, она начала было просыпаться, но тут шум прекратился, и в сладкой полудреме Эдвина решила, что стража устранила причину беспокойства, и закрыла глаза, сильно прижимая к себе Энни, и сонно вздыхая. Она вздрогнула и окончательно проснулась от грохота, внезапно распахнувшейся двери. Из зала пробивался луч света и обрисовывал силуэт высокого человека, стоявшего на пороге, широко расставив ноги и уперев руки в бока. Эдвина моргнула и застонала. Ужас переполнил ее душу, но она быстро спрыгнула с кровати, чтобы защитить единственное дитя от угрозы, исходившей от ланкастерца.
Она застыла с бешено, как у кролика, колотившимся сердцем. Когда же он шагал в комнату, Эдвина вспомнила эти глаза, в которых так часто зажигались искорки смеха, эти губы, которые так легко улыбались, это юное лицо, такое нежное, такое доброе.
Теперь же в нем не было и тени прежнего веселья. Его глаза сверкали холодным блеском, а улыбка была скорее похожа на мрачный оскал.
– Леди Эдвина, – негромко сказал Джон, – наконец-то мы снова встретились. – Он тихо ступая, подошел к ней. Эдвина обнаружила, что не в силах отвести от него взгляда. Джон сбросил с плеч плащ и медленно отстегнул меч.
– Разве у вас не найдется сегодня для меня, приветливого слова? – спросил он с жестокой насмешкой в голосе.
– Я… – начала она, и тут у нее подогнулись колени. Эдвина упала на пол, опустив голову: – Я не делала этого! Я была против этого плана, Джон! Клянусь! Я не хотела, чтобы тебя убили!
Эдвина не могла поднять глаз, она чувствовала, как страх сковывает все ее члены, и она не могла позволить себе быть такой трусихой, ей нужно всегда думать об Энни! Как бы он не решил отомстить ей, она должна сделать все, чтобы он не тронул ее дитя. И Эдвина непроизвольно совершила лучшее, что только могла сделать в ее положении. Джон смотрел на ее склоненную голову, на густые каштановые волосы, ниспадающие на льняную сорочку, блестевшие в полумраке. Слабый свет, просачивающийся в комнату из-за открытой двери, пробивался сквозь тонкий материал и являл взору упругую грудь молодой женщины и плавные линии тела. Он приподнял ее подбородок.
– Клянешься ли ты, Эдвина, что не принимала участие в этом предательстве? – спросил он хрипло.
Слезы покатились у нее из глаз, когда она посмотрела в его лицо, сохранявшее угрюмое выражение. Эдвина даже не думала о том, чтобы сопротивляться или бежать. Она попыталась ответить, но не смогла и просто покачала головой. Джон отпустил ее подбородок и отступил на шаг. Эдвина всхлипнула и, наконец, снова обрела дар речи.
– Я не хотела твоей смерти! И чтобы ты не собирался со мной сделать, смилуйся над моим ребенком! Ибо я клянусь, что она не принимала участия в этом предательстве, ведь ей всего только пять лет!
Она умоляюще посмотрела на него, сердце ее бешено забилось, но не только из-за страха перед его жестокостью, он был молод, красив и пробудил в ней желания, которых она не испытывала за время своего короткого брака. Эдвина подумала, что она сходит с ума. Может, так и было на самом деле.
Но прежде, чем Джон успел ответить на ее мольбу, дверь снова содрогнулась от сильного удара.
Граф де ла Тер пнул приоткрытую дверь и застыл на пороге, высокий, сильный, гневный, его темные глаза сверкали, лицо казалось высеченным из гранита, а губы были настолько сильно сжаты, что превратились в почти невидимую узкую полоску.
– Он жив! – в ужасе воскликнула Эдвина, – он и в самом деле вернулся из могилы! – она подумала, что упадет сейчас в обморок.
Тристан коротко взглянул на Джона, подошел к ней, схватил за плечи и яростно встряхнул.
– Где она? – спросил он с клокотанием в горле. У Эдвины застучали зубы. – ГДЕ ОНА?
«Женевьева, он имеет в виду Женевьеву!», – подумала она и почувствовала, как подступает тошнота. Женщина попыталась выдавить из себя хотя бы слово, но язык присох к гортани и не хотел слушаться.
– У-у-уехала! Уехала!
– Уехала?
Казалось, что его гнев испепелит ее. Эдвина никогда не испытывала прежде такого страха, и ее никогда прежде не держали с такой силой ничьи руки. Она знала, что должна говорить. Облизнув губы и глядя в непроглядную темень его глаз, Эдвина, наконец, заговорила:
– Женевьева… она выехала сегодня в Лондон, – и, снова облизнув пересохшие губы, продолжала: – Она уехала в Лондон, чтобы отдать Эденби Генриху Тюдору и принести ему присягу.
Тристан держал ее стальной хваткой, глядя с недоверием и гневом. Затем, поняв смысл сказанных ею слов, выругался с такой неистовой яростью, что Эдвина невольно отшатнулась:
– Проклятье!
И к величайшему удивлению Эдвины, Тристан отпустил ее почти бережно, развернулся на месте и пересек комнату огромными шагами. По пути к двери он задержался на мгновение, чтобы сказать Джону:
– Я выезжаю сейчас же, чтобы вернуть свою собственность, – произнес граф де ла Тер во внезапно наступившей могильной тишине. – Ты присмотришь за замком и за соблюдением моих приказов. Никого из замка не выпускать до моего приезда. Это касается и людей, заключенных в подвале. За все отвечаете вы с Тибальдом.
Джон кивнул, и Тристан стремительно вышел из комнаты. Плащ его развевался подобно флагу Правосудия.
Эдвина с беспокойством взглянула на Джона. Тот медленно подошел к двери и закрыл ее. Она снова почувствовала дрожь в спине, но от ужаса, охватившего ее, не могла понять – от страха или желания. Она знала, что сейчас следует волноваться за Женевьеву, и понимала, что стоит перед своей собственной судьбой.
На короткий миг она прикрыла глаза. Судьба ее была уже решена, она видела по выражению лица Джона, что эта ночь принадлежит ему. И слегка изумившись про себя, Эдвина осознала, что почти рада этому. Ее зажали в угол, и у нее не было другого выбора. Она, желая того или нет, принимала участие в гнусном предательстве, и теперь ее черед платить.
Кроме того, она не могла игнорировать его молодость, прекрасное телосложение, крепкие мускулы. Эдвина вспыхнула, желание охватило ее с непреодолимой силой, ей хотелось прижаться к нему, почувствовать его прикосновение. Ей должно быть стыдно, наверное, ей и на самом деле было стыдно. Но она не была невинной девочкой, она прекрасно знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине.
Эдвина всегда старательно исполняла свои супружеские обязанности, но никогда прежде не испытывала такого волнения. Давно уже потеряв своего мужа, она не была ни перед кем в долгу.
Джон был значительно моложе ее умершего супруга, и, судя по всему, мог подарить ей… нечто неизвестное…
Она замерла и похолодела, голос ее все еще дрожал, когда, взмолившись, произнесла:
– Моя дочь, она спит…
Джон кивнул головой в сторону двери и хрипло произнес:
– Позови служанку, и пусть она унесет девочку в свою постель.
Эдвина не верила своим ушам, она не могла сдвинуться с места. Джон сам, сгорая от нетерпения, открыл дверь и крикнул:
– Эй, кто-нибудь!
Старая Мэг, одна из кухарок, суетливо вбежала в комнату, с выражением страха на лице.
– Заберите девочку, – резко произнес Джон. – Положите к себе в постель и спите с нею рядом.
Мэг, переваливаясь с ноги на ногу, прошла мимо Эдвины, едва взглянув на ее. Осторожно взяла Энни и с облегчением вздохнула от того, что ее задача сводится к столь простому поручению.
На секунду задержавшись возле Эдвины спросила:
– Маленькую отнести в ее спальню?
– Да, – с усилием прошептала та.
Когда Мэг с Энни на руках вышла, Джон, не сводя с Эдвины глаз, закрыл дверь спальни и запер ее на засов. Он медленно подошел к молодой женщине, легко коснулся ее щеки. Казалось, что напряжение между ними сразу пропало, когда он взял ее лицо в ладони и посмотрел в глаза долгим взглядом. Эдвина не шелохнулась. Мягко улыбаясь, Джон дотронулся до ее трепещущей груди.
– Сердце твое бьется, как у птички, – сказал он.
Она все еще не могла вымолвить ни слова. У нее перехватило дыхание от его прикосновения, сильного и нежного одновременно.
Джон снова улыбнулся и пальцами осторожно провел по ее бархатистой шее, чуть касаясь кожи. Затем его руки скользнули под ткань ночной рубашки на ее плечах, и потянули легкое одеяние вниз, пока оно не упало на пол, оставшись лежать светлой грудой у их ног. Эдвина, такая беззащитная и прелестная в своей наготе, стояла, покорно опустив руки.
Джон отступил шаг назад, разглядывая с восхищением ее тело, на его шее пульс забился так же часто, как и на ее. Но вот он шагнул к ней и взял ее на руки. Его губы были такими горячими, такими жадными… Поцелуй его возбудил и довел почти до исступления Эдвину, а прикосновения его рук к обнаженному телу разожгли в ней бурный огонь. Джон нежно поглаживал ее спину пальцами, а она, обхватив его шею руками, все крепче прижималась к нему. Он снова ласково и страстно прикоснулся к ее шее, и Эдвина издала негромкий вскрик покорности и желания… Джон крепко сжал ее в объятиях и отнес на кровать. Его руки и губы непрестанно двигались по ее телу. Он нашептывал ей непонятные слова, которые еще больше разжигали в ней огонь страсти. Она негромко стонала, но в ее стоне не было протеста.
Он быстро освободился от одежды и, обнаженный, прыгнув к ее пылающему телу, вошел в нее, горящую желанием. Эдвина поняла, что эта ночь не будет для нее наказанием, не принесет ей боли и страданий.
Радость переполняла ее, такая величайшая радость, какой ей никогда еще не довелось испытать. Радость настолько сильная, что это было подобно смерти и рождению заново.
* * *
Время от времени поглядывая на сэра Гэмфри, Женевьева нервно мерила шагами длинный коридор Виндзорского дворца. Они находились здесь уже в течение трех дней, и все еще пребывали в ожидании, вместе со множеством других просителей, аудиенции у нового короля.Несколько долгих дней и ночей тяжелого путешествия в Лондон, затем трудности с жильем. Наконец, ей удалось найти для себя пристанище в одной из комнат Виндзорского дворца, вместе с несколькими другими знатными леди. Мэри поселили жить вместе с прочими слугами, сэр Гэмфри остановился у своего старого приятеля, а охрана разместилась в конюшнях.
Лондон был переполнен беженцами. Торговля процветала, в то же время король Генрих IV, с присущей ему скупостью, давал аудиенции.
Сэр Гэмфри, стоявший за спиной Женевьевы, прокашлялся.
– Не надо так сильно волноваться, миледи.
– Мне так тревожно, сэр Гэмфри! – воскликнула она, затем, понизив голос, чтобы ее не могли услышать другие, добавила: – Наверное, нам следовало остаться в Эденби, немного подождать и отправить послание, в котором мы могли бы подчиниться его власти.
Сэр Гэмфри покачал головой, сжал ее руки и посмотрел поверх головы.
– Женевьева, если бы я только был на несколько лет моложе! – он улыбнулся, – ты очаруешь короля, когда он увидит тебя! Он забудет обо всем, и ты спасешь Эденби!
Женевьева и вправду была необыкновенно прелестна. Сегодня на ней было серебристое атласное платье с модными в то время пуфами на рукавах, отделанное редким мехом белой лисицы, с красивым длинным низко вырезанным лифом. Волосы Женевьевы свободно ниспадали на спину, подобно крыльям ангела. Ее головной убор состоял из хрупкого на вид сооружения, из тончайшего шелка, украшенного драгоценными камнями, и не мог спрятать великолепного золотого блеска ее замечательных волос.
Если бы она могла сегодня же предстать перед королем!
И как будто в ответ на отчаянную молитву сэра Гэмфри, к ним подошел королевский паж.
– Леди Женевьева из Эденби? – с поклоном спросил он.
– Да?
– Вы можете предстать пред Его Величеством.
Она попыталась ободряюще улыбнуться сэру Гэмфри, и затем проследовала за пажом. Но легкое прикосновение к плечу остановило ее, и, обернувшись, она едва не вскрикнула от удивления.
На нее смотрел сэр Гай. Целый и невредимый, с огромной красной розой на плаще.
– Сэр Гай? – удивленно прошептала Женевьева.
– Т-с-с-с! – издал тот предупреждающий звук и быстро отвел ее в сторону. – Это долгая история, леди Женевьева. Но я должен был видеть вас, чтобы приободрить и предупредить, что я служил Генриху и сражался на его стороне, во время битвы при Маркет Босуорт.
– Генриху? – застыв в изумлении, выдохнула Женевьева.
– Я должен был. Я сделал это ради Эденби! – сказал сэр Гай, – я знаю, что у вас сейчас аудиенция у короля. Примите, все, что он бы ни сказал, даже если это будет несправедливо. Я в свою очередь, буду просить его за вас. Он знает, что я был на его стороне. Молодой человек состроил гримасу: – И что я был верен ему!
– Леди Женевьева! – раздался голос обеспокоенного задержкой пажа.
Сэр Гай быстро поцеловал Женевьеву в щеку, и нырнул в бурлящую толпу просителей.
– Я здесь, – рассеянно отозвалась Женевьева. Она улыбнулась и попыталась привести в порядок свои мысли и чувства. Встреча с сэром Гаем, его слова потрясли ее, и сейчас ей надо было собраться с силами, чтобы выглядеть невозмутимой и спокойной. Она должна держаться гордо и независимо, перед лицом своего недавнего врага. Да, ей придется обратиться к нему с просьбой, но она сумеет это сделать, не теряя достоинства.
Когда она вошла в зал, то заметила, что там находятся еще несколько лордов и леди. Женевьева быстро оглядела присутствующих и тотчас же увидела Генриха.
Король был молод и не безобразен, с тонкими чертами лица, с довольно длинным носом, небольшими темными пронзительными глазами. Рядом с ним стояла группа министров, и когда ему представляли присутствующих, они тихонько нашептывали ему что-то. Король обдумывал их слова и выносил решение.
К Женевьеве вернулось присутствие духа, когда она увидела, как милосердно он обходится с бывшими своими противниками. Один из дворян Корнуэлла, старый рыцарь, убежденный сторонник партии Йорка, предстал перед Тюдором. Старик витиевато говорил о том, что боролся только в той мере, в какой к этому обязывала его клятва верности. Но Ричард мертв, и он рад, что война окончена. Он присягнет Генриху Тюдору, и будет хранить верность клятве, данной Ричарду.
Король милостиво обошелся со стариком, сказав, что присяга и «небольшой» денежный штраф, который не показался Женевьеве таким уж «небольшим», послужат примирению между сюзереном и вассалом.
Мимо короля проходили все новые и новые просители. И вот сердце Женевьевы подпрыгнуло до самого горла, когда она услышала, как назвали ее собственное имя. Она пошла через зал, высоко держа голову, и предстала перед королем, восседавшем на троне. Женевьева преклонила колени и, поднявшись, встретилась с ним глазами. И удивилась, заметив нескрываемый интерес, мелькнувший во взоре короля.
– Итак – вы – Женевьева из Эденби, – медленно проговорил он. – Вы просили об аудиенции с нами?
Она почувствовала дурноту. Его глаза скользили по ее телу, как будто он уже мысленно срывал с нее одежду, и оценивал ее достоинства, имея кое-какие намерения относительно нее.
– Да, Ваше Величество, – пробормотала Женевьева, вымученно улыбаясь, – как и многие другие знатные лорды, мой отец присягнул Ричарду III. А присяга должна соблюдаться во имя чести, сир. Но Эденби, Ваше Величество, сложил оружие и просит о мире, который Ваше Величество, столь великодушно пытается установить в нашей стране.
Генрих улыбнулся с видом человека, которому известны некоторые обстоятельства, пока скрытые от глаз простых смертных.
– Леди Женевьева, вы столь прекрасны и грациозны, – сказал он, вызвав у нее вздох облегчения, – что кажется, все идет хорошо. – Генрих снова улыбнулся ей, и Женевьева почувствовала внезапную радость и огромное облегчение. Она будет готова заплатить гораздо больший штраф, нежели корнуэллец. Эденби вполне выдержит его. И они, наконец-то, обретут мир!
– Очень грациозны и красивы, – повторил король, и Женевьева невольно вздрогнула, когда он глянул поверх толпы придворных, и на его устах появилась похотливая улыбка.
И снова Генрих посмотрел на нее, его глаза скользили по линиям ее тела с легким изумлением. «Он мужчина, – с беспокойством подумала Женевьева, – и со своеобразным чувством юмора, который его приближенные, вероятно, иногда находят ужасающим. Он, очевидно, чему-то радовался». Внезапно Женевьева почувствовала себя неуютно и потерянно, хотя пока не могла понять, почему. Почему же он не требует от нее штрафа? Или он ожидал услышать от нее что-то еще?
– Ваше Величество… – проговорила Женевьева, – мы клянемся в верности Вам.
– Да… – ответил он с долгим вздохом, – но я боюсь, миледи, что вы не имеете права на это.
– Простите, сир? – произнесла она изумленно.
Генрих улыбнулся.
– Эденби сложил оружие несколько дней тому назад.
– Простите? – снова переспросила Женевьева, еще не осознав толком услышанное, но уже понимая, что все идет совсем не так, как она рассчитывала.
Король посмотрел поверх ее головы, словно увидев кого-то в толпе. И тут она услышала шаги, приглушенные бархатной дорожкой, покрывавшей пол. Нахмурившись, Женевьева обернулась.
И… застыла, как громом пораженная от ужаса и невероятности происходящего.
Тристан!
Она моргнула, этого не может быть! Не может быть! Он же мертв! Мертв и похоронен. Она сама его убила! Она сама видела, как погасли его глаза, как душа оставила его тело.
Он медленно подошел к ней, одетый не для сражения, как она видела его в последний раз, а в красивый, элегантный камзол. На нем были голубые чулки, а его платье было отделано роскошным горностаем. На плечи был накинут ярко-красный плащ, застегнутый бриллиантовой брошью. Он любезно улыбался, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни веселья. Это была холодная, жестокая улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. Он возвышался над ней, заполняя всю комнату своей энергией и силой, и Женевьева подумала, что сейчас лишится чувств.