Дюма Александр. Сильвандир

   — Сударь, как вы смотрите на женитьбу?
   Шевалье бросил пристальный взгляд на собеседника. Тот решив, что Роже малость глуховат, повторил свой вопрос.
   — На женитьбу? — растерянно переспросил наш герой.
   — На женитьбу, — повторил незнакомец и как можно любезнее покачал головою, а на губах его опять появилась все та же гаденькая усмешка, видимо привычная для него.
   — Но о какой женитьбе вы толкуете? — спросил Роже.
   — О какой женитьбе? Да о самой настоящей.
   — Ничего не понимаю! — воскликнул шевалье. — Ну ладно, говорите дальше!
   — В таком случае, — сказал неизвестный, — я поставлю вопрос иначе.
   — Извольте, сударь.
   — Хотите ли вы выиграть свою тяжбу?
   — Черт побери! Еще бы! — вскричал Роже. — Даже очень хочу.
   — Превосходно, превосходно, — произнес человек с бородавками, все так же улыбаясь, — тогда мы столкуемся.
   — Столкуемся? — повторил Роже, заерзав в кресле.
   — Так вот, милостивый государь, продолжал незнакомец, — я могу помочь вам выиграть тяжбу…
   Шевалье в полном восторге непроизвольно придвинулся к своему собеседнику: он и думать забыл о его гаденькой усмешке и готов был броситься ему на шею.
   Сколь жалка человеческая натура: мы-то думаем, что существуют симпатии и антипатии, а ведь на самом деле все определяет корыстный интерес!
   — А что для этого нужно сделать? — спросил Роже.
   — Бог мой! Да почти ничего, — ответил незнакомец.
   — Но все же?
   — Вам надо будет жениться.
   Шевалье снова пристально посмотрел на своего странного посетителя, посмотрел еще более испытующе, чем в первый раз: ему вдруг пришло в голову, что перед ним помешанный.
   — Только бы он не впал в буйство, — прошептал Роже, — ведь тогда это уже не будет столь забавно.
   Молчание затянулось: шевалье произнес эти слова так тихо, что человек с бородавками их не расслышал и все еще ждал ответа.
   — Что же вы молчите? — спросил незнакомец.
   — Итак, вы сказали… — начал шевалье.
   — Я сказал, господин д'Ангилем, что вам надо будет жениться.
   — Жениться? Мне?
   — Именно вам, собственной персоной, потому что, коли женится кто-нибудь другой, это вашему делу не поможет.
   — Полно, да вы, я вижу, шутите! — воскликнул Роже.
   — Если бы я имел честь принадлежать к числу ваших близких знакомых, — возразил новоявленный сват, — вы бы, сударь, знали, что я никогда не шучу.
   — В таком случае дело принимает серьезный оборот.
   — Весьма серьезный, милостивый государь, — и я прошу вас так и отнестись к нему.
   — Стало быть, мне придется жениться?
   — Боже правый, ну, конечно.
   — А на ком? — спросил шевалье, делая над собой заметное усилие.
   — На ком? — повторил человек с бородавками, и на губах его опять появилась гаденькая усмешка. — На ком? Вот теперь вы коснулись самого главного.
   — Вот именно, на ком? — снова спросил Роже. — Вы, конечно, понимаете, сударь, не могу ведь я жениться очертя голову: кота в мешке не покупают!
   — И все же именно так вам и предстоит жениться, господин д'Ангилем.
   — Скажите, а вы в здравом рассудке? Вы в этом твердо уверены? — осведомился шевалье.
   — То есть как это надо понимать: уверен ли я?
   — Вот-вот, уверены? Ибо в противном случае я должен вам прямо сказать, что очень спешу, что меня ждут, что мне некогда шутки шутить и что я хотел бы как можно скорее покончить с игрою, в которую мы играем.
   — Но это вовсе не игра, сударь, — отвечал незнакомец самым торжественным тоном, — а уж если игра, то, во всяком случае, такая, где ставка — ваше будущее, ибо вы можете выиграть полтора миллиона ливров.
   — Тогда, ради всего святого, объясните, как вас надобно понимать?
   — Влюблены ли вы в кого-нибудь? — осведомился человек с бородавками, вперяя в Роже пронзительный взгляд.
   Шевалье почудилось, будто переливчатые глаза посетителя буквально буравят его и взор незнакомца проникает в самую глубину его души.
   — Избавьте меня, сударь, от необходимости отвечать вам, — сказал юноша, сильно покраснев.
   — Коль скоро, милостивый государь, вы требуете, чтобы уважали вашу тайну, — продолжал незнакомец, — я тоже вправе настаивать на том, чтобы уважали и мою.
   — Ну, это совсем другое дело! — вырвалось у Роже.
   — Почему другое дело?
   — Вы должны все мне открыть…
   — Напротив, господин д'Ангилем, вы последний, кому я должен что-либо открыть; но я не запрещаю вам догадываться…
   — Спасибо и на том! Благодарю вас за разрешение, сударь, но, по несчастью, я не мастер разгадывать загадки.
   — В таком случае попробуйте сами что-нибудь разузнать, ибо я, со своей стороны, могу лишь повторить то, что уже сказал.
   — Сударь, — проговорил шевалье, вставая, — вы понимаете…
   — Да, милостивый государь, я понимаю, что вы человек в высшей степени бескорыстный, — ответил незнакомец, в свою очередь поднимаясь с места, — и вам безразлично, проиграете вы или выиграете свою тяжбу. В конечном счете для такого вельможи, как вы, не имеет особого значения, будет у него на полтора миллиона ливров больше или меньше.
   — Черт побери! — вырвалось у Роже. — Не имеет особого значения! Ну нет, сударь, я иначе смотрю на вещи, чем вы. Но поймите сами: не могу ведь я жениться вот так… столь нелепым образом…
   — Сударь, сударь, — заговорил незнакомец с видом глубочайшего сочувствия, — хорошенько запомните мои слова: вы сами не понимаете, от чего отказываетесь.
   — Но скажите наконец, сударь, если я соглашусь вступить в переговоры, что я должен буду сделать?
   — Коли уж переговоры такого рода начинают, их надобно доводить до конца.
   — Стало быть, вы требуете от меня решительного согласия?
   — Вот именно.
   — И мне придется жениться?..
   — Не зная даже имени невесты.
   — Но это же противно здравому смыслу.
   — И все-таки позвольте мне…
   — Никогда, сударь, никогда!
   — Это ваше последнее слово?
   — Последнее, окончательное!
   — Подумайте еще немного.
   — Я уже думал, вернее, не стану и думать, раз речь идет о такой нелепице… Мне, мне жениться, не зная на ком, даже не видя своей невесты, не перемолвившись с нею ни единым словом, не ведая, молода она или стара, хороша собой или уродлива, глупа или умна?! Ну, знаете, любезнейший, вы, видно, совсем теряете голову!
   — А вы — проигрываете ваш процесс, сударь! И незнакомец взялся за шляпу.
   В этом окаянном человеке было столько уверенности, что шевалье пришел в замешательство. Он принялся мерить комнату большими шагами: сначала шел от кровати к окну, затем от двери к комоду и в конце концов опять тяжело опустился в кресло, наблюдая украдкой за посетителем, а тот между тем с самым непринужденным видом скреб обе свои бородавки и подбородок.
   — Неужели, сударь, — заговорил Роже, первым прерывая молчание, — неужели вы положительно отказываетесь дать мне хоть какие-нибудь разъяснения?
   — Клянусь честью, сударь, я бы со всей охотой, — отвечал незнакомец, — но именно это мне строго-настрого запрещено.
   — Скажите мне только, а молодая особа… Тьфу!.. — вырвалось у Роже, который сам прервал себя этим восклицанием. — Молода ли она, по крайней мере?
   Незнакомец продолжал скрести свои бородавки.
   — Ну тогда ответьте: хороша она собой или безобразна?
   Посетитель перешел от бородавок к подбородку.
   — Могу ли я, наконец, хотя бы осведомиться: невеста… девица она… или вдова?
   Незнакомец остался совершенно невозмутим.
   — Ах, да с вами и сойти с ума недолго! — вскричал Роже, ударяя себя кулаком по лбу.
   — Сударь, я прощаюсь с вами до завтра, — сказал незнакомец, — хорошенько подумайте над моими словами.
   — А что будет завтра? — спросил шевалье.
   — Завтра в это же самое время я опять приду.
   — Вы придете один?
   — Нет, я принесу с собой обязательство о вступлении в брак.
   — Обязательство о вступлении в брак?! — воскликнул Роже, бледнея.
   — О, пусть это вас не тревожит, — отвечал незнакомец, — вы подпишите его только в том случае, если сами того пожелаете. Будьте спокойны, дорогой господин д'Ангилем, — прибавил он с обычной своей ухмылкой, — силком вас к венцу не поведут.
   С этими словами таинственный посетитель, пятясь, вышел из комнаты, отвешивая еще более низкие поклоны, чем тогда, когда появился; он был уже далеко, а шевалье в полном изнеможении судорожно сжатыми и дрожащими пальцами все еще стискивал свой влажный от пота лоб.

XIV. О ТОМ, КАК ТАИНСТВЕННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ ПОЯВИЛСЯ ВО ВТОРОЙ РАЗ И КАК В ХОДЕ ВТОРОГО СВИДАНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА НЕСКОЛЬКО ПРОЯСНИЛИСЬ

   Роже довольно долго не мог опомниться от удара, который так неожиданно на него обрушился; наконец, собравшись с силами, он поднялся с кресла, взял шляпу и поспешил к маркизу де Кретте, своему постоянному советчику, главной своей опоре.
   По счастью, маркиз был дома.
   — Что с вами?! — воскликнул он при виде шевалье. — Неужели вы проиграли тяжбу?
   Кретте задал этот вопрос потому, что на его друге, как говорится, лица не было.
   — Слава Богу, пока еще нет, — отвечал Роже, — ведь, как вам известно, дело будет разбираться в суде только через три дня. И даже…
   — И даже?.. — повторил маркиз.
   — И у меня даже появилась некоторая надежда выиграть эту тяжбу, — со вздохом закончил шевалье.
   — Тогда мне кажется, у вас нет причины столь тяжко вздыхать.
   — Разумеется, вам так кажется, ибо вы не знаете, на каких условиях это возможно.
   — Ах! Стало быть, вам поставили условия?
   — Увы! — пробормотал Роже.
   И он бросился в объятия к своему другу.
   — Да говорите же! — воскликнул маркиз. — Вы заставляете меня не на шутку тревожиться.
   И тоща шевалье поведал маркизу о человеке с опаловыми глазами и о своем разговоре с ним. Кретте выслушал рассказ с величайшим вниманием; когда Роже закончил, он сказал:
   — Все это весьма странно. Быть может, у виконта де Бузнуа осталась побочная дочь, и ее хотят пристроить. Или, быть может, мой бедный друг…
   — Или, быть может… — повторил шевалье, бледнея от догадки маркиза.
   — Или, быть может, сама старая индианка задумала снова вступить в брак.
   Роже содрогнулся, но одно соображение тут же успокоило его.
   — Это невозможно, ведь она умерла.
   — Тогда с ее стороны вам, видимо, ничего не угрожает.
   — Правда, бывает всякое, — спохватился Роже, — я видел людей, которых считали умершими, а они вдруг появлялись среди живых.
   — Упаси Господи! — воскликнул маркиз.
   — Однако не думаю, что такое может произойти и на сей раз, — прибавил д'Ангилем.
   — Тогда поищем другое объяснение. А ну как тут ловушка, расставленная вашим противником? Что вы на это скажете?
   — Я уже и сам подумывал; да только какая корысть господину Афгано женить меня?
   Мы забыли упомянуть, что именно так звали Индийца.
   — Как знать! Но, так или иначе, будьте настороже.
   — Да, разумеется, я все время настороже, но это, увы, не дает мне ни единого дня отсрочки: завтра от меня ждут ответа.
   — Посоветуйтесь со своим отцом.
   — Но ведь отец находится в пятидесяти пяти льё отсюда; а потом я должен вам прямо сказать, маркиз, что не могу так вот взять и жениться: я люблю, просто боготворю одну юную девушку из наших краев, она сама прелесть, сущий ангел во плоти и питает ко мне такую же привязанность, какую я сам питаю к ней; если я женюсь на другой, она умрет.
   — Вы так полагаете? — спросил Кретте, и на лице его отразилось сомнение.
   — Я в том уверен, она дала мне слово.
   — Умереть?
   — Нет, жить только для меня одного.
   И Роже рассказал маркизу обо всех своих приключениях, связанных с Констанс, но имени ее не назвал.
   — Ничего не поделаешь, друг мой! В таком случае вам думать не о чем. Однако, что вам дороже: девица… Не будет нескромностью, если я спрошу у вас, как зовут эту барышню?
   — О нет! Ее зовут Констанс де Безри.
   — Черт побери! Констанс, иными словами, постоянство! Да, такое имя многое сулит.
   — Вы о чем-то хотели спросить меня?
   — Я хотел спросить, что вам дороже: мадемуазель Констанс де Безри или семьдесят пять тысяч ливров годового дохода?
   — Будь я один, я пожертвовал бы ради нее состоянием, жизнью, всем на свете! Но, увы, у меня есть отец и мать, они боготворят меня, и мой отказ разорит их.
   — Да, вы совершенно правы, шевалье, — сказал маркиз, — вы им всем обязаны. Понимаете, друг мой, это дело вашей совести, только вы один и можете принять решение.
   Роже тяжело вздохнул.
   Маркиз де Кретте между тем впал в задумчивость и долго о чем-то размышлял; внезапно он схватил шевалье за руку и так крепко сжал ее, что тот оторопел.
   — Вы трижды обреченный человек, — проговорил маркиз, — я догадался, из какого источника идут сделанные вам предложения.
   — Боже правый! — в испуге воскликнул Роже.
   — Ваш человек с бородавками — какой-нибудь судья, заседатель или судебный пристав, у него дочь-горбунья, и он горит желанием выгодно пристроить ее.
   — Прошу вас, маркиз, не говорите мне подобных вещей, у меня мурашки по спине бегают.
   — Любезный шевалье, надо уметь говорить друзьям правду в глаза.
   — Увы! — простонал Роже.
   — Повторяю, — продолжал маркиз, — напишите вашему почтенному отцу и попросите у него совета; но, на мой взгляд, здесь нет места сомнению.
   — Тут может скрываться и другое!.. — заговорил, жалобно растягивая слова, злополучный юноша. — Быть может, у одного из тех господ, о коих вы только что упоминали, есть дочь, и она…
   — Я уже об этом подумал, — отвечал Кретте, — да только не хотел вам говорить… Какой порок вы предпочли бы?.. Я, признаюсь, предпочел бы врожденный…
   — Да я попал в ужасную западню! — в бешенстве закричал Роже.
   — И тем не менее надо выбирать, — сказал маркиз, — третьего не дано. Либо вы проиграете тяжбу, либо вам придется, закрыв глаза, прыгнуть в пропасть.
   — Увы, горе мне! — пробормотал Роже.
   — Бедный мой друг, вы попали в ловушку, — снова заговорил Кретте, глубоко тронутый отчаянным положением шевалье. — Однако не стоит уж так убиваться до второго визита вашего таинственного гостя; улучите минуту, когда этот окаянный человек запрется с вами в комнате, потрясите его хорошенько и потребуйте, чтобы он объяснился начистоту, если нужно — даже пригрозите ему. Ну а коли он откажется, вы тоже откажитесь; я же спрячусь за дверью, а потом последую за этим исчадием ада, если понадобится, до самой преисподней. И мы вознаградим себя, по крайней мере, тем, что отомстим ему, уж в этом я вам ручаюсь.
   — Так-то оно так, но тяжбу я проиграю.
   — Ах, черт побери, ничего не поделаешь, мой милый! Чем-то надо поступиться.
   Поскольку все, что могли сказать друг другу шевалье и маркиз, никак не двигало дело вперед, Роже попрощался и пошел к себе в гостиницу «Золотая решетка».
   Он было совсем собрался написать отцу, но потом рассудил, что письмо четыре дня пойдет до Лота, и если даже предположить, что барон отправит ответ с той же почтой, то отцовское послание будет идти в столицу еще четыре дня, что вместе составит уже целую неделю. Между тем судебное решение ожидалось через три дня, так что ответ из Ангилема никак не мог прийти вовремя, а бедный юноша так нуждался в поддержке отца, дабы принять какое-либо решение!
   Время шло, а шевалье все сидел в одиночестве, проливал горькие слезы и рвал на себе волосы, с отчаянием думая о будущем; он громко призывал Констанс и мысленно прощался с родными местами, с Гаренским лесом, с лучшими воспоминаниями отрочества; он упрекал себя в глупости, в том, что он такой простофиля, и с болью соглашался со справедливыми словами маркиза, который, выслушав рассказ о пасторальной любви Роже и мадемуазель де Безри, о появлении Констанс в комнате шевалье, о бегстве молодых людей и о их пребывании у священника в селении Шапель-Сент-Ипполит, воскликнул: «До чего же вы были простодушны, д'Ангилем! До чего же вы были наивны, распрекрасный мой Роже! До чего же вы были глупы, мой бедный друг!»
   И теперь Роже повторял вслух:
   — О да, до чего я был глуп! До чего наивен! До чего простодушен! Читатель видит, что пребывание в Париже уже начало оказывать заметное влияние на нашего героя.
   Однако неумолимая судьба была тут как тут и протягивала к нему свою медную руку с железными шипами. Каждая минута стоила дня, а каждый день стоил года. На следующее утро человек с бородавками, точный, как само время, и неотвратимый, как смерть, должен был появиться снова.
   Роже провел всю ночь в поисках выхода из создавшегося положения; нечего говорить, что он так ничего толком и не придумал.
   Наступило утро. Шевалье ожидал человека с бородавками, вооружившись множеством встречных предложений и подготовив целый арсенал каверзных вопросов.
   Посетитель не заставил себя ждать. В назначенный час, минута в минуту, Роже, который весь обратился в слух, различил шум шагов на лестнице; шаги эти затихли у его двери, затем в нее трижды постучали и наконец после слова «Входите!» — его дрожащим голосом произнес шевалье — дверь отворилась и вошел роковой посланец, еще более угодливый, смиренный и медоточивый, чем накануне.
   Он медленно обвел глазами комнату, затем еще раз внимательно огляделся вокруг.
   — Вы и нынче один? — спросил он.
   — Убедитесь сами, — отвечал шевалье. Незнакомец с той же тщательностью, что и в прошлый раз, вновь осмотрел комнату и стоявшую в ней мебель, после чего вплотную подошел к Роже; юноша был так бледен, словно ему предстояло взойти на эшафот.
   — Ну как, господин д'Ангилем, обдумали вы мое предложение? — спросил таинственный посетитель.
   — Больше того, я не только все хорошенько обдумал, но я вас разгадал, сударь, — ответил Роже, — а потому давайте говорить без обиняков и покончим с этим делом.
   — Таково и мое заветное желание, милостивый государь, — отвечал человек с бородавками, низко поклонившись.
   — Вас послал ко мне некто, желающий избавиться от своей дочери.
   — Избавиться? О милостивый государь, какое грубое слово!
   — Не станем препираться из-за слова. Впрочем, я, к сожалению, уверен, что оно тут самое уместное.
   — И все же я хотел бы разубедить вас…
   — Дальше. Отец этой особы — один из тех судей, что разбирают мою тяжбу, не так ли? — спросил Роже, пристально глядя прямо в опаловые глаза человека с бородавками.
   Тот в свою очередь уставился на юношу с удивленным видом, и во взгляде его можно было прочесть почти что восхищение.
   — Да, верно, милостивый государь, вы угадали.
   — Ну, я в том и не сомневался! — торжествующе воскликнул шевалье.
   — Но что из этого следует? К чему послужит ваша догадка?
   — К чему послужит? Теперь я твердо уверен, что если не женюсь, то проиграю тяжбу.
   — И столь же твердо можете быть уверены, что выиграете ее, коли женитесь.
   — Все это весьма грустно, — со вздохом сказал Роже.
   — Сударь, — продолжал незнакомец, — напрасно вы жалуетесь, ведь вы на верном пути к богатству. Действуйте же, господин д'Ангилем, действуйте. Вот вам мой совет.
   — Стало быть, по-вашему, я, дворянин, чья честь ничем не запятнана, должен жениться на дочери человека, торгующего правосудием!
   — Остается только пожалеть, господин д'Ангилем, что вы так смотрите на веши, — ответил посетитель, — но ведь этак смотреть на жизнь просто нелепо, уж простите меня за резкость! Человек пользуется влиянием, он оказывает услугу своим друзьям и этим обязывает их к признательности, а поскольку признательность — закон возвышенных душ, то и друзья в свой черед оказывают ответную услугу.
   — Да, я все понимаю, но только девица…
   — Что девица?
   — Девица эта… и в самом деле девица? Незнакомец хихикнул.
   — Или вдова? — продолжал шевалье. Незнакомец хихикнул чуть громче.
   — Черт побери, сударь! — в бешенстве вскричал шевалье. — Да вы, кажется, смеетесь надо мной!
   — Боже упаси, господин д'Ангилем! Я смеюсь лишь над вашими страхами.
   — Возможно, они и неосновательны, — продолжал Роже, — но ведь вы сами принуждаете меня покупать кота в мешке!
   — Тем приятнее будет ожидающий вас сюрприз, господин д'Ангилем.
   — Ах!.. Не могу же я удовольствоваться вашими словами, сударь. Дайте мне хоть одним глазком взглянуть на девицу… на юную особу… на особу, на которой я должен жениться… словом, на ту даму, о ком идет речь…
   — Невозможно, милостивый государь, невозможно.
   — Но послушайте… ее отец… позвольте мне взглянуть хотя бы на отца… Ведь это такая малость!
   — Напротив, милостивый государь, вы даже сами не понимаете, о чем просите: коли вы увидите отца, то уже через сутки узнаете, кто его дочь и какова она.
   — Вы меня с ума сведете, — пробормотал шевалье.
   — Послушайте, господин д'Ангилем, — продолжал человек с бородавками, стараясь говорить как можно мягче, — да не отчаивайтесь вы так: поверьте мне, дело-то стоящее, вы потом сами станете раскаиваться, что были так неуступчивы, ибо, поддаваясь всем этим мелким соображениям, которые, как я замечаю, увы, оказывают на вас столь сильное влияние, вы рискуете потерять полтора миллиона ливров и проиграть тяжбу. Да вам еще придется заплатить тридцать, а то и все сорок тысяч ливров судебных издержек.
   Между тем, женившись, вы получите свои полтора миллиона, получите сверх того мебели и иных предметов обстановки на шестьдесят тысяч экю, драгоценных камней и украшений больше чем на полтораста тысяч ливров, не считая наличных денег в шкатулке, а шкатулка-то тяжелехонькая, уж за это я ручаюсь, сам присутствовал, когда ее опечатывали.
   — Ах так! Тогда позвольте еще один вопрос.
   — Спрашивайте, милостивый государь, спрашивайте, и, коли я только смогу на него ответить, непременно отвечу.
   — Почему мой будущий тесть, — спросил Роже, — не предложил свою дочь моему противнику, господину Афгано?
   — Да потому, что он решил отдать предпочтение вам.
   — Весьма обязан!
   — Ведь Индиец уродлив, а вы красивый юноша; креме того, ваш противник, быть может, и важная персона в своей стране, но у нас его знатность никем не признана; короче говоря, имя д'Ангилем гораздо приятнее звучит для французского уха, чем какое-то дикое имя Афгано. Госпожа Афгано! Сами посудите: как возгласить подобное имя при дворе?! И тем не менее, несмотря на все это, коли вы нынче откажетесь…
   — Что будет, если я нынче откажусь?
   — Я завтра же отправлюсь к господину Афгано.
   — Стало быть, отцу не терпится пристроить свою дочку?
   — Да, она уже девица на выданье.
   — Охотно верю. Словом, выбор остановили на мне, чтобы меня погубить.
   — Повторяю, милостивый государь, вы просто неразумны, такие речи приличествуют разве что зеленому юнцу. Вам предлагают полтора миллиона ливров, они сами плывут вам в руки, для этого вас отыскивают в самой жалкой комнате самой жалкой гостиницы, а вы при этом утверждаете, будто вас хотят погубить! Ах, поистине, вы меня приводите в отчаяние.
   — А может быть, мы столкуемся полюбовно, сударь? — спросил шевалье. — Не возьмет ли тот, кто прислал вас кo мне, сто, двести, ну пусть даже триста тысяч ливров? Я их уступаю, я их предлагаю, я их дарю ему!
   — То, что вы мне предлагаете, господин д'Ангилем, противно здравому смыслу: сто тысяч экю, каковые вы готовы отдать, уже и так не ваши, они составят приданое вашей будущей жены.
   — Как? Приданое моей будущей жены?
   — Разумеется! Беря в жены юную особу, вы признаете что за ней дают приданое в сто тысяч экю; по-моему это вполне естественно, коль скоро ее отец дает вам возможность получить полтора миллиона ливров.
   — Вы сказали «юная особа», сударь! — воскликнул шевалье. — Да, вы именно так сказали. Стало быть, невеста молода?
   — Вы счастливец, господин д'Ангилем, редкостный счастливец! Соглашайтесь, говорю вам, соглашайтесь.
   — Послушайте, вы ведь меня знаете, я живу не таясь, у меня нет никаких тайн, я не прячу карт, а играю в открытую…
   — Вот и будьте хорошим игроком до самого конца.
   — Я и сам того хочу; но мне нужно доказательство ваших возможностей, свидетельство вашего влияния.
   — Какое вам угодно доказательство?
   — Судебное решение ожидается послезавтра, пусть его отложат на неделю, и в обмен на это я дам свое согласие; правда, ставлю еще два условия.
   — Какие именно?
   — Невеста не должна быть уродлива, и она не должна быть, тьфу, вернее, должна быть…
   — Я вас понимаю, господин д'Ангилем.
   — Ну и как?
   — Я согласен.
   — Как вас надо понимать? Вы ручаетесь, что…
   — Да, именно.
   — В таком случае вот вам мое слово.
   — Стало быть, через десять дней?
   — Через десять дней.
   — Я приду к вам утром того дня, когда будут выносить судебное решение.
   — Я вас жду.
   — В добрый час, господин д'Ангилем, в добрый час! Ах, милостивый государь, вы родились под счастливой звездою!
   Человек с бородавками взял шляпу и вышел, пятясь и отвешивая самые почтительные поклоны.
   Однако минут через пять он возвратился возмущенный.
   — Сударь, — заговорил он. — Как видно, вы добиваетесь огласки, полагая, что вас это спасет, и потому ваш друг, маркиз де Кретте, устроил засаду: он сидит в своей карете в двадцати шагах от гостиницы и ждет, пока я выйду; не отпирайтесь, я узнал ливрею его слуги и гербы на карете. Да только зря вы так поступили, поймите хорошенько: отсрочка, о которой мы условились, накладывает обязательства не только на нас, но и на вас. Ежели за эти дни наши планы получат огласку, ежели что-либо каким-нибудь образом станет известно, ежели какой-либо шаг с вашей стороны покажется нам подозрительным, то я — единственный свидетель, понимаете, единственный свидетель — буду все отрицать, и вы с позором проиграете тяжбу.