Дырин Евгений. Дело, которому служишь

   Полбин посмотрел на часы и сказал:
   - Я думаю, к одиннадцати прилетим. Непривычно как-то пассажиром...
   Он прислушался к гудению моторов, потрогал ладонью вздрагивающий пол, словно был неуверен в его прочности.
   - Прилетим, если какая-нибудь звезда не подвернется по курсу, - ответил Фролов, медленно шевеля толстыми губами. - Всыпал ты своим звездочетам?
   - Это Петухову и Васину? За что же им всыпать?
   Фролов лениво вскинул глаза, опушенные длинными темными ресницами.
   - Как за что? За блудежку, конечно. Вишь ты, на звезду лететь собрались. Межпланетные путешественники... Циолковские...
   - Ты погоди, погоди, - остановил его Полбин. - Ребята ошибку сами исправили. И вина-то не совсем их: у Гречишникова как раз кнопку заело, просигналить не смог...
   - Все равно надо было всыпать. Я бы им на всю железку... Чтоб знали.
   Полбин упрямо покачал головой.
   - Воспитывать людей надо, - все тем же ровным ленивым тоном проговорил Фролов. - Петухов у тебя шалопай, а Васин просто мальчишка...
   - Ну, это ты брось, - вспыхнул Полбин. - Не знаю, как у тебя там с воспитанием, а я своих людей изучил. Петухов способный летчик, старательный. Васин тихоня, скромница, зато расчеты на бомбометание быстрее любого бородача приготовит...
   - Пошел кулик свое... - начал было Фролов и, наверное, вызвал бы еще более резкую ответную реплику Полбина, но в это время к ним подсел воентехник Жиздров, начальник ремотных мастерских.
   - Товарищи, - быстро заговорил он, - когда вернемся, приходите ко мне, чудо покажу... Понимаете, растаяла вечная мерзлота, произошло вспучивание грунта, и весь наш длинный домина треснул как раз посредине. Бугор образовался, цех моторов опустился в одну сторону, цех самолетов в другую... Теперь тележку с грузами катим сначала на подъем, а потом своим ходом пускаем по коридору. Прямо земной шар под ногами...
   Выпалив все это без передышки, Жиздров на коленях переполз к другой группе летчиков - наверное, ему хотелось поскорее сообщить всем о "чуде" в ремонтных мастерских.
   Полбин опять потрогал пол кабины. Он гулко дрожал, как палуба парохода над машинным отделением.
   Спорить с Фроловым больше не хотелось. Было ясно, что Фролов спорит не из желания доказать незыблемость своих принципов воспитания, а просто для того, чтобы скоротать время, которое тянется томительно долго для летчика, попавшего в положение воздушного пассажира.
   В Читу прилетели в одиннадцать с минутами.
   Стало известно, что пилотируемый Чкаловым АНТ-25 вылетел из Хабаровска в ноль часов тридцать минут и ожидается к двенадцати.
   День был солнечный, ясный, но ветреный. Ветер налетал порывами и так часто менял свое направление, что по распоряжению суетливого коменданта аэродрома несколько раз перекладывались посадочные знаки. Прилетевшие с других аэродромов летчики смотрели на это с некоторой завистью: большинству из них нередко приходилось садиться на своих узких площадках не только со встречным, но и с боковым ветром, а тут можно было заходить с любого направления. Огромное, безбрежное поле...
   Когда стрелка часов прошла двенадцать, раздались крики:
   - Летит! Летит!
   Над вершинами сопок, со всех сторон обступивших город, появился краснокрылый самолет. Он снизился и прошел над домами, победно гудя мотором. Когда он разворачивался, на его фюзеляже была видна четкая надпись, тянувшаяся от огромного крыла к стабилизатору: "Сталинский маршрут".
   Полбин смотрел на самолет с волнением, к которому примешивалась профессиональная придирчивость строгого инструктора: он следил за разворотами и отмечал, что они выполняются без малейшей потери высоты, скорость выдерживается идеально... Да, в кабине этого самолета сидит великий мастер, смешно ожидать от него ученических ошибок!
   АНТ-25 развернулся в сторону аэродрома и, снизившись, коснулся земли строго около посадочного Т.
   - Как в ведомости расписался! - восхищенно сказал кто-то. Это было высшей похвалой в устах летчика.
   Самолет добежал до конца полосы, потом повернулся на месте, подняв облако пыли, и покатился навстречу бежавшим к нему людям. Образованный винтом круг то становился гладко-стеклянным, то в нем начинали мелькать вертящиеся лопасти: пилот то давал газ, то убирал его.
   Полбин видел, как откинулась верхняя стенка фонаря кабины и на крыло вышел Чкалов, встреченный громкими возгласами и рукоплесканиями. Полбин тоже что-то кричал и неистово хлопал в ладоши.
   У Чкалова были крупные черты лица, нос с горбинкой, полная нижняя губа, отделенная от подбородка глубокой прямой складкой. Прядь волос падала на высокий покатый лоб с крепкими надбровными дугами. Выражение лица усталое видно, одиннадцать часов беспосадочного полета давали себя знать. Но вот он, щурясь, глянул на солнце, окинул взором толпу людей, и усталость исчезла. Улыбка тронула губы.
   Полбин тоже улыбнулся, уступая покоряющей силе этого крепкого, широкогрудого человека в распахнутой кожаной куртке и теплом шерстяном свитере, ворот которого был растянут и обнажал могучую мускулистую шею.
   "Зачем я улыбаюсь?" - подумал Полбин в следующее мгновение и крепко сжал губы, ощутив на них терпкий вкус аэродромной пыли. Он решил, что гораздо приличнее сейчас сохранять серьезность. Он не мог сказать себе, что в нем вдруг возникло чувство преклонения перед Чкаловым. Нет, это было чувство искреннего, может быть, чуть восторженного уважения знающего себе цену ученика к опытному, зрелому мастеру. И Полбин не сразу мог бы ответить на вопрос, за что он больше уважает этого человека: за то, что Чкалов со своим экипажем совершил беспримерный перелет над страшными льдами и туманами, покрыв за двое суток девять тысяч километров, или за то, что он, первоклассный летчик-испытатель, дал "путевку в жизнь" большинству тех самолетов, на которых ему, Полбину, приходилось и, может быть, придется летать.
   Чкалов спрыгнул на землю и прошел к подобию деревянной трибуны, которую подтащили к самолету.
   Вслед за Чкаловым шли Байдуков и Беляков. Штурман был в шлемофоне и белой вышитой косоворотке, с орденом Красной звезды, привинченным прямо к тонкой ткани. На Байдукове тоже была косоворотка, а голову покрывала простенькая рабочая кепка, знакомая всем по газетным фотографиям с острова Удд.
   - Товарищи! - сказал Чкалов, взойдя на трибуну, и все заметили, что он, как истый волжанин, налегает на "о". - Товарищи!..
   Он сказал, что не будет описывать трудностей, которые пришлось преодолеть экипажу АНТ-25 в перелете по маршруту Москва - Петропавловск-на-Камчатке. Все знают, какие это были трудности, о них много говорилось в прессе. Он рад от имени экипажа приветствовать летчиков Забайкалья и выражает уверенность, что все они готовы на подвиги во имя своей великой Родины.
   - Нет в мире ничего дороже, - все более поднимая голос, говорил Чкалов, как выполнить свой долг перед Родиной, перед партией.
   Те, что были ближе к трибуне, захлопали, потом, как ветер, прошумели общие аплодисменты. Чкалов, наклонив голову, с видом опытного оратора переждал их и продолжал тем же взволнованным голосом:
   - Чувство неразрывной связи с любимой Отчизной никогда не покидало меня. Во время полетов сознание того, что вместе с нами сейчас весь народ, что он с огромным сочувствием следит за нашим маршрутом, - это сознание придавало всегда мне и моим спутникам непоколебимую уверенность: задание партии и правительства будет выполнено!
   По выработанной еще в комсомольские годы привычке Полбин, начав слушать Чкалова, не только вникал в то, что он говорит, но и следил за тем, как он говорит. Сразу отдав ему должное, - Чкалов говорил очень хорошо, - Полбин скоро перестал думать о его ораторском искусстве, захваченный искренностью, убежденностью, внутренней силой чкаловских слов.
   - Бессмысленный риск никогда не заслуживал и не заслуживает названия геройства, - сказал Чкалов, нажимая на слово "никогда". - По-настоящему смелый человек никогда не будет рисковать без смысла, без цели, без необходимости.
   Полбин удивленно поднял глаза. "Никогда"? Л разве сам Чкалов только что не рисковал? Петропавловск-на-Камчатке был определен ему как конечный пункт маршрута. Но он увидел, что оставшийся бензин позволяет удлинить перелет и направил машину через Охотское море дальше, назад к материку. Здесь пришлось итти в тумане, в густой сетке дождя, временами над самыми гребнями бушующего моря. Самолет покрывался льдом, его швыряли штормы. Стоило только заглохнуть трудяге-мотору, и седая холодная пучина стала бы могилой для трех отважных...
   Риск? Конечно, риск, но, пожалуй, опять прав этот упрямый человек! И смысл, и цель, и необходимость рисковать были: трое рисковали, чтобы прославить великую родную страну.
   На аэродроме была тишина. Где-то на дальней стоянке коротко прожужжал мотор У-2, но тотчас же умолк, осекшись, будто прислушиваясь к словам человека в расстегнутой кожаной куртке.
   - Мы должны быть, - говорил Чкалов, - в состоянии мобилизационной готовности, должны, просто говоря, держать порох сухим.
   Этими словами он закончил речь.
   Его подхватили на руки и стали качать с дружными выкриками, смехом и шутками. Над двумя другими группами людей взлетали в воздух Байдуков и Беляков. Незастегнутые ремешки шлема штурмана развевались по ветру. Байдуков предусмотрительно зажал кепку в руке.
   Когда прекратилось выражение восторгов, вся толпа встречавших разделилась на три группы. Штурманы кораблей потянулись к Белякову. Часть летчиков окружила Байдукова, другая, самая многочисленная, - Чкалова.
   - Черти полосатые! - смеясь и шумно дыша, говорил Чкалов. - Такой болтанки даже над Охотским морем не было...
   Он ощупывал руки и ноги, делая вид, что проверяет их целость. Потом расправил плечи и сказал:
   - Кости в порядке. Ну, давайте потолкуем...
   Ему задавали вопросы, а он отвечал. Завязалась беседа, в которой, кроме обычного средства общения - речи, участвовали руки. В Чкалове заговорил опытный летчик-истребитель. Только истребители умели с помощью рук быстро и красиво изобразить положение самолета в пикировании, в боевом развороте, на петле, показать лобовую атаку двух машин, стремительность их сближения на встречных курсах...
   Рассказав о том, как он испытывал недавно принятый на вооружение истребитель И-16, Чкалов замолк, наклонил голову и обвел глазами лица окруживших его летчиков.
   - Смотрю я на вас, - сказал он, - и думаю: со всех концов страны собрались. А волгари есть? Не может быть, чтоб не нашлось...
   Полбин стоял во внутреннем ряду круга. Глаза Чкалова как раз остановились на нем.
   - Есть, - ответил он.
   - Откуда, земляк?
   - Ульяновский.
   - Так... Больше никого нету? - Чкалов опять вскинул глаза.
   Волжских больше не оказалось.
   - Один, значит. Маловато. Ну, товарищи, дайте я с земляком отдельно потолкую. Пять минут...
   Все расступились, понимая, что беседа окончена. На окраине аэродрома показались легковые автомашины. Экипаж АНТ-25 должен был ехать в город, на стадион, для встречи с населением.
   Чкалов обхватил Полбина за плечи, шутливо пощупал бицепс под тонкой коверкотовой гимнастеркой.
   - Крепкий, тугой завязи! Сразу волжского видать. Ну-ка, сядем.
   Они присели в тени крыла самолета, мотор которого, остывая, все еще тихо потрескивал. Чкалов спросил, какого года рождения Полбин, давно ли в авиации. Оказалось, они почти ровесники, Чкалов на год старше. Выяснилось также, что практический курс полетов они проходили в одной школе - Оренбургской. Нашлись общие знакомые. Вспомнили первый учебный самолет - старичка У-1, с торчавшей впереди предохранительной лыжей. Похвалили строгого Р-1, не спускавшего летчикам ни одной ошибки.
   - А сейчас на чем летаешь? - спросил Чкалов, дружески кладя Полбину на колено большую тяжелую руку.
   - На "Тэ-бе третьем", - ответил Полбин. - Командир отряда.
   - А-а... Хорошая машина. Я на нем в Одессу летал в порядке тренировки на дальность. Что, небось, надоедает со стабилизатором возиться? Кто у тебя штурвал крутит на посадке?
   - Как полагается, правый. Или штурман.
   - А если убьют? И одного и другого?
   - Борттехника позову.
   - Ну, это долго. Пока он, брюхач, к тебе пролезет, ты гробануться можешь. - Чкалов назвал борттехника "брюхачом" потому, что техники, в отличие от летчиков, носили парашюты на животе. - А ты сам не пробовал?
   - Что?
   - Да вот и самолет держать и угол стабилизатора ставить.
   - Нет.
   - Попробуй. Я делал, получается. В бою пригодиться может.
   Еще многое рассказывал Чкалов, и постепенно выяснилось, что он, которого считали по преимуществу летчиком-истребителем, отлично знал ТБ-3, все его повадки, все плюсы и минусы. Полбин внимательно слушал, стараясь отложить в памяти все, что пригодится ему в работе.
   Три блестящие черные "эмки" остановились недалеко от самолета. Народ хлынул к ним. Среди защитных гимнастерок мелькали белые косоворотки Байдукова и Белякова. Полбин, боясь, что Чкалов сейчас тоже уйдет, спросил:
   - А на "Тэ-бе первом" приходилось летать? Правда, добрая машина? Почему-то хотелось говорить Чкалову "ты": Полбин на это не решился и выбрал безличную форму обращения.
   - Отличная, - ответил Чкалов, не проявляя никаких признаков торопливости. - Ты не оглядывайся, время еще есть. Насчет ТБ-1 могу тебе интересный случай рассказать.
   То, что Чкалов назвал "случаем", представляло собой один из эпизодов борьбы за первенство советской авиации. Конструктор Вахмистров, чтобы увеличить радиус действия истребителей, предложил транспортировать их по воздуху на крыльях тяжелого бомбардировщика ТБ-1. Два И-4 были прикреплены к "самолету-матке" и подняты в воздух. Все шло благополучно, но когда настало время отцепляться на большой высоте, один из членов экипажа ТБ-1, которому было поручено привести в действие механизм расцепления, допустил ошибку. Вместо того, чтобы освободить сначала хвост самолета Чкалова, а потом уже шасси, он сделал наоборот. Истребитель внезапно рвануло вверх и стало забрасывать назад.
   - Ну, думаю, вот тебе и плавное отделение, - рассказывал Чкалов. - Вижу, задирает меня свечой, сейчас на спину опрокинусь... Погублю "матку", да и Анисимову, что на другом крыле, не сдобровать... Тут я догадался: полный газ и ручку от себя до отказа! Чтоб в плоскости горизонта удержаться. Шуровал, шуровал рулями, пока вырвал хвостовой крюк - и в воздух. Анисимов вслед за мной. Порядок...
   Он спрятал подмышки руки, которыми только что оживленно жестикулировал.
   - А опыт прошел хорошо, мы его потом повторяли. И главное, я считаю, тут дело не в том, что мы радиус увеличили. Главное... Как ты думаешь, в чем?..
   - Не знаю, - откровенно сказал Полбин, который был так увлечен рассказом, что не успел подумать о практической стороне дела.
   - А вот в чем. Если под истребители по паре полусоток подвесить, то можно бомбить с пикирования. Точнее такого бомбометания пока нет. Не зря еще в пятнадцатом году русский поручик Шадский начал применять этот способ. Слыхал?
   - Шадский? - переспросил Полбин.
   - Ну да, Михаил Шадский, военный летчик тридцатого авиационного отряда. Бомбил с пикирования около Черновиц. По-моему, первый случай в истории...
   Чкалов поднялся и нагнул голову, чтобы не достать до крыла. Дернул полы кожаной куртки, но не застегнул ее. Посмотрев в сторону машин, около которых все еще не расходилась толпа, он сказал:
   - Самолет специальный нужен, пикировщик. - И, помолчав, добавил: - Будет. Ты СБ уже видал?
   Именно здесь, на Читинском аэродроме, Полбин видел недавно скоростной бомбардировщик СБ. Это был двухмоторный серебристый красавец, со звоном описывавший виражи в небе.
   - Да, - ответил он, тоже вставая.
   - Вот. Это, конечно, не совсем он, но уже этап. Полетаешь, сам поймешь.
   Чкалов протянул Полбину руку.
   - Будь здоров, земляк. Это жена так гимнастерку выутюжила?
   - Да, - сказал Полбин.
   - Хорошая жена. Привет ей передай. Ну, пока.
   Широким, размашистым шагом он пошел к машинам.
   Полбин стоял в неподвижности, пока они не уехали. Лишь когда к самолету подошла первая смена часовых, Полбин одернул гимнастерку, провел ладонью по тщательно придавленной утюгом складке на рукаве и отправился догонять своих товарищей.
   Летчики расходились небольшими группами, каждая направлялась к своему самолету. Полбин заметил долговязую фигуру Фролова и ускорил шаг, но в это время ветер донес чей-то окрик:
   - Эгей! Откуда, парнище?!
   Кто же это мог быть? Конечно, Федор! Только его не узнать, и не потому, что он в шлеме с очками и с большим, болтающимся на ремешках планшетом... Весь он раздобрел, раздался вширь, лицо стало круглым, хотя толстяком его никак назвать нельзя.
   "Посолиднел", - вспомнил Полбин то слово, которое вертелось на языке, и сказал это Котлову, после того как они обменялись крепким рукопожатием.
   - А ты? - обнажая в улыбке ровные белые зубы, проговорил Федор и отступил на шаг: - Ну-ка, дай я на тебя посмотрю. Франт! Каким был, таким остался... Должно быть, уже соединением командуешь?
   - Нет. Пока только отрядом.
   - Тогда я тебя не боюсь. Мы на равных. - Федор бросил руки по швам, свел каблуки, как бы представляясь начальству: - Командир отряда тяжелых бомбардировщиков старший лейтенант Котлов, Федор Порфирьевич!
   - О-о! - удивился Полбин. - Давно?
   - Через месяц будет полгода, товарищ старший лейтенант! - Котлов продолжал играть ту же роль ярого служаки, докладывающего начальству.
   - Поздравляю! - Полбин с искренним чувством пожал товарищу руку. Со времени вылета из Воронежа в Забайкалье они служили в разных гарнизонах, изредка переписывались, а встречались совсем редко; последний раз около года тому назад на кустовом совещании по обмену опытом ночных полетов на ТБ-3. Тогда Котлов, начавший, как и Полбин, с должности командира тяжелого корабля, временно находился на штабной работе и говорил, что это задерживает его продвижение по службе в строю.
   - Пойдем хоть на самолет посмотрим, - Котлов взял Полбина под руку и на ходу стал рассказывать, как ему не повезло: отпросился у начальства, получил У-2 в личное распоряжение, но был такой сильный встречный ветер на всех возможных высотах, что он, приземлившись на окраине аэродрома, увидел только, как проезжали в ворота три "эмки". Опоздал, придется теперь на стадион ехать, хоть там издали взглянуть на героев.
   - А мне повезло, - сказал Полбин, и глаза его заблестели. - Пятнадцать минут с Чкаловым разговаривал. Вот здесь, под плоскостью.
   - Вдвоем?
   - Ну да. Он на той тележке сидел, а я на ящике. Котлов остановился, отпустил руку Полбина и недоверчиво произнес:
   - Выдумываешь.
   - Нет, правда!
   И Полбин подробно, с удовольствием рассказал обо всем, что говорил ему Чкалов, не забывая описывать и то, как это говорилось.
   Котлов слушал с нескрываемой завистью.
   - Вот повезло, так повезло! - сказал он. - А знаешь, что я думаю? Он тебе не потому столько времени уделил, что ты земляком оказался. - Федор подумал, помолчал, лицо его вдруг приняло торжественное выражение. - Я тебя, Ваня, давно знаю и всегда думал, что ты большим летчиком будешь. Вот и Чкалов почувствовал. Со мной, к примеру, он времени не стал бы терять, - закончил он уже с улыбкой.
   - Брось прибедняться, - с некоторым смущением ответил Полбин, хотя ему было приятно услышать похвалу от лучшего друга. - Только что сам говорил - мы с тобой на равных...
   - Это ты брось, - ответил Котлов. - А что, думаешь, ему понравилась твоя новая гимнастерка? У всех новые. Да! - он что-то вспомнил. - Получил я письмо от Мишки Звонарева. Он просит передать тебе привет и пишет то же самое, что я тебе сейчас сказал. Так что видишь...
   - А где он сейчас? - спросил Полбин, обрадовавшись возможности перевести разговор на другое. - Кончил уже?
   - Кончил. Добился. Летчик-истребитель, звеном командует где-то на Украине.
   - Молодец!
   - И я то же говорю. Пишет он насчет Рубина. Понижали, понижали его, а теперь совсем из армии отчислили. Будет капусту разводить.
   - Ну, этого я молодцом не назову, - сказал Полбин твердо.
   - И я тоже.
   Самолет Чкалова они осматривали издали: вид часовых внушал уважение. Котлов вдруг вспомнил, как февральским вечером тридцать первого года - ох, как давно это было! - они бросились осматривать новые У-2, были задержаны разводящим и доставлены в штаб в качестве подозрительных лиц. Оба посмеялись.
   - Мне сейчас никак не годится быть задержанным, - сказал Полбин и посмотрел на часы, отвернув рукав гимнастерки: - Через восемнадцать минут вылетать.
   - Ну, иди, - сказал Котлов. - А я буду попутный транспорт в город искать. До встречи.
   - До встречи! - Полбин, не оглядываясь, пошел к старту.
   Котлов посмотрел ему вслед. "Походка-то у него другая стала, - почему-то подумал он. - Не спешит, а идет быстро. Ну, до встречи, друг".
   Они не знали, что встретиться им теперь придется очень не скоро.
   Глава III
   Разговор с Чкаловым под крылом самолета АНТ-25 надолго запомнился Полбину. Прошли месяцы, а он мог воспроизвести этот разговор слово в слово. С течением времени отдельные чкаловские реплики приобретали для него значение почти символическое. "А ты попробуй", - сказал ему тогда Чкалов, советуя научиться самому устанавливать в полете угол стабилизатора тяжелого бомбардировщика, и Полбину все больше раскрывался другой, глубокий смысл этих слов: "Дерзай! Ты советский летчик. Учись брать от техники не только то, что она дает, но больше того, что она может дать".
   Полбин дерзал. Он испытывал высшее удовлетворение, когда мог кому-либо из своих летчиков, жаловавшихся на трудность или кажущуюся невозможность выполнения сложных упражнений, ответить: "Я делал, получается". Но, ответив так, призывал на помощь все свое упорство и добивался, чтобы у жалующегося тоже "получалось".
   Полбин старался учить своих летчиков тому, что необходимо на войне. Он хотел встретиться с врагом во всеоружии.
   Встретиться вскоре пришлось.
   Когда японские империалисты напали на территорию Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин-Гол, Полбин командовал эскадрильей скоростных бомбардировщиков. Это были те самые двухмоторные красавцы, о которых Чкалов сказал, что они представляют собой переходный этап от многомоторных гигантов к прочным, стремительным пикировщикам.
   Узнав о том, что через два дня всей эскадрилье предстоит перелетать на новый аэродром, название которого, а равно и маршрут, будут уточнены особо, Полбин сразу понял, о какой "правительственной командировке" идет речь. Он ждал такой командировки год назад, во время Хасанских событий, ждал долго, до самого шестого августа - дня окончательного разгрома японских захватчиков и водружения на высоте Заозерной победного знамени Советской страны. Тогда обошлись без него. Теперь черед наступил.
   Из штаба, хотя было уже под вечер, он направился на аэродром. С ним здоровались возвращавшиеся со стоянок техники в рабочих комбинезонах, подпоясанных широкими ремнями. Некоторые с удивлением оглядывались ему вслед. Очевидно, они еще ничего не знали.
   У проходной будки, уже на территории аэродрома, к двум тонким, врытым в землю столбам была прибита доска с козырьком-навесом от дождя. К доске была прикреплена стенная газета - стартовка. Она висела уже третий день, и все, кто шел на аэродром или обратно, читали крупную, выведенную красным "шапку": "Равняйтесь по летчикам подразделения капитана Полбина". В большой статье о метком ударе эскадрильи по "мосту противника упоминались фамилии лучших летчиков: Ушакова, Пасхина, Пресняка и Факина.
   Полбин ускорил шаг. "Равняйтесь..." А одна машина все же не в строю. Бурмистров сказал: "Оставить экипаж, полетите без нее". Легко сказать - целая боевая единица! Он уверил командира полка, что самолет будет восстановлен. Бурмистров скептически посмотрел на него из-под косматых бровей, положил на стол волосатые руки и ничего не ответил.
   Надо же было затеять смену мотора на "четверке" именно сегодня! Правда, техник Файзуллин - невиданного упорства человек, неделю может не спать и только хмурым становится. Если перебросить еще Пашкина с командирской машины да мотористов, управиться можно.
   Солнце уже село. На западе горела узкая полоска холодной зари. Она отделяла темносерое, покрытое облаками небо от сумеречной земли такого же цвета.
   Около "четверки" были люди. Кран-гусь, вытянув длинную шею с крюком тали-блока на конце, отчетливо проектировался на фоне тускневшей зари. Кто-то стоял на стремянке, копаясь в моторе, и говорил:
   - Так, так, аккуратно. А еще говорят, что проводку в темноте снимать невозможно. Глупистика!
   И по голосу и по любимым словечкам Полбин узнал своего техника Пашкина и очень обрадовался. Без всякой команды Пашкин сам пришел помогать Файзуллину. Экий трудяга!..
   - Раскапотили? - спросил Полбин, приблизившись.
   Двое мотористов и Файзуллин, стоявшие внизу, выпрямились и опустили руки с зажатыми в кулаках ключами и плоскогубцами, а Пашкин ответил веселым тенорком:
   - Какое раскапотили, товарищ командир! Уже проводку размонтировали, сейчас снимать будем.
   - Когда же вы успели? - удивился Полбин.
   - А они нам ужин сюда принесли, - сказал Файзуллин, очень мягко произнеся "ж". Он указал на мотористов, которые хлопотали около подъемного крана.
   - Здорово! Прямо здорово! - Полбину стало ясно, что завтра он сможет доложить Бурмистрову о готовности "четверки", но на всякий случай он спросил: - А монтировку нового за сутки закончите?
   - Зачем шутите, товарищ капитан? - вопросом ответил Файзуллин, а Пашкин сверху добавил: