Дырин Евгений. Дело, которому служишь

   Полбин вдруг остановился.
   - Ну как? - спросил Нибахов. - Будем акт оформлять?
   - Погодите с актом. Вы мне сказали, что машины полностью укомплектованы? В голосе командира Воронин уловил знакомые угрожающие нотки.
   - Это так и есть, - ответил представитель завода. - Разве чего-нибудь нехватает?
   - Где тормозные решетки? - гневно спросил Полбин. - Чем прикажете тормозить на пикировании? Палкой, как на ледяной горке?
   - Ах, вот что! - облегченно проговорил Нибахов. - Я вам объясню. Машины отправляли в срочном порядке, решеток в сборочном цехе не оказалось. Решили отправить так.
   - Кто решил?
   - Ну, была санкция соответствующих руководителей завода. По моему докладу.
   Полбин нетерпеливо ткнул носком сапога комок снега.
   - Что же вы докладывали, товарищ инженер-майор?
   Нибахов помолчал. Потом заговорил, глядя бесцветными глазами поверх головы Полбина куда-то вдаль, прислушиваясь к своим словам:
   - Видите ли, я считаю, что эти решетки вам не так уж необходимы. Самолет рассчитан на пикирование, но в массовом порядке еще не освоен...
   - А кто же его будет осваивать? - перебил Полбин.
   - Я исходил из убеждения, - невозмутимо продолжал Нибахов, - что вы будете в основном применять сбрасывание с горизонтального полета. Я думаю, сейчас, на войне, когда так дорого время, трудно экспериментировать, да еще в полукустарных условиях. "Петляков" и без того достаточно сложен в эксплуатации.
   "Так, так. Учи нас дорожить временем, - со злостью думал Полбин, глядя в лицо Нибахову. - Вишь ты, полукустарные условия... Отвели целую войсковую часть в тыл, дали отличный аэродром, квартиры, а он - "трудно экспериментировать". В белых перчатках, чтоли, на пикирование летать? Создавать каждый раз комиссию из десяти человек? "Сложен в эксплуатации"! Пашкин не более грамотен, чем ты, инженер, а через месяц он всю машину до последней заклепки знать будет."
   Полбин вдруг вспомнил, на кого походил Нибахов своей манерой говорить. Это был Рубин, начальник УЛО летной школы... Такая же убежденность в неотразимости своих доводов и такое же непонимание того, что на месте топтаться нельзя...
   Он готов был уже наговорить Нибахову резкостей, обвинить его в срыве боевой подготовки летчиков, но подумал, что перед ним просто заблуждающийся человек, привыкший говорить то, что говорят все, кто его окружает. Значит, дело серьезное... И он сказал:
   - Вы, инженер-майор, оказывается, Краткого курса не знаете...
   - Почему? - опешил Нибахов.
   - Не знаете четвертой главы. А в ней говорится о неодолимой силе нового!
   Нибахов открыл рот, чтобы ответить, однако промолчал. Воронин, ожидавший, что разговор примет более бурный характер ("Ну, сейчас командир сделает из него лепешку", - думал он, слушая разглагольствования Нибахова), сказал:
   - Собственно говоря, дело поправимое. Самолет товарища Нибахова здесь. Надо слетать на завод и доставить решетки.
   - А кто мне лишний рейс санкционирует? - встрепенулся Нибахов.
   - Я договорюсь с командованием, - ответил Полбин. - А на завод, Воронин, полетите вы.
   В тот же день Полбин был в Москве, в штабе Военно-Воздушных Сил. Полковник, начальник одного из управлений, сказал ему, что Пе-2 действительно пока еще применяется чаще всего для бомбометания с горизонтального полета и поэтому на заводе не особенно следят за тем, чтобы все машины были оборудованы приспособлениями для пикирования. Полбин язвительно заметил: "Пока еще? А когда же пикировать будем? После войны?" Полковник ответил спокойно: "Вам все карты в руки. Осваивайте пикирование. В следующих партиях ни одной машины без тормозных решеток не будет".
   Покончив с делами, Полбин прошелся по Москве. На улицах было людно и шумно. На стенах домов часто попадались стрелки с надписью "бомбоубежище", по мостовым, возвышаясь над толпами пешеходов и потоком автомашин, проплывали серебристо-голубые аэростаты заграждения, транспортируемые на грузовиках с прицепами. Но никто с тревогой не поглядывал на безоблачное небо, люди, спокойно разговаривая, шли по своим делам или стояли в очередях у троллейбусов. Нигде не было видно разрушений, следов бомбардировки.
   "Да, это вам не Лондон и не Париж, - подумал Полбин, вспомнив хвастливые слова одного пленного фашистского летчика, сказавшего, что "Юнкерсы" не оставят от Москвы камня на камне. - Пусть фашисты бахвалятся своей доктриной Дуэ, ничего у них не вышло и не выйдет."
   Ему вспомнились также слова полковника из ВВС: "Москва - единственная европейская столица, которая имела действительно надежную, непроницаемую защиту с воздуха."
   "Есть и наша маленькая доля в этом деле", - подумал Полбин, решив, что по возвращении на аэродром нужно будет непременно собрать летчиков и рассказать им о впечатлениях, которые оставила у него военная Москва.
   Перед тем как ехать на аэродром, где его ждал У-2, Полбин позвонил в Покровское-Стрешнево.
   Ответила Галина. Она сказала, что Федор на фронте, командует группой легких ночных бомбардировщиков. Где именно, она не знает, но во всяком случае далеко от Москвы, может быть под Воронежем. Сама она работает на оборонном предприятии. С женской непосредственностью она сообщила, что Саша давно перестал носить очки и готовится в танкисты. Почему в танкисты, она не знает... "Очень, очень жаль, что вы не можете заехать, Иван Семеныч, - сказала она. - В следующий раз, как только попадете в Москву, непременно загляните, слышите - непременно!" Полбин неуверенно пообещал, сказав, что не знает, когда будет этот следующий раз.
   На свой аэродром он вернулся во второй половине дня. Заходя на посадку, прежде всего бросил взгляд в тот угол, где утром стоял пузатый транспортный самолет со множеством окошечек вдоль фюзеляжа. На нем привозили (запасные части к "Петляковым", он же должен был доставить с завода тормозные решетки. Самолет стоял яа месте.
   "Молодец Воронин, уже обернулся, - подумал Полбин. - Что ж, если все карты нам в руки, возьмемся за дело. Проиграть с такими козырями нельзя."
   Он ощущал большой душевный подъем. В нем пробудился азарт летчика-инструктора, для которого главными были две вещи: во-первых, обучить полетам на новой машине всех до единого, не допустить никаких "отчислений" по неспособности; во-вторых, обучить в самые сжатые сроки, сократив даже сроки, официально установленные в приказе командования. Такие задачи он ставил перед собой и раньше, в бытность инструктором летной школы. Тогда его, кроме всего прочего, подхлестывало чувство соревнования, желание опередить товарищей-инструкторов и показать "высокий класс работы". Теперь он понимал, что на него возложено дело государственной важности: шли ожесточенные бои с фашизмом, фронту нужны были летчики. Каждый выигранный день и даже час приобретал значение исключительное.
   Однако не сразу все пошло удачно. К вечеру начал падать снег. Он валил непрерывно, густыми огромными хлопьями. Задолго до наступления темноты машины, двигавшиеся по аэродрому, зажгли фары и ездили на малой скорости, поминутно сигналя. Барометр падал.
   Глава XVIII
   Там, где сейчас спокойно текут воды Волго-Донского канала и чайки оглашают небо над степью резкими криками, летом 1942 года шли жестокие, небывалые по своему напряжению, кровопролитные бои.
   Позорно провалившись с планом захвата Москвы фронтальным ударом на центральном направлении, гитлеровское командование решило прорваться к Волге, перерезать коммуникации, связывающие центр страны с Кавказом, затем развить наступление на север и выйти в тыл советской столице. Сосредоточив на юге огромное количество войск, немцы нацелили свои главные силы на Сталинград. По их плану он должен был пасть двадцать пятого июля.
   К середине июля немецким войскам удалось прорвать оборону наших войск. Они двинули в прорыв мощную группировку, состоявшую из двух танковых армий, и вышли в излучину Дона. Заняв Миллерово и Кантемировку на железной дороге Москва-Ростов они образовали ворота, в которые хлынули фашистские танки. По пыльным проселкам, по желтым полям дозревающих хлебов немцы тянулись на восток, к степной станице Боковская, к лежащему от нее строго на юг городу Морозовский, что на железнодорожной ветке Лихая-Сталинград. Неправильный прямоугольник, образованный четырьмя пунктами: Миллерово-Кантемировка, Боковская-Морозовокий, на советских стратегических картах был заштрихован синим цветом. Над районом Сталинграда и Волгой нависла грозная опасность.
   Предвидя развитие событий, советское Верховное Главнокомандование немедленно приняло меры. В район Сталинграда были введены свежие силы, между Доном и Волгой возникли оборонительные рубежи.
   Тринадцатого июля был образован Сталинградский фронт. В излучине Дона началось генеральное сражение второго года Великой Отечественной войны.
   Лучшие силы советских войск стягивались для отражения яростного натиска фашистов.
   Пятнадцатое июля было для Полбина памятной датой. Исполнился год с того дня, как его скоростные бомбардировщики приземлились на подмосковном аэродроме, став боевой частью действующей армии, влившись в отряд защитников столицы. Теперь они должны были вместе с другими войсками отстоять Сталинград.
   В этот день Полбин с утра совершил три вылета, каждый раз во главе девятки "Петляковых". Четвертый вылет намечался на "после обеда": летчики ели рисовый суп из котелков, принесенных техниками прямо на стоянки. Суп не остывал, так как котелки заблаговременно выставлялись на солнце. Из последнего вылета вернулись все, только самолет Пресняка с перебитым элероном сел где-то впереди, на аэродром истребителей. Файзуллин мрачно ходил по выгоревшей, бурой от масляных пятен траве, пинал ногой пустые клетки из-под бомб и поглядывал на три стоявших рядышком алюминиевых котелка с горячим супом. Палящее солнце отражалось на их крышках.
   Файзуллину некуда было скрыться от солнца. Другие, как только прилетели самолеты, накрыли их пыльными маскировочными сетями и спрятались в тень от крыльев. А куда деваться технику, машина которого не вернулась?
   Файзуллин вспоминал аэродромы, на которых полк побывал во время боев за Москву. Там всегда рядом был лес со спасительной тенью. Пока машина на задании, можешь побродить в зарослях, набрать горсть земляники, утолить жажду. А здесь? Ровная, полыхающая июльским зноем степь. Аэродром - кусок этой степи, ничем от нее не отгороженный. Все очень напоминало Монголию, только не было палаток и юрт. Летчики и техники жили в щелях, вырытых в твердой суглинистой земле. Щели прикрывались от дождя травой и соломой, накиданной на жерди. Постели тоже из соломы, застеленной зелеными плащ-палатками. Когда самолеты уходили на задание, а заправочные автомашины прятались в балочке за дорогой, на аэродроме негде было задержаться степному ветру. Он только шевелил придавленную комьями глины солому над щелями-землянками да раскачивал на покинутых стоянках круглые клетки из-под бомб.
   Да, все напоминало Монголию, но в десяти километрах на восток лежал Сталинград. Он растянулся вдоль Волги, и для того, чтобы на машине проехать с северной его окраины на южную, понадобилось бы побольше часа. Файзуллину пришлось однажды побывать в этом городе - Воронин посылал за расходными материалами для самолетов. В кузове грузовика Файзуллин проехал от памятника летчику Хользунову, что стоял на крутом обрыве над Волгой, до Ельшанки с ее деревянными домиками. Машина все время катилась по прямой асфальтированной улице, а слева то открывалась, то исчезала широкая Волга. На том берегу желто отсвечивали под солнцем песчаные косы. Файзуллина окликнули:
   - Где Полбин? Передай: командир группы вызывает!
   Неподалеку стоял стройный, тоненький лейтенант, адъютант командира авиационной группы полковника Васильева.
   Файзуллин покосился на котелки. Пресняк, Чекин и Шабалов могут прилететь только к вечеру, суп все равно остынет. Техник накрыл котелки брезентовым чехлом и побежал вдоль стоянок к самолету Полбина.
   - Товарищ подполковник, вас вызывает командир группы!
   Полбин оторвался от карты. Он сидел в тени под крылом и вместе с Факиным вглядывался в карту, расстеленную на траве.
   - Подай фуражку, Егорыч!
   Фуражка покачивалась на трубке указателя скорости, выступавшей под фюзеляжем опрокинутой буквой Г. В шлеме было жарко ходить по солнцу. Надвинув фуражку на глаза, Полбин зашагал в другой конец аэродрома.
   "Что еще могло случиться? - думал он по дороге. - Задание получено, цели указаны, вылет... - он посмотрел на часы, надетые поверх манжета, - вылет через двадцать две минуты... Или, может, фашисты прорвались в другом месте?"
   Он ускорил шаг.
   Полковник Васильев ждал его в своем "шатре". Над землянкой командного пункта была растянута на четырех кольях густая маскировочная сеть. Она защищала от глаз вражеских воздушных разведчиков и давала приличную тень. Ветер свободно разгуливал в "шатре", играл листами крупномасштабных карт, свисавших до земли с низенького деревянного столика, шевелил потные волосы на голове Васильева. Полковник был очень молод, пожалуй, не старше Ильи Пресняка.
   - Вы хорошо знаете район Морозовского? - спросил он.
   - Вчера и сегодня бомбил танки в этом районе, - ответил Полбин. - Ночью летал парой, ударили по скоплению.
   - Читайте. - Васильев выдернул из-под карты узкую полоску бумаги и протянул Полбину.
   Это была телеграмма командующего воздушной армией. В ней говорилось, что на северо-западной окраине города Морозовский немцы оборудовали склад горючего для танков. Предлагалось немедленно выслать группу самолетов и уничтожить этот склад. Исполнение донести к исходу дня.
   Васильев отобрал у Полбина телеграмму и спрятал ее.
   - Возьмите карту. Склад должен быть здесь в лесочке, левее элеватора. Сориентировались? Полбин положил на ладонь свой планшет.
   - Да. Тут от железной дороги отходит ветка, тупичок. Они сюда загоняют составы под слив. Я видел утром...
   - Верно. Часть горючего сливают в стационарные емкости, а часть танки забирают прямо с колес. Заправляются и лезут дальше. Вы понимаете, какая задача - Васильев подхватил сползавший со стола лист карты, придавил его тяжелым мраморным пресспапье, имевшим здесь чисто декоративное назначение, так как чернильницы были совершенно сухими, и несколько мгновений молча смотрел на Полбина.
   Понять было нетрудно. Вероятно, основная заправочная база у немцев в районе Миллерово. Доходя до Морозовского, танки вырабатывали горючее, выдыхались. Здесь они снова наполняли баки и могли итти дальше - на Обливскую, Суровикино, Нижне-Чирскую - навстречу нашей пехоте, артиллеристам, танкистам. Уничтожить склад - значит задержать продвижение фашистской техники, парализовать планы немецкого командования и в то же время дать ощутимый выигрыш своим войскам. Усталые, измученные непрерывными боями пехотинцы углубят свои окопчики, артиллеристы получше зароют в землю орудия, укрепят позиции...
   - Какие будут приказания? - спросил Полбин, хотя у него уже сложился в голове свой план.
   Васильев медлил с ответом. Он прикидывал, сколько самолетов нужно будет послать на Морозовскии, какое потребуется истребительское прикрытие. Цифры получались внушительные. При таком боевом напряжении хорошую группу сколотить нелегко. К тому же склад, конечно, имеет мощную зенитную защиту, не избежать потерь. А что, если?..
   Васильев еще раз пристально посмотрел на Полбина. Командир "Петляковых" стоял прямо, хотя без напряжения. Из-под низко надвинутой фуражки с вышитым золотым "крабом" смотрели спокойные серые глаза. Взгляд был уверенным и в то же время чуть дерзким. Видимо, в этой голове билась какая-то очень смелая мысль.
   Васильев знал, что Полбин бомбил с изумляющей точностью, его называли снайпером пикирующего удара. Был известен случай, когда Полбин со звеном самолетов нанес удар по железнодорожному узлу и, будто ножницами, перерезал все подводящие к нему линии, а станцию оставил нетронутой. Гитлеровцы не могли двинуть ни одного из скопившихся на станции эшелонов, а следующим ударом, уже более массовым, "Петляковы" уничтожили много танков и машин, стоявших на платформах.
   - Полетите звеном. Хватит? - опросил Васильев.
   - Много, - ответил Полбин, сузив глаза.
   - Что? Бросьте шутить, не время, - недовольно сказал Васильев, сдвинув брови и наморщив лоб.
   - Я не шучу, товарищ полковник, - ответил Полбин. - Разрешите лететь парой. Меньше машин - меньше потерь от зениток.
   - Ну, это не всегда так. Шалопаев из ружья сбивают. Кого возьмете с собой?
   - Майора Ушакова.
   - Хорошо. Истребителей даю два звена. Не много?
   - Нет. Только я хотел бы с ведущим истребителей договориться насчет работы над целью. Вот как надо бы...
   Полбин вынул из планшета карандаш и, на обороте карты быстро набросал схему. Она изображала двух "Петляковых" в крутом, почти отвесном пике. Траектория пикирования была отмечена пунктиром. В верхней точке находилась одна группа истребителей. Другая была показана внизу, где "Петляковы" выходили из пике.
   - Понял, - сказал Васильев, вставая со складного стульчика с полотняным сиденьем. - Вы хотите застраховать и верхний и нижний "этаж".
   - Да.
   Дело было в том, что в те короткие мгновения, пока пикировщики с огромной скоростью летели к земле, вражеские истребители не могли причинить им вреда. Но "Мессершмитты" подстерегали "Петляковых" вверху, при вводе в пикирование, когда все внимание летчика и штурмана было поглощено бомбардировочными расчетами, и внизу, при выходе из пикирования, где скорость "Петлякова" падала и он становился более уязвимым. Полбин предложил разбить прикрытие истребителей на две группы: одна оставалась в районе цели на высоте ввода самолетов в пике, другая снижалась и ждала "Петляковых" на той высоте, на которой они, сбросив бомбы, должны были выходить в горизонтальный полет. Если бы "Мессершмиттам" вздумалось устроить засаду па нижнем этаже, они встретили бы здесь не толыко "Петляковых", но и огонь советских истребителей.
   - Дельно придумано, - сказал Васильев. - Сейчас я дам команду истребителям. Мне подбросили сегодня группу "Яковлевых", они сели на воропоновском аэродроме. - Он покрутил ручку телефонного аппарата, лежавшего плашмя на другом стульчике с полотняным сиденьем, пощелкал клапаном, подул в трубку, сложив колечком пересохшие губы: - Вызовите мне Звонарева. Да. Пусть позвонит.
   - Звонарев? Мишка Звонарев? - Полбин расплылся в улыбке, сбил фуражку на затылок.
   - Кажется, Михаил. Майор Звонарев, - сказал Васильев. - А что - знали его?
   - Учились вместе! Инструкторами работали... Лихой парень!
   - Да, мне его аттестовали как смелого командира. - Васильев тоже улыбнулся. - Вот и встретитесь с ним в воздухе, только рукопожатие не состоится до посадки. Давно не видались?
   - Девять лет.
   - Гора с горой не сходится... Ничего, столкуетесь на маршруте.
   - Столкуемся, - все еще улыбаясь, сказал Полбин. - От склада только щепки полетят...
   - Ну, ни пуха ни пера, - Васильев, задевая головой шуршавшую маскировочную сетку, оперся о стол ладонью и пожал Полбину руку. - Готовьтесь.
   Дневная жара начинала спадать, когда два "Петлякова", взметнув облако пыли, поднялись в воздух и начали набирать высоту. На круге к ним пристроились истребители, взлетавшие с соседнего аэродрома Воропоново.
   Полбин до вылета успел поговорить со Звонаревым по телефону. Звонарев хотел посылать ведущим истребителей одного из своих помощников, но узнав, что надо прикрывать Полбина, выразил бурную радость и заявил: "Сам пойду. Дадим жизни!"
   В воздухе они приветствовали друг друга покачиванием крыльев.
   Высоту набирали над аэродромом: "Мессершмитты" могли встретиться в самом начале маршрута. Когда прибор показал тысячу метров и в кабине стало прохладно, Полбин тихонько ткнул Факина в колено: "Смотри!" Справа в голубой дымке открылся Сталинград. Дома были ярко освещены солнцем, резко распределились свет и тени, и город казался огромным красивым макетом, искусно вылепленным на ровной доске. Но сравнение с макетом тотчас же исчезло: из заводских труб поднимались столбы дыма, сливаясь вверху, на высоте полета, в неподвижное облако. За одноэтажными домами Ельшанки и Бекетовки открылась широкая лента Волги, по которой сновали катера и буксирные пароходы. Город жил.
   Факин еще раз бросил взгляд в окно кабины, пытаясь разглядеть Дар-гору, Мамаев курган, но в это мгновение Полбин положил самолет в крутой вираж, - и город, и Волга, и дымы из труб, быстро повернувшись, исчезли под стабилизатором.
   Полбин тоже любовался городом ровно столько, сколько позволял радиус разворота. Когда мелькнул голубой кусок Волги, оправленный сверкающими на солнце песками, он вспомнил слова поэта: "О, Волга! После многих лет я вновь принес тебе привет..." И подумал: "Давно не вспоминал некрасовских стихов".
   Перед глазами вдруг встало лицо жены, каким оно было очень давно, перед вылетом эскадрильи на Халхин-Гол. "Сокол ты наш сизокрылый, куда ты от нас улетел", - грустно сказала она и оправдывалась: - Я тебя первый раз на войну провожаю..."
   Самолеты уже легли на курс, прямо в глаза било клонившееся к западу солнце, а Полбин думал о тех, кто сейчас находится у него за спиной, на востоке. Легко сказать "за спиной": тысячи километров отделяют его от трехэтажного дома в Чите. Но он легко может представить свою квартиру, расположение предметов в комнате, может даже без особой ошибки сказать, что сейчас Виктор и Людмила сидят за своим столом с игрушками, а Галка - ей уже скоро полтора года - ходит по комнате с матерью. Он может себе это представить, но каково им? Они не знают, где он, какие люди его окружают, что видит он. просыпаясь по утрам: лес или поле, крутые горы или морскую гладь. Им известно только, что он всегда у самолета и в самолете, что он каждый день летает на бой с врагом, для них он всегда в полете...
   Да, в полете. Полбин включил кабину стрелка-радиста, окликнул его:
   - Васюк! Получше за верхней полусферой...
   - Смотрю! - ответил Васюк.
   По бокам летели истребители Звонарева. Чтобы не обгонять "Петляковых", они изредка делали горки, небольшие развороты, и казалось, что самолеты резвятся, как стайка рыбок в прозрачной воде.
   Слева, чуть сзади, самолет Ушакова. Скосив глаза, Полбин видел кабину ведомого. В стеклах фонаря иногда ослепительно вспыхивал солнечный луч и скрывал на миг лицо Виктора, сидевшего прямо, почти касаясь головой бронированной спинки. Полбин усмехнулся, подумав, что если бы он спросил сейчас Ушакова, как у него дела, тот непременно ответил бы: "Нормально".
   - Дон, - сказал Факин, указывая вниз. - Сейчас Нижне-Чирская.
   Когда эта большая станица с белыми домами в садах проплывала под самолетом, Факин наклонился к нижнему стеклу, пристально разглядывая ее.
   - Что там увидел? - спросил Полбин.
   - Ничего. - Факин выпрямился. Не рассказывать же об утренней встрече с пехотинцем, который ехал в Сталинград, в госпиталь. Пока шофер копался в машине, остановившейся на дороге около аэродрома, солдат неловко свертывал цыгарку одной рукой. Факин перепрыгнул через ров и помог ему. Солдат, проведя языком по газетной бумаге, сказал с сокрушенным видом:
   - Забыл порцигар в Нижне-Чирской... Школа там есть на бугре, двухэтажная, белого камня, - будешь, пилот, пролетать, слышь, посмотри. Ночевали мы, поднялись чуть свет, я в суматохе и забыл на парте. А порцигар трофейный, с хитростью: бумагу в щелочку заложил, крышкой хлопнул - и цыгарка готова...
   - Давай, давай за воздухом получше, - сказал Полбин. - Васюк! Не спишь?
   - Дремлю, товарищ подполковник!
   - Я тебе дам шутить! - прикрикнул Полбин, но сам улыбнулся. Васюк не дерзил, он просто хотел показать, что бодрости у него хоть отбавляй.
   Под самолетом прошла степная речка Чир, потом через некоторое время показался городок на железной дороге - Чернышковский.
   - Теперь прямо вдоль железки, - сказал Факин, указывая на блестевшую далеко внизу линию железной дороги, - сейчас Морозовский.
   Полбин кивнул. Он обменялся по радио несколькими короткими фразами со Звонаревым и, чуть подавшись вперед, напряженно застыл. Факину был виден его освещенный солнцем профиль. "Как орел на монете", - вспомнились ему слова моториста Коли, сказанные о Полбине, но Факин тотчас же обругал себя за неподходящие мысли перед самым выходом на цель.
   Цель сразу "заговорила". Земля утопала в предвечерней золотой дымке. Казалось, что пушистые разрывы зенитных снарядов возникают сами по себе, рождаясь в прозрачном воздухе.
   Истребители заняли исходное положение для встречи с врагом.
   Полбин знал, что немцы очень старательно замаскировали главное бензохранилище. Нужно было его сначала найти, увидеть, чтобы потом, на втором заходе, безошибочно рассчитать бомбометание.
   Много раз испытанное чувство снова охватило Полбина, как только самолет вошел в пике. Это было чувство полного, безраздельного слияния с машиной, послушно мчавшейся вниз. Пальцы рук сквозь тонкую кожу перчаток ощущали шероховатые, вздрагивающие рогульки штурвала. Весь самолет, как живое существо, дрожал от напряжения. В ушах стоял звенящий гул моторов и жаркий свист встречного воздуха.
   Вниз! Вниз!
   А пестрая, зелено-желтая земля поднималась вверх. Серое здание элеватора на окраине Морозовского увеличивалось, увеличивалось...
   Полбин увидел конические крыши резервуаров для горючего. Замазанные маскировочной краской, они слабо выделялись на зеленом фоне садов и кустарника, как густая россыпь грибов. Их выдавали длинные тени - ничем не замаскируешь вечно меняющуюся тень!