Страница:
– Кто это говорит? – огрызнулась Сэла. Новостью она поделилась только со своими домашними да еще с Торвардом и надеялась, что предметом пересудов в Аскефьорде она еще не стала.
– Птицы об этом поют! – Кюна из последних сил усмехнулась. – Это мой внук?
Сэла в изумлении посмотрела на нее. Это было нечто новое в земле фьяллей – до сих пор ни один из побочных детей Торварда не удостоился чести быть внуком кюны Хёрдис.
– Не знаю! – честно ответила она. – Может, да, а может, и нет. Может быть, он внук того, кого Торвард там убил! Туальского военного вождя Ниамора!
Хёрдис усмехнулась: ей и такой оборот нравился.
– Стало быть, у него два отца, земной и небесный! – заметила кюна, и трудно было понять, смеется она или говорит серьезно. – По всем приметам, должен родиться великий герой!
Любопытно, кого кем считать, мысленно отметила Сэла. Если небесный отец – Рогатый Бог, супруг всех земных женщин в Ночь Цветов, то земной – Торвард. Но для нее все было иначе: Торвард, почти равный богам в ее глазах, мог быть только небесным отцом, вдохновляющим духом, который придает смертному почти неземные силы и способности. А Бран, так и быть, пусть считается отцом земным – создающим только тело.
– Ну, пойдем! – сказала она вслух.
«Ну, пойдем, мать!» – чуть не добавила она, но понимала, что по отношению к кюне Хёрдис это все-таки будет вольность. Поднявшись, они пошли дальше, но вдруг кто-то свистнул в десяти шагах от них, раздалось восклицание – их заметили.
Вцепившись друг в друга, они сперва замерли, потом дернулись, не зная, куда теперь бежать.
– Эй, красотки, стойте! – крикнул мужской голос. – Погодите-ка! Эй, ребята, Глюм, Арне! Скорее ко мне, я кое-что нашел!
– Держи! – раздалось над ухом Сэлы тихое шипение, и она ощутила, как в руку ей всовывают что-то маленькое, твердое, округлое, как лесной орех. – На тебя-то никто не подумает, что ты – это мать Торварда конунга! Я уже слишком запыхалась. Мне надо отдохнуть и сосредоточиться, а он мешает. Он слишком тяжелый и злой, он меня тянет к земле. А ты молодая и легконогая, ты справишься. Беги.
Кюна Хёрдис оттолкнула Сэлу, и Сэла прыгнула в сторону – прямо в объятия рослого светлобородого квитта, который немедленно схватил ее обеими руками и прижал к груди.
– Надо же! – восхищенно воскликнул он и засмеялся. – Такая красотка и сама кидается на шею! Умница, девочка, я не обижу! Ну, не видела ты здесь мать вашего конунга?
Из-за деревьев показались еще трое.
– Старуха! – Двое сразу шагнули к Хёрдис, и она оскорбленно скривилась, обиженная этим непочтительным обращением. – Ты не видела мать конунга?
– А ты не мать ли конунга? – Пленивший Сэлу бородач, крепко держа девушку за руку, вгляделся в лицо Хёрдис. – Тролль ее знает, может, напялила что похуже! Ребята, берите их! Пошли!
Он потянул за собой Сэлу, разглядывая ее на ходу.
– Хорошую рыбку поймал, Тюрвиг! – завистливо посмеивались его товарищи, ведшие Хёрдис. – Такую не часто найдешь! И смотри, как одета, наверное, знатная! Скажи-ка, девушка, твой отец какой-нибудь богатый бонд? Или даже знатный хёвдинг?
Получив множество подарков от благодарного Торварда, Сэла теперь выглядела так, что принять ее за знатную деву было нетрудно. Квитты завистливо разглядывали ее платье из тонкой синей шерсти, пояс с золотой тесьмой, золотые кольца, узорные застежки и цепочку между ними.
– Не горюйте, ребята, может, и у вас добыча не хуже! – утешал товарищей довольный Тюрвиг. – Если эта ведьма и впрямь мать конунга, то Бергвид хёвдинг вам отсыплет серебра на трех таких девчонок! Он же обещал!
Пока они рассуждали, Сэла, сделав вид, что ей надо поправить ремешок, сунула черный камешек в башмак, под верхний край, туда, откуда он не мог выпасть и где не слишком мешал при ходьбе. Все шестеро уже были на берегу, впереди виднелись стены Аскегорда и даже ясень над крышей. Не верилось, что этот дом, гнездо фьялленландских конунгов, собственный дом кюны Хёрдис в последние тридцать лет, теперь стал вражеским станом, тем самым местом, куда им обеим лучше не попадать!
Но их вели не туда, а в Лужайку, дом Торвида хёльда. Сам хозяин уплыл на Туаль с конунгом, а в доме теперь распоряжались квитты.
– Стой, погоди! – Один из квиттов, которого называли Арне, невысокий, деловитый человек лет сорока с небольшой бородкой и умным лицом, вдруг остановился и обернулся к Тюрвигу. – Эта девушка… – Он еще раз окинул Сэлу внимательным взглядом. – Йомфру, ты, случайно, не Сэла, дочь Торбранда конунга?
Сэла не собиралась отвечать на этот вопрос, но в лице ее от неожиданности что-то дрогнуло. Водворившись снова в Дымную Гору, она забыла о том, что была когда-то «дочерью Торбранда конунга». Ах, как пожалела сейчас кюна Хёрдис, что наложила на Коля заклятие молчания только насчет их с Торвардом обмена, а не насчет всей этой саги вообще!
– Это ты! – Умный Арне заметил невольную дрожь ее лица. – Ты – сестра Торварда конунга! Где его мать? Ты знаешь?
– Да это она! – Третий их товарищ настойчиво показывал на кюну Хёрдис. – Она, смотри, старая ведьма как есть! Старая троллиха, смотреть страшно! Наверное, парочка змей в рукаве!
– В рукаве! – повторил Арне, которого осенила новая мысль. – У нее должно быть золотое обручье в виде дракона! Бергвид хёвдинг обещал за него два его веса в золоте тому, кто его принесет! Посмотри, Тюрвиг…
С этими словами он шагнул к Хёрдис. Та вздрогнула и отшатнулась: изменив облик сама, она ничего не могла сделать с Драконом Судьбы, который не желал ничем притворяться и сиял под ее рваным засаленным рукавом, как солнце в тучах.
– Там! – Арне потянул руку к ее правому запястью.
Сэла вздрогнула, точно хотела броситься на помощь, но что она могла сделать?
А кюна Хёрдис отшатнулась, с неожиданной силой вывернулась из рук хватавшего ее Арне, вскрикнула, хрипло засмеялась… Арне вцепился в ее коричневый линялый плащ, и плащ остался у него в руках; Сэла вскрикнула, а старуха вдруг исчезла.
Порыв сильного ветра промчался над берегом, толкнул людей, а над Арне, стоявшим с плащом в руках и с разинутым ртом, вдруг взмыла черная ворона. Люди закричали, а ворона с хриплым карканьем, похожим на смех, взлетела над головами. Как во сне, с изумительной яркостью все увидели: на ее тоненькой черной лапке, плотно обхватив ее, сверкал золотой браслет в виде крошечного дракона, меньше кольца на тонкий девичий палец. Дракон Судьбы приходился впору всегда и всем, у кого окажется, даже вороне.
С криками и руганью квитты кинулись за вороной: Глюм нелепо прыгал, пытаясь ее поймать, Тюрвиг схватился за лук, который держал за спиной натянутым, наложил стрелу, но тут Сэла бросилась на него и повисла на руках. Арне метнул в ворону копье; Тюрвиг с бранью отдирал от себя Сэлу, четвертый квитт лихорадочно искал подходящий камень… Но ворона была уже далеко и скрылась где-то на склоне горы за фьордом.
Сэла сидела на земле, сжимая голову руками. Она была потрясена больше всех – она не знала, что кюна Хёрдис такое умеет! Это не искусство, называемое «хамфар», при котором колдун переселяет свой дух в тело животного или птицы, пока собственное его тело лежит в глубоком сне. Это умеют многие, среди колдунов, конечно. Но чтобы действительно изменить само тело! Нет, напрасно кто-нибудь скажет, будто знает кюну Хёрдис! Эта женщина еще будет удивлять и удивлять! Такая, видно, ее судьба.
Сэла не очень заметила, как ее поставили на ноги. Арне что-то настойчиво спрашивал у нее, даже прикасался к игольнику, висевшему у нее на цепочке под застежкой платья.
– Где у вас черный камень? Он был у нее? Или у тебя? – допрашивал Арне.
Сэла молчала. Она могла бы отрицать, что вороной от них улетела именно кюна Хёрдис, но ей никто не поверит. Она может говорить, что ничего не знает про черный камень, но опять же ей не поверят. Арне слазил в ее поясную сумочку, где носят огниво и прочие такие мелочи, потом отцепил ее игольник, открыл маленькую бронзовую крышечку, потряс его над ладонью… Пусть считает ее иголки. Едва ли они решатся более тщательно обыскивать дочь конунга… тролль знает, на что они решатся!
Квитты спорили, а Сэла вдруг бросилась бежать. От неожиданности ее не успели удержать, и она помчалась вдоль берега сама не зная куда, думая об одном – быстрее. Черный камень не должен попасть в руки Бергвида. Ни за что на свете. Она неслась, как лань от собак, неслась быстрее, чем в ту прекрасную и далекую ночь, когда уносила этот камень в первый раз. Судьба связала ее с «глазом богини Бат», и от судьбы не уйдешь. Но Сэла бежала так, точно хотела убежать от судьбы, невидимые крылья несли ее так быстро, что четверо крепких мужчин скоро остались позади.
Кто-то выскочил ей навстречу; что-то кричали те отставшие, и кто-то еще пустился за ней, кто-то мчался от Хрингова дома наперерез. Сэла отлично знала эти места, знала каждый камень на дороге, но у нее было чувство, что она несется через Иной Мир, где все чужое и где не найти защиты. Землю рядом вспахало копье, сзади брошенное ей в ноги, зазвенело о камни. Не попали. Чья-то рослая фигура выскочила спереди совсем близко, Сэла отскочила и вдруг увидела, что стоит над морем.
Она обернулась. Человек двенадцать квиттов мчались за ней, кто-то изготовился метнуть еще одно копье, один тащил веревку, другой – зачем-то большую тряпку, которую держал, будто раскинутую сеть. Арне что-то кричал и предостерегающе махал руками: боялся, как бы в азарте не повредили сестру конунга – или то, что у нее должно быть!
Сэла поспешно нагнулась, лихорадочно дернула ремешок на башмаке, но только затянула узел. Тяжело дыша, она зарычала, застонала от досады – держи она камень в руке, его можно было бы бросить в воду, и все! Она готова была вцепиться в узел зубами, но так не согнешься, чтобы достать до собственного башмака! Хоть бы нож, хоть бы что-нибудь острое – но ножа у нее не было. Мгновения шли и быстро, и медленно: медленно поддавался узел, вернее, совсем не поддавался, а те шумно топающие и сопящие квитты приближались так быстро! Они надвигались, как туча, а камень все еще оставался там, в башмаке, и Сэла ощупывала его сквозь тонкую выделанную кожу с узором из бронзовой проволоки. Тоже Торвард подарил! Лучше бы нож подарил!
До беглянки оставалось несколько шагов, Арне уже раскинул руки и предостерегающе кричал, чтобы не навалились кучей и не смяли драгоценную добычу. А девушка вдруг вскочила, глянула на них взглядом загнанной и разъяренной волчицы, с каким-то мстительным торжеством – и бросилась в воду с обрыва.
Квитты едва-едва успели остановиться над краем. Вытягивая шеи, они смотрели вниз, ожидая увидеть там девушку, но от нее не было и следа, только буруны кипели вокруг нескольких больших камней, торчавших из глубокой воды под скалой.
Глава 9
– Птицы об этом поют! – Кюна из последних сил усмехнулась. – Это мой внук?
Сэла в изумлении посмотрела на нее. Это было нечто новое в земле фьяллей – до сих пор ни один из побочных детей Торварда не удостоился чести быть внуком кюны Хёрдис.
– Не знаю! – честно ответила она. – Может, да, а может, и нет. Может быть, он внук того, кого Торвард там убил! Туальского военного вождя Ниамора!
Хёрдис усмехнулась: ей и такой оборот нравился.
– Стало быть, у него два отца, земной и небесный! – заметила кюна, и трудно было понять, смеется она или говорит серьезно. – По всем приметам, должен родиться великий герой!
Любопытно, кого кем считать, мысленно отметила Сэла. Если небесный отец – Рогатый Бог, супруг всех земных женщин в Ночь Цветов, то земной – Торвард. Но для нее все было иначе: Торвард, почти равный богам в ее глазах, мог быть только небесным отцом, вдохновляющим духом, который придает смертному почти неземные силы и способности. А Бран, так и быть, пусть считается отцом земным – создающим только тело.
– Ну, пойдем! – сказала она вслух.
«Ну, пойдем, мать!» – чуть не добавила она, но понимала, что по отношению к кюне Хёрдис это все-таки будет вольность. Поднявшись, они пошли дальше, но вдруг кто-то свистнул в десяти шагах от них, раздалось восклицание – их заметили.
Вцепившись друг в друга, они сперва замерли, потом дернулись, не зная, куда теперь бежать.
– Эй, красотки, стойте! – крикнул мужской голос. – Погодите-ка! Эй, ребята, Глюм, Арне! Скорее ко мне, я кое-что нашел!
– Держи! – раздалось над ухом Сэлы тихое шипение, и она ощутила, как в руку ей всовывают что-то маленькое, твердое, округлое, как лесной орех. – На тебя-то никто не подумает, что ты – это мать Торварда конунга! Я уже слишком запыхалась. Мне надо отдохнуть и сосредоточиться, а он мешает. Он слишком тяжелый и злой, он меня тянет к земле. А ты молодая и легконогая, ты справишься. Беги.
Кюна Хёрдис оттолкнула Сэлу, и Сэла прыгнула в сторону – прямо в объятия рослого светлобородого квитта, который немедленно схватил ее обеими руками и прижал к груди.
– Надо же! – восхищенно воскликнул он и засмеялся. – Такая красотка и сама кидается на шею! Умница, девочка, я не обижу! Ну, не видела ты здесь мать вашего конунга?
Из-за деревьев показались еще трое.
– Старуха! – Двое сразу шагнули к Хёрдис, и она оскорбленно скривилась, обиженная этим непочтительным обращением. – Ты не видела мать конунга?
– А ты не мать ли конунга? – Пленивший Сэлу бородач, крепко держа девушку за руку, вгляделся в лицо Хёрдис. – Тролль ее знает, может, напялила что похуже! Ребята, берите их! Пошли!
Он потянул за собой Сэлу, разглядывая ее на ходу.
– Хорошую рыбку поймал, Тюрвиг! – завистливо посмеивались его товарищи, ведшие Хёрдис. – Такую не часто найдешь! И смотри, как одета, наверное, знатная! Скажи-ка, девушка, твой отец какой-нибудь богатый бонд? Или даже знатный хёвдинг?
Получив множество подарков от благодарного Торварда, Сэла теперь выглядела так, что принять ее за знатную деву было нетрудно. Квитты завистливо разглядывали ее платье из тонкой синей шерсти, пояс с золотой тесьмой, золотые кольца, узорные застежки и цепочку между ними.
– Не горюйте, ребята, может, и у вас добыча не хуже! – утешал товарищей довольный Тюрвиг. – Если эта ведьма и впрямь мать конунга, то Бергвид хёвдинг вам отсыплет серебра на трех таких девчонок! Он же обещал!
Пока они рассуждали, Сэла, сделав вид, что ей надо поправить ремешок, сунула черный камешек в башмак, под верхний край, туда, откуда он не мог выпасть и где не слишком мешал при ходьбе. Все шестеро уже были на берегу, впереди виднелись стены Аскегорда и даже ясень над крышей. Не верилось, что этот дом, гнездо фьялленландских конунгов, собственный дом кюны Хёрдис в последние тридцать лет, теперь стал вражеским станом, тем самым местом, куда им обеим лучше не попадать!
Но их вели не туда, а в Лужайку, дом Торвида хёльда. Сам хозяин уплыл на Туаль с конунгом, а в доме теперь распоряжались квитты.
– Стой, погоди! – Один из квиттов, которого называли Арне, невысокий, деловитый человек лет сорока с небольшой бородкой и умным лицом, вдруг остановился и обернулся к Тюрвигу. – Эта девушка… – Он еще раз окинул Сэлу внимательным взглядом. – Йомфру, ты, случайно, не Сэла, дочь Торбранда конунга?
Сэла не собиралась отвечать на этот вопрос, но в лице ее от неожиданности что-то дрогнуло. Водворившись снова в Дымную Гору, она забыла о том, что была когда-то «дочерью Торбранда конунга». Ах, как пожалела сейчас кюна Хёрдис, что наложила на Коля заклятие молчания только насчет их с Торвардом обмена, а не насчет всей этой саги вообще!
– Это ты! – Умный Арне заметил невольную дрожь ее лица. – Ты – сестра Торварда конунга! Где его мать? Ты знаешь?
– Да это она! – Третий их товарищ настойчиво показывал на кюну Хёрдис. – Она, смотри, старая ведьма как есть! Старая троллиха, смотреть страшно! Наверное, парочка змей в рукаве!
– В рукаве! – повторил Арне, которого осенила новая мысль. – У нее должно быть золотое обручье в виде дракона! Бергвид хёвдинг обещал за него два его веса в золоте тому, кто его принесет! Посмотри, Тюрвиг…
С этими словами он шагнул к Хёрдис. Та вздрогнула и отшатнулась: изменив облик сама, она ничего не могла сделать с Драконом Судьбы, который не желал ничем притворяться и сиял под ее рваным засаленным рукавом, как солнце в тучах.
– Там! – Арне потянул руку к ее правому запястью.
Сэла вздрогнула, точно хотела броситься на помощь, но что она могла сделать?
А кюна Хёрдис отшатнулась, с неожиданной силой вывернулась из рук хватавшего ее Арне, вскрикнула, хрипло засмеялась… Арне вцепился в ее коричневый линялый плащ, и плащ остался у него в руках; Сэла вскрикнула, а старуха вдруг исчезла.
Порыв сильного ветра промчался над берегом, толкнул людей, а над Арне, стоявшим с плащом в руках и с разинутым ртом, вдруг взмыла черная ворона. Люди закричали, а ворона с хриплым карканьем, похожим на смех, взлетела над головами. Как во сне, с изумительной яркостью все увидели: на ее тоненькой черной лапке, плотно обхватив ее, сверкал золотой браслет в виде крошечного дракона, меньше кольца на тонкий девичий палец. Дракон Судьбы приходился впору всегда и всем, у кого окажется, даже вороне.
С криками и руганью квитты кинулись за вороной: Глюм нелепо прыгал, пытаясь ее поймать, Тюрвиг схватился за лук, который держал за спиной натянутым, наложил стрелу, но тут Сэла бросилась на него и повисла на руках. Арне метнул в ворону копье; Тюрвиг с бранью отдирал от себя Сэлу, четвертый квитт лихорадочно искал подходящий камень… Но ворона была уже далеко и скрылась где-то на склоне горы за фьордом.
Сэла сидела на земле, сжимая голову руками. Она была потрясена больше всех – она не знала, что кюна Хёрдис такое умеет! Это не искусство, называемое «хамфар», при котором колдун переселяет свой дух в тело животного или птицы, пока собственное его тело лежит в глубоком сне. Это умеют многие, среди колдунов, конечно. Но чтобы действительно изменить само тело! Нет, напрасно кто-нибудь скажет, будто знает кюну Хёрдис! Эта женщина еще будет удивлять и удивлять! Такая, видно, ее судьба.
Сэла не очень заметила, как ее поставили на ноги. Арне что-то настойчиво спрашивал у нее, даже прикасался к игольнику, висевшему у нее на цепочке под застежкой платья.
– Где у вас черный камень? Он был у нее? Или у тебя? – допрашивал Арне.
Сэла молчала. Она могла бы отрицать, что вороной от них улетела именно кюна Хёрдис, но ей никто не поверит. Она может говорить, что ничего не знает про черный камень, но опять же ей не поверят. Арне слазил в ее поясную сумочку, где носят огниво и прочие такие мелочи, потом отцепил ее игольник, открыл маленькую бронзовую крышечку, потряс его над ладонью… Пусть считает ее иголки. Едва ли они решатся более тщательно обыскивать дочь конунга… тролль знает, на что они решатся!
Квитты спорили, а Сэла вдруг бросилась бежать. От неожиданности ее не успели удержать, и она помчалась вдоль берега сама не зная куда, думая об одном – быстрее. Черный камень не должен попасть в руки Бергвида. Ни за что на свете. Она неслась, как лань от собак, неслась быстрее, чем в ту прекрасную и далекую ночь, когда уносила этот камень в первый раз. Судьба связала ее с «глазом богини Бат», и от судьбы не уйдешь. Но Сэла бежала так, точно хотела убежать от судьбы, невидимые крылья несли ее так быстро, что четверо крепких мужчин скоро остались позади.
Кто-то выскочил ей навстречу; что-то кричали те отставшие, и кто-то еще пустился за ней, кто-то мчался от Хрингова дома наперерез. Сэла отлично знала эти места, знала каждый камень на дороге, но у нее было чувство, что она несется через Иной Мир, где все чужое и где не найти защиты. Землю рядом вспахало копье, сзади брошенное ей в ноги, зазвенело о камни. Не попали. Чья-то рослая фигура выскочила спереди совсем близко, Сэла отскочила и вдруг увидела, что стоит над морем.
Она обернулась. Человек двенадцать квиттов мчались за ней, кто-то изготовился метнуть еще одно копье, один тащил веревку, другой – зачем-то большую тряпку, которую держал, будто раскинутую сеть. Арне что-то кричал и предостерегающе махал руками: боялся, как бы в азарте не повредили сестру конунга – или то, что у нее должно быть!
Сэла поспешно нагнулась, лихорадочно дернула ремешок на башмаке, но только затянула узел. Тяжело дыша, она зарычала, застонала от досады – держи она камень в руке, его можно было бы бросить в воду, и все! Она готова была вцепиться в узел зубами, но так не согнешься, чтобы достать до собственного башмака! Хоть бы нож, хоть бы что-нибудь острое – но ножа у нее не было. Мгновения шли и быстро, и медленно: медленно поддавался узел, вернее, совсем не поддавался, а те шумно топающие и сопящие квитты приближались так быстро! Они надвигались, как туча, а камень все еще оставался там, в башмаке, и Сэла ощупывала его сквозь тонкую выделанную кожу с узором из бронзовой проволоки. Тоже Торвард подарил! Лучше бы нож подарил!
До беглянки оставалось несколько шагов, Арне уже раскинул руки и предостерегающе кричал, чтобы не навалились кучей и не смяли драгоценную добычу. А девушка вдруг вскочила, глянула на них взглядом загнанной и разъяренной волчицы, с каким-то мстительным торжеством – и бросилась в воду с обрыва.
Квитты едва-едва успели остановиться над краем. Вытягивая шеи, они смотрели вниз, ожидая увидеть там девушку, но от нее не было и следа, только буруны кипели вокруг нескольких больших камней, торчавших из глубокой воды под скалой.
Глава 9
Корабли шли длинным неравномерным строем, по несколько в ряд. Их было так много, что даже окинуть их взглядом сразу все не удавалось: на штевнях были и фьялльские рогатые драконы, разномастные и разнопородные, и хэдмарские змеи с гладкими головами, в честь Мировой Змеи, и волки в память ее брата Фенрира. Первыми шли «Ушастый» самого Торварда и «Брокк», с головой свартальва и мухой на его лбу, корабль Роллауга конунга. Щиты длинными разноцветными рядами были развешаны по бортам, солнце играло в умбонах.
На «Ушастом» среди фьяллей плыл и Бран сын Ниамора. Уезжая с острова Туаль, Торвард взял его с собой, чтобы поручить ему вернуть Эрхине ее амулет. Сам он не знал, когда сможет возвратиться, а затягивать исполнение своего обещания не хотел. Его честь в глазах Морского Пути была восстановлена, он получил то, что ему требовалось, и теперь мог отдать Эрхине то, что требовалось ей.
По пути Торвард всего на один день задержался у Роллауга конунга, но тот предусмотрительно собрал дружины и сразу же присоединился к нему. Теперь на юг плыло целое войско на сотне кораблей, причем Роллауг взял с собой не только жену, кюну Хладгуд со всей ее свитой, но и йомфру Гроа. Видя, что Торвард отнюдь не горит любовью к фрие Эрхине и не жаждет скорее к ней вернуться, Роллауг воскресил свой прежний замысел и надеялся, что за время похода Торвард попривыкнет к этой мысли. И саму йомфру Гроа, как истинную дочь и внучку воинов, ничуть не смущало то, что ради достойного замужества ей приходится идти в военный поход.
Сам Торвард об этом пока не думал. Йомфру Гроа нравилась ему не больше и не меньше, чем всякая молодая хорошенькая девушка. На пирах она держалась с гордым холодным достоинством, которое в сочетании с белой кожей и очень светлыми, почти белыми волосами придавало ей сходство с юной Зимней Ведьмой, зато в обычной обстановке она оказывалась веселой, даже шаловливой, смешливой и любопытной. При ее происхождении и воспитании из нее вышла бы великолепная жена для любого конунга, но Торвард сейчас, после всего пережитого, никак не мог видеть в будущей жене только украшение своих пиров. И напрасно предусмотрительная кюна Хладгуд следила за тем, чтобы конунг фьяллей не оставался с ее сестрой наедине: тревога за Аскефьорд и мысли об оставленной Эрхине отбили у него охоту к новым любовным приключениям.
Было уже за полдень, гребцы в очередной раз сменились, Торвард сам сидел за веслом, а Асбьёрн Поединщик, его телохранитель и напарник, отдыхал на краю скамьи. Сзади вдруг послышалось хриплое карканье, Асбьёрн обернулся, а потом изумленно толкнул локтем Торварда:
– Э, конунг, посмотри!
Он перехватил весло, и Торвард обернулся. На штевне, прямо на крылообразном ухе дракона, сидела крупная ворона – не ворон, вещая птица Одина, а именно ворона. А на лапе у нее…
Торвард поднялся на ноги и шагнул к штевню: ему хотелось протереть глаза. На лапе птицы сияло под лучами полуденного солнца золотое кольцо, выкованное в виде дракона – точь-в-точь Дракон Судьбы, который Торвард с детства привык видеть на руке у матери и ни с чем не смог бы спутать.
Ворона соскочила со штевня, села на днище и… обернулась клубом плотного серого дыма! Изумленно вскрикнули люди, привлеченные появлением птицы, а из дыма вдруг показалась… кюна Хёрдис, сидевшая на досках с отчасти утомленным, отчасти горделивым видом. По лицу ее скользнула странная, чуждая, серая тень, делавшая ее похожей на призрак, – последняя тень иного мира, и вот это опять была кюна Хёрдис, такая, какой ее все знали – и какую никак не ждали обнаружить на корабле посреди моря!
И сам Торвард, и все, кто это видел, застыли и едва смели вздохнуть. Весла пришли в расстройство, корабль замедлил ход. С «Рассекающего», шедшего следом, закричали. А кюна Хёрдис обвела лица укоряющим взором и утомленно вздохнула:
– Ну, вы так и будете глазеть на усталую старую женщину, болваны вы неотесанные? Хотя бы мой собственный родной сын поможет подняться своей бедной матери?
Торвард бросился к ней и схватил за руки: он жаждал не столько помочь ей, сколько убедиться, что это не видение. Нет, это в самом деле была она, кюна Хёрдис, живая и настоящая. И на правой ее руке сияло золотом обручье Дракон Судьбы, снова ставшее привычного размера.
– Госпожа моя! – воскликнул Торвард, все еще держа ее за руки, и ничего больше он не мог придумать. Он тоже никогда не видел, чтобы его мать превращалась в птицу или животное, и понятия не имел, что она это умеет.
– Да, конунг, сын мой, это я! – Кюна кивнула с отчасти небрежным, отчасти самодовольным видом. – Скажу тебе, в мои годы превращаться в птицу и лететь без отдыха день и ночь не так-то легко. Потруднее, чем отводить глаза, скажем, менять облик себе и другим… Это ведь только видимость, а вот чтобы превратиться в птицу, надо основательно себя переделать – это потруднее! Я уже не так молода, чтобы вертеть хвостом!
– Но что случилось? – Торвард наконец опомнился. – Неужели ты так жаждала меня встретить, матушка, что взяла на себя такой труд? Или… или в Аскефьорде уже враги?
Тот же тревожный вопрос был написан на всех лицах, обращенных к ней, и кюна Хёрдис опечаленно кивнула:
– Ты прав, конунг, сын мой! В твоем доме со вчерашнего утра распоряжается Бергвид Черная Шкура, этот подлый раб и сын рабыни! Он напал на нас ночью, как последний подлец. Мужчины Аскефьорда показали себя истинными воинами, не исключая и сыновей моей сестры Ингвильды. Но Рагнар, твой воспитатель, пал в бою и теперь уже у Одина.
– Весь Аскефьорд захвачен?
Не дожидаясь ответа, Торвард гневно ударил кулаком по борту и выругался, несмотря на присутствие матери, – он не мог вынести такого бесчестья второй раз за один год! Стоит ему покинуть Аскефьорд, как кто-нибудь является его грабить! Почему никто не хочет это сделать, когда он дома?
– Нет, насколько я понимаю, дальше Аскегорда к вершине они не прошли. Хоть там был и конунг тиммеров с большим войском, Эрнольв Одноглазый встретил их на воде и не пустил дальше.
– Он жив?
– Насколько я знаю, да. Вот кое-кто другой…
Кюна прикусила язык, не зная, стоит ли об этом говорить сейчас. Она очень любила привлекать к себе всеобщее внимание, но сейчас даже ее слегка покалывало нечто похожее на угрызения совести: ей было немного стыдно наслаждаться за счет чужого горя. И если бы чужого – а то ведь родного сына!
Торвард поднял на нее тяжелый вопросительный взгляд.
– Говори, госпожа моя, – негромко, но твердо попросил он. – Лучше мне знать заранее, кого я больше не увижу. Кто-то кроме Рагнара? Гранкель? Сыновья Хродмара?
– Об этих ничего не могу сказать. Но мы с тобой потеряли одного – или даже сказать, двоих!
– Не томи.
– Это женщина. Боюсь, именно сейчас именно эту женщину ты стал бы жалеть больше всех прочих… кроме меня, конечно.
Торвард в молчаливом ужасе взял ее за плечи. Ему пришла в голову одна-единственная мысль – о Сэле. Та, которая сейчас была особенно близка ему, та, которая была одна – и одновременно двое…
– Да, конунг, сын мой, это она! – Кюна грустно кивнула, и на этот раз ее грусть была почти искренней. Она не умела горевать, но сейчас от души жалела о той боли, которую предстоит пережить ее сыну. – Сэла из Дымной Горы. Она погибла как истинный воин.
Торвард смотрел на нее, не в силах задать ни единого вопроса.
– И она… она утопила «глаз богини Бат»! – добавила кюна Хёрдис. – Из-за него-то все и вышло. Он был у нее, и она бросилась с ним в воду, чтобы он не попал в руки Бергвиду.
Торвард отвернулся, оперся о борт и стал смотреть в волны. От острой резкой боли в груди ему было трудно дышать. Где-то за спиной его стояли рядом Аринлейв и Сёльви, сейчас скорее изумленные и недоверчивые, чем опечаленные, и по напряженной спине конунга они видели, что ему так же трудно принять гибель Сэлы, как и им.
Чуть больше полугода прошло с тех пор, как он возвращался с Зеленых островов, еще ничего не зная о больших переменах в своей судьбе. Тогда она встретила его в море, светловолосая душа Аскефьорда, и как рад он был ее увидеть! Она была как первый солнечный луч, первый привет родного дома после разлуки, и Аскефьорд не мог выбрать для этого никого приятнее! Она принесла к его ногам отвагу воина, преданность сестры и страсть возлюбленной, не желая иной награды, кроме свободы дарить ему все это. Она сохранила свою свободу до конца – она сама выбрала час своей смерти, как величайшие из героев древности. Как она сумела сделать все это, стать героиней сказания, оставаясь просто Сэлой из Дымной Горы?
Боль поворачивалась в его груди, как клинок, и теснила дыхание. Сэла сражалась за него и с ним от начала до конца – и вот она погибла, а он в это время был далеко и ничем не помог ей, той, которая столько раз помогала ему… Ценой своей жизни она спасла от вражеских рук черный камень, которым он и его мать не сумели распорядиться лучше… Зачем он послушал кюну Хёрдис и не взял его с собой на Туаль!
– Не может быть! – сказала позади Дер Грейне.
Она подошла от своего шатра на корме, и ее меньше всех удивило внезапное появление на корабле незнакомой женщины – от матери Торварда конунга она ждала чего-то подобного.
– Не может быть! – убежденно повторила лунная дева, придерживаясь за канат. – Ведь я видела во сне, конунг, что Сэла во время свадьбы положит мне молот на колени и будет приветствовать меня в доме! А этого еще не было! Значит, она жива и мы еще увидим ее!
– Сомневаюсь! – Кюна Хёрдис холодным взглядом окинула девицу, которая смеет опровергать ее слова. – Она упала на глубоком месте и даже не задержалась на поверхности. Она сразу ушла на дно, а там глубины… э… возле двора Хринга Бочки, на мысу, где мелкие елочки, какая там глубина?
– Под самым берегом – локтей девять-десять, – безотчетно ответил Торвард, даже во сне помнивший наизусть все глубины Аскефьорда.
– Ну вот! – Кюна Хёрдис, казалось, была удовлетворена этим ответом. – Так что внуку моему, как ни жаль, придется появиться на свет в палатах Эгира и Ран!
Все молчали, а Торвард, так же молча, отвернулся от воды, сел на скамью и яростно ухватился за весло. Что бы там ни было – его путь лежал в Аскефьорд.
Пока Торвард конунг оставался в Аблах-Бреге, фрия Эрхина томилась, тяготилась его присутствием и жаждала так или иначе от него избавиться. Она почти обрадовалась вестям о нападении на побережье эриннов или уладов, которые заставили его покинуть Холм Яблонь, и даже где-то в глубине души понадеялась на его героическую гибель. Пусть получить амулет после этого будет гораздо труднее – но он исчезнет, тот, кто впервые за семь веков посмел навязать свою волю фрие острова Туаль.
А он внезапно уехал сам, и этот отъезд, опять-таки предпринятый по его, а не ее желанию, возмутил Эрхину. Что бы он там ни рассказывал про какого-то беглого раба, который вздумал угрожать Фьялленланду, фрия не считала эту причину уважительной.
– Ведь ты взял на себя звание военного вождя острова Туаль, а безопасность священного острова Богини гораздо важнее, чем какой-то там Аскефьорд! – убеждала она его, когда впервые услышала об этом. – Ведь ты же оставил там вместо себя какого-то одноглазого родича, и этого вполне достаточно!
– Как это – достаточно? – Торвард смотрел на нее в изумлении. – Ничего себе! Ты вон на собственную сестру не захотела оставить остров, когда отказалась ехать со мной, а она могла бы быть фрией ничуть не хуже тебя. А как же я могу бросить Фьялленланд, у него ведь нет другого конунга!
– Но это же совсем другое дело! – Для Эрхины Фьялленланд был всего лишь словом, а Туаль – вершиной мира. – Ты добился звания моего мужа и военного вождя острова Туаль! Ты сам этого хотел, я не тащила тебя сюда силой! И я не ждала, когда соглашалась на это, что ты будешь прыгать туда-сюда через море, как блоха!
– Блохи не прыгают через море! – Торвард усмехнулся. – Я и не прыгал бы, если бы ты согласилась просто поехать со мной туда. Как все жены едут со своими мужьями и не оглядываются назад!
– Мне там нечего делать, мой дом здесь! Я объясняла тебе это тысячу раз, пора бы уже понять! Но тебе нравится меня мучить!
– Да ничего такого мне не нравится! Ну, оставайся. Я ведь тебя не тащу с собой.
– Но ты стал военным вождем острова Туаль! Это значит, что ты должен остаться здесь навсегда! Даже если Богиня дарует нам мир и безопасность, твое место здесь, в Покое Силы! А если опять нагрянут эринны?
– Значит, им придется столкнуться с доблестью туалов! Я ваших с собой не зову, Покой Силы и без меня не опустеет.
– Но как туалы будут сражаться без военного вождя?
– У вас достаточно храбрых мужей, достойных этой должности. И я не возражаю, если один из них пока займет мое место.
Перед такой наглостью фрия Эрхина просто онемела. Век за веком военный вождь острова Туаль менялся только по одной причине: по причине смерти. Иной раз его убивал враг, иной раз – другой искатель почетного звания, но никогда еще ни один человек не оставлял его по доброй воле. Просто потому, что у него якобы нашлись дела в другом месте!
– Ты не умеешь ценить даже то, что сам завоевал! – в сердцах воскликнула она. – Ты готов бросить под ноги драгоценное ожерелье!
– Может быть! – Торвард подавил вздох. Совесть его не была вполне спокойна, и в словах Эрхины на сей раз содержалось больше правды, чем ему бы хотелось. – Раньше я слишком стремился к тому, что того не стоило, – видно, мне суждено метаться между крайностями.
Эрхина промолчала: в ненужной ныне драгоценности, которой он раньше добивался, она увидела себя. Но он обещал сразу, как только вернется в Аскефьорд, послать сюда «глаз богини Бат», и потому ей приходилось сдерживать свои чувства. Пока еще она была в его руках. Но стоит только ей получить свое сокровище назад! Тогда он узнает, какой силе бросил вызов!
Собрался он быстро, за несколько дней, но перед отъездом, похоже, еще успел закрутить какие-то шашни с Рифеддой. Эрхина ни в чем не могла их уличить, но в последние пару дней Торвард как-то подозрительно переглядывался с этой хитрой дрянью. О Богиня! Уж не с ним ли она так веселилась где-то в дальнем конце рощи на недавнем Празднике Высокого Солнца, после чего пришла взлохмаченная и слишком румяная, с зелеными пятнами от травы на подоле! Тогда Эрхине не пришло в голову, что ее собственный супруг может гулять с другими у нее под носом, но теперь, когда подозрение возникло, ей хотелось своими руками удавить их обоих. Она хотела иной раз, но не смела спросить его прямо: ведь у него хватит наглости сказать «да»! А у нее не хватит самообладания перенести такое унижение! Никогда еще фрия острова Туаль не делила своего супруга с любовницами, и лучше уж ей не знать, если ей, единственной, выпало такое! Хорошо хоть, что Дер Грейне со всем приданым он забирает с собой, и Эрхина надеялась, что ненавистная соперница никогда больше не ступит на землю острова Туаль.
На «Ушастом» среди фьяллей плыл и Бран сын Ниамора. Уезжая с острова Туаль, Торвард взял его с собой, чтобы поручить ему вернуть Эрхине ее амулет. Сам он не знал, когда сможет возвратиться, а затягивать исполнение своего обещания не хотел. Его честь в глазах Морского Пути была восстановлена, он получил то, что ему требовалось, и теперь мог отдать Эрхине то, что требовалось ей.
По пути Торвард всего на один день задержался у Роллауга конунга, но тот предусмотрительно собрал дружины и сразу же присоединился к нему. Теперь на юг плыло целое войско на сотне кораблей, причем Роллауг взял с собой не только жену, кюну Хладгуд со всей ее свитой, но и йомфру Гроа. Видя, что Торвард отнюдь не горит любовью к фрие Эрхине и не жаждет скорее к ней вернуться, Роллауг воскресил свой прежний замысел и надеялся, что за время похода Торвард попривыкнет к этой мысли. И саму йомфру Гроа, как истинную дочь и внучку воинов, ничуть не смущало то, что ради достойного замужества ей приходится идти в военный поход.
Сам Торвард об этом пока не думал. Йомфру Гроа нравилась ему не больше и не меньше, чем всякая молодая хорошенькая девушка. На пирах она держалась с гордым холодным достоинством, которое в сочетании с белой кожей и очень светлыми, почти белыми волосами придавало ей сходство с юной Зимней Ведьмой, зато в обычной обстановке она оказывалась веселой, даже шаловливой, смешливой и любопытной. При ее происхождении и воспитании из нее вышла бы великолепная жена для любого конунга, но Торвард сейчас, после всего пережитого, никак не мог видеть в будущей жене только украшение своих пиров. И напрасно предусмотрительная кюна Хладгуд следила за тем, чтобы конунг фьяллей не оставался с ее сестрой наедине: тревога за Аскефьорд и мысли об оставленной Эрхине отбили у него охоту к новым любовным приключениям.
Было уже за полдень, гребцы в очередной раз сменились, Торвард сам сидел за веслом, а Асбьёрн Поединщик, его телохранитель и напарник, отдыхал на краю скамьи. Сзади вдруг послышалось хриплое карканье, Асбьёрн обернулся, а потом изумленно толкнул локтем Торварда:
– Э, конунг, посмотри!
Он перехватил весло, и Торвард обернулся. На штевне, прямо на крылообразном ухе дракона, сидела крупная ворона – не ворон, вещая птица Одина, а именно ворона. А на лапе у нее…
Торвард поднялся на ноги и шагнул к штевню: ему хотелось протереть глаза. На лапе птицы сияло под лучами полуденного солнца золотое кольцо, выкованное в виде дракона – точь-в-точь Дракон Судьбы, который Торвард с детства привык видеть на руке у матери и ни с чем не смог бы спутать.
Ворона соскочила со штевня, села на днище и… обернулась клубом плотного серого дыма! Изумленно вскрикнули люди, привлеченные появлением птицы, а из дыма вдруг показалась… кюна Хёрдис, сидевшая на досках с отчасти утомленным, отчасти горделивым видом. По лицу ее скользнула странная, чуждая, серая тень, делавшая ее похожей на призрак, – последняя тень иного мира, и вот это опять была кюна Хёрдис, такая, какой ее все знали – и какую никак не ждали обнаружить на корабле посреди моря!
И сам Торвард, и все, кто это видел, застыли и едва смели вздохнуть. Весла пришли в расстройство, корабль замедлил ход. С «Рассекающего», шедшего следом, закричали. А кюна Хёрдис обвела лица укоряющим взором и утомленно вздохнула:
– Ну, вы так и будете глазеть на усталую старую женщину, болваны вы неотесанные? Хотя бы мой собственный родной сын поможет подняться своей бедной матери?
Торвард бросился к ней и схватил за руки: он жаждал не столько помочь ей, сколько убедиться, что это не видение. Нет, это в самом деле была она, кюна Хёрдис, живая и настоящая. И на правой ее руке сияло золотом обручье Дракон Судьбы, снова ставшее привычного размера.
– Госпожа моя! – воскликнул Торвард, все еще держа ее за руки, и ничего больше он не мог придумать. Он тоже никогда не видел, чтобы его мать превращалась в птицу или животное, и понятия не имел, что она это умеет.
– Да, конунг, сын мой, это я! – Кюна кивнула с отчасти небрежным, отчасти самодовольным видом. – Скажу тебе, в мои годы превращаться в птицу и лететь без отдыха день и ночь не так-то легко. Потруднее, чем отводить глаза, скажем, менять облик себе и другим… Это ведь только видимость, а вот чтобы превратиться в птицу, надо основательно себя переделать – это потруднее! Я уже не так молода, чтобы вертеть хвостом!
– Но что случилось? – Торвард наконец опомнился. – Неужели ты так жаждала меня встретить, матушка, что взяла на себя такой труд? Или… или в Аскефьорде уже враги?
Тот же тревожный вопрос был написан на всех лицах, обращенных к ней, и кюна Хёрдис опечаленно кивнула:
– Ты прав, конунг, сын мой! В твоем доме со вчерашнего утра распоряжается Бергвид Черная Шкура, этот подлый раб и сын рабыни! Он напал на нас ночью, как последний подлец. Мужчины Аскефьорда показали себя истинными воинами, не исключая и сыновей моей сестры Ингвильды. Но Рагнар, твой воспитатель, пал в бою и теперь уже у Одина.
– Весь Аскефьорд захвачен?
Не дожидаясь ответа, Торвард гневно ударил кулаком по борту и выругался, несмотря на присутствие матери, – он не мог вынести такого бесчестья второй раз за один год! Стоит ему покинуть Аскефьорд, как кто-нибудь является его грабить! Почему никто не хочет это сделать, когда он дома?
– Нет, насколько я понимаю, дальше Аскегорда к вершине они не прошли. Хоть там был и конунг тиммеров с большим войском, Эрнольв Одноглазый встретил их на воде и не пустил дальше.
– Он жив?
– Насколько я знаю, да. Вот кое-кто другой…
Кюна прикусила язык, не зная, стоит ли об этом говорить сейчас. Она очень любила привлекать к себе всеобщее внимание, но сейчас даже ее слегка покалывало нечто похожее на угрызения совести: ей было немного стыдно наслаждаться за счет чужого горя. И если бы чужого – а то ведь родного сына!
Торвард поднял на нее тяжелый вопросительный взгляд.
– Говори, госпожа моя, – негромко, но твердо попросил он. – Лучше мне знать заранее, кого я больше не увижу. Кто-то кроме Рагнара? Гранкель? Сыновья Хродмара?
– Об этих ничего не могу сказать. Но мы с тобой потеряли одного – или даже сказать, двоих!
– Не томи.
– Это женщина. Боюсь, именно сейчас именно эту женщину ты стал бы жалеть больше всех прочих… кроме меня, конечно.
Торвард в молчаливом ужасе взял ее за плечи. Ему пришла в голову одна-единственная мысль – о Сэле. Та, которая сейчас была особенно близка ему, та, которая была одна – и одновременно двое…
– Да, конунг, сын мой, это она! – Кюна грустно кивнула, и на этот раз ее грусть была почти искренней. Она не умела горевать, но сейчас от души жалела о той боли, которую предстоит пережить ее сыну. – Сэла из Дымной Горы. Она погибла как истинный воин.
Торвард смотрел на нее, не в силах задать ни единого вопроса.
– И она… она утопила «глаз богини Бат»! – добавила кюна Хёрдис. – Из-за него-то все и вышло. Он был у нее, и она бросилась с ним в воду, чтобы он не попал в руки Бергвиду.
Торвард отвернулся, оперся о борт и стал смотреть в волны. От острой резкой боли в груди ему было трудно дышать. Где-то за спиной его стояли рядом Аринлейв и Сёльви, сейчас скорее изумленные и недоверчивые, чем опечаленные, и по напряженной спине конунга они видели, что ему так же трудно принять гибель Сэлы, как и им.
Чуть больше полугода прошло с тех пор, как он возвращался с Зеленых островов, еще ничего не зная о больших переменах в своей судьбе. Тогда она встретила его в море, светловолосая душа Аскефьорда, и как рад он был ее увидеть! Она была как первый солнечный луч, первый привет родного дома после разлуки, и Аскефьорд не мог выбрать для этого никого приятнее! Она принесла к его ногам отвагу воина, преданность сестры и страсть возлюбленной, не желая иной награды, кроме свободы дарить ему все это. Она сохранила свою свободу до конца – она сама выбрала час своей смерти, как величайшие из героев древности. Как она сумела сделать все это, стать героиней сказания, оставаясь просто Сэлой из Дымной Горы?
Боль поворачивалась в его груди, как клинок, и теснила дыхание. Сэла сражалась за него и с ним от начала до конца – и вот она погибла, а он в это время был далеко и ничем не помог ей, той, которая столько раз помогала ему… Ценой своей жизни она спасла от вражеских рук черный камень, которым он и его мать не сумели распорядиться лучше… Зачем он послушал кюну Хёрдис и не взял его с собой на Туаль!
– Не может быть! – сказала позади Дер Грейне.
Она подошла от своего шатра на корме, и ее меньше всех удивило внезапное появление на корабле незнакомой женщины – от матери Торварда конунга она ждала чего-то подобного.
– Не может быть! – убежденно повторила лунная дева, придерживаясь за канат. – Ведь я видела во сне, конунг, что Сэла во время свадьбы положит мне молот на колени и будет приветствовать меня в доме! А этого еще не было! Значит, она жива и мы еще увидим ее!
– Сомневаюсь! – Кюна Хёрдис холодным взглядом окинула девицу, которая смеет опровергать ее слова. – Она упала на глубоком месте и даже не задержалась на поверхности. Она сразу ушла на дно, а там глубины… э… возле двора Хринга Бочки, на мысу, где мелкие елочки, какая там глубина?
– Под самым берегом – локтей девять-десять, – безотчетно ответил Торвард, даже во сне помнивший наизусть все глубины Аскефьорда.
– Ну вот! – Кюна Хёрдис, казалось, была удовлетворена этим ответом. – Так что внуку моему, как ни жаль, придется появиться на свет в палатах Эгира и Ран!
Все молчали, а Торвард, так же молча, отвернулся от воды, сел на скамью и яростно ухватился за весло. Что бы там ни было – его путь лежал в Аскефьорд.
Пока Торвард конунг оставался в Аблах-Бреге, фрия Эрхина томилась, тяготилась его присутствием и жаждала так или иначе от него избавиться. Она почти обрадовалась вестям о нападении на побережье эриннов или уладов, которые заставили его покинуть Холм Яблонь, и даже где-то в глубине души понадеялась на его героическую гибель. Пусть получить амулет после этого будет гораздо труднее – но он исчезнет, тот, кто впервые за семь веков посмел навязать свою волю фрие острова Туаль.
А он внезапно уехал сам, и этот отъезд, опять-таки предпринятый по его, а не ее желанию, возмутил Эрхину. Что бы он там ни рассказывал про какого-то беглого раба, который вздумал угрожать Фьялленланду, фрия не считала эту причину уважительной.
– Ведь ты взял на себя звание военного вождя острова Туаль, а безопасность священного острова Богини гораздо важнее, чем какой-то там Аскефьорд! – убеждала она его, когда впервые услышала об этом. – Ведь ты же оставил там вместо себя какого-то одноглазого родича, и этого вполне достаточно!
– Как это – достаточно? – Торвард смотрел на нее в изумлении. – Ничего себе! Ты вон на собственную сестру не захотела оставить остров, когда отказалась ехать со мной, а она могла бы быть фрией ничуть не хуже тебя. А как же я могу бросить Фьялленланд, у него ведь нет другого конунга!
– Но это же совсем другое дело! – Для Эрхины Фьялленланд был всего лишь словом, а Туаль – вершиной мира. – Ты добился звания моего мужа и военного вождя острова Туаль! Ты сам этого хотел, я не тащила тебя сюда силой! И я не ждала, когда соглашалась на это, что ты будешь прыгать туда-сюда через море, как блоха!
– Блохи не прыгают через море! – Торвард усмехнулся. – Я и не прыгал бы, если бы ты согласилась просто поехать со мной туда. Как все жены едут со своими мужьями и не оглядываются назад!
– Мне там нечего делать, мой дом здесь! Я объясняла тебе это тысячу раз, пора бы уже понять! Но тебе нравится меня мучить!
– Да ничего такого мне не нравится! Ну, оставайся. Я ведь тебя не тащу с собой.
– Но ты стал военным вождем острова Туаль! Это значит, что ты должен остаться здесь навсегда! Даже если Богиня дарует нам мир и безопасность, твое место здесь, в Покое Силы! А если опять нагрянут эринны?
– Значит, им придется столкнуться с доблестью туалов! Я ваших с собой не зову, Покой Силы и без меня не опустеет.
– Но как туалы будут сражаться без военного вождя?
– У вас достаточно храбрых мужей, достойных этой должности. И я не возражаю, если один из них пока займет мое место.
Перед такой наглостью фрия Эрхина просто онемела. Век за веком военный вождь острова Туаль менялся только по одной причине: по причине смерти. Иной раз его убивал враг, иной раз – другой искатель почетного звания, но никогда еще ни один человек не оставлял его по доброй воле. Просто потому, что у него якобы нашлись дела в другом месте!
– Ты не умеешь ценить даже то, что сам завоевал! – в сердцах воскликнула она. – Ты готов бросить под ноги драгоценное ожерелье!
– Может быть! – Торвард подавил вздох. Совесть его не была вполне спокойна, и в словах Эрхины на сей раз содержалось больше правды, чем ему бы хотелось. – Раньше я слишком стремился к тому, что того не стоило, – видно, мне суждено метаться между крайностями.
Эрхина промолчала: в ненужной ныне драгоценности, которой он раньше добивался, она увидела себя. Но он обещал сразу, как только вернется в Аскефьорд, послать сюда «глаз богини Бат», и потому ей приходилось сдерживать свои чувства. Пока еще она была в его руках. Но стоит только ей получить свое сокровище назад! Тогда он узнает, какой силе бросил вызов!
Собрался он быстро, за несколько дней, но перед отъездом, похоже, еще успел закрутить какие-то шашни с Рифеддой. Эрхина ни в чем не могла их уличить, но в последние пару дней Торвард как-то подозрительно переглядывался с этой хитрой дрянью. О Богиня! Уж не с ним ли она так веселилась где-то в дальнем конце рощи на недавнем Празднике Высокого Солнца, после чего пришла взлохмаченная и слишком румяная, с зелеными пятнами от травы на подоле! Тогда Эрхине не пришло в голову, что ее собственный супруг может гулять с другими у нее под носом, но теперь, когда подозрение возникло, ей хотелось своими руками удавить их обоих. Она хотела иной раз, но не смела спросить его прямо: ведь у него хватит наглости сказать «да»! А у нее не хватит самообладания перенести такое унижение! Никогда еще фрия острова Туаль не делила своего супруга с любовницами, и лучше уж ей не знать, если ей, единственной, выпало такое! Хорошо хоть, что Дер Грейне со всем приданым он забирает с собой, и Эрхина надеялась, что ненавистная соперница никогда больше не ступит на землю острова Туаль.