Дю Понсон. Тайны Парижа. Том 2

   — Еще одно слово — и я покончу с тобой.
   Угроза зажала рот молодой девушке. Старая дама тем временем открыла коробку с засахаренным миндалем и подала маленьким девочкам, которые не заметили ножа. Миндаль утешил детей; бонна молчала. Карета продолжала путь с необыкновенной для наемного фиакра быстротой.
   Стекла были матовые, и бонна, помертвевшая от страха, не могла различить, куда едет карета, но поняла, однако, что ее и детей похитили. Человек в блузе наклонился к ней.
   — Вам не сделают ничего дурного, — вполголоса сказал он, — но если вы не будете благоразумны и попытаетесь еще раз открыть дверцу кареты и позвать на помощь, то я всажу вам в грудь нож, согласно данному мне приказанию.
   — Но куда же вы везете меня, о Господи! — спросила бедная девушка, охваченная ужасом.
   — Это вы увидите потом, — ответила старая дама. Карета мчалась с ужасающей быстротой в то время, как
   маленькие девочки опустошали коробку с засахаренным миндалем. Мадемуазель Розалия скоро догадалась, что она едет по крупному песку большой дороги, а по множеству поворотов, которые делала карета, она поняла, что стараются сбить ее с пути. Карета ехала таким образом более часа, и скоро бедная бонна увидала, что день клонится к вечеру, а затем наступили и сумерки. Октябрь близился к концу, а потому темнело в пять часов. Наконец карета остановилась.
   — Приехали, — сказала старая дама.
   Человек в блузе постучал в стекло дверцы. Кучер сошел с сиденья и пошел открывать. Старая дама опять вышла первая, держа на руках одну из девочек. Розалия хотела бежать, но таинственный блузник взял ее под руку и вышел из кареты в одно время с нею… Тогда она оглянулась кругом, надеясь узнать место, где находится. Но ночь почти уже наступила. Карета остановилась на грязной и скользкой дороге. Молодая бонна увидала маленький домик, окруженный высокою стеной, с запертою решетчатой калиткой.
   Старая дама позвонила, и калитка, открывавшаяся при помощи веревки, отворилась.
   — Идите сюда, — сказала дама в черном. И она вышла, держа ребенка на руках.
   — Куда мы идем? — спросила маленькая девочка бонну.
   — Вы идете к маме, дитя мое, — ответила старая дама слащавым голосом.
   — Идите, моя крошка, — сказал блузник гувернантке, — а не то берегитесь кинжала.
   Дверь дома отворилась, на пороге появилась женщина средних лет с лампою в руке и поклонилась даме в черном, которая вошла в маленькую прихожую, прошла до лестницы и поднялась по ней, неся ребенка, в сопровождении бонны и маленькой Берты.
   В первом этаже дама в черном открыла дверь и вошла в небольшую комнату, где стояла только одна кровать, а около кровати две колыбели.
   — Мама! Где мама? Я хочу видеть маму! — кричала маленькая Берта и заплакала, потому что все происходящее вокруг нее начало удивлять и пугать ее.
   — Она сейчас придет, — ответила старая дама ласковым голосом.
   — И папа также, не правда ли?
   — Разумеется, дети мои, — сказала дама в черном, добавив про себя: «Бедные дети! Вы уже никогда не увидите своего отца!.. »
   В это время человек в блузе говорил плачущей бонне:
   — Я думаю, дорогая моя, что вы будете спокойно вести себя и не будете искать случая бежать. Двери здесь заперты на засовы, а в окнах железные решетки.

XXXIV

   Вернемся, однако, в Париж, на улицу Принца, где мы оставили маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори, в ужасе смотревшего на барона де Мор-Дье, кокетливо задрапировавшегося в свой саван. Барон де Мор-Дье развалился в кресле и, улыбаясь, смотрел на Эммануэля, а тот бледный, трепещущий, тупо глядел на мертвеца, который хохотал до упаду и, казалось, сделал из своего савана маскарадный костюм.
   — Ну, что, маркиз, — спросил барон после короткого молчания, — согласитесь, что вы не ожидали увидеть меня воскресшим?
   Маркиз молча продолжал смотреть на барона.
   — А теперь, мой дорогой, — продолжал барон, — когда комедия сыграна, вам можно сказать правду.
   — Правду? — пробормотал Эммануэль, вернувший себе способность говорить.
   — Да, маркиз, всю правду, как она есть: я не умер. Маркиз вскрикнул.
   — Я чувствую себя как нельзя лучше. Дотроньтесь до моей руки, разве она холодна, как у привидения?
   Барон протянул руку и коснулся Эммануэля, который невольно содрогнулся от этого прикосновения.
   — Ну, разве мертвые воскресают когда-нибудь, — улыбаясь, продолжал барон. — И разве может человек, такой, как вы, философ, скептик, поверить хоть на одну секунду в существование привидений?
   Слова барона, произнесенные насмешливым тоном, были для Эммануэля тою холодной водой, которую выливают на голову пьяного, впавшего в белую горячку человека. Он почувствовал, что рассудок вернулся к нему как бы по волшебству; в один миг маркиз овладел собою и, надменно взглянув на барона, спросил:
   — Значит, это была мистификация?
   — Сознаюсь.
   — И меня одурачили?
   Барон утвердительно кивнул головой.
   — Вы мистификатор?
   — Конечно!
   — Отлично, — сказал маркиз, вдруг подымаясь с постели, на которую его положили. — Вы заплатите мне за обман, полагаю.
   — Разумеется, — проговорил барон. — Но, быть может, вы пожелаете узнать, что побудило меня подшутить над вами?
   — Я готов выслушать вас.
   И маркиз Шаламбель де Флар-Монгори, который полностью пришел в себя, направился к стулу, стоявшему на другом конце комнаты, и посмотрел на барона де Мор-Дье и на таинственного доктора, который был у него в это утро в качестве поверенного Блиды.
   Майор Арлев молча и безучастно стоял в продолжение короткого диалога, которым обменялись Эммануэль и де Мор-Дье. Барон указал рукою на него.
   — Сударь, — сказал он, — это мой сообщник.
   — Кто такой этот господин? — с холодным презрением спросил Эммануэль.
   — Друг мой и Блиды.
   — А! И вы также знаете Блиду?
   — Ну, разумеется.
   Презрительная улыбка мелькнула на губах маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.
   — Так это с вами она разделит мои пятьсот тысяч франков? — спросил он.
   — Вовсе нет.
   — А этот господин, разумеется, несколько заинтересован в этом деле?
   И Эммануэль указал на майора Арлева.
   — Вы ошибаетесь, сударь, — холодно ответил последний. — Блида еще не получила своих пятисот— тысяч франков.
   — Вот как!
   — Они пока у меня.
   Маркиз с удивлением взглянул на говорившего.
   — И я готов отдать их вам, — прибавил майор.
   С этими словами граф Арлев вынул из бумажника два векселя и подал их пораженному маркизу.
   — Вы шутите, сударь! — вскричал тот.
   — Нисколько.
   И так как Эммануэль не решался взять векселя, то барон сказал:
   — Дорогой маркиз, мы мистификаторы, но не воры. Письмо, которое вы выкупили такой дорогой ценой, и до сих пор еще находится в наших руках.
   — Ах! Это уже слишком! — воскликнул маркиз. — Я сжег письмо, и так как вы сами убеждены, что мертвые не воскресают, то должны тем более признать, что сожженное письмо не может возродиться из пепла.
   — На первый взгляд, это, конечно, невозможно, — согласился барон, — но на самом деле это так.
   — Вы смеетесь, сударь!
   Майор снова открыл бумажник и вынул оттуда пожелтевшее письмо, которое показал маркизу. Тот вскрикнул от удивления: это было то самое письмо, подписанное полковником Леоном, которое он сжег утром. Эммануэль хлопнул себя по лбу от злобы и ужаса.
   — Ах, — вскричал он, — как все это странно! Мне кажется, что я схожу с ума…
   — Дорогой маркиз, — насмешливо сказал барон, — погодите немного, и мы все объясним вам.
   — Так говорите или берегитесь! — сердито крикнул Эммануэль. — Я убью вас обоих.
   Майор пожал плечами.
   — Дорогой маркиз, — продолжил де Мор-Дье, — Блида спросила с вас пятьсот тысяч франков за это письмо потому, что мы были убеждены, что вы не можете найти такой суммы без ведома вашей жены.
   — Как? Вам и это известно!
   — Блида была поражена, когда вы сказали ей, что пятьсот тысяч франков к ее услугам. Она посоветовалась с близкими ей людьми и, так как у нас был под рукою ловкий подделыватель документов, вам вручили прекрасную подделку письма полковника.
   — Ну, что же, дайте мне настоящее письмо и берите пятьсот тысяч франков, — проговорил Эммануэль.
   — Нет, — отказался майор.
   — Почему?
   — Потому что мы хотим отдать это письмо только одной особе…
   — Кому?
   — Черт возьми! — вскричал барон. — Конечно же, моей экс-мачехе, маркизе де Флар-Монгори.
   — Негодяй! — крикнул маркиз.
   В эту минуту раздался стук кареты, остановившейся у подъезда отеля.
   — Держу пари, что это она, — сказал Мор-Дье. — Извините меня, маркиз, но вы понимаете, что я не могу показаться ей в этом хотя оригинальном, но немного легкомысленном костюме. Я пойду переоденусь.
   Барон вышел, закутавшись в саван, а маркиз и не подумал остановить его, так сильно он упал духом от только что сделанной ему угрозы.
   Это была действительно маркиза де Флар-Монгори, приехавшая в сопровождении Октава де Р.
   — Сударь, — резко сказал майор Эммануэль, — лягте снова в постель и пусть не думают, что мы разыгрываем комедию; быть может, мне придется пустить вам кровь.
   Эммануэль машинально повиновался. Две минуты спустя дверь отворилась и вошла маркиза в сопровождении Октава де Р. Госпожа де Флар вскрикнула от радости и бросилась к мужу.
   — Ах, дорогой Эммануэль, — прошептала она, — что с вами случилось?
   — Ничего или, вернее, почти ничего, — ответил маркиз.
   Присутствие жены, приветливо и спокойно улыбавшейся, ее ясное чело и чистый взгляд заставили его на минуту забыть об ужасной угрозе барона де Мор-Дье.
   — Дорогая моя, — ответил он, — со мною случилась странная вещь; я сделался жертвой мистификации.
   — Мистификации? — вскричал Октав де Р.
   — Да, — ответил Эммануэль.
   Он взглянул на майора; тот снисходительно улыбался. Маркиз спокойно продолжал:
   — Он только что вышел отсюда и сейчас возвратится, вы увидите его…
   Маркиза вскрикнула от удивления, но в эту минуту послышался глухой стук, похожий на удары молотка.
   — Слушайте, — сказал майор с грустной улыбкой, — барон Мор-Дье настолько жив, что в данную минуту заколачивают его гроб.
   Маркиза де Флар вскрикнула. Октав де Р. также. Мнимый доктор продолжал:
   — Ваш муж, сударыня, окончательно сошел с ума!
   Если бы молния упала к ногам маркиза, если бы пропасть разверзлась перед ним, или он увидал бы блеснувший на солнце нож гильотины, спускающийся над его головой, то едва ли он испытал бы больший ужас, чем тот, который произвели на него последние слова графа Арлева: «Ваш муж сошел с ума, сударыня!».
   Человек нормальный, услыхав, что он сошел с ума, бывает настолько поражен, что действительно теряет рассудок.
   Эммануэль окаменел и тотчас понял, какую низкую ловушку расставили ему.
   Уверять, что барон не умер, в присутствии де Р., который видел его лежащим между четырьмя восковыми свечами и закрытого саваном, в присутствии жены, которая только что слышала удары молота, заколачивавшего крышку гроба, — не значило ли это подтвердить ужасные слова человека, выдающего себя за доктора? Маркизу сразу пришло в голову все это, а также и то, что в руках доктора находится письмо, из которого маркиза де Флар может убедиться, что ее муж убийца. И так как майор устремил на него свой холодный и спокойный взор, который, казалось, говорил: «Берегитесь!», то он не сказал ни слова. Тогда мнимый доктор взял маркизу под руку и отвел ее в конец комнаты.
   — Сударыня, — сказал он ей, — ваш муж помешался, но его сумасшествие излечимо, и я даже думаю, что оно будет непродолжительно.
   — Ах, доктор, — прошептала маркиза, залившись слезами, — правду ли вы говорите?
   — Я русский, — продолжал майор, — и в своей стране пользуюсь большой известностью как специалист по душевным болезням.
   — О, спасите моего мужа, — вскричала маркиза. — И все мое состояние…
   Майор жестом и улыбкой остановил ее.
   — Я живу в Париже, в домике на берегу реки, — продолжал он. — Там царит глубокая тишина, и если вы хотите доверить мне лечение вашего дорогого больного…
   — Ах, если это необходимо… сударь.
   — Я отвезу его туда сегодня же и ручаюсь, что вылечу его.
   — А вы разрешите мне видеть его?
   — Хоть весь день и даже можете привозить к нему детей.
   — Хорошо, доктор, — пробормотала вся в слезах бедная женщина.
   — А теперь, — продолжал мнимый доктор, — уезжайте, сударыня, ваши слезы могут еще более расстроить больного… Приезжайте сегодня вечером в восемь или девять часов в Пасси и привезите детей.
   Майор сделал знак Октаву де Р. и шепнул ему:
   — Проводите маркизу.
   Эммануэль видел и слышал все, но, казалось, впал в какое-то моральное и физическое оцепенение. Он смотрел на уезжавшую жену, не имея силы произнести ни слова, ни сделать движения, чтобы остановить ее. Эммануэль имел вид человека, пораженного громом. Но едва захлопнулась дверь за его женой и другом, как он вскочил с постели и крикнул майору:
   — А, негодяй! Повтори-ка мне теперь, что я помешался?
   — Разве вы предпочитаете, — холодно ответил майор, — чтобы я сказал маркизе, что вы убийца?
   При этих словах маркиз весь задрожал и глухо пробормотал:
   — Господи! Да что же вы хотите сделать со мною?
   — Мы хотим, чтобы маркиз Шаламбель де Флар был сумасшедшим!
   Едва майор Арлев произнес эти слова, как дверь отворилась и вошел барон де Мор-Дье. Он уже не был закутан в саван, как только что перед этим, но очень прилично одет в черный сюртук, на котором красовалась офицерская розетка Почетного легиона. При виде его подавленное состояние духа маркиза перешло в страшный гнев. Эммануэль пошел навстречу барону де Мор-Дье и смерил его взглядом с головы до ног.
   — Барон, — сказал он ему, — так как я не знаю этого человека, то во всем обвиняю вас.
   Сказав «этого человека», маркиз указал на майора Арлева. Последний пожал плечами и промолчал. Но барон улыбнулся, и его улыбка была так печальна, что она удивила Эммануэля.
   — Бедный маркиз, — сказал он ему, — держу пари, что вы видите во мне вашего смертельного врага и завистника, которому ваше счастье стоит поперек горла и который поклялся разрушить его?
   — Сударь, — сказал на это маркиз, — ваше поведение, мне кажется, подтверждает такое мнение.
   — Вы заблуждаетесь, маркиз.
   — Я заблуждаюсь?
   — Да; не по моей инициативе и не по моему желанию разыграна вся эта комедия.
   — Так по чьему же?
   — По приказанию особы, которой я служу слепым орудием и у которой — увы! — я в руках.
   — Сударь, — запальчиво крикнул Эммануэль, — берегитесь! Я не знаю, о какой особе вы говорите, но я знаю прекрасно, что вы автор мистификаций и что вы должны драться со мною…
   — Это совершенно невозможно…
   — Что? — надменно вскричал маркиз. Барон холодно повторил:
   — Я не могу драться с вами.
   — Почему?
   Майор Арлев, до тех пор молчаливый свидетель спора, взял на себя труд ответить маркизу.
   — Я могу объяснить вам это, — проговорил он.
   — Вот как?
   Маркиз смерил взглядом с ног до головы мнимого доктора. Тот продолжал:
   — Барон де Мор-Дье не может драться с вами, потому что вы сумасшедший, потому что в глазах всего света вы должны быть таковым.
   Майор произнес эти слова холодно и твердо, как судья, произносящий приговор; затем, обращаясь к барону, он спросил:
   — Карета внизу?
   — Да.
   — С моими людьми?
   — Они ждут на тротуаре.
   — Отлично! Дайте руку маркизу и едемте. Гнев Эммануэля утих, и он снова задрожал:
   — Но куда же вы меня повезете? — спросил он с отчаянием.
   — Ко мне, в Пасси.
   — К вам! Но кто же вы?
   — В глазах вашей жены я доктор-психиатр.
   — А для меня?
   — А для вас, — грустно сказал майор, — я исполнитель ужасного приговора, который убьет вас.
   Голос майора был так торжествен, что маркиз похолодел до мозга костей, и волосы у него встали дыбом.
   — Ах, мой бедный Шаламбель, — прошептал барон, беря его под руку и увлекая за собою, — не безнаказанно же мы были оба членами общества «Друзья шпаги».
   Эти слова уничтожили в маркизе всякое чувство сопротивления, и он последовал за де Мор-Дье и за майором Арлевым.
   Карета, запряженная парой, дожидалась на улице, у подъезда меблированного отеля. Два человека, одетых в длинные сюртуки и которых можно было бы принять по их выправке и по манере, с которой они носили свои надвинутые на самые уши шляпы, за торговых приставов, прогуливались по тротуару.
   Заметив вышедших маркиза и его двух спутников, один из них открыл дверцу кареты.
   — Садитесь, маркиз, — сказал де Мор-Дье Эммануэлю, который шел шатаясь, как человек, пораженный каким-то ужасным потрясением.
   Эммануэль сел. Майор поместился с правой стороны от него, а барон с левой, один из лакеев сел напротив на скамейку. Другой поместился рядом с кучером.
   — Это мои больничные служители, — пояснил майор. И, наклонившись к уху маркиза, он прибавил:
   — Я надеюсь, сударь, что вы во время пути не поддадитесь безумному соблазну и не позовете себе на помощь полицейского. Я захватил с собою бумаги, свидетельствующие, что я действительно врач, занимающийся лечением сумасшедших, и мои больничные служители могут подтвердить это.
   — Будьте покойны, сударь, — ответил Эммануэль, — я ничего и никому не скажу и никого не позову себе на помощь.
   — В Пасси! — крикнул майор кучеру.
   Карета помчалась, доехала до набережной, пересекла Сену по мосту Согласия и скоро очутилась в Пасси, где и остановилась перед красивым домом, построенным на берегу реки.
   — Вот ваша тюрьма, — сказал де Мор-Дье Эммануэлю, показав ему дом. — Как видите, на первый взгляд, она не особенно печальна.
   Майор вышел первый и позвонил у решетки сада, находившегося перед домом. Ливрейный лакей отворил дверь. Майор, продолжая идти вперед, провел своего пленника в большую красивую залу, расположенную в нижнем этаже, где в камине пылал огонь. Он пододвинул маркизу стул.
   — Садитесь, мой пленник, — сказал он ему, — и позвольте мне сообщить вам программу той жизни, которую вы будете вести здесь.
   Но маркиз жестом прервал его.
   — Сударь, — сказал он ему, — я был благоразумен и не делал напрасных попыток сопротивления. На вашей стороне сила физическая и моральная, и я принужден уступить. Но, может быть, вы не откажете мне дать небольшое объяснение?
   — Спрашивайте! — сказал майор.
   — Зачем вы привезли меня сюда?
   — Чтобы в глазах маркизы излечить ваше безумие.
   — Вы прекрасно знаете, что я не сумасшедший…
   — Разумеется. Но барон и я…
   — Имеете интерес выдать меня за такового, не так ли?
   — Именно.
   — Ну, уж этого интереса я положительно не понимаю, — сказал совершенно спокойно маркиз.
   Барон и майор обменялись таинственным взглядом. Маркиз понял этот взгляд и, обращаясь непосредственно к де Мор-Дье, сказал:
   — Ну, ответьте мне. Вы не можете быть орудием мести одной из жертв нашей старой ассоциации…
   Барон молчал.
   — Если вы хотите уронить меня в глазах моей жены, то тут причиной может быть только личная месть. Вы имеете право ненавидеть ту, которая была вашей мачехой и называлась баронессой де Мор-Дье, но имеете ли вы право ненавидеть меня?
   — Нет, — согласился барон.
   — Если вами руководит желание получить деньги, то говорите, и я готов всем пожертвовать… Я достаточно богат, чтобы дорого заплатить за свое счастье.
   Барон пожал плечами и промолчал. Майор гордо взглянул на Эммануэля.
   — Вы заблуждаетесь, сударь, — сказал он ему. — Не выгода руководит поведением барона, и письмо, которым мы владеем, не продается. Оно останется в наших руках до тех пор, пока не найдем нужным воспользоваться им в виде угрозы, как дамокловым мечом.
   — Вы палачи! — вскричал Эммануэль, виски у которого оросились холодным потом.
   — Может быть.
   — Но палачи действуют по праву закона…
   — Совершенно верно.
   — Чем же вы-то руководствуетесь? — спросил он, вздрогнув.
   Майор ответил на это:
   — Закон, которому мы служим орудием, был известен в Риме три тысячи лет назад, и он называется возмездием.
   Эммануэль опустил голову на руки, и слезы брызнули у него сквозь пальцы.
   — Маркиз, — сказал тогда барон де Мор-Дье скорее грустно, чем насмешливо, — вы должны помнить, что ради вас маркиз Гонтран де Ласи убил на дуэли генерала де Флар-Рювиньи.
   — Молчите! — прошептал Эммануэль, с испугом вскочивший при этом напоминании, и отнял руки от лица, залитого слезами.
   — И опять-таки ради вас, — продолжал барон, — шевалье д'Асти довел маркиза де Флар-Монгори, вашего приемного отца до апоплексического удара… Вы знаете отлично также и то, что де Монгори пришла фантазия жениться после того, как он узнал, что генерал, его кузен, умер.
   При этих словах маркиз почувствовал полный упадок духа и потерял способность сопротивляться. Он понял, что час возмездия настал, и, как у преступников, бледнеющих при виде орудия смерти, у него явилась только одна мысль: просить пощады.
   — Да, — пробормотал он, — я был преступен и заслуживал самого жестокого наказания, но я раскаивался в течение шести лет…
   Барон прервал его презрительным жестом.
   — Ну, мой милый, — сказал он, — вы утратили память: не вы ли мне говорили еще вчера, что никогда не испытывали ни малейшего угрызения совести и считаете себя счастливейшим из смертных?
   — Это правда… — пробормотал маркиз.
   — Не говорите же о воображаемом раскаянии…
   — Но подумали ли вы, — вскричал маркиз, — что, губя меня, вы губите еще трех невинных существ: мою жену и моих детей.
   Майор и барон сделали жест, который означал:
   — Это несчастье, о котором мы сожалеем; но оно неизбежно.
   Маркиз снова отдался порыву ужасного горя.
   — Ну, что ж! — воскликнул он. — Покажите это письмо моей жене, откройте ей все… Что за беда! Я брошусь к ее ногам, буду молить о прощении, и так как она добра и любит меня, то простит, потому что в течение семи лет я жил как честный человек и семьянин и не имел ничего общего с этими людьми… потому что…
   — Ах, Боже мой! Маркиз, — прервал его де Мор-Дье, захохотав, — прежде чем бросаться к ногам госпожи де Флар и решаться на такое крайнее средство, которое, по моему мнению, безрассудно, потому что ваши руки обагрены кровью де Верна, лучше постарайтесь узнать, в чем будет состоять ваше наказание! Быть может, судьба, на которую вас обрекли, менее ужасна, чем та, которую вы сами себе готовите.
   — Может быть, говорите вы? — перебил Эммануэль. — Разве вы не знаете, какая меня ждет участь?
   — Нет.
   — Но этот-то человек знает?.. Эммануэль указал на майора.
   — Нет, — ответил, в свою очередь, майор.
   — От чьего же имени вы действуете? — спросил маркиз, вздохнув. — Если не знаете ни тот, ни другой, какое меня ждет наказание?
   Майор и барон молчали; в эту минуту дверь в глубине залы отворилась. Маркиз, удивленный, испуганный, увидал женщину, одетую в черное, которая медленно направилась к нему и холодно на него посмотрела. Затем эта женщина сделала рукою знак. По этому знаку майор Арлев и де Мор-Дье поклонились и вышли. Эммануэль с немым ужасом глядел на нее. Она была молода и замечательно красива, но ее молодость преждевременно поблекла, а красота была мрачная и роковая. На её тонких, бескровных губах маркиз заметил улыбку, которая привела его в содрогание.
   — А! — сказала она. — Вы спрашивали, от чьего имени действуют эти люди?
   — Да, — пробормотал маркиз.
   — Они действуют по моему приказанию, — холодно сказала молодая женщина.
   — Кто же вы?
   — Не все ли вам равно? Я имею право наказать вас…
   — Вы?
   — Я.
   — Что же такое я вам сделал? Я вас никогда не видал, сударыня.
   — И я также…
   — В таком случае…
   — Маркиз, — возразила женщина, одетая во все черное, — я ношу траур по человеку, которого убило общество «Друзей шпаги».
   Маркиз вздрогнул и вскрикнул.
   — Кто же вы? — повторил он.
   — Меня зовут маркизой Гонтран де Ласи, — медленно проговорила она.
   Маркиз еще раз вскрикнул от ужаса, на что Дама в черной перчатке насмешливо и громко рассмеялась.
   — Ах, держу пари, г-н Шаламбель, — сказала она, — что теперь вы понимаете, по какому праву я мщу вам и осмеливаюсь покушаться на ваше полное до сих пор благополучие.
   Маркиз, пораженный, упал к ногам Дамы в черной перчатке.
   — Пощадите! — пробормотал он.
   — Нет, — сказала она насмешливо. — Я не пощажу, я не имею права щадить «Друзей шпаги». Но я устала убивать и хочу видоизменить наказание.
   И она со злой улыбкой взглянула на маркиза.
   — Маркиз, — сказала она, — вы не умрете, подобно капитану Лемблену и шевалье д'Асти… нет… вам я назначу другое наказание.
   И когда испуг Эммануэля достиг последних границ, мстительница прибавила:
   — Вы будете жить, маркиз, но вас будут считать мертвым, и ваша жена и дети будут носить по вас траур.
   Едва маркиза де Ласи договорила, как раздался стук кареты, остановившейся у решетки дома.

XXXV

   Карета, остановившаяся у решетки, была та самая, которая несколько часов назад отвезла маркиза де Флар с улицы Пентьевр на улицу Принца и в которой уехала маркиза де Флар.
   Русский доктор, или, вернее, граф Арлев, который разыграл роль доктора, сказал маркизе:
   — Уезжайте и возвращайтесь сегодня вечером в Пасси вместе с детьми.