Джеллис Роберта. Каштановый омут

   В это мгновение в комнату, где сидел Джеффри, вошел Адам, чтобы сообщить ему, что есть еще хорошие новости.
   – Только что приехал человек и передал сообщение Пемброка о том, что рыцари, удерживавшие Маунтсорель, бежали. Мы пришли взять этот замок и сделали это, даже не подходя к нему. В общем Иэну приказано отправиться с шерифом Ноттингема и проследить, чтобы замок сровняли с землей, так что мне придется вести пленников Иэна в Роузлинд.
   – Я отведу их, – предложил Джеффри, – если ты хочешь поскорее заняться своим делом в Бексхилле.
   – Нет. Мне, так или иначе, нужно сопровождать своих собственных пленных в Кемп, так что это почти по дороге. Кроме того, думаю, ты сам не прочь поскорее вернуться домой к Джоанне. Она ведь должна родить в следующем месяце, не так ли?
   Адам заметил, как потемнели глаза у Джеффри. При первых родах умирали примерно треть женщин.
   – О, Господи, – извиняющимся голосом произнес Адам, – я не имел в виду, что тут есть о чем беспокоиться. Джоанна ведь, как мама: долго не могла зачать, но родит быстро и легко, вот увидишь.
   – Надеюсь, ты прав! – Костяшки пальцев Джеффри побелели, так он сжал руки. – Честное слово, я предпочел бы еще раз пройти Бувин, даже зная, чем он закончится.
   У Адама вдруг кольнуло под сердцем. Он не беспокоился о Джоанне, в чью силу и здоровье верил безгранично нерассуждающей верой младшего брата, но вдруг представил себя в схожей ситуации, а силе и здоровью Джиллиан он не очень-то доверял. Разве мать Джиллиан не умерла при родах? Он отогнал эту мысль. Никому не будет лучше, если в придачу к волнениям Джеффри он покажет и свой собственный страх.
   – Ладно, – сказал он, – только не показывай, ради Бога, этого Джоанне. Я знаю, что маму доводило до бешенства, когда Иэн каждую минуту цеплялся к ней, спрашивая, как она себя чувствует, и, мельтеша перед ее глазами, хотя до срока было еще больше месяца.
   Джеффри не смог удержаться от смеха. Он тоже помнил, как леди Элинор едва сдерживала гнев из-за страхов мужа. Ей нравилось, что он любил ее, но она предпочитала, чтобы выказывал он это как-нибудь иначе. Конечно, у леди Элинор это были шестые или седьмые роды, что совсем другое дело. Тем не менее, Адам прав. Будет лучше не пугать Джоанну и не выказывать страх за нее.
   – Ты прав, – признал он, – но кто тебе рассказывал об этом?
   – Я оказался дома, когда мама рожала маленькую Элинор, которая потом умерла. У моего господина случился тогда еще первый приступ болезни, и мне нечего было делать в его замке. И мама постоянно просила меня, чтобы я уговорил Иэна проехаться или позаниматься со мной. Я, конечно, пошутил, когда сказал, что он спрашивал каждую минуту, как она себя чувствует, – он не делал этого, но он наблюдал за ней. Это раздражало ее, но в то же время она сама хотела, чтобы он был рядом.
   – Да, Джоанну никогда не радовали эти призывы на службу, но теперь ее просто бесит, когда я отправляюсь на войну.
   – Это обычное дело для женщин. По крайней мере, – с усмешкой поправился Адам, – для тех, кто не надеется, что война оставит их вдовами. Кстати; это мне кое-что напомнило, – счастливо улыбающееся лицо Адама нахмурилось. – Я должен написать Джиллиан и сообщить ей, что все еще жив. Нет ли у тебя лишнего пергамента и пера?
   Джеффри с серьезным видом, но с подрагивающими в улыбке губами вытащил из письменного прибора еще один большой лист пергамента и перо. Адам испустил стон, а затем повернулся к Джеффри с благодарной улыбкой.
   – Ты ведь уже описал бой, правда?
   Поскольку на столе перед Джеффри его аккуратным почерком были исписаны уже полтора листа, он не смог отречься от этого, хотя ему очень хотелось. Ему бы доставило истинное наслаждение посмотреть, как Адам будет описывать битву. Ему пришлось кивнуть.
   – Хорошо. Пожалуйста, попроси Джоанну прочитать эту часть Джиллиан и не говори мне, что Джиллиан захочет увидеть это написанное моей рукой. Может, она и захочет, но женщину нельзя слишком баловать.
   С этими словами Адам вытащил нож и отрезал от листа небольшой кусок, окунул перо в чернильницу и начал писать. Джеффри прикусил губу. Лицо Адама отражало такую муку, словно из его тела выдергивали стрелу с зазубренным наконечником. Джеффри не удержался и описал в своем письме борьбу шурина со своим злейшим врагом – пером. Затем, однако, доброта в Джеффри возобладала, и он попросил Джоанну не только прочитать Джиллиан выдержку, касающуюся описания сражения, но и уверить ее, что Адам не написал ей об этом сам вовсе не от недостатка любви или добрых намерений. За все это время Адам успел нацарапать две строчки.
   «Любимая, мы захватили большую добычу. Я совершенно невредим, без единой царапины. Я должен отвести своих пленных и пленных Иэна в наши замки».
   В этом месте Адам поднял глаза на Джеффри.
   – Джеффри, ты не мог бы оказать мне услугу? Если вся эта возня с пленными затянется дольше, чем на несколько дней, у меня не хватит времени заехать в Хемел, чтобы забрать Джиллиан и успеть прибыть в Тарринг до приезда ее людей, которые вызваны на конец месяца. Не мог бы ты оторваться на два дня, скажем двадцать седьмого или двадцать восьмого, и проводить Джиллиан домой? Тогда, если я опоздаю, она встретит вассалов и все им объяснит.
   – Конечно. В этом нет никакой услуги. Ты провожал мою жену куда дальше и в куда худших обстоятельствах.
   Это была просто вежливость, хотя и искренняя, но Адам нахмурился.
   – Насчет худших обстоятельств не зарекайся. Отсюда до южного побережья вся страна скоро будет трепетать перед бандами участников сегодняшней битвы, голодных, как волки. Многих рыцарей мы захватили, но ты сам знаешь, скольким простым солдатам удалось скрыться. Иначе я и не стал бы беспокоить тебя по этому поводу. Ее муж тоже мог быть… Боже правый!– Адам вскочил на ноги. – Возможно, де Серей среди наших пленников. Я должен выяснить.

27

   Надежды Адама не сбылись, так как Осберт по-прежнему проживал в доме купца в городе Тарринге. Он не находил себе места от нетерпения, уже почти оставив всякую надежду на успех, и оставался на месте только потому, что ему негде было больше жить, а Людовик, как он думал, все еще оставался у Дувра. Но тут Осберт ошибался. События в Линкольне были катастрофой такого масштаба, что надежды Людовика на покорение Англии если и не погибли, то, во всяком случае были тяжело ранены. Фиц-Уолтер и де Квинси попали в плен. Огромное число английских мятежников, которым удалось избежать пленения, спешно дезертировали из армии Людовика и заперлись в своих замках в надежде, что о них забудут, и возмездие короля не настигнет их, либо бросились к Пемброку, Гуало или Питеру де Рошу с мольбой о мире и прощении.
   У Людовика не оставалось ни малейшего шанса взять Дувр; более того, французы, осаждавшие крепость, сами оказались в более опасном положении, чем осажденные, рискуя быть атакованными королевской армией. Людовик бежал в Лондон, где страх населения, которое приветствовало его с самого начала, мощные стены и открытый путь к спасению по реке позволили ему в относительной безопасности начать переговоры о мире. Естественно, он ни разу не вспомнил об Осберте, который был лишь тончайшей спицей в уже сломанном и бесполезном колесе. И Тарринг, принадлежавший к партии короля Генриха, остался спокойным и не тревожился сообщениями или слухами об опасности.
   Вечером двадцать седьмого мая Джиллиан в сопровождении Джеффри вернулась в Тарринг. Его несколько обеспокоило то, что в замке оставалось не более тридцати воинов, и он предложил либо оставить ей свой отряд, либо остаться самому до прибытия Адама. Она с благодарностью отказалась. В сложившихся обстоятельствах казалось невероятным, чтобы на Тарринг кто-нибудь напал. Кому было нападать? Тем более что в пяти милях находился сэр Ричард с отрядами, готовыми выйти в поход против Бексхилла. Даже если бы случилось невероятное, и какая-либо армия, предводительствуемая мятежным рыцарем, попыталась ограбить замок, сэр Ричард пришел бы на помощь в течение двух часов.
   С другой стороны, Джеффри сам не мог чувствовать себя в безопасности без тех двадцати человек, которые сопровождали их. И оставить Джеффри возле себя Джиллиан не могла. Джоанна должна была вот-вот родить. Элинор раньше приезжала из Роузлинда побыть с дочерью, но, когда Джиллиан и Джеффри выехали из Хемела, ее еще не было. Джеффри старался скрывать свою тревогу, но видно было, что он очень беспокоился, оставляя жену одну. Хотя чем он мог помочь Джоанне, думала Джиллиан со скрытым удивлением. Но она знала, что Джоанне хотелось, чтобы он был рядом, и не стала бы задерживать его, даже если бы боялась осады Тарринга.
   Джеффри не стал настаивать и покинул Тарринг с первыми лучами солнца утром двадцать восьмого. Через час или около того Джиллиан отправила гонца в город, чтобы сообщить торговцам, которым были заказаны специи и шелковые ткани для нее, что они могут прибыть со своими товарами в замок. Примерно в те же минуты, когда гонец выехал из замка, дом торговца, где жил Осберт, покинул другой гонец с приказом Людовика кастеляну Пивенси, чтобы его гарнизон двигался в сторону Тарринга. Осберт добавил, что это должно быть сделано как можно быстрее и уж во всяком случае, в ближайшие два дня, так как неизвестно, когда вернется Лемань со своим войском. В данный момент, писал он, в замке находилось не более пятидесяти мужчин, способных держать оружие.
   Вообще-то Осберт был почти уверен, что Адам не приедет в Тарринг. В замке не оставалось людей, которых он захотел бы взять с собой в Бексхилл, и никаких запасов для войны. Чего же ему тогда приезжать? Осберту казалось невероятным, что мужчина может хотеть повидаться с какой-либо женщиной и ради этого свернуть с пути завоевания добычи. Но что будет, если Адам вернется после того, как Тарринг окажется в руках Осберта? Люди из Пивенси не смогут оставаться долго – они понадобятся в собственном замке. Пока торговец стряпал послание Джиллиан, что, дескать, он ждет судна, которое должно прибыть через день или два, и после этого сразу же доставит ей ее заказ, Осберт еще раз обдумывал свой план. Как ни крути, лучше будет убить Джиллиан, тогда земли наверняка станут его, и нельзя будет опасаться, что она сбежит или ее похитят у него.
   Единственная проблема, с которой он мог встретиться, состояла в том, что командир отряда из Пивенси будет знать, что она во время захвата замка была еще жива. Некоторые люди с глупым предубеждением относятся к убийству женщины, и, кроме того, существует этот дурацкий закон насчет того, что нельзя унаследовать земли человека, которого ты убил. Осберт понимал, что ему понадобится какое-нибудь оправдание. Если бы он мог приказать Жану убить ее, а потом обвинить Жана в этом преступлении и казнить…
   Нет. Осберт вздохнул и отбросил эту идею. Жан был слишком умен, чтобы попасться в такую ловушку. Кроме того, Жан понадобится ему, чтобы привести отряд из Пивенси к задним воротам. Очень немногие из окружения Осберта знали об их существовании. Ему придется расправляться с Джиллиан самому, и для этого не понадобится много времени. Как только стража будет отведена от задней двери и заменена человеком или людьми Осберта, он убьет Джиллиан еще до того, как воины из Пивенси войдут в замок. Однако он не сможет убить ее там, где их смогут увидеть слуги. Они всегда вставали на ее и этого безмозглого калеки сторону, а Осберт будет один и без оружия, хотя под плащом он спрячет меч. Слуги Невилля…
   Имя человека, которого он убил, навело Осберта на мысль. У него уже было совершенно готовое оправдание и готовый способ. Разумеется, Джиллиан признается ему, что она убила Невилля, а потом покончит с собой, бросившись через то самое окно, через которое был выброшен ее муж. Он мог сказать, что воспоминание об убийстве пожирало ее изнутри, не давало покоя, и, когда она увидела своего второго мужа, ради которого убила первого, в том самом месте, где совершила преступление, это доконало ее. Ликуя, Осберт поздравил себя с прекрасной находкой. Все шло, как надо.
   Среди сторонников Людовика не все оставались в неведении насчет происшедшего в Линкольне. За несколько дней до того, как гонец Осберта прибыл в замок Пивенси, кастелян этого замка умчался в Лондон посоветоваться со своим хозяином. Гонца Осберта поэтому тоже отправили в Лондон. Гонец подозревал, что послание, которое он вез, было срочным, но он любил своего хозяина не больше, чем все остальные слуги. Немного поколебавшись, он выбросил письмо в ближайшую канаву. Он отправится в Лондон, но только ради того, чтобы узнать, что произошло на самом деле. Если поражение действительно такое, как говорили в Пивенси, ему было бы лучше спрятаться в Лондоне, поступив на другую службу, или бежать подальше. Мысль о том, чтобы вернуться и предупредить Осберта, даже не пришла гонцу в голову. Осберт никогда ни жестом, ни словом, ни взглядом не показывал, что его заботит судьба слуги, так почему он должен заботиться об Осберте?
   Слухи о поражении в Линкольне распространились широко и дошли не только до любителей поболтать из Пивенси. В Бексхилле сэр Годфри тоже узнал о неприятностях Людовика. Правда, ему сообщили об этом в весьма приукрашенной форме. «Не верьте сплетням о разгроме, – писал его корреспондент. – Северная часть страны не имеет реальной ценности, а южные графства принц продолжает удерживать крепко. Лондон тоже принадлежит ему, а пока он удерживает Лондон, его дело непобедимо». Эти слова не только не убедили сэра Годфри, но еще больше взволновали его. Он-то как раз совсем не был уверен, что конечная цель принца совпадает с его собственной.
   Это письмо сэр Годфри получил двадцать четвертого мая. Двадцать пятого он отправил своего старшего сына и двух младших братьев попытаться выяснить все основательнее. К двадцать восьмому он уже знал истинные масштабы поражения Людовика, знал и о том, что почти каждый замок из тех, что не принадлежали французам, либо уже сдался Пемброку, либо вел с ним переговоры. Он-то собирался сопротивляться Адаму, рассчитывая на помощь из Пивенси и Гастингса. Теперь он понял, что не получит никакой помощи, если Адам все-таки придет к Бексхиллу. Однако, с другой стороны, если Адам придет и он сдастся, вполне возможно, что после отъезда Адама люди Людовика воспользуются этим, чтобы захватить Бексхилл. Вполне вероятно, что Адам вернется помочь ему, но, может быть, и нет. Он может подумать, что будет лучше предоставить людям Людовика выгнать его, а потом востребовать замок от имени Джиллиан, когда война закончится, и поставить туда своего кастеляна.
   Единственное, что приходило в голову сэру Годфри, это отправиться к Адаму лично и сдаться ему. Пивенси и Гастингс ничего не узнают об этом, и если он будет принят хорошо, тут и делу конец. Он останется в Бексхилле. У Адама не было никаких существенных причин избавляться от него. Он, правда, не ответил на письмо Джиллиан, в котором та сообщала о своем унаследовании прав и напоминала, что он должен принести ей присягу. Но он и не отверг ее открыто. Он не платил ренту, но ведь он мог захватить деньги с собой и расплатиться сейчас. Если бы сэр Адам был постарше, сэр Годфри меньше сомневался бы в хорошем приеме. Человек помудрее понял бы, что, учитывая расположение его замка, он был вынужден стать на сторону Людовика. В конце концов, остальные вассалы Невилля так же поменяли свои политические привязанности, как и он. Даже сэр Ричард…
   Тут сэр Годфри остановился. Спустя несколько минут, он уже диктовал священнику письмо, извещающее сэра Ричарда, что он собирается прибыть тридцатого мая в Тарринг, чтобы лично сдаться на милость Адама через посредничество леди Джиллиан. Он умолял сэра Ричарда поехать вместе с ним, чтобы замолвить за него словечко и объяснить, что это было бы лучшим решением проблем. Два брата и сын сэра Годфри останутся в Бексхилле, так что Адаму нет никакого смысла захватывать сэра Годфри в плен или убивать его.
   Сэр Ричард получил это послание за завтраком двадцать девятого мая. Он оглядел зал замка Глинд и вздохнул. Сэр Эндрю до сих пор храпел в своей комнате. Он приехал в замок вчера с сотней людей, чтобы сопровождать сэра Ричарда и его сотню в Тарринг на следующий день. Сэр Ричард не сомневался, что сэр Эдмунд и сэр Филипп были уже в пути. Его сын был освобожден от этого призыва, поскольку слишком недавно вступил во владения Виком, чтобы покидать его, не подвергая опасности. В итоге получалось, что в Тарринге соберется четыреста воинов в придачу к тем, что приведет Адам, чтобы отправиться войной на сэра Годфри. А в это время сэр Годфри смиренно приезжает дать присягу. Чем не старая песня о короле, ведущем своих солдат в гору, а потом обратно вниз? Это же, сколько напрасно потрачено денег на наемников?!
   И тут сэр Ричард внезапно улыбнулся. Что ж, Адам никогда не остается в убытке. Вероятно, он придумает, куда использовать эту силу. Льюис, например. Льюис оставался в руках французов и располагался в неприятной близости к Таррингу и Глинду. Кроме того, хозяин Льюиса почти наверняка в отъезде. И Льюис очень богат. Наверное, стоит попытаться подсказать Адаму насчет этого, пока он не придумает какое-нибудь не менее доходное предприятие для собранных солдат. Да и сэр Годфри захочет доказать свою верность. Он, без сомнения, тоже нанял людей для защиты замка. Возможно, сэр Годфри с радостью предоставит своих людей для благой цели – вроде того, чтобы очистить Льюис от французов.
   Сэр Ричард с отменным аппетитом вернулся к завтраку. Они с сэром Эндрю завтра отправятся на юг, чтобы встретить сэра Годфри, как он просил, и тогда расскажет ему о своей идее.
   В то же самое утро Осберт отправил своих людей наблюдать за дорогой, ведущей на восток от Тарринга. Как только они увидят приближение большого отряда, то должны вернуться и предупредить его, чтобы он мог отправиться в замок и открыть его ворота для своих союзников. В этот день он не ждал никого и провел его, с удовольствием размышляя, как расправится с Джиллиан, и примерял свой купеческий костюм, поправляя капюшон так и этак, чтобы он получше затенял лицо и скрывал его от любого слуги, который мог его узнать. Он не боялся, что его узнают солдаты, поскольку большинство из них были новенькими. Он еще немного повозился с капюшоном, но результатом остался, все-таки недоволен, и в итоге решил воспользоваться огромным тюком с тканями. Это было бы двойной защитой: он мог держать его так, чтобы его лицо было скрыто, и в то же время заявить, что эти ткани слишком дороги, чтобы оставить их в зале вместе с остальными товарами.
   Осберт удивился, когда в тот же вечер его люди вернулись с известием, что на берегу Какмера разбил лагерь небольшой отряд. Было слишком рано для того, чтобы кастелян Пивенси мог отреагировать на его просьбу, да и людей было слишком мало. Хотя, подумал Осберт, он ведь сообщил им, что в Тарринге находились всего тридцать человек. Не было никакой причины разбивать лагерь на Какмере, так близко от Тарринга, если не в ожидании Жана, который должен был повести их. Если Лемань появится не вовремя, а у него так мало людей… Осберт содрогнулся. Как только Джиллиан умрет, он сможет перейти на сторону короля. За время своего пребывания в городе он обнаружил, что Адам слыл вовсе не чудовищем. Судя по тому, что ему довелось услышать, он был полным дураком, настолько снисходительным к людям, что они после разбирательств с ним уходили даже с некоторой выгодой. Он даже выдавал некоторым еду.
   Осберт отмахнулся от мыслей о Лемане. Он был дураком, позволив трусам, спасшимся после битвы у Кемпа, запугать его. С таким мягкотелым простачком, как Лемань, договориться будет нетрудно. А пока все шло, как надо. Завтра Тарринг будет в его руках.
 
   Вечером того же дня Адам прибыл в Кемп. Будь он один или только со своим личным отрядом, он сдал бы пленных сэру Роберту и направился прямо в Тарринг, чтобы провести ночь с Джиллиан. Однако он не мог сделать этого, потому что с ним было огромное число пехотинцев, которых он выбрал из солдат, захваченных в Линкольне. Выбрал он только солдат английского происхождения, которые находились на службе у мятежников. Эти простолюдины не имели никаких политических интересов и, потеряв надежду на дальнейшую работу у прежних хозяев, с радостью поступили на службу к Адаму.
   Это были отличные бойцы, привыкшие к дисциплине, хотя вольности, которые им позволялись в последнее время, несколько пошатнули их моральные устои. Адам довел их из Линкольна до Роузлинда за три дня, строго запретив грабежи и насилие по дороге. Им было обещано, что едой и всем необходимым их обеспечат. В первый же вечер двое солдат были казнены за изнасилование женщины, а еще пятерых жестоко выпороли за кражу. Однако всем выдали превосходный обед, а затем Олберик и Катберт обошли лагерь и проследили, чтобы каждый из воинов получил одеяло и пару сапог.
   На второй вечер было еще несколько наказаний, но менее жестоких, за меньшие проступки. Обед опять был сытным, и Адам лично прошел по лагерю в сопровождении лекаря, расспрашивая о ранениях, натертых ногах и о здоровье вообще, и проследил, чтобы люди получили необходимое лечение и уход. На третий вечер никаких суровых взысканий не потребовалось. Катберт, правда, имел серьезный разговор с одним из новичков и даже сбил его с ног за недовольную гримасу, но в целом солдат приструнить удалось. Адам распространил сообщение, что, если поведение и дальше будет хорошим, завтра им устроят пир и выпивку в Кемпе, его собственном замке. Эти люди прошли сто тридцать миль за четыре дня после унизительного поражения и заслужили отдых.
 
   Горько негодуя на такую несогласованность и поклявшись себе, что Джиллиан пострадает за это, прежде чем умрет, Осберт встал перед рассветом тридцатого мая и оделся в свой наряд. Когда взошло солнце, купец и его помощники стояли уже у подъемного моста, прося разрешения войти в замок. Визит был необычайно ранний, но их без возражений впустили, поскольку торговец этот был хорошо известен в Тарринге. Никто особенно не приглядывался к тем, кто вошел вместе с ним. Поскольку товары его были весьма дорогие – ткани, редкие пряности и лекарства, он попросил позволения – и получил его – подняться в зал, чтобы разложить свои изделия.
   В это время за стенами замка Жан в укромном месте слез с лошади и затаился. Он получил приказ сидеть на месте, пока не сменится стража, а затем скакать к людям, остановившимся на берегу Какмера, и отвести их в небольшой лесок неподалеку от замка. Двое помощников тем временем помогли торговцу занести наверх тюки. Один из помощников был настоящий, на случай, если кто-нибудь, например священник, спросит что-нибудь насчет товаров; другим был Осберт. Двое других помощников, оба люди Осберта, отвели лошадей в конюшню. Осберт, широко улыбаясь под прикрытием капюшона, распаковал один из тюков с тканями и направился к лестнице. Было еще достаточно рано, чтобы прислуга путалась под ногами. Одни еще только продирали глаза, другие одевались, третьи плелись во двор умываться, урвать на кухне что-нибудь из еды и получить кружку бодрящего эля. Никто не заметил Осберта, как он и предвидел, и это укрепило его веру в эффективность своего плана.
   И дальше все шло замечательно. Одна служанка обратилась к Осберту с вопросом, когда он вошел в просторный верхний зал, И он пробормотал в ответ, что госпожа выразила желание посмотреть ткани в своей комнате. Тюк и капюшон хорошо закрывали его лицо, так что никто его не узнал. Никем не остановленный, посмеиваясь про себя, он вошел в спальню Джиллиан. Здесь удача снова улыбнулась ему. Кэтрин стояла прямо возле двери, спиной к нему, наклонившись, чтобы положить что-то в сундук; Джиллиан, только что закончившая одеваться, сидела у полированного металлического зеркала, завязывая платок, слишком занятая, чтобы заметить его.
   Обрадованный чередой удач, Осберт опустил тюк, быстро закрыл дверь, вытащил меч и плоский стороной его так сильно ударил Кэтрин по голове, что та без чувств упала на пол. Это произошло случайно. Осберт намеревался убить ее, но он был так неловок в обращении с мечом, что оружие повернулось у него в руке, и лезвие не достигло цели.
   – Не вздумай кричать, – прошептал он Джиллиан, которая вскочила на ноги, услышав стук упавшего тела. – Я ничего тебе не сделаю.
   Джиллиан на мгновение застыла на месте, парализованная неожиданностью и страхом. Тарринг захвачен! В следующее мгновение она поняла, что это невозможно. Ее окно было открыто. Сквозь него она слышала обычный гул просыпающегося замка. К тому же Осберт был без доспехов и – глаза ее опустились на пол перед ним – принес тюк с одеждой. Осберт пробрался в замок хитростью. Тут человек, который был бы воплощением дьявола в глазах Джиллиан, не будь он таким презренным в своих пороках, начал приближаться к ней, и глаза ее расширились в ужасе.
 
   С раскалывающимися с похмелья головами – результатом щедрости нового хозяина и исполнения его обещаний – воины Адама утром тридцатого мая собирались в дальнейший путь несколько дольше обычного. Солнце стояло уже высоко, когда они выстроились в колонны, готовые к маршу. Всех известили, что они будут идти по земле Адама, и если кто-нибудь тронет женщину без ее желания, он будет четвертован, а если кто-нибудь украдет что-либо, то потеряет обе руки. Самое лучшее – даже не ступать на траву по обочинам дороги без разрешения. В шутке Олберика не слышалось и тени смеха. Новички не были даже уверены, что это шутка, но зато они уже твердо знали, что хозяин свои обещания исполняет – как хорошие, так и плохие, – и предпочитали слушаться во всем.