Страница:
— Кстати, как он там? — послышался из-за входной двери мамин вопрос, приглушенный дробью сыплющихся осколков.
— Не знаю, — автоматически отозвалась Лили. Мама вернулась в дом.
— Не знаешь? — Ее брови удивленно взлетели, и все до единой морщины проступили на лбу. — Уже почти два месяца прошло… разве ты его до сих пор не навестила? Миссис Ли говорила, у него подозревали сотрясение мозга. — Она секунду помолчала, и Лили медленно поднялась на ноги. — Странно вообще-то. Мне казалось, Джерри твой… лучший друг.
Пауза перед последними словами была неуловимо короткой, но Лили успела улыбнуться, мимолетно и мечтательно… и прикусить язык, и отругать себя за эту улыбку тоже успела. Нельзя! Ни одним взглядом, ни одним движением губ нельзя выдавать себя!
Джерри. Джеральд Ли… есть такой мальчик в классе. Хороший мальчик, отличник. Но как мама может думать, что он хоть что-то значит для нее, Лили, — теперь, когда…
— Да, ма. Я его собираюсь навестить, вот прямо сегодня.
— Вы не поссорились?
Лили тщательно оправила серое платье — еще бабушкино, большое на несколько размеров, а потому вдвое перетянутое на талии тонким пояском. Платье… Обрывки грязной парчи пришлось на следующий день тайно вынести на свалку — как не удалось поступить с осколками разбитой чашки. Мама один раз спросила о платье — и получила небрежный ответ: в шкафу.
Жаль, конечно, что его нет в шкафу. Но оказалось, что это не имеет никакого значения…
…Что?
Мама спрашивает, не поссорились ли они с Джерри. Не из-за этого ли дочка смотрит на мир блуждающими глазами и бьет чашки. А что? В принципе и такая версия вполне имеет право на существование…
— Немного. Он такой обидчивый… и я тоже, ты ведь знаешь. А на самом деле все пустяки… Я сегодня же пойду к нему, честно!
Она перевела дыхание. Вот и обошлось. Хорошо из лучших побуждений рассказывать родителям почищенную и причесанную историю похода на фильм — если целых десять минут обдумываешь ее в своей комнате, вылезая из рваного платья. А вообще-то врать Лили никогда не умела. Тем более на ходу, когда не успеваешь утрясти детали, и потом концы очевидно не желают сходиться.
И тем более маме. Если бы она задала тот один-единственный вопрос…
— Ты разговаривала ночью… Что тебе снилось? Лили замерла.
Не отвечать!!! Опрометью кинуться к двери, распахнуть ее, крикнуть что-то о Джерри, которого просто необходимо навестить в ближайшие десять минут, иначе… Что-то глупое, нелепое и уже не имеющее значения — потому что за спиной захлопнулась дверь, затем калитка, и нога угодила в лужу на дне уличной колеи, и взъерошенная кошка прыгнула в сторону, и консервная жестянка громыхнула по редким булыжникам…
Мать Лили с минуту постояла на пороге и медленно прикрыла дверь.
«Врушка-лягушка, врушка-лягушка! Что тебе снилось, врушка-лягушка? Что тебе снилось, расскажи! Что тебе снилось?!.. Что тебе СНИлось?!!»
Комок ядовитой речной тины пролетает мимо, взрываясь зелеными брызгами на стволе ближайшего дерева. А следующий брошен метче, и вот он уже расползается мокрым и липким в волосах… Хор веселых детских голосов: врушка-лягушка! Догоняют. Они уже слишком большие, чтобы сидеть кружочком вокруг девчонки, которая якобы видит по ночам такое, чего никто из них не видит. И к тому же им стыдно, что раньше, какой-нибудь год назад, они садились-таки кружочком и слушали, слушали… Врушка-лягушка!!!
Лили съежилась, втянула голову в плечи, будто прямо сейчас мог просвистеть у самого уха зловонный снаряд. Прикусила губу, передернула плечами и заставила себя замедлить шаг. Никто не узнает. Никто не догадается. Никто…
Но что делать дальше?!.
Идти.
Она резко остановилась посреди улицы, там, где раньше перегораживала путь телега. После вчерашнего дождя подсохшая за июнь вмятина в земле вновь превратилась в непроходимое болото. Лили сбросила стоптанные сандалии, приподняла подол бабкиного платья и босой ногой осторожно шагнула в черную жижу. Напоролась на что-то острое, вскрикнула и отскочила на сухое место. Нога по щиколотку оделась в черный ботинок, оставивший в пыли грязный след с расплывчатым пятнышком крови. На глаза навернулись слезы.
Идти далеко. Очень-очень далеко, и по дороге будет сто таких луж и тысяча куда более страшных вещей. На них придется не обращать внимания… Только идти, никому и ничему не позволяя себя остановить… Идти и знать, что никогда не вернешься…
Она обернулась. Уже отсюда их дома не было видно — его закрывала выступающая пристройка к жилищу Шлегеля. Но человек, пересекавший улицу там, вдали, направлялся именно к их калитке. Высокий, сутуловатый и, кажется, с бородой… точно. Отец.
Окликнуть его, подбежать, уткнуться в грудь. Ничего не говорить, молча попрощаться. Он удивится, улыбнется в бороду… хотя нет, он работал в ночную смену, смертельно устал и скорее всего раздраженно отстранит ее перепачканными в мазуте ладонями. И, конечно, заставит вернуться в дом — хотя бы для того, чтобы она полила ему на руки. А мама с порога скажет о разбитой чашке, мама не умеет помалкивать о таких вещах… Нет, не надо.
И он ведь тоже никогда не верил.
«А что тебе завтра приснится? Придумщица ты моя!..»
«Врушка-лягушка!..»
Отцовская фигура скрылась за выступающей, словно крышка вертикального гроба, Шлегелевой пристройкой, из которой торчала нелепая антенна, похожая на стрекозу. Донесшийся издалека неприятный женский голос предложил послушать сигналы точного времени.
Лили вздохнула и снова повернулась к непроходимой луже. Может быть, по самому краешку, прижавшись к забору?..
— Давай помогу.
Ломкий басок раздался долей секунды позже, чем Лили оказалась в воздухе, перехваченная поперек талии. Черная маслянистая поверхность болота отскочила вниз, а в ребра больно ткнулось с размаху твердое округлое плечо. Перед глазами очутилась спина, обтянутая футболкой, — в нее-то Лили и заколотила изо всех сил злыми кулачками, в одном из них очень кстати были зажаты сандалии с металлическими пряжками.
— Пусти!!!
Жирная грязь хлюпала под босыми ногами Фрэнка. С которым Лили теперь не то, что не разговаривала — вообще не желала иметь ничего общего. После того, что он сделал… что он мог сделать тогда, если бы состоятельные расточители керосина не зажгли вдруг лампу еще и в торцовой комнате, вывалив из окна прямоугольный кирпич света, упавший прямо на… Впрочем, уже ни на кого — Фрэнк, ухватив Лили за руку, понесся по переулку, спасая ее и себя от ненужного узнавания. Когда, задыхаясь, они остановились примерно здесь же, под домом Шлегеля, Лили наконец расплакалась. И Фрэнк смотрел на нее круглыми, даже в темноте безумно виноватыми глазами. Потом отпустил ее запястье и молча, не касаясь и пальцем, провел до самой калитки.
С тех пор прошло почти два месяца, и Лили его не видела. И не собиралась видеть!..
Хотя теперь и это не имело значения.
Она разжала кулаки, расслабленно свесила руки вдоль мальчишеской спины — стоптанные подошвы сандалий как раз касались самого потертого места на его джинсах. Фрэнк сделал еще несколько широких шагов и поставил ее на пыльную землю по ту сторону лужи.
— Спасибо, — равнодушно бросила Лили и, не оборачиваясь, пошла дальше.
— Лили!
Он догнал, загородил было путь — но, неуловимо вильнув в сторону, она прошла мимо, почти сквозь эту шумно переводящую дыхание преграду. Фрэнк. Парень из плохой семьи, не учившийся в школе и позволяющий себе черт знает что… его все равно что никогда не существовало.
Каким-то образом он снова оказался перед ней. Заглянул в глаза.
— Лили, ты чего? Что случилось? Она отстранение бросила:
— Отстань.
— Лили, я идиот. — Теперь он шел рядом, пытаясь попасть в такт ее шагов, отчего свободная размашистая походка уличного парня превратилась в нелепый семенящий танец. — Я козел, это точно. Я… Что мне сделать?! Ну, хочешь, я побью кого-нибудь?.. Кого угодно, ты назови только… Я могу вам на зиму дров наколоть! Я… я твоему очкарику новые стекла достану, я могу, только скажи, Лили… Я кретин! Я больше не буду, никогда, никогда, ты веришь?!.
Его сбивчивый монолог мирно висел в воздухе где-то сбоку — она отчетливо слышала каждое слово, но до сознания эти слова не доходили, они вообще не имели к ней никакого отношения. Фрэнк не подходил даже на роль досадной помехи на пути, для этого он вел себя достаточно сдержанно.
Дорога уперлась в поперечный переулок и перестала соответствовать нужному направлению. Направлению, которое жило в Лили несгибаемо и неотвратимо, как синяя стрелка компаса, который был в детстве у Джерри… жило с самого утра.
Она прикинула, какой из рукавов переулка скорее снова выйдет на синюю стрелку. Это было достаточно сложно: Лили всегда плохо ориентировалась, и тесный Порт-Селин с его немногочисленными, но хаотично перепутанными улочками часто становился для нее сущим лабиринтом. Она приостановилась, пытаясь представить эту часть поселка сверху, как если бы летела над ним и…
Фрэнк встал перед ней, схватил было за запястья и тут же, спохватившись, отпустил. Но продолжал смотреть в упор — а что, ему удобно, они ведь практически одного роста…
— Ты видела СОН? Лили не вздрогнула.
Внутренне взвилась и зазвенела, как отпущенная пружина. Как?!! Откуда?!.
— Как… откуда ты… знаешь… угадал?.. — Собственные слова прозвучали невнятным лепетом. Коренастый светловолосый парень в футболке и джинсах, с очень белой кожей и синими глазами под белесыми ресницами вдруг оказался реальным, живым, имеющим значение в настоящем мире.
Фрэнк.
И он серьезно ответил:
— С тобой всегда так было… когда СНЫ. Идешь, как будто в трех метрах над землей. Хотя ты уже давно не… Так СОН, да? Правда?!
Она кивнула и беззвучно шевельнула губами:
— Правда.
И лицо Фрэнка вдруг стало жгуче-любопытным, нетерпеливо-умоляющим и заранее восторженным. Как в детстве.
— Расскажи…
…Он верил. Он верил всегда. Он отчаянно дрался — один против всех — с теми, которые «врушка-лягушка», которые швырялись ядовитой тиной из речки… А потом, отбив ее, перемазанную зеленой жижей и неудержимо всхлипывающую, уводил в какую-нибудь подворотню и там просил: расскажи… Но она молчала. Слезы все равно не дали бы говорить… И еще эта просьба была слишком похожа на новую обиду. «Расскажи», а потом — как все, только еще хуже. Лили уже никому не верила. Не верила, что он верит.
Глаза Фрэнка помолодели лет на десять. Только на круглощеком личике шестилетнего карапуза место таким сияющим глазам… Мимолетно вспомнились горячие шершавые руки — там, где им никак нельзя было быть! — и мужское прерывистое дыхание, и влажные душные губы… Лили улыбнулась.
— Его зовут Эжан, — тихо сказала она.
Фрэнк не спросил кого. Он понял, что долгожданный рассказ начался, — и затаил дыхание, приготовившись слушать, слушать…
— По дороге, — решительно оборвала Лили.
Надо идти. Надо попробовать засветло добраться… куда? Она ведь не имеет ни малейшего представления о расстоянии — есть только синяя стрелка, с которой нельзя свернуть. Фрэнк догадался, и значит, Фрэнка можно взять с собой. Он сильный, он перенесет ее через все встреченные лужи и побьет всех, кто попытается ее остановить. Нет, даже не поэтому… Просто… она не может, не может вот так взять и молча уйти!..
Рассказать. Рассказать хоть кому-нибудь…
По дороге.
— …пруд с рыбками, красными и золотыми… и на мне то платье, помнишь, которое порвали… целое… и беседка, и сад, и никого, только я и он… потом пришел его учитель… а Эжан сказал…
Она говорила сумбурно и взахлеб, как в детстве, и все ускоряла шаги; дыхание сбивалось, членя и без того бессвязную речь, на отрывистые, как рассыпанная мозаика, короткие фрагменты. Фрэнк едва поспевал следом, чуть не срываясь на бег и отчаянно стараясь не пропустить ни слова.
— …и всегда меня помнил… и ждал… и точно знал, что я приду, ведь иначе… и стихи писал мне… и дрался на турнире… он скоро станет королем, и тогда… никто не сможет запретить, даже мать… но она хорошая, она его очень любит…
Лили и в голову не пришло усомниться, стоит ли рассказывать обо всем этом Фрэнку. Фрэнку, который.., но те воспоминания, что, по идее, должны были сейчас ее остановить, — забылись, стерлись, да и все это вообще никогда не имело значения.
Однако и он не проявлял ни капельки ревности, гнева, даже неудовольствия. Он слушал сказку. Красивейшую сказку, которая существовала сама по себе, выпуклая и реальная, но не имеющая отношения к действительности, как сон… СОН…
— …а ведь столько лет, я думала… оказывается, СНЫ… это чистая случайность, так учитель сказал, а он знает, он маг… не должно такого быть… и больше не будет… только если во дворце… в парке… если там, то да… и я иду…
— Куда-куда ты идешь? — попробовал вклиниться Фрэнк. Ничего не вышло.
Они пересекли Площадь Независимости; одна из пяти улочек, ответвлявшихся от нее, точно ложилась на синюю стрелку. За углом первого дома несколько двенадцати-тринадцатилетних мальчишек, усевшись кружком, передавали друг другу грубо свернутый косяк. Тягучими обкуренными голосами они принялись зазывать Лили к себе, пока один из компании не узнал Фрэнка и не шикнул на остальных. О том, что с этим парнем лучше не связываться, в Порт-Селине знали все.
Фрэнк не стал отвлекаться на них. А Лили не замечала никого и ничего вокруг.
— …и еще раньше он сказал… тот маг… что я принцесса… что он хорошо знал королеву, мою мать… и отца… а Эжан спросил о них, и я тоже, но он не стал больше говорить… ушел… и тогда Эжан преклонил колено и принес обет любви и верности… принцессе Лилиан…
Она на секунду приостановилась. Самое красивое, самое восхищенное и прекрасное воспоминание. Серебряная манжета на лиловом рукаве, струящиеся складки шелкового плаща… и волосы, дремучие черные волосы, распавшиеся на пробор на склоненной голове. Взлохматить… погладить… накрутить на палец… Но момент торжественен до капельки крови изнутри прикушенной губы. «Силы земные и небесные, водные и огненные, вас призываю в свидетели обета своего я, принц Эжан, наследный властитель королевства Великая Сталла и провинций на Юге и Востоке…»
Во СНЕ. Только во СНЕ возможно такое, не в жизни. Но ведь без этого невозможна и сама жизнь…
— Что-то я не въезжаю, — воспользовавшись паузой, простодушно признался Фрэнк. — Я же знаю Дэна, батю твоего… Он телеги чинит в бывшей автомастерской. Ребята рассказывали, толковый мужик, может и машину отремонтировать, только это сейчас никому ни на фиг из-за бензина… Так получается, он не твой батя, да? Ты приемная, что ли?
Но это же СОН!.. Такое объяснение вполне устроило бы Фрэнка — Лили это знала, но ответ, способный пресечь всякое неуместное и грубое любопытство, повис на губах. Да, СОН, но ведь СНЫ реальны, более реальны, чем любая действительность… а значит, отец…
Огромный кусок мыла в жестких рабочих руках. «Поддай водички… придумщица моя…» Щекотная борода и запах дегтя от жесткого ворота. Сутуловатая фигура, скрывающаяся за Шлегелевой пристройкой.
И мама…
— Нет, они мои родители, — уверенно отрезала она, глядя мимо Фрэнка. — Просто… это же СОН!.. И я должна идти. Идем!
И она заскользила дальше — молча, стараясь не думать о разбитой чашке, о маминой руке на плече, которая больше никогда, никогда…
Эжан. Его узкий, почти как шпага, сверкающий меч с лиловыми камнями на серебряной рукояти. Меч — на вытянутых руках… к подолу голубого парчового платья…
Живая картина из СНА вдруг застыла и покрылась мелкими трещинами, как надбитый фарфор… чашка!.. Но, к великому счастью, остался голос, совсем взрослый, мужской глуховатый баритон, старательно и взволнованно произносящий слова древней клятвы.
— И что дальше? — встрял нетерпеливый Фрэнк. — Он принес тебе обед из верности… это как вообще?
Лили обогнала его — и теперь метнула через плечо гневный и отчаянный взгляд. Зачем он, этот Фрэнк?! Он семенит рядом, слушает, верит — но он же ничего не понимает! От Фрэнка теперь не отвязаться, он не отпустит ее дальше одну… и слава Богу — подсказал практический голос, одна ты пропадешь раньше, чем придешь куда-то. Фрэнк настоящий друг… но если бы он понимал хоть немножечко, хоть что-нибудь!..
— Обет, а не обед, — безнадежно объяснила она. — Обет — значит обещание, клятва. —Губы Фрэнка обиженно, совершенно по-детски поджались.
— Я не знал. — Он чуть не оправдывался и одновременно дерзил. — А что? Я же не такой умный, как этот твой очкарик…
Лили резко остановилась. Джерри.
Синяя стрелка решительно звала прямо, туда, где порт-селинская улица уже собиралась переходить в просто дорогу, грязную, пыльную, ухабистую и ведущую неизвестно куда. По обеим ее сторонам возвышались огромные зловонные кучи мусора. Горизонт впереди был плоский, словно проведенный под линейку.
Дорога никуда не денется, полчаса ничего не решат. Лили развернулась и пошла обратно, оставив за спиной вконец растерявшегося Фрэнка.
Джерри перестал существовать сегодня утром. До тех пор она мучилась, искренне считала себя предательницей и старательно избегала любого места, где они могли случайно встретиться. Впрочем, как передала мама, приносившая информацию из очередей, Джерри из-за истории с вербовщиками вообще практически перестали выпускать на улицу… хотя после того весеннего сеанса в Порт-Селин больше не привозили фильмов из города, да и никаким другим способом Служба вербовки не давала о себе знать.
Лили пряталась от Джерри и в то же время боялась, что ему придет вызов из столичного института, и Джерри уедет, так и не увидевшись больше с ней… предательницей… и так ей и надо. Но пока он был в Порт-Селине — очередь не ошибалась, даже если сведения исходили не прямо от миссис Ли, а через вторые-третьи руки.
Сегодня, когда Лили проСНУлась, оказалось, что все это смешные детские мелочи, достойные самое большее снисходительной улыбки. Джерри… А мама еще думала, что ее дочь в него влюблена!..
Но Джерри — тот, кто способен понять. Он знает, что такое «обет»… он знает все на свете. Она должна рассказать — прежде чем уйдет. Так рассказать, чтобы ее слова не повисли в воздухе красивой звонкой сказкой, не требующей осмысления. Лили никогда раньше не говорила Джерри о СНАХ — она познакомилась с ним в первом классе школы, а по-настоящему подружились они во втором, СНОВ к тому времени давно уже не было…
И все-таки он поймет. Больше никто — только он. Полчаса ничего не решают.
Она остановилась перед зеленой калиткой. Все окна в доме Ли были плотно занавешены, и внезапно возникло ощущение, что здесь никто не живет, и уже давно. Джерри. Будь дома, пожалуйста, ты не представляешь, как важно, чтобы ты оказался дома…
Лили постучала согнутым пальцем. Калитка задребезжала, звук получился громким и гулким, но никто не отозвался. Дребезжание угасло, она занесла руку снова…
— Кто ж так стучит?
В следующий момент кулак Фрэнка обрушил на зеленую калитку град коротких злых ударов, и громовая какофония залепила уши. Лили отступила на шаг. Не удовлетворившись эффектом, Фрэнк еще и наподдал по калитке ногой — она ответила звучно, как огромный колокол.
— Примерно так, — со злобным удовлетворением прокомментировал он, и в тот же момент занавеска на окне скользнула в сторону, и за мутным стеклом обозначилось лицо Джерри.
— Это я! — тоненько крикнула Лили: голос потонул в затухающем грохоте, и она подпрыгнула на месте, подняв руку над головой. Джерри исчез из окна; скрипнула входная дверь.
Лили обернулась к Фрэнку.
— Может, ты… здесь подождешь? — неуверенно попросила она.
Парень ухмыльнулся.
— Еще чего!
Впрочем, и это почти не имело значения. Конфликт Фрэнка и Джерри, мальчишеский и несерьезный, остался там, по ту сторону СНА…
Высокая и худющая, словно сложенная из веточек фигура возникла в дверном проеме, а затем, спустившись с крыльца, по грудь скрылась за калиткой и забором. Джерри подошел вплотную и с трудом отодвинул лязгнувший засов.
— Это ты?!.
Его лицо вспыхнуло изнутри, словно там включили мощный прожектор, лучи которого безудержно вырывались из огромных прищуренных близоруких глаз, из широкой детской улыбки. Над верхней губой у Джерри пробились нежные черные волоски; переносицу стискивали с боков два маленьких, но глубоких овальных синяка.
— Лили…
И прибавил смущенно:
— Я один… мама запретила открывать…
— Чего ж ты маму не слушаешься? — с нахальным вызовом влез Фрэнк. — А вдруг это бандиты? Откуда тебе знать-то, без стекол?..
Джерри вздрогнул. Он действительно только сейчас увидел Фрэнка. Но мгновенно взял себя в руки и сухо отчеканил:
— У меня есть очки.
— Джерри. — Лили шагнула вперед, заслонив собой Фрэнка и тут же забыв о его существовании. — Мне надо… поговорить с тобой… СОН… я увидела СОН…
Он не мог знать, о чем она. Но он понял — понял! — что это слишком важно, чтобы задавать сейчас вопросы и вести бессмысленные дискуссии на пороге. Что она должна выговориться, рассказать все от начала и до конца, а он — только выслушать… И понять.
— Проходите, — вежливо обратился он сразу к обоим гостям. А потом еще раз улыбнулся — ей одной. Она пришла!..
Бедный Джерри.
Они прошли в его комнату — Джерри делил ее с бабушкой, но угол у окна был его собственный, и это сразу бросалось в глаза. Лили была здесь тысячу раз, а вот Фрэнк моментально притих, его напускная наглость сменилась завистливым восхищением, а взгляд заскользил вокруг. Чего стоила одна карта на стене! — цветная, исчерченная сетью несуществующих большей частью дорог, кружками населенных пунктов и значками месторождений полезных ископаемых. Карта времен Эпохи Великих Свершений… Рядом с ней висел на веревочке компас, тот самый, с синей стрелкой, — сейчас она с безумной уверенностью в своей непогрешимости указывала в небо. Большая чуть выцветшая фотография молодого парня с круглыми карими глазами и сине-оранжевым воротником космического комбинезона времен ЭВС, перечеркнутая траурным уголком. Три ряда книжных полок, набитых толстыми корешками без единой пылинки, — вряд ли еще у кого-то в поселке водилось столько книг. А за полками, в самом углу, в тени — Фрэнк так и влип туда восторженным взглядом, — висело на стене самое настоящее ружье.
Стол Джерри был завален исписанными бумагами; разворот раскрытой книги подпирали очки. Совсем маленькая, словно детская оправа, расстояние между стеклами выглядело вдвое уже Джерриной переносицы. Лили подняла глаза: вот откуда у него такие синяки…
— Я их в седьмом классе перестал носить, — кивнул Джерри. — Они ничего, плохо только, что стекла слабые… Но ты хотела рассказать.
Да.
И комната Джерри исчезла. Беседка, парк, пруд с золотыми и красными рыбками… Принц Эжан и его маг-учитель… Лиловый камзол с серебряной отделкой… Черные волосы, которые хотелось погладить… Меч на вытянутых руках… Обет любви и верности…
Полчаса ничего не решают… она говорила, кажется, гораздо дольше. Ребята слушали, боясь шевельнуться, и время от времени она замечала их — одни только глаза. Карие, сосредоточенные, проникающие вглубь, то за стеклами очков, то снова без них — Джерри. И синие, распахнутые, шестилетние — Фрэнка, который наконец-то не пытался сложить кусочки отрывистой мозаики, а слушал настоящую, подробную, зримую, живую сказку… СОН. И тоже начинал понимать…
Лили умолкла.
В тишине пронзительно зажужжала на стекле летняя муха.
— Я знаю, где это, — вдруг медленно произнес Джерри. — Я пойду с тобой.
В его словах даже не звучало иронии, ровным счетом ничего, за что можно было бы ухватиться — и запротестовать, повысить голос, выказать решимость сражаться за свою любовь! Неправильно. Почти несправедливо.
Принц Эжан сделал несколько рубящих фехтовальных движений, — но в его руке было все-таки перо, а не меч, и оно напомнило о себе, оставив на широком рукаве белой рубашки россыпь фиолетовых пятен. Эжан слегка прикусил губу и поднял взгляд на учителя: тот по-прежнему не улыбался. Сам знаешь, кто ты. Мальчишка!.. И кто во всем королевстве поверит, что этот мальчишка способен на сильное, настоящее чувство?!.
Так это называлось в романах.
Принц Эжан любил читать.
Легонько дунул ветер; за пергамент зацепился желтый сухой листок, странный и лишний среди лета. Впрочем, несколько таких листьев уже плавали в пруду, удивляя красных и золотых рыбок. Эжан осмотрелся по сторонам: так и есть, одно из подстриженных полукругом деревьев за ажурной решеткой беседки умирало. Красивая золотая смерть… нет, лучше так:
Прекрасна золотая смерть…
И та-та-та, и та-та-та-там.
Он записал строчку прямо под недорешенным уравнением. А затем сосредоточенно — учитель, расположившийся на лавочке в четырех шагах, не должен был усомниться, что ученик воюет с иксами, — принялся штрихами набрасывать силуэт круглого облетающего дерева… и под его сенью — тонкую фигурку девушки в узком платье с буфами.
Коварный листок, похожий на скорбную улыбку, дернулся под порывом ветра и смазал начатый рисунок. И пусть.
— Не знаю, — автоматически отозвалась Лили. Мама вернулась в дом.
— Не знаешь? — Ее брови удивленно взлетели, и все до единой морщины проступили на лбу. — Уже почти два месяца прошло… разве ты его до сих пор не навестила? Миссис Ли говорила, у него подозревали сотрясение мозга. — Она секунду помолчала, и Лили медленно поднялась на ноги. — Странно вообще-то. Мне казалось, Джерри твой… лучший друг.
Пауза перед последними словами была неуловимо короткой, но Лили успела улыбнуться, мимолетно и мечтательно… и прикусить язык, и отругать себя за эту улыбку тоже успела. Нельзя! Ни одним взглядом, ни одним движением губ нельзя выдавать себя!
Джерри. Джеральд Ли… есть такой мальчик в классе. Хороший мальчик, отличник. Но как мама может думать, что он хоть что-то значит для нее, Лили, — теперь, когда…
— Да, ма. Я его собираюсь навестить, вот прямо сегодня.
— Вы не поссорились?
Лили тщательно оправила серое платье — еще бабушкино, большое на несколько размеров, а потому вдвое перетянутое на талии тонким пояском. Платье… Обрывки грязной парчи пришлось на следующий день тайно вынести на свалку — как не удалось поступить с осколками разбитой чашки. Мама один раз спросила о платье — и получила небрежный ответ: в шкафу.
Жаль, конечно, что его нет в шкафу. Но оказалось, что это не имеет никакого значения…
…Что?
Мама спрашивает, не поссорились ли они с Джерри. Не из-за этого ли дочка смотрит на мир блуждающими глазами и бьет чашки. А что? В принципе и такая версия вполне имеет право на существование…
— Немного. Он такой обидчивый… и я тоже, ты ведь знаешь. А на самом деле все пустяки… Я сегодня же пойду к нему, честно!
Она перевела дыхание. Вот и обошлось. Хорошо из лучших побуждений рассказывать родителям почищенную и причесанную историю похода на фильм — если целых десять минут обдумываешь ее в своей комнате, вылезая из рваного платья. А вообще-то врать Лили никогда не умела. Тем более на ходу, когда не успеваешь утрясти детали, и потом концы очевидно не желают сходиться.
И тем более маме. Если бы она задала тот один-единственный вопрос…
— Ты разговаривала ночью… Что тебе снилось? Лили замерла.
Не отвечать!!! Опрометью кинуться к двери, распахнуть ее, крикнуть что-то о Джерри, которого просто необходимо навестить в ближайшие десять минут, иначе… Что-то глупое, нелепое и уже не имеющее значения — потому что за спиной захлопнулась дверь, затем калитка, и нога угодила в лужу на дне уличной колеи, и взъерошенная кошка прыгнула в сторону, и консервная жестянка громыхнула по редким булыжникам…
Мать Лили с минуту постояла на пороге и медленно прикрыла дверь.
«Врушка-лягушка, врушка-лягушка! Что тебе снилось, врушка-лягушка? Что тебе снилось, расскажи! Что тебе снилось?!.. Что тебе СНИлось?!!»
Комок ядовитой речной тины пролетает мимо, взрываясь зелеными брызгами на стволе ближайшего дерева. А следующий брошен метче, и вот он уже расползается мокрым и липким в волосах… Хор веселых детских голосов: врушка-лягушка! Догоняют. Они уже слишком большие, чтобы сидеть кружочком вокруг девчонки, которая якобы видит по ночам такое, чего никто из них не видит. И к тому же им стыдно, что раньше, какой-нибудь год назад, они садились-таки кружочком и слушали, слушали… Врушка-лягушка!!!
Лили съежилась, втянула голову в плечи, будто прямо сейчас мог просвистеть у самого уха зловонный снаряд. Прикусила губу, передернула плечами и заставила себя замедлить шаг. Никто не узнает. Никто не догадается. Никто…
Но что делать дальше?!.
Идти.
Она резко остановилась посреди улицы, там, где раньше перегораживала путь телега. После вчерашнего дождя подсохшая за июнь вмятина в земле вновь превратилась в непроходимое болото. Лили сбросила стоптанные сандалии, приподняла подол бабкиного платья и босой ногой осторожно шагнула в черную жижу. Напоролась на что-то острое, вскрикнула и отскочила на сухое место. Нога по щиколотку оделась в черный ботинок, оставивший в пыли грязный след с расплывчатым пятнышком крови. На глаза навернулись слезы.
Идти далеко. Очень-очень далеко, и по дороге будет сто таких луж и тысяча куда более страшных вещей. На них придется не обращать внимания… Только идти, никому и ничему не позволяя себя остановить… Идти и знать, что никогда не вернешься…
Она обернулась. Уже отсюда их дома не было видно — его закрывала выступающая пристройка к жилищу Шлегеля. Но человек, пересекавший улицу там, вдали, направлялся именно к их калитке. Высокий, сутуловатый и, кажется, с бородой… точно. Отец.
Окликнуть его, подбежать, уткнуться в грудь. Ничего не говорить, молча попрощаться. Он удивится, улыбнется в бороду… хотя нет, он работал в ночную смену, смертельно устал и скорее всего раздраженно отстранит ее перепачканными в мазуте ладонями. И, конечно, заставит вернуться в дом — хотя бы для того, чтобы она полила ему на руки. А мама с порога скажет о разбитой чашке, мама не умеет помалкивать о таких вещах… Нет, не надо.
И он ведь тоже никогда не верил.
«А что тебе завтра приснится? Придумщица ты моя!..»
«Врушка-лягушка!..»
Отцовская фигура скрылась за выступающей, словно крышка вертикального гроба, Шлегелевой пристройкой, из которой торчала нелепая антенна, похожая на стрекозу. Донесшийся издалека неприятный женский голос предложил послушать сигналы точного времени.
Лили вздохнула и снова повернулась к непроходимой луже. Может быть, по самому краешку, прижавшись к забору?..
— Давай помогу.
Ломкий басок раздался долей секунды позже, чем Лили оказалась в воздухе, перехваченная поперек талии. Черная маслянистая поверхность болота отскочила вниз, а в ребра больно ткнулось с размаху твердое округлое плечо. Перед глазами очутилась спина, обтянутая футболкой, — в нее-то Лили и заколотила изо всех сил злыми кулачками, в одном из них очень кстати были зажаты сандалии с металлическими пряжками.
— Пусти!!!
Жирная грязь хлюпала под босыми ногами Фрэнка. С которым Лили теперь не то, что не разговаривала — вообще не желала иметь ничего общего. После того, что он сделал… что он мог сделать тогда, если бы состоятельные расточители керосина не зажгли вдруг лампу еще и в торцовой комнате, вывалив из окна прямоугольный кирпич света, упавший прямо на… Впрочем, уже ни на кого — Фрэнк, ухватив Лили за руку, понесся по переулку, спасая ее и себя от ненужного узнавания. Когда, задыхаясь, они остановились примерно здесь же, под домом Шлегеля, Лили наконец расплакалась. И Фрэнк смотрел на нее круглыми, даже в темноте безумно виноватыми глазами. Потом отпустил ее запястье и молча, не касаясь и пальцем, провел до самой калитки.
С тех пор прошло почти два месяца, и Лили его не видела. И не собиралась видеть!..
Хотя теперь и это не имело значения.
Она разжала кулаки, расслабленно свесила руки вдоль мальчишеской спины — стоптанные подошвы сандалий как раз касались самого потертого места на его джинсах. Фрэнк сделал еще несколько широких шагов и поставил ее на пыльную землю по ту сторону лужи.
— Спасибо, — равнодушно бросила Лили и, не оборачиваясь, пошла дальше.
— Лили!
Он догнал, загородил было путь — но, неуловимо вильнув в сторону, она прошла мимо, почти сквозь эту шумно переводящую дыхание преграду. Фрэнк. Парень из плохой семьи, не учившийся в школе и позволяющий себе черт знает что… его все равно что никогда не существовало.
Каким-то образом он снова оказался перед ней. Заглянул в глаза.
— Лили, ты чего? Что случилось? Она отстранение бросила:
— Отстань.
— Лили, я идиот. — Теперь он шел рядом, пытаясь попасть в такт ее шагов, отчего свободная размашистая походка уличного парня превратилась в нелепый семенящий танец. — Я козел, это точно. Я… Что мне сделать?! Ну, хочешь, я побью кого-нибудь?.. Кого угодно, ты назови только… Я могу вам на зиму дров наколоть! Я… я твоему очкарику новые стекла достану, я могу, только скажи, Лили… Я кретин! Я больше не буду, никогда, никогда, ты веришь?!.
Его сбивчивый монолог мирно висел в воздухе где-то сбоку — она отчетливо слышала каждое слово, но до сознания эти слова не доходили, они вообще не имели к ней никакого отношения. Фрэнк не подходил даже на роль досадной помехи на пути, для этого он вел себя достаточно сдержанно.
Дорога уперлась в поперечный переулок и перестала соответствовать нужному направлению. Направлению, которое жило в Лили несгибаемо и неотвратимо, как синяя стрелка компаса, который был в детстве у Джерри… жило с самого утра.
Она прикинула, какой из рукавов переулка скорее снова выйдет на синюю стрелку. Это было достаточно сложно: Лили всегда плохо ориентировалась, и тесный Порт-Селин с его немногочисленными, но хаотично перепутанными улочками часто становился для нее сущим лабиринтом. Она приостановилась, пытаясь представить эту часть поселка сверху, как если бы летела над ним и…
Фрэнк встал перед ней, схватил было за запястья и тут же, спохватившись, отпустил. Но продолжал смотреть в упор — а что, ему удобно, они ведь практически одного роста…
— Ты видела СОН? Лили не вздрогнула.
Внутренне взвилась и зазвенела, как отпущенная пружина. Как?!! Откуда?!.
— Как… откуда ты… знаешь… угадал?.. — Собственные слова прозвучали невнятным лепетом. Коренастый светловолосый парень в футболке и джинсах, с очень белой кожей и синими глазами под белесыми ресницами вдруг оказался реальным, живым, имеющим значение в настоящем мире.
Фрэнк.
И он серьезно ответил:
— С тобой всегда так было… когда СНЫ. Идешь, как будто в трех метрах над землей. Хотя ты уже давно не… Так СОН, да? Правда?!
Она кивнула и беззвучно шевельнула губами:
— Правда.
И лицо Фрэнка вдруг стало жгуче-любопытным, нетерпеливо-умоляющим и заранее восторженным. Как в детстве.
— Расскажи…
…Он верил. Он верил всегда. Он отчаянно дрался — один против всех — с теми, которые «врушка-лягушка», которые швырялись ядовитой тиной из речки… А потом, отбив ее, перемазанную зеленой жижей и неудержимо всхлипывающую, уводил в какую-нибудь подворотню и там просил: расскажи… Но она молчала. Слезы все равно не дали бы говорить… И еще эта просьба была слишком похожа на новую обиду. «Расскажи», а потом — как все, только еще хуже. Лили уже никому не верила. Не верила, что он верит.
Глаза Фрэнка помолодели лет на десять. Только на круглощеком личике шестилетнего карапуза место таким сияющим глазам… Мимолетно вспомнились горячие шершавые руки — там, где им никак нельзя было быть! — и мужское прерывистое дыхание, и влажные душные губы… Лили улыбнулась.
— Его зовут Эжан, — тихо сказала она.
Фрэнк не спросил кого. Он понял, что долгожданный рассказ начался, — и затаил дыхание, приготовившись слушать, слушать…
— По дороге, — решительно оборвала Лили.
Надо идти. Надо попробовать засветло добраться… куда? Она ведь не имеет ни малейшего представления о расстоянии — есть только синяя стрелка, с которой нельзя свернуть. Фрэнк догадался, и значит, Фрэнка можно взять с собой. Он сильный, он перенесет ее через все встреченные лужи и побьет всех, кто попытается ее остановить. Нет, даже не поэтому… Просто… она не может, не может вот так взять и молча уйти!..
Рассказать. Рассказать хоть кому-нибудь…
По дороге.
— …пруд с рыбками, красными и золотыми… и на мне то платье, помнишь, которое порвали… целое… и беседка, и сад, и никого, только я и он… потом пришел его учитель… а Эжан сказал…
Она говорила сумбурно и взахлеб, как в детстве, и все ускоряла шаги; дыхание сбивалось, членя и без того бессвязную речь, на отрывистые, как рассыпанная мозаика, короткие фрагменты. Фрэнк едва поспевал следом, чуть не срываясь на бег и отчаянно стараясь не пропустить ни слова.
— …и всегда меня помнил… и ждал… и точно знал, что я приду, ведь иначе… и стихи писал мне… и дрался на турнире… он скоро станет королем, и тогда… никто не сможет запретить, даже мать… но она хорошая, она его очень любит…
Лили и в голову не пришло усомниться, стоит ли рассказывать обо всем этом Фрэнку. Фрэнку, который.., но те воспоминания, что, по идее, должны были сейчас ее остановить, — забылись, стерлись, да и все это вообще никогда не имело значения.
Однако и он не проявлял ни капельки ревности, гнева, даже неудовольствия. Он слушал сказку. Красивейшую сказку, которая существовала сама по себе, выпуклая и реальная, но не имеющая отношения к действительности, как сон… СОН…
— …а ведь столько лет, я думала… оказывается, СНЫ… это чистая случайность, так учитель сказал, а он знает, он маг… не должно такого быть… и больше не будет… только если во дворце… в парке… если там, то да… и я иду…
— Куда-куда ты идешь? — попробовал вклиниться Фрэнк. Ничего не вышло.
Они пересекли Площадь Независимости; одна из пяти улочек, ответвлявшихся от нее, точно ложилась на синюю стрелку. За углом первого дома несколько двенадцати-тринадцатилетних мальчишек, усевшись кружком, передавали друг другу грубо свернутый косяк. Тягучими обкуренными голосами они принялись зазывать Лили к себе, пока один из компании не узнал Фрэнка и не шикнул на остальных. О том, что с этим парнем лучше не связываться, в Порт-Селине знали все.
Фрэнк не стал отвлекаться на них. А Лили не замечала никого и ничего вокруг.
— …и еще раньше он сказал… тот маг… что я принцесса… что он хорошо знал королеву, мою мать… и отца… а Эжан спросил о них, и я тоже, но он не стал больше говорить… ушел… и тогда Эжан преклонил колено и принес обет любви и верности… принцессе Лилиан…
Она на секунду приостановилась. Самое красивое, самое восхищенное и прекрасное воспоминание. Серебряная манжета на лиловом рукаве, струящиеся складки шелкового плаща… и волосы, дремучие черные волосы, распавшиеся на пробор на склоненной голове. Взлохматить… погладить… накрутить на палец… Но момент торжественен до капельки крови изнутри прикушенной губы. «Силы земные и небесные, водные и огненные, вас призываю в свидетели обета своего я, принц Эжан, наследный властитель королевства Великая Сталла и провинций на Юге и Востоке…»
Во СНЕ. Только во СНЕ возможно такое, не в жизни. Но ведь без этого невозможна и сама жизнь…
— Что-то я не въезжаю, — воспользовавшись паузой, простодушно признался Фрэнк. — Я же знаю Дэна, батю твоего… Он телеги чинит в бывшей автомастерской. Ребята рассказывали, толковый мужик, может и машину отремонтировать, только это сейчас никому ни на фиг из-за бензина… Так получается, он не твой батя, да? Ты приемная, что ли?
Но это же СОН!.. Такое объяснение вполне устроило бы Фрэнка — Лили это знала, но ответ, способный пресечь всякое неуместное и грубое любопытство, повис на губах. Да, СОН, но ведь СНЫ реальны, более реальны, чем любая действительность… а значит, отец…
Огромный кусок мыла в жестких рабочих руках. «Поддай водички… придумщица моя…» Щекотная борода и запах дегтя от жесткого ворота. Сутуловатая фигура, скрывающаяся за Шлегелевой пристройкой.
И мама…
— Нет, они мои родители, — уверенно отрезала она, глядя мимо Фрэнка. — Просто… это же СОН!.. И я должна идти. Идем!
И она заскользила дальше — молча, стараясь не думать о разбитой чашке, о маминой руке на плече, которая больше никогда, никогда…
Эжан. Его узкий, почти как шпага, сверкающий меч с лиловыми камнями на серебряной рукояти. Меч — на вытянутых руках… к подолу голубого парчового платья…
Живая картина из СНА вдруг застыла и покрылась мелкими трещинами, как надбитый фарфор… чашка!.. Но, к великому счастью, остался голос, совсем взрослый, мужской глуховатый баритон, старательно и взволнованно произносящий слова древней клятвы.
— И что дальше? — встрял нетерпеливый Фрэнк. — Он принес тебе обед из верности… это как вообще?
Лили обогнала его — и теперь метнула через плечо гневный и отчаянный взгляд. Зачем он, этот Фрэнк?! Он семенит рядом, слушает, верит — но он же ничего не понимает! От Фрэнка теперь не отвязаться, он не отпустит ее дальше одну… и слава Богу — подсказал практический голос, одна ты пропадешь раньше, чем придешь куда-то. Фрэнк настоящий друг… но если бы он понимал хоть немножечко, хоть что-нибудь!..
— Обет, а не обед, — безнадежно объяснила она. — Обет — значит обещание, клятва. —Губы Фрэнка обиженно, совершенно по-детски поджались.
— Я не знал. — Он чуть не оправдывался и одновременно дерзил. — А что? Я же не такой умный, как этот твой очкарик…
Лили резко остановилась. Джерри.
Синяя стрелка решительно звала прямо, туда, где порт-селинская улица уже собиралась переходить в просто дорогу, грязную, пыльную, ухабистую и ведущую неизвестно куда. По обеим ее сторонам возвышались огромные зловонные кучи мусора. Горизонт впереди был плоский, словно проведенный под линейку.
Дорога никуда не денется, полчаса ничего не решат. Лили развернулась и пошла обратно, оставив за спиной вконец растерявшегося Фрэнка.
Джерри перестал существовать сегодня утром. До тех пор она мучилась, искренне считала себя предательницей и старательно избегала любого места, где они могли случайно встретиться. Впрочем, как передала мама, приносившая информацию из очередей, Джерри из-за истории с вербовщиками вообще практически перестали выпускать на улицу… хотя после того весеннего сеанса в Порт-Селин больше не привозили фильмов из города, да и никаким другим способом Служба вербовки не давала о себе знать.
Лили пряталась от Джерри и в то же время боялась, что ему придет вызов из столичного института, и Джерри уедет, так и не увидевшись больше с ней… предательницей… и так ей и надо. Но пока он был в Порт-Селине — очередь не ошибалась, даже если сведения исходили не прямо от миссис Ли, а через вторые-третьи руки.
Сегодня, когда Лили проСНУлась, оказалось, что все это смешные детские мелочи, достойные самое большее снисходительной улыбки. Джерри… А мама еще думала, что ее дочь в него влюблена!..
Но Джерри — тот, кто способен понять. Он знает, что такое «обет»… он знает все на свете. Она должна рассказать — прежде чем уйдет. Так рассказать, чтобы ее слова не повисли в воздухе красивой звонкой сказкой, не требующей осмысления. Лили никогда раньше не говорила Джерри о СНАХ — она познакомилась с ним в первом классе школы, а по-настоящему подружились они во втором, СНОВ к тому времени давно уже не было…
И все-таки он поймет. Больше никто — только он. Полчаса ничего не решают.
Она остановилась перед зеленой калиткой. Все окна в доме Ли были плотно занавешены, и внезапно возникло ощущение, что здесь никто не живет, и уже давно. Джерри. Будь дома, пожалуйста, ты не представляешь, как важно, чтобы ты оказался дома…
Лили постучала согнутым пальцем. Калитка задребезжала, звук получился громким и гулким, но никто не отозвался. Дребезжание угасло, она занесла руку снова…
— Кто ж так стучит?
В следующий момент кулак Фрэнка обрушил на зеленую калитку град коротких злых ударов, и громовая какофония залепила уши. Лили отступила на шаг. Не удовлетворившись эффектом, Фрэнк еще и наподдал по калитке ногой — она ответила звучно, как огромный колокол.
— Примерно так, — со злобным удовлетворением прокомментировал он, и в тот же момент занавеска на окне скользнула в сторону, и за мутным стеклом обозначилось лицо Джерри.
— Это я! — тоненько крикнула Лили: голос потонул в затухающем грохоте, и она подпрыгнула на месте, подняв руку над головой. Джерри исчез из окна; скрипнула входная дверь.
Лили обернулась к Фрэнку.
— Может, ты… здесь подождешь? — неуверенно попросила она.
Парень ухмыльнулся.
— Еще чего!
Впрочем, и это почти не имело значения. Конфликт Фрэнка и Джерри, мальчишеский и несерьезный, остался там, по ту сторону СНА…
Высокая и худющая, словно сложенная из веточек фигура возникла в дверном проеме, а затем, спустившись с крыльца, по грудь скрылась за калиткой и забором. Джерри подошел вплотную и с трудом отодвинул лязгнувший засов.
— Это ты?!.
Его лицо вспыхнуло изнутри, словно там включили мощный прожектор, лучи которого безудержно вырывались из огромных прищуренных близоруких глаз, из широкой детской улыбки. Над верхней губой у Джерри пробились нежные черные волоски; переносицу стискивали с боков два маленьких, но глубоких овальных синяка.
— Лили…
И прибавил смущенно:
— Я один… мама запретила открывать…
— Чего ж ты маму не слушаешься? — с нахальным вызовом влез Фрэнк. — А вдруг это бандиты? Откуда тебе знать-то, без стекол?..
Джерри вздрогнул. Он действительно только сейчас увидел Фрэнка. Но мгновенно взял себя в руки и сухо отчеканил:
— У меня есть очки.
— Джерри. — Лили шагнула вперед, заслонив собой Фрэнка и тут же забыв о его существовании. — Мне надо… поговорить с тобой… СОН… я увидела СОН…
Он не мог знать, о чем она. Но он понял — понял! — что это слишком важно, чтобы задавать сейчас вопросы и вести бессмысленные дискуссии на пороге. Что она должна выговориться, рассказать все от начала и до конца, а он — только выслушать… И понять.
— Проходите, — вежливо обратился он сразу к обоим гостям. А потом еще раз улыбнулся — ей одной. Она пришла!..
Бедный Джерри.
Они прошли в его комнату — Джерри делил ее с бабушкой, но угол у окна был его собственный, и это сразу бросалось в глаза. Лили была здесь тысячу раз, а вот Фрэнк моментально притих, его напускная наглость сменилась завистливым восхищением, а взгляд заскользил вокруг. Чего стоила одна карта на стене! — цветная, исчерченная сетью несуществующих большей частью дорог, кружками населенных пунктов и значками месторождений полезных ископаемых. Карта времен Эпохи Великих Свершений… Рядом с ней висел на веревочке компас, тот самый, с синей стрелкой, — сейчас она с безумной уверенностью в своей непогрешимости указывала в небо. Большая чуть выцветшая фотография молодого парня с круглыми карими глазами и сине-оранжевым воротником космического комбинезона времен ЭВС, перечеркнутая траурным уголком. Три ряда книжных полок, набитых толстыми корешками без единой пылинки, — вряд ли еще у кого-то в поселке водилось столько книг. А за полками, в самом углу, в тени — Фрэнк так и влип туда восторженным взглядом, — висело на стене самое настоящее ружье.
Стол Джерри был завален исписанными бумагами; разворот раскрытой книги подпирали очки. Совсем маленькая, словно детская оправа, расстояние между стеклами выглядело вдвое уже Джерриной переносицы. Лили подняла глаза: вот откуда у него такие синяки…
— Я их в седьмом классе перестал носить, — кивнул Джерри. — Они ничего, плохо только, что стекла слабые… Но ты хотела рассказать.
Да.
И комната Джерри исчезла. Беседка, парк, пруд с золотыми и красными рыбками… Принц Эжан и его маг-учитель… Лиловый камзол с серебряной отделкой… Черные волосы, которые хотелось погладить… Меч на вытянутых руках… Обет любви и верности…
Полчаса ничего не решают… она говорила, кажется, гораздо дольше. Ребята слушали, боясь шевельнуться, и время от времени она замечала их — одни только глаза. Карие, сосредоточенные, проникающие вглубь, то за стеклами очков, то снова без них — Джерри. И синие, распахнутые, шестилетние — Фрэнка, который наконец-то не пытался сложить кусочки отрывистой мозаики, а слушал настоящую, подробную, зримую, живую сказку… СОН. И тоже начинал понимать…
Лили умолкла.
В тишине пронзительно зажужжала на стекле летняя муха.
— Я знаю, где это, — вдруг медленно произнес Джерри. — Я пойду с тобой.
Королевство Великая Сталла
— Конечно, взрослый, — согласился учитель. — Конечно, женишься.В его словах даже не звучало иронии, ровным счетом ничего, за что можно было бы ухватиться — и запротестовать, повысить голос, выказать решимость сражаться за свою любовь! Неправильно. Почти несправедливо.
Принц Эжан сделал несколько рубящих фехтовальных движений, — но в его руке было все-таки перо, а не меч, и оно напомнило о себе, оставив на широком рукаве белой рубашки россыпь фиолетовых пятен. Эжан слегка прикусил губу и поднял взгляд на учителя: тот по-прежнему не улыбался. Сам знаешь, кто ты. Мальчишка!.. И кто во всем королевстве поверит, что этот мальчишка способен на сильное, настоящее чувство?!.
Так это называлось в романах.
Принц Эжан любил читать.
Легонько дунул ветер; за пергамент зацепился желтый сухой листок, странный и лишний среди лета. Впрочем, несколько таких листьев уже плавали в пруду, удивляя красных и золотых рыбок. Эжан осмотрелся по сторонам: так и есть, одно из подстриженных полукругом деревьев за ажурной решеткой беседки умирало. Красивая золотая смерть… нет, лучше так:
Прекрасна золотая смерть…
И та-та-та, и та-та-та-там.
Он записал строчку прямо под недорешенным уравнением. А затем сосредоточенно — учитель, расположившийся на лавочке в четырех шагах, не должен был усомниться, что ученик воюет с иксами, — принялся штрихами набрасывать силуэт круглого облетающего дерева… и под его сенью — тонкую фигурку девушки в узком платье с буфами.
Коварный листок, похожий на скорбную улыбку, дернулся под порывом ветра и смазал начатый рисунок. И пусть.