Страница:
Остальное для Адама было игрой. Собственно, никто не встретил особенного сопротивления. Стены были очищены довольно легко, поскольку сыграла свою роль внезапность нападения, и сэр Мэттью с большинством воинов оказались не готовы к нему. Сторожевые башни были захвачены достаточно быстро, и вскоре через ров опустился мост. Однако захват стен был лишь первым шагом. Главная башня оставалась в руках сэра Мэттью, и удерживать ее было куда легче, чем стены. В подвалах находились запасы пищи и колодцы с водой. Если защитники запрутся, то смогут продержаться недели и месяцы, пока не начнется голод. Преимуществом Адама было то, что голод все-таки когда-нибудь начнется, и поскольку он держал в своих руках наружную часть замка, он мог договориться с городом, чтобы создалось впечатление, что битва завершена и перемирие не нарушается. Продовольствие для его людей подвезет судно из Роузлинда, так что в конечном исходе этой операции сомнений быть не могло. Адаму не придется снимать осаду из-за того, что его люди начнут голодать.
Однако Адам не хотел ждать, пока сэр Мэттью сдастся, либо пока боевые орудия или подкоп обеспечат доступ в главную башню. Было еще слишком темно, чтобы все хорошо видеть, но Адам слышал шум борьбы на других участках стены. Видимо, еще не все люди сэра Мэттью укрылись в башне. Адам прошептал благодарственную молитву и приказал лучникам прекратить стрельбу. Хотя они не могли целиться точно, стрельба шла наудачу, в надежде найти мишень в гуще людей. Затем Адам велел передать сэру Ричарду, чтобы он срочно прибыл к нему. Когда вассал приблизился, задыхаясь от бега и волнения, Адам сказал ему, что нужно сделать так, чтобы сэр Мэттью оставался при деле и чтобы он потерял голову от ярости.
– Между вами давняя ссора – обновите ее. Оскорбите его. Наговорите всяких гадостей о том, что ему дорого, неважно, правда это или нет.
– С радостью, милорд, но зачем? Адам по-волчьи оскалился.
– Чтобы я мог увести вниз со стен как можно больше людей и собрать их у моста, прежде чем он заметит, что мы делаем. Я заполню также обе башни своими людьми. Если мы сумеем удержать его во дворе, у нас появится шанс раздавить его.
– Хорошо! – глаза сэра Ричарда сверкнули. – Если он сдастся, то выйдет сухим из воды. Позвольте только мне сразиться с ним в поединке…
– Вы думаете, что сумеете довести его до такого бешенства, что он согласится на поединок? – с надеждой спросил Адам.
Сэр Ричард зло усмехнулся.
– Мне не нужно доводить его до бешенства для этого. Он предложит это сам, но…
– Соглашайтесь за меня, – с энтузиазмом прервал его Адам.
– Нет! – воскликнул сэр Ричард. Адам выглядел разочарованным.
– Вы требуете первоочередного права?
– Думаю, я действительно имею первоочередное право, но ни один человек в здравом уме не принял бы вызов сэра Мэттью в таких обстоятельствах. Его вероломство…
Адам смехом перебил сэра Ричарда.
– Знать о предательстве – значит лишить гадюку ядовитых зубов. Это же самый лучший шанс из всех. Соглашайтесь за меня, а сами, лучше зная его приемы и его коварную сущность, примите меры, чтобы он не мог применить каких-нибудь хитростей.
– Милорд, это безрассудство, – взмолился сэр Ричард. – Этот человек далеко не дурак. Он знает, что я здесь. На все, что я предложу, он придумает какую-нибудь дьявольскую уловку.
Глаза Адама устремились вниз, во двор замка, где уже было видно движение войск.
– Времени спорить нет, – прогремел он. – Быстрее, вызывайте его, пока он ничего не заподозрил. А обо мне не беспокойтесь. Я вполне способен позаботиться о себе. Нет, больше я с вами пререкаться не буду. Если вы не хотите сделать то, что я прошу, я вызову его сам. Да, так будет даже лучше. Я вызову его сам.
Не дожидаясь ответа, Адам отвернулся и побежал по стене, остановившись лишь на мгновение, чтобы переговорить с Катбертом. Сэр Ричард посмотрел ему вслед, а затем подошел к внутреннему краю стены. Еще было довольно темно, но очень скоро невозможно станет скрывать тот факт, что атакующие силы на стене быстро редеют. Адам прав. Чтобы их хитрость сработала, он должен немедленно отвлечь Мэттью. Он крикнул вниз, требуя, чтобы кто-нибудь разыскал и вытащил сэра Мэттью, который, без сомнения, затаился и дрожит где-нибудь в самом безопасном уголке замка, чтобы он, сэр Ричард, мог продиктовать ему свои условия.
Это была умышленная клевета. Сэр Мэттью не был трусом и сражался, как лев. Хотя стены были захвачены, положение сэра Мэттью нельзя было назвать безнадежным. Он имел возможность оценить количество людей, приведенных Адамом. Он знал, что большинство из них должны были сейчас находиться на стенах. А если это так, то единственный путь вниз пролегал через башни с их узкими лестницами и воротами. Люди Адама смогут спускаться лишь небольшими партиями и сталкиваться внизу лицом к лицу с сильным гарнизоном замка. Кроме того, если станет очевидным, что атака Адама близится к успеху, они смогут отойти в главную башню и попытаться продержаться до того, как придет помощь.
Неудивительно потому, что сэр Мэттью откликнулся на оскорбительный вызов Ричарда, выйдя вперед с еще более грубыми оскорблениями. Слова и обвинения, которыми они оба осыпали друг друга, становились все страшнее. Обходивший стену Адам дважды останавливался, прислушиваясь и посмеиваясь над грязными и совершенно невозможными обвинениями, которые касались предков, воспитания, семьи, привычек, способностей и характера каждого из них. Адаму прежде казалось, что он достаточно просвещен в ругательствах, но теперь он понял, что слишком много общался со сладкоречивыми джентльменами вроде своего отчима. Единственные более-менее сравнимые выражения он знал только в английском – действительно очень грубом – языке.
Но Адам все же не забыл цели всего этого представления. Он остался доволен тем, как сэр Ричард отвлек всеобщее внимание этой перебранкой, что дало ему время отдать распоряжения другим командирам. Было ясно, однако, что оскорбления достигли своего пика. Адам вполголоса дал последнюю команду и бросился бежать к сторожевой башне, противоположной той, возле которой стоял сэр Ричард. Он слышал, как сэр Мэттью, видимо совершенно вышедший из себя от ярости, выкрикнул вызов сэру Ричарду и спросил, каких гарантий безопасности он желает. Он слышал, как взорвался презрительным хохотом сэр Ричард и прокричал в ответ, что дерьмо сэра Мэттью стоит куда больше его обещаний, поскольку на дерьме хоть овощи растут, если оно не отравит их, а его обещания вообще ничего не значат.
В это мгновение Адам достиг своей цели.
– Я – Адам Лемань, – крикнул он, – сюзерен вашей госпожи, леди Джиллиан из Тарринга! Сэр Ричард говорил мне, что вы – вероломная шавка, и у меня есть все основания считать его мудрым человеком. Тем не менее, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, я приму ваш вызов. Если вы победите, я уйду; если вы сдадитесь мне, мы возьмем ваш замок. Какие гарантии вы дадите мне, что вступите в бой честно, один против одного?
Сэр Ричард стоял, разинув рот, слишком удивленный, чтобы возражать. Адам говорил каким-то фальцетом – тонким тенорком мальчика. Голос был почти бесполым и совершенно не походил на тот глубокий бас, который обычно издавали его мощная грудь и огромное тело. Сэр Ричард стиснул зубы, чтобы удержаться от смеха. Поступок Адама был бессовестным притворством. Скрывать, таким образом, свою физическую силу – издали его не было видно – все равно, что прятать оружие. Впрочем, ничего особенно смешного не было. Притворяясь или нет, Адам был почти жертвенным агнцем. Вряд ли его боевые способности помогут ему против коварства сэра Мэттью.
В последнем усилии сэр Ричард, перебивая обещания сэра Мэттью, что его люди удалятся на другую сторону башни, откуда не смогут внезапно напасть, криком предупредил Адама не верить сэру Мэттью на слово.
– Мне не нужно верить в это, – раздраженным фальцетом отозвался Адам. – Когда я спущусь вниз, я увижу, ушли они или нет.
– Милорд, – попытался возразить сэр Ричард, – они…
– Ладно, – поспешно прервал сэра Ричарда Адам, не давая ему сказать вслух, что во дворе много мест, где могут прятаться воины, – давайте я возьму с собой десяток солдат для защиты от неожиданного нападения, и вы, сэр Мэттью, сделаете то же самое. А вы, сэр Ричард, попридержите язык.
Адам и сам прекрасно знал, что сэр Мэттью решил воспользоваться спором с сэром Ричардом примерно так же, как собирался им воспользоваться сам Адам. Скорее всего, сэр Мэттью отправил несколько отрядов в укрытия, откуда они могли наброситься на любого, кто спустится во двор. Но Адама это не беспокоило. Основная масса солдат должна будет отойти в соответствии с обещанием его хозяина. А люди Адама тем временем смогут спокойно занять свои позиции. Вполне возможно, что отряды сэра Мэттью, отвлеченные поединком, который состоится прямо перед их глазами, не сразу заметят, даже когда совсем рассветет, что стены почти пусты.
В тот момент, когда сэр Ричард, несмотря на окрик Адама, открыл рот для дальнейших возражений, сэр Эдмунд схватил его за руку и принялся что-то втолковывать. Сэр Ричард слушал, косясь на вторую башню. Из-за плохой видимости нельзя было быть уверенным, что Адам спустился вниз, но сэр Ричард полагал, что дело обстояло именно так. Он продолжал качать головой на то, что говорил ему сэр Эдмунд, и с тяжелым сердцем размышлял над тем, что Адаму только восемнадцать лет.
– Боже мой, Боже мой, – прошептал он, наконец, со слезами на глазах, – мы не успеем.
Для напрасных сожалений было уже поздно. Сэр Ричард бросился вниз по лестнице башни мимо воинов, толпившихся там в ожидании следующего приказа к атаке. Все пребывали в отличном настроении. Превосходная внезапная атака, обеспечившая легкий захват стен, подняла дух солдат. Тихонько, насколько это было возможно, Ричард приоткрыл тяжелую дверь и выглянул в щелку. Видны были только тени, движущиеся в темноте, но он не думал, что Адам уже успел выйти из второй башни. Это предположение тут же подтвердилось насмешливым восклицанием сэра Мэттью, который поинтересовался, не изменило ли Адаму мужество и не передумал ли он. Сэр Ричард сжал зубы. На этот раз сэр Мэттью не выкрутится. Если даже Адам проиграет, сэр Ричард захватит замок, невзирая на обещание Адама уйти.
Из дверей второй башни вдруг послышался тоненький голос, пожаловавшийся, что во дворе перемещается слишком много теней, и предупредивший, что, если сэр Мэттью замышляет предательство, их договор потеряет силу. Сэр Ричард затаил дыхание, гадая, успели ли сэр Эдмунд и сэр Эндрю убрать лестницы и собрать людей у моста. А что делает сэр Филипп, который должен был вывести людей через вторую башню? Не впадет ли он вдруг в раздражение и не откажется ли исполнить свою роль?
– Где вы? – вдруг крикнул Адам. – Зажгите факел, чтобы я мог видеть вас и сколько с вами людей.
Голос его звучал неуверенно, словно страх преодолел мальчишескую браваду, которая заставила его откликнуться на вызов сэра Мэттью.
– Чтобы ваши лучники смогли выстрелить со стен? – отозвался сэр Мэттью.
– Не говорите глупостей, – ответил Адам. – Если вылетит хоть одна стрела, вам потребуется всего только погасить огонь и отойти. Так или иначе, скоро станет достаточно светло для стрельбы. Если вы не зажжете факел, я буду рассматривать это как предательский замысел и разорву наше соглашение.
Адам так умело играл роль тщеславного мальчишки, который не знал, как выпутаться из ситуации, на которую сам себя обрек, что сэру Ричарду стало не по себе. Он уже достаточно хорошо знал Адама, но поймет ли сэр Филипп его притворство? Во всяком случае, сэра Мэттью Адаму провести удалось, и он добился своего. Факел зажгли. Залпа стрел не последовало. Зажгли еще один факел. Сэр Ричард стиснул челюсти. Адам совершил большую ошибку. Факелы осветили по пять человек с обеих сторон от самого сэра Мэттью, но их свет, контрастируя с окружающей темнотой, лишь увеличивал преимущество сэра Мэттью, делая прятавшихся воинов совершенно невидимыми.
Прежде чем сэр Ричард успел предостеречь Адама криком, из двери башни показались десять человек. Они медленно вышли вперед со щитами на руках и обнаженными, но опущенными мечами.
– Ладно, – протянул сэр Мэттью, – а где же великий герой, который так спешил встретиться со мной?
– Прикажите вашим людям разойтись в стороны, как это делают мои! – крикнул Адам. – Мне нужно место для драки.
Сэр Мэттью расхохотался.
– Вам нужно сначала выйти!
Может быть, ему и не придется подавать сигнал сидевшим в засаде. Похоже, этот маленький крикун попался. Он высокомерным тоном приказал своей охране удалиться на почтительное расстояние. Воины Адама в точности повторили их движение.
– Готовьтесь! – с угрозой выкрикнул Адам, и голос его вдруг задрожал от смеха. – Я иду.
Сэр Мэттью едва успел поднять меч, как показался Адам – бешеный бык вырвался из тени башни через двор между двумя группами воинов. Он потрясал мечом и ревел уже своим обычным голосом:
– Лемань! Лемань!
Это почти сработало. Сила первого удара Адама вбила щит Мэттью, второпях поднятый под неверным углом, ему в голову. Следующий удар выбил меч из руки Мэттью вместе с парой пальцев. Будь у Адама время на третий взмах, он тут же обезглавил бы своего соперника и покончил с битвой. К несчастью для Адама, люди сэра Мэттью оказались преданными хозяину. Они не стали дожидаться сигнала. Только шок изумления помешал им вмешаться раньше.
Десятеро стоявших в открытую бросились к своему пошатнувшемуся господину и напавшему на него гиганту. Из тени показались еще человек пятьдесят. Заметив это движение, десять воинов Адама тут же сгрудились вокруг него, но сэр Ричард, выскочивший со своим отрядом из башни, не удержался и в ужасе вскрикнул. Адам и его десятка исчезли столь внезапно, словно были сметены одним ударом.
23
Однако Адам не хотел ждать, пока сэр Мэттью сдастся, либо пока боевые орудия или подкоп обеспечат доступ в главную башню. Было еще слишком темно, чтобы все хорошо видеть, но Адам слышал шум борьбы на других участках стены. Видимо, еще не все люди сэра Мэттью укрылись в башне. Адам прошептал благодарственную молитву и приказал лучникам прекратить стрельбу. Хотя они не могли целиться точно, стрельба шла наудачу, в надежде найти мишень в гуще людей. Затем Адам велел передать сэру Ричарду, чтобы он срочно прибыл к нему. Когда вассал приблизился, задыхаясь от бега и волнения, Адам сказал ему, что нужно сделать так, чтобы сэр Мэттью оставался при деле и чтобы он потерял голову от ярости.
– Между вами давняя ссора – обновите ее. Оскорбите его. Наговорите всяких гадостей о том, что ему дорого, неважно, правда это или нет.
– С радостью, милорд, но зачем? Адам по-волчьи оскалился.
– Чтобы я мог увести вниз со стен как можно больше людей и собрать их у моста, прежде чем он заметит, что мы делаем. Я заполню также обе башни своими людьми. Если мы сумеем удержать его во дворе, у нас появится шанс раздавить его.
– Хорошо! – глаза сэра Ричарда сверкнули. – Если он сдастся, то выйдет сухим из воды. Позвольте только мне сразиться с ним в поединке…
– Вы думаете, что сумеете довести его до такого бешенства, что он согласится на поединок? – с надеждой спросил Адам.
Сэр Ричард зло усмехнулся.
– Мне не нужно доводить его до бешенства для этого. Он предложит это сам, но…
– Соглашайтесь за меня, – с энтузиазмом прервал его Адам.
– Нет! – воскликнул сэр Ричард. Адам выглядел разочарованным.
– Вы требуете первоочередного права?
– Думаю, я действительно имею первоочередное право, но ни один человек в здравом уме не принял бы вызов сэра Мэттью в таких обстоятельствах. Его вероломство…
Адам смехом перебил сэра Ричарда.
– Знать о предательстве – значит лишить гадюку ядовитых зубов. Это же самый лучший шанс из всех. Соглашайтесь за меня, а сами, лучше зная его приемы и его коварную сущность, примите меры, чтобы он не мог применить каких-нибудь хитростей.
– Милорд, это безрассудство, – взмолился сэр Ричард. – Этот человек далеко не дурак. Он знает, что я здесь. На все, что я предложу, он придумает какую-нибудь дьявольскую уловку.
Глаза Адама устремились вниз, во двор замка, где уже было видно движение войск.
– Времени спорить нет, – прогремел он. – Быстрее, вызывайте его, пока он ничего не заподозрил. А обо мне не беспокойтесь. Я вполне способен позаботиться о себе. Нет, больше я с вами пререкаться не буду. Если вы не хотите сделать то, что я прошу, я вызову его сам. Да, так будет даже лучше. Я вызову его сам.
Не дожидаясь ответа, Адам отвернулся и побежал по стене, остановившись лишь на мгновение, чтобы переговорить с Катбертом. Сэр Ричард посмотрел ему вслед, а затем подошел к внутреннему краю стены. Еще было довольно темно, но очень скоро невозможно станет скрывать тот факт, что атакующие силы на стене быстро редеют. Адам прав. Чтобы их хитрость сработала, он должен немедленно отвлечь Мэттью. Он крикнул вниз, требуя, чтобы кто-нибудь разыскал и вытащил сэра Мэттью, который, без сомнения, затаился и дрожит где-нибудь в самом безопасном уголке замка, чтобы он, сэр Ричард, мог продиктовать ему свои условия.
Это была умышленная клевета. Сэр Мэттью не был трусом и сражался, как лев. Хотя стены были захвачены, положение сэра Мэттью нельзя было назвать безнадежным. Он имел возможность оценить количество людей, приведенных Адамом. Он знал, что большинство из них должны были сейчас находиться на стенах. А если это так, то единственный путь вниз пролегал через башни с их узкими лестницами и воротами. Люди Адама смогут спускаться лишь небольшими партиями и сталкиваться внизу лицом к лицу с сильным гарнизоном замка. Кроме того, если станет очевидным, что атака Адама близится к успеху, они смогут отойти в главную башню и попытаться продержаться до того, как придет помощь.
Неудивительно потому, что сэр Мэттью откликнулся на оскорбительный вызов Ричарда, выйдя вперед с еще более грубыми оскорблениями. Слова и обвинения, которыми они оба осыпали друг друга, становились все страшнее. Обходивший стену Адам дважды останавливался, прислушиваясь и посмеиваясь над грязными и совершенно невозможными обвинениями, которые касались предков, воспитания, семьи, привычек, способностей и характера каждого из них. Адаму прежде казалось, что он достаточно просвещен в ругательствах, но теперь он понял, что слишком много общался со сладкоречивыми джентльменами вроде своего отчима. Единственные более-менее сравнимые выражения он знал только в английском – действительно очень грубом – языке.
Но Адам все же не забыл цели всего этого представления. Он остался доволен тем, как сэр Ричард отвлек всеобщее внимание этой перебранкой, что дало ему время отдать распоряжения другим командирам. Было ясно, однако, что оскорбления достигли своего пика. Адам вполголоса дал последнюю команду и бросился бежать к сторожевой башне, противоположной той, возле которой стоял сэр Ричард. Он слышал, как сэр Мэттью, видимо совершенно вышедший из себя от ярости, выкрикнул вызов сэру Ричарду и спросил, каких гарантий безопасности он желает. Он слышал, как взорвался презрительным хохотом сэр Ричард и прокричал в ответ, что дерьмо сэра Мэттью стоит куда больше его обещаний, поскольку на дерьме хоть овощи растут, если оно не отравит их, а его обещания вообще ничего не значат.
В это мгновение Адам достиг своей цели.
– Я – Адам Лемань, – крикнул он, – сюзерен вашей госпожи, леди Джиллиан из Тарринга! Сэр Ричард говорил мне, что вы – вероломная шавка, и у меня есть все основания считать его мудрым человеком. Тем не менее, чтобы предотвратить дальнейшее кровопролитие, я приму ваш вызов. Если вы победите, я уйду; если вы сдадитесь мне, мы возьмем ваш замок. Какие гарантии вы дадите мне, что вступите в бой честно, один против одного?
Сэр Ричард стоял, разинув рот, слишком удивленный, чтобы возражать. Адам говорил каким-то фальцетом – тонким тенорком мальчика. Голос был почти бесполым и совершенно не походил на тот глубокий бас, который обычно издавали его мощная грудь и огромное тело. Сэр Ричард стиснул зубы, чтобы удержаться от смеха. Поступок Адама был бессовестным притворством. Скрывать, таким образом, свою физическую силу – издали его не было видно – все равно, что прятать оружие. Впрочем, ничего особенно смешного не было. Притворяясь или нет, Адам был почти жертвенным агнцем. Вряд ли его боевые способности помогут ему против коварства сэра Мэттью.
В последнем усилии сэр Ричард, перебивая обещания сэра Мэттью, что его люди удалятся на другую сторону башни, откуда не смогут внезапно напасть, криком предупредил Адама не верить сэру Мэттью на слово.
– Мне не нужно верить в это, – раздраженным фальцетом отозвался Адам. – Когда я спущусь вниз, я увижу, ушли они или нет.
– Милорд, – попытался возразить сэр Ричард, – они…
– Ладно, – поспешно прервал сэра Ричарда Адам, не давая ему сказать вслух, что во дворе много мест, где могут прятаться воины, – давайте я возьму с собой десяток солдат для защиты от неожиданного нападения, и вы, сэр Мэттью, сделаете то же самое. А вы, сэр Ричард, попридержите язык.
Адам и сам прекрасно знал, что сэр Мэттью решил воспользоваться спором с сэром Ричардом примерно так же, как собирался им воспользоваться сам Адам. Скорее всего, сэр Мэттью отправил несколько отрядов в укрытия, откуда они могли наброситься на любого, кто спустится во двор. Но Адама это не беспокоило. Основная масса солдат должна будет отойти в соответствии с обещанием его хозяина. А люди Адама тем временем смогут спокойно занять свои позиции. Вполне возможно, что отряды сэра Мэттью, отвлеченные поединком, который состоится прямо перед их глазами, не сразу заметят, даже когда совсем рассветет, что стены почти пусты.
В тот момент, когда сэр Ричард, несмотря на окрик Адама, открыл рот для дальнейших возражений, сэр Эдмунд схватил его за руку и принялся что-то втолковывать. Сэр Ричард слушал, косясь на вторую башню. Из-за плохой видимости нельзя было быть уверенным, что Адам спустился вниз, но сэр Ричард полагал, что дело обстояло именно так. Он продолжал качать головой на то, что говорил ему сэр Эдмунд, и с тяжелым сердцем размышлял над тем, что Адаму только восемнадцать лет.
– Боже мой, Боже мой, – прошептал он, наконец, со слезами на глазах, – мы не успеем.
Для напрасных сожалений было уже поздно. Сэр Ричард бросился вниз по лестнице башни мимо воинов, толпившихся там в ожидании следующего приказа к атаке. Все пребывали в отличном настроении. Превосходная внезапная атака, обеспечившая легкий захват стен, подняла дух солдат. Тихонько, насколько это было возможно, Ричард приоткрыл тяжелую дверь и выглянул в щелку. Видны были только тени, движущиеся в темноте, но он не думал, что Адам уже успел выйти из второй башни. Это предположение тут же подтвердилось насмешливым восклицанием сэра Мэттью, который поинтересовался, не изменило ли Адаму мужество и не передумал ли он. Сэр Ричард сжал зубы. На этот раз сэр Мэттью не выкрутится. Если даже Адам проиграет, сэр Ричард захватит замок, невзирая на обещание Адама уйти.
Из дверей второй башни вдруг послышался тоненький голос, пожаловавшийся, что во дворе перемещается слишком много теней, и предупредивший, что, если сэр Мэттью замышляет предательство, их договор потеряет силу. Сэр Ричард затаил дыхание, гадая, успели ли сэр Эдмунд и сэр Эндрю убрать лестницы и собрать людей у моста. А что делает сэр Филипп, который должен был вывести людей через вторую башню? Не впадет ли он вдруг в раздражение и не откажется ли исполнить свою роль?
– Где вы? – вдруг крикнул Адам. – Зажгите факел, чтобы я мог видеть вас и сколько с вами людей.
Голос его звучал неуверенно, словно страх преодолел мальчишескую браваду, которая заставила его откликнуться на вызов сэра Мэттью.
– Чтобы ваши лучники смогли выстрелить со стен? – отозвался сэр Мэттью.
– Не говорите глупостей, – ответил Адам. – Если вылетит хоть одна стрела, вам потребуется всего только погасить огонь и отойти. Так или иначе, скоро станет достаточно светло для стрельбы. Если вы не зажжете факел, я буду рассматривать это как предательский замысел и разорву наше соглашение.
Адам так умело играл роль тщеславного мальчишки, который не знал, как выпутаться из ситуации, на которую сам себя обрек, что сэру Ричарду стало не по себе. Он уже достаточно хорошо знал Адама, но поймет ли сэр Филипп его притворство? Во всяком случае, сэра Мэттью Адаму провести удалось, и он добился своего. Факел зажгли. Залпа стрел не последовало. Зажгли еще один факел. Сэр Ричард стиснул челюсти. Адам совершил большую ошибку. Факелы осветили по пять человек с обеих сторон от самого сэра Мэттью, но их свет, контрастируя с окружающей темнотой, лишь увеличивал преимущество сэра Мэттью, делая прятавшихся воинов совершенно невидимыми.
Прежде чем сэр Ричард успел предостеречь Адама криком, из двери башни показались десять человек. Они медленно вышли вперед со щитами на руках и обнаженными, но опущенными мечами.
– Ладно, – протянул сэр Мэттью, – а где же великий герой, который так спешил встретиться со мной?
– Прикажите вашим людям разойтись в стороны, как это делают мои! – крикнул Адам. – Мне нужно место для драки.
Сэр Мэттью расхохотался.
– Вам нужно сначала выйти!
Может быть, ему и не придется подавать сигнал сидевшим в засаде. Похоже, этот маленький крикун попался. Он высокомерным тоном приказал своей охране удалиться на почтительное расстояние. Воины Адама в точности повторили их движение.
– Готовьтесь! – с угрозой выкрикнул Адам, и голос его вдруг задрожал от смеха. – Я иду.
Сэр Мэттью едва успел поднять меч, как показался Адам – бешеный бык вырвался из тени башни через двор между двумя группами воинов. Он потрясал мечом и ревел уже своим обычным голосом:
– Лемань! Лемань!
Это почти сработало. Сила первого удара Адама вбила щит Мэттью, второпях поднятый под неверным углом, ему в голову. Следующий удар выбил меч из руки Мэттью вместе с парой пальцев. Будь у Адама время на третий взмах, он тут же обезглавил бы своего соперника и покончил с битвой. К несчастью для Адама, люди сэра Мэттью оказались преданными хозяину. Они не стали дожидаться сигнала. Только шок изумления помешал им вмешаться раньше.
Десятеро стоявших в открытую бросились к своему пошатнувшемуся господину и напавшему на него гиганту. Из тени показались еще человек пятьдесят. Заметив это движение, десять воинов Адама тут же сгрудились вокруг него, но сэр Ричард, выскочивший со своим отрядом из башни, не удержался и в ужасе вскрикнул. Адам и его десятка исчезли столь внезапно, словно были сметены одним ударом.
23
Письма от Адама приходили с поразительной регулярностью со времени его отъезда до того дня, когда Джиллиан передала ему предложение Иэна поторопиться с захватом Вика. На следующий день от него должно было прийти очередное письмо. Оно не пришло, и леди Элинор со смехом утешала не знавшую куда деться от беспокойства Джиллиан. Неужели она хочет, спрашивала Элинор, совершенства на этой грешной земле? И то было почти чудом, что до сих пор ничего не случилось, что задержало бы регулярность отправлений. Лошади иногда ломают ноги. С гонцами случаются всякие приключения. Может быть, письмо придет днем позже. Может быть, неприятность, в которую попал гонец, оказалась серьезной или даже роковой. В таком случае письмо могло вообще не дойти. Это были такие разумные слова, что Джиллиан пришлось согласиться с ними, хотя ее мятежное сердце периодически начинало бушевать от страха. Если бы ей приходилось скучать, Джиллиан давно бы уже билась в истерике, но Элинор была слишком умна, чтобы позволять ей сидеть сложа руки. Она бы придумала ей работу, если бы это было необходимо, но по счастливой случайности придумывать ничего не пришлось. Иэн и Джеффри были уже в пути, направляясь в Роузлинд, и граф Пемброкский написал, что скоро тоже прибудет в сопровождении нескольких неназванных гостей. Джиллиан казалось, что ей и прежде приходилось много работать, но теперь у нее не было времени даже перевести дух, помогая приводить в порядок замок для встречи высоких гостей.
Дни проходили, письма от Адама все не было, и, несмотря на все заботы, Джиллиан волновалась все больше. Джоанна ласково успокаивала ее, указывая на то, что, если Адам заканчивал последние приготовления к штурму или даже вступил в переговоры о сдаче замка, у него просто могло не остаться времени писать. Он ведь не похож на Иэна или Джеффри, которые могут черкнуть несколько строк без всяких усилий, не задумываясь. Для Адама письмо было настоящим трудом и требовало времени и спокойствия.
Слова могли бы утешить, если бы она не замечала тревоги в глазах самой Джоанны. Это был для нее очередной урок. Джоанна боялась почти так же сильно, как она сама, но это не останавливало ее от выполнения повседневных обязанностей. Джиллиан заставила себя следовать этому примеру. Хотя она всякий раз вздрагивала и оборачивалась, когда какой-нибудь слуга приближался к ней торопливым шагом, она делала все необходимое быстро и аккуратно. Это было одновременно и труднее, и легче, потому что страх, который она ощущала, заметно отличался от того, к которому она привыкла за всю свою прошлую жизнь. Впервые это был в чистом виде страх за другого человека. Раньше, даже когда Джиллиан беспокоилась об Адаме, этот страх смешивался со страхом за себя, потому что с его смертью под угрозой оказывалась ее безопасность, и она могла стать жертвой любого мужчины. Теперь Джиллиан была твердо уверена в своей безопасности, вечной безопасности. Леди Элинор признала ее своей, а люди из Роузлинда всегда берегут то, к чему прикипели сердцем.
Странно, однако, размышляла Джиллиан, старательно вышивая темно-зеленое платье, которое должно было ослепить Адама, но такого рода страх приносил еще больше боли. Куда бы она ни шла, она постоянно тащила в себе свинцовый груз, постоянное томление в груди и в горле, постоянное тошнотворное ощущение в животе. Столь же странной казалась ей ее способность терпеть все это, улыбаться слугам, когда они хорошо работали, обсуждать с видимым увлечением «изюминку» к каждой перемене блюд, осматривать коров и свиней в хлевах и решать, какую из них резать первой, а какая пусть еще пожирует несколько дней. Самой же странной была искренняя радость, испытываемая Джиллиан за Элинор и Джоанну, чьи мужья находились в безопасности и возвращались домой. Казалось бы, это должно было только усилить ее собственное несчастье, но почему-то все происходило наоборот. Только будет ли она испытывать то же чувство, когда Иэн и Джеффри приедут?
Ответ на этот вопрос она получила следующей ночью, через несколько часов после наступления темноты. Часовые на стенах уже собирались забить тревогу, заметив, что к замку приближаются много людей, когда Иэн самолично подъехал ко рву и потребовал впустить его. Замок ожил. Зал засветился факелами; слуги торопливо натягивали верхнюю одежду, если не спали в ней из-за холода; Элинор и Джоанна выбежали в ночных рубашках и с распущенными волосами встречать своих самых дорогих гостей. Джиллиан с облегчением обнаружила, что испытывает радость за них и в то же время какую-то грусть, но никак не зависть. Единственное, в чем она сомневалась, – это что ей делать. Она не хотела вторгаться в страстные объятия и горячие приветствия, но и не желала показаться мрачной или равнодушной.
Второй вопрос разрешился столь же приятно, как и первый. Несколько минут Элинор и Джоанна обнимали и ощупывали своих мужей, чтобы убедиться, что они целы и невредимы, а затем попросили позвать Джиллиан. Служанку отправили бегом привести ее, если она проснулась. Далеко бежать не пришлось – Джиллиан стояла на лестнице, выжидая в нерешительности. Когда ее позвали, она охотно вышла вперед, чтобы оказаться в нежных объятиях Иэна и теплых – Джеффри, который знал о Джиллиан, разумеется, все, что узнали женщины, хотя Элинор не писала, что, как и Джеффри, подозревала Джиллиан в убийстве мужа. Это, считала Элинор, одна из тех вещей, знать о которых мужчинам совершенно не нужно и которая могла создать ложное мнение о характере Джиллиан.
Спустя несколько минут даже мучительный страх за Адама был позабыт. Пока Джеффри расспрашивал Джиллиан о Тарринге, Элинор рассказывала Иэну про Адама. Джеффри, видимо, больше слушал эту историю, чем ответы Джиллиан, поскольку никак не комментировал их, зато сказал:
– Как вы можете считать странным, что Адам не пишет? А когда это он писал?
– Он присылал письма Джиллиан каждые два-три дня с тех пор, как уехал, – многозначительно заявила Элинор.
– По определенным дням? – быстро спросил Иэн.
– Нет, милорд, – ответила Джиллиан, – дни могли меняться.
– А когда вы переслали ему весточку от Иэна? – поинтересовался Джеффри.
– Пять… нет, уже утро, шесть дней назад, – сказала Джиллиан, отчаянно всматриваясь в лицо Иэна.
Иэн не заметил этого. Он посмотрел на Джеффри, губы которого слегка шевелились, считая. Продолжая наблюдать за ним, Иэн сказал:
– Один или даже два дня лишних я объяснить не могу.
– Вы про Адама говорите, – отрезала Элинор, – а не дни считайте.
Джеффри улыбнулся ей и Джиллиан.
– Мы про Адама и говорим, – затем он снова повернулся к Иэну. – Ты судишь по себе, Иэн. Это ты можешь сказать вассалу, которого знаешь двадцать лет: «Разберись в этом замке за меня». Адам не поступит так. Он сам проверит место и людей. Он не слишком хорошо знает вассалов Джиллиан и, кроме того… да что говорить, мне самому трудно довериться мнению моих людей, а не своему собственному.
– Ага, вот видите? – сказал Иэн, тоже улыбнувшись Элинор и Джиллиан. – Вам незачем забивать свои прекрасные головки. Естественно, Адам не мог написать ни в день подготовки к штурму, ни в день самого штурма. Если бы они потерпели неудачу, он написал бы, чтобы сообщить эту новость и, может быть, спросить у меня, как быть дальше. Следовательно, раз вы о нем ничего не слышали, значит, штурм был успешным.
– И, зная любовь Адама к письмам, я предположил бы: он сказал себе, что писать нет нужды, раз он сам приедет домой не позднее гонца с письмом, – добавил Джеффри.
– Но он же не приехал, – прошептала Джиллиан. Иэн обнял ее рукой.
– Дитя мое, полагаю, вы увидите его завтра, хотя, может быть, и поздно, – губы его улыбались, но в глазах сквозила тревога. – А если он не приедет, я поеду туда сам и посмотрю, что задержало его. Вероятно, он хочет удостовериться, чтобы добыча была поделена поровну, а может, испытывает какие-то трудности в обеспечении управления замком. Не думайте об этом больше. Я привезу его домой.
Иэну пришла в голову и еще одна возможная причина опоздания. Адам мог быть серьезно ранен. Если он потерял сознание, то не мог ни написать, ни послать в Роузлинд за помощью. Если же он был в сознании, то мог запретить передавать в Роузлинд о его ранении. Зная свою мать, Адам предположил бы, что она поедет немедленно к нему, невзирая на то, идет битва или нет, и, возможно, привезет с собой Джиллиан. Адам мог быть безрассудным, но не настолько, чтобы подвергать такой опасности женщину, которую любит, или свою мать. Он будет скрывать свое ранение, пока не вернется домой.
Иэн не бросился в ту же минуту к своему дорогому мальчику, чтобы убедиться, что он жив, только потому, что знал, по описанию Элинор, характер сэра Ричарда. Что бы Адам ни приказывал, сэр Ричард обязательно послал бы за помощью, если бы решил, что Адам может умереть от своей раны. Таким образом, если Адам не был просто занят, как надеялся и верил Иэн, предотвращением возможных конфликтов между людьми, участвовавшими в штурме Вика, то и смертельно ранен он быть не мог. В таком случае было бы более жестоко пугать Элинор и Джиллиан, уезжая посреди ночи, чем оставить Адама там, где он был, до завтра.
На следующее утро все, кроме Джиллиан, поднялись поздно. Иэн и Джеффри были слишком заняты, компенсируя себя и жен за трехмесячную разлуку, и сомкнули глаза только ближе к рассвету, а когда они их открыли, то так обрадовались своему возвращению, что почувствовали себя обязанными продемонстрировать новые доказательства своей преданности. Джиллиан заняла себя последними приготовлениями к приему гостей, и, как оказалось, очень своевременно. Задолго до полудня было доложено о приближении с востока большого отряда под знаменем графа Арунделя.
Бедная Джиллиан не знала, что предпринять. Ей было неудобно вырывать Элинор или Джоанну из объятий мужей, по которым они так соскучились. С другой стороны, она понимала, что при появлении такого важного гостя хозяин и хозяйка поместья обязаны встретить его. Она даже не знала, подчинится ли стража у подъемного моста и решетки ее приказу впустить Арунделя. Это перевесило чашу сомнений. Джиллиан уже достаточно разбиралась в политике, чтобы понимать, что оскорбить Арунделя было бы куда хуже, чем прервать самые жаркие любовные ласки. Она отправила служанку передать Гертруде, что леди Элинор нужно дать знать о приближении Арунделя.
Однако вышло так, что Джиллиан не смогла бы предупредить Элинор вовремя, даже если бы не задержалась на несколько минут подумать. Отвернувшись от служанки, которой она дала поручение, Джиллиан вдруг заметила направлявшегося к ней через зал краснолицего мужчину. Его плащ был обшит мехом не только с изнанки, но и снаружи, а также на воротнике. Доспехи его были из числа самых лучших. В руке он держал шлем, украшенный золотой проволокой. Куртка его была искусно вышита и даже сверкала тут и там вокруг шеи драгоценными камнями. Это мог быть только сам граф Арундель.
Первым порывом Джиллиан было бежать куда подальше. Она никогда в жизни не общалась с таким знатным вельможей. Что, если она как-нибудь обидит его? Положение ее было тем более ужасным, что она знала, как важен этот человек для политических интересов Адама. К счастью, прежде чем она успела поддаться этому трусливому импульсу, в голову ей одновременно пришли две мысли. То, что Арунделя вообще никто не встретит, было бы куда большим оскорблением, чем возможное неловкое поведение Джиллиан. Последнее можно было бы отнести на счет недостаточного воспитания девушки; первое же целиком ложилось виной на леди Элинор и ее семейство.
Дни проходили, письма от Адама все не было, и, несмотря на все заботы, Джиллиан волновалась все больше. Джоанна ласково успокаивала ее, указывая на то, что, если Адам заканчивал последние приготовления к штурму или даже вступил в переговоры о сдаче замка, у него просто могло не остаться времени писать. Он ведь не похож на Иэна или Джеффри, которые могут черкнуть несколько строк без всяких усилий, не задумываясь. Для Адама письмо было настоящим трудом и требовало времени и спокойствия.
Слова могли бы утешить, если бы она не замечала тревоги в глазах самой Джоанны. Это был для нее очередной урок. Джоанна боялась почти так же сильно, как она сама, но это не останавливало ее от выполнения повседневных обязанностей. Джиллиан заставила себя следовать этому примеру. Хотя она всякий раз вздрагивала и оборачивалась, когда какой-нибудь слуга приближался к ней торопливым шагом, она делала все необходимое быстро и аккуратно. Это было одновременно и труднее, и легче, потому что страх, который она ощущала, заметно отличался от того, к которому она привыкла за всю свою прошлую жизнь. Впервые это был в чистом виде страх за другого человека. Раньше, даже когда Джиллиан беспокоилась об Адаме, этот страх смешивался со страхом за себя, потому что с его смертью под угрозой оказывалась ее безопасность, и она могла стать жертвой любого мужчины. Теперь Джиллиан была твердо уверена в своей безопасности, вечной безопасности. Леди Элинор признала ее своей, а люди из Роузлинда всегда берегут то, к чему прикипели сердцем.
Странно, однако, размышляла Джиллиан, старательно вышивая темно-зеленое платье, которое должно было ослепить Адама, но такого рода страх приносил еще больше боли. Куда бы она ни шла, она постоянно тащила в себе свинцовый груз, постоянное томление в груди и в горле, постоянное тошнотворное ощущение в животе. Столь же странной казалась ей ее способность терпеть все это, улыбаться слугам, когда они хорошо работали, обсуждать с видимым увлечением «изюминку» к каждой перемене блюд, осматривать коров и свиней в хлевах и решать, какую из них резать первой, а какая пусть еще пожирует несколько дней. Самой же странной была искренняя радость, испытываемая Джиллиан за Элинор и Джоанну, чьи мужья находились в безопасности и возвращались домой. Казалось бы, это должно было только усилить ее собственное несчастье, но почему-то все происходило наоборот. Только будет ли она испытывать то же чувство, когда Иэн и Джеффри приедут?
Ответ на этот вопрос она получила следующей ночью, через несколько часов после наступления темноты. Часовые на стенах уже собирались забить тревогу, заметив, что к замку приближаются много людей, когда Иэн самолично подъехал ко рву и потребовал впустить его. Замок ожил. Зал засветился факелами; слуги торопливо натягивали верхнюю одежду, если не спали в ней из-за холода; Элинор и Джоанна выбежали в ночных рубашках и с распущенными волосами встречать своих самых дорогих гостей. Джиллиан с облегчением обнаружила, что испытывает радость за них и в то же время какую-то грусть, но никак не зависть. Единственное, в чем она сомневалась, – это что ей делать. Она не хотела вторгаться в страстные объятия и горячие приветствия, но и не желала показаться мрачной или равнодушной.
Второй вопрос разрешился столь же приятно, как и первый. Несколько минут Элинор и Джоанна обнимали и ощупывали своих мужей, чтобы убедиться, что они целы и невредимы, а затем попросили позвать Джиллиан. Служанку отправили бегом привести ее, если она проснулась. Далеко бежать не пришлось – Джиллиан стояла на лестнице, выжидая в нерешительности. Когда ее позвали, она охотно вышла вперед, чтобы оказаться в нежных объятиях Иэна и теплых – Джеффри, который знал о Джиллиан, разумеется, все, что узнали женщины, хотя Элинор не писала, что, как и Джеффри, подозревала Джиллиан в убийстве мужа. Это, считала Элинор, одна из тех вещей, знать о которых мужчинам совершенно не нужно и которая могла создать ложное мнение о характере Джиллиан.
Спустя несколько минут даже мучительный страх за Адама был позабыт. Пока Джеффри расспрашивал Джиллиан о Тарринге, Элинор рассказывала Иэну про Адама. Джеффри, видимо, больше слушал эту историю, чем ответы Джиллиан, поскольку никак не комментировал их, зато сказал:
– Как вы можете считать странным, что Адам не пишет? А когда это он писал?
– Он присылал письма Джиллиан каждые два-три дня с тех пор, как уехал, – многозначительно заявила Элинор.
– По определенным дням? – быстро спросил Иэн.
– Нет, милорд, – ответила Джиллиан, – дни могли меняться.
– А когда вы переслали ему весточку от Иэна? – поинтересовался Джеффри.
– Пять… нет, уже утро, шесть дней назад, – сказала Джиллиан, отчаянно всматриваясь в лицо Иэна.
Иэн не заметил этого. Он посмотрел на Джеффри, губы которого слегка шевелились, считая. Продолжая наблюдать за ним, Иэн сказал:
– Один или даже два дня лишних я объяснить не могу.
– Вы про Адама говорите, – отрезала Элинор, – а не дни считайте.
Джеффри улыбнулся ей и Джиллиан.
– Мы про Адама и говорим, – затем он снова повернулся к Иэну. – Ты судишь по себе, Иэн. Это ты можешь сказать вассалу, которого знаешь двадцать лет: «Разберись в этом замке за меня». Адам не поступит так. Он сам проверит место и людей. Он не слишком хорошо знает вассалов Джиллиан и, кроме того… да что говорить, мне самому трудно довериться мнению моих людей, а не своему собственному.
– Ага, вот видите? – сказал Иэн, тоже улыбнувшись Элинор и Джиллиан. – Вам незачем забивать свои прекрасные головки. Естественно, Адам не мог написать ни в день подготовки к штурму, ни в день самого штурма. Если бы они потерпели неудачу, он написал бы, чтобы сообщить эту новость и, может быть, спросить у меня, как быть дальше. Следовательно, раз вы о нем ничего не слышали, значит, штурм был успешным.
– И, зная любовь Адама к письмам, я предположил бы: он сказал себе, что писать нет нужды, раз он сам приедет домой не позднее гонца с письмом, – добавил Джеффри.
– Но он же не приехал, – прошептала Джиллиан. Иэн обнял ее рукой.
– Дитя мое, полагаю, вы увидите его завтра, хотя, может быть, и поздно, – губы его улыбались, но в глазах сквозила тревога. – А если он не приедет, я поеду туда сам и посмотрю, что задержало его. Вероятно, он хочет удостовериться, чтобы добыча была поделена поровну, а может, испытывает какие-то трудности в обеспечении управления замком. Не думайте об этом больше. Я привезу его домой.
Иэну пришла в голову и еще одна возможная причина опоздания. Адам мог быть серьезно ранен. Если он потерял сознание, то не мог ни написать, ни послать в Роузлинд за помощью. Если же он был в сознании, то мог запретить передавать в Роузлинд о его ранении. Зная свою мать, Адам предположил бы, что она поедет немедленно к нему, невзирая на то, идет битва или нет, и, возможно, привезет с собой Джиллиан. Адам мог быть безрассудным, но не настолько, чтобы подвергать такой опасности женщину, которую любит, или свою мать. Он будет скрывать свое ранение, пока не вернется домой.
Иэн не бросился в ту же минуту к своему дорогому мальчику, чтобы убедиться, что он жив, только потому, что знал, по описанию Элинор, характер сэра Ричарда. Что бы Адам ни приказывал, сэр Ричард обязательно послал бы за помощью, если бы решил, что Адам может умереть от своей раны. Таким образом, если Адам не был просто занят, как надеялся и верил Иэн, предотвращением возможных конфликтов между людьми, участвовавшими в штурме Вика, то и смертельно ранен он быть не мог. В таком случае было бы более жестоко пугать Элинор и Джиллиан, уезжая посреди ночи, чем оставить Адама там, где он был, до завтра.
На следующее утро все, кроме Джиллиан, поднялись поздно. Иэн и Джеффри были слишком заняты, компенсируя себя и жен за трехмесячную разлуку, и сомкнули глаза только ближе к рассвету, а когда они их открыли, то так обрадовались своему возвращению, что почувствовали себя обязанными продемонстрировать новые доказательства своей преданности. Джиллиан заняла себя последними приготовлениями к приему гостей, и, как оказалось, очень своевременно. Задолго до полудня было доложено о приближении с востока большого отряда под знаменем графа Арунделя.
Бедная Джиллиан не знала, что предпринять. Ей было неудобно вырывать Элинор или Джоанну из объятий мужей, по которым они так соскучились. С другой стороны, она понимала, что при появлении такого важного гостя хозяин и хозяйка поместья обязаны встретить его. Она даже не знала, подчинится ли стража у подъемного моста и решетки ее приказу впустить Арунделя. Это перевесило чашу сомнений. Джиллиан уже достаточно разбиралась в политике, чтобы понимать, что оскорбить Арунделя было бы куда хуже, чем прервать самые жаркие любовные ласки. Она отправила служанку передать Гертруде, что леди Элинор нужно дать знать о приближении Арунделя.
Однако вышло так, что Джиллиан не смогла бы предупредить Элинор вовремя, даже если бы не задержалась на несколько минут подумать. Отвернувшись от служанки, которой она дала поручение, Джиллиан вдруг заметила направлявшегося к ней через зал краснолицего мужчину. Его плащ был обшит мехом не только с изнанки, но и снаружи, а также на воротнике. Доспехи его были из числа самых лучших. В руке он держал шлем, украшенный золотой проволокой. Куртка его была искусно вышита и даже сверкала тут и там вокруг шеи драгоценными камнями. Это мог быть только сам граф Арундель.
Первым порывом Джиллиан было бежать куда подальше. Она никогда в жизни не общалась с таким знатным вельможей. Что, если она как-нибудь обидит его? Положение ее было тем более ужасным, что она знала, как важен этот человек для политических интересов Адама. К счастью, прежде чем она успела поддаться этому трусливому импульсу, в голову ей одновременно пришли две мысли. То, что Арунделя вообще никто не встретит, было бы куда большим оскорблением, чем возможное неловкое поведение Джиллиан. Последнее можно было бы отнести на счет недостаточного воспитания девушки; первое же целиком ложилось виной на леди Элинор и ее семейство.