Дюморье Д.. Французов ручей

- Томас просто с ног сбился. Он не знает, где ключ от погреба, а вино уже на
исходе.
Дона полежала немного с закрытыми глазами, затем повернулась на бок и
зевнула, притворяясь, что он ее разбудил.
--Откуда мне знать, где может быть Уильям? -- проговорила она. --
Наверное, болтает со слугами на конюшне. Пусть поищут получше.
--Уже искали, -- досадливо ответил Гарри, -- но он как сквозь землю
провалился. Скоро приедет Годолфин с компанией, а в доме ни капли вина.
Ей-Богу, Дона, это переходит всякие границы. Я не намерен больше это
терпеть. Если он сейчас же не появится, я его уволю.
--Подожди еще немного, -- устало проговорила Дона. -- Он обязательно
придет.
--Поразительная распущенность! -- буркнул Гарри. -- Вот что значит
отсутствие крепкой хозяйской руки. Ты его просто избаловала, Дона, он делает
все что хочет.
--Напротив, он делает только то, чего хочу я.
--Нет-нет, можешь меня не переубеждать. Роки совершенно прав. Этот
малый слишком много себе позволяет. Роки в таких вещах разбирается.
Он остановился посреди комнаты и сердито уставился на нее. Лицо его
побагровело, голубые глаза злобно прищурились. Дона хорошо знала это его
состояние: после нескольких бокалов вина он всегда приходил в раж и начинал
буянить.
--Как твои успехи в пикете? -- проговорила она, стараясь его отвлечь.
--Какие там успехи, -- проворчал он. -- Неужели ты думаешь, что я за
десять минут могу обыграть Роки? Разумеется, мне снова пришлось
раскошелиться. Я проиграл ему тридцать соверенов. Не такая уж маленькая
сумма, между прочим. Кстати, Дона, тебе не кажется, что я должен нанести
тебе визит после долгой разлуки?
--Разве ты не будешь участвовать в охоте на пирата?
--Буду, конечно, но я надеюсь, что к полуночи мы уже управимся. Если
этот проходимец действительно прячется на реке, как предполагает Годолфин, у
него нет ни малейших шансов. Весь лес от дома до мыса охраняется часовыми, и
еще несколько человек на всякий случай дежурят у берега. Нет, на этот раз
негодяю от нас не скрыться.
--А какая роль отведена тебе?
--О, я намерен наблюдать за событиями со стороны. Зато, когда все будет
кончено, мы обязательно устроим пирушку и повеселимся от души. Но ты не
ответила мне.
--По-моему, обсуждать это еще рано. Думаю, что к полуночи тебе будет
совершенно безразлично, куда завалиться спать: в мою постель или под стол.
--Это потому, что ты всегда так чертовски холодна со мной, Дона. Ну
зачем, скажи на милость, тебе понадобилось удирать в Нэврон, оставив меня
умирать со скуки в Лондоне, а когда я примчался за тобой, отговариваться
какой-то дурацкой болезнью?
--Гарри, ради Бога, оставь меня в покое, я хочу спать.
--Спать! Ну конечно, знакомая песня! Сколько я тебя помню, ты всегда
хочешь спать, стоит мне заглянуть в твою спальню.
И, громко хлопнув дверью, он выбежал в коридор. Там он остановился и,
перевесившись через перила, проорал слугам, работавшим внизу:
--Ну что, не появлялся еще этот бездельник Уильям?
Дона встала и выглянула в окно. По лужайке к дому шел Рокингем, следом
за ним трусила Герцогиня.
Она начала одеваться -- медленно и тщательно. Накрутила локоны на палец
и аккуратно уложила их по бокам, вдела в уши рубиновые серьги, украсила шею
ожерельем из рубинов. Она понимала, что дама, которая через несколько минут
выйдет к гостям -- изящная, очаровательная, в атласном кремовом платье, с
пышной прической, с сияющими в ушах и на шее драгоценностями, -- ничем не
должна напоминать грязного, промокшего до нитки юнгу, пять дней назад
стоявшего под окном Филипа Рэшли. Она посмотрела на себя в зеркало, затем
перевела взгляд на портрет. Боже мой, как сильно она изменилась за эти
несколько недель, проведенных в Нэвроне: лицо округлилось, угрюмые складки в
углах рта исчезли, в глазах, как верно подметил Рокингем, появилось новое
выражение. Лицо, шею и руки покрывал густой загар, который невозможно было
скрыть никакой пудрой. Ну кто поверит, глядя на нее, что она недавно
оправилась от тяжелой болезни и что кожа ее потемнела не от солнца, а от
лихорадки? Разве что Гарри с его наивной доверчивостью, но уж никак не
Рокингем.
На конюшне зазвонил колокол -- во двор въехала карета с первыми
гостями. Затем послышался цокот копыт, снова ударил колокол, а еще через
несколько минут снизу, из столовой, донеслись мужские голоса, оглушительный
хохот Гарри и тявканье собак. За окном сгустились сумерки, сад погрузился в
темноту, деревья словно оцепенели. Доне представился часовой, притаившийся в
лесу и напряженно вглядывающийся в ручей. Наверное, сейчас к нему уже
присоединились другие. Они стоят, прижавшись к деревьям, и ждут, когда в
Нэвроне закончится ужин, Юстик кинет взгляд на Годолфина, Годолфин -- на
Гарри, Гарри -- на Рокингема, они понимающе улыбнутся друг другу, отодвинут
стулья, встанут из-за стола и, положив руки на рукоятки шпаг, двинутся к
лесу. <О, если бы все это происходило не сейчас, а сто лет назад, -- думала
Дона, -- я бы знала, что делать. Я подмешала бы им в питье сонное зелье, я
продала бы душу дьяволу и наслала на них проклятье... Но сейчас другое
время, и я должна спуститься вниз, сесть за стол со своими врагами и,
радушно улыбаясь, потчевать их вином>.
Она открыла дверь -- голоса в столовой сделались слышней. Она различала
напыщенный бас Годолфина, хриплое, раздраженное покашливание Филипа Рэшли,
мягкие, вкрадчивые интонации Рокингема. Прежде чем спуститься в столовую,
она прошла по коридору и заглянула в детскую, поцеловала спящих малышей,
раздернула шторы на окнах, впуская в комнату прохладный ветерок, и, снова
подойдя к лестнице, собралась уже сойти вниз, как вдруг услышала за спиной
осторожные, неуверенные шаги, словно кто-то брел на ощупь в темноте.
--Кто там? -- вполголоса окликнула она.
Никто не отозвался. Она замерла, охваченная внезапным испугом. Снизу
по-прежнему доносились громкие голоса гостей. Прошло несколько секунд, затем
сбоку опять зашаркали шаги, послышался чей-то тихий шепот и слабый вздох.
Она принесла из детской свечу и, высоко подняв ее над головой, стала
всматриваться в темноту, откуда долетали странные звуки. Свеча озарила
длинный коридор и полусогнутую фигуру, привалившуюся к стене. Дона узнала
Уильяма. Лицо его было бледно как мел, одна рука бессильно повисла вдоль
туловища. Дона подбежала к нему и опустилась рядом на колени. Он с трудом
поднял руку и отстранил ее.
--Осторожно, миледи, -- проговорил он, и губы его сжались от боли, --
вы испачкаете платье. Я весь в крови.
--Уильям! -- воскликнула она. -- Что с тобой? Ты ранен?
Он покачал головой, сжимая правое плечо.
--Ничего страшного, миледи, -- проговорил он. -- Так, небольшая
царапина... Жаль только, что это случилось именно сейчас.
И тут же закрыл глаза, ослабев от боли. Дона поняла, что он лжет.
--Как это произошло? -- спросила она.
--Я возвращался через лес, миледи, -- ответил он, -- и наткнулся на
дозорного. Он набросился на меня, я стал вырываться, и он ранил меня шпагой.
--Идем ко мне в комнату, я промою и перевяжу твою рану, -- прошептала
она.
Он уже не протестовал и молча позволил ей довести себя до спальни. Она
заперла дверь на засов и уложила его на свою кровать. Затем принесла воду и
полотенце и, как могла, промыла и перевязала его плечо. Когда все было
кончено, он открыл глаза и чуть слышно произнес:
--Вы слишком добры ко мне, миледи.
--Тише, тише, -- сказала она, -- не разговаривай. Тебе сейчас нужно
отдыхать.
Лицо его было по-прежнему смертельно бледно, и Дона вдруг почувствовала
тревогу: она не знала, насколько серьезна его рана и что еще полагается
делать в таких случаях. Он, очевидно, догадался о ее волнении, потому что
поднял голову и проговорил:
--Не беспокойтесь, миледи, все будет в порядке. Самое главное -- я
выполнил ваше поручение. Я был на <Ла Муэтт> и виделся с капитаном.
--Ты передал ему? -- воскликнула она. -- Ты передал, что Юстик,
Годолфин и остальные собираются сегодня у нас?
--Да, миледи, я все ему передал, но он только улыбнулся в ответ своей
непонятной улыбкой и произнес: <Скажи своей хозяйке, что ``Ла Муэтт'' сумеет
постоять за себя, хотя на борту по-прежнему не хватает юнги>.
Едва он договорил, как в коридоре послышались шаги и в дверь постучали.
--Да? -- откликнулась Дона.
Голос молоденькой служанки произнес:
--Сэр Гарри просил передать, ваша светлость, что гости уже собрались.
--Пусть начинают без меня, -- ответила Дона. -- Я буду через минуту. -
- Потом наклонилась к Уильяму и шепнула: -- А корабль? Что с кораблем? Они
успеют вывести его в море?
Но взгляд его внезапно затуманился, глаза закрылись, и он потерял
сознание.
Накрыв его одеялом, она подошла к умывальнику и, едва ли понимая, что
делает, смыла кровь с рук. Затем взглянула на себя в зеркало и, увидев, что
щеки ее тоже побледнели, как и у него, дрожащими пальцами нанесла на скулы
румяна. Оставив его лежать в беспамятстве на кровати, она вышла из комнаты и
двинулась в столовую. Как только она появилась в дверях, стулья дружно
задвигались по каменному полу -- гости встали, приветствуя хозяйку.
Ослепительно улыбаясь, она гордо прошествовала на свое место, не различая
ничего вокруг ни блеска свечей, ни длинного стола, уставленного всевозможной
снедью, ни Годолфина в фиолетовом камзоле, ни Рэшли в пегом парике, ни
Юстика, опирающегося на шпагу, ни остальных гостей, склоняющихся при ее
приближении, -- мысли ее были далеко, она думала о человеке, который стоял
сейчас на палубе корабля и, глядя на начавшийся отлив, посылал ей последний,
прощальный привет.

18

Впервые за долгие годы обеденный зал Нэврона снова принимал гостей.
Яркий свет свечей заливал фигуры приглашенных, расположившихся по шесть в
ряд с обеих сторон длинного стола, уставленного серебром, тарелками с каймой
из роз и высокими вазами, до краев наполненными фруктами. Во главе стола
восседал хозяин -- голубоглазый, розовощекий, в съехавшем набок парике,
слишком громко хохочущий и слишком охотно откликающийся на любую
произнесенную гостями шутку. Напротив него расположилась хозяйка -- холодная
и невозмутимая. Она едва притрагивалась к блюдам, которые подносил ей слуга,
все свое внимание сосредоточив на соседях, как будто оба они -- и тот, что
сидел справа, и тот, что сидел слева, -- были для нее самыми важными и
интересными людьми на свете и только им она хотела бы посвятить сегодняшний
вечер, а если они пожелают, то и все последующие вечера. <Черт побери, --
думал Гарри Сент-Колам, пиная возившихся под столом собак, -- никогда еще
Дона не кокетничала так отчаянно, никогда еще глаза ее не сияли так
призывно. Если это результат все той же проклятой болезни, остается только
пожалеть здешних молодцов>. <Черт побери, -- думал Рокингем, наблюдая за ней
через стол, -- никогда еще Дона не была так прелестна. Хотел бы я знать,
какие мысли бродят сейчас в ее голове и что она делала сегодня в лесу в семь
утра, вместо того чтобы спокойно спать в своей кровати?>
<Так вот она какая, -- думали остальные гости, сидящие за столом, --
знаменитая леди Сент-Колам, о которой болтают все кому не лень! Леди
Сент-Колам, пирующая в лондонских кабаках бок о бок с городскими шлюхами,
разъезжающая в мужском наряде по большим дорогам и, если верить слухам, не
отказывающая ни одному сент-джеймскому волоките, не говоря уже о короле>.
Неудивительно, что поначалу гости держались скованно и неловко. И
только когда она заговорила с ними, когда начала расспрашивать -- этого -- о
доме и о семье, того -- о любимых занятиях и увлечениях, -- для каждого
находя улыбку и приветливое слово, каждому давая понять, что любой его жест,
любая мельком оброненная фраза исполнены глубокого значения и смысла и лишь
она, Дона Сент-Колам, способна по достоинству оценить их, -- только тогда
они наконец смягчились, расслабились и послали к черту все эти глупые
сплетни, придуманные, как рассуждал юный Пенроуз из Трегони, какими-нибудь
завистливыми бабами, решившими оклеветать эту удивительную, несравненную
женщину, которая может составить счастье для любого мужчины и которую, думал
Юстик, следовало беречь как зеницу ока и держать под тремя замками. То же
думал и Тремейн из Пробуса, и рыжеволосый Карнтик, владевший чуть ли не всем
западным побережьем. Первый -- единственный из всех присутствующих -- не
имел ни жены, ни любовницы и сейчас молча, с угрюмым восторгом пожирал Дону
глазами. Второй, чья жена была лет на десять старше его, встретившись с ней
взглядом, уже прикидывал, как бы застать ее наедине где-нибудь в укромном
местечке. Даже Годолфин, чванный, надутый Годолфин со своими выпученными
глазами и бесформенным носом, скрепя сердце признал, что жена у Гарри не
лишена обаяния, хотя есть в ней все-таки что-то настораживающее, что-то
такое, от чего серьезному человеку делается не по себе, -- то ли этот
взгляд, прямой и дерзкий, то ли странное, упрямое выражение лица... Нет, не
хотелось бы ему, чтобы у Люси была такая подруга. Зато Филип Рэшли, грубый,
замкнутый и совершенно не умеющий вести себя с женщинами, вдруг разговорился
и рассказал ей о детстве и о любезной матушке, умершей, когда ему не
исполнилось еще и десяти лет.
<Итак, скоро одиннадцать, -- думала Дона, -- а они по-прежнему едят,
пьют, болтают и даже не думают вставать из-за стола. Я должна продержаться
еще немного, тогда у корабля будет больше шансов. Отлив уже начался, и, если
они не станут обращать внимания на пробоину -- ведь какой-то ремонт они все
же успели сделать, на первое время его должно хватить, -- к полуночи корабль
сможет выйти в море>.
Она дала знак лакею, чтобы он не забывал наполнять кубки, и с улыбкой
повернулась к соседу слева, машинально прислушиваясь к гулу голосов и думая
о Уильяме, оставленном ею наверху. Очнулся ли он уже или по- прежнему лежит
с закрытыми глазами, бледный как мел, с алым пятном, растекающимся по
повязке?
--Почему так тихо? Почему никто не поет? -- произнес Гарри, с трудом
разлепляя веки. -- В старые добрые времена, когда была жива королева, мой
дед держал менестрелей. Они сидели вон там, на галерее, и развлекали гостей
своими песнями. Куда, черт побери, подевались теперь менестрели? Должно
быть, проклятые пуритане перебили их всех до единого!
<Так, -- подумала Дона, вглядываясь в лицо мужа, -- кажется, он уже
готов. Вот и отлично, на сегодняшний вечер, по крайней мере, я от него
избавлена>.
--А по мне, так лучше бы этих глупостей и вовсе не было, -- нахмурился
Юстик. Его отец сражался на стороне парламента, и он не терпел насмешек над
пуританами.
--Скажите, сударыня, а часто ли при дворе устраивают танцы? --
покраснев до ушей и с надеждой глядя на Дону, спросил юный Тремейн.
--Конечно, -- ответила она. -- Приезжайте в Лондон, когда мы туда
вернемся, я подыщу вам подходящую невесту.
Вместо ответа он затряс головой и с собачьей преданностью уставился на
нее.
<Вот и Джеймс станет таким лет через двадцать, -- думала Дона. -- Будет
возвращаться домой под утро и, разбудив меня ни свет ни заря, делиться
своими победами. К тому времени сегодняшние события уже забудутся, отойдут в
прошлое, но, может быть, глядя во взволнованное лицо Джеймса, я снова
вспомню о них и расскажу ему, как однажды, много лет назад, ужинала в
компании с дюжиной мужчин и до полуночи не отпускала их от себя, чтобы дать
возможность одному-единственному и самому дорогому для меня мужчине
благополучно переправиться во Францию и навсегда исчезнуть из моей жизни...
Боже мой, опять этот Рокингем! Что он там затеял? О чем они шепчутся с
Гарри?>
--В самом деле, Дона, -- загремел с противоположного конца стола голос
ее мужа, -- куда мог подеваться твой нахальный лакей? Ты знаешь, что его до
сих пор нет?
--Знаю, -- с улыбкой ответила она. -- А разве он тебе нужен? По-моему,
мы и без него прекрасно обходимся.
--Скажи, Джордж, -- не унимался Гарри: ему, видимо, не терпелось
поделиться своей досадой с другими, -- как бы ты поступил с лакеем, решившим
устроить себе выходной именно в тот день, когда у хозяина гости?
--Что за странный вопрос, Гарри, -- откликнулся Годолфин. --
Разумеется, уволил бы его.
--Да еще и выпорол бы хорошенько, -- поддержал Юстик.
--Выпорол -- как бы не так, -- икнув, пожаловался Гарри. -- Дона в этом
подлеце души не чает. Пока она болела, он неотлучно находился при ней. Вот
ты, Джордж, стал бы терпеть такое у себя в доме? Ты позволил бы своему лакею
целыми днями торчать в комнате твоей жены?
--Конечно, нет, -- ответил Годолфин. -- Моя супруга в теперешнем ее
положении и сама не пожелала бы видеть рядом с собой посторонних. Только я и
ее старая кормилица имеем право ухаживать за ней.
--Как это трогательно, -- заметил Рокингем, -- сколько в этом милой
сельской простоты! А вот леди Сент-Колам почему-то предпочитает общество
лакеев.
И, подняв бокал, он с усмешкой посмотрел на Дону.
--Вы довольны своей утренней прогулкой, сударыня? -- спросил он. -- В
лесу было не слишком сыро?
Дона не ответила. Годолфин подозрительно уставился на нее. В самом
деле, зачем Гарри позволяет жене фамильярничать со слугами? Эдак недолго
сделаться посмешищем для всей округи! Да-да, наверное, это тот самый
нахальный лакей, который сидел на козлах, когда ее светлость приезжала к ним
в гости.
--Как здоровье вашей супруги? -- обратилась к нему Дона. -- Надеюсь,
жара ей не слишком досаждает?
Он что-то пробубнил в ответ, но она его уже не слушала, потому что в
этот момент Филип Рэшли наклонился к ней слева и зашептал на ухо:
--Могу поклясться, сударыня, что мы с вами уже встречались, вот только,
убей меня Бог, не помню где.
Он сосредоточенно сдвинул брови и уставился в тарелку, словно надеясь
найти там ответ.
--Вина для мистера Рэшли, -- крикнула Дона и с очаровательной улыбкой
придвинула к нему бокал. -- Представьте себе, мне тоже так показалось.
Наверное, мы виделись шесть лет назад, когда я приезжала сюда в качестве
невесты Гарри.
--Нет, -- покачал головой Рэшли. -- Я уверен, что это было недавно. Я
даже голос ваш почему-то помню.
--Поверьте, дорогой Рэшли, -- вмешался Рокингем, -- вы не единственный,
кому кажется, что он уже встречался с Доной. Многие мужчины попадались на
этот крючок. Вот увидите, вы еще не одну ночь проведете без сна, пытаясь
решить эту загадку.
--А вы ее, надо полагать, уже решили? -- произнес Карнтик, бросая на
него убийственный взгляд.
Рокингем вместо ответа улыбнулся и принялся расправлять кружевные
манжеты.
<До чего же он омерзителен, -- думала Дона. -- Эти узкие кошачьи
глазки, эта многозначительная улыбка... Как ему хочется, чтобы все считали
его моим любовником!>
--Скажите, сударыня, вам никогда не приходилось бывать в Фой-Хэвене? -
- снова обратился к ней Рэшли.
--Нет, никогда, -- ответила Дона.
Он осушил бокал и с сомнением покачал головой.
--Ну а о несчастье, приключившемся со мной, вы, надеюсь, слышали?
--Да, конечно, -- ответила она. -- И, поверьте, я вам искренне
сочувствую. У вас до сих пор нет никаких известий о корабле?
--Какие там известия, -- мрачно буркнул он. -- Стоит себе где-нибудь во
французском порту, а я даже не имею права потребовать его обратно. А все
потому, что двор заполонили иностранцы и король гораздо лучше говорит
по-французски, чем по-английски. Ну да ладно, сегодня ночью я за все
расквитаюсь.
Дона кинула взгляд на часы, висевшие над лестницей. Они показывали без
двадцати двенадцать.
--А вы, милорд, -- с улыбкой обратилась она к Годолфину, -- вы тоже
были свидетелем того, как мистер Рэшли лишился своего корабля?
--Да, сударыня, -- сурово ответил он.
--Надеюсь, вы не пострадали?
--Нет, к счастью, все обошлось. Негодяи быстро сообразили, что с нами
шутки плохи, и, как истинные французы, предпочли удрать с поля боя.
--А их предводитель -- он действительно так ужасен, как вы говорили?
--В тысячу раз ужасней, сударыня. Я в жизни не видывал более наглого и
свирепого бандита. Поговаривают, что, отправляясь на разбой, он всегда берет
с собой женщин. Должно быть, это те несчастные созданья, которых он похитил
в окрестных деревнях. Чудовищно, просто чудовищно! Я даже не рискнул
пересказывать это жене.
--Еще бы, -- пробормотала Дона, -- кто знает, к каким последствиям это
может привести... в ее положении.
--Он и на <Удачливый> взял с собой женщину, -- подтвердил Филип Рэшли.
-- Я сам ее видел, так же ясно, как вижу вас. Она стояла на палубе: глазищи
бешеные, на подбородке краснеет ссадина, волосы развеваются по ветру --
типичная французская портовая шлюха.
--А помнишь того маленького оборванца, который постучал к тебе в дверь?
-- спросил Годолфин. -- Готов поспорить, что он тоже из их шайки. У него был
противный писклявый голос и до отвращения смазливая физиономия.
--Говорят, французы вообще очень странный народ, -- обронила Дона.
--Если бы не ветер, они бы от нас не ускользнули, -- пропыхтел Рэшли.
-- Но в самый неподходящий момент с берега вдруг налетел сильный шквал, и
они стрелой понеслись вперед. Можно подумать, что им помогал сам дьявол.
Джордж почти в упор выстрелил в главаря и все равно умудрился промахнуться.
--Это правда, милорд? -- обратилась Дона к Годолфину.
--Обстоятельства сложились таким образом, сударыня... -- покраснев до
корней волос, начал Годолфин, но Гарри прервал его, хлопнув рукой по колену
и проорав с другого конца стола:
--Брось, Джордж, всем известно, что этот подлый лягушатник стащил у
тебя с головы парик!
Все посмотрели на Годолфина, который застыл, не поднимая глаз от
бокала.
--Не обращайте на них внимания, дорогой Годолфин, -- проговорила Дона.
-- Выпейте лучше вина. Стоит ли так сокрушаться о каком-то парике. Ведь вы
могли лишиться гораздо большего. Подумайте, какое горе вы причинили бы
бедной леди Годолфин!
Карнтик, сидящий слева от Рэшли, вдруг поперхнулся вином и закашлялся.
Время шло. Часы показывали без четверти двенадцать, без десяти, без
пяти... Гости по-прежнему сидели за столом. Тремейн и Пенроуз из Трегони
обсуждали подробности петушиных боев; гость, прибывший из Бомина, -- Дона не
расслышала его имени -- шепотом рассказывал Рокингему скабрезные анекдоты,
то и дело толкая его локтем в бок; Карнтик таращился на нее голодным
взглядом; Филип Рэшли ел виноград, отщипывая его морщинистыми волосатыми
пальцами; Гарри развалился на стуле и мурлыкал какой-то нескладный мотив,
одной рукой вцепившись в стакан, а другой поглаживая сидящего на коленях
спаниеля. Неожиданно Юстик посмотрел на часы, вскочил со своего места и
громогласно возвестил:
--Господа, хватит терять время! Не забывайте, что мы приехали сюда по
важному делу!
В зале мгновенно воцарилась тишина. Тремейн покраснел и опустил глаза в
тарелку, Карнтик вытер губы кружевным платком и уставился прямо перед собой.
Кто-то осторожно кашлянул, кто-то скрипнул стулом, и все стихло, слышался
только голос Гарри, который продолжал, улыбаясь, тянуть свой пьяный напев,
да звон конюшенных часов, отбивающих полночь. Юстик выразительно посмотрел
на Дону. Она поднялась.
--Вы хотите, чтобы я ушла, господа?
--Глупости, -- рявкнул Гарри, приоткрывая один глаз. -- Оставьте мою
жену в покое. Без нее весь вечер пойдет насмарку, уж я-то знаю. Твое
здоровье, дорогая! Видишь, я на тебя больше не сержусь, я простил тебя за
то, что ты потакаешь этому наглому лакею.
--Гарри, угомонись, сейчас не время для шуток, -- одернул его Годолфин
и, повернувшись к Доне, прибавил: -- Извините, сударыня, но в вашем
присутствии мы не сможем говорить так свободно, как хотелось бы. Юстик прав,
мы потеряли слишком много времени.
--Конечно-конечно, -- ответила Дона. -- Я не собираюсь вам мешать.
Она направилась к двери. Гости встали, провожая хозяйку. И тут во дворе
неожиданно зазвонил колокол.
--Кого там еще принесло? -- зевнув, пробурчал Гарри. -- Что за манера
являться в гости с опозданием на два часа? Ну, так уж и быть, откупорьте еще
одну бутылку!
--Разве мы кого-то ждем? -- удивился Юстик. -- Годолфин, вы кого-
нибудь приглашали?
--Нет, -- нахмурился тот. -- Я не хуже вас понимаю, что мы должны
соблюдать секретность.
Снова зазвонил колокол.
--Да откройте же, в конце концов! -- заорал Гарри. -- Что вы там,
оглохли?
Спаниель соскочил с его колен и с лаем кинулся к двери.
--Черт побери, куда провалились все слуги? -- продолжал надрываться
Гарри. -- Эй, Томас, ты что, не слышишь? Открой дверь, тебе говорят!
Рокингем встал и, подойдя к двери, ведущей на кухню, широко распахнул
ее.
--Есть тут кто-нибудь? -- крикнул он.
Ему никто не ответил. В кухне было темно и тихо.
--Спят они, что ли? -- удивился он. -- Свечи везде потушены, темнота -
- хоть глаз выколи. Эй, Томас! -- снова позвал он.
--Гарри, может быть, ты отослал их спать? -- спросил Годолфин,
отодвигая стул.
--Спать? Какого черта? Нет! -- пробормотал Гарри, с трудом поднимаясь
на ноги. -- Заболтались, наверное, и не слышат, что мы их зовем. Ну- ка,
Роки, крикни еще разок.
--Говорят тебе, здесь никого нет, -- ответил Рокингем. -- В кухне темно
как в преисподней.
Колокол ударил в третий раз. Юстик, чертыхнувшись, подошел к двери и
стал возиться с засовами.
--Может быть, это один из часовых, оставленных в лесу? -- предположил
Рэшли. -- Может быть, бандиты что-то пронюхали и схватка уже началась?
Юстик наконец отпер дверь и, остановившись на пороге, крикнул в
темноту:
--Кто там? Кто явился в такой поздний час?
--Жан-Бенуа Обери, к вашим услугам, господа! -- послышался ответ, и в
зал неспешной походкой вошел француз. На лице его играла улыбка, в руке