Ингвильда посмотрела в лицо Оддбранду, пытаясь понять, не смеется ли он, но не сумела уловить даже тени улыбки.
– Все же это так странно! – сказала она, поведя плечами. – Я никогда не слышала, чтобы гадали по камням. Мудрые люди гадают по облакам, по бараньим лопаткам, по рунам…
– Чему ты удивляешься – это же Свадебный Камень! – Оддбранд выпустил в уголки губ тень улыбки и тут же снова спрятал ее. – И я очень сильно удивлюсь, если среди тех доблестных воинов ты не увидела своего жениха. На самом деле, йомфру, главное – это уметь видеть. Кто умеет – тот увидит хоть в… Ты знаешь, что есть умельцы предсказывать судьбу по сношенным башмакам?
– А ты… – Ингвильда подошла ближе и заглянула ему в лицо. – Ты откуда… все это знаешь?
– Я… – Оддбранд со скучающим видом поднял глаза к быстро темнеющему небу, как будто его просили рассказать о невыразимо нудных делах. – Это долго рассказывать. А если проще – я один раз умирал и чуть было совсем не умер. Но Один выпихнул меня обратно и неплотно закрыл дверь. Теперь я знаю, где она, эта дверь.
Это было не самое ясное и полное объяснение, но Ингвильда больше ни о чем не спрашивала. Ей было слишком трудно разобраться со своими собственными тайнами, чтобы искать чужие.
О своем видении Ингвильда рассказала отцу и другим не больше половины, но и этого было достаточно. Фрейвид хёвдинг не очень-то поверил, что сразу после их беседы боги послали дочери ту самую весть, которая была ему нужна: войско фьяллей в Трехрогом фьорде, то есть в полной готовности, а Стюрмира конунга и близко нет. Фрейвид даже подумал, что его дочь разумнее, чем ему казалось. Кюна Далла тоже не слишком поверила в такое своевременное видение, но сомнения были ей невыгодны, и она без колебаний прогнала их. Перед ней открылась замечательная возможность заменить мужа, который относился к ней со снисходительным презрением, на пасынка, который слушает ее и, между прочим, тоже вполне годится в мужья.
Наутро Фрейвид хёвдинг и кюна Далла созвали на малый, так называемый домашний, тинг народ со всего озера Фрейра и окрестностей. По обычаю, местный тинг собирался на берегу, на площадке перед каменными воротами святилища Хэстарнэс. Рассказав о вестях с северной границы и видениях Ингвильды, они предложили людям провозгласить Вильмунда конунгом квиттов, чтобы войско шло в бой с предводителем, без чего на удачу нечего и рассчитывать. Вильмунд ярл слушал громогласные хвалы себе, и на скулах его горел яркий румянец. В этот миг он чувствовал себя всемогущим.
Кубок Конунгов хранился в Тюрсхейме, и взамен Вильмунду подали другой, но тоже золотой. Стоя в толпе, Ингвильда с затаенным дыханием следила за тем, как Фрейвид подает Вильмунду кубок с медом, чтобы тот вылил его к подножию священного камня, как Вильмунд протягивает к нему руки… На его правом запястье блестит золотой дракон – волшебное обручье, которое по руке каждому новому владельцу. Какая-то ледяная иголочка кольнула в сердце Ингвильде, и она едва не крикнула: «Не бери!»
Оддбранд, стоявший у нее за спиной, вдруг незаметно положил руку ей на плечо и слегка сжал, как будто хотел удержать от необдуманных поступков. Без слов она поняла, что он хотел сказать. Боги дали каждому человеку свою судьбу и свою голову, а с ними право идти своей дорогой и обязанность отвечать за свои поступки. И если кто-то схватился за меч не по руке, то ему же достанутся и все последствия.
Глава 3
За ночь поверх наста выпал снежок, так что теперь бежать на лыжах было одно удовольствие: Хёрдис бодро скользила вперед, а Серый трусил за ней, не увязая в снегу. «Может, я научилась еще и заклинать погоду? – с веселым удивлением думала Хёрдис на бегу. – Узнать бы еще, как у меня это получилось!»
Но незнание этого важного обстоятельства не могло испортить ей настроения. Одна долина сменялась другой, со свистом, как казалось Хёрдис, улетали назад еловые перелески, и хотя края Медного Леса еще не было видно, Хёрдис была уверена, что доберется точно в срок. То есть гораздо быстрее, чем люди считают возможным!
– Они думают, дурачье, что можно отнять у Хёрдис Колдуньи ее законное имущество и спокойненько им владеть! Они сильно ошибаются! – на каждом привале твердила она Серому. Серый уже давно все понял, но других собеседников Победительнице Фьяллей судьба пока не посылала. – Сильно ошибаются! Раз мой Дракон Судьбы не может сам ко мне вернуться, так я пойду за ним! Он мой и должен быть у меня! Я прокляла его новых владельцев таким страшным проклятьем, что ради их же блага мой Дракон должен вернуться ко мне! И он вернется! Не будь я Хёрдис Колдунья!
Вот уже пять дней, как Хёрдис сбежала из Кремнистого Склона, не особенно заботясь, когда и как она туда вернется. В дорогу она запаслась лыжами и маленьким, но вполне надежным охотничьим луком. Стрелять ее никогда не учили, но сбить рябчика, которого потом поймает Серый, ей было вполне по силам.
Разумеется, свое чудесное огниво она тоже не забыла. Оно висело у нее на цепочке под застежкой платья, на всякий случай еще привязанное ремешком, и на ходу Хёрдис ощущала, как оно бьется под меховой накидкой. Не каждый выдержал бы этот сумасшедший бег через безлюдные просторы Медного Леса шестой день подряд, с ночевками прямо на снегу, на еловых лапах, возле костра. Даже Серый похудел и падал без сил, как только хозяйка позволяла ему передохнуть.
– Я, между прочим, тебя вовсе не звала с собой! – напоминала она, если пес начинал подвывать и смотреть на нее жалобными глазами, умоляя о передышке. – Сидел бы дома!
Сама Хёрдис не знала усталости, словно была выкована из знаменитого квиттингского железа. Жажда отомстить обидчику и вернуть свое сокровище гнала и гнала ее вперед. Иногда Хёрдис сама удивлялась своей неутомимости. Сидя ночами у костра, дожидаясь, пока прожарится подстреленная по пути куропатка, она совершенно забывала и о Драконе Судьбы, и о Фрейвиде, а просто радовалась оставшемуся позади пространству, как будто это беспрерывное движение через заснеженные долины и было настоящим смыслом ее жизни. «Кажется, я никогда не ела сырого оленьего сердца, а бегаю лучше любого оленя!» – удивлялась она сама себе. Хёрдис смутно ощущала, как в сумрачных глубинах ее неугомонной души бродят какие-то огромные, до конца еще не проявившиеся силы. Эти силы не давали ей сидеть дома, это они погнали ее куда-то вдаль. Ей не место там, где она родилась, ей пришло время вылупиться из прежней жизни, как птенец вылупляется из скорлупы, чтобы учиться летать. Главное – это бежать, а зачем – будет ясно на месте. Хёрдис верила себе, даже когда себя не понимала, а жалеть ей было не о чем. Кремнистый Склон никогда не казался ей настоящим домом. А где ее дом, есть ли он вообще – вот это ей и хотелось бы знать.
Кончался шестой день ее путешествия, когда Серый вдруг начал подвывать.
– Да ну тебя! – коротко огрызнулась Хёрдис на бегу. – Еще светло. Отдыхать рано.
Но пес не унимался. Хёрдис замедлила шаг и обернулась.
– Ну, чего тебе? – недовольно спросила она, но тут же перевела взгляд с собаки на снег позади, не упуская случая еще раз полюбоваться делом своих рук.
Если бы кто-то попытался проследить ее путь, у него ничего бы не вышло. Следы лыж Хёрдис и лап Серого сами собой затягивались снегом и исчезали, едва она успевала отойти на два-три шага. Это тоже было заслугой волшебного огнива. Перед тем как выйти из дома, Хёрдис нацарапала острым краем огнива на нижней стороне каждой лыжи руну «эар» – руну Праха. Этой руне ее научил один иноземный пленник, который целую зиму жил в усадьбе Фрейвида, дожидаясь, пока за него пришлют выкуп. Как он говорил, эта руна означает завершение и возвращение к тому, как было. Хёрдис требовалось, чтобы позади нее снег остался как был , и она использовала чужеземную руну для заметания следов. Конечно, умная бабушка Сигнехильда сказала бы, что очень опасно использовать иноземное колдовство, в котором совсем не разбираешься, но осторожность Хёрдис даром отдавала кому угодно. Следы заметались, у нее опять получалось задуманное, а до остального ей не было дела.
Видя, что хозяйка обернулась, Серый тут же сел на снег, тихо поскуливая и жалобно глядя на нее своими желтыми глазами.
– И не стыдно тебе? – укоризненно спросила Хёрдис. – Тоже мне, хёвдинг Болотных Кочек! Законоговоритель* жабьего тинга! А еще гривну носишь! Даже тот козлиноголовый берсерк, с которого мы ее сняли, наверняка прошел бы эту дорогу без нытья! А уж тебе сам Видар* велел! Пошли же, ну! Великие волки Гери и Фреки* смотрят на тебя и гордятся тобой!
Но Серый не тронулся с места, а продолжал скулить, то оглядываясь назад, то поворачивая морду к Хёрдис. Что-то было не так. Насторожившись, она потянула носом воздух, оглядела сумрачный небосклон, потемневший перед близкой ночью, скользнула взглядом по верхушкам елей на взгорке позади. Что-то было не так…
– Пахнет чем-то паршивым, – задумчиво сказала Хёрдис и посмотрела в глаза Серому. – Ну-ка, храбрый хёвдинг, кончай ныть и подумай – что это такое?
Серый еще раз боязливо оглянулся, но постарался взять себя в руки, то есть в лапы, и честно подумал. С тех пор как Хёрдис пожаловала ему гривну фьялльского берсерка, он стал умен не по-собачьи и даже, как надеялась Хёрдис, мог со временем сравняться умом с прежним хозяином гривны. «Впрочем, это сомнительная похвала! – с издевкой добавляла Победительница Фьяллей. – Говорят, в одном племени когда-то сидел конунгом пес. Наверняка это было во Фьялленланде!» Так или иначе, но с некоторых пор Серый стал еще лучше понимать человеческую речь и даже кое-как передавать свои мысли Хёрдис. Вернее, не мысли, а чувства и побуждения.
Вот и сейчас Хёрдис прислушалась, стараясь уловить, что происходит в лобастой башке ее верного ярла. Ей вдруг стало тоскливо и страшно. Так страшно, что она вцепилась в рукоять ножа на поясе и стремительно огляделась. Где-то рядом была опасность, что-то большое и жуткое шло к ним через пустынные долины и хребты Медного Леса.
У Хёрдис закружилась голова: ей вдруг ясно представилось, как огромен Медный Лес и как малы, жалки и беспомощны в этих просторах они с Серым. Сам Медный Лес, все тайны которого неизвестны даже самым мудрым колдунам, вдруг представился ей живым чудовищем, способным сожрать их. Вот так, просто сейчас распахнется в земле огромная черная пасть и проглотит две искорки живого тепла… Нечто подобное Хёрдис уже испытала один раз, еще летом, когда только вернулась к Кремнистому Склону с побережья, пошла искать пропавших коров и оказалась перед пещерой, из которой потом вышел Берг…
Вспомнив Берга, Хёрдис поморщилась. Он всю осень надоедал ей, являясь на пастбище чуть не каждый день, а потом подстерегая всякий раз, как только она выйдет из дома. В усадьбу он не совался, но не могла же Хёрдис все время сидеть взаперти! Берг упрямо топал за ней, то забегая вперед, то заходя сбоку, все заглядывая ей в глаза, даже пытался взять за руку, но при этом ничего не говорил, а только пыхтел. Должно быть, это следовало понимать как вздохи любовной тоски. Надоел хуже селедки. Уходя из дома, Хёрдис, конечно же, ничего не стала ему говорить. А то еще потащился бы провожать, с него станется!
При мыслях о Берге страх отступил, сменился презрительной досадой, дышать снова стало легко.
– Идем, Серый! – решительно сказала Хёрдис. – Нечего сидеть. А если страшно, то вспомни – нам осталось не больше одного перехода до конца Медного Леса! Может быть, уже завтра мы будем спать в человеческом доме!
Вздохнув, Серый поднялся и побежал следом, изредка оглядываясь назад.
Долина кончалась, впереди виднелся невысокий хребет. Острые кремневые выступы не замело снегом, и они выделялись на белом как темные пятна. Хёрдис торопилась добраться туда, чтобы с высокого места окинуть торжествующим взглядом пройденную местность и вызывающим – ту, что лежала впереди и еще ждала завоевания. Недолго же ей ждать! Хёрдис упрямо передвигала ноги, но мерзкое ощущение опасности не проходило и убежать от него не удавалось. Темное вязкое облако наползало с севера, из сердца Медного Леса, откуда лежал ее путь, упрямо догоняло, делалось все ближе и ближе. Страх протягивал когтистые лапы, цеплял за края одежды и за волосы, давил и не давал дышать. Но не так-то легко было помешать ей! Хёрдис упрямо сжимала губы и все шла и шла вперед, хоть это и стало вдвое труднее. Раньше ей не случалось так уставать на подъемах, хотя встречались склоны и покруче. Уж не живет ли тут какой-нибудь упрямый тролль, который не хочет подпускать ее к своей пещерке? «Я тебе покажу! – сердито грозила Хёрдис, уверенная, что невидимый враг услышит ее мысли. – Вот только доберусь до тебя! Ты узнаешь, как кусается мое огниво, мерзкий тролль!»
На вершине хребта снега почти не было, лыжи стали царапать по камню. Окинув взглядом широкую каменистую полосу впереди, Хёрдис со вздохом наклонилась и отвязала их.
– Иди, Серый, здесь легче… – начала она, в наклоне повернув голову назад, к Серому, и вдруг вскрикнула.
Позади, у начала оставленной за спиной долины, над вершинами ельника возвышалось что-то огромное, темное, достающее до самого неба. Какая-то неведомая гора, грозовая туча выросла между лесом и небом, покачнулась, потом рывком продвинулась вперед…
Любой обыкновенный человек застыл бы на месте от ужаса, подавившись воздухом, но Хёрдис не тратила времени на испуг. Мгновенно, словно ее подстегнули, она сгребла в охапку лыжи с палками и кинулась в близкие заросли на гребне скалы. Высокие кусты можжевельника торчали среди каменной россыпи густыми рыже-бурыми метелками, и Хёрдис, как косматый волчонок, устремилась туда. Между кустами ей почудилось темное отверстие – сейчас беглянке подошла бы и кротовая нора.
На коленях, волоча за собой лыжи, она вползла под кусты и сунулась к узкому лазу. Серый, вполголоса повизгивая от ужаса, полз за ней, все норовя пролезть вперед или хотя бы быть рядом, но ширины лаза между камнями с трудом хватало на одного, и Хёрдис сердито шипела, бранила бестолковую собаку, которая своей суетой сейчас погубит их обоих.
Серый пролез-таки вперед и первым нырнул в нору. Бросив лыжи, Хёрдис вползла следом. Обмяв снег, она обнаружила, что пещерка не так мала, как казалось, – они с Серым поместились там целиком. Серую шкуру пса и волчью накидку Хёрдис будет не так легко заметить снаружи за камнями и ветками можжевельника, если только… Если только это ищет глазами, а не как-то иначе. Несколькими быстрыми движениями Хёрдис начертила на снегу возле норки руну Волчий Крюк, способную сковать противника – из наследства того же Эадальреда-пленника. Он предупреждал, что руна опасна, но сейчас Хёрдис было не до того – там, наверху, маячило что-то гораздо более страшное. О Видольв, родоначальник всех ведьм, сделай так, чтобы помогло!
Сжавшись в ежовый комочек, затаив дыхание, Хёрдис напряженно вслушивалась. Тяжеленные шаги быстро пересекали долину, делались все ближе и ближе. Бум… бум… бум-бум… Как будто поблизости колотили о землю целой скалой. Со стен и потолка пещерки ползли и сыпались комья мерзлого песка. Еще насыплется за шиворот, вытряхивай потом!
Над скалами висел гул, Хёрдис всем телом ощущала глубинное подрагивание земли. Высунуться и посмотреть она боялась. Такому огромному страшилищу девушка и собака покажутся не больше мышей, может, он и не разглядит их свысока, ну а вдруг учует живой взгляд? Кто он такой? «Для тролля великоват, – прикидывала Хёрдис, обеими руками сжимая пасть Серого, чтобы не скулил. Конечно, это чудо так топочет, что и камнепада не услышит, но все же не помешает сидеть потише. – Может, великан? Свальнир… Асольв его видел, значит, он еще жив. Нет, Свальнир живет не здесь, а в Великаньей долине. Семь дней пути отсюда! Впрочем, это для человека семь, а великан и за полдня пройдет. Чего он так разгулялся? А вдруг он голодный? Конечно, мы ему на один зуб, но от этого не легче». Нет, Хёрдис не хотела кончить свои подвиги в пасти великана. Конечно, это славная смерть, но чересчур преждевременная.
Громоподобные шаги приближались, но делались все медленнее. Перед хребтом они совсем остановились. Вот тут у Хёрдис стало нехорошо на душе. Она натянула на лицо косматый капюшон, сжалась и склонила голову и всем существом ощутила, как громада каменного жителя нависла над самой их пещеркой. Сам воздух вокруг уплотнился и стал еще холоднее, так что дышать было не легче, чем грызть лед. Хёрдис почти не дышала, чувствуя только, как Серый у нее в руках дрожит крупной дрожью. «Что же ты завис тут, горе богини Йорд*!– с негодованием восклицала она в мыслях. – Топай дальше, позор Имировых* костей! Нечего тебе здесь делать!»
Вот горный хребет содрогнулся сильнее – великан поставил ногу совсем рядом с их укрытием. На миг потемнело – словно каменная туча медленно прошла над самым обрывом, куда открывался зев пещерки. Хёрдис бросила вперед быстрый взгляд. Исполинская фигура стояла по ту сторону хребта на склоне, но еще очень близко, так что Хёрдис видела только ноги. Она не поняла даже, обуты ли они в сапоги или просто сделаны из камня и не нуждаются в обуви.
Великан стоял, обратившись лицом к следующей долине, и, похоже, высматривал что-то впереди. Что ему там нужно? В Медном Лесу так мало людей, что в иных долинах годами никто не бывает и черные камни, отмечающие дорогу к побережью, уныло тоскуют от собственной бесполезности.
«Уж не нас ли он ищет? – снова подумала Хёрдис. – Не нравится мне это! Я, конечно, люблю внимание больших и сильных мужчин, но этот для меня уж слишком велик!»
Осторожно она сняла одну руку с загривка Серого, показала псу кулак и послала свирепый мысленный приказ сидеть тише мыши и даже не дышать для верности. Потом Хёрдис сунула руку под накидку и нашарила огниво. Вытащив амулет, она осторожно, стараясь не звякнуть, опустила его и коснулась железом кремневого пола пещерки. Встреча железа и кремня рождает силу, которой надо лишь уметь воспользоваться. А Хёрдис уже верила, что умеет.
– Отведи глаза этому каменному дурню! – беззвучно шепнула она, глядя на огниво как на живое существо многократно умнее ее самой. – Если он ищет меня, то пусть увидит не там, где есть!
Она неслышно нажала огнивом на камень, и из-под железа выскочила маленькая красная искра, за ней еще и еще. Словно крошечные живые существа, искры запрыгали прочь. Позабыв страх, Хёрдис с любопытством наблюдала за ними. Блестящей красно-золотистой струйкой искры вытекли из пещерки и устремились вслед за великаном. Вот они обошли его каменные ноги… Хёрдис затаила дыхание, высунула лицо из пещерки, стараясь не потерять из виду искры среди можжевеловых кустов.
Искры вдруг собрались все вместе и вспорхнули в воздух, словно полупрозрачная огненная птица.
Птица взмыла вверх и пропала.
Но не успела Хёрдис разочарованно вздохнуть, как впереди, на следующем перевале, мелькнуло что-то живое. Здесь, в этих пустых просторах, любой огонек живого тепла заметен издалека. На миг у Хёрдис возникла мысль, что великан искал вовсе не ее и там появилась наконец его истинная цель. Она вгляделась еще раз… и вцепилась зубами в собственную руку, чтобы не вскрикнуть от изумления.
Там, по дальнему склону, шла она. Девушка в волчьей накидке торопливо карабкалась по заснеженному склону, а за ней бежала серая собака. Не хватало только лыж и мешка за плечами. Хёрдис оторопело наблюдала за суетливыми, испуганными движениями девушки, не зная даже, что подумать. Это была она сама с Серым, несомненно она! Но как она туда попала, не вылезая из пещерки? И кто же, возьми его тролли, сидит сейчас здесь?
Земля быстро дрогнула несколько раз подряд – великан тоже увидел девушку с собакой и стал спускаться в долину. Скалы под его ногами дрожали так, словно грозили вот-вот расколоться. Почти бегом, с удивительным для такой громадины проворством, великан устремился в погоню.
Прижав руку ко рту, Хёрдис наблюдала, от всего сердца сочувствуя своему отражению и переживая за его плачевную судьбу. Ведь сейчас догонит, Имирова кость! Догонит и сожрет!
Ха, не так-то просто догнать Хёрдис Колдунью, даже если это всего лишь ее отражение! Не успел великан пересечь долину, как девушка с собакой как по волшебству скрылись из глаз и почти сразу показались уже на следующей горе, у самой вершины, в стороне от настоящего пути Хёрдис. Великан, грузно топая, повернулся и устремился за ними. Беглецы уже были так далеко, что Хёрдис, наполовину высунувшись из своей пещерки, едва различала среди редкого мелкого ельника две серые движущиеся точки возле самой вершины. Вот-вот они опять скроются из глаз…
«Надо бежать! – вдруг осенило Хёрдис. – Бежать, пока он за нами… за ними гоняется!»
Она решительно выползла на четвереньках из пещерки, подхватила свои лыжи и побежала вниз по каменистому склону. Только бы нырнуть в долину… а там сосновый лес, какое счастье! В лесу их не очень-то разглядишь!
– Скорее, Серый! – на ходу шипела Хёрдис, оборачиваясь к псу. Серому совсем не хотелось покидать их убежище, вполне надежное, как оказалось, для спасения от великанов. Но Хёрдис не собиралась ждать. – Ты что, хочешь просидеть в этой норе до весны? Ну и сиди, а я пошла!
Она уже спустилась с кремневой осыпи и привязывала лыжи, когда пес серым комком вылетел из зарослей можжевельника и побежал впереди, изо всех сил торопясь забраться поглубже в лес. Крепко стиснув в ладонях палки, Хёрдис торопилась за ним. Не все же ей прокладывать путь! Пусть мороки поводят великана, пока он своей каменной головой не сообразит, в чем дело. А до конца Медного Леса, где он будет бессилен, осталось не так уж далеко.
Первые полмесяца после Середины Зимы выдались для молодого Вильмунда конунга не слишком веселыми. Почти сразу после знаменательного тинга он остался один: Гримкель ярл уехал к Острому мысу, а вскоре и Фрейвид хёвдинг тоже покинул Конунгагорд, отправившись собирать войско Западного побережья. На озере Фрейра остались только кое-кто из ярлов, до сих пор не решивших, присоединиться ли им к молодому конунгу или ждать прежнего, от которого все еще не было никаких вестей. И конечно, кюна Далла. Если бы не она, Вильмунд мог бы совсем загрустить. До того как соберутся войска, у него не было иного занятия, кроме как ждать гонцов с новыми дурными вестями о продвижении фьяллей и раудов да размышлять о своем неудачном обручении. Ингвильда по-прежнему не хотела даже смотреть в его сторону.
От немедленной свадьбы конунг отказался по наущению кюны Даллы – мачеха успела ему внушить, что со временем он найдет невесту и получше. Фрейвид хотел забрать дочь с собой, но в этом, опять же по совету Даллы, Вильмунд отказал – ему нужен был залог. Скрепя сердце Фрейвид согласился: время торопило. Он уехал, а Ингвильда, все еще считавшаяся невестой Вильмунда конунга, осталась в Конунгагорде под охраной одного только Оддбранда.
Впрочем, это было не так уж и мало.
– Какой заботливый и преданный у нее воспитатель! – ехидно приговаривала от случая к случаю кюна Далла. – Не отходит от нее ни на шаг! Наверное, когда ей нужно в отхожее место, он переминается с ноги на ногу под дверью!
– Оддбранд ей не воспитатель! – с досадой отвечал Вильмунд. Презрительное безразличие Ингвильды так сильно ранило конунга, что он уже жалел о знакомстве с ней. – Он – сын бывшего воспитателя самого Фрейвида, а она воспитывалась дома у отца!
– Странно! – не унималась кюна Далла. – А я-то думала, что он еще в детстве носил ее на руках. Ты не замечал: когда она ложится спать, где он помещается – на полу возле порога? Возле лежанки? Или прямо под одеялом? Так ведь всего надежнее! И самой ей, я замечаю, это вовсе было бы не противно!
Вильмунд болезненно морщился, кусал губы и сжимал кулаки. Кюна Далла отлично понимала, каким образом сделать для пасынка ненавистным само имя Ингвильды. Посчитав выгодным оставить ее здесь, она в то же время старалась держать Вильмунда подальше от невесты, боясь, что угасшие было чувства вспыхнут вновь – ведь рана первой любви полностью не заживает никогда.
– Очень хорошо, что ты оставил здесь дочь Фрейвида! – говорила кюна Далла. – Мало ли что придет в голову этому… этому человеку? Все знают, что нрав у него тяжелый, а свою выгоду он ставит выше всего, даже выше слова чести. – На лице мачехи отразилось благородное негодование. Вильмунду не хватало проницательности догадаться, что кюна так хорошо понимала Фрейвида именно потому, что подобные побуждения и ей самой были близки. – Сегодня он друг тебе, а завтра, если фьялли слишком быстро займут Западное побережье, он внезапно вспомнит о том, что обещал свою дочь тому уроду… Вот, забыла, как его звали…
Но Вильмунд молча хмурился, не желая произносить вслух имени своего врага. Кюна Далла вздохнула, повертела в пальцах узорчатый край головного покрывала, смущенно поглядывая на Вильмунда.
– Меня тревожит одна мысль, – со вздохом произнесла она в ответ на его вопросительный взгляд. – Йомфру Ингвильда слишком… слишком сопротивляется своему счастью, тебе так не кажется? Боюсь, этот рябой фьялль слишком много успел… Ты так не думаешь? Знаешь ведь, эти удальцы, которые избегают честных схваток с мужчинами, с женщинами не теряются!
Вильмунд резко переменился в лице и рухнул на ближайшую лавку, словно ноги отказали ему в поддержке. Он помнил строгость Ингвильды, и ему не приходило в голову, что с его соперником она могла быть более ласковой. Но слова кюны открыли ему глаза: разом он вспомнил и их давнюю встречу на берегу в день Середины Лета, и много мелочей в разговорах с Ингвильдой, на которые раньше не обращал внимания. Сами по себе они ничего не значили, но если знать, как все истолковать… Недружелюбие Ингвильды исподволь приготовило его к самым страшным открытиям, и сейчас Вильмунд с готовностью поверил в худшее.