Страница:
Эжан зевнул.
— Два-три занятия, не больше. Вы что-то бледны, Ваше Высочество, — донесся участливый голос Аннелис.
Он повернул голову и с удивлением обнаружил в зеркале, что действительно бледен, а ему казалось, что щеки горят до сих пор. Волосы выглядели как птичье гнездо после дождя; Эжан провел по ним ладонью, и Аннелис, заметив его движение, протянула принцу дамский костяной гребень, инкрустированный перламутром.
Она тоже начала приводить себя в порядок — и довольно решительно. Сдернула с прически золотую сетку, ощетинила рот десятком роговых шпилек и выпустила на волю свою дремучую гриву. Стоя сзади, Эжан теперь только и видел, что беспорядочно переплетенную массу медных, золотых, каштановых и просто рыжих прядей — громадной пушистой трапецией. Небольшой кусок черной юбки внизу казался чем-то дополнительным, не важным. В зеркале же отражение Аннелис обзавелось яркой рамкой: это было красиво, и Эжан сонно подивился тому, что дамы не носят волосы вот так, распущенными, без всяких сеток.
Никогда раньше в его присутствии не причесывалась ни одна женщина. Даже мама.
А принцесса Лилиан?! Он прикусил губу: жгуче-стыдно забыть, даже на мгновение. Ее светлые, летящие, как облачко, волосы… Самое прекрасное, что ему приходилось когда-либо видеть. Правда, они спускались только чуть ниже плеч, и Лилиан, перехватив его взгляд, сбивчиво рассказала, что всегда хотела длинные косы, но в десять лет ее, как и всех девочек из класса, подстригли наголо… Эжан так и не понял: ни что такое «класс», ни зачем было это делать.
Лилиан. Она не такая, чтобы понимать ее всю, сразу и до конца…
Он снова зевнул — совсем уж невежливо по отношению к девице дес Краунт. Откуда ей знать, что он не спит уже которую ночь. Отражение Аннелис ближе к ногам чуть-чуть колебалось: не такое уж оно и безукоризненное, это ильмийское зеркало… или это просто плывет в глазах?
— Не выспались, мой принц?
Удивительно, как она ухитрялась внятно говорить со шпильками во рту. Вяло поразмыслив об этом пару секунд, Эжан вспомнил о ее гребне, несколько раз черкнул им по голове и вернул хозяйке. Аннелис изогнулась, склонив голову набок; гребешок бесследно утонул в ее волосах. Неужели она и вправду надеется одолеть их с помощью этой фитюльки? Принц наблюдал за процессом с любопытством, слегка притупленным усталостью.
Да, кажется, его о чем-то спросили.
— Я… Нет. То есть да, немного… Читал один роман… почти до утра.
И зачем понадобилось врать? — с опозданием одернул он себя. То есть, конечно, сказать ей правду никак невозможно — но с чего это вдруг он вообще принялся оправдываться? Да кто она такая, чтобы интересоваться его сном?..
— Я тоже люблю романы. — Аннелис перебросила за плечо расчесанную прядь. — Как-то две ночи подряд просидела над «Рыцарем синей звезды». Читали, Ваше Высочество?
— Читал, — равнодушно откликнулся Эжан.
И только через полминуты до него дошло: она говорит о «Рыцаре». Надо же! Эта хохочущая красотка из потомственных фрейлин, интересы которых обычно крутятся между вышиванием и турнирами… Никогда б не подумал.
О его любимейшей книге, читанной-перечитанной, в том числе и в постели, при тусклом свете трехсвечного ночного канделябра. Нечаянная ложь чудесным образом вильнула на дорожку правды; да и поговорить с кем бы то ни было о приключениях Рыцаря синей звезды было по-настоящему здорово. Эжан приободрился, стряхнув добрых три четверти ватного груза сна. Сморгнул, перед глазами прояснилось; кажется, и зеркало перестало искажать изображение…
— Замечательный роман! Я читала и представляла себя его героиней. Но на месте Бланки я бы никогда не вышла замуж за аталоррца. Хотя, по-моему, Рыцарь сам виноват: почему он не дал ей знать из восточного замка, что жив?
— Как он мог? — возразил Эжан. — Ведь Черноокая дева не хотела этого, а ее стабильер был стар и тяжко болен, и если бы Рыцарь…
— Вряд ли замок бы разрушился. Ну, обвалилось бы пару башен… кстати, почему бы Деве не вызвать народного стаби-льера? А Бланка дождалась бы своего возлюбленного…
…Когда, впервые прочитав «Рыцаря синей звезды», принц заговорил о книге с учителем — а с кем еще? — брат Агаталь-феус посоветовал обратить внимание на изящный слог и композицию романа. Эжан, конечно, обратил, но…
Аннелис дес Краунт обсуждала героев и их поступки, словно речь шла о живых людях. Болтать с ней об этом можно было бесконечно: как с приятелем, как с сестрой — которых у него никогда не было… И они болтали, перебивая друг друга, запальчиво и увлеченно.
Так неожиданно встретить родную душу — кто бы мог подумать?
Жалко, что Лилиан не читала «Рыцаря»… Но Лилиан — это совсем другое.
— …А может, она и не любила его по-настоящему? Вы верите в истинную любовь, мой принц?
— Верю, — искренне признался Эжан.
И смущенно замер, ожидая взрыва низкого грудного смеха. Впрочем, нет: с чего это вдруг? Девушка, не спавшая ночи над «Рыцарем», представлявшая себя Бланкой, не станет смеяться над такими вещами. И вообще с его стороны было непростительно ни с того ни с сего обзывать ее лошадью… пускай лишь про себя.
— Я тоже верю.
Аннелис улыбнулась: шпильки, до сих пор торчавшие у нее изо рта, сделали улыбку жутковатой — и за эту нечаянную мысль Эжан тоже как следует себя отругал. Начала вынимать их одну за другой, закрепляя только что возложенную на голову высокую прическу. Но рук у девицы дес Краунт было только две, а волос и шпилек — куда больше.
— Помогите мне, мойг принц. Придержите вот здесь…
Он с готовностью подошел к ней. Без тени смущения провел ладонью по округлой шее, поднимая наверх выбившиеся пряди. Аннелис поежилась и хихикнула — щекотно, наверное… Эжан поднял руки — все-таки какая она высокая! — придерживая воздушную пружинистую башню у нее на голове. Для удобства шагнул еще ближе: теперь он прижимался к Аннелис почти так же тесно, как в танце, и в этом не было ничего противоестественного. И духи у нее довольно приятные…
— Спасибо. Вы держите, а я сейчас надену сетку… Отпускайте.
Эжан убрал рута и отступил было назад — но не успел. Прическа, в которую Аннелис на его глазах добросовестно вонзала шпильки, в тот же момент покосилась, поехала вниз и обрушилась прямо на принца всей своей огромной, мягкой, одуряющей массой.
Он зажмурился.
Надо было делать что-то еще, что-то другое, хоть что-то — выпутаться из ее волос, отойти в сторону, извиниться, — но он стоял столбом, боясь пошевельнуться, боясь причинить ей боль неловким движением, а больше всего боясь взглянуть в зеркало на собственные уши. От душного сладкого запаха кружилась голова. — Приоткрыл глаза: слабые проблески света сквозь огненную завесу…
А она, девица Аннелис дес Краунт… разумеется, она смеялась.
— Из вас не выйдет горничной, Ваше Высочество, — донеслось до него в перерыве между звонкими раскатами. — Что ж, я вынуждена удалиться к себе. Увидимся завтра. Буду с нетерпением ждать встречи, мой принц!
Когда он окончательно проморгался, ее уже не было. Только легкая сладость в воздухе и ощущение прохлады на странно голом, незащищенном лице. Наваждение какое-то… Он передернул плечами.
И наверняка она нарочно.
Он вышел в вестибюль, до сих пор залитый ярким — преступно ярким! — солнечным светом. Боже мой, до чего же еще долго… И, как назло, никакого дипломатического приема или торжественного обеда, убивающих время медленно, как изощренный палач, — но таки убивающих. А больше всего жаль, что убежала Аннелис: вот с ней и вправду можно было бы с легкостью разменять пару часов. Особенно если она читала и «Орден Ильмийской розы»… не успел спросить.
А если позвать учителя? Идея возникла внезапно и показалась Эжану удачной. Учитель — единственный, кто знает о Лилиан. Единственный, с кем можно о ней поговорить. А ведь говорить о ней — это все равно как если бы она сама присоединилась к ожиданию…
Эжан остановился, прямо посреди вестибюля развязал ворот и осторожно вытянул за серебряную цепочку алую каплю амулета. Зацепил за палец, выждал, пока улеглись волны колебания.
— Учитель!..
— Да, Эжан, — негромкий голос за спиной.
Принц оторопело обернулся. Маг стоял перед ним — как если бы уже с полчаса тенью следовал за учеником. И вполне возможно, так оно и было — Эжан прикинул расстояние до ближайшей стены. Сквозь нее, вероятно, и прошел только что учитель… но что, спрашивается, было ему делать там, сразу за стеной?
Амулет нырнул обратно под рубаху. Эжан затянул тесемки воротника.
— Можно было и просто тебя позвать, правда?
— Можно было, — не стал спорить маг. — Ну что, как твои танцевальные успехи?
Эжан пожал плечами; мимолетный образ духов-пастилы и занавеса из медных волос почему-то пригнал к щекам волну жара. Ореховые глаза учителя сузились — то ли насмешка, то ли озабоченность. Под этим взглядом принц совсем смешался и пробормотал:
— Я хотел поговорить с тобой… о ней. Маг вздохнул.
— Уже?
Эжан недоуменно вскинул глаза.
— Что ж, давай поговорим, — сказал учитель. — Прежде всего я хотел бы, чтобы ты понял… Она красивая и умная девушка. Очень красивая и очень умная. Она умеет казаться искренней и достаточно осведомлена, чтобы нащупать точки соприкосновения с тобой. — Он тронул Эжана за плечо, и они вместе неторопливо пошли наискось по вестибюлю. — Конечно, ты взрослый и разберешься сам. Я знаю, что ты способен отличить единственное и настоящее от подложной подделки. Но… она старше и гораздо опытнее тебя, и поэтому я…
— Подожди, учитель. — Принц остановился. — Как это — старше?
Они уже подошли к широкой лестнице, и Эжан, сделав шаг назад, потерял равновесие и чуть было не покатился вниз; маг удержал его, охватив запястье кольцом сухих пальцев. Принц перевел дыхание и огляделся по сторонам. Солнечный свет ложился на мрамор косыми полосами: но еще не вечер, далеко не вечер…
— Неужели ты и этого не заметил? — усмехнулся учитель. — Не хочу показаться старым сплетником, но девице дес Краунт давно не семнадцать…
Безнадежно покраснев, Эжан пробормотал:
— При чем тут девица дес Краунт? И совсем тихо:
— Я хотел с тобой… о принцессе Лилиан.
Лицо мага осталось почти невозмутимым. Только неуловимое движение лохматых бровей: чуть-чуть вверх. Эжан прикусил губу. Учитель словно бы решил скрыть что-то, мгновение назад ставшее для него очевидным, — нелепое подозрение, но что прикажете с ним делать?.. Если бы он попросту рассмеялся недоразумению, было бы намного легче.
Что ж, зато ему, Эжану, скрывать нечего.
— Я не знаю, куда себя деть до вечера, — признался он. — До ночи… пока она придет. Послушай, учитель, неужели так будет всегда? И после того, как мы поженимся?.. Как сделать, чтобы она перестала… исчезать по утрам? Ты должен знать: ты ведь маг, ты стабильер…
Тот спустился на ступеньку вниз и теперь смотрел на принца прямо, глаза в глаза. Бесстрастный, немного усталый и снисходительный взгляд.
— Я думал над этим. И продолжаю думать. Все будет хорошо, можешь мне поверить… если ты не перестанешь любить ее. — Он улыбнулся в ответ на протестующее движение принца. — Да, я стабильер, и мне тоже тяжело: ты ведь каждое утро жаждешь, чтобы она осталась, а она все равно уходит… Знаешь, это противоречие куда сильнее, чем может показаться даже тебе самому. Но истинная любовь несет в мир стабильность, и это самое главное.
— Прости, — проговорил Эжан. — Я стараюсь отвлечься, не думать о невозможном… но не очень получается. И почему — невозможно? Я спрашивал у Лилиан: она не знает. Но ты все равно должен поговорить с ней! Вдруг она скажет тебе что-то такое, чему сама не придает значения, а на самом деле… Сегодня, когда она придет… я разрешаю тебе побыть с ней наедине столько, сколько нужно. — Он смутился и скороговоркой добавил: — И постараюсь не создавать противоречий своим нетерпением.
Учитель ничего не ответил. Спустился еще на несколько ступенек и полуобернулся, снизу вверх взглянув на принца.
Теперь солнце, проходя сквозь анфиладу, подсвечивало сзади его фигуру; лицо против света казалось темным и загадочным, как отверстие потайного хода.
— Иди спать, Эжан, — вдруг посоветовал он. — Тебе обязательно нужно выспаться.
— Я не…
Принц зевнул. Потом еще раз и еще — проклятая зевота набросилась на него, как стая докучливых насекомых. Беспомощно прикрыв рот рукой, Эжан посмотрел вслед магу: тот преспокойно спускался по лестнице, словно только что простился с учеником, доведя разговор до логического конца. Но ведь ничего подобного!.. Эжан бросился было следом; оказалось, что к зевоте прибавилась и непобедимая слабость во всем теле.
Стабильер Агатальфеус Отмеченный скрылся за поворотом… Лестница совершенно прямая! — одернул себя Эжан. Впрочем, какая разница… на ней больше никого не было. А веки тяжелели с каждой секундой. Мысли крошились и расползались, и принц никак не мог сосредоточиться и припомнить, применял ли когда-либо учитель против него, Эжана, свои магические способности… вроде бы нет… все бывает в первый раз… глупости… он действительно не спал три… пять… кто знает сколько… ночей…
Низкая ворсистая кушетка у стены.
Он проснулся на широченной мягкой постели, лежа наискось, раскинув руки. Под одеялом, в длинной ночной рубахе, неудобно перекрутившейся на ногах.
В кромешной темноте.
Эжан зевнул, сел и потянулся; в голове слегка гудело, но в целом он чувствовал себя выспавшимся и умиротворенным. Осмотрелся по сторонам: лунный свет пробивался в три знакомых ромбовидных отверстия в ставнях на окнах спальни. Эжан протянул руку и нащупал драконью голову на кроватной спинке — да, это его собственная кровать. Но что в этом удивительного?..
Воспоминания приходили тяжело, неповоротливо, как если бы он проспал целую неделю. Мать… он видел ее сегодня лишь мельком, после занятий с учителем. В фехтовальном классе мастер, кажется, не был им доволен: помнится, ворчал себе под нос что-то о сонных мухах и одноногих противниках. А потом еще эти никому не нужные танцы с какой-то потомственной фрейлиной… Одеяло вдруг стало душным и жарким; принц отбросил его, оставшись сидеть посреди смятой простыни.
Да, точно! — ведь заснул он вовсе не здесь. Мимолетно припомнились вестибюль, магический амулет, фигура учителя в арочном проеме, лестница, кушетка. И как это слугам удалось перенести его в спальню и раздеть, не разбудив?.. Странно. Но не может же быть, чтобы учитель и в самом деле применил против него, Эжана, магию!
Последнее воспоминание перед черной ямой сна без снов — их разговор. О чем-то важном. Очень важном…
Эжан вскочил, путаясь в ночной рубахе, сорвал ее с себя через голову… где же одежда?!
…о Лилиан!!!
Он лихорадочно шарил по комнате, стиснув зубы и все время натыкаясь на острые углы. Нащупал светильник; свечи догорели до плоских пеньков с причудливыми потеками — значит уже далеко за полночь. Проспал!!! Проспал, как последний…
А она пришла. Как всегда, возникла у пруда тоненькой светлой былинкой — из ничего, будто сон, будто мечта. Огляделась, никого не увидела и, пока еще не слишком беспокоясь, взбежала в беседку. Мимо геометрических песчаных дорожек; легко, почти не приминая травы. Присела на лавочку — так, чтобы сквозь арку входа видеть главную аллею. Посидела там… ну, может, минут пять: он, Эжан, нипочем не вытерпел бы дольше. Потом снова спустилась к пруду, попыталась занять себя выглядыванием в глубине сонных рыбок… надолго? Потом подумала, что могла пропустить его; вернулась к беседке. Потом…
Как бы ты повел себя дальше на ее месте?
Ждал бы, уверенно ответил сам себе принц. Ждал бы столько, сколько понадобится, хоть целую ночь. Но ему легко так утверждать, он у себя дома, а она приходит неизвестно откуда, но очень, очень издалека. И что ей делать, если окажется, что ее никто не встречает?!.
Слава Богу, на кресле обнаружились штаны, рубаха и камзол — влезать в тесные рукава последнего Эжан не стал. Нагнулся, а затем и встал на четвереньки, разыскивая сапоги.
Сначала она просто почувствовала себя одиноко и неуютно. Может быть, слегка обиделась на него… да, обиделась, и была права. НО где-то через полчаса — а возможно, и раньше, — принцесса Лилиан начала думать о тревожном, о страшном. Сочинять причины его отсутствия — одна жутче другой. Сжалась в комочек в углу беседки и, наверное, заплакала… она такая. Нежная, впечатлительная, хрупкая, как аталоррский хрусталь…
А ты — просто равнодушный самовлюбленный дурак. Как ты мог проспать, зная, что она тебя ждет?! Как?!!
А вдруг она пошла тебя искать?
Эжан замер, пораженный этой мыслью, а затем, бросив попытки найти обувь, кинулся прочь из спальни.
Гладкие плиты полутемного коридора, кое-где запятнанные цветными витражными отблесками, холодом отдавались в ступни. Стражники в потайных нишах, наверное, с удивлением наблюдали за босым принцем, несущимся сломя голову, — но ни один из них не покинул поста. Поравнявшись с комнатой королевы, Эжан замедлил шаги, стараясь ступать как можно бесшумнее и одновременно прислушиваясь: тихо. Спит — или еще не пришла сюда?
Если бы знать, который все-таки час!..
Лилиан могла напороться на стражу, а то и — Эжана передернуло — на людей старшего советника Литовта. На вопрос, кто она такая, ответила бы правду — иначе она не может. Разумеется, ей никто не поверит; ее посчитают воровкой, шпионкой, преступницей… и лучше не думать, что тогда…
А если — поверят?!
Помнишь, какое лицо было у господина старшего советника, когда ты — мальчишка, хвастун, пустозвон! — в его присутствии сообщил матери о своей грядущей женитьбе на принцессе Лилиан? У Литовта, конечно же, свои планы на судьбу королевства. И если в его руках окажется девушка, которая никак не вписывается в эти планы… Девушка, взявшаяся ниоткуда, чужая, беззащитная.
Нет!!!
Запутанный лабиринт коридоров наконец-то уперся в широкий вестибюль, чуть менее темный: сюда запускала бледные щупальца лучей луна, уже некруглая, начинающая стареть. Эжан рванулся к лестнице, поскользнулся на зеркальном паркете, взмахнул руками, удерживая равновесие, — на том самом месте, где вчера… или сегодня?., нет, все-таки вчера учитель скрыл от него что-то такое, чего никак нельзя было скрывать… А потом — сон. Настоящий? Навеянный магией?
Ступеньки. Как их много, проклятых ступенек!.. Он скакал через две, через три. Быстрее. Быстрее же!!!
Песок, которым были посыпаны дорожки парка, всегда казавшийся принцу мягко-пружинистым, острой болью врезался в босые подошвы; да это скорее мелкий гравий или каменная крошка. Невольно вспомнился ильмийский фокусник, ходивший по щетине укрепленных вертикально пик и стилетов. Эжан затормозил и несколько секунд не мог понять, что больнее: стоять, бежать или передвигаться на цыпочках. Смешно, стыдно, недостойно! — он ругал себя последними словами, но несерьезное препятствие и вправду надолго задержало его. В конце концов принц приноровился идти — не бежать, нет! — ставя ноги на колючий песок прямо, сразу на всю стопу. Мелькнула совсем уже трусливая мысль вернуться-таки за сапогами — проклятие! Хотелось плакать.
Но он шел вперед, и ноги становились все менее чувствительными. Уже стало возможным прибавить шагу, что Эжан и сделал. Порывы ночного ветерка черкали по щекам свежей прохладой. Низкие ветви деревьев задевали за голову и цеплялись к волосам.
Еще чуть-чуть — и он увидит беседку.
— Подумай: еще чуть-чуть — и я стану королем! — внезапно донеслось откуда-то сбоку. — И ты пожалеешь.
Эжан остановился.
Их было двое: мужчина и женщина. Обыкновенное полуночное свидание придворных в королевском парке. За последние ночи принц несколько раз напарывался на такие вот парочки, слышал хихиканье, шепотки и другие звуки, от которых его неизменно кидало в краску. Особенно неловко, болезненно было сознавать, что со стороны могут показаться чем-то подобным и их с Лилиан ночные встречи-, их великая, настоящая любовь…
Женщина приглушенно рассмеялась. Что-то знакомое и одновременно пугающее, заставившее Эжана сойти с дорожки и притаиться за древесным стволом. Кстати, стоять босыми ногами в траве оказалось не в пример легче, чем на песке; даже приятно. Как он раньше не додумался?
— Я не обещаю на тебе жениться, — продолжал мужчина, — но, поверь, от звания первой фаворитки тоже так просто не отказываются.
В изумлении, огромном, как ночь, Эжан прикусил губу. Он узнал голос: важному, самодовольному тону не хватало точной, будто удар палаческого кнута, резкой сухости, чтобы принадлежать старшему советнику Литовту. Неотточенный, неоперившийся.
Кавалер Витас.
Женщина что-то ответила: неразборчивая тень низкого грудного голоса. Витас начал возражать — но тоже приглушенно, и до Эжана долетали только бессмысленные обрывки отдельных слогов. Порыв ветра затушевал их могучим шелестом листьев; а когда волна схлынула, под ней обнажились иные звуки. Борьба, жаркий шепот, женский вскрик, а потом то самое, от чего надо бежать, зажав уши, пылающие под пальцами…
— Не смеши меня, — вдруг совершенно трезво и серьезно сказала женщина.
Голос кавалера Витаса прерывался, жалко хватаясь за остатки важности и самодовольства:
— Несчастная… Когда начнется землетрясение… становись в дверной проем… или в оконный… может, останешься жива. Если повезет…
Они говорили еще минуты две, негромко и почти спокойно. Эжан оставался на месте, мелко переступая исколотыми и озябшими ногами. Прислушивался к их разговору — так напряженно, что забурлила трелью кровь в висках. Кружилась голова, а еще было мерзко и стыдно: он чувствовал себя соглядатаем, шпионом.
И еще раз почувствует себя так, если не хуже, — когда придется рассказать обо всем услышанном учителю. Придется: ведь среди рваных слов то и дело мелькало: «орден», «стабильеры», а один раз, кажется, — «заговор»…
— Ты всегда был пешкой, Витас, — отчетливо и устало сказала она. — И будешь ею.
Принц снова подумал, что откуда-то знает эту женщину; вспомнить имени он не мог. Ну и что? Речь совсем о другом, о важном, о судьбе королевства, об угрозе жизни людей Великой Сталлы… Надо слушать, услышать как можно больше, передать каждое слово магу Агатальфеусу Отмеченному, потому что если не он, то кто сумеет помочь?..
— Не пешкой, а королем, — возразил сын господина старшего советника.
И — через несколько секунд:
— Только не говори, что ты увлеклась этим… бастардом. Она засмеялась.
Она смеялась — точь-в-точь как тогда, — и Эжан, не помня себя, шагнул вперед… И увидел их: две плоские черные фигуры на фоне сизого неба вокруг ущербной луны. Худой и высокий кавалер Витас с изогнутым ястребиным носом. И она, тоже высокая, плавная, словно начерченная по лекалу, с тяжелой башней прически на голове. Вот башня покосилась назад, и хищный клюв склонился над запрокинутым женским профилем…
Дальше Эжан не смотрел.
Лилиан, Лилиан, Лилиан, Лилиан… Лили… ан. Ее имя спуталось в петлистый узел и завязло на губах.
Эжан выбежал на поляну. Было тихо; трели сверчков и чье-то шелестящее стрекотание не нарушали тишины. Серебристо поблескивал пруд, смутно белела беседка. Принц опрометью бросился туда — хотя уже понял.
Ее здесь нет.
Он вошел в беседку. Здесь было темно: лунные лучи сдавались перед живой стеной плюща. Здесь всегда темно… только таинственные отблески в глазах Лилиан, в изгибе ее шеи, на прядях летящих волос… И — ничего: лишь ее губы, ее шепот, ее дыхание… только вчера.
Вечность назад.
Эжан опустился на скамейку; да, совсем недавно она, принцесса Лилиан, сидела именно здесь, ожидая своего принца… Он определенно мог поклясться в этом. Затем она встала, спустилась к пруду, обошла кругом воды, опять вернулась сюда. Она готова была ждать сколько угодно… в этом он тоже не сомневался.
А потом что-то случилось.
Его снова передернуло при мысли о людях Литовта. Особенно теперь, когда господин старший советник замышляет что-то мерзкое и страшное… Самодовольство кавалера Вита-са, с каким он говорил о некоем заговоре стабильеров, не оставляло сомнений в том, КТО стоит за этим заговором.
Отстранение, словно речь шла о событиях из книги — нет, гораздо, гораздо отстраненное! — Эжан подумал, что, если бы не подслушанный только что разговор, Литовт обрушил бы свой удар неожиданно и беспощадно: на маму, на него самого, на учителя, на всю Великую Сталлу… И что опасность, угрожающая им, вовсе не стала меньше из-за того, что он, Эжан… еще неизвестно, поверят ли ему, примут ли всерьез его слова.
Не то, не то…
Лилиан!.. Это над ней нависла опасность — над самой первой, потому что самой беззащитной. Где ее искать?! Он беспомощно огляделся по сторонам, стоя в проеме беседки.
Учитель!
Мысль была — как вспышка; она еще не успела догореть, когда Эжан, распахнув ворот, полез за амулетом. Лиловая капля в ночи… лунная ниточка серебряной цепочки. Позвать его, прямо сейчас. Он ведь не только стабильер, он маг, сильный маг! — куда сильнее, чем многие из тех, кто ходит в длинных плащах с капюшонами и торгует правом заглянуть в магическое зеркало. Учитель умеет видеть сквозь ночь и стены… он найдет ее.
Амулет еще колебался на вытянутой руке, когда Эжан внезапно подхватил его в кулак, подбросив на цепочке. Разговор с магом — о ней, о Лилиан! — возник в памяти отчетливо, до единого слова, до каждого прищура скрытных ореховых глаз. Теперь принц вспомнил даже то, чего не уловил, не заметил тогда, на лестнице, перед провалом в сон. И замер, словно придавленный грузом очевидности: учитель знал.
— Два-три занятия, не больше. Вы что-то бледны, Ваше Высочество, — донесся участливый голос Аннелис.
Он повернул голову и с удивлением обнаружил в зеркале, что действительно бледен, а ему казалось, что щеки горят до сих пор. Волосы выглядели как птичье гнездо после дождя; Эжан провел по ним ладонью, и Аннелис, заметив его движение, протянула принцу дамский костяной гребень, инкрустированный перламутром.
Она тоже начала приводить себя в порядок — и довольно решительно. Сдернула с прически золотую сетку, ощетинила рот десятком роговых шпилек и выпустила на волю свою дремучую гриву. Стоя сзади, Эжан теперь только и видел, что беспорядочно переплетенную массу медных, золотых, каштановых и просто рыжих прядей — громадной пушистой трапецией. Небольшой кусок черной юбки внизу казался чем-то дополнительным, не важным. В зеркале же отражение Аннелис обзавелось яркой рамкой: это было красиво, и Эжан сонно подивился тому, что дамы не носят волосы вот так, распущенными, без всяких сеток.
Никогда раньше в его присутствии не причесывалась ни одна женщина. Даже мама.
А принцесса Лилиан?! Он прикусил губу: жгуче-стыдно забыть, даже на мгновение. Ее светлые, летящие, как облачко, волосы… Самое прекрасное, что ему приходилось когда-либо видеть. Правда, они спускались только чуть ниже плеч, и Лилиан, перехватив его взгляд, сбивчиво рассказала, что всегда хотела длинные косы, но в десять лет ее, как и всех девочек из класса, подстригли наголо… Эжан так и не понял: ни что такое «класс», ни зачем было это делать.
Лилиан. Она не такая, чтобы понимать ее всю, сразу и до конца…
Он снова зевнул — совсем уж невежливо по отношению к девице дес Краунт. Откуда ей знать, что он не спит уже которую ночь. Отражение Аннелис ближе к ногам чуть-чуть колебалось: не такое уж оно и безукоризненное, это ильмийское зеркало… или это просто плывет в глазах?
— Не выспались, мой принц?
Удивительно, как она ухитрялась внятно говорить со шпильками во рту. Вяло поразмыслив об этом пару секунд, Эжан вспомнил о ее гребне, несколько раз черкнул им по голове и вернул хозяйке. Аннелис изогнулась, склонив голову набок; гребешок бесследно утонул в ее волосах. Неужели она и вправду надеется одолеть их с помощью этой фитюльки? Принц наблюдал за процессом с любопытством, слегка притупленным усталостью.
Да, кажется, его о чем-то спросили.
— Я… Нет. То есть да, немного… Читал один роман… почти до утра.
И зачем понадобилось врать? — с опозданием одернул он себя. То есть, конечно, сказать ей правду никак невозможно — но с чего это вдруг он вообще принялся оправдываться? Да кто она такая, чтобы интересоваться его сном?..
— Я тоже люблю романы. — Аннелис перебросила за плечо расчесанную прядь. — Как-то две ночи подряд просидела над «Рыцарем синей звезды». Читали, Ваше Высочество?
— Читал, — равнодушно откликнулся Эжан.
И только через полминуты до него дошло: она говорит о «Рыцаре». Надо же! Эта хохочущая красотка из потомственных фрейлин, интересы которых обычно крутятся между вышиванием и турнирами… Никогда б не подумал.
О его любимейшей книге, читанной-перечитанной, в том числе и в постели, при тусклом свете трехсвечного ночного канделябра. Нечаянная ложь чудесным образом вильнула на дорожку правды; да и поговорить с кем бы то ни было о приключениях Рыцаря синей звезды было по-настоящему здорово. Эжан приободрился, стряхнув добрых три четверти ватного груза сна. Сморгнул, перед глазами прояснилось; кажется, и зеркало перестало искажать изображение…
— Замечательный роман! Я читала и представляла себя его героиней. Но на месте Бланки я бы никогда не вышла замуж за аталоррца. Хотя, по-моему, Рыцарь сам виноват: почему он не дал ей знать из восточного замка, что жив?
— Как он мог? — возразил Эжан. — Ведь Черноокая дева не хотела этого, а ее стабильер был стар и тяжко болен, и если бы Рыцарь…
— Вряд ли замок бы разрушился. Ну, обвалилось бы пару башен… кстати, почему бы Деве не вызвать народного стаби-льера? А Бланка дождалась бы своего возлюбленного…
…Когда, впервые прочитав «Рыцаря синей звезды», принц заговорил о книге с учителем — а с кем еще? — брат Агаталь-феус посоветовал обратить внимание на изящный слог и композицию романа. Эжан, конечно, обратил, но…
Аннелис дес Краунт обсуждала героев и их поступки, словно речь шла о живых людях. Болтать с ней об этом можно было бесконечно: как с приятелем, как с сестрой — которых у него никогда не было… И они болтали, перебивая друг друга, запальчиво и увлеченно.
Так неожиданно встретить родную душу — кто бы мог подумать?
Жалко, что Лилиан не читала «Рыцаря»… Но Лилиан — это совсем другое.
— …А может, она и не любила его по-настоящему? Вы верите в истинную любовь, мой принц?
— Верю, — искренне признался Эжан.
И смущенно замер, ожидая взрыва низкого грудного смеха. Впрочем, нет: с чего это вдруг? Девушка, не спавшая ночи над «Рыцарем», представлявшая себя Бланкой, не станет смеяться над такими вещами. И вообще с его стороны было непростительно ни с того ни с сего обзывать ее лошадью… пускай лишь про себя.
— Я тоже верю.
Аннелис улыбнулась: шпильки, до сих пор торчавшие у нее изо рта, сделали улыбку жутковатой — и за эту нечаянную мысль Эжан тоже как следует себя отругал. Начала вынимать их одну за другой, закрепляя только что возложенную на голову высокую прическу. Но рук у девицы дес Краунт было только две, а волос и шпилек — куда больше.
— Помогите мне, мойг принц. Придержите вот здесь…
Он с готовностью подошел к ней. Без тени смущения провел ладонью по округлой шее, поднимая наверх выбившиеся пряди. Аннелис поежилась и хихикнула — щекотно, наверное… Эжан поднял руки — все-таки какая она высокая! — придерживая воздушную пружинистую башню у нее на голове. Для удобства шагнул еще ближе: теперь он прижимался к Аннелис почти так же тесно, как в танце, и в этом не было ничего противоестественного. И духи у нее довольно приятные…
— Спасибо. Вы держите, а я сейчас надену сетку… Отпускайте.
Эжан убрал рута и отступил было назад — но не успел. Прическа, в которую Аннелис на его глазах добросовестно вонзала шпильки, в тот же момент покосилась, поехала вниз и обрушилась прямо на принца всей своей огромной, мягкой, одуряющей массой.
Он зажмурился.
Надо было делать что-то еще, что-то другое, хоть что-то — выпутаться из ее волос, отойти в сторону, извиниться, — но он стоял столбом, боясь пошевельнуться, боясь причинить ей боль неловким движением, а больше всего боясь взглянуть в зеркало на собственные уши. От душного сладкого запаха кружилась голова. — Приоткрыл глаза: слабые проблески света сквозь огненную завесу…
А она, девица Аннелис дес Краунт… разумеется, она смеялась.
— Из вас не выйдет горничной, Ваше Высочество, — донеслось до него в перерыве между звонкими раскатами. — Что ж, я вынуждена удалиться к себе. Увидимся завтра. Буду с нетерпением ждать встречи, мой принц!
Когда он окончательно проморгался, ее уже не было. Только легкая сладость в воздухе и ощущение прохлады на странно голом, незащищенном лице. Наваждение какое-то… Он передернул плечами.
И наверняка она нарочно.
Он вышел в вестибюль, до сих пор залитый ярким — преступно ярким! — солнечным светом. Боже мой, до чего же еще долго… И, как назло, никакого дипломатического приема или торжественного обеда, убивающих время медленно, как изощренный палач, — но таки убивающих. А больше всего жаль, что убежала Аннелис: вот с ней и вправду можно было бы с легкостью разменять пару часов. Особенно если она читала и «Орден Ильмийской розы»… не успел спросить.
А если позвать учителя? Идея возникла внезапно и показалась Эжану удачной. Учитель — единственный, кто знает о Лилиан. Единственный, с кем можно о ней поговорить. А ведь говорить о ней — это все равно как если бы она сама присоединилась к ожиданию…
Эжан остановился, прямо посреди вестибюля развязал ворот и осторожно вытянул за серебряную цепочку алую каплю амулета. Зацепил за палец, выждал, пока улеглись волны колебания.
— Учитель!..
— Да, Эжан, — негромкий голос за спиной.
Принц оторопело обернулся. Маг стоял перед ним — как если бы уже с полчаса тенью следовал за учеником. И вполне возможно, так оно и было — Эжан прикинул расстояние до ближайшей стены. Сквозь нее, вероятно, и прошел только что учитель… но что, спрашивается, было ему делать там, сразу за стеной?
Амулет нырнул обратно под рубаху. Эжан затянул тесемки воротника.
— Можно было и просто тебя позвать, правда?
— Можно было, — не стал спорить маг. — Ну что, как твои танцевальные успехи?
Эжан пожал плечами; мимолетный образ духов-пастилы и занавеса из медных волос почему-то пригнал к щекам волну жара. Ореховые глаза учителя сузились — то ли насмешка, то ли озабоченность. Под этим взглядом принц совсем смешался и пробормотал:
— Я хотел поговорить с тобой… о ней. Маг вздохнул.
— Уже?
Эжан недоуменно вскинул глаза.
— Что ж, давай поговорим, — сказал учитель. — Прежде всего я хотел бы, чтобы ты понял… Она красивая и умная девушка. Очень красивая и очень умная. Она умеет казаться искренней и достаточно осведомлена, чтобы нащупать точки соприкосновения с тобой. — Он тронул Эжана за плечо, и они вместе неторопливо пошли наискось по вестибюлю. — Конечно, ты взрослый и разберешься сам. Я знаю, что ты способен отличить единственное и настоящее от подложной подделки. Но… она старше и гораздо опытнее тебя, и поэтому я…
— Подожди, учитель. — Принц остановился. — Как это — старше?
Они уже подошли к широкой лестнице, и Эжан, сделав шаг назад, потерял равновесие и чуть было не покатился вниз; маг удержал его, охватив запястье кольцом сухих пальцев. Принц перевел дыхание и огляделся по сторонам. Солнечный свет ложился на мрамор косыми полосами: но еще не вечер, далеко не вечер…
— Неужели ты и этого не заметил? — усмехнулся учитель. — Не хочу показаться старым сплетником, но девице дес Краунт давно не семнадцать…
Безнадежно покраснев, Эжан пробормотал:
— При чем тут девица дес Краунт? И совсем тихо:
— Я хотел с тобой… о принцессе Лилиан.
Лицо мага осталось почти невозмутимым. Только неуловимое движение лохматых бровей: чуть-чуть вверх. Эжан прикусил губу. Учитель словно бы решил скрыть что-то, мгновение назад ставшее для него очевидным, — нелепое подозрение, но что прикажете с ним делать?.. Если бы он попросту рассмеялся недоразумению, было бы намного легче.
Что ж, зато ему, Эжану, скрывать нечего.
— Я не знаю, куда себя деть до вечера, — признался он. — До ночи… пока она придет. Послушай, учитель, неужели так будет всегда? И после того, как мы поженимся?.. Как сделать, чтобы она перестала… исчезать по утрам? Ты должен знать: ты ведь маг, ты стабильер…
Тот спустился на ступеньку вниз и теперь смотрел на принца прямо, глаза в глаза. Бесстрастный, немного усталый и снисходительный взгляд.
— Я думал над этим. И продолжаю думать. Все будет хорошо, можешь мне поверить… если ты не перестанешь любить ее. — Он улыбнулся в ответ на протестующее движение принца. — Да, я стабильер, и мне тоже тяжело: ты ведь каждое утро жаждешь, чтобы она осталась, а она все равно уходит… Знаешь, это противоречие куда сильнее, чем может показаться даже тебе самому. Но истинная любовь несет в мир стабильность, и это самое главное.
— Прости, — проговорил Эжан. — Я стараюсь отвлечься, не думать о невозможном… но не очень получается. И почему — невозможно? Я спрашивал у Лилиан: она не знает. Но ты все равно должен поговорить с ней! Вдруг она скажет тебе что-то такое, чему сама не придает значения, а на самом деле… Сегодня, когда она придет… я разрешаю тебе побыть с ней наедине столько, сколько нужно. — Он смутился и скороговоркой добавил: — И постараюсь не создавать противоречий своим нетерпением.
Учитель ничего не ответил. Спустился еще на несколько ступенек и полуобернулся, снизу вверх взглянув на принца.
Теперь солнце, проходя сквозь анфиладу, подсвечивало сзади его фигуру; лицо против света казалось темным и загадочным, как отверстие потайного хода.
— Иди спать, Эжан, — вдруг посоветовал он. — Тебе обязательно нужно выспаться.
— Я не…
Принц зевнул. Потом еще раз и еще — проклятая зевота набросилась на него, как стая докучливых насекомых. Беспомощно прикрыв рот рукой, Эжан посмотрел вслед магу: тот преспокойно спускался по лестнице, словно только что простился с учеником, доведя разговор до логического конца. Но ведь ничего подобного!.. Эжан бросился было следом; оказалось, что к зевоте прибавилась и непобедимая слабость во всем теле.
Стабильер Агатальфеус Отмеченный скрылся за поворотом… Лестница совершенно прямая! — одернул себя Эжан. Впрочем, какая разница… на ней больше никого не было. А веки тяжелели с каждой секундой. Мысли крошились и расползались, и принц никак не мог сосредоточиться и припомнить, применял ли когда-либо учитель против него, Эжана, свои магические способности… вроде бы нет… все бывает в первый раз… глупости… он действительно не спал три… пять… кто знает сколько… ночей…
Низкая ворсистая кушетка у стены.
Он проснулся на широченной мягкой постели, лежа наискось, раскинув руки. Под одеялом, в длинной ночной рубахе, неудобно перекрутившейся на ногах.
В кромешной темноте.
Эжан зевнул, сел и потянулся; в голове слегка гудело, но в целом он чувствовал себя выспавшимся и умиротворенным. Осмотрелся по сторонам: лунный свет пробивался в три знакомых ромбовидных отверстия в ставнях на окнах спальни. Эжан протянул руку и нащупал драконью голову на кроватной спинке — да, это его собственная кровать. Но что в этом удивительного?..
Воспоминания приходили тяжело, неповоротливо, как если бы он проспал целую неделю. Мать… он видел ее сегодня лишь мельком, после занятий с учителем. В фехтовальном классе мастер, кажется, не был им доволен: помнится, ворчал себе под нос что-то о сонных мухах и одноногих противниках. А потом еще эти никому не нужные танцы с какой-то потомственной фрейлиной… Одеяло вдруг стало душным и жарким; принц отбросил его, оставшись сидеть посреди смятой простыни.
Да, точно! — ведь заснул он вовсе не здесь. Мимолетно припомнились вестибюль, магический амулет, фигура учителя в арочном проеме, лестница, кушетка. И как это слугам удалось перенести его в спальню и раздеть, не разбудив?.. Странно. Но не может же быть, чтобы учитель и в самом деле применил против него, Эжана, магию!
Последнее воспоминание перед черной ямой сна без снов — их разговор. О чем-то важном. Очень важном…
Эжан вскочил, путаясь в ночной рубахе, сорвал ее с себя через голову… где же одежда?!
…о Лилиан!!!
Он лихорадочно шарил по комнате, стиснув зубы и все время натыкаясь на острые углы. Нащупал светильник; свечи догорели до плоских пеньков с причудливыми потеками — значит уже далеко за полночь. Проспал!!! Проспал, как последний…
А она пришла. Как всегда, возникла у пруда тоненькой светлой былинкой — из ничего, будто сон, будто мечта. Огляделась, никого не увидела и, пока еще не слишком беспокоясь, взбежала в беседку. Мимо геометрических песчаных дорожек; легко, почти не приминая травы. Присела на лавочку — так, чтобы сквозь арку входа видеть главную аллею. Посидела там… ну, может, минут пять: он, Эжан, нипочем не вытерпел бы дольше. Потом снова спустилась к пруду, попыталась занять себя выглядыванием в глубине сонных рыбок… надолго? Потом подумала, что могла пропустить его; вернулась к беседке. Потом…
Как бы ты повел себя дальше на ее месте?
Ждал бы, уверенно ответил сам себе принц. Ждал бы столько, сколько понадобится, хоть целую ночь. Но ему легко так утверждать, он у себя дома, а она приходит неизвестно откуда, но очень, очень издалека. И что ей делать, если окажется, что ее никто не встречает?!.
Слава Богу, на кресле обнаружились штаны, рубаха и камзол — влезать в тесные рукава последнего Эжан не стал. Нагнулся, а затем и встал на четвереньки, разыскивая сапоги.
Сначала она просто почувствовала себя одиноко и неуютно. Может быть, слегка обиделась на него… да, обиделась, и была права. НО где-то через полчаса — а возможно, и раньше, — принцесса Лилиан начала думать о тревожном, о страшном. Сочинять причины его отсутствия — одна жутче другой. Сжалась в комочек в углу беседки и, наверное, заплакала… она такая. Нежная, впечатлительная, хрупкая, как аталоррский хрусталь…
А ты — просто равнодушный самовлюбленный дурак. Как ты мог проспать, зная, что она тебя ждет?! Как?!!
А вдруг она пошла тебя искать?
Эжан замер, пораженный этой мыслью, а затем, бросив попытки найти обувь, кинулся прочь из спальни.
Гладкие плиты полутемного коридора, кое-где запятнанные цветными витражными отблесками, холодом отдавались в ступни. Стражники в потайных нишах, наверное, с удивлением наблюдали за босым принцем, несущимся сломя голову, — но ни один из них не покинул поста. Поравнявшись с комнатой королевы, Эжан замедлил шаги, стараясь ступать как можно бесшумнее и одновременно прислушиваясь: тихо. Спит — или еще не пришла сюда?
Если бы знать, который все-таки час!..
Лилиан могла напороться на стражу, а то и — Эжана передернуло — на людей старшего советника Литовта. На вопрос, кто она такая, ответила бы правду — иначе она не может. Разумеется, ей никто не поверит; ее посчитают воровкой, шпионкой, преступницей… и лучше не думать, что тогда…
А если — поверят?!
Помнишь, какое лицо было у господина старшего советника, когда ты — мальчишка, хвастун, пустозвон! — в его присутствии сообщил матери о своей грядущей женитьбе на принцессе Лилиан? У Литовта, конечно же, свои планы на судьбу королевства. И если в его руках окажется девушка, которая никак не вписывается в эти планы… Девушка, взявшаяся ниоткуда, чужая, беззащитная.
Нет!!!
Запутанный лабиринт коридоров наконец-то уперся в широкий вестибюль, чуть менее темный: сюда запускала бледные щупальца лучей луна, уже некруглая, начинающая стареть. Эжан рванулся к лестнице, поскользнулся на зеркальном паркете, взмахнул руками, удерживая равновесие, — на том самом месте, где вчера… или сегодня?., нет, все-таки вчера учитель скрыл от него что-то такое, чего никак нельзя было скрывать… А потом — сон. Настоящий? Навеянный магией?
Ступеньки. Как их много, проклятых ступенек!.. Он скакал через две, через три. Быстрее. Быстрее же!!!
Песок, которым были посыпаны дорожки парка, всегда казавшийся принцу мягко-пружинистым, острой болью врезался в босые подошвы; да это скорее мелкий гравий или каменная крошка. Невольно вспомнился ильмийский фокусник, ходивший по щетине укрепленных вертикально пик и стилетов. Эжан затормозил и несколько секунд не мог понять, что больнее: стоять, бежать или передвигаться на цыпочках. Смешно, стыдно, недостойно! — он ругал себя последними словами, но несерьезное препятствие и вправду надолго задержало его. В конце концов принц приноровился идти — не бежать, нет! — ставя ноги на колючий песок прямо, сразу на всю стопу. Мелькнула совсем уже трусливая мысль вернуться-таки за сапогами — проклятие! Хотелось плакать.
Но он шел вперед, и ноги становились все менее чувствительными. Уже стало возможным прибавить шагу, что Эжан и сделал. Порывы ночного ветерка черкали по щекам свежей прохладой. Низкие ветви деревьев задевали за голову и цеплялись к волосам.
Еще чуть-чуть — и он увидит беседку.
— Подумай: еще чуть-чуть — и я стану королем! — внезапно донеслось откуда-то сбоку. — И ты пожалеешь.
Эжан остановился.
Их было двое: мужчина и женщина. Обыкновенное полуночное свидание придворных в королевском парке. За последние ночи принц несколько раз напарывался на такие вот парочки, слышал хихиканье, шепотки и другие звуки, от которых его неизменно кидало в краску. Особенно неловко, болезненно было сознавать, что со стороны могут показаться чем-то подобным и их с Лилиан ночные встречи-, их великая, настоящая любовь…
Женщина приглушенно рассмеялась. Что-то знакомое и одновременно пугающее, заставившее Эжана сойти с дорожки и притаиться за древесным стволом. Кстати, стоять босыми ногами в траве оказалось не в пример легче, чем на песке; даже приятно. Как он раньше не додумался?
— Я не обещаю на тебе жениться, — продолжал мужчина, — но, поверь, от звания первой фаворитки тоже так просто не отказываются.
В изумлении, огромном, как ночь, Эжан прикусил губу. Он узнал голос: важному, самодовольному тону не хватало точной, будто удар палаческого кнута, резкой сухости, чтобы принадлежать старшему советнику Литовту. Неотточенный, неоперившийся.
Кавалер Витас.
Женщина что-то ответила: неразборчивая тень низкого грудного голоса. Витас начал возражать — но тоже приглушенно, и до Эжана долетали только бессмысленные обрывки отдельных слогов. Порыв ветра затушевал их могучим шелестом листьев; а когда волна схлынула, под ней обнажились иные звуки. Борьба, жаркий шепот, женский вскрик, а потом то самое, от чего надо бежать, зажав уши, пылающие под пальцами…
— Не смеши меня, — вдруг совершенно трезво и серьезно сказала женщина.
Голос кавалера Витаса прерывался, жалко хватаясь за остатки важности и самодовольства:
— Несчастная… Когда начнется землетрясение… становись в дверной проем… или в оконный… может, останешься жива. Если повезет…
Они говорили еще минуты две, негромко и почти спокойно. Эжан оставался на месте, мелко переступая исколотыми и озябшими ногами. Прислушивался к их разговору — так напряженно, что забурлила трелью кровь в висках. Кружилась голова, а еще было мерзко и стыдно: он чувствовал себя соглядатаем, шпионом.
И еще раз почувствует себя так, если не хуже, — когда придется рассказать обо всем услышанном учителю. Придется: ведь среди рваных слов то и дело мелькало: «орден», «стабильеры», а один раз, кажется, — «заговор»…
— Ты всегда был пешкой, Витас, — отчетливо и устало сказала она. — И будешь ею.
Принц снова подумал, что откуда-то знает эту женщину; вспомнить имени он не мог. Ну и что? Речь совсем о другом, о важном, о судьбе королевства, об угрозе жизни людей Великой Сталлы… Надо слушать, услышать как можно больше, передать каждое слово магу Агатальфеусу Отмеченному, потому что если не он, то кто сумеет помочь?..
— Не пешкой, а королем, — возразил сын господина старшего советника.
И — через несколько секунд:
— Только не говори, что ты увлеклась этим… бастардом. Она засмеялась.
Она смеялась — точь-в-точь как тогда, — и Эжан, не помня себя, шагнул вперед… И увидел их: две плоские черные фигуры на фоне сизого неба вокруг ущербной луны. Худой и высокий кавалер Витас с изогнутым ястребиным носом. И она, тоже высокая, плавная, словно начерченная по лекалу, с тяжелой башней прически на голове. Вот башня покосилась назад, и хищный клюв склонился над запрокинутым женским профилем…
Дальше Эжан не смотрел.
Лилиан, Лилиан, Лилиан, Лилиан… Лили… ан. Ее имя спуталось в петлистый узел и завязло на губах.
Эжан выбежал на поляну. Было тихо; трели сверчков и чье-то шелестящее стрекотание не нарушали тишины. Серебристо поблескивал пруд, смутно белела беседка. Принц опрометью бросился туда — хотя уже понял.
Ее здесь нет.
Он вошел в беседку. Здесь было темно: лунные лучи сдавались перед живой стеной плюща. Здесь всегда темно… только таинственные отблески в глазах Лилиан, в изгибе ее шеи, на прядях летящих волос… И — ничего: лишь ее губы, ее шепот, ее дыхание… только вчера.
Вечность назад.
Эжан опустился на скамейку; да, совсем недавно она, принцесса Лилиан, сидела именно здесь, ожидая своего принца… Он определенно мог поклясться в этом. Затем она встала, спустилась к пруду, обошла кругом воды, опять вернулась сюда. Она готова была ждать сколько угодно… в этом он тоже не сомневался.
А потом что-то случилось.
Его снова передернуло при мысли о людях Литовта. Особенно теперь, когда господин старший советник замышляет что-то мерзкое и страшное… Самодовольство кавалера Вита-са, с каким он говорил о некоем заговоре стабильеров, не оставляло сомнений в том, КТО стоит за этим заговором.
Отстранение, словно речь шла о событиях из книги — нет, гораздо, гораздо отстраненное! — Эжан подумал, что, если бы не подслушанный только что разговор, Литовт обрушил бы свой удар неожиданно и беспощадно: на маму, на него самого, на учителя, на всю Великую Сталлу… И что опасность, угрожающая им, вовсе не стала меньше из-за того, что он, Эжан… еще неизвестно, поверят ли ему, примут ли всерьез его слова.
Не то, не то…
Лилиан!.. Это над ней нависла опасность — над самой первой, потому что самой беззащитной. Где ее искать?! Он беспомощно огляделся по сторонам, стоя в проеме беседки.
Учитель!
Мысль была — как вспышка; она еще не успела догореть, когда Эжан, распахнув ворот, полез за амулетом. Лиловая капля в ночи… лунная ниточка серебряной цепочки. Позвать его, прямо сейчас. Он ведь не только стабильер, он маг, сильный маг! — куда сильнее, чем многие из тех, кто ходит в длинных плащах с капюшонами и торгует правом заглянуть в магическое зеркало. Учитель умеет видеть сквозь ночь и стены… он найдет ее.
Амулет еще колебался на вытянутой руке, когда Эжан внезапно подхватил его в кулак, подбросив на цепочке. Разговор с магом — о ней, о Лилиан! — возник в памяти отчетливо, до единого слова, до каждого прищура скрытных ореховых глаз. Теперь принц вспомнил даже то, чего не уловил, не заметил тогда, на лестнице, перед провалом в сон. И замер, словно придавленный грузом очевидности: учитель знал.