Страница:
- А давись ты конем, - сказал Седрик спокойно и на удивление
непринужденно.
Далеко впереди Багшо достиг конца коридора и, не останавливаясь,
прыгнул вперед. Широко раскинув руки и ноги, он врезался в окно; рама,
стекло, занавески и одетый в броню человек исчезли, оставив после себя
только черную прямоугольную дыру.
Семнадцать этажей, что-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью метрами -
точность тут, собственно, ни к чему. Седрику снова хотелось вопить от
ужаса. Он разинул уже было рот, но услышал только собственный голос, сухо
приказавший индусу остановиться. Сзади появились бронированные фигуры с
вечной своей пушкой. Индус замедлял бег - вряд ли по приказу Седрика, - а
черный прямоугольник неумолимо надвигался, становился все больше и больше.
Никакие действия не имели смысла - да и не мог он ничего сделать.
Управление в руках Багшо, или каким уж там местом он управляет. Это - если
Багшо жив. А может быть, индус поврежден и вообще не поддается управлению?
Туго запеленутый, неподвижный, Седрик беспомощно болтался в ходячем гробу,
а черная бездна росла и приближалась, правда - все медленнее и медленнее.
Он не очень понимал, чем все это может кончиться.
Недолет. Индус остановился в шаге от окна. Ну, слава тебе, Господи!
Седрик окинул взглядом густой лес небоскребов, сверкающий на фоне
сероватого предрассветного неба, и перевел дыхание. Теперь надо подумать,
как бы это половчее сдаться. Эти же, сзади, они не дураки, они видят, что
он застрял в этом индусе, что он беспомощен, не представляет никакой
угрозы, подходи и бери голыми руками. Ясное дело, они не станут стрелять.
Багшо говорил про всякие там ужасы плена, но это - когда еще будет. Ужасы!
А что, мгновенно сгореть в струе плазмы или расшибиться в кисель,
свалившись с семнадцатого этажа, - это не ужас?
Индус медленно, аккуратно наклонился и перевалился через подоконник.
Падение заняло чуть больше трех секунд, это подсчитала Система по его
просьбе - потом, значительно позже. Сперва Седрик думал, как это печально
и бессмысленно - умирать таким юным, но затем изменил точку зрения, решив,
что за время падения он повзрослел на много-много лет. Может - по слепой
удаче, может - благодаря мастерству Багшо, но только падал он плашмя,
спиной вниз - в самом подходящем для сбережения хрупкой протоплазмы
положении, когда удар гасился амортизаторами индуса.
УДАР!
Багшо поймал его на лету.
Седрик был жив. Над ним висело серое небо, о лицевой визор стукались
мелкие капли дождя, в ушах отдавался пульс.
- О'кей, Шпрот?
Седрик повторил ранее употребленное непристойное ругательство, а затем
присовокупил и все прочие, имевшиеся в его арсенале. В жалком, если уж
говорить правду, арсенале - настоящий мужчина обязан знать гораздо больше
нехороших слов.
Багшо установил индуса в нормальное вертикальное положение и осторожно
покрутил руками, словно проверяя, хорошо ли они действуют. А затем
нагнулся и взглянул себе под ноги.
- Ну ни хрена себе! - негромко воскликнул он. - Мостовую проломили!
- Жаль, что не твоей головой, - кисло откликнулся Седрик.
И опять этот соленый вкус во рту. Язык я прикусил, что ли?
- Ангел будет с минуты на минуту. Пошли.
- И да будет тебе известно, - обиженно заметил Седрик, - что никакой я
не virgo intacta.
- Ну ты даешь! - восхищенно выдохнул Багшо. - Расскажи мне потом
поподробнее.
Ангел оказался невероятно шумным и невероятно древним вертолетом. Он
опустился прямо посреди городской площади, подобрал Седрика и Багшо, а
затем неторопливо взмыл в затянутое облаками небо. Только после того как
верхушки ближайших небоскребов остались далеко внизу, кто-то открыл из
окон гостиницы запоздалый огонь; ни пилотов, ни Багшо это ничуть не
беспокоило.
В темном просторном салоне сильно пахло машинным маслом. Пилот и
бортмеханик безостановочно говорили что-то в микрофоны, слабые красные
отсветы приборной доски делали их похожими на чертей из преисподней.
Индуса сразу же уложили на пол, Багшо вскрыл металлическое брюхо,
расстегнул пряжки и выпустил Седрика на свободу. Седрик промок насквозь,
одежда противно липла к коже, но стесняться, к счастью, не приходилось -
его брюки были ничуть не мокрее рубашки и пончо. Он сел на металлическую
скамейку, прислонился спиной к холодному как лед стеклу иллюминатора и
попробовал унять дрожь. Его подташнивало.
Мимо промелькнуло что-то очень быстрое, затем вертолет сильно тряхнуло.
Пилот отпустил какую-то шуточку, однако ни механик, ни Багшо не сочли это
шуточку смешной - так, во всяком случае, показалось Седрику. Затем с ревом
пронеслись другие, такие же быстрые, штуки, по-видимому - свои, и все
заметно расслабились.
Пальцы Седрика все еще сжимали мешочек с дисками, единственное, что у
него осталось. Там лежали здравый смысл и рассудок. Там лежало его
детство, там лежали все его воспоминания - о рождественских вечерах с
Виктором в роли Санта Клауса, о пеших и речных, на плотах, походах, о
стрельбе по тарелочкам. Большую часть дисков он записывал сам, своей
собственной камерой, кое-что выменял у товарищей. А еще - уйма любимых
фильмов и спектаклей, покупные диски, не имеющие особого значения. Главная
ценность - личные записи, хлам, который никому, кроме него самого, и на
фиг не нужен. Картинка сплошь и рядом не в фокусе, или дико перекошенная,
или снята на открытом воздухе, и все в масках и очках, так что и не
разберешь, кто тут кто. Ну и что? Это была жизнь, а теперь его швырнули,
безо всякого предупреждения, в безумие смерти и ужаса. Здравый рассудок, и
счастье, и любовь ушли из мира. И этот маленький мешочек - единственное
доказательство того, что они когда-то были.
Седрик с удивлением осознал, что тоскует по Мидоудейлу, и ему стало
стыдно. Ведь он уже взрослый мужчина, он наконец-то вырвался в большой,
настоящий мир. Он же хотел этого, страстно об этом мечтал. Он будет
разведчиком - таким же, как когда-то отец. Он просто не ожидал, что мир
станет таким суровым - и так скоро.
Багшо снял все свои доспехи и остался в одном белье - таком же мокром,
как и одежда Седрика. Он закутался в одеяло, вытащил откуда-то две банки
пива, протянул одну из них Седрику.
Пиво? Ранним утром? Седрик жадно запрокинул банку. Работники с ранчо
угощали иногда детишек пивом, но Седрику вкус этого напитка не нравился.
До сегодняшнего дня. Сколько людей там погибло? Небо понемногу светлело,
дождь продолжал капать, легким дымком окутывая лопасти винта. Далеко внизу
проплывали здания и улицы.
- Ты говорил, двенадцать этажей.
Седрик не собирался вступать с Багшо ни в какие беседы - и очень
удивился, почему это рот его заговорил, даже не посоветовавшись с
хозяином.
Багшо, утративший всю свою недавнюю бодрость, сидел вяло сгорбившись и
угрюмо рассматривал ничем не примечательный пол. Грудь, руки, ноги - все у
него было непомерно толстое, как у штангиста-тяжеловеса. И ведь не жир
какой-нибудь, а сплошные мышцы - с уважением подумал Седрик. Вот только
зачем он брюхо-то такое отпустил? Искусственная кожа, сплошь покрывающая
голову и шею, заканчивалась в верхней части грудной клетки, ниже шла
настоящая - такая же, сколько мог судить Седрик, безволосая.
- Я сказал, двенадцать для индуса этой модели. А у меня немецкий
костюм. Эти штуки получше, только работать в них сложно, практика нужна. -
Багшо допил пиво, тыльной стороной ладони вытер губы. - В немецком костюме
я выдерживаю сорок пять метров, ну а там не шибко-то больше сорока пяти и
было.
- Хрен там не шибко.
Багшо равнодушно пожал плечами:
- Вот тебя поймать - это и вправду было трудно. Для такой операции нет
автоматической процедуры.
- Нет процедуры? - содрогнулся от запоздалого ужаса Седрик. - Так это
что, ты сам, без ничего?
Толстые губы изогнулись в ухмылке.
- Я сам - мой глазомер, мой расчет. Ну как, рад небось, что я не
ошибся? Хряпнувшись о бетон, ты не представлял бы никакого дальнейшего
интереса. Я никогда еще не ловил предмета, двигающегося с такой скоростью.
Руки Багшо успели уже покрыться синими и багровыми кровоподтеками -
уолдики защитили их, но далеко не полностью.
- А зачем ты меня обманул? - возмущенно спросил Седрик. - Ты замедлял
индуса и замедлял, а перед окном и совсем остановил. Я уже решил, что
ничего такого не будет, а тут он взял и нырнул вниз.
Багшо взглянул на Седрика, пару секунд помолчал, а затем вздохнул:
- Иначе не получалось. Во-первых, мне нужно было приготовиться.
Во-вторых, индус не умеет прыгать. Ударься он о подоконник на полной
скорости, вылетел бы наружу крутясь, как пропеллер.
Седрик хмыкнул и отвел глаза.
Полет продолжался. Видимо, солнце уже взошло - затянутое облаками небо
совсем просветлело, приобрело тошнотворный желтоватый цвет. Они ползли над
лесами и оврагами - Самп был конгломератом многих городов, не совсем еще
сросшихся воедино. То здесь, то там попадались новые, торопливо
достраиваемые здания - несмотря на уменьшающееся народонаселение, мир
переживал строительную лихорадку.
- Ты ни разу не перешел за сто, - негромко сказал Багшо.
- А?
- У тебя и вообще медленный пульс, но даже во время падения он не
перевалил за сотню. Есть чем похвастаться.
Седрик зябко поежился - то ли от утреннего холода, то ли от
воспоминаний.
- А сколько трупов? - спросил он. - Сколько человек погибло?
- Не знаю. Мы никого не трогали, только защищались.
- Столько разрушений и жертв - чтобы убить меня? Просто чтобы
напакостить бабушке и попасть в вечерние новости?
- Может, и так, - пожал плечами Багшо, - а может, и не так. Может, они
и знать не знали, кто ты такой. Просто услыхали, что на их территории
происходит что-то серьезное, и решили принудить нас к капитуляции. Затем
они разобрали бы нас по винтику, узнали бы, кто мы такие, и стали думать,
что делать с нами дальше, как бы использовать нас с максимальной для себя
выгодой.
Седрик снова поежился.
- Ты во всем этом не виноват.
Некоторое время Седрик молча смотрел, как мутнеет, запотевает блестящая
поверхность пивной банки; Багшо внимательно за ним наблюдал.
- Нет, - сказал он наконец. - Нет, я в этом не виноват.
- То есть виноват я?
А кто же еще? Багшо вломился на территорию противника чуть не с целой
армией, в чем не было никакой необходимости. Он угробил чертову уйму
времени, вытирая о Седрика ноги. Оттягивался, значит. Он приказал Седрику
принять душ и побриться, а ведь нужно было ноги в руки и линять из этой
гостиницы, покуда целы. Фактически немец сам напрашивался на неприятности.
- А кто об этом спросит?
- Только Институт, - пожал плечами Багшо.
- А полиция? Городские власти? Штат?
Казалось, Багшо воспринял слова Седрика как не совсем удачную шутку.
- У тебя есть крыша. Лучшая, какую только можно придумать. Ты помрешь
от старости, прежде чем полиция получит право хоть пальчиком до тебя
дотронуться. Пусть юристы отрабатывают свою зарплату.
- Это что же, значит, если ты работаешь на Институт, тебе все сойдет с
рук?
- Вот уж хрен! Просто Институт сам с тобой разберется.
А, понятно!
- А кто подаст рапорт о сегодняшних событиях?
Не отрывая от Седрика полуприкрытых глаз, Багшо запрокинул голову и
вытряхнул себе в рот последние капли пива. Затем он смял банку.
- Я. Можешь подать и ты - если хочешь.
- Или подписаться под твоим?
Искусственная кожа на лбу Багшо сложилась в задумчивые морщины.
- Возможно, тебя попросят составить рапорт. На этот раз.
- Но я могу проявить инициативу.
Словно чувствуя какую-то угрозу, немец еще плотнее укутался в одеяло.
Пальцы толстой, слоновьей ноги нервно царапнули металлический пол.
- Ты хочешь попросить о замене?
- А я ее получу?
- Возможно, - буркнул Багшо.
- После сегодняшнего? - не отставал Седрик.
- После сегодняшнего, - неохотно подтвердил Багшо. - А если ЛУК подаст
жалобу, тебя, скорее всего, попросят написать рапорт.
Если ЛУК начнет жаловаться, Институт кинется на защиту своих - это
вроде как в мальчишеских шайках, вроде как в Мидоудейле, где каждое
общежитие - отдельная, враждующая со всеми остальными шайка. То же самое,
только масштаб покрупнее. И разговор идет не о расквашенных детских носах,
а о людях, гибнущих из-за чужого упрямства - и самой обыкновенной
глупости.
Шайки имеют свои законы, и первый из них - верность. Опасная это штука
- верность. Переменчивая. Сегодня ты верен чему-то одному, завтра -
чему-то совсем другому.
Седрик допил пиво и уронил банку на пол.
- Нет, - сказал он, - я подпишу твой. Твой рапорт. Ври там сколько
хочешь. Лепи все, что нужно для сбережения твоей драгоценной задницы,
любую хрень. Я все подпишу.
Багшо хищно оскалился, постучал по зубам ногтем.
- Если ты подпишешь, - заметил он через минуту, - назад ходу не будет.
- Знаю.
Сейчас Седрика ничуть не волновало, мужественно ли он выглядит или не
мужественно и не слишком ли нахально он себя ведет.
- Вот же ублюдок, - негромко проговорил Багшо. - Еще почище своей
сучары бабки.
Седрик почувствовал себя немного лучше.
- В рот долбаный малолетний ублюдок. Наследственное, наверное. Вся ваша
семейка - долбаные ублюдки.
Как бы ни сложилась дальнейшая карьера Багшо, на какие бы высоты он ни
поднялся, с этого момента каждый новый успех будет казаться ему новой
подачкой от Седрика Диксона Хаббарда. И будет причинять новую боль.
Занимался рассвет, а Пандора Пендор Экклес даже еще не ложилась.
Переговоры, сделки и ожидание сообщений, упрашивания и угрозы - деловая,
под завязку заполненная ночь. А и выйди среди этой суеты свободная минута,
Пандора все равно не смогла бы уснуть - какой там сон, когда прямо тебе в
руки свалилась величайшая в истории журналистики сенсация. В истории
журналистики? Величайшая сенсация в истории рода человеческого.
Кровь на каменном топоре. Троглодиты в космосе.
Издергавшись до последнего в своем кабинете, она ушла домой, но и здесь
не смогла успокоиться - провела остаток ночи, нервно расхаживая из угла в
угол.
Расположенная на тридцать восьмом этаже квартира представляла собой
нечто вроде сверкающей пещеры - хрусталь и хромированный металл, острые
углы и стерильно-белые плоскости. Наиновейший, наимоднейший дизайн. Если
честно, Пандору тошнило от этих декоративных изысков, одно счастье, что
жить им осталось недолго - квартира переоборудовалась каждые три месяца.
Вот посмотришь на многих - девочка в идеальной форме, изводит на
поддержание этой формы кошмарные деньжищи, а потом бац - и выдает свой
возраст пристрастием к допотопному декору. Сплошь и рядом такое бывает,
сплошь и рядом, а ведь мужики - у них глаз на всякие несоответствия ой
какой острый. Быть молодой - работа, требующая полной самоотдачи.
И снова зигзагообразная траектория ночных метаний подвела Пандору к
зеркалу, и снова она остановилась, чтобы в который раз изучить свою
внешность. Лицо - просто загляденье, первоклассное лицо, иначе не скажешь.
Лет на двадцать, а то и меньше, и шрамы все уже рассосались, кроме двух,
которые во рту, языком можно нащупать, да и от них скоро ничего не
останется.
Этот слизняк Уильяме запросил десять миллионов гекто. Выражаясь
официальным языком - ровно миллиард долларов. Ясное дело, миллиард теперь
совсем не тот, что прежде, и все равно даже гигантская контора, вроде WSHB
[по всей видимости, World System of Holographic Broadcasting - Всемирная
система голографическото вещания], не может с легкостью разбрасываться
такой капустой. Конечно же, Пандора имела в своем распоряжении вполне
приличный "грязный" фонд, на случай взяток и прочих экстренных расходов,
вполне приличный - но не беспредельный. Расходы такого масштаба требовали
утверждения сверху, а это - дело тонкое, политическое. У Франклина Фрэзера
уйма дружков, нежно заботящихся, чтобы ему доставались все лучшие куски -
этой-то дряхлой развалине. На этого старпера несчастного взглянуть-то -
обхохочешься, чего стоит один его свежепересаженный скальп. Мог бы и не
стараться, все равно через месяц, от силы - через два, на новом скальпе
тоже не останется ни волосинки.
Так что приходилось заниматься тремя делами одновременно: выколачивать
деньги, проверять почти невероятную историю по независимым каналам и
строить защиту от голодных редакционных акул. Трудности появлялись даже в
получении обговоренной информации. Услышав просьбу передать эту информацию
на проверку и одобрение, Уилкинс расхохотался Пандоре в лицо - и правильно
сделал. Предложение бросить к чертям работу, поймать магнитный поезд и
доставить диск в Самп развеселило этого типа еще больше. А тогда, сказал
он, меня не просто _отошьют_, а _пришьют_. Замечание, не лишенное смысла,
- ради экономии десяти миллионов гекто бухгалтеры WSHB способны на очень и
очень многое.
Агентов в Кейнсвилле Пандора не имела - да и кто их имеет? Агенты в
Институте долго не живут, они просто исчезают - даже самые
законспирированные. Послать туда представителя можно только под хорошим,
не вызывающим подозрения предлогом, поиски такого предлога займут уйму
времени. А товар нужно проверить, обязательно нужно, десять миллионов
гекто - сумма серьезная.
Ну и что же мы будем делать? Время не терпит, время - деньги. Рано или
поздно Ми-квадрат сам опубликует эту информацию, нужно обогнать его, иначе
все пойдет прахом.
К счастью, Институт не торопится кому-то что-то сообщать, у него свои
проблемы со временем. Пропавших исследователей закинули в Нил первого
апреля - такие вот шуточки. Они планировали пробыть там до пятого, до
ближайшего окна. Пятого их и вытащили - мертвыми. Сегодня уже седьмое, а
следующее окно будет девятого.
Прежде чем делать какие-нибудь заявления, Институт захочет получить
дополнительную информацию. Быстро это не делается, так что пошлют они
новую группу, и вернется эта группа не раньше тринадцатого, если период
ровно четыре дня. До этого времени ученые будут молчать в тряпочку - если,
конечно, не пронюхают об утечке. Господи, только бы не пронюхали - иначе
по всем каналам пойдет их версия событий, а мне останется только локти
кусать.
Принять звонок Уилкинса мог кто угодно, так что Пандоре просто выпал
счастливый номер. WSHB имел тысячи таких кротов. Девять из десяти агентов,
завербованных во всех уголках мира, так и уходили в безвестность, не
сообщив ровно ничего, но время от времени код срабатывал - какой-то крот
решал высунуть голову из норки и пискнуть. Система сразу же подключала к
делу одного из ответственных сотрудников, кто уж там окажется под рукой.
Обычно это был Фрэзер, но так уж случилось, что в тот вечер Волосатый
Фрэнки брал интервью у некой звездочки, не заметной без телескопа, но
пытающейся разгореться; более того, интервью достигло такого накала, что
Ф.Ф. отказался принимать какие бы то ни было звонки. Фортуна вздохнула и
возложила свои волшебные персты на плечо Пандоры. А для бедняги Фрэнки
весь день превратился в цепочку неудач - судя по тому, что он не подписал
с парнишкой даже пробного контракта. Хоть с детьми-то вел бы себя
поприличнее.
Случайность случайностью, но все же удача была вполне заслуженной.
Пандора не первый уже месяц разрабатывала сюжет об Институте и накопила
массу материала. Брать было откуда - все средства массовой информации
только и делали, что регулярно снимали Ми-квадрат, снимали год за годом.
Что бы там ни происходило, Матушка Хаббард неизменно оставалась на
поверхности, однако теперь старушке приходил конец. Китай решил признать
Всемирный Парламент. Китай все еще оставался крупнейшим национальным
государством - и единственным крупным государством, чье правительство не
было парализовано непосильными долгами.
Если Китай встанет на сторону Парламента, долгая свара закончится и ООН
благополучно завершит свое существование. Институт действовал по мандату
ООН, а сама Хаббард была давней протеже Хейстингза, Генерального
Секретаря. И не только протеже - когда-то отношения этой парочки далеко
выходили за рамки чисто делового сотрудничества. Хейстингз нажал на все
педали, чтобы обеспечить своей подружке пост директора, через несколько
лет она сделала то же самое для него. Вот и говори после этого, что нельзя
мешать политику с постелью.
Так что события разворачивались серьезные. Хаббард в ближайшем будущем
отправится на помойку, и WSHB охотно ей в том посодействует. А этот вот
нежданный подарок судьбы, история про троглодитов в космосе, может даже
изменить последовательность событий: первой рухнет Матушка Хаббард, за ней
последуют Хейстингз и ООН, Китай спешно бросится под крылышко Парламента.
Спикер Чен, конечно же, захочет утвердить свою гегемонию и объявит
всемирные выборы. Грандиозные события, и перводвижителем их будет юная,
хрупкая, очаровательная Пандора Экклес.
Клаус позвонил из Кейнсвилла чуть за полночь. Он встретился с
Уилкинсом. Он просмотрел запись. Да, все именно так, как обещал Уилкинс.
Подделать, конечно же, можно все, что угодно, но Девлина, заместителя этой
старухи, чуть не хватил удар. Он метался как бешеный, орал о
некомпетентности с жаром, достаточным, чтобы растопить остатки полярных
шапок. Употреблял выражения, которые и в портовом борделе не каждый день
услышишь. По мнению Клауса, одна эта сцена стоила больших денег.
Клауса в WSHB ценили и уважали. Вооруженная его докладом, Пандора
повытаскивала высоких начальников из кроватей (в нескольких случаях - из
чужих кроватей) и выбила из них подтверждение оплаты. Десять миллионов
гектобаков переместились с одного счета на другой, потом на третий, и так
далее, чтобы оказаться в итоге на счете Жюля Смэтса Уилкинса.
Только куда же это Клаус делся? Пора бы вроде, ведь сколько уже часов
прошло. Неужели институтские ищейки что-нибудь пронюхали? А может, Уилкинс
наделал в штаны и пошел на попятную? Или наоборот - вконец оборзел и
заломил совсем уж несусветную цену? Пандора расхаживала по комнате все
быстрее и быстрее, хотя и валилась с ног от усталости. Тревожная
неопределенность мешала думать, не давала спланировать дальнейшие
действия. Болезненно ныл правый, давно прооперированный голеностоп; вот
кончится все это хорошо, пообещала она себе, обязательно закажу новые
ноги.
- _Пи-и-и!_ - сказал коммуникатор. - Кодированное сообщение. Код
жимолость гром.
Клаус, слава тебе Господи. Пандора поспешно проверила, в порядке ли
прическа, не появился ли где-нибудь седой волос.
- _Код Неаполь октава, соединить и записать_.
Экран стал окном в маленькую грязноватую комнатушку, где сидел
низенький, плотный, неопрятный и взлохмаченный Клаус Кубик - милый,
хороший Клаус Кубик, надежный, как каменная стена. Пандоре хотелось обнять
его, стиснуть крепко-крепко. Ладно. Потом, по возвращении, он может
рассчитывать и на большее. Клаус широко улыбнулся, вынул из нагрудного
кармана диск.
- Ну что же ты так долго? - укоризненно улыбнулась Пандора.
- Наш общий друг решил отметить неожиданную удачу, - брезгливо
поморщился Клаус.
- Так ты его что, протрезвлял?
- Остужал. Он там прожарился, что твой бифштекс.
Бр-р-р! Пандора гордилась широтой своих взглядов, но все же
предпочитала не вспоминать, не задумываться о некоторых пороках.
- Как бы там ни было, сделка завершена, денежки заплачены. И теперь,
красавица, появляется интересный вопрос. Ты все так же настаиваешь, чтобы
я доставил эту штуку лично? А может, передать для скорости?
Искушение, почти непреодолимое искушение. Сжать содержимое диска,
воспользоваться линией связи, и вся информация будет здесь, в руках, уже
через несколько секунд. Вот только риск, риск. Мастер-коды способны
замаскировать обычный разговор - так, во всяком случае, считается, - но
легендарная институтская Служба безопасности почти наверняка следит за
высокими частотными диапазонами. Эти ребята засекут передачу большого
массива данных, возможно - даже успеют ее блокировать.
Как гласит народная мудрость, у Кейнсвилла один вход и миллион выходов.
Клаус с Уилкинсом и глазом моргнуть не успеют, как окажутся на Ниле, где
инопланетных гостей встречают не приветственными речами, не хлебом-солью,
а каменным топором по балде. Или в каком местечке похуже - заплачут, что
не научились вовремя дышать метаном, но будет поздно. На Уилкинса в
общем-то наплевать: помер, как говорится, Максим - ну и хрен с ним. Клауса
терять жалко, но и это можно бы пережить. А вот информация - информация
нужна позарез, и в цельном, неискалеченном виде.
- Привози!
Клаус кивнул (с очевидным облегчением) и исчез (боится, зараза, как бы
я не передумала).
Теперь Пандора могла расслабиться. Дело сделано, добыча в пути,
занимается рассвет нового дня. Дня хлопотного и радостного. Просмотры,
монтаж, редактирование - и полное изменение обычного расписания передач.
Она привлечет к работе всех, вплоть до подметал из гаража, будет скромно,
но с достоинством принимать поздравления управляющих, вышибет
Фалломорфного Фрэнки из прайм-тайма...
Мгновение, остановись!
Она решила, что Пандора Пендор Экклес может хоть раз в жизни послать
диету куда подальше и нормально позавтракать. Но сперва - ополоснуться и
переодеться.
- С вами хочет поговорить доктор Франклин Фрэзер, - объявил
коммуникатор.
Пандора замерла на полушаге, не донеся ногу до пола. Ф.Ф., бодрствующий
в такое время суток, это же почище всех евангельских чудес, кому расскажи
- не поверят.
Неприятности?
И с чего бы это он вдруг позвонил? Капитуляция? Белый флаг? Ну что у
него, спрашивается, осталось за душой? Через сутки Пандора Экклес станет
непринужденно.
Далеко впереди Багшо достиг конца коридора и, не останавливаясь,
прыгнул вперед. Широко раскинув руки и ноги, он врезался в окно; рама,
стекло, занавески и одетый в броню человек исчезли, оставив после себя
только черную прямоугольную дыру.
Семнадцать этажей, что-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью метрами -
точность тут, собственно, ни к чему. Седрику снова хотелось вопить от
ужаса. Он разинул уже было рот, но услышал только собственный голос, сухо
приказавший индусу остановиться. Сзади появились бронированные фигуры с
вечной своей пушкой. Индус замедлял бег - вряд ли по приказу Седрика, - а
черный прямоугольник неумолимо надвигался, становился все больше и больше.
Никакие действия не имели смысла - да и не мог он ничего сделать.
Управление в руках Багшо, или каким уж там местом он управляет. Это - если
Багшо жив. А может быть, индус поврежден и вообще не поддается управлению?
Туго запеленутый, неподвижный, Седрик беспомощно болтался в ходячем гробу,
а черная бездна росла и приближалась, правда - все медленнее и медленнее.
Он не очень понимал, чем все это может кончиться.
Недолет. Индус остановился в шаге от окна. Ну, слава тебе, Господи!
Седрик окинул взглядом густой лес небоскребов, сверкающий на фоне
сероватого предрассветного неба, и перевел дыхание. Теперь надо подумать,
как бы это половчее сдаться. Эти же, сзади, они не дураки, они видят, что
он застрял в этом индусе, что он беспомощен, не представляет никакой
угрозы, подходи и бери голыми руками. Ясное дело, они не станут стрелять.
Багшо говорил про всякие там ужасы плена, но это - когда еще будет. Ужасы!
А что, мгновенно сгореть в струе плазмы или расшибиться в кисель,
свалившись с семнадцатого этажа, - это не ужас?
Индус медленно, аккуратно наклонился и перевалился через подоконник.
Падение заняло чуть больше трех секунд, это подсчитала Система по его
просьбе - потом, значительно позже. Сперва Седрик думал, как это печально
и бессмысленно - умирать таким юным, но затем изменил точку зрения, решив,
что за время падения он повзрослел на много-много лет. Может - по слепой
удаче, может - благодаря мастерству Багшо, но только падал он плашмя,
спиной вниз - в самом подходящем для сбережения хрупкой протоплазмы
положении, когда удар гасился амортизаторами индуса.
УДАР!
Багшо поймал его на лету.
Седрик был жив. Над ним висело серое небо, о лицевой визор стукались
мелкие капли дождя, в ушах отдавался пульс.
- О'кей, Шпрот?
Седрик повторил ранее употребленное непристойное ругательство, а затем
присовокупил и все прочие, имевшиеся в его арсенале. В жалком, если уж
говорить правду, арсенале - настоящий мужчина обязан знать гораздо больше
нехороших слов.
Багшо установил индуса в нормальное вертикальное положение и осторожно
покрутил руками, словно проверяя, хорошо ли они действуют. А затем
нагнулся и взглянул себе под ноги.
- Ну ни хрена себе! - негромко воскликнул он. - Мостовую проломили!
- Жаль, что не твоей головой, - кисло откликнулся Седрик.
И опять этот соленый вкус во рту. Язык я прикусил, что ли?
- Ангел будет с минуты на минуту. Пошли.
- И да будет тебе известно, - обиженно заметил Седрик, - что никакой я
не virgo intacta.
- Ну ты даешь! - восхищенно выдохнул Багшо. - Расскажи мне потом
поподробнее.
Ангел оказался невероятно шумным и невероятно древним вертолетом. Он
опустился прямо посреди городской площади, подобрал Седрика и Багшо, а
затем неторопливо взмыл в затянутое облаками небо. Только после того как
верхушки ближайших небоскребов остались далеко внизу, кто-то открыл из
окон гостиницы запоздалый огонь; ни пилотов, ни Багшо это ничуть не
беспокоило.
В темном просторном салоне сильно пахло машинным маслом. Пилот и
бортмеханик безостановочно говорили что-то в микрофоны, слабые красные
отсветы приборной доски делали их похожими на чертей из преисподней.
Индуса сразу же уложили на пол, Багшо вскрыл металлическое брюхо,
расстегнул пряжки и выпустил Седрика на свободу. Седрик промок насквозь,
одежда противно липла к коже, но стесняться, к счастью, не приходилось -
его брюки были ничуть не мокрее рубашки и пончо. Он сел на металлическую
скамейку, прислонился спиной к холодному как лед стеклу иллюминатора и
попробовал унять дрожь. Его подташнивало.
Мимо промелькнуло что-то очень быстрое, затем вертолет сильно тряхнуло.
Пилот отпустил какую-то шуточку, однако ни механик, ни Багшо не сочли это
шуточку смешной - так, во всяком случае, показалось Седрику. Затем с ревом
пронеслись другие, такие же быстрые, штуки, по-видимому - свои, и все
заметно расслабились.
Пальцы Седрика все еще сжимали мешочек с дисками, единственное, что у
него осталось. Там лежали здравый смысл и рассудок. Там лежало его
детство, там лежали все его воспоминания - о рождественских вечерах с
Виктором в роли Санта Клауса, о пеших и речных, на плотах, походах, о
стрельбе по тарелочкам. Большую часть дисков он записывал сам, своей
собственной камерой, кое-что выменял у товарищей. А еще - уйма любимых
фильмов и спектаклей, покупные диски, не имеющие особого значения. Главная
ценность - личные записи, хлам, который никому, кроме него самого, и на
фиг не нужен. Картинка сплошь и рядом не в фокусе, или дико перекошенная,
или снята на открытом воздухе, и все в масках и очках, так что и не
разберешь, кто тут кто. Ну и что? Это была жизнь, а теперь его швырнули,
безо всякого предупреждения, в безумие смерти и ужаса. Здравый рассудок, и
счастье, и любовь ушли из мира. И этот маленький мешочек - единственное
доказательство того, что они когда-то были.
Седрик с удивлением осознал, что тоскует по Мидоудейлу, и ему стало
стыдно. Ведь он уже взрослый мужчина, он наконец-то вырвался в большой,
настоящий мир. Он же хотел этого, страстно об этом мечтал. Он будет
разведчиком - таким же, как когда-то отец. Он просто не ожидал, что мир
станет таким суровым - и так скоро.
Багшо снял все свои доспехи и остался в одном белье - таком же мокром,
как и одежда Седрика. Он закутался в одеяло, вытащил откуда-то две банки
пива, протянул одну из них Седрику.
Пиво? Ранним утром? Седрик жадно запрокинул банку. Работники с ранчо
угощали иногда детишек пивом, но Седрику вкус этого напитка не нравился.
До сегодняшнего дня. Сколько людей там погибло? Небо понемногу светлело,
дождь продолжал капать, легким дымком окутывая лопасти винта. Далеко внизу
проплывали здания и улицы.
- Ты говорил, двенадцать этажей.
Седрик не собирался вступать с Багшо ни в какие беседы - и очень
удивился, почему это рот его заговорил, даже не посоветовавшись с
хозяином.
Багшо, утративший всю свою недавнюю бодрость, сидел вяло сгорбившись и
угрюмо рассматривал ничем не примечательный пол. Грудь, руки, ноги - все у
него было непомерно толстое, как у штангиста-тяжеловеса. И ведь не жир
какой-нибудь, а сплошные мышцы - с уважением подумал Седрик. Вот только
зачем он брюхо-то такое отпустил? Искусственная кожа, сплошь покрывающая
голову и шею, заканчивалась в верхней части грудной клетки, ниже шла
настоящая - такая же, сколько мог судить Седрик, безволосая.
- Я сказал, двенадцать для индуса этой модели. А у меня немецкий
костюм. Эти штуки получше, только работать в них сложно, практика нужна. -
Багшо допил пиво, тыльной стороной ладони вытер губы. - В немецком костюме
я выдерживаю сорок пять метров, ну а там не шибко-то больше сорока пяти и
было.
- Хрен там не шибко.
Багшо равнодушно пожал плечами:
- Вот тебя поймать - это и вправду было трудно. Для такой операции нет
автоматической процедуры.
- Нет процедуры? - содрогнулся от запоздалого ужаса Седрик. - Так это
что, ты сам, без ничего?
Толстые губы изогнулись в ухмылке.
- Я сам - мой глазомер, мой расчет. Ну как, рад небось, что я не
ошибся? Хряпнувшись о бетон, ты не представлял бы никакого дальнейшего
интереса. Я никогда еще не ловил предмета, двигающегося с такой скоростью.
Руки Багшо успели уже покрыться синими и багровыми кровоподтеками -
уолдики защитили их, но далеко не полностью.
- А зачем ты меня обманул? - возмущенно спросил Седрик. - Ты замедлял
индуса и замедлял, а перед окном и совсем остановил. Я уже решил, что
ничего такого не будет, а тут он взял и нырнул вниз.
Багшо взглянул на Седрика, пару секунд помолчал, а затем вздохнул:
- Иначе не получалось. Во-первых, мне нужно было приготовиться.
Во-вторых, индус не умеет прыгать. Ударься он о подоконник на полной
скорости, вылетел бы наружу крутясь, как пропеллер.
Седрик хмыкнул и отвел глаза.
Полет продолжался. Видимо, солнце уже взошло - затянутое облаками небо
совсем просветлело, приобрело тошнотворный желтоватый цвет. Они ползли над
лесами и оврагами - Самп был конгломератом многих городов, не совсем еще
сросшихся воедино. То здесь, то там попадались новые, торопливо
достраиваемые здания - несмотря на уменьшающееся народонаселение, мир
переживал строительную лихорадку.
- Ты ни разу не перешел за сто, - негромко сказал Багшо.
- А?
- У тебя и вообще медленный пульс, но даже во время падения он не
перевалил за сотню. Есть чем похвастаться.
Седрик зябко поежился - то ли от утреннего холода, то ли от
воспоминаний.
- А сколько трупов? - спросил он. - Сколько человек погибло?
- Не знаю. Мы никого не трогали, только защищались.
- Столько разрушений и жертв - чтобы убить меня? Просто чтобы
напакостить бабушке и попасть в вечерние новости?
- Может, и так, - пожал плечами Багшо, - а может, и не так. Может, они
и знать не знали, кто ты такой. Просто услыхали, что на их территории
происходит что-то серьезное, и решили принудить нас к капитуляции. Затем
они разобрали бы нас по винтику, узнали бы, кто мы такие, и стали думать,
что делать с нами дальше, как бы использовать нас с максимальной для себя
выгодой.
Седрик снова поежился.
- Ты во всем этом не виноват.
Некоторое время Седрик молча смотрел, как мутнеет, запотевает блестящая
поверхность пивной банки; Багшо внимательно за ним наблюдал.
- Нет, - сказал он наконец. - Нет, я в этом не виноват.
- То есть виноват я?
А кто же еще? Багшо вломился на территорию противника чуть не с целой
армией, в чем не было никакой необходимости. Он угробил чертову уйму
времени, вытирая о Седрика ноги. Оттягивался, значит. Он приказал Седрику
принять душ и побриться, а ведь нужно было ноги в руки и линять из этой
гостиницы, покуда целы. Фактически немец сам напрашивался на неприятности.
- А кто об этом спросит?
- Только Институт, - пожал плечами Багшо.
- А полиция? Городские власти? Штат?
Казалось, Багшо воспринял слова Седрика как не совсем удачную шутку.
- У тебя есть крыша. Лучшая, какую только можно придумать. Ты помрешь
от старости, прежде чем полиция получит право хоть пальчиком до тебя
дотронуться. Пусть юристы отрабатывают свою зарплату.
- Это что же, значит, если ты работаешь на Институт, тебе все сойдет с
рук?
- Вот уж хрен! Просто Институт сам с тобой разберется.
А, понятно!
- А кто подаст рапорт о сегодняшних событиях?
Не отрывая от Седрика полуприкрытых глаз, Багшо запрокинул голову и
вытряхнул себе в рот последние капли пива. Затем он смял банку.
- Я. Можешь подать и ты - если хочешь.
- Или подписаться под твоим?
Искусственная кожа на лбу Багшо сложилась в задумчивые морщины.
- Возможно, тебя попросят составить рапорт. На этот раз.
- Но я могу проявить инициативу.
Словно чувствуя какую-то угрозу, немец еще плотнее укутался в одеяло.
Пальцы толстой, слоновьей ноги нервно царапнули металлический пол.
- Ты хочешь попросить о замене?
- А я ее получу?
- Возможно, - буркнул Багшо.
- После сегодняшнего? - не отставал Седрик.
- После сегодняшнего, - неохотно подтвердил Багшо. - А если ЛУК подаст
жалобу, тебя, скорее всего, попросят написать рапорт.
Если ЛУК начнет жаловаться, Институт кинется на защиту своих - это
вроде как в мальчишеских шайках, вроде как в Мидоудейле, где каждое
общежитие - отдельная, враждующая со всеми остальными шайка. То же самое,
только масштаб покрупнее. И разговор идет не о расквашенных детских носах,
а о людях, гибнущих из-за чужого упрямства - и самой обыкновенной
глупости.
Шайки имеют свои законы, и первый из них - верность. Опасная это штука
- верность. Переменчивая. Сегодня ты верен чему-то одному, завтра -
чему-то совсем другому.
Седрик допил пиво и уронил банку на пол.
- Нет, - сказал он, - я подпишу твой. Твой рапорт. Ври там сколько
хочешь. Лепи все, что нужно для сбережения твоей драгоценной задницы,
любую хрень. Я все подпишу.
Багшо хищно оскалился, постучал по зубам ногтем.
- Если ты подпишешь, - заметил он через минуту, - назад ходу не будет.
- Знаю.
Сейчас Седрика ничуть не волновало, мужественно ли он выглядит или не
мужественно и не слишком ли нахально он себя ведет.
- Вот же ублюдок, - негромко проговорил Багшо. - Еще почище своей
сучары бабки.
Седрик почувствовал себя немного лучше.
- В рот долбаный малолетний ублюдок. Наследственное, наверное. Вся ваша
семейка - долбаные ублюдки.
Как бы ни сложилась дальнейшая карьера Багшо, на какие бы высоты он ни
поднялся, с этого момента каждый новый успех будет казаться ему новой
подачкой от Седрика Диксона Хаббарда. И будет причинять новую боль.
Занимался рассвет, а Пандора Пендор Экклес даже еще не ложилась.
Переговоры, сделки и ожидание сообщений, упрашивания и угрозы - деловая,
под завязку заполненная ночь. А и выйди среди этой суеты свободная минута,
Пандора все равно не смогла бы уснуть - какой там сон, когда прямо тебе в
руки свалилась величайшая в истории журналистики сенсация. В истории
журналистики? Величайшая сенсация в истории рода человеческого.
Кровь на каменном топоре. Троглодиты в космосе.
Издергавшись до последнего в своем кабинете, она ушла домой, но и здесь
не смогла успокоиться - провела остаток ночи, нервно расхаживая из угла в
угол.
Расположенная на тридцать восьмом этаже квартира представляла собой
нечто вроде сверкающей пещеры - хрусталь и хромированный металл, острые
углы и стерильно-белые плоскости. Наиновейший, наимоднейший дизайн. Если
честно, Пандору тошнило от этих декоративных изысков, одно счастье, что
жить им осталось недолго - квартира переоборудовалась каждые три месяца.
Вот посмотришь на многих - девочка в идеальной форме, изводит на
поддержание этой формы кошмарные деньжищи, а потом бац - и выдает свой
возраст пристрастием к допотопному декору. Сплошь и рядом такое бывает,
сплошь и рядом, а ведь мужики - у них глаз на всякие несоответствия ой
какой острый. Быть молодой - работа, требующая полной самоотдачи.
И снова зигзагообразная траектория ночных метаний подвела Пандору к
зеркалу, и снова она остановилась, чтобы в который раз изучить свою
внешность. Лицо - просто загляденье, первоклассное лицо, иначе не скажешь.
Лет на двадцать, а то и меньше, и шрамы все уже рассосались, кроме двух,
которые во рту, языком можно нащупать, да и от них скоро ничего не
останется.
Этот слизняк Уильяме запросил десять миллионов гекто. Выражаясь
официальным языком - ровно миллиард долларов. Ясное дело, миллиард теперь
совсем не тот, что прежде, и все равно даже гигантская контора, вроде WSHB
[по всей видимости, World System of Holographic Broadcasting - Всемирная
система голографическото вещания], не может с легкостью разбрасываться
такой капустой. Конечно же, Пандора имела в своем распоряжении вполне
приличный "грязный" фонд, на случай взяток и прочих экстренных расходов,
вполне приличный - но не беспредельный. Расходы такого масштаба требовали
утверждения сверху, а это - дело тонкое, политическое. У Франклина Фрэзера
уйма дружков, нежно заботящихся, чтобы ему доставались все лучшие куски -
этой-то дряхлой развалине. На этого старпера несчастного взглянуть-то -
обхохочешься, чего стоит один его свежепересаженный скальп. Мог бы и не
стараться, все равно через месяц, от силы - через два, на новом скальпе
тоже не останется ни волосинки.
Так что приходилось заниматься тремя делами одновременно: выколачивать
деньги, проверять почти невероятную историю по независимым каналам и
строить защиту от голодных редакционных акул. Трудности появлялись даже в
получении обговоренной информации. Услышав просьбу передать эту информацию
на проверку и одобрение, Уилкинс расхохотался Пандоре в лицо - и правильно
сделал. Предложение бросить к чертям работу, поймать магнитный поезд и
доставить диск в Самп развеселило этого типа еще больше. А тогда, сказал
он, меня не просто _отошьют_, а _пришьют_. Замечание, не лишенное смысла,
- ради экономии десяти миллионов гекто бухгалтеры WSHB способны на очень и
очень многое.
Агентов в Кейнсвилле Пандора не имела - да и кто их имеет? Агенты в
Институте долго не живут, они просто исчезают - даже самые
законспирированные. Послать туда представителя можно только под хорошим,
не вызывающим подозрения предлогом, поиски такого предлога займут уйму
времени. А товар нужно проверить, обязательно нужно, десять миллионов
гекто - сумма серьезная.
Ну и что же мы будем делать? Время не терпит, время - деньги. Рано или
поздно Ми-квадрат сам опубликует эту информацию, нужно обогнать его, иначе
все пойдет прахом.
К счастью, Институт не торопится кому-то что-то сообщать, у него свои
проблемы со временем. Пропавших исследователей закинули в Нил первого
апреля - такие вот шуточки. Они планировали пробыть там до пятого, до
ближайшего окна. Пятого их и вытащили - мертвыми. Сегодня уже седьмое, а
следующее окно будет девятого.
Прежде чем делать какие-нибудь заявления, Институт захочет получить
дополнительную информацию. Быстро это не делается, так что пошлют они
новую группу, и вернется эта группа не раньше тринадцатого, если период
ровно четыре дня. До этого времени ученые будут молчать в тряпочку - если,
конечно, не пронюхают об утечке. Господи, только бы не пронюхали - иначе
по всем каналам пойдет их версия событий, а мне останется только локти
кусать.
Принять звонок Уилкинса мог кто угодно, так что Пандоре просто выпал
счастливый номер. WSHB имел тысячи таких кротов. Девять из десяти агентов,
завербованных во всех уголках мира, так и уходили в безвестность, не
сообщив ровно ничего, но время от времени код срабатывал - какой-то крот
решал высунуть голову из норки и пискнуть. Система сразу же подключала к
делу одного из ответственных сотрудников, кто уж там окажется под рукой.
Обычно это был Фрэзер, но так уж случилось, что в тот вечер Волосатый
Фрэнки брал интервью у некой звездочки, не заметной без телескопа, но
пытающейся разгореться; более того, интервью достигло такого накала, что
Ф.Ф. отказался принимать какие бы то ни было звонки. Фортуна вздохнула и
возложила свои волшебные персты на плечо Пандоры. А для бедняги Фрэнки
весь день превратился в цепочку неудач - судя по тому, что он не подписал
с парнишкой даже пробного контракта. Хоть с детьми-то вел бы себя
поприличнее.
Случайность случайностью, но все же удача была вполне заслуженной.
Пандора не первый уже месяц разрабатывала сюжет об Институте и накопила
массу материала. Брать было откуда - все средства массовой информации
только и делали, что регулярно снимали Ми-квадрат, снимали год за годом.
Что бы там ни происходило, Матушка Хаббард неизменно оставалась на
поверхности, однако теперь старушке приходил конец. Китай решил признать
Всемирный Парламент. Китай все еще оставался крупнейшим национальным
государством - и единственным крупным государством, чье правительство не
было парализовано непосильными долгами.
Если Китай встанет на сторону Парламента, долгая свара закончится и ООН
благополучно завершит свое существование. Институт действовал по мандату
ООН, а сама Хаббард была давней протеже Хейстингза, Генерального
Секретаря. И не только протеже - когда-то отношения этой парочки далеко
выходили за рамки чисто делового сотрудничества. Хейстингз нажал на все
педали, чтобы обеспечить своей подружке пост директора, через несколько
лет она сделала то же самое для него. Вот и говори после этого, что нельзя
мешать политику с постелью.
Так что события разворачивались серьезные. Хаббард в ближайшем будущем
отправится на помойку, и WSHB охотно ей в том посодействует. А этот вот
нежданный подарок судьбы, история про троглодитов в космосе, может даже
изменить последовательность событий: первой рухнет Матушка Хаббард, за ней
последуют Хейстингз и ООН, Китай спешно бросится под крылышко Парламента.
Спикер Чен, конечно же, захочет утвердить свою гегемонию и объявит
всемирные выборы. Грандиозные события, и перводвижителем их будет юная,
хрупкая, очаровательная Пандора Экклес.
Клаус позвонил из Кейнсвилла чуть за полночь. Он встретился с
Уилкинсом. Он просмотрел запись. Да, все именно так, как обещал Уилкинс.
Подделать, конечно же, можно все, что угодно, но Девлина, заместителя этой
старухи, чуть не хватил удар. Он метался как бешеный, орал о
некомпетентности с жаром, достаточным, чтобы растопить остатки полярных
шапок. Употреблял выражения, которые и в портовом борделе не каждый день
услышишь. По мнению Клауса, одна эта сцена стоила больших денег.
Клауса в WSHB ценили и уважали. Вооруженная его докладом, Пандора
повытаскивала высоких начальников из кроватей (в нескольких случаях - из
чужих кроватей) и выбила из них подтверждение оплаты. Десять миллионов
гектобаков переместились с одного счета на другой, потом на третий, и так
далее, чтобы оказаться в итоге на счете Жюля Смэтса Уилкинса.
Только куда же это Клаус делся? Пора бы вроде, ведь сколько уже часов
прошло. Неужели институтские ищейки что-нибудь пронюхали? А может, Уилкинс
наделал в штаны и пошел на попятную? Или наоборот - вконец оборзел и
заломил совсем уж несусветную цену? Пандора расхаживала по комнате все
быстрее и быстрее, хотя и валилась с ног от усталости. Тревожная
неопределенность мешала думать, не давала спланировать дальнейшие
действия. Болезненно ныл правый, давно прооперированный голеностоп; вот
кончится все это хорошо, пообещала она себе, обязательно закажу новые
ноги.
- _Пи-и-и!_ - сказал коммуникатор. - Кодированное сообщение. Код
жимолость гром.
Клаус, слава тебе Господи. Пандора поспешно проверила, в порядке ли
прическа, не появился ли где-нибудь седой волос.
- _Код Неаполь октава, соединить и записать_.
Экран стал окном в маленькую грязноватую комнатушку, где сидел
низенький, плотный, неопрятный и взлохмаченный Клаус Кубик - милый,
хороший Клаус Кубик, надежный, как каменная стена. Пандоре хотелось обнять
его, стиснуть крепко-крепко. Ладно. Потом, по возвращении, он может
рассчитывать и на большее. Клаус широко улыбнулся, вынул из нагрудного
кармана диск.
- Ну что же ты так долго? - укоризненно улыбнулась Пандора.
- Наш общий друг решил отметить неожиданную удачу, - брезгливо
поморщился Клаус.
- Так ты его что, протрезвлял?
- Остужал. Он там прожарился, что твой бифштекс.
Бр-р-р! Пандора гордилась широтой своих взглядов, но все же
предпочитала не вспоминать, не задумываться о некоторых пороках.
- Как бы там ни было, сделка завершена, денежки заплачены. И теперь,
красавица, появляется интересный вопрос. Ты все так же настаиваешь, чтобы
я доставил эту штуку лично? А может, передать для скорости?
Искушение, почти непреодолимое искушение. Сжать содержимое диска,
воспользоваться линией связи, и вся информация будет здесь, в руках, уже
через несколько секунд. Вот только риск, риск. Мастер-коды способны
замаскировать обычный разговор - так, во всяком случае, считается, - но
легендарная институтская Служба безопасности почти наверняка следит за
высокими частотными диапазонами. Эти ребята засекут передачу большого
массива данных, возможно - даже успеют ее блокировать.
Как гласит народная мудрость, у Кейнсвилла один вход и миллион выходов.
Клаус с Уилкинсом и глазом моргнуть не успеют, как окажутся на Ниле, где
инопланетных гостей встречают не приветственными речами, не хлебом-солью,
а каменным топором по балде. Или в каком местечке похуже - заплачут, что
не научились вовремя дышать метаном, но будет поздно. На Уилкинса в
общем-то наплевать: помер, как говорится, Максим - ну и хрен с ним. Клауса
терять жалко, но и это можно бы пережить. А вот информация - информация
нужна позарез, и в цельном, неискалеченном виде.
- Привози!
Клаус кивнул (с очевидным облегчением) и исчез (боится, зараза, как бы
я не передумала).
Теперь Пандора могла расслабиться. Дело сделано, добыча в пути,
занимается рассвет нового дня. Дня хлопотного и радостного. Просмотры,
монтаж, редактирование - и полное изменение обычного расписания передач.
Она привлечет к работе всех, вплоть до подметал из гаража, будет скромно,
но с достоинством принимать поздравления управляющих, вышибет
Фалломорфного Фрэнки из прайм-тайма...
Мгновение, остановись!
Она решила, что Пандора Пендор Экклес может хоть раз в жизни послать
диету куда подальше и нормально позавтракать. Но сперва - ополоснуться и
переодеться.
- С вами хочет поговорить доктор Франклин Фрэзер, - объявил
коммуникатор.
Пандора замерла на полушаге, не донеся ногу до пола. Ф.Ф., бодрствующий
в такое время суток, это же почище всех евангельских чудес, кому расскажи
- не поверят.
Неприятности?
И с чего бы это он вдруг позвонил? Капитуляция? Белый флаг? Ну что у
него, спрашивается, осталось за душой? Через сутки Пандора Экклес станет