Джеффрис Сабрина. Ночь с принцем

   Да и какая разница, подлец он или не подлец? Когда дело касается Принни, любая подлость оправданна.
   — Ну, говори дальше. Принни рассказал тебе об угрозах Стокли, и…
   — Я сначала не могла поверить в то, что Филипп так предал мое доверие. Я сказала его высочеству, что лорд Стокли, наверное, лжет, говоря, что письма у него. Даже когда принц показал мне одно письмо, которое Стокли прислал в качестве доказательства, я все твердила, что Филипп здесь ни при чем. Но он сказал, что это либо Филипп, либо я… либо… кто-то… близкий к нему… как… как…
   Глаза Кристабель наполнились слезами, и у Гэвина вдруг непривычно сжалось сердце.
   — Как кто?
   — К-как любовница. — Кристабель заплакала, и Гэвин прижал ее к себе, убаюкивая и мысленно желая Принни провалиться ко всем чертям. — Я с-сказала ему, что у Ф-Филип-па нет любовницы, а он сказал, ч-что я бы не узнала, если бы она и была, и больше мы об этом не говорили. Я была слишком… потрясена, чтобы спросить, кто она такая. — Утерев слезы, Кристабель продолжила глухим голосом: — Я тогда решила, что принц точно знает о любовнице Филиппа. А сейчас думаю, что он, возможно, просто предполагал. А я сразу поверила, потому что тогда все становилось понятным: и его частые поездки в Лондон, и то, что он не хотел брать меня с собой.
   — Тогда Принни и уговорил тебя принять этот план?
   Кристабель утвердительно кивнула.
   — Будь он проклят! Ты была расстроена и сбита с толку, и он этим воспользовался.
   — Ты ведь не думаешь, что он специально упомянул о любовнице?
   — Не знаю. Вполне возможно. Но Принни настолько цинично относится к браку и к женщинам, что, может, и действительно был в этом убежден.
   — Ты очень не любишь его высочество, да? — Кристабель заглянула Гэвину в глаза.
   — Ненавижу и презираю — это точнее. Кристабель погладила Берна по щеке:
   — Папа говорит, что ненависть приносит вред только тому, кто ненавидит. А следовательно, это очень непрактичная эмоция.
   За последние дни Кристабель впервые упомянула о своем отце, и Гэвина поразила теплота, прозвучавшая при этом в ее голосе.
   — Если письма будут опубликованы, как отразится это на твоем отце?
   — Это зависит от того, как будет развиваться скандал и какая партия выйдет из него победителем, — удрученно вздохнула Кристабель. — В лучшем случае он лишится пенсии и будет разжалован, а в худшем — его повесят за измену.
   Черт побери! Что же все-таки такое в этих проклятых письмах? И что случится с Кристабель, если они попадут ему в руки?
   Ничего с ней не случится, мысленно поклялся себе Гэвин и крепче прижал Кристабель к себе. Он ведь не собирается их публиковать, а просто хочет заставить Принни прилюдно рассказать правду о своей матери.
   — Не волнуйся, ничего этого не произойдет, — заверил Гэвин. — Мы об этом позаботимся. Я об этом позабочусь.
   Кристабель радостно улыбнулась и прижалась головой к его груди. Вскоре она заснула, а Гэвин еще долго размышлял над тем, что будет с Кристабель, если он не сумеет отнять письма у Стокли. И что он может сделать, чтобы помешать этому.

Глава 19

   Очень, очень редко попадался мне любовник, который оказывался глубже, чем можно было судить по его поведению.
   «Мемуары содержанки»

Автор неизвестен

   Кристабель снился очень странный сон. Будто она взлетает в небо и ее поддерживают чьи-то ласковые руки. Потом они осторожно опускают ее на облако, ноги освобождаются от сжимающих их оков. Голос откуда-то сверху говорит: «Пусть она спит. Ей надо отдохнуть. Пусть пока останется в платье».
   Ее разбудил звук закрывающейся двери. Кристабель медленно открыла глаза и обнаружила, что находится в незнакомой комнате, освещенной только пламенем камина. Значит, это был не сон. Наверное, они уже в имении Берна. И наверное, это он на руках поднял ее по лестнице и уложил в эту кровать с замечательно мягкой пуховой периной.
   Она села и поморщилась от боли, косточки корсета впились в грудь. Кристабель вспомнила, как до этого проснулась в объятиях Берна, когда их карета подъезжала к городу, где они должны были обедать. После обеда они опять занимались любовью, медленно, легко и чудесно. А потом она снова уснула.
   Кристабель потерла глаза и повертела головой в поисках часов. Полночь. Они доехали быстро. Но где же Берн? Неужели он собирается спать отдельно, пока они находятся здесь? Как-то это странно для ее ненасытного любовника.
   Кристабель внимательнее рассмотрела комнату. Непохоже, что ее заранее готовили к приезду хозяина. Хотя в камине весело горел огонь, воздух еще был прохладный, да и пахло здесь, как в комнате, которой долго не пользовались. А главное, она слишком розовая, для того чтобы быть спальней Берна. На окнах — кружевные розовые занавески, розовый балдахин и розовое покрывало на изящной кровати и даже бледно-розовый ковер на полу. Совсем не похоже на комнату Берна. Так где же он все-таки?
   Поднявшись с кровати, Кристабель отворила дверь, вышла и оказалась в просторном холле, в который выходили двери нескольких спален. Из комнаты, расположенной дальше по коридору, доносились негромкие голоса. Кристабель направилась туда, осторожно ступая ногами в одних чулках.
   Подойдя к последней двери, она услышала из-за нее голос Берна, говорившего с кем-то:
   — Значит, доктор приходил еще раз? Он уверен, что ей лучше?
   Ей? Кому это? С упавшим сердцем Кристабель подошла еще ближе, стараясь остаться незамеченной.
   — Да, сэр, — произнес женский голос. — Прошу прощения, что зря послала за вами.
   — Я говорила Аде, что не надо, — пожаловался другой женский голос, дребезжащий и ломкий, но при этом звучавший властно. — Это всего лишь обычная простуда.
   — Ты всегда так говоришь, даже когда харкаешь кровью, — возразил Берн мягко, как обычно говорите больными. — Слава Богу, что Ада знает тебя слишком хорошо, чтобы слушаться, мама.
   Мама? Сердце Кристабель тревожно застучало. Мать Берна жива? И живет в этом имении? Господи, возможно ли в это поверить?!
   А как же пожар? Ведь миссис Берн погибла! И почему Берн позволяет всем в это верить? По крайней мере теперь понятно, почему он мчится в Бат по первому требованию.
   — Я останусь до завтра, Ада, — продолжал Берн, — но уехать нам придется очень рано. Если ты уверена, что с ней все в порядке.
   — Доктор Мэйс так сказал, сэр, но вы велели мне…
   — Да, и ты правильно сделала, что послала за мной. Спасибо, Ада, можешь ложиться. Я хочу поговорить с мамой наедине.
   — Хорошо, сэр.
   Кристабель испуганно отпрянула от двери, но, прежде чем она успела спрятаться, женщина вышла из комнаты и пошла вниз по лестнице, даже не обернувшись в ее сторону.
   Облегченно вздохнув, Кристабель снова приблизилась к двери.
   — Я привез с собой кое-кого, с кем хочу тебя познакомить, — услышала она голос Берна.
   — Еще один доктор? Пожалуйста, Берн, не надо больше докторов. Мне сейчас лучше, что бы там Ада ни говорила, и доктор Мэйс прекрасно обо мне заботится…
   — Это не доктор, — прервал мать Берн. — Это друг. Женщина.
   — Ах вот что… — Последовало долгое молчание. — Значит, ты рассказал ей обо мне.
   — Конечно, нет. Ты же заставила меня поклясться, что я буду молчать, и до сих пор я держал слово. — Голос Берна звучал взволнованно. — Я всегда уважал твое желание жить в деревне, хотя мне кажется, что в городе тебе было бы гораздо удобнее, и я знаю, как ты не любишь новых людей. Но прошу тебя сделать для этой женщины исключение. Пожалуйста.
   Кристабель почувствовала комок в горле. Еще ни разу она не слышала, чтобы Берн употреблял слово «пожалуйста».
   — Хорошо, — откликнулась женщина. — Утром перед отъездом приведи ее ко мне, и мы с ней поговорим.
   — Спасибо, мама. — Голос Берна стал спокойнее. — А теперь давай позаботимся о тебе. По-моему, в этой комнате довольно холодно, а твоя грелка наполовину пуста. Я сейчас позову служанку и…
   Кристабель не успела спрятаться. Берн вышел из комнаты и тут же обнаружил ее. Поняв, что пойман за занятием, совсем не подобающим циничному Красавчику Берну, он затравленно смотрел на Кристабель, как лисица, окруженная стаей гончих.
   — Гэвин? — окликнул его голос матери, после того как он целую минуту простоял, молча глядя на Кристабель. — Что там случилось?
   Берн медленно выдохнул и усмехнулся:
   — Похоже, твоя встреча с гостьей состоится сегодня, а не завтра, мама. — Я… я… прости меня, — залепетала Кристабель. — Я не хотела подслушивать… Я проснулась, а тебя не было…
   — Все в порядке. — Берн подал Кристабель руку. — Пойдем. Я представлю тебя.
   Кристабель с ужасом вспомнила об измятом платье, отсутствии туфель и растрепанных волосах.
   — Ох, Берн, я не знаю…
   — Она тебя не осудит. Обещаю, — сказал Гэвин с легкой иронией. — Пойдем.
   Держа Гэвина за руку, Кристабель вошла в комнату.
   Массивная кровать под балдахином стояла в самом темном углу просторной спальни. Острый запах лекарств смешивался с аромат только что срезанных роз.
   Из-за полумрака Кристабель почти ничего не удалось разглядеть, но она заметила, что обстановка в комнате очень женская: изящные виндзорские стулья, элегантный туалетный столик и занавески с красивым узором, который, наверное, становится очень веселым, когда его пронизывают лучи утреннего солнца. Кровать же, напротив, казалась довольно мрачной, потому что тяжелый балдахин бросал на нее непроницаемую тень.
   Берн подвел Кристабель ближе:
   — Мама, позволь представить тебе моего друга Кристабель, маркизу Хавершем. Кристабель, это моя мать, Салли Берн.
   — Добрый вечер, миледи, — произнесла женщина тихо, но отчетливо. — А где же находится сейчас ваш супруг?
   — Она вдова, — пояснил Берн.
   Не зная, что делать, Кристабель слегка присела в реверансе:
   — Я очень рада познакомиться с вами, миссис Берн. Это, кажется, развеселило мать Берна, потому что из глубины кровати послышался тоненький смешок:
   — В самом деле? Вот уж не думала, что в моей спальне окажется маркиза, которая будет уверять, что рада знакомству со мной. — Рука с искривленными пальцами высунулась из-под полога и поманила Кристабель. — Подойдите ближе, моя милая. Позвольте мне взглянуть на вас.
   Кристабель, взволнованная, приблизилась. Теперь она могла различить в темноте маленькую, хрупкую фигуру. Лицо было скрыто густой тенью, однако огонь свечи отражался в глазах женщины. Было заметно, что она бесцеремонно изучала Кристабель.
   — Хорошенькая, не спорю, — заявила наконец миссис Берн. — Только маленькая.
   — Мама, — вздохнул Гэвин, — будь любезнее.
   — Ничего, — сухо заметила Кристабель, — иногда я и сама считаю это недостатком.
   Салли рассмеялась, а потом закашлялась.
   — Я почти такого же роста, как и вы, так что недостаток у нас общий. Сама не понимаю, как мне удалось произвести на свет этого высокого шалопая, который стоит рядом с вами.
   Все замолчали, потому что одновременно вспомнили о том, что принц высокого роста.
   — Гэвин, — обратилась к Берну мать, — ты, кажется, хотел наполнить мою грелку? Иди и дай мне поболтать с твоей приятельницей.
   — Зачем? — подозрительно спросил Берн. — Чтобы засыпать ее бестактными вопросами?
   — Не смей проявлять непочтительность, мальчишка. — Гнев миссис Берн был явно нарочитым. — Хочешь, чтобы я отшлепала тебя по пальцам?
   — Это ее любимое наказание, — объяснил Берн, неохотно улыбнувшись. — Просто чудо, что я еще могу держать карты в руках.
   — Действительно чудо, потому что шлепать по ним приходилось довольно часто, бездельник. Иди-иди и принеси мне воды. — Миссис Берн опять закашлялась. — Видишь, у меня пересохло в горле. И пожалуй, я бы съела того свежего хлеба, который подавали за ужином. Принеси его с кухни, хорошо?
   Бросив на мать косой взгляд, Берн отпустил руку Кристабель и направился к двери.
   — И не смей стоять под дверью и подслушивать, — произнесла ему вслед миссис Берн. — Мне нужны грелка, стакан воды и кусок хлеба с маслом, и если не принесешь их через пятнадцать минут, я пойму, почему ты задержался.
   — Она меня неплохо знает, — ухмыльнулся Берн и вышел.
   — Садитесь, леди Хавершем, — скомандовала миссис Берн.
   Ее властный тон и легкий ирландский акцент так напоминали о Гэвине, что Кристабель невольно улыбнулась и села на стоящий у кровати стул.
   — А теперь расскажите мне, — потребовала миссис Берн, — зачем леди с таким положением нужен мой сын.
   Кристабель сразу перестала улыбаться. Что же ответить на это? И как много она может рассказать этой женщине? Кристабель решила перейти в наступление:
   — А почему бы и нет? Он очень привлекательный мужчина и так много работает…
   — Это не то, что обычно нравится маркизам.
   — До того как стать маркизой, я была дочерью генерала. И мне нравятся мужчины, которые не боятся работы.
   Несколько секунд миссис Берн помолчала, вероятно, обдумывала услышанное.
   — Это все равно не объясняет, почему вы предпочитаете общество моего сына, в то время как можете вращаться в самом высшем свете, — проговорила она, кашляя в руку.
   Ох, если бы она только знала!
   — Ваш сын помогает мне вернуть то, что мой покойный муж… э-э… утратил, играя в карты.
   — А, выходит, маркиз проигрался в «Синем лебеде», так?
   — Да, но это не…
   — И вы выплачиваете его долги в постели моего сына?
   — Нет! — возмущенно воскликнула Кристабель и вскочила на ноги. — Я никогда не стала бы спать с мужчиной за деньги. И вы оскорбляете своего сына, думая, что он способен воспользоваться бедственным положением вдовы.
   — Верно, — заключила миссис Берн, оценивающе глядя на Кристабель. — Значит, вы с ним не спите?
   Кристабель покраснела, не зная, как сказать миссис Берн, что она любовница ее сына.
   — Я… ну… я, просто…
   — Можете не отвечать. Я и так все вижу. — Кристабель тихо простонала, и миссис Берн добавила сухим шелестящим голосом: — Я, знаете ли, не дура. И слышала о любовницах своего сына. Не от него, имейте в виду, — мужчина никогда не должен рассказывать матери о таких вещах. Но есть газетенки, печатающие сплетни, а Ада часто ездит в Бат и слышит много разговоров. — Миссис Берн замолчала, чтобы откашляться. — Но дело в том, что Гэвин еще никогда не знакомил меня ни с одной из своих женщин, никогда даже не просил об этом. Никогда, слышите?
   — Мне больно разочаровывать вас, — тихо проговорила Кристабель, чувствуя, что разочаровываться самой ей еще больнее, — но то, что он привез меня сюда, ничего не значит. щ него не было выбора. Он был вынужден это сделать.
   Кристабель удивилась, услышав смех миссис Берн.
   — Вынужден? Гэвин? Вы когда-нибудь видели, чтобы мой сын делал то, что «вынужден»?
   — Нет, — нерешительно призналась Кристабель.
   — Он привез вас сюда, потому что хотел, признается он в этом или нет. И я хочу знать, почему он это сделал. Что именно вы значите для него?
   — Я тоже хотела бы это знать, — вздохнула Кристабель. — Но даже представить себе не могу.
   — Тогда скажите, что он значит для вас.
   Кристабель молчала. Что значит для нее Берн? Только средство, для того чтобы добиться приглашения к лорду Стокли? Разумеется, нет, раз спать с ним она начала уже после того, как приглашение было получено.
   Да, он ее любовник, но значит для нее больше, намного больше, чем ей бы хотелось. И наверное, больше, чем она когда-нибудь сможет значить для него.
   — На это я… тоже не могу ответить, — дрогнувшим голосом ответила Кристабель.
   — Вы любите его? — мягко спросила миссис Берн.
   — Если люблю, то это очень глупо, — с трудом выговорила Кристабель — от волнения у нее пересохло в горле, — потому что он никогда не будет в ответ любить меня.
   — Чепуха. — Миссис Берн снова немного покашляла. — Он же был влюблен в эту идиотку Анну. Как же ему не влюбиться в такую славную девочку, как вы?
   Кристабель удивленно заморгала:
   — Но минуту назад вы считали, что я…
   — Я просто хотела быть в вас уверенной. Я верю, что Гэвин не выберет дурную женщину, но все-таки он мужчина и подвержен женским чарам.
   — Гораздо меньше, чем женщины подвержены его чарам, — пробормотала Кристабель.
   Миссис Берн захихикала:
   — Верно-верно. Он имеет к ним подход. Но еще ни одной из них не удалось затронуть его сердце. Если вы этого хотите, вам следует знать несколько важных вещей о Гэвине. — Миссис Берн показала рукой на камин: — Там есть свеча, милочка. Зажгите ее и принесите сюда.
   Кристабель подчинилась. Когда она вернулась к кровати с зажженной свечой, свет упал на лицо женщины.
   Лицо миссис Берн было так страшно изуродовано, что Кристабель, хоть и ожидала чего-то подобного, не смогла сдержать испуганного возгласа и, пытаясь скрыть его, притворно закашлялась.
   — Прекратите этот глупый кашель, милочка, — резким тоном произнесла миссис Берн. — У меня есть зеркало, и мне известно, как я выгляжу.
   — Простите… — смутилась Кристабель.
   — Не за что извиняться. Эти ожоги для меня — как почетный орден за спасение сына. Я ношу их с гордостью. — Губы, покрытые шрамами, раздвинулись в улыбке. — Почти всегда, во всяком случае.
   Кристабель с ужасом подумала о боли, которую, вероятно, пришлось перенести этой женщине. У нее почти не осталось ушей, и волосы совсем не росли на обгоревшей коже черепа.
   — Я слышала о пожаре, но я даже представить себе не могла…
   — Что я выжила? Это было нелегко, могу признаться, но я справилась. Я не могла оставить Гэвина совсем одного на этом свете.
   — Но почему же все считают, что вы погибли?
   — Это долгая история. — Миссис Берн взяла у Кристабель свечу, поставила ее на столик у изголовья и похлопала рукой по краю кровати, приглашая Кристабель сесть. — Знаете, во время пожара были большая паника и неразбериха. Когда я спасла Гэвина, то тут же потеряла сознание, а он еще не пришел в себя, когда меня увезли в госпиталь Святого Варфоломея вместе с другими пострадавшими.
   Они сказали ему, что я умерла, — большинство из тех, кто остался в доме, действительно умерли, и все так обгорели, что разобрать, кто есть кто, было невозможно. Прошло несколько недель, когда я смогла назвать свое имя и спросить о сыне. Миссис Берн взяла Кристабель за руку, и та разглядела, что пальцы женщины искривлены совсем не от старости, а от глубоких, неровных шрамов.
   — К тому времени, когда я смогла узнать о Гэвине, — продолжала миссис Берн, — он уже жил с одним шулером, который взял его под свое крыло, и у него, кажется, все было в порядке. Я подумала, что его жизнь будет намного легче, если ему не придется ухаживать за больной, изувеченной матерью. Поэтому я попросила людей из госпиталя ничего не рассказывать сыну обо мне.
   — Тогда почему…
   Миссис Берн печально улыбнулась:
   — Потому что мальчик оказался чересчур сообразительным. Только через год я смогла оставить больницу. Одна из сестер, работавших там, предложила мне пожить у нее в деревне. У сестры появилась возможность устроиться сиделкой к очень богатой леди, но не с кем было оставить малютку сына, и я должна была стать его няней. — Миссис Берн сильно сжала руку Кристабель. — Но я не могла уехать из Лондона, не повидав своего единственного любимого сына, хотя и не хотела, чтобы он видел меня. Правда не хотела. —Женщина снова закашлялась. — Я пошла на скачки, надев большой капюшон, скрывавший лицо, и старалась не подходить к нему близко, лишь издали смотрела, как работает мой замечательный взрослый мальчик, как ловко управляется он с рулеткой, как будто рожден для этого, как уговаривает деревенских олухов делать ставки. — Миссис Берн сокрушенно покачала головой: — Однако скачки оказались неподходящим местом для женщины, особенно для такой, как я, — ковыляющей с костылем и странно одетой. Какой-то дурак стащил с меня капюшон. Вы можете представить себе реакцию окружающих: визг, смех и все такое. — На глазах у миссис Берн выступили слезы. — Но мой мальчик… он подошел и просто натянул на меня капюшон. «Пойдемте, мисс, — сказал он, — не обращайте внимания на этих болванов».
   Кристабель тоже заплакала. Слезы катились у нее по щекам, но она не вытирала их.
   — Я только сказала: «Спасибо, мой мальчик», — но этого было достаточно, чтобы он узнал меня и все понял. Вы бы видели, как мы с ним обнимались, смеялись и целовали друг друга. Люди решили, что мы свихнулись. — Миссис Берн выпустила руку Кристабель, чтобы краем пододеяльника вытереть слезы. — Уже сколько лет прошло, но всякий раз, когда я вспоминаю об этом, начинаю шмыгать носом.
   — Я понимаю, — прошептала Кристабель. — Кто бы не заплакал?!
   Достав платок, она тоже промокнула свои глаза, а затем передала его миссис Берн.
   — Знаете, а Гэвин стал бы смеяться над нами, если бы увидел, — сказала та.
   — Возможно. Мужчины не понимают таких вещей. — Кристабель немного подождала, пока миссис Берн успокоится, и спросила: — А что было потом?
   — Вот тогда я и заставила Гэвина поклясться, что он никому не расскажет о том, что я жива. Я сказала ему, что, если он не поклянется, я исчезну навсегда и он никогда больше меня не увидит. Он послушался, бедняжка, и я уехала в деревню, чтобы поселиться у Ады. Она и была той самой сестрой. А Гэвин остался в городе.
   — Но почему? Почему вы не остались в Лондоне вместе с ним? Вы могли бы носить парик, вуаль и перчатки, если не хотели, чтобы вас разглядывали.
   — Я не поэтому решила, что нам надо жить врозь. Гэвину и до пожара приходилось нелегко, когда меня называли «ирландской шлюхой». Я говорила ему, что не стоит обращать на это внимания, раз мы оба знаем, что это не так, но он все-таки обращал, как только подрос достаточно для того, чтобы понимать. Он часто дрался из-за этого, пытался защищать мою честь в лавках и трактирах и вечно ходил с разбитым носом.
   Кристабель невесело улыбнулась:
   — Он и сейчас… очень чувствителен к этому слову.
   — Меня это не удивляет. Подумайте сами, насколько тяжелее все было бы для него, если люди стали бы говорить чепуху о том, что пожар — это наказание за грехи, и подобную чушь. Они и так болтали такое после пожара, но, когда человек мертв, сплетни быстро затихают. — Миссис Берн сильно раскашлялась. — Если бы узнали, что я жива, ему бы пришлось выслушивать это ежедневно. Это и глупые шутки, и насмешки над моим уродством. — Заметив, что Кристабель невольно кивнула, она прибавила: — А, значит, вы тоже слышали подобное? Люди иногда очень жестоки. А я знала, что для того чтобы выжить в Лондоне, Гэвину понадобится вся сила, которая у него есть. Если мужчина один и свободен — он справится, но если ему надо о ком-то заботиться…
   — Но он же был еще ребенком, — горячо запротестовала Кристабель. — Двенадцать лет — это еще мало.
   — Только не для Гэвина. Ему уже приходилось самому заботиться о себе, находить способы зарабатывать. Я не могла помочь ему в Лондоне. Я могла лишь стать обузой. Мне еще повезло, что я могла обеспечивать саму себя в доме Ады.
   — Вы могли бы взять его с собой в деревню.
   — И что бы он стал там делать? Работать батраком на ферме? Стать учеником кузнеца? Он слишком умен для этого и слишком честолюбив. А Ада зарабатывала достаточно, чтобы кормить меня и своего ребенка, но она не смогла бы содержать еще и Гэвина. — Женщина грустно улыбнулась. — Думаете, мне нравилось быть врозь со своим мальчиком? Жить от встречи до встречи раз в месяц. Не знать, сыт он или голоден, болен или… — Она зашлась в приступе кашля. — Но поглядите на него сейчас. Достиг бы он всего этого, если бы я осталась с ним? Нет, конечно.
   Кристабель не была в этом уверена, ведь ей никогда в жизни не приходилось делать такой тяжелый выбор. Кто знает, как бы она поступила?
   — Посмотрите сами, каким он вырос, — говорила миссис Берн с нескрываемой гордостью, — высокий, красивый, настоящий сын принца. — Она потрепала Кристабель по руке: — Вы ведь знаете, кто его отец?
   — Да. Но сам Берн, кажется, не особенно рад этому родству.
   Миссис Берн удрученно вздохнула:
   — Я знаю. Но он не понимает, что это страдания и лишения сделали его таким, какой он есть, — сильным и гордым. А кем бы он был, если бы Принни прекратил выплачивать нам содержание? Незаконным сыном актрисы, живущим за счет своего случайного родства, вот и все. А сейчас у него собственный клуб, и он так разбогател, что купил это имение, чтобы я могла…
   — …жить тут в изгнании, — закончил фразу Берн, входя в комнату с кувшином и тарелкой. Заметив свечу, освещающую лицо матери и мокрые щеки Кристабель, он добавил недовольно: — Ты рассказала ей всю грустную историю, мама?
   — Конечно, — ответила Кристабель. — Ты же сам ничего не расскажешь.
   — Не имею права. — Берн подошел к кровати. — Я поклялся.
   — Видите? — с довольным видом спросила миссис Берн. — Ну, разве он не хороший сын?
   — Очень хороший, — ответила растроганная Кристабель, наблюдая за тем, как Гэвин ставит на столик тарелку и наливает в стакан воды.
   —Держи это в секрете, — сказал он, подмигнув обеим женщинам, и сел на стул, — а то испортишь мне всю репутацию. Джентльмены откажутся отдавать мне долги, — Гэвин усмехнулся, глядя на Кристабель, — или будут посылать навстречу мне своих жен с ружьями.
   — Берн, — предостерегающим тоном произнесла Кристабель, — не смей…