Страница:
Именно последнее обстоятельство было решающим для "структурного" оформления "Протоколов", которые и должны восприниматься как пародия на… "Откровение" Иоанна, но зато авторские "пометы на полях" – идейно-тематические формулировки – должны соотноситься с "пророческим" текстом книги "Великого в малом".
Прежде всего отметим то, что тексты "Протоколов" Нилус "субъективировал": вместо "размытого" в публикации Г. Бутми "мы" (от имени некоего концензиуса) в протоколах 1, 3, 4, 5 и т.д. ("я" – только в протоколе 2), у Нилуса его "екклезиаст" ("говорящий в собрании") предпочитает форму 1 лица ед.ч. Благодаря этой "поправке" Нилус добивается важного эффекта: его "говорящий" символизирует собой диктат, деспотизм, тоталитарность мышления правителя.
Как было уже отмечено, после "краткого содержания" под номером протокола пометы на полях выступают некоей оригинальной отсылкой к авторскому тексту. В таком "структурном" контексте связанности "пророчества" Нилуса и "Протоколов", кажется, только и возможно оценить "пародийность дела Христова", изложенного "еврейским мудрецом". Действительно, если авторский текст является новейшим "Откровением" о наступлении "царства антихриста на земле", то их христианской, по мнению Нилуса, сущности противостоит антихристианская модель – мораль, философия, деятельность (стратегия и тактика) "сына тьмы". Вот почему "пометы на полях" представляются "парафразами" авторского текста, пародически искажающими, как это ни странно покажется, "мессианское" стремление русского шовиниста к тому же самому мировому господству.
"Дуалистичность" апокалиптического "труда" С.А. Нилуса (Христос и антихрист) – авторский текст и "Протоколы" – в момент своего "исторического" обнародования не могла быть оценена как раз в силу ее "повернутости" в эпоху, предшествующую революциям и мировым войнам. Этим и объясняется непопулярность "Протоколов" до 1917 г. Зато при становлении большевизма в России (1917-1923) и фашизма в Германии (1921-1924) – режимов в разной степени, но безусловно отрицательно относящихся к вере во "второе пришествие" – из "труда" Нилуса было выброшено главное для него звено – мистицизм христианина, без которого "имманентно" существующие "Протоколы" становились основанием для "чистой" юдофобии, жертвами которой стали не мифические руководители, "книжники и фарисеи", а весь еврейский народ (214).
Взаимосвязанность первой части (авторский текст – "Протоколы" -"Необходимые разъяснения") и второй ("Тайна беззакония" – "Печать антихриста и звериное число 666" – "Несколько слов о дне второго страшного пришествия Господа Иисуса Христа и кончины мира") – прием "параллельного" построения, при котором "Великая легенда" об Адонираме генетически сопоставима с давними историческими "свидетельствами" ("Слово" Е. Сирина, записями 1848 г. и т.д.), "Печать антихриста и звериное число" – с "Протоколами", а "Несколько слов…" – с "Необходимыми разъяснениями".
Подобный параллелизм является и структурным принципом "Протоколов". Поэтому, например, пометы на полях принципиально однотипны (в скобках указаны порядковые номера протоколов, – С.Д.): "Право – в силе" (1) – "Право сильного" (1) – "Право сильного как единственное право" (15); "Свобода – идея" (1) – "Абстракция свободы" (1) – "Свобода" (3) – "Свобода и вера" (4) – «Масонское толкование слова свобода"» (12) – "Свобода совести" (17); "Террор" (1) – "Террор. Кто служит масонству?" (9) – "Казни" (15) – "Жертвы" (15) – "Жестокость наказаний" (15) – "Арест но первому подозрению" (18).
Тексты "Протоколов" составлены таким образом, что в случае необходимости их можно реорганизовать на основе "идейно-тематической" рубрикации: юрисдикция, экономика, политика, история, современность и т.д.
Собственно говоря, подобная "комбинаторика" текстов "Протоколов" сама по себе свидетельствует об их сочиненности, ибо и логические неувязки, отмеченные С.А. Нилусом в предуведомлении (213), оказываются не "атрибутом" мышления "власть имеющего", а принципами, навязанными текстам "Протоколов" со стороны, именно в силу того, что ни доказывать юридически их подлинность, ни "разыскивать конкретных лиц", стоящих во главе "всемирного заговора", не следует, ибо в этом случае будет нарушена та самая "тайна беззакония",без которой, по мнению С.А. Нилуса, "кончина мира" наступить не может.
Более того, "карточно-пасьянсный" принцип текстов позволяет любой фрагмент использовать вне всякой его связи с другими. Преимущества именно такого композиционного приема на практике сказались в том, что антисемиты могли "вытаскивать" из "Протоколов" любую "карту", и она всегда оказывалась "козырной" в нечестной концепции.
Создав в первой части своей книги "контаминированный" текст из логически цельного повествования ("Близ грядущий антихрист и царство дьявола на земле") и из логически-дискретного ("Протоколы Собраний Сионских мудрецов") с последующим возвратом к логически-цельным "Необходимым разъяснениям", С.А. Нилус, естественно, не предвидел, что его "слоеный пирог" может быть "съеден" по "слоям", а точнее, последователи воспользуются нужной им "начинкой" ("Протоколами Сионских мудрецов") из разрозненных параграфов как "всемирно концентрированной силой"68.
В отличие от публикаций "Протоколов" П. Крушевана, Г. Бутми или ссылок на них Г. Бостунича и Н. Жевахова, книга С.А. Нилуса "Великое в малом" (вместе со всеми приложениями) – не "документ" политической действительности событий 1895-1905 гг., а факт одной из литературных тенденций в русской беллетристике. В этом смысле книга сравнима с романом Д. Ретклифа "Биарриц" или же Вс. Крестовского "Тьма египетская".
Для всех "ревнителей" вопрос о "жидо-масонском заговоре" был одновременное вопросом о соотношении "жидовских" книг Ветхого Завета с книгами Нового. Более того, сама идея антагонистического противопоставления Заветов как раз и была "краеугольным камнем" истолкования Апокалипсиса в плане двойного преобразования мира в "конце времен": наступление "царства дьявола" и "второе пришествие" Мессии. В этой двуединой формуле Апокалипсиса "ревнители", "предупреждавшие" о приходе власти антихриста, естественно, акцентировали внимание патриотов только на первом звене эсхатологического пророчества, а их борьба с "жидо-масонским заговором" объявлялась "богоугодным делом", ибо еще до суда Христова они ставили себя в один ряд с теми, "которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания [дьявола] на чело свое и на руку свою" (Откр. 20; 4).
Особо надо отметить два обстоятельства, послуживших теми философско-мистическими "антиномиями", без которых возникновение "Протоколов Сионских мудрецов" немыслимо: с одной стороны, "Ветхий Завет" (т.е. иудаизм), противопоставляя религию иудеев верованиям и обычаям других племен, утверждал националистический принцип "избранности" (следствие онтологическое), а с другой – "Новый Завет" (т.е. христианство), проповедующий монотеистическую религию всем языческим народам, утверждал вненациональный принцип "весмирного" человечества (следствие гносеологическое). Более того, как иудаизм, так и христианство никогда не забывали об этой внутренней противоречивости исходных положений, стремясь по-разному разрешить его в тех или иных мистических концепциях. Не случайно в Апокалипсисе "национальное" ("запечатленные" колена сынов Израиля) и "общечеловеческое" ("спасенные народы" за "свидетельство Христа") в равной степени представляются атрибутами "горнего Иерусалима": "И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог будет Богом их" (21; 3). Вместе с тем с превращением христианства в "мировую религию" ветхозаветный тезис "избранности Израиля" в славянском мире почти сразу же был интерпретирован апологетами нового учения в тезис "отверженности жидов", а иудаистская оппозиция "Израиль – гои" обернулась новозаветной "христиане – Израиль": "Вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит. Славословим Христа, а иудеи проклинают. Народы поклоняются, а иудеи отрицают"69.
Переиздавая в 1911 году свой труд под заглавием "Близ грядущий антихрист", С.А. Нилус повторил призыв: "Молиться надо! Что-то грозное, стихийное, как тяжелые свинцовые тучи, навалилось непомерною тяжестью над некогда светлым горизонтом Православной Руси" (171). А затем привел записи Н.А. Мотовилова ("в ночь с 26-го на 27-е октября 1844 г.") его бесед с преподобным отцом Серафимом Саровским: "Часто поминал мне о святом Царе, Пророке и Богоотце Давиде и тогда приходил в необыкновенный духовный восторг… Часто от Давида он переводил разговор к нашему великому Государю Императору и по целым часам беседовал со мною о Нем и о Царстве Русском" (173-174).
Упоминание царя-псалмопевца чрезвычайно важно для всей "диахронии" не только в силу христианской традиции, возводящей род Иисуса Христа к Давиду, но и потому, что "святому царю" впоследствии будет противопоставлен (особенно, в "Легенде об Адонираме") его сын – царь Соломон.
В то же время идея самодержавия (принцип "помазанничества" и престолонаследия) при утверждении преемственности "нашего великого Государя" от "святого Царя" Давида, по мысли Серафима Саровского, является обязательным не только в силу догматики, но и в силу патриотизма, тождественного "православному благочестию" (174). Поэтому истолкование слов Авессы ("Нас много, а ты, Государь, у нас один… лишь бы ты был жив – Израиль цел и невредим" (174) – является обоснованием служения царю в качестве "православной добродетели". Характерно, что в записи Н.А. Мотовилова этот библейский эпизод искажен (только Авессе приписывается подвиг – принесение воды из Вифлеема, "когда толпы филистимлян стояли в долине Рефаимов"): «И захотел Давид пить, и сказал: "Кто напоит меня водою из колодезя Вифлеемского… Тогда трое этих храбрых пробились сквозь стан филистимлян и почерпнули воду… и взяли и принесли Давиду. Но он не захотел пить… И сказал: "Сохрани меня Господь, чтобы я сделал это! не кровь ли это людей, ходивших с опасностию собственной жизни?" И не захотел пить ее. Вот что сделали эти трое храбрых» (2-я Царств, 23; 15-17). К "этим троим" причисляются Исбосеф Ахаманитянин, Елеазар, Шамма и… Авесса (2-я Царств, 23; 8-11; 18). Если учесть, что ветхозаветный пример был необходим только для восхваления "усердия и ревности верноподданных" русского императора (174), неточность преподобного и цель искажения (истолкования) вполне объяснимы. Таким образом, "ветхозаветный пласт" в сочинении С.А. Нилуса выполняет важную функцию "богоданности" самодержавия. Естественно, что любая антисамодержавная тенденция в этом случае является одновременно и "сатанинской" – антибожественной!
"Новозаветная" и "христиано-апокрифическая" идеи представлены в книге Нилуса "Словом" Ефрема Сирина (сирийца), умершего в 378 г. При этом надо отметить, что гимны и поучения святого были созданы в эпоху христологических споров внутри христианских церквей и были направлены против монофизитов, ариан, последователей Оригена и других еретиков. (Эсхатология Оригена, например, исходила из "восстановления при конце мира всего существующего; как в начале создания все было "добро зело", был только мир чистых свободных духов, и лишь потом, вследствие охлаждения любви к Богу, некоторые? [ухи] стали? [ушами] и для них потребовались тела, а некоторые духи дошли даже до демонического падения"70). Для Ефрема Сирина "конец времен" связан не с восстановлением "чистой духовности", а с воскрешением людей из мертвых: "Отверзутся гробы и во мгновение ока пробудятся все колена земные" (185). А затем Сатана "со всеми демонами… также все принявшие печать его, все нечестивые и грешники связанные будут приведены пред судилище" (186). Несомненно, "Слово" Ефрема Сирина является примером раннехристианской апологетики, возникшей после Вселенского Никейского собора (325 г.) в период многочисленных распрей с еретиками, частично разрешенных на II Вселенском соборе в Константинополе (381 г.). Поэтому вполне понятно, что интерпретация "Откровения Иоанна" в "Слове" Ефрема Сирина – внутрихристианская, а не антииудейская. Действительно, образы змея, как и "оскверненной девы", будучи заимствованными, трактуются в духе и в событиях "Апокалипсиса", в котором, напомним, представители двенадцати колен "сынов Израилевых", в отличие от "человеков других языков", имеют на челе "печать истинного Бога", т.е. Бога Израилева и, следовательно, не подвержены "искушениям" Сатаны. Но то, что для Сирина было абсолютно понятным, для Нилуса как раз и является casus belli в его антииудейской концепции: "Прошли века со времени приведенного выше свидетельства об антихристе Пр. Ефрема Сирина: пронеслись над человечеством сокрушительные бури в области вечного его духа; не раз христианский мир содрогался в трепетном ожидании явления "презренного", "человека греха и сына погибели"; и жестоковыйный, до времени ослепленный Талмудом, каббалой и богоборством, ветхозаветный Израиль успел за это долгое время восторженно принять и с отчаянием отвергнуть 25 лжемессий… а настоящий антихрист не явился до сих пор даже и нам, сынам XX одряхлевшего в беззакониях века; не пришел и Спас наш судити и живых и мертвых" (186-187).
Однако не один "ветхозаветный Израиль" принимал и отвергал (яв 159 ление, хорошо известное и христианскому миру) "лжемессий", а пророчества о "конце мира", с древнейших времен постоянно циркулирующие при каждом историческом катаклизме, в основе своей содержали идею суда над "грешниками" с религиозной точки зрения, но не с национально-политической. Вместе с тем цитируя "замечательное письмо" игумена Черменецкого монастыря Антония (Бочкова), С.А. Нилус избрал как раз то место, в котором из всего христианского мира выделяется Россия: "Времена язычников едва ли не оканчиваются. Все европейские ученые теперь празднуют освобождение мысли человеческой от уз страха и покорности заповедям Божьим… Если восторжествует "свободная" Европа и сломит последний оплот – Россию, то чего нам ожидать, судите сами. Я не смею угадывать, но только прошу премилосердного Бога, да не узрит душа моя царства тьмы" (189).
"Вклад" Нилуса в христианскую эсхатологию состоял именно в том, что он первый "обрек" на гибель не "иноверцев", к которым надо было бы причислить магометан, буддистов и прочих апологетов чуждых христианству "богов", а "ветхозаветный" Израиль за его отнюдь не религиозные взгляды, ибо "еврейскому племени", по Нилусу, "было возвещено пророчески, что оно избрано из среды людей самим Богом, чтобы владеть землей – безраздельным Сионским царством" (283). В этой власти над землей, как и в стремлении к ней – "альфа и омега" мистического "открытия" Нилуса, для которого, несомненно, единственными правомочными властителями являются не столько даже христиане, сколько православные – святая Русь во главе с "помазанником Божьим" (de facto возможны Мессией).
Замечателен приведенный С.А. Нилусом комментарий старца Амвросия к сновидению гр. А.П. Толстого, который прочитал эти слова в "книге" протоиерея М.А. Константиновского: "В-шестых, после трех знаменательных имен – "Рим. Троя. Египет" – помянуто имя и Россия… Затем следует "Библия": другого государства не помянуто. Это может означать, что если и в России ради презрения заповедей Божьих и ради других причин, оскудеет благочестие, тогда уж неминуемо должно последовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, т.е. в Апокалипсисе св. Иоанна Богослова" (196).
Действительным парадоксом для православно-националистической концепции Нилуса становится антиномия ожидания "предреченного" второго пришествия Христа (с предшествующим кратковременным царством антихриста) и сопротивлением (точнее, призывом не допустить победы антихриста в лице "всемогущего франкмасонского братства" или "Сионских мудрецов") ему. По "Откровению" Иоанна Богослова, "план Божьего промысла" как раз и состоял в том, чтобы верующие "уразумели и услышали" предначертанное испытание их веры: "Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его" (22; 12). Об этой обязательности наступления владычества антихриста и необходимости возмездия всем "не записанным в книгу жизни" (в том числе и "сионским мудрецам", если они оказались "сатанистами") истинно верующий забыть не имел права.
С.А. Нилус, вопреки грозному предупреждению апостола ("И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того язвы, о которых написано в книге сей; И если кто отнимает что от слов книги пророчества сего, у того Бог отнимет участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей" – 22; 18-19), прилагает и отнимает, по своему разумению: "Непонятное стало ясным… Тайна за тайной стали открываться моей человеческой немощи, в которой совершалась великая сила Божья, и только в этой силе великой я и познал, что мир и вся яже в мире – былое, настоящее и будущее, – могут быть уяснены и постигнуты во всей сущности только при свете Божественного Откровения и тех, кто жизнь свою посвятил ему на служение в духе и истине, в преподобии и правде" (209). Вот почему вопрос, задаваемый Нилусом, сам по себе антиапокалиптичен: "Но пред вторым пришествием Господа во славе и страшным судом Господним должен на короткое время прийти «ин во имя свое», т.е. антихрист, который, происходя от крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от дома Данова того Израиля, на котором лежит кровь Мессии Истинного, и судьбы которого доселе еще управляются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть врагом всего нееврейского мира?" (211).
Логика Нилуса построена на всевозможных подменах: все современное еврейство объявляется потомками одного только "колена сынов Израиля" – дома Данова; именно этому колену Нилус приписывает пролитие крови Иисуса, хотя нет ни одного свидетельства, что фарисеи и книжники принадлежали к роду Дана, скорее, они были, по иудейской традиции, левитами ("И принес священник Ездра закон… Книжник Ездра стоял на деревянном возвышении… и левиты поясняли закон… И читали из книги… книжник Ездра… и левиты, учившие народ…" – Неем. 8; 2-9), а не данитами; обвинение евреев в том, что антихрист происходит "от крови еврейской", в равной степени становится и их "обетованием" в том, что и Христос – из "рода Давида".
Иудаизм, будучи религией одного народа, естественно, был лишен интернационального, противополагая себя окружающему его языческому миру, в то время как христианство, став всемирной религией, естественно, было лишено национального, зато именно в силу этого оно оказалось противопоставленным национальным верованиям нехристиан, в том числе и евреев. Вот почему еврейские народные верования в Мессию "проникнуты, согласно… евангелиям, национально-политическим характером; от этого взгляда не были свободны и лучшие израильтяне (среди христиан, – С.Д.), например, Захария, ученики Христовы (т.е. апостолы, – С.Д.) и др."71.
Однако было еще одно обстоятельство, по-разному определявшее содержание понятия "избранности" в православии и в иудаизме.
Напомним, что для иудеев и мусульман эпохи наивысшего государственного расцвета – "Великий Израиль" и Арабский халифат со всемм панарабскими объединениями – были к середине XIX в. уже далеким прошлым. Такой же историей стали христианские Римские – Западная и Восточная – империи, а на политической карте только Оттомания и Россия (не считая Австро-Венгрии) могли еще претендовать на подобный титул. (Поэтому амбиции Германии по созданию "Второго рейха" и выглядели анахронизмом, ибо сама по себе "имперская" концепция – правовая подчиненность многих "нацменьшинств" одной нации – вскоре должна была трансформироваться в концепцию федеративности – равноправное объединение многих.)
Мистическая концепция С. А. Нилуса, изложенная им в "главной части" книги "Великое в малом", по своей сути, являлась не только антисемитской, но и антихристианской. Апологет "правды о еврейском заговоре" и биограф Нилуса князь Н. Жевахов огорченно заявил, что "за печальный факт еврейского завоевания России наибольшая ответственность падает на русскую официальную церковь"72.
Однако мистико-политическая концепция "всемирного еврейского заговора", построенная на "Откровении" Иоанна о последней битве "Божьего воинства" (христиан – православных – русских) со "зверем (Израилем – иудеями – жидами) в "конце времен", вряд ли устраивала православную церковь содержанием ("избранный народ" – "сыны Сатаны"), и формой (в "пророчествах" С.А. Нилуса отсутствовала "богодухновенность"). Зато идея "Протоколов", зачатая в лоне православного мистицизма, могла стать… еще одной ересью христианства73.
АПОСТОЛ ЕРЕСИ
Антихристианская (в целом) и антиправославная (в частности) суть "Протоколов" почти совсем не изучена,
В основе "пророческой концепции" С.А. Нилуса стоял вопрос, должен ли "на короткое время прийти «ин во имя свое», т.е. антихрист, который, происходя из крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от дома Данова того Израиля, на ком лежит кровь Мессии Истинного и судьбы которого доселе еще определяются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть всего нееврейского мира?" (211). И полемизируя с В. Соловьевым, автор "усложнял" проблему тем, что "… «иной» должен быть принят евреями как силой всемирно концентрированной, тогда как сила эта до сих пор находится в «рассеянии» и все еще именует себя «гонимым племенем»… талмудистским Израилем" (212). Затем он констатировал: "«Сионские протоколы» дают ясный ответ…" (289).
Общие антиномии "пророка" были добыты из мифологем: Христос -антихрист, христианство – "талмудистский Израиль", второе пришествие Мессии – царство антихриста, власть духа – власть золота, религия – безбожие, добро – зло, жизнь – смерть и т.п. Частные же – из… панславизма: монархия – республика, православие – католицизм, Европа – Россия, шовинизм (= избранность "россиян") – всемирный заговор74.
Политические основы "учения" церковь не интересовали, зато интерпретационный смысл мифологем являлся для иерархов православной церкви не чем иным, как очевидной ересью монтанистического и манихейского толка. Христианское учение С.А. Нилуса, "неправильно согласованное или с иудейством или с язычеством"75, в апокалиптической картине противоречило как православным догматам, так и Соборным постановлениям. Более того, опиралось оно не на "поучения святыхъ отецъ", а на апокрифические (следовательно, не узаконенные Церковью) толкования, выдаваемые С.А. Нилусом за истинно православные.
Почти сразу же, перед ссылкой на Серафима Саровского, Нилус заявлял: "Большинство братии наших умело только молча страдать и молча плакать в незримой миру тишине своей уединенной к Богу молитвы… Бог говорил… с народом Своим, новозаветным Израилем, с Россией, последней на земле хранительницей Православной Христовой веры и Самодержавия, как земного отображения Вседержительства во вселенной Самого Триипостасного Бога… Напомним России слово это…" (172-173). А затем заключал: "Уже не дымом благовонных молитв верующих, молящихся к Господу, покрывается Русская земля, а угольным смрадом фабрик, заводов, паровозов… Весь этот чад гордости человеческой, как вызов Богу, несется к небу от злобы и проклятий социальной ненависти… Сохранили ли мы Православие?.. Бережем ли Богом дарованное Самодержавие? Охраняем ли мы всею силой любви своей Боговенчанного? Нет. Что же ждет Россию за измену вере и верности отцов своих?… Пусть на вопросы эти ответит то жестокое и страшное, что последует за сим в дальнейших главах… Не снимается с тебя твоя воля, читатель: хочешь – верь, не хочешь – не верь! но, прочтя со вниманием то, что в очерке этом изложено, сверь изложенное со словом Божиим, с современными тебе мировыми и русскими событиями и – считай себя своевременно предупрежденным" (176-177).
Достаточно согласиться с автором очерка, что изложенное сверено со словом Божиим" и является, следовательно, Божественным предупреждением, как сразу же надо признать за книгой Нилуса смысл последнего и совершеннейшего откровения Бога. Такое отношение к своему – новейшему – пророчеству и составляет суть монтанизма: "Откровение Бога… достигло новой последней ступени самого проявления и действия для того, чтобы, ввиду близко предстоящего конца мира, подготовить общину через новые откровения и новые требования к делу совершенства и совершения всего"76. Впрочем, идея о самодержце (Боговенчанный) удивительно напоминает и ересь монархианства (дескать, как Иисус родился от Девы по воле Отца, так и самодержец "дарован Богом")77
Прежде всего отметим то, что тексты "Протоколов" Нилус "субъективировал": вместо "размытого" в публикации Г. Бутми "мы" (от имени некоего концензиуса) в протоколах 1, 3, 4, 5 и т.д. ("я" – только в протоколе 2), у Нилуса его "екклезиаст" ("говорящий в собрании") предпочитает форму 1 лица ед.ч. Благодаря этой "поправке" Нилус добивается важного эффекта: его "говорящий" символизирует собой диктат, деспотизм, тоталитарность мышления правителя.
Как было уже отмечено, после "краткого содержания" под номером протокола пометы на полях выступают некоей оригинальной отсылкой к авторскому тексту. В таком "структурном" контексте связанности "пророчества" Нилуса и "Протоколов", кажется, только и возможно оценить "пародийность дела Христова", изложенного "еврейским мудрецом". Действительно, если авторский текст является новейшим "Откровением" о наступлении "царства антихриста на земле", то их христианской, по мнению Нилуса, сущности противостоит антихристианская модель – мораль, философия, деятельность (стратегия и тактика) "сына тьмы". Вот почему "пометы на полях" представляются "парафразами" авторского текста, пародически искажающими, как это ни странно покажется, "мессианское" стремление русского шовиниста к тому же самому мировому господству.
"Дуалистичность" апокалиптического "труда" С.А. Нилуса (Христос и антихрист) – авторский текст и "Протоколы" – в момент своего "исторического" обнародования не могла быть оценена как раз в силу ее "повернутости" в эпоху, предшествующую революциям и мировым войнам. Этим и объясняется непопулярность "Протоколов" до 1917 г. Зато при становлении большевизма в России (1917-1923) и фашизма в Германии (1921-1924) – режимов в разной степени, но безусловно отрицательно относящихся к вере во "второе пришествие" – из "труда" Нилуса было выброшено главное для него звено – мистицизм христианина, без которого "имманентно" существующие "Протоколы" становились основанием для "чистой" юдофобии, жертвами которой стали не мифические руководители, "книжники и фарисеи", а весь еврейский народ (214).
Взаимосвязанность первой части (авторский текст – "Протоколы" -"Необходимые разъяснения") и второй ("Тайна беззакония" – "Печать антихриста и звериное число 666" – "Несколько слов о дне второго страшного пришествия Господа Иисуса Христа и кончины мира") – прием "параллельного" построения, при котором "Великая легенда" об Адонираме генетически сопоставима с давними историческими "свидетельствами" ("Слово" Е. Сирина, записями 1848 г. и т.д.), "Печать антихриста и звериное число" – с "Протоколами", а "Несколько слов…" – с "Необходимыми разъяснениями".
Подобный параллелизм является и структурным принципом "Протоколов". Поэтому, например, пометы на полях принципиально однотипны (в скобках указаны порядковые номера протоколов, – С.Д.): "Право – в силе" (1) – "Право сильного" (1) – "Право сильного как единственное право" (15); "Свобода – идея" (1) – "Абстракция свободы" (1) – "Свобода" (3) – "Свобода и вера" (4) – «Масонское толкование слова свобода"» (12) – "Свобода совести" (17); "Террор" (1) – "Террор. Кто служит масонству?" (9) – "Казни" (15) – "Жертвы" (15) – "Жестокость наказаний" (15) – "Арест но первому подозрению" (18).
Тексты "Протоколов" составлены таким образом, что в случае необходимости их можно реорганизовать на основе "идейно-тематической" рубрикации: юрисдикция, экономика, политика, история, современность и т.д.
Собственно говоря, подобная "комбинаторика" текстов "Протоколов" сама по себе свидетельствует об их сочиненности, ибо и логические неувязки, отмеченные С.А. Нилусом в предуведомлении (213), оказываются не "атрибутом" мышления "власть имеющего", а принципами, навязанными текстам "Протоколов" со стороны, именно в силу того, что ни доказывать юридически их подлинность, ни "разыскивать конкретных лиц", стоящих во главе "всемирного заговора", не следует, ибо в этом случае будет нарушена та самая "тайна беззакония",без которой, по мнению С.А. Нилуса, "кончина мира" наступить не может.
Более того, "карточно-пасьянсный" принцип текстов позволяет любой фрагмент использовать вне всякой его связи с другими. Преимущества именно такого композиционного приема на практике сказались в том, что антисемиты могли "вытаскивать" из "Протоколов" любую "карту", и она всегда оказывалась "козырной" в нечестной концепции.
Создав в первой части своей книги "контаминированный" текст из логически цельного повествования ("Близ грядущий антихрист и царство дьявола на земле") и из логически-дискретного ("Протоколы Собраний Сионских мудрецов") с последующим возвратом к логически-цельным "Необходимым разъяснениям", С.А. Нилус, естественно, не предвидел, что его "слоеный пирог" может быть "съеден" по "слоям", а точнее, последователи воспользуются нужной им "начинкой" ("Протоколами Сионских мудрецов") из разрозненных параграфов как "всемирно концентрированной силой"68.
В отличие от публикаций "Протоколов" П. Крушевана, Г. Бутми или ссылок на них Г. Бостунича и Н. Жевахова, книга С.А. Нилуса "Великое в малом" (вместе со всеми приложениями) – не "документ" политической действительности событий 1895-1905 гг., а факт одной из литературных тенденций в русской беллетристике. В этом смысле книга сравнима с романом Д. Ретклифа "Биарриц" или же Вс. Крестовского "Тьма египетская".
Для всех "ревнителей" вопрос о "жидо-масонском заговоре" был одновременное вопросом о соотношении "жидовских" книг Ветхого Завета с книгами Нового. Более того, сама идея антагонистического противопоставления Заветов как раз и была "краеугольным камнем" истолкования Апокалипсиса в плане двойного преобразования мира в "конце времен": наступление "царства дьявола" и "второе пришествие" Мессии. В этой двуединой формуле Апокалипсиса "ревнители", "предупреждавшие" о приходе власти антихриста, естественно, акцентировали внимание патриотов только на первом звене эсхатологического пророчества, а их борьба с "жидо-масонским заговором" объявлялась "богоугодным делом", ибо еще до суда Христова они ставили себя в один ряд с теми, "которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания [дьявола] на чело свое и на руку свою" (Откр. 20; 4).
Особо надо отметить два обстоятельства, послуживших теми философско-мистическими "антиномиями", без которых возникновение "Протоколов Сионских мудрецов" немыслимо: с одной стороны, "Ветхий Завет" (т.е. иудаизм), противопоставляя религию иудеев верованиям и обычаям других племен, утверждал националистический принцип "избранности" (следствие онтологическое), а с другой – "Новый Завет" (т.е. христианство), проповедующий монотеистическую религию всем языческим народам, утверждал вненациональный принцип "весмирного" человечества (следствие гносеологическое). Более того, как иудаизм, так и христианство никогда не забывали об этой внутренней противоречивости исходных положений, стремясь по-разному разрешить его в тех или иных мистических концепциях. Не случайно в Апокалипсисе "национальное" ("запечатленные" колена сынов Израиля) и "общечеловеческое" ("спасенные народы" за "свидетельство Христа") в равной степени представляются атрибутами "горнего Иерусалима": "И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог будет Богом их" (21; 3). Вместе с тем с превращением христианства в "мировую религию" ветхозаветный тезис "избранности Израиля" в славянском мире почти сразу же был интерпретирован апологетами нового учения в тезис "отверженности жидов", а иудаистская оппозиция "Израиль – гои" обернулась новозаветной "христиане – Израиль": "Вот уже и мы со всеми христианами славим Святую Троицу, а Иудея молчит. Славословим Христа, а иудеи проклинают. Народы поклоняются, а иудеи отрицают"69.
Переиздавая в 1911 году свой труд под заглавием "Близ грядущий антихрист", С.А. Нилус повторил призыв: "Молиться надо! Что-то грозное, стихийное, как тяжелые свинцовые тучи, навалилось непомерною тяжестью над некогда светлым горизонтом Православной Руси" (171). А затем привел записи Н.А. Мотовилова ("в ночь с 26-го на 27-е октября 1844 г.") его бесед с преподобным отцом Серафимом Саровским: "Часто поминал мне о святом Царе, Пророке и Богоотце Давиде и тогда приходил в необыкновенный духовный восторг… Часто от Давида он переводил разговор к нашему великому Государю Императору и по целым часам беседовал со мною о Нем и о Царстве Русском" (173-174).
Упоминание царя-псалмопевца чрезвычайно важно для всей "диахронии" не только в силу христианской традиции, возводящей род Иисуса Христа к Давиду, но и потому, что "святому царю" впоследствии будет противопоставлен (особенно, в "Легенде об Адонираме") его сын – царь Соломон.
В то же время идея самодержавия (принцип "помазанничества" и престолонаследия) при утверждении преемственности "нашего великого Государя" от "святого Царя" Давида, по мысли Серафима Саровского, является обязательным не только в силу догматики, но и в силу патриотизма, тождественного "православному благочестию" (174). Поэтому истолкование слов Авессы ("Нас много, а ты, Государь, у нас один… лишь бы ты был жив – Израиль цел и невредим" (174) – является обоснованием служения царю в качестве "православной добродетели". Характерно, что в записи Н.А. Мотовилова этот библейский эпизод искажен (только Авессе приписывается подвиг – принесение воды из Вифлеема, "когда толпы филистимлян стояли в долине Рефаимов"): «И захотел Давид пить, и сказал: "Кто напоит меня водою из колодезя Вифлеемского… Тогда трое этих храбрых пробились сквозь стан филистимлян и почерпнули воду… и взяли и принесли Давиду. Но он не захотел пить… И сказал: "Сохрани меня Господь, чтобы я сделал это! не кровь ли это людей, ходивших с опасностию собственной жизни?" И не захотел пить ее. Вот что сделали эти трое храбрых» (2-я Царств, 23; 15-17). К "этим троим" причисляются Исбосеф Ахаманитянин, Елеазар, Шамма и… Авесса (2-я Царств, 23; 8-11; 18). Если учесть, что ветхозаветный пример был необходим только для восхваления "усердия и ревности верноподданных" русского императора (174), неточность преподобного и цель искажения (истолкования) вполне объяснимы. Таким образом, "ветхозаветный пласт" в сочинении С.А. Нилуса выполняет важную функцию "богоданности" самодержавия. Естественно, что любая антисамодержавная тенденция в этом случае является одновременно и "сатанинской" – антибожественной!
"Новозаветная" и "христиано-апокрифическая" идеи представлены в книге Нилуса "Словом" Ефрема Сирина (сирийца), умершего в 378 г. При этом надо отметить, что гимны и поучения святого были созданы в эпоху христологических споров внутри христианских церквей и были направлены против монофизитов, ариан, последователей Оригена и других еретиков. (Эсхатология Оригена, например, исходила из "восстановления при конце мира всего существующего; как в начале создания все было "добро зело", был только мир чистых свободных духов, и лишь потом, вследствие охлаждения любви к Богу, некоторые? [ухи] стали? [ушами] и для них потребовались тела, а некоторые духи дошли даже до демонического падения"70). Для Ефрема Сирина "конец времен" связан не с восстановлением "чистой духовности", а с воскрешением людей из мертвых: "Отверзутся гробы и во мгновение ока пробудятся все колена земные" (185). А затем Сатана "со всеми демонами… также все принявшие печать его, все нечестивые и грешники связанные будут приведены пред судилище" (186). Несомненно, "Слово" Ефрема Сирина является примером раннехристианской апологетики, возникшей после Вселенского Никейского собора (325 г.) в период многочисленных распрей с еретиками, частично разрешенных на II Вселенском соборе в Константинополе (381 г.). Поэтому вполне понятно, что интерпретация "Откровения Иоанна" в "Слове" Ефрема Сирина – внутрихристианская, а не антииудейская. Действительно, образы змея, как и "оскверненной девы", будучи заимствованными, трактуются в духе и в событиях "Апокалипсиса", в котором, напомним, представители двенадцати колен "сынов Израилевых", в отличие от "человеков других языков", имеют на челе "печать истинного Бога", т.е. Бога Израилева и, следовательно, не подвержены "искушениям" Сатаны. Но то, что для Сирина было абсолютно понятным, для Нилуса как раз и является casus belli в его антииудейской концепции: "Прошли века со времени приведенного выше свидетельства об антихристе Пр. Ефрема Сирина: пронеслись над человечеством сокрушительные бури в области вечного его духа; не раз христианский мир содрогался в трепетном ожидании явления "презренного", "человека греха и сына погибели"; и жестоковыйный, до времени ослепленный Талмудом, каббалой и богоборством, ветхозаветный Израиль успел за это долгое время восторженно принять и с отчаянием отвергнуть 25 лжемессий… а настоящий антихрист не явился до сих пор даже и нам, сынам XX одряхлевшего в беззакониях века; не пришел и Спас наш судити и живых и мертвых" (186-187).
Однако не один "ветхозаветный Израиль" принимал и отвергал (яв 159 ление, хорошо известное и христианскому миру) "лжемессий", а пророчества о "конце мира", с древнейших времен постоянно циркулирующие при каждом историческом катаклизме, в основе своей содержали идею суда над "грешниками" с религиозной точки зрения, но не с национально-политической. Вместе с тем цитируя "замечательное письмо" игумена Черменецкого монастыря Антония (Бочкова), С.А. Нилус избрал как раз то место, в котором из всего христианского мира выделяется Россия: "Времена язычников едва ли не оканчиваются. Все европейские ученые теперь празднуют освобождение мысли человеческой от уз страха и покорности заповедям Божьим… Если восторжествует "свободная" Европа и сломит последний оплот – Россию, то чего нам ожидать, судите сами. Я не смею угадывать, но только прошу премилосердного Бога, да не узрит душа моя царства тьмы" (189).
"Вклад" Нилуса в христианскую эсхатологию состоял именно в том, что он первый "обрек" на гибель не "иноверцев", к которым надо было бы причислить магометан, буддистов и прочих апологетов чуждых христианству "богов", а "ветхозаветный" Израиль за его отнюдь не религиозные взгляды, ибо "еврейскому племени", по Нилусу, "было возвещено пророчески, что оно избрано из среды людей самим Богом, чтобы владеть землей – безраздельным Сионским царством" (283). В этой власти над землей, как и в стремлении к ней – "альфа и омега" мистического "открытия" Нилуса, для которого, несомненно, единственными правомочными властителями являются не столько даже христиане, сколько православные – святая Русь во главе с "помазанником Божьим" (de facto возможны Мессией).
Замечателен приведенный С.А. Нилусом комментарий старца Амвросия к сновидению гр. А.П. Толстого, который прочитал эти слова в "книге" протоиерея М.А. Константиновского: "В-шестых, после трех знаменательных имен – "Рим. Троя. Египет" – помянуто имя и Россия… Затем следует "Библия": другого государства не помянуто. Это может означать, что если и в России ради презрения заповедей Божьих и ради других причин, оскудеет благочестие, тогда уж неминуемо должно последовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, т.е. в Апокалипсисе св. Иоанна Богослова" (196).
Действительным парадоксом для православно-националистической концепции Нилуса становится антиномия ожидания "предреченного" второго пришествия Христа (с предшествующим кратковременным царством антихриста) и сопротивлением (точнее, призывом не допустить победы антихриста в лице "всемогущего франкмасонского братства" или "Сионских мудрецов") ему. По "Откровению" Иоанна Богослова, "план Божьего промысла" как раз и состоял в том, чтобы верующие "уразумели и услышали" предначертанное испытание их веры: "Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его" (22; 12). Об этой обязательности наступления владычества антихриста и необходимости возмездия всем "не записанным в книгу жизни" (в том числе и "сионским мудрецам", если они оказались "сатанистами") истинно верующий забыть не имел права.
С.А. Нилус, вопреки грозному предупреждению апостола ("И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того язвы, о которых написано в книге сей; И если кто отнимает что от слов книги пророчества сего, у того Бог отнимет участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей" – 22; 18-19), прилагает и отнимает, по своему разумению: "Непонятное стало ясным… Тайна за тайной стали открываться моей человеческой немощи, в которой совершалась великая сила Божья, и только в этой силе великой я и познал, что мир и вся яже в мире – былое, настоящее и будущее, – могут быть уяснены и постигнуты во всей сущности только при свете Божественного Откровения и тех, кто жизнь свою посвятил ему на служение в духе и истине, в преподобии и правде" (209). Вот почему вопрос, задаваемый Нилусом, сам по себе антиапокалиптичен: "Но пред вторым пришествием Господа во славе и страшным судом Господним должен на короткое время прийти «ин во имя свое», т.е. антихрист, который, происходя от крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от дома Данова того Израиля, на котором лежит кровь Мессии Истинного, и судьбы которого доселе еще управляются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть врагом всего нееврейского мира?" (211).
Логика Нилуса построена на всевозможных подменах: все современное еврейство объявляется потомками одного только "колена сынов Израиля" – дома Данова; именно этому колену Нилус приписывает пролитие крови Иисуса, хотя нет ни одного свидетельства, что фарисеи и книжники принадлежали к роду Дана, скорее, они были, по иудейской традиции, левитами ("И принес священник Ездра закон… Книжник Ездра стоял на деревянном возвышении… и левиты поясняли закон… И читали из книги… книжник Ездра… и левиты, учившие народ…" – Неем. 8; 2-9), а не данитами; обвинение евреев в том, что антихрист происходит "от крови еврейской", в равной степени становится и их "обетованием" в том, что и Христос – из "рода Давида".
Иудаизм, будучи религией одного народа, естественно, был лишен интернационального, противополагая себя окружающему его языческому миру, в то время как христианство, став всемирной религией, естественно, было лишено национального, зато именно в силу этого оно оказалось противопоставленным национальным верованиям нехристиан, в том числе и евреев. Вот почему еврейские народные верования в Мессию "проникнуты, согласно… евангелиям, национально-политическим характером; от этого взгляда не были свободны и лучшие израильтяне (среди христиан, – С.Д.), например, Захария, ученики Христовы (т.е. апостолы, – С.Д.) и др."71.
Однако было еще одно обстоятельство, по-разному определявшее содержание понятия "избранности" в православии и в иудаизме.
Напомним, что для иудеев и мусульман эпохи наивысшего государственного расцвета – "Великий Израиль" и Арабский халифат со всемм панарабскими объединениями – были к середине XIX в. уже далеким прошлым. Такой же историей стали христианские Римские – Западная и Восточная – империи, а на политической карте только Оттомания и Россия (не считая Австро-Венгрии) могли еще претендовать на подобный титул. (Поэтому амбиции Германии по созданию "Второго рейха" и выглядели анахронизмом, ибо сама по себе "имперская" концепция – правовая подчиненность многих "нацменьшинств" одной нации – вскоре должна была трансформироваться в концепцию федеративности – равноправное объединение многих.)
Мистическая концепция С. А. Нилуса, изложенная им в "главной части" книги "Великое в малом", по своей сути, являлась не только антисемитской, но и антихристианской. Апологет "правды о еврейском заговоре" и биограф Нилуса князь Н. Жевахов огорченно заявил, что "за печальный факт еврейского завоевания России наибольшая ответственность падает на русскую официальную церковь"72.
Однако мистико-политическая концепция "всемирного еврейского заговора", построенная на "Откровении" Иоанна о последней битве "Божьего воинства" (христиан – православных – русских) со "зверем (Израилем – иудеями – жидами) в "конце времен", вряд ли устраивала православную церковь содержанием ("избранный народ" – "сыны Сатаны"), и формой (в "пророчествах" С.А. Нилуса отсутствовала "богодухновенность"). Зато идея "Протоколов", зачатая в лоне православного мистицизма, могла стать… еще одной ересью христианства73.
АПОСТОЛ ЕРЕСИ
Антихристианская (в целом) и антиправославная (в частности) суть "Протоколов" почти совсем не изучена,
В основе "пророческой концепции" С.А. Нилуса стоял вопрос, должен ли "на короткое время прийти «ин во имя свое», т.е. антихрист, который, происходя из крови еврейской, станет царем и владыкой всей земли, мессией от дома Данова того Израиля, на ком лежит кровь Мессии Истинного и судьбы которого доселе еще определяются фарисейством и книжничеством, заклятым на жизнь и смерть всего нееврейского мира?" (211). И полемизируя с В. Соловьевым, автор "усложнял" проблему тем, что "… «иной» должен быть принят евреями как силой всемирно концентрированной, тогда как сила эта до сих пор находится в «рассеянии» и все еще именует себя «гонимым племенем»… талмудистским Израилем" (212). Затем он констатировал: "«Сионские протоколы» дают ясный ответ…" (289).
Общие антиномии "пророка" были добыты из мифологем: Христос -антихрист, христианство – "талмудистский Израиль", второе пришествие Мессии – царство антихриста, власть духа – власть золота, религия – безбожие, добро – зло, жизнь – смерть и т.п. Частные же – из… панславизма: монархия – республика, православие – католицизм, Европа – Россия, шовинизм (= избранность "россиян") – всемирный заговор74.
Политические основы "учения" церковь не интересовали, зато интерпретационный смысл мифологем являлся для иерархов православной церкви не чем иным, как очевидной ересью монтанистического и манихейского толка. Христианское учение С.А. Нилуса, "неправильно согласованное или с иудейством или с язычеством"75, в апокалиптической картине противоречило как православным догматам, так и Соборным постановлениям. Более того, опиралось оно не на "поучения святыхъ отецъ", а на апокрифические (следовательно, не узаконенные Церковью) толкования, выдаваемые С.А. Нилусом за истинно православные.
Почти сразу же, перед ссылкой на Серафима Саровского, Нилус заявлял: "Большинство братии наших умело только молча страдать и молча плакать в незримой миру тишине своей уединенной к Богу молитвы… Бог говорил… с народом Своим, новозаветным Израилем, с Россией, последней на земле хранительницей Православной Христовой веры и Самодержавия, как земного отображения Вседержительства во вселенной Самого Триипостасного Бога… Напомним России слово это…" (172-173). А затем заключал: "Уже не дымом благовонных молитв верующих, молящихся к Господу, покрывается Русская земля, а угольным смрадом фабрик, заводов, паровозов… Весь этот чад гордости человеческой, как вызов Богу, несется к небу от злобы и проклятий социальной ненависти… Сохранили ли мы Православие?.. Бережем ли Богом дарованное Самодержавие? Охраняем ли мы всею силой любви своей Боговенчанного? Нет. Что же ждет Россию за измену вере и верности отцов своих?… Пусть на вопросы эти ответит то жестокое и страшное, что последует за сим в дальнейших главах… Не снимается с тебя твоя воля, читатель: хочешь – верь, не хочешь – не верь! но, прочтя со вниманием то, что в очерке этом изложено, сверь изложенное со словом Божиим, с современными тебе мировыми и русскими событиями и – считай себя своевременно предупрежденным" (176-177).
Достаточно согласиться с автором очерка, что изложенное сверено со словом Божиим" и является, следовательно, Божественным предупреждением, как сразу же надо признать за книгой Нилуса смысл последнего и совершеннейшего откровения Бога. Такое отношение к своему – новейшему – пророчеству и составляет суть монтанизма: "Откровение Бога… достигло новой последней ступени самого проявления и действия для того, чтобы, ввиду близко предстоящего конца мира, подготовить общину через новые откровения и новые требования к делу совершенства и совершения всего"76. Впрочем, идея о самодержце (Боговенчанный) удивительно напоминает и ересь монархианства (дескать, как Иисус родился от Девы по воле Отца, так и самодержец "дарован Богом")77