Страница:
— Твое тело, разумеется. Я искала дюжего молодого мужчину — и смотри-ка, что нашла!
Она подошла к нему, тихо ступая по камню, шелестя подолом платья. Он решил, что это то же платье, которое было на ней вечером, хотя в полумраке оно казалось темнее — очень уж захватывающим был этот бесстыжий разрез на груди. Снизу ее груди казались еще больше, особенно по контрасту с потрясающе узкой талией. Распущенные волосы темным облаком окутывали ее, спускаясь почти до пояса.
Она склонилась над ним и дотронулась до его щеки. Он отдернул голову, и ржавый ошейник больно оцарапал шею.
— Расслабься! — промурлыкала она. — Ты большой, смелый мальчик, правда? Ты скорее умрешь, чем будешь служить мне, и у тебя отвага обложенного барсука.
Она насмехалась — он видел дьявольский огонь, плясавший в ее глазах. Тоби постарался, чтобы голос его не дрогнул.
— Что вы собираетесь делать?
— Колдовать, что ж еще? Но тебе нечего бояться. Ты не увидишь демона, это я тебе обещаю, даже самого мелкого, захудалого демона. Тебе не будет больно — ну разве совсем чуть-чуть, такой крепкий парень, как ты, перенесет это без труда. И когда мы закончим, ты выйдешь отсюда свободным человеком! Ну, как тебе такая возможность?
— Я вам не верю! — Его сердце отчаянно билось от страха, и все же его возбуждала ее близость, резкий аромат ее духов. Он был мужчиной, и желанная женщина держала руку у него на шее. Он не мог оторвать глаз» от длинной, глубокой складки между ее мелочно-белыми грудями.
Она проследила его взгляд и усмехнулась:
— Не раскатывай губу, мой мальчик! Восхищайся, сколько твоей душе угодно, но это не для тебя. За работу! Все, что мне от тебя нужно, — это чтобы ты лежал и молчал. Повторяю: тебе не будет больно, даже от этого. — Она поднесла к его глазам кинжал. Лезвие отсвечивало холодным синим блеском и было достаточно длинным, чтобы пронзить его насквозь. Она расстегнула заколку его пледа и, обнажив его грудь, игриво погладила ее нежными пальцами.
— Мне нужно, чтобы ты оставался в сознании, но молчал. Прикажешь вставить тебе кляп или пообещаешь молчать?
Он колебался, и она сжала пальцы, впившись ногтями ему в кожу.
— Ты будешь молчать! Если ты попробуешь помешать мне, я заставлю тебя корчиться от такой боли, какой ты даже представить себе не можешь. Это тебе ясно, Тоби?
— Да, — прошептал он.
— Теперь веришь мне?
— Да.
— Вот и хорошо. И не забывай, что без меня ты бы болтался в петле. Я спасаю твою жизнь. Это ничего не будет стоить тебе, разве что ничтожного унижения. — Алые губы леди Вальды издевательски скривились. — А достоинства у тебя осталось не так-то много!
Довольно хихикнув, леди Вальда встала и вернулась к своему столику. Четверо мужчин не выказали ни малейшего признака-жизни.
Она собирается отдать его демону? В детстве Тоби верил в истории про демонов, овладевавших людскими телами. Позже он решил, что вселившийся в тело демон может служить идеальным оправданием чего угодно, поэтому перестал верить. Теперь он вновь усомнился. Когда колдунья сказала, что он не увидит демона, она, наверное, имела в виду, что этот демон будет уже в нем. Утром Тоби Стрейнджерсон скажет лэрду, что передумал и что он готов стать леди Вальде верным слугой лэрд позволит ему покинуть замок вольным человеком — вот только насколько вольным? И насколько человеком? Кто такие эти четыре бессловесные фигуры в масках? Люди это или нет? Не станет ли он одним из них?
Леди Вальда вернулась, держа в руке пергаментный свиток.
— Задержи дыхание и не шевелись. — Она поставила ногу ему на грудь.
Тоби дернул плечами и скинул ее она торопливо отступила, чтобы удержать равновесие, и раздраженно цокнула языком.
— Не валяй дурака, мальчик. Это твой последний шанс! Если ты будешь сопротивляться, я заставлю тебя орать как резаного час, не меньше. Крепыш вроде тебя уж как-нибудь выдержит меня несколько минут.
Она снова стала ему на грудь сначала одной ногой, потом обеими. Вес ее оказался меньше, чем он ожидал. Он вполне мог дышать. Кандалы врезались в спину и запястья, но боль была терпимая.
Леди Вальда развернула свиток и громко начала зачитывать что-то на незнакомом ему гортанном наречии. Это продолжалось несколько минут слова разносились по подземелью, отдаваясь от стен и сводов гулким эхом, которого он здесь прежде не замечал. Может ли тишина сгущаться?
Она сошла с него и вернулась к столу. Потом обошла его несколько раз, разбрызгивая какие-то зелья из маленьких фиалов, каждый раз повторяя заклинание на том же странном языке. Пламя четырех свечей, казалось, сделалось длиннее. Четверо живых подсвечников не шевелились. Если они и мигали, Тоби этого не замечал. Она насыпала по щепотке порошка ему на плечи, на сердце, на лоб, на спорран. Сходив еще раз к столу, Вальда опустилась рядом с ним на колени, нисколько не боясь испачкать дорогое платье о каменный пол. Она поставила маленькую золотую чашу ему на грудь, как на стол, и он понял, что подготовительная часть завершена. Как можно так замерзнуть и все же так при этом потеть? Зло пришло в глен. Ужасные вещи совершатся.
Колдунья не забыла и кинжал. Гарда была из серебра, искусно украшенного темно-красными каменьями. Головка целиком состояла из потрясающего желтого драгоценного камня размером с фалангу его большого пальца. Она подняла руки, держа кинжал за гарду, острием вниз. Урони она его сейчас — и кинжал пронзит ему сердце. Губы ее шевелились, но на этот раз она не издала ни звука. Должно быть, она обращалась к самому оружию или предлагала его кому-то, незримо парившему под потолком. Камень на рукояти сиял, отражая пламя свечей. Тоби оставалось только беспомощно слушать собственное дыхание и биение своего сердца.
Он заметил… нет, в это невозможно поверить… Да нет, от этого никуда не деться: в темнице становилось все светлее! Теперь стали видны уже и каменные своды, и часть вырубленных в скале стен. Пламя свечей сделалось почти невидимым, да и камень больше не сверкал — он сам стал источником нового света, сияя теперь уже изнутри. От всего, что Тоби видел до сих пор, можно было бы цинично отмахнуться, как от шарлатанства, но только не от этого зловещего сияния. Это было сверхъестественно. Это было настоящее волшебство. Вскоре камень сиял уже так ярко, что стало больно глазам. Все подземелье осветилось до самых дальних уголков.
Колдунья завершила свое беззвучное заклинание и склонилась над ним. Тоби застыл в ожидании новых ужасов. Он увидел в ее глазах безумное исступление казалось, она больше не замечала его. Он был только деталью обстановки, алтарем для ее черного искусства. Она высвободила из платья левую грудь. Крепко держа ее одной рукой, она резанула по ней кинжалом — легко, как бы невзначай. Она не выказала ни малейших признаков боли нет, она смотрела на струившуюся в золотую чашу кровь с радостной, почти детской улыбкой.
Даже сквозь металл он ощущал тепло крови. Он вздрогнул и зажмурился. Сердце его стучало громко-громко. Ему показалось, что он вот-вот лишится чувств. Не может же он слышать только свое сердце! Где-то далеко забил барабан.
Что это — часть ее колдовства или надежда на спасение? Может, лэрд понял, что за гостья оскверняет его дом? Или это его дряхлый стюард, который весь вечер был таким подавленным? «Дум… Дум…» Кто-то бьет в барабан. Может, он поднимает стражу, чтобы та изгнала зло из Локи-Касла?
Тоби почувствовал, как чашу снимают с его груди, и быстро открыл глаза. Леди Вальда уже закрыла грудь, но по ткани расползлось темное пятно — значит, рана все еще кровоточит. Одной рукой она держала чашу, а другой делала над ней какие-то пассы, при этом что-то беззвучно бормоча. Затем она положила кинжал ему на живот, словно на ближайшую полку. Тоби старался не шевелиться.
Барабанный бой приблизился, но доносился он не с лестницы. Похоже, он звучал у него в голове, только этот барабанщик принадлежал к другому миру. Пот ручьями стекал по лбу и ребрам.
— Ага! — Колдунья посмотрела на него, и в ее глазах вспыхнул безумный огонь, а алые губы растянулись в улыбке. — Ты тоже чувствуешь это?
Она окунула два пальца в кровь и начертала на его груди знак. Кровь была холодной, как лед. Еще раз окунула, еще знак… Прикусив кончик языка, она старательно рисовала на его теле какой-то тайный символ и, казалось, ничего не замечала. Ледяной холод обжигал кожу. Кинжал светился ровным желтым светом, но он не чувствовал его жара, только холод от знака. Рисунок расползался по телу — она прошлась пальцем вокруг его сосков, по ребрам, наверх — до ключиц, вниз — почти до пупка.
«Дум… Дум…» Грохот барабана наполнил подземелье, и теперь он понимал, что это стук его собственного сердца, стук, усиленный до безумия. Может, так звучит смерть? Но зачем так громко? И почему так медленно? «Дум… Дум… Дум…» Прекрати! Остановись!
— Вот! — торжествующе вскричала колдунья, хотя теперь сквозь грохот он слышал ее с трудом. Она отставила чашу в сторону. — Слышишь меня, любовь моя? Почти уже все!
Она схватила окровавленной рукой кинжал. Возможно, она говорила и что-то еще Тоби слышал только неестественно громкий грохот своего сердца. Он попробовал пошевелиться — мускулы отказывались повиноваться. Вообще ничего не произошло. Он мог только смотреть, как шевелятся ее губы, и следить, как она опускает кинжал. А она опустила острие на знак, который уже начертила у него на коже, и добавила новую линию, надрезав кажу так, что его кровь смешалась с ее. Он не почувствовал боли. Нет… он увидел, как глаза ее вдруг испуганно расширились. Она подняла кинжал, словно готовясь ударить.
«Вперед!»
На каменном полу лежал закованный в цепи юноша — рослый и крепкий, и все же только юноша с широко раскрытыми от страха глазами и ртом. Он лежал с обнаженной грудью, исчерченной непристойными демоническими знаками, которые мерцали живым адским огнем. Рядом с ним на коленях стояла женщина в богатом платье, стискивая в руках кинжал, сиявший зловещим внутренним светом. Вокруг часовыми застыли четыре фигуры. Человеческими у них были только руки, державшие свечи, да глаза. Под капюшонами же клубилась чернота.
Юноша дернул плечами, и его руки освободились только несколько звеньев ржавой цепи свисали с кандалов на запястьях. Даже для его роста кисти рук казались большими — руки человека, с детства доившего коров. Тяжелый кулак отшвырнул женщину в сторону, словно отмахнулся от надоедливого насекомого. Она растянулась на полу кинжал отлетел куда-то к стене, и желтый огонь погас.
Барабан все грохотал в подполье не осталось других звуков, кроме этого неумолимого стука. «Дум… Дум… Дум…»
Юноша протянул руку и схватился за железный ошейник. Одна из тварей в балахонах уронила свечу и бросилась к кинжалу. С развевающимися словно крылья полами балахона она перемахнула через всю темницу и приземлилась на колени рядом с юношей — любой человек остался бы после такого приземления калекой. Она подняла кинжал, целясь ему в сердце.
Юноша разорвал ошейник. Его рука двигалась невероятно быстро. Она схватила черную тварь за запястье и рванула вперед. Существо в балахоне рухнуло, кинжал звякнул об пол. Одна рука перехватила тварь за бороду, вторая сомкнулась у нее на плече… И… и голова под капюшоном как-то странно запрокинулась. Клубившаяся под балахоном чернота съежилась и растаяла. Руки отшвырнули обмякшую оболочку, словно рваную подушку.
Свет в помещении погас окончательно — трое других существ побросали свои свечи и устремились к лестнице. Воцарилась кромешная темнота, и тем не менее юноша каким-то образом мог видеть. В темноте светился каждый камень, и сырость на скальной стене поблескивала то ли лунным светом, то ли лиловым отсветом застывшей молнии.
Юноша сел и потянулся к правой лодыжке. Пальцы сомкнулись на металле, мышцы напряглись, хрустнули суставы. Металлическое кольцо с лязгом разомкнулось. Руки переместились на левую лодыжку. Это были все те же руки
— руки Тоби Стрейнджерсона, но сила в них была чья-то чужая, превышающая силу смертного человека.
Барабан все продолжал свой неумолимый бой. Юноша уже вскочил и устремился в погоню черная фигура как раз исчезала на лестнице. Он поймал ее за конец балахона, дернул назад, поднял, взмахнул ею в воздухе, размозжил ей голову о стену, бросил на пол и перешагнул через нее, продолжая погоню. Он взлетел по лестнице, повинуясь все тому же несмолкающему ритму: «Дум… Дум…»
Последняя из двух спасшихся тварей захлопнула за собой решетку. Лязг должен был бы разбудить весь замок, но Тоби слышал только барабанный бой. А за решеткой, спеша к выходу, метались черные балахоны.
Юноша взялся за прутья — толстые железные прутья сразу не поддались, он напряг мускулы, и сталь заскрежетала. Решетка изогнулась и с грохотом обрушилась на пол, усыпав его каменными осколками. Существа в балахонах исчезли, оставив дверь открытой. Проходя мимо зеркала, юноша задержался и посмотрел на свое отражение — здоровый, кудрявый, обнаженный по пояс, с ржавыми петлями на запястьях. На шее и на лодыжках кровоточили царапины. Колдовской знак на груди погас и затерялся в кровавых потеках. На юном лице застыла идиотская блаженная улыбка — улыбка человека, которому не о чем беспокоиться и ничего не грозит.
Из зеркала на него глянул перепуганный Тоби Стрейнджерсон.
Юноша ударил кулаком в кулак, и зеркало разлетелось мелкими осколками. Он бросился дальше и выбежал из двери. Двор замка тоже освещался все тем же странным лиловым отсветом. Две фигуры в черном отчаянно пытались открыть боковую дверь, но юноша, как бы не замечая их, направился прямиком на конюшню. Всем лошадям и пони полагалось бы биться в стойлах, но нет, ничего подобного, они спокойно дремали, не обращая внимания ни на призрачный свет, ни на оглушительный грохот барабана. Юноша снял с крюка уздечку и двинулся по проходу к любимому скакуну лэрда, белому жеребцу по кличке Сокол.
Тоби Стрейнджерсон совершенно не умел управляться с лошадьми. Несколько раз ему доводилось кататься на пони, и он видел, как занимаются верховой ездой стрелки, но этим его опыт и ограничивался. Жеребец дернул головой и выпучил глаза, но стих от одного лишь прикосновения к шее. Он безропотно позволил взнуздать себя, вывести из денника, а потом и из конюшни. Барабан все не смолкал. В мире не осталось других звуков: «Дум… Дум…»
Ворота замка были распахнуты настежь. Где-то на стене мелькнула вспышка, сменившаяся облачком дыма, но для пистолетного выстрела расстояние оказалось слишком большим, да и стреляли, похоже, по кому-то бестелесному. Сокол ступил за ворота. Юноша легко вспрыгнул ему на спину.
Повинуясь твердой руке, жеребец понесся по дороге, оставив замок далеко позади. Помогая себе коленями и босыми пятками, юноша повернул коня и направил через ноле. Сокол послушно перемахивал через изгороди, ни разу не оступившись, не зацепив копытами за камни или кусты. Ночь неслась ему навстречу, освещенная отчасти полной луной, но еще в большей степени демоническим лиловым сиянием, а барабанный бой замедлял время.
5
6
Она подошла к нему, тихо ступая по камню, шелестя подолом платья. Он решил, что это то же платье, которое было на ней вечером, хотя в полумраке оно казалось темнее — очень уж захватывающим был этот бесстыжий разрез на груди. Снизу ее груди казались еще больше, особенно по контрасту с потрясающе узкой талией. Распущенные волосы темным облаком окутывали ее, спускаясь почти до пояса.
Она склонилась над ним и дотронулась до его щеки. Он отдернул голову, и ржавый ошейник больно оцарапал шею.
— Расслабься! — промурлыкала она. — Ты большой, смелый мальчик, правда? Ты скорее умрешь, чем будешь служить мне, и у тебя отвага обложенного барсука.
Она насмехалась — он видел дьявольский огонь, плясавший в ее глазах. Тоби постарался, чтобы голос его не дрогнул.
— Что вы собираетесь делать?
— Колдовать, что ж еще? Но тебе нечего бояться. Ты не увидишь демона, это я тебе обещаю, даже самого мелкого, захудалого демона. Тебе не будет больно — ну разве совсем чуть-чуть, такой крепкий парень, как ты, перенесет это без труда. И когда мы закончим, ты выйдешь отсюда свободным человеком! Ну, как тебе такая возможность?
— Я вам не верю! — Его сердце отчаянно билось от страха, и все же его возбуждала ее близость, резкий аромат ее духов. Он был мужчиной, и желанная женщина держала руку у него на шее. Он не мог оторвать глаз» от длинной, глубокой складки между ее мелочно-белыми грудями.
Она проследила его взгляд и усмехнулась:
— Не раскатывай губу, мой мальчик! Восхищайся, сколько твоей душе угодно, но это не для тебя. За работу! Все, что мне от тебя нужно, — это чтобы ты лежал и молчал. Повторяю: тебе не будет больно, даже от этого. — Она поднесла к его глазам кинжал. Лезвие отсвечивало холодным синим блеском и было достаточно длинным, чтобы пронзить его насквозь. Она расстегнула заколку его пледа и, обнажив его грудь, игриво погладила ее нежными пальцами.
— Мне нужно, чтобы ты оставался в сознании, но молчал. Прикажешь вставить тебе кляп или пообещаешь молчать?
Он колебался, и она сжала пальцы, впившись ногтями ему в кожу.
— Ты будешь молчать! Если ты попробуешь помешать мне, я заставлю тебя корчиться от такой боли, какой ты даже представить себе не можешь. Это тебе ясно, Тоби?
— Да, — прошептал он.
— Теперь веришь мне?
— Да.
— Вот и хорошо. И не забывай, что без меня ты бы болтался в петле. Я спасаю твою жизнь. Это ничего не будет стоить тебе, разве что ничтожного унижения. — Алые губы леди Вальды издевательски скривились. — А достоинства у тебя осталось не так-то много!
Довольно хихикнув, леди Вальда встала и вернулась к своему столику. Четверо мужчин не выказали ни малейшего признака-жизни.
Она собирается отдать его демону? В детстве Тоби верил в истории про демонов, овладевавших людскими телами. Позже он решил, что вселившийся в тело демон может служить идеальным оправданием чего угодно, поэтому перестал верить. Теперь он вновь усомнился. Когда колдунья сказала, что он не увидит демона, она, наверное, имела в виду, что этот демон будет уже в нем. Утром Тоби Стрейнджерсон скажет лэрду, что передумал и что он готов стать леди Вальде верным слугой лэрд позволит ему покинуть замок вольным человеком — вот только насколько вольным? И насколько человеком? Кто такие эти четыре бессловесные фигуры в масках? Люди это или нет? Не станет ли он одним из них?
Леди Вальда вернулась, держа в руке пергаментный свиток.
— Задержи дыхание и не шевелись. — Она поставила ногу ему на грудь.
Тоби дернул плечами и скинул ее она торопливо отступила, чтобы удержать равновесие, и раздраженно цокнула языком.
— Не валяй дурака, мальчик. Это твой последний шанс! Если ты будешь сопротивляться, я заставлю тебя орать как резаного час, не меньше. Крепыш вроде тебя уж как-нибудь выдержит меня несколько минут.
Она снова стала ему на грудь сначала одной ногой, потом обеими. Вес ее оказался меньше, чем он ожидал. Он вполне мог дышать. Кандалы врезались в спину и запястья, но боль была терпимая.
Леди Вальда развернула свиток и громко начала зачитывать что-то на незнакомом ему гортанном наречии. Это продолжалось несколько минут слова разносились по подземелью, отдаваясь от стен и сводов гулким эхом, которого он здесь прежде не замечал. Может ли тишина сгущаться?
Она сошла с него и вернулась к столу. Потом обошла его несколько раз, разбрызгивая какие-то зелья из маленьких фиалов, каждый раз повторяя заклинание на том же странном языке. Пламя четырех свечей, казалось, сделалось длиннее. Четверо живых подсвечников не шевелились. Если они и мигали, Тоби этого не замечал. Она насыпала по щепотке порошка ему на плечи, на сердце, на лоб, на спорран. Сходив еще раз к столу, Вальда опустилась рядом с ним на колени, нисколько не боясь испачкать дорогое платье о каменный пол. Она поставила маленькую золотую чашу ему на грудь, как на стол, и он понял, что подготовительная часть завершена. Как можно так замерзнуть и все же так при этом потеть? Зло пришло в глен. Ужасные вещи совершатся.
Колдунья не забыла и кинжал. Гарда была из серебра, искусно украшенного темно-красными каменьями. Головка целиком состояла из потрясающего желтого драгоценного камня размером с фалангу его большого пальца. Она подняла руки, держа кинжал за гарду, острием вниз. Урони она его сейчас — и кинжал пронзит ему сердце. Губы ее шевелились, но на этот раз она не издала ни звука. Должно быть, она обращалась к самому оружию или предлагала его кому-то, незримо парившему под потолком. Камень на рукояти сиял, отражая пламя свечей. Тоби оставалось только беспомощно слушать собственное дыхание и биение своего сердца.
Он заметил… нет, в это невозможно поверить… Да нет, от этого никуда не деться: в темнице становилось все светлее! Теперь стали видны уже и каменные своды, и часть вырубленных в скале стен. Пламя свечей сделалось почти невидимым, да и камень больше не сверкал — он сам стал источником нового света, сияя теперь уже изнутри. От всего, что Тоби видел до сих пор, можно было бы цинично отмахнуться, как от шарлатанства, но только не от этого зловещего сияния. Это было сверхъестественно. Это было настоящее волшебство. Вскоре камень сиял уже так ярко, что стало больно глазам. Все подземелье осветилось до самых дальних уголков.
Колдунья завершила свое беззвучное заклинание и склонилась над ним. Тоби застыл в ожидании новых ужасов. Он увидел в ее глазах безумное исступление казалось, она больше не замечала его. Он был только деталью обстановки, алтарем для ее черного искусства. Она высвободила из платья левую грудь. Крепко держа ее одной рукой, она резанула по ней кинжалом — легко, как бы невзначай. Она не выказала ни малейших признаков боли нет, она смотрела на струившуюся в золотую чашу кровь с радостной, почти детской улыбкой.
Даже сквозь металл он ощущал тепло крови. Он вздрогнул и зажмурился. Сердце его стучало громко-громко. Ему показалось, что он вот-вот лишится чувств. Не может же он слышать только свое сердце! Где-то далеко забил барабан.
Что это — часть ее колдовства или надежда на спасение? Может, лэрд понял, что за гостья оскверняет его дом? Или это его дряхлый стюард, который весь вечер был таким подавленным? «Дум… Дум…» Кто-то бьет в барабан. Может, он поднимает стражу, чтобы та изгнала зло из Локи-Касла?
Тоби почувствовал, как чашу снимают с его груди, и быстро открыл глаза. Леди Вальда уже закрыла грудь, но по ткани расползлось темное пятно — значит, рана все еще кровоточит. Одной рукой она держала чашу, а другой делала над ней какие-то пассы, при этом что-то беззвучно бормоча. Затем она положила кинжал ему на живот, словно на ближайшую полку. Тоби старался не шевелиться.
Барабанный бой приблизился, но доносился он не с лестницы. Похоже, он звучал у него в голове, только этот барабанщик принадлежал к другому миру. Пот ручьями стекал по лбу и ребрам.
— Ага! — Колдунья посмотрела на него, и в ее глазах вспыхнул безумный огонь, а алые губы растянулись в улыбке. — Ты тоже чувствуешь это?
Она окунула два пальца в кровь и начертала на его груди знак. Кровь была холодной, как лед. Еще раз окунула, еще знак… Прикусив кончик языка, она старательно рисовала на его теле какой-то тайный символ и, казалось, ничего не замечала. Ледяной холод обжигал кожу. Кинжал светился ровным желтым светом, но он не чувствовал его жара, только холод от знака. Рисунок расползался по телу — она прошлась пальцем вокруг его сосков, по ребрам, наверх — до ключиц, вниз — почти до пупка.
«Дум… Дум…» Грохот барабана наполнил подземелье, и теперь он понимал, что это стук его собственного сердца, стук, усиленный до безумия. Может, так звучит смерть? Но зачем так громко? И почему так медленно? «Дум… Дум… Дум…» Прекрати! Остановись!
— Вот! — торжествующе вскричала колдунья, хотя теперь сквозь грохот он слышал ее с трудом. Она отставила чашу в сторону. — Слышишь меня, любовь моя? Почти уже все!
Она схватила окровавленной рукой кинжал. Возможно, она говорила и что-то еще Тоби слышал только неестественно громкий грохот своего сердца. Он попробовал пошевелиться — мускулы отказывались повиноваться. Вообще ничего не произошло. Он мог только смотреть, как шевелятся ее губы, и следить, как она опускает кинжал. А она опустила острие на знак, который уже начертила у него на коже, и добавила новую линию, надрезав кажу так, что его кровь смешалась с ее. Он не почувствовал боли. Нет… он увидел, как глаза ее вдруг испуганно расширились. Она подняла кинжал, словно готовясь ударить.
«Вперед!»
На каменном полу лежал закованный в цепи юноша — рослый и крепкий, и все же только юноша с широко раскрытыми от страха глазами и ртом. Он лежал с обнаженной грудью, исчерченной непристойными демоническими знаками, которые мерцали живым адским огнем. Рядом с ним на коленях стояла женщина в богатом платье, стискивая в руках кинжал, сиявший зловещим внутренним светом. Вокруг часовыми застыли четыре фигуры. Человеческими у них были только руки, державшие свечи, да глаза. Под капюшонами же клубилась чернота.
Юноша дернул плечами, и его руки освободились только несколько звеньев ржавой цепи свисали с кандалов на запястьях. Даже для его роста кисти рук казались большими — руки человека, с детства доившего коров. Тяжелый кулак отшвырнул женщину в сторону, словно отмахнулся от надоедливого насекомого. Она растянулась на полу кинжал отлетел куда-то к стене, и желтый огонь погас.
Барабан все грохотал в подполье не осталось других звуков, кроме этого неумолимого стука. «Дум… Дум… Дум…»
Юноша протянул руку и схватился за железный ошейник. Одна из тварей в балахонах уронила свечу и бросилась к кинжалу. С развевающимися словно крылья полами балахона она перемахнула через всю темницу и приземлилась на колени рядом с юношей — любой человек остался бы после такого приземления калекой. Она подняла кинжал, целясь ему в сердце.
Юноша разорвал ошейник. Его рука двигалась невероятно быстро. Она схватила черную тварь за запястье и рванула вперед. Существо в балахоне рухнуло, кинжал звякнул об пол. Одна рука перехватила тварь за бороду, вторая сомкнулась у нее на плече… И… и голова под капюшоном как-то странно запрокинулась. Клубившаяся под балахоном чернота съежилась и растаяла. Руки отшвырнули обмякшую оболочку, словно рваную подушку.
Свет в помещении погас окончательно — трое других существ побросали свои свечи и устремились к лестнице. Воцарилась кромешная темнота, и тем не менее юноша каким-то образом мог видеть. В темноте светился каждый камень, и сырость на скальной стене поблескивала то ли лунным светом, то ли лиловым отсветом застывшей молнии.
Юноша сел и потянулся к правой лодыжке. Пальцы сомкнулись на металле, мышцы напряглись, хрустнули суставы. Металлическое кольцо с лязгом разомкнулось. Руки переместились на левую лодыжку. Это были все те же руки
— руки Тоби Стрейнджерсона, но сила в них была чья-то чужая, превышающая силу смертного человека.
Барабан все продолжал свой неумолимый бой. Юноша уже вскочил и устремился в погоню черная фигура как раз исчезала на лестнице. Он поймал ее за конец балахона, дернул назад, поднял, взмахнул ею в воздухе, размозжил ей голову о стену, бросил на пол и перешагнул через нее, продолжая погоню. Он взлетел по лестнице, повинуясь все тому же несмолкающему ритму: «Дум… Дум…»
Последняя из двух спасшихся тварей захлопнула за собой решетку. Лязг должен был бы разбудить весь замок, но Тоби слышал только барабанный бой. А за решеткой, спеша к выходу, метались черные балахоны.
Юноша взялся за прутья — толстые железные прутья сразу не поддались, он напряг мускулы, и сталь заскрежетала. Решетка изогнулась и с грохотом обрушилась на пол, усыпав его каменными осколками. Существа в балахонах исчезли, оставив дверь открытой. Проходя мимо зеркала, юноша задержался и посмотрел на свое отражение — здоровый, кудрявый, обнаженный по пояс, с ржавыми петлями на запястьях. На шее и на лодыжках кровоточили царапины. Колдовской знак на груди погас и затерялся в кровавых потеках. На юном лице застыла идиотская блаженная улыбка — улыбка человека, которому не о чем беспокоиться и ничего не грозит.
Из зеркала на него глянул перепуганный Тоби Стрейнджерсон.
Юноша ударил кулаком в кулак, и зеркало разлетелось мелкими осколками. Он бросился дальше и выбежал из двери. Двор замка тоже освещался все тем же странным лиловым отсветом. Две фигуры в черном отчаянно пытались открыть боковую дверь, но юноша, как бы не замечая их, направился прямиком на конюшню. Всем лошадям и пони полагалось бы биться в стойлах, но нет, ничего подобного, они спокойно дремали, не обращая внимания ни на призрачный свет, ни на оглушительный грохот барабана. Юноша снял с крюка уздечку и двинулся по проходу к любимому скакуну лэрда, белому жеребцу по кличке Сокол.
Тоби Стрейнджерсон совершенно не умел управляться с лошадьми. Несколько раз ему доводилось кататься на пони, и он видел, как занимаются верховой ездой стрелки, но этим его опыт и ограничивался. Жеребец дернул головой и выпучил глаза, но стих от одного лишь прикосновения к шее. Он безропотно позволил взнуздать себя, вывести из денника, а потом и из конюшни. Барабан все не смолкал. В мире не осталось других звуков: «Дум… Дум…»
Ворота замка были распахнуты настежь. Где-то на стене мелькнула вспышка, сменившаяся облачком дыма, но для пистолетного выстрела расстояние оказалось слишком большим, да и стреляли, похоже, по кому-то бестелесному. Сокол ступил за ворота. Юноша легко вспрыгнул ему на спину.
Повинуясь твердой руке, жеребец понесся по дороге, оставив замок далеко позади. Помогая себе коленями и босыми пятками, юноша повернул коня и направил через ноле. Сокол послушно перемахивал через изгороди, ни разу не оступившись, не зацепив копытами за камни или кусты. Ночь неслась ему навстречу, освещенная отчасти полной луной, но еще в большей степени демоническим лиловым сиянием, а барабанный бой замедлял время.
5
Реальность обрушилась на него внезапно. Барабанный бой смолк. Сияние погасло, будто задули свечу. Тоби очнулся в кромешной тьме, полной движения, звуков и пронизывающего ветра. Он начал соскальзывать набок и, чтобы удержаться, обеими руками вцепился в конскую гриву. Сокол перепуганно заржал, резко остановился, и седок кубарем полетел через его голову. Он рухнул на землю, и от удара у него на мгновение вышибло дух. Конь сделал свечку, потом ударил задом, но промахнулся и с топотом ускакал куда-то в поля.
Тоби лежал на спине, глядя на вращавшуюся в небе лупу. Где он? Как он сюда попал? События в подвале и бегство из замка казались ему самым невероятным сном. Он видел себя как бы со стороны, хотя то, что он видел, было таким отчетливым и ясным, что в это трудно было не поверить. Похоже, колдовство леди Вальды пошло слегка не так, как она рассчитывала, что и привело к бегству ее намеченной жертвы, лежавшей теперь на спине почти без чувств где-то посреди Страт-Филлана.
Луна постепенно остановила свое вращение. Облака почти исчезли, и бледное кольцо в небе говорило о морозе. Он почувствовал, как холод охватывает тело. Но холод принес с собой и облегчение от боли. Он бы так и лежал, медленно замерзая до блаженной бесчувственности, не начни его зубы громко стучать. Ворча, он проверил, все ли части тела в порядке, может ли он дышать, хотя бы немного. Потом с трудом сел и огляделся по сторонам. Он увидел каменистое пастбище, посеребренное изморосью, но прямо перед ним виднелась роща, а за ней в лунном свете блестел зазубренный шпиль Скалы Молний.
Ну да, конечно! Дрожа так, что казалось, вот-вот развалится на части, Тоби засмеялся. Вот что не заладилось в колдовстве леди Вальды: она взялась за парня, воспитанного местной знахаркой! Похоже, это хоб защитил его от ворвавшегося в глен демона. Хоб вмешался. Он разрушил ее заклинания, он привел Тоби домой. Само собой, он должен поблагодарить за это не только бабку Нен, но и самого хоба. Теперь у него есть деньги, так что он может купить хобу какую-нибудь блестящую безделушку в знак признательности.
Но прежде всего нужно добраться домой. Даже если солдаты снова придут искать его — что было бы совершенно естественно, — вряд ли их можно ждать так скоро. Ни один смертный не сможет скакать так быстро. Нет, верхом на коне скакал не Тоби Стрейнджерсон.
Однако теперь он снова стал смертным, и у него появились неотложные заботы: во-первых, жгучий холод, во-вторых, его положение преступника. Ему все еще угрожало повешение за убийство, и — когда обнаружат следы бойни в темнице — его могут еще и сжечь как демона. Хуже всего — колдовской знак на груди. Тоби подозревал, что знак служит для того, чтобы демон мог узнать его, или в качестве пароля Он не испытывал ни малейшего желания снова стать оболочкой для демона. Нарвав охапку травы, Тоби стирал кровь с груди до тех пор, пока отметины почти не исчезли, а знак сделался неразличимым. Если только демонология поддается логике, это должно помешать демону вернуться. Он обнаружил два неглубоких пореза, не стоивших того, чтобы из-за них тревожиться.
Вот встать оказалось труднее.
Даже поднявшись на ноги, он с трудом смог Выпрямиться. Шапку он потерял еще тогда, когда сассенахи закинули его на лошадь, а теперь пропала и заколка. Накинув плед так, чтобы он закрывал руки и плечи, Тоби, спотыкаясь, побежал вокруг рощи.
Бабка Нен говорила, что уходит. Ушла она или нет, дверь не будет заперта — хотя бы потому, что на ней нет замка. Он сможет раздуть огонь в очаге или разжечь новый. Судя по лупе, до рассвета еще оставалось несколько часов. У него есть немного времени до неизбежной погони. До тех пор, пока Сокол не успокоится и не вернется домой или пока его не найдут поутру, сассенахи будут искать человека верхом. Вряд ли они прямо сейчас отправятся к бабке Нен. Казалось, на нем нет живого места, в голове звенело, словно он дрался с двумя серьезными соперниками подряд. Чего ему нужно сейчас больше всего — так это спать, спать дня этак три без перерыва. Или основательно поесть, а потом уже спать. Если он только сможет сесть — или если он хотя бы согреется, — он просто упадет и захрапит. И утром солдаты так и найдут его — храпящим.
Но будут ли солдаты действительно искать его? Леди Вальда мертва или лежит без сознания. В темнице полно следов ее черной магии. Двое ее черных слуг убиты, цепи порваны, железная решетка изогнута, как ивовая плетенка. Деревенский олух увел с конюшни самого горячего коня и ускакал на нем, даже не оседлав, — вот это действительно колдовство! Весь замок сейчас должен гудеть, как потревоженный улей.
Интересно, подумал он, уж не закуют ли леди Вальду вместо него в той же темнице? Эта мысль грела, хотя обольщаться особо и не стоило. Леди Вальда может быть мертва. Или же леди Вальда может использовать свою магию для того, чтобы восстановить влияние на лэрда и гарнизон. Нужен ли ей еще дюжий молодой мужчина? Одним духам известно. Поступки колдуна предугадать невозможно — нечего и пытаться. Так же как и перехитрить демона. Потерпев неудачу с Тоби, он вполне мог взяться за леди Вальду. Тоби не знал даже, делятся ли демоны на мужских и женских, или им это безразлично. Все может быть.
Допустим, леди Вальда не вольна распоряжаться событиями. Что может сделать лэрд для того, чтобы справиться с дьявольскими кознями в глене? Он должен поверить свидетелям, которые видели демона, ускакавшего прочь в теле Тоби Стрейнджерсона, так что лэрд прикажет изловить Тоби и пронзить его сердце стальной иглой. Еще более вероятно, что он пошлет в монастырь — в Думбартон, или в Форт-Уильям, или даже в Глазго — за знающим человеком, чтобы тот изгнал нечисть из замка. Другое дело, удастся ли это. Будь то дворец или сарай, если в доме поселялся демон, дом обыкновенно приходилось бросать. Подтверждением тому служит множество заброшенных руин по всему Хайленду.
Однако раньше, чем через несколько дней, священник не приедет даже из Форт-Уильяма. Чтобы не ждать, лэрду придется обратиться к кому-нибудь поближе. А местным специалистом по этой части была деревенская знахарка, бабка Йен.
Да, во всем этом есть что-то забавное.
А как быть с убежищем? Где переждать хотя бы до следующей ночи, когда появится возможность бежать из глена? Он теперь преступник, убийца, а возможно, еще и носит в себе демона. Никто не осмелится укрыть его, тем более что на шее и лодыжках у него сохранились следы от цепей, а на руках и вовсе красуются ржавые кандалы.
И потом, он не знал, защищает ли его еще хоб. Вряд ли его влияние распространяется за пределы глена, да и вообще хоб мог уже забыть о нем. Хобы капризны, доверять им нельзя. Как бы то ни было, ему ничего не оставалось, как только цепляться за эту надежду — другой у него не было.
Когда он подходил к дверям, под ногой хрустнула ветка. И тут же сердце тревожно замерло. Опасность! В свете полной луны хорошо был виден столб дыма из трубы — такого огня бабка Нен еще никогда не разжигала. У нее гости, званые… или незваные.
С минуту он так и стоял в отчаянии. Потом решил, что, кто бы ни заглянул к ним в дом, это никак не могут быть англичане. Если это компания соседей Кэмпбеллов, решивших отловить его, у него как раз будет возможность немного размяться. Хромая, он подошел к двери, откинул защелку и нырнул под косяк.
В доме никого не было. В очаге гудел веселый огонь, щелкавший искрами, ярко освещавший помещение. Тепло охватило Тоби любящими объятиями — по крайней мере именно так он представлял себе любящие объятия. Однако комната была пуста. Он добрел до очага и устало опустился на пол. Почему-то он сразу же задрожал и покрылся такой гусиной кожей, какой, наверное, и у гусей-то не бывает. Он потер ноги, пытаясь их хоть немного оживить.
Кресло бабки Нен стояло пустое, постель — тоже. Узелок, что она собрала для него, лежал в углу, где он спал. Все остальное вроде бы оставалось на своих местах: чайник на огне, две прокопченные кастрюли на крюке у Дымохода, кувшины на полке, ткацкий станок… Список всего их имущества уместился бы на маленьком клочке бумаги. Ага! Ее танка висела на крючке, но плащ исчез. И его танка тоже висела рядом! Пожалуй, это самое приятное зрелище за всю ночь. Должно быть, бабка Нен нашла ее после того, как солдаты увезли его. Вот только где она сама?
Она говорила, что собирается уходить. Особых богатеев среди деревенских не было, но знахарку уважали и поддерживали как могли. Она приняла почти всех их из материнской утробы. Она лечила их хворобы. Если она объявила, что нуждается в заботе на склоне лет, кто-то наверняка согласился принять ее к себе. Кто-то приезжал с повозкой, чтобы забрать ее, — Йен Мельник, или Рей Мясник, или кто-то еще.
Кто-то подбросил дрова в огонь и сделал это совсем недавно, кто-то, привыкший топить торфом или ивняком, так что, возможно, в глене уже новая знахарка. Вплоть до прошлого вечера бабка Нен никогда не заговаривала о своей преемнице, но она вообще так странно вела себя последние несколько месяцев… Многие женщины переняли у нее ремесло повитухи. В глене нет недостатка вдов. Наверное, кто-нибудь из них согласился служить вместо нее.
Она не стала бы уходить далеко без шапки. Скорее всего она вышла навестить хоба — возможно, представить ему новую колдунью или что там у них положено делать в таких случаях. Она давно уже говорила об этом. Надо сходить и найти ее.
Еще ему надо найти снадобье, которым она врачевала царапины и порезы, но у него нет сил подняться. Руки и ноги сводило болью — плата за возвращение к жизни. Кроме того, ему отчаянно хотелось спать. Веки казались тяжелыми, как камни. Ему никак нельзя спать! Он повернулся спиной к огню и вытянул ноги. Первым делом нужно найти новую заколку для пледа… кажется, у бабки Нен оставалось еще несколько где-то. Потом найти ее саму и поблагодарить хоба. Потом решить, куда бежать… и бежать. Это казалось ему совершенно невозможным, но единственной альтернативой была смерть.
Он все еще сидел, глядя на дверь, когда она отворилась, и в комнату вошли несколько человек с обнаженными мечами. Глаза их переполняли ненависть и страх — такие глаза он видел вчера вечером у солдат.
Тоби лежал на спине, глядя на вращавшуюся в небе лупу. Где он? Как он сюда попал? События в подвале и бегство из замка казались ему самым невероятным сном. Он видел себя как бы со стороны, хотя то, что он видел, было таким отчетливым и ясным, что в это трудно было не поверить. Похоже, колдовство леди Вальды пошло слегка не так, как она рассчитывала, что и привело к бегству ее намеченной жертвы, лежавшей теперь на спине почти без чувств где-то посреди Страт-Филлана.
Луна постепенно остановила свое вращение. Облака почти исчезли, и бледное кольцо в небе говорило о морозе. Он почувствовал, как холод охватывает тело. Но холод принес с собой и облегчение от боли. Он бы так и лежал, медленно замерзая до блаженной бесчувственности, не начни его зубы громко стучать. Ворча, он проверил, все ли части тела в порядке, может ли он дышать, хотя бы немного. Потом с трудом сел и огляделся по сторонам. Он увидел каменистое пастбище, посеребренное изморосью, но прямо перед ним виднелась роща, а за ней в лунном свете блестел зазубренный шпиль Скалы Молний.
Ну да, конечно! Дрожа так, что казалось, вот-вот развалится на части, Тоби засмеялся. Вот что не заладилось в колдовстве леди Вальды: она взялась за парня, воспитанного местной знахаркой! Похоже, это хоб защитил его от ворвавшегося в глен демона. Хоб вмешался. Он разрушил ее заклинания, он привел Тоби домой. Само собой, он должен поблагодарить за это не только бабку Нен, но и самого хоба. Теперь у него есть деньги, так что он может купить хобу какую-нибудь блестящую безделушку в знак признательности.
Но прежде всего нужно добраться домой. Даже если солдаты снова придут искать его — что было бы совершенно естественно, — вряд ли их можно ждать так скоро. Ни один смертный не сможет скакать так быстро. Нет, верхом на коне скакал не Тоби Стрейнджерсон.
Однако теперь он снова стал смертным, и у него появились неотложные заботы: во-первых, жгучий холод, во-вторых, его положение преступника. Ему все еще угрожало повешение за убийство, и — когда обнаружат следы бойни в темнице — его могут еще и сжечь как демона. Хуже всего — колдовской знак на груди. Тоби подозревал, что знак служит для того, чтобы демон мог узнать его, или в качестве пароля Он не испытывал ни малейшего желания снова стать оболочкой для демона. Нарвав охапку травы, Тоби стирал кровь с груди до тех пор, пока отметины почти не исчезли, а знак сделался неразличимым. Если только демонология поддается логике, это должно помешать демону вернуться. Он обнаружил два неглубоких пореза, не стоивших того, чтобы из-за них тревожиться.
Вот встать оказалось труднее.
Даже поднявшись на ноги, он с трудом смог Выпрямиться. Шапку он потерял еще тогда, когда сассенахи закинули его на лошадь, а теперь пропала и заколка. Накинув плед так, чтобы он закрывал руки и плечи, Тоби, спотыкаясь, побежал вокруг рощи.
Бабка Нен говорила, что уходит. Ушла она или нет, дверь не будет заперта — хотя бы потому, что на ней нет замка. Он сможет раздуть огонь в очаге или разжечь новый. Судя по лупе, до рассвета еще оставалось несколько часов. У него есть немного времени до неизбежной погони. До тех пор, пока Сокол не успокоится и не вернется домой или пока его не найдут поутру, сассенахи будут искать человека верхом. Вряд ли они прямо сейчас отправятся к бабке Нен. Казалось, на нем нет живого места, в голове звенело, словно он дрался с двумя серьезными соперниками подряд. Чего ему нужно сейчас больше всего — так это спать, спать дня этак три без перерыва. Или основательно поесть, а потом уже спать. Если он только сможет сесть — или если он хотя бы согреется, — он просто упадет и захрапит. И утром солдаты так и найдут его — храпящим.
Но будут ли солдаты действительно искать его? Леди Вальда мертва или лежит без сознания. В темнице полно следов ее черной магии. Двое ее черных слуг убиты, цепи порваны, железная решетка изогнута, как ивовая плетенка. Деревенский олух увел с конюшни самого горячего коня и ускакал на нем, даже не оседлав, — вот это действительно колдовство! Весь замок сейчас должен гудеть, как потревоженный улей.
Интересно, подумал он, уж не закуют ли леди Вальду вместо него в той же темнице? Эта мысль грела, хотя обольщаться особо и не стоило. Леди Вальда может быть мертва. Или же леди Вальда может использовать свою магию для того, чтобы восстановить влияние на лэрда и гарнизон. Нужен ли ей еще дюжий молодой мужчина? Одним духам известно. Поступки колдуна предугадать невозможно — нечего и пытаться. Так же как и перехитрить демона. Потерпев неудачу с Тоби, он вполне мог взяться за леди Вальду. Тоби не знал даже, делятся ли демоны на мужских и женских, или им это безразлично. Все может быть.
Допустим, леди Вальда не вольна распоряжаться событиями. Что может сделать лэрд для того, чтобы справиться с дьявольскими кознями в глене? Он должен поверить свидетелям, которые видели демона, ускакавшего прочь в теле Тоби Стрейнджерсона, так что лэрд прикажет изловить Тоби и пронзить его сердце стальной иглой. Еще более вероятно, что он пошлет в монастырь — в Думбартон, или в Форт-Уильям, или даже в Глазго — за знающим человеком, чтобы тот изгнал нечисть из замка. Другое дело, удастся ли это. Будь то дворец или сарай, если в доме поселялся демон, дом обыкновенно приходилось бросать. Подтверждением тому служит множество заброшенных руин по всему Хайленду.
Однако раньше, чем через несколько дней, священник не приедет даже из Форт-Уильяма. Чтобы не ждать, лэрду придется обратиться к кому-нибудь поближе. А местным специалистом по этой части была деревенская знахарка, бабка Йен.
Да, во всем этом есть что-то забавное.
А как быть с убежищем? Где переждать хотя бы до следующей ночи, когда появится возможность бежать из глена? Он теперь преступник, убийца, а возможно, еще и носит в себе демона. Никто не осмелится укрыть его, тем более что на шее и лодыжках у него сохранились следы от цепей, а на руках и вовсе красуются ржавые кандалы.
И потом, он не знал, защищает ли его еще хоб. Вряд ли его влияние распространяется за пределы глена, да и вообще хоб мог уже забыть о нем. Хобы капризны, доверять им нельзя. Как бы то ни было, ему ничего не оставалось, как только цепляться за эту надежду — другой у него не было.
Когда он подходил к дверям, под ногой хрустнула ветка. И тут же сердце тревожно замерло. Опасность! В свете полной луны хорошо был виден столб дыма из трубы — такого огня бабка Нен еще никогда не разжигала. У нее гости, званые… или незваные.
С минуту он так и стоял в отчаянии. Потом решил, что, кто бы ни заглянул к ним в дом, это никак не могут быть англичане. Если это компания соседей Кэмпбеллов, решивших отловить его, у него как раз будет возможность немного размяться. Хромая, он подошел к двери, откинул защелку и нырнул под косяк.
В доме никого не было. В очаге гудел веселый огонь, щелкавший искрами, ярко освещавший помещение. Тепло охватило Тоби любящими объятиями — по крайней мере именно так он представлял себе любящие объятия. Однако комната была пуста. Он добрел до очага и устало опустился на пол. Почему-то он сразу же задрожал и покрылся такой гусиной кожей, какой, наверное, и у гусей-то не бывает. Он потер ноги, пытаясь их хоть немного оживить.
Кресло бабки Нен стояло пустое, постель — тоже. Узелок, что она собрала для него, лежал в углу, где он спал. Все остальное вроде бы оставалось на своих местах: чайник на огне, две прокопченные кастрюли на крюке у Дымохода, кувшины на полке, ткацкий станок… Список всего их имущества уместился бы на маленьком клочке бумаги. Ага! Ее танка висела на крючке, но плащ исчез. И его танка тоже висела рядом! Пожалуй, это самое приятное зрелище за всю ночь. Должно быть, бабка Нен нашла ее после того, как солдаты увезли его. Вот только где она сама?
Она говорила, что собирается уходить. Особых богатеев среди деревенских не было, но знахарку уважали и поддерживали как могли. Она приняла почти всех их из материнской утробы. Она лечила их хворобы. Если она объявила, что нуждается в заботе на склоне лет, кто-то наверняка согласился принять ее к себе. Кто-то приезжал с повозкой, чтобы забрать ее, — Йен Мельник, или Рей Мясник, или кто-то еще.
Кто-то подбросил дрова в огонь и сделал это совсем недавно, кто-то, привыкший топить торфом или ивняком, так что, возможно, в глене уже новая знахарка. Вплоть до прошлого вечера бабка Нен никогда не заговаривала о своей преемнице, но она вообще так странно вела себя последние несколько месяцев… Многие женщины переняли у нее ремесло повитухи. В глене нет недостатка вдов. Наверное, кто-нибудь из них согласился служить вместо нее.
Она не стала бы уходить далеко без шапки. Скорее всего она вышла навестить хоба — возможно, представить ему новую колдунью или что там у них положено делать в таких случаях. Она давно уже говорила об этом. Надо сходить и найти ее.
Еще ему надо найти снадобье, которым она врачевала царапины и порезы, но у него нет сил подняться. Руки и ноги сводило болью — плата за возвращение к жизни. Кроме того, ему отчаянно хотелось спать. Веки казались тяжелыми, как камни. Ему никак нельзя спать! Он повернулся спиной к огню и вытянул ноги. Первым делом нужно найти новую заколку для пледа… кажется, у бабки Нен оставалось еще несколько где-то. Потом найти ее саму и поблагодарить хоба. Потом решить, куда бежать… и бежать. Это казалось ему совершенно невозможным, но единственной альтернативой была смерть.
Он все еще сидел, глядя на дверь, когда она отворилась, и в комнату вошли несколько человек с обнаженными мечами. Глаза их переполняли ненависть и страх — такие глаза он видел вчера вечером у солдат.
6
Дом наполнился Кэмпбеллами. Первым вошел Йен Мельник, по обыкновению покрытый слоем муки так, что смахивал на очень толстого призрака. Меч в его пухлой руке казался полным абсурдом, если не знать, что эта же рука держала тот же клинок под Литхолом, сея смерть врагам. Сейчас его свиные глазки горели опасным огнем — это были глаза затравленного кабана.