Страница:
Потом последовала угроза Рианнон, которая ужаснула Мадога еще больше, поскольку она казалась ясновидящей. Она не сказала «Не стреляйте» или «Уходите». Она, казалось, прочитала его дерзкий замысел вовлечь Граффидда в устранение этого проклятого саксонца. Но Рианнон прокляла его! Проклинать могут только ведьмы. Значит, Рианнон – ведьма. Ну, конечно, ведьма! Она всегда была странной, не похожей на других женщин. И этот чудовищный кот, который фыркает и шипит на него всякий раз, когда он пытается полюбезничать с ней наедине, – наверняка ее помощник в колдовстве.
Вспотев от страха, Мадог бегом бросился обратно в Абер. Расстояние было невелико. Пока Имлладд, осторожно перебирая ноги, поднимался по крутому склону над бухтой, Мадог уже домчался до ворот. Миновав их, он почувствовал ужасную слабость и тошноту и улегся передохнуть в тени у стены. Переведя дух, он немного успокоился и, почувствовав себя лучше, принялся размышлять, что ему предпринять, чтобы не бояться смертельного удара, который может сразить его в любую минуту. Он не знал, снимется ли заклятие само собой, если он откажется от своих планов; не знал он и того, насколько быстро исполняется проклятье и каковы его проявления. Когда он пытался обдумать все это, он даже не представлял себе, какие точные пределы имело ее «Не смейте».
Он уже решил разыскать кого-нибудь из своих ближайших друзей, чтобы обсудить с ним эту проблему, как горло его сжалось из-за нового страха. Наверняка предостережение «Не смейте» запрещало ему обвинить эту ведьму. Да и кому он мог об этом рассказать? Даже Граффидд вряд ли с сочувствием выслушает его. Ведь она все-таки его сводная сестра. И принц Ллевелин боготворит ее. Кроме того, вдруг вспомнил Мадог, говорили, что и мать ее – тоже ведьма и околдовала Ллевелина, так что он совокупился с ней и вырастил дочку-ведьму.
Услышав стук копыт, Мадог поспешил подальше от главных ворот в поисках местечка поукромнее. Осторожно оглядываясь через плечо и не видя никого впереди, он прошел главный зал. Перед входом в женские покои кто-то схватил его за руку.
– Ты так интересуешься Рианнон, что уже совершенно не замечаешь остальных женщин? – обратился к нему злобный голос.
Мадог хотел вырвать руку, но остановился. Даже Рианнон не посмеет изрыгать проклятия, которые могут услышать и другие, кроме ее околдованного любовника.
– Она меня совершенно не интересует, я ненавижу ее, – пробурчал он с такой страстной и искренней злобой, что Маллт не могла не поверить ему.
– Тогда почему же… – начала она, но в это мгновение из женских покоев показался Мэт и прошествовал мимо них, направляясь к Рианнон, которая только что слезла с лошади Саймона. Маллт и Мадог вздрогнули, и Маллт ядовито прошипела: – Проклятая ведьма!
– Ты знаешь?! – воскликнул Мадог.
Маллт пристально посмотрела на него и неспешно кивнула.
– Мы с Кэтрин слышали, как она разговаривала со своим котом, не зная, что мы поблизости. Он не сделал чего-то, что она, полагаю, хотела, потому что она назвала его «предателем» и упрекнула, что, дескать, так-то он «вознаграждает ее за преданную службу». Когда она увидела нас, то очень рассердилась.
– Она прокляла вас? – с беспокойством спросил Мадог.
– Она не сделала бы этого в зале, – ответила Маллт. – Принц Ллевелин может опекать ее, но даже он не сможет ее спасти, если слишком многие узнают о том, кто она на самом деле.
Глаза ее, однако, смотрели не на Мадога. Они следили за Саймоном, который, проводив взглядом Рианнон, повел Имлладда в конюшню. Не будь Мадог так озабочен своими собственными страхами, он мог бы догадаться, что убежденность Маллт в дьявольской сущности Рианнон замешана на обычной ревности отвергнутой женщины. Однако он был слишком рад найти соратника, с которым можно посоветоваться.
– А она способна насылать проклятия, если рядом нет ее помощника? – осторожно спросил Мадог.
Саймон исчез из виду, и взгляд Маллт вернулся к Мадогу.
– Откуда я могу знать? – огрызнулась она. – Я же не ведьма.
– А кто может знать? – настаивал Мадог.
– Священник, наверное, – ответила Маллт, но лицо ее теперь, когда отвлекавший внимание Саймон ушел, приняло заинтересованное, расчетливое выражение. – Я не думаю, что будет разумно задавать слишком много вопросов здешнему священнику, – сказала она. – Дойдет до ушей принца Ллевелина, и нам несдобровать.
– Я… – слова Мадога застряли в глотке, когда в дверях главного зала появилась Рианнон.
Мадог застыл, гадая, не лучше ли броситься бежать, но, прежде чем он успел шевельнуться, Рианнон мило кивнула, поздоровавшись с ним и Маллт, и прошла мимо них в женские покои. Мэт, трусивший вслед за хозяйкой, на мгновение остановился и зашипел, после чего тоже исчез в дверях. Мадог поперхнулся. Возможно ли, что Рианнон не знала, что это был именно он в лесу над бухтой? Означало ли это, что она не была такой уж могущественной ведьмой? Если она не знала, кто там был, то действительно ли проклят он?
Маллт поздоровалась в ответ с холодной вежливостью. Мадог не смог произнести ни слова, но Рианнон, совершенно очевидно, не обратила на это внимания. Лицо ее имело отстраненное выражение, указывавшее на то, что мысли ее витали где-то очень далеко от формальных приличий, и чувство облегчения покинуло Мадога. Возможно, она знала все и просто притворялась из-за присутствия Маллт? Ведь кот совершенно откровенно продемонстрировал враждебность. Но означало ли это что-нибудь? Кот шипел и фыркал на него, даже когда Рианнон, впервые появившись при дворе, еще искала его внимания.
– Что с тобой? – спросила Маллт.
Мадог сообразил, что остановился на полуслове. Он чувствовал, что должен объясниться, но не мог признаться, что испугался Рианнон.
– Я… я только сегодня узнал, кто она такая, – признался он. – Ужасно даже подумать, что я когда-то представлял ее своей женой.
– О, она околдовала половину мужчин при дворе, – зло произнесла Маллт.
Тут она сделала глубокий вдох. Какая же она была дура! Она не догадалась об этом раньше, но наверняка именно это случилось и с Саймоном. Он был околдован. Именно поэтому он больше не смотрел на нее, не заговаривал с ней. Наверное, так и есть, подумала Маллт, вспомнив, что Мэт не шипел на Саймона вчера, а лишь ходил за ним следом, путаясь у него под ногами и даже забираясь к нему на колени. Это представило ревность Маллт в новом свете, и она решила, что ей нужно побыть немножко в одиночестве и все обмозговать.
– Думаю, ты права, – ответил Мадог, но в голосе его особенного энтузиазма не слышалось.
Мадог знал, что, для того чтобы привлечь к себе взгляды мужчин, Рианнон не требовалась ворожба. Даже если они считали ее немножко странной и слишком своенравной, преимущества кровных уз с правящим домом Гвинедда – а ее сводные братья Давид и Граффидд были очень нежны с ней – плюс солидное приданое достаточно крепко привязывали поклонников. Но даже этот предмет, который так увлекал Мадога до свидания в бухточке, не мог удержать его внимания. Он чувствовал, что Рианнон смотрит на него откуда-то из женской половины дома. Он знал, что Рианнон никак не могла видеть его ни под каким углом зрения, но беспокойство его ничуть не уменьшалось.
Поскольку и Маллт и Мадог торопились покинуть это место – она хотела подумать, а он скрыться куда подальше, – они, не мешкая, разбежались. Однако чувство сообщности сохранилось между ними, и каждый думал, что другой может оказаться полезным ему. Мадог не мог вынести одиночества и направился в большой зал, где надеялся найти себе компанию, а заодно спрятаться от Рианнон. Душевный покой он нашел не сразу, продолжая испытывать ужасную тошноту, пустоту в животе и дрожь, но прошло несколько часов, и болезненные симптомы приглушились – невозможно долго сохранять остроту чувств.
Когда страх отошел, уверенность Мадога несколько возросла, но зародившаяся надежда исчезла, вновь уступив место страху, когда он в следующий раз встретился с Рианнон за обедом. Она немного опоздала – остальные уже приступили к еде, однако место для нее придержали, и она, как это обычно бывало, если в доме не находились важные гости, села рядом с отцом. Ллевелину очень нравилось болтать с дочерью. Заняв свое место, Рианнон обежала глазами сидевших за нижними столами мужчин. Она искала Саймона, но, поскольку Мадог завороженно смотрел на нее, она остановила на нем взгляд и вежливо кивнула в знак приветствия. Мадог почувствовал, как по его телу пробежал холодок, и едва смог проглотить то, что было во рту. Через минуту ему пришлось покинуть зал. Едва успев добежать до отхожего места, он вывалил из своего нутра все, что съел, и почувствовал такую слабость, что уже не сомневался, что вот-вот умрет прямо на этом месте.
Теперь он знал наверняка, что его прокляли и что проклятие оставалось в силе. Первым порывом было бежать, куда глаза глядят, но затем силы начали возвращаться. Возможно, проклятие срабатывало только в присутствии Рианнон. Однако он еще не чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы уехать прямо сейчас. До наступления темноты приступы не повторялись, но Мадог к своему ужасу чувствовал, что действие заклятия продолжалось. Во рту было сухо, а сердце стучало часто и гулко. Периодически он покрывался холодным потом.
Ужас и болезненные симптомы – прямой результат этого ужаса, возникавшего, как только он вспоминал о своих страхах, сохранялись в нем на протяжении всего дня. Почти уверенный, что смерть неминуема, Мадог разыскал священника и покаялся во всех своих грехах. Потом, продолжая опасаться, что умрет мгновенно, если произнесет вслух имя Рианнон, он рассказал священнику, что в деревне близ поместья его отца жила ведьма, и уклончиво спросил, что можно сделать, чтобы спастись от проклятия.
Ему было предложено несколько средств, но Мадог быстро понял, что главное средство – избавиться от заклятия или от ведьмы. Он недолго размышлял над тем, что ему, может быть, удалось бы уговорить Рианнон, убедить ее, что он не желал ей зла, чтоб она сняла свое заклятие. Такая злобная сука, как она, способна причинить ему зло и в будущем за какую-нибудь воображаемую обиду. Было бы лучше, намного лучше, гораздо надежнее, если бы он избавился от нее самой. Но как? Прокляв его, она наверняка теперь постарается не оставаться с ним наедине. Да он и сам не осмелился бы на подобное уединение незадолго до того, как она исчезнет. Пробудить враждебность Ллевелина было бы едва ли не хуже любого проклятия.
Потом он вспомнил яд в голосе Маллт и задумался, чем бы она могла помочь ему. Он без труда разыскал ее и сделал предложение, не упомянув о том, что собирался предпринять после того, как она приведет Рианнон на личную встречу с ним. Маллт открыла было рот, чтобы отказаться, но она знала, что Мадог был вполне искренен, когда говорил о своей ненависти к Рианнон, и, судя по тому, как он смотрел на нее, он ее еще и боялся. Она вдруг поняла, что Мадог замыслил убить Рианнон!
Мимолетное чувство страха сменилось угрюмой радостью. Да, она поможет, согласилась Маллт, пристально разглядывая Мадога. Он был, конечно, не Саймон, но вполне сгодился бы в качестве мужа. Когда Рианнон умрет, Маллт заставит его жениться на себе в качестве платы за молчание. А если он не согласится на брак, Ллевелин наверняка будет рад вознаградить богатым приданым женщину, которая расскажет ему, кто убил его дочь.
8
Вспотев от страха, Мадог бегом бросился обратно в Абер. Расстояние было невелико. Пока Имлладд, осторожно перебирая ноги, поднимался по крутому склону над бухтой, Мадог уже домчался до ворот. Миновав их, он почувствовал ужасную слабость и тошноту и улегся передохнуть в тени у стены. Переведя дух, он немного успокоился и, почувствовав себя лучше, принялся размышлять, что ему предпринять, чтобы не бояться смертельного удара, который может сразить его в любую минуту. Он не знал, снимется ли заклятие само собой, если он откажется от своих планов; не знал он и того, насколько быстро исполняется проклятье и каковы его проявления. Когда он пытался обдумать все это, он даже не представлял себе, какие точные пределы имело ее «Не смейте».
Он уже решил разыскать кого-нибудь из своих ближайших друзей, чтобы обсудить с ним эту проблему, как горло его сжалось из-за нового страха. Наверняка предостережение «Не смейте» запрещало ему обвинить эту ведьму. Да и кому он мог об этом рассказать? Даже Граффидд вряд ли с сочувствием выслушает его. Ведь она все-таки его сводная сестра. И принц Ллевелин боготворит ее. Кроме того, вдруг вспомнил Мадог, говорили, что и мать ее – тоже ведьма и околдовала Ллевелина, так что он совокупился с ней и вырастил дочку-ведьму.
Услышав стук копыт, Мадог поспешил подальше от главных ворот в поисках местечка поукромнее. Осторожно оглядываясь через плечо и не видя никого впереди, он прошел главный зал. Перед входом в женские покои кто-то схватил его за руку.
– Ты так интересуешься Рианнон, что уже совершенно не замечаешь остальных женщин? – обратился к нему злобный голос.
Мадог хотел вырвать руку, но остановился. Даже Рианнон не посмеет изрыгать проклятия, которые могут услышать и другие, кроме ее околдованного любовника.
– Она меня совершенно не интересует, я ненавижу ее, – пробурчал он с такой страстной и искренней злобой, что Маллт не могла не поверить ему.
– Тогда почему же… – начала она, но в это мгновение из женских покоев показался Мэт и прошествовал мимо них, направляясь к Рианнон, которая только что слезла с лошади Саймона. Маллт и Мадог вздрогнули, и Маллт ядовито прошипела: – Проклятая ведьма!
– Ты знаешь?! – воскликнул Мадог.
Маллт пристально посмотрела на него и неспешно кивнула.
– Мы с Кэтрин слышали, как она разговаривала со своим котом, не зная, что мы поблизости. Он не сделал чего-то, что она, полагаю, хотела, потому что она назвала его «предателем» и упрекнула, что, дескать, так-то он «вознаграждает ее за преданную службу». Когда она увидела нас, то очень рассердилась.
– Она прокляла вас? – с беспокойством спросил Мадог.
– Она не сделала бы этого в зале, – ответила Маллт. – Принц Ллевелин может опекать ее, но даже он не сможет ее спасти, если слишком многие узнают о том, кто она на самом деле.
Глаза ее, однако, смотрели не на Мадога. Они следили за Саймоном, который, проводив взглядом Рианнон, повел Имлладда в конюшню. Не будь Мадог так озабочен своими собственными страхами, он мог бы догадаться, что убежденность Маллт в дьявольской сущности Рианнон замешана на обычной ревности отвергнутой женщины. Однако он был слишком рад найти соратника, с которым можно посоветоваться.
– А она способна насылать проклятия, если рядом нет ее помощника? – осторожно спросил Мадог.
Саймон исчез из виду, и взгляд Маллт вернулся к Мадогу.
– Откуда я могу знать? – огрызнулась она. – Я же не ведьма.
– А кто может знать? – настаивал Мадог.
– Священник, наверное, – ответила Маллт, но лицо ее теперь, когда отвлекавший внимание Саймон ушел, приняло заинтересованное, расчетливое выражение. – Я не думаю, что будет разумно задавать слишком много вопросов здешнему священнику, – сказала она. – Дойдет до ушей принца Ллевелина, и нам несдобровать.
– Я… – слова Мадога застряли в глотке, когда в дверях главного зала появилась Рианнон.
Мадог застыл, гадая, не лучше ли броситься бежать, но, прежде чем он успел шевельнуться, Рианнон мило кивнула, поздоровавшись с ним и Маллт, и прошла мимо них в женские покои. Мэт, трусивший вслед за хозяйкой, на мгновение остановился и зашипел, после чего тоже исчез в дверях. Мадог поперхнулся. Возможно ли, что Рианнон не знала, что это был именно он в лесу над бухтой? Означало ли это, что она не была такой уж могущественной ведьмой? Если она не знала, кто там был, то действительно ли проклят он?
Маллт поздоровалась в ответ с холодной вежливостью. Мадог не смог произнести ни слова, но Рианнон, совершенно очевидно, не обратила на это внимания. Лицо ее имело отстраненное выражение, указывавшее на то, что мысли ее витали где-то очень далеко от формальных приличий, и чувство облегчения покинуло Мадога. Возможно, она знала все и просто притворялась из-за присутствия Маллт? Ведь кот совершенно откровенно продемонстрировал враждебность. Но означало ли это что-нибудь? Кот шипел и фыркал на него, даже когда Рианнон, впервые появившись при дворе, еще искала его внимания.
– Что с тобой? – спросила Маллт.
Мадог сообразил, что остановился на полуслове. Он чувствовал, что должен объясниться, но не мог признаться, что испугался Рианнон.
– Я… я только сегодня узнал, кто она такая, – признался он. – Ужасно даже подумать, что я когда-то представлял ее своей женой.
– О, она околдовала половину мужчин при дворе, – зло произнесла Маллт.
Тут она сделала глубокий вдох. Какая же она была дура! Она не догадалась об этом раньше, но наверняка именно это случилось и с Саймоном. Он был околдован. Именно поэтому он больше не смотрел на нее, не заговаривал с ней. Наверное, так и есть, подумала Маллт, вспомнив, что Мэт не шипел на Саймона вчера, а лишь ходил за ним следом, путаясь у него под ногами и даже забираясь к нему на колени. Это представило ревность Маллт в новом свете, и она решила, что ей нужно побыть немножко в одиночестве и все обмозговать.
– Думаю, ты права, – ответил Мадог, но в голосе его особенного энтузиазма не слышалось.
Мадог знал, что, для того чтобы привлечь к себе взгляды мужчин, Рианнон не требовалась ворожба. Даже если они считали ее немножко странной и слишком своенравной, преимущества кровных уз с правящим домом Гвинедда – а ее сводные братья Давид и Граффидд были очень нежны с ней – плюс солидное приданое достаточно крепко привязывали поклонников. Но даже этот предмет, который так увлекал Мадога до свидания в бухточке, не мог удержать его внимания. Он чувствовал, что Рианнон смотрит на него откуда-то из женской половины дома. Он знал, что Рианнон никак не могла видеть его ни под каким углом зрения, но беспокойство его ничуть не уменьшалось.
Поскольку и Маллт и Мадог торопились покинуть это место – она хотела подумать, а он скрыться куда подальше, – они, не мешкая, разбежались. Однако чувство сообщности сохранилось между ними, и каждый думал, что другой может оказаться полезным ему. Мадог не мог вынести одиночества и направился в большой зал, где надеялся найти себе компанию, а заодно спрятаться от Рианнон. Душевный покой он нашел не сразу, продолжая испытывать ужасную тошноту, пустоту в животе и дрожь, но прошло несколько часов, и болезненные симптомы приглушились – невозможно долго сохранять остроту чувств.
Когда страх отошел, уверенность Мадога несколько возросла, но зародившаяся надежда исчезла, вновь уступив место страху, когда он в следующий раз встретился с Рианнон за обедом. Она немного опоздала – остальные уже приступили к еде, однако место для нее придержали, и она, как это обычно бывало, если в доме не находились важные гости, села рядом с отцом. Ллевелину очень нравилось болтать с дочерью. Заняв свое место, Рианнон обежала глазами сидевших за нижними столами мужчин. Она искала Саймона, но, поскольку Мадог завороженно смотрел на нее, она остановила на нем взгляд и вежливо кивнула в знак приветствия. Мадог почувствовал, как по его телу пробежал холодок, и едва смог проглотить то, что было во рту. Через минуту ему пришлось покинуть зал. Едва успев добежать до отхожего места, он вывалил из своего нутра все, что съел, и почувствовал такую слабость, что уже не сомневался, что вот-вот умрет прямо на этом месте.
Теперь он знал наверняка, что его прокляли и что проклятие оставалось в силе. Первым порывом было бежать, куда глаза глядят, но затем силы начали возвращаться. Возможно, проклятие срабатывало только в присутствии Рианнон. Однако он еще не чувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы уехать прямо сейчас. До наступления темноты приступы не повторялись, но Мадог к своему ужасу чувствовал, что действие заклятия продолжалось. Во рту было сухо, а сердце стучало часто и гулко. Периодически он покрывался холодным потом.
Ужас и болезненные симптомы – прямой результат этого ужаса, возникавшего, как только он вспоминал о своих страхах, сохранялись в нем на протяжении всего дня. Почти уверенный, что смерть неминуема, Мадог разыскал священника и покаялся во всех своих грехах. Потом, продолжая опасаться, что умрет мгновенно, если произнесет вслух имя Рианнон, он рассказал священнику, что в деревне близ поместья его отца жила ведьма, и уклончиво спросил, что можно сделать, чтобы спастись от проклятия.
Ему было предложено несколько средств, но Мадог быстро понял, что главное средство – избавиться от заклятия или от ведьмы. Он недолго размышлял над тем, что ему, может быть, удалось бы уговорить Рианнон, убедить ее, что он не желал ей зла, чтоб она сняла свое заклятие. Такая злобная сука, как она, способна причинить ему зло и в будущем за какую-нибудь воображаемую обиду. Было бы лучше, намного лучше, гораздо надежнее, если бы он избавился от нее самой. Но как? Прокляв его, она наверняка теперь постарается не оставаться с ним наедине. Да он и сам не осмелился бы на подобное уединение незадолго до того, как она исчезнет. Пробудить враждебность Ллевелина было бы едва ли не хуже любого проклятия.
Потом он вспомнил яд в голосе Маллт и задумался, чем бы она могла помочь ему. Он без труда разыскал ее и сделал предложение, не упомянув о том, что собирался предпринять после того, как она приведет Рианнон на личную встречу с ним. Маллт открыла было рот, чтобы отказаться, но она знала, что Мадог был вполне искренен, когда говорил о своей ненависти к Рианнон, и, судя по тому, как он смотрел на нее, он ее еще и боялся. Она вдруг поняла, что Мадог замыслил убить Рианнон!
Мимолетное чувство страха сменилось угрюмой радостью. Да, она поможет, согласилась Маллт, пристально разглядывая Мадога. Он был, конечно, не Саймон, но вполне сгодился бы в качестве мужа. Когда Рианнон умрет, Маллт заставит его жениться на себе в качестве платы за молчание. А если он не согласится на брак, Ллевелин наверняка будет рад вознаградить богатым приданым женщину, которая расскажет ему, кто убил его дочь.
8
Больше в этот день Саймон с Рианнон не разговаривал. Он был занят сначала с Ллевелином, потом с Давидом, законным сыном Ллевелина. Давид любил Саймона. Будучи наполовину англичанином – его мать была внебрачной дочерью короля Джона, Давид был свободен от предрассудков, свойственных Граффидду. Он был несколькими годами младше своего сводного брата, и перспектива войны радовала и возбуждала его. Ему очень нравилось обсуждать вопросы политики и стратегии, и Саймон в общем тоже был не прочь, хотя предпочел бы поговорить о других делах со сводной сестрой Давида.
В целом, Саймон мог быть доволен развитием своих отношений с Рианнон. Когда она сошла к обеду, ее глаза нашли его и улыбнулись ему. И хотя она, как обычно, беззаботно болтала с отцом и сводными братьями, Саймон замечал ее постоянные быстрые взгляды в его сторону. Он не считал, однако, что было бы разумно пытаться нарастить успех после обеда. Пусть она подумает, как и собиралась.
Поэтому, когда Давид подошел к нему и предложил отправиться на охоту с группой молодых людей, Саймон согласился без колебаний. Они неплохо развлеклись, уложив после долгой погони красавца-оленя. К тому времени, когда собаки получили свое и олень был освежеван, стало совсем темно, и охотники опоздали к общему столу. Рианнон в зале уже не оказалось, но Саймон не был разочарован. Его радовал состоявшийся разговор о будущих нападениях на обозы короля Генриха, хотя казалось в высшей степени невероятным, что он лично сумеет участвовать в этом доходном развлечении. В чисто мужской компании они по-настоящему празднично поужинали и далеко за полночь, пошатываясь, разбрелись по постелям, распевая, хохоча и шутливо бранясь.
Однако Рианнон знала, что Маллт ревновала к ней и немножко побаивалась ее. Если бы она посмеялась и отказалась, Маллт ни за что бы не поверила, что это связано только с тем, что травы в таких делах не помогают. Маллт только еще больше убедилась бы, что Рианнон из эгоизма не хочет делиться с ней секретами. После секундного колебания Рианнон согласилась отправиться с Маллт в лес и помочь ей собрать то, что она желает. Немного времени спустя после того, как Саймон улегся в постель, Рианнон и Маллт уже поднялись, оделись в сумрачном свете ночных свечей, завернулись в теплые плащи и покинули замок. Не успели они дойти до задних ворот, как Маллт воскликнула, что у нее порвались шнурки на обуви. Она попросила Рианнон идти вперед, а она ее догонит. Рианнон предложила подождать ее, но Маллт сказала, что глупо стоять без движения на таком холоде. Она легко догонит Рианнон, если та не станет спешить.
Эти рассуждения показались Рианнон несколько странными, но утро было действительно морозным, да и вообще рассуждения большинства женщин при дворе всегда казались ей странными, как и ее логика им, так что она просто сделала так, как предложила ей Маллт, больше не думая об этом. Часовые у задних ворот пропустили ее без слов. Солнце еще не взошло, но небо уже просветлело. Не было ничего необычного в том, что женщины покидали на рассвете замок, отправляясь за ягодами или травами, а уж что касается леди Рианнон, вообще никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.
Маллт медленно прошла несколько шагов, шаркая туфлей с распустившейся шнуровкой, чтобы она не слетела с ноги. Как только Рианнон исчезла из виду, она наклонилась и крепко завязала шнурки. Затем она быстро побежала к западным воротам и сказала стражникам, что хочет собрать на берегу свежие водоросли. В этом тоже не было ничего необычного. Миновав ворота, она повернула на север к берегу, пока частокол не скрыл ее, после чего повернулась на восток и побежала во весь дух.
Она быстро настигла Рианнон, которая неторопливо шла, наблюдая за игрой света и тени, создаваемой деревьями, настолько очарованная этой красотой, что уже почти забыла, ради чего покинула замок в такую рань. Когда Маллт произнесла ее имя, она испуганно обернулась и вздохнула от досады, что ей помешали, но затем с радостью продолжила путь, чтобы исполнить свое обещание.
Вой перед дверью зала не имел того же успеха, но уже светало, и люди начинали спускаться вниз ради утреннего туалета, так что дверь достаточно быстро открылась, и Мэт проскользнул в зал. Он со всей осторожностью прокладывал себе путь между еще спящими, пытливо принюхиваясь к свисавшим рукам или поднимаясь на задние лапки, чтобы осмотреть плечо, шею либо лицо. Наконец он нашел то, что искал, – руку Саймона с длинными пальцами, лучше всего знакомую ему часть его тела. Заурчав от удовольствия, Мэт прыгнул вверх и с комфортом устроился на широкой груди Саймона. Спустя минуту глаза его полузакрылись, и он принялся мурлыкать.
За удовольствие шумных вечеров приходится расплачиваться утренним похмельем. Саймон в полудреме связал тяжелый груз, опустившийся ему на грудь, со своим общим недомоганием. Только после того, как до него донеслось мурлыканье, он понял, что произошло. Звуки пилой разрезали распаленный головной болью мозг Саймона. Он пробурчал что-то и протянул руку, спихивая кота. Мэт крепко вцепился когтями в одеяло и повис на нем. Несколько его острых, длинных, крепких когтей пронзили одеяло насквозь, достигнув кожи Саймона. Продолжая мурлыкать, чтобы показать тем самым, что он лишь усмиряет своего слугу, а не сердится по-настоящему, Мэт укусил Саймона за руку. Боль от когтей и зубов заставила Саймона забыть о похмельной слабости и полностью проснуться.
Он не решился поднять голову, опасаясь, что она взорвется подобно бочке с кипящей смолой, но заставил свои глаза открыться и простонал:
– Мэт, уйди. И заткнись!
Результат оказался совсем не тот, на который надеялся Саймон. Мэт поднялся на лапы, но мурлыкать не перестал и вместо того, чтобы спрыгнуть вниз, с достоинством медленно прошелся по туловищу Саймона, чтобы иметь возможность заглянуть своей жертве в лицо. Кроме того, поскольку тело Саймона не было достаточно твердым и плоским, Мэт, чтобы не упасть, при каждом шаге сильно вонзал в него когти.
Саймон взвыл, но не повторил попытки согнать кота. Искаженным мукой взором он смотрел в загадочные зеленые глаза Мэта. Кот тоже пристально смотрел на него. Саймон снова закрыл глаза, тихо застонав от болезненной вспышки утреннего света в его голове. Живот его отяжелел. Мэт грузно уселся на солнечное сплетение Саймона и начал лапами поглаживать ему грудь. Как ни странно, вместо того, чтобы усугубить страдания Саймона, это помогло ему. Внезапная тяжесть на его груди успокоила боль, а ритмичные уколы утихомирили бурю в голове. Он опять открыл глаза.
– Какого черта ты тут делаешь? – спросил он кота.
Вопрос, естественно, остался без ответа. Рианнон, видимо, не было в замке. Саймон знал, что она не принимала участия в утренней домашней суматохе, знал также, что солнце еще не совсем взошло, хотя это могло случиться с минуты на минуту. Его не обеспокоило, что Рианнон в такую рань покинула Абер. Она очень любила встречать восход на приволье. Мысли его в общем-то занимала не столько Рианнон, сколько Мэт.
– Ты не должен сидеть на мне, – строго произнес он. – Ты слишком тяжелый. Ты знаешь, что леди Рианнон не позволила бы этого. Слезай, – очень осторожно он начал сталкивать кота в сторону. – Я дам тебе место, – пообещал он, поворачиваясь на бок.
Саймон не был уверен, понимал ли Мэт, что ему говорят, или просто реагировал на интонацию голоса, выражение лица и движение. Так или иначе, кот на этот раз ответил на обращенную к нему прямую речь так, как Саймон ожидал. Он перестал мурлыкать и переместился с неторопливой надменностью в ложбинку на постели, которую Саймон создал, повернувшись на бок и подогнув колени. Саймон облегченно вздохнул и закрыл глаза. В эту минуту он не мог думать, почему Мэт сделал то, что от него хотели. Главное, вернулся покой. Полный благодарности, Саймон снова погрузился в сон.
Будучи совершенно уверенной, что травы, на которые рассчитывала Маллт, не произведут никакого эффекта ни на одного мужчину, Рианнон в ответ что-то неопределенно пробурчала. Она горько раскаивалась, что вообще согласилась на эту прогулку. Громкий щебет Маллт нарушал покой леса, разгоняя птиц и мелких животных, которые доставляли Рианнон столько радости. Рианнон пару раз пыталась приглушить непрерывный поток громких жалоб Маллт. Маллт в этих случаях лишь с фальшивым недоумением поглядывала на нее, возражая, что в лесу нет никого, кто мог бы их услышать, а если и есть, ей нечего стыдиться своего положения и своих целей.
Рианнон в отчаянии пыталась поторопить Маллт, чтобы поскорее избавиться от нее. Это привело лишь к еще более громким причитаниям насчет того, что она устала, что она задыхается, а под конец Маллт оступилась – не совсем умышленно – и надолго застряла, хныча и потирая лодыжку. Рианнон вздохнула, частично раздраженно, частично облегченно, и предложила вернуться в Абер, поскольку Маллт едва ли сможет идти дальше. Маллт отказалась, зарыдав еще громче и напомнив Рианнон, что она обещала найти нужные травы.
– Я могу идти, если только вы поможете мне и не будете идти так быстро, – воскликнула она.
Терпение не значилось в числе достоинств Рианнон, но и слова своего она никогда не нарушала. Если они вернутся сейчас, придется тащиться с Маллт в другой раз. Она помогла Маллт подняться на ноги и идти вперед, изо всех сил стараясь пропускать мимо ушей поток слов, срывавшихся с губ Маллт. Эти попытки ничего не слышать, однако, оказались даже чересчур успешными. Рианнон не расслышала резкого хруста ветвей позади себя, а не сбоку, что было бы нормально, не заметила и того, что слова из уст Маллт в одно мгновение потекли еще быстрее и еще громче. Она так глубоко ушла в себя, что вообще не замечала ничего необычного, пока на голове у нее вдруг не оказался плотный, плохо пахнущий мешок, крепко закрывший ее рот.
Ослепив и лишив дара речи Рианнон, Мадог удачно осуществил первую часть своего плана, постоянно менявшегося в его испуганном мозгу. Поначалу он собирался подкрасться к Рианнон сзади и ударить ее по голове. Потом понял, что делать этого не стоит. Если он ударит ее недостаточно сильно, она наверняка поймет, кто напал на нее, и у нее хватит времени сделать так, чтобы ее проклятие сохранило силу и после ее смерти. Мадог не имел понятия, сколько времени на это может понадобиться, возможно, хватит одного-единственного слова. С другой стороны, если он ударит ее слишком сильно, она может умереть от удара, а прямое убийство ведьмы, Мадог знал это, делает ее проклятия еще более действенными.
Всю ночь Мадог размышлял над тем, как, не убивая Рианнон, помешать ей произнести заклятие или околдовать его своим взглядом, – он слышал, что некоторые ведьмы способны на такое. Ответ он нашел, вспомнив боевую практику тихих нападений. Чтобы бесшумно убрать часового, нападают сзади и набрасывают ему через голову полосу плотной ткани, зажимая рот. Затем в полной тишине достаточно вонзить ему нож между ребер или перерезать горло.
Мысль перерезать Рианнон горло приятно взволновала Мадога, но вскоре он почувствовал возобновившиеся симптомы проклятия – схватило живот, заколотилось сердце, закружилась голова. Мадог вспотел от страха. Если одна мысль о том, чтобы причинить ей зло, производила такой эффект, то что случится, когда он действительно поднимет на нее руку? Дрожа, он полез за пазуху, вытащил маленький рожок со святой водой, купленный у священника, и, отхлебнув глоток, сразу же почувствовал себя лучше. Может быть, ему и не следует… нет, он же не может всю оставшуюся жизнь покупать и пить святую воду. С Рианнон следует что-то сделать.
Затем он понял, что ему вовсе и не нужно причинять ей вред. Ему достаточно только завязать ей глаза и рот, связать ее покрепче и надежно спрятать в лесу. А остальное предоставить в руки Господа. За этой мыслью не последовало ни болезненных ощущений, ни головокружения, ни тошноты, и Мадог облегченно вздохнул. На то будет Божья воля, если Рианнон умрет от голода и жажды, или погибнет в зубах диких зверей, или, может быть, промокнет, замерзнет и умрет от лихорадки. Он-то сам ничего не сделает этой ведьме, и ее проклятие умрет вместе с ней.
В целом, Саймон мог быть доволен развитием своих отношений с Рианнон. Когда она сошла к обеду, ее глаза нашли его и улыбнулись ему. И хотя она, как обычно, беззаботно болтала с отцом и сводными братьями, Саймон замечал ее постоянные быстрые взгляды в его сторону. Он не считал, однако, что было бы разумно пытаться нарастить успех после обеда. Пусть она подумает, как и собиралась.
Поэтому, когда Давид подошел к нему и предложил отправиться на охоту с группой молодых людей, Саймон согласился без колебаний. Они неплохо развлеклись, уложив после долгой погони красавца-оленя. К тому времени, когда собаки получили свое и олень был освежеван, стало совсем темно, и охотники опоздали к общему столу. Рианнон в зале уже не оказалось, но Саймон не был разочарован. Его радовал состоявшийся разговор о будущих нападениях на обозы короля Генриха, хотя казалось в высшей степени невероятным, что он лично сумеет участвовать в этом доходном развлечении. В чисто мужской компании они по-настоящему празднично поужинали и далеко за полночь, пошатываясь, разбрелись по постелям, распевая, хохоча и шутливо бранясь.
* * *
За несколько часов до этого, как раз перед тем, как женщины разошлись спать, Маллт приблизилась к Рианнон и отвела ее в сторону, бормоча, что ей необходимы какие-то травы, растущие в лесу, которые нужно собирать. Она не знает, где их найти, сказала Маллт, но Рианнон-то должна знать. Рианнон очень хотелось рассмеяться, но она сдержала порыв. Она собирала целебные травы, но не верила в их действенность в сердечных делах. Любовь, учила ее Киква, зарождается только внутри самого человека. Если ее нужно поддерживать настоями или колдовством, то это что-то сродни скорее ненависти, но никак не любви.Однако Рианнон знала, что Маллт ревновала к ней и немножко побаивалась ее. Если бы она посмеялась и отказалась, Маллт ни за что бы не поверила, что это связано только с тем, что травы в таких делах не помогают. Маллт только еще больше убедилась бы, что Рианнон из эгоизма не хочет делиться с ней секретами. После секундного колебания Рианнон согласилась отправиться с Маллт в лес и помочь ей собрать то, что она желает. Немного времени спустя после того, как Саймон улегся в постель, Рианнон и Маллт уже поднялись, оделись в сумрачном свете ночных свечей, завернулись в теплые плащи и покинули замок. Не успели они дойти до задних ворот, как Маллт воскликнула, что у нее порвались шнурки на обуви. Она попросила Рианнон идти вперед, а она ее догонит. Рианнон предложила подождать ее, но Маллт сказала, что глупо стоять без движения на таком холоде. Она легко догонит Рианнон, если та не станет спешить.
Эти рассуждения показались Рианнон несколько странными, но утро было действительно морозным, да и вообще рассуждения большинства женщин при дворе всегда казались ей странными, как и ее логика им, так что она просто сделала так, как предложила ей Маллт, больше не думая об этом. Часовые у задних ворот пропустили ее без слов. Солнце еще не взошло, но небо уже просветлело. Не было ничего необычного в том, что женщины покидали на рассвете замок, отправляясь за ягодами или травами, а уж что касается леди Рианнон, вообще никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.
Маллт медленно прошла несколько шагов, шаркая туфлей с распустившейся шнуровкой, чтобы она не слетела с ноги. Как только Рианнон исчезла из виду, она наклонилась и крепко завязала шнурки. Затем она быстро побежала к западным воротам и сказала стражникам, что хочет собрать на берегу свежие водоросли. В этом тоже не было ничего необычного. Миновав ворота, она повернула на север к берегу, пока частокол не скрыл ее, после чего повернулась на восток и побежала во весь дух.
Она быстро настигла Рианнон, которая неторопливо шла, наблюдая за игрой света и тени, создаваемой деревьями, настолько очарованная этой красотой, что уже почти забыла, ради чего покинула замок в такую рань. Когда Маллт произнесла ее имя, она испуганно обернулась и вздохнула от досады, что ей помешали, но затем с радостью продолжила путь, чтобы исполнить свое обещание.
* * *
Оставшись в одиночестве в постели Рианнон, Мэт непрестанно ворочался. Шерсть у него была густая, и он был накрыт одеялами, так что холод его не тревожил. Тем не менее он чувствовал себя неуютно. Ему недоставало теплоты тела Рианнон, ощущения ее дыхания – чего-то не хватало. Заурчав, Мэт спрыгнул на пол и зашагал к двери. Здесь он хрипло взвыл, потом еще раз. В следующее мгновение раздраженная женщина торопливо распахнула дверь. Она выругалась, но не ударила кота – Мэт умело пользовался своими острыми когтями и зубами против тех, кто не проявлял к нему должного уважения.Вой перед дверью зала не имел того же успеха, но уже светало, и люди начинали спускаться вниз ради утреннего туалета, так что дверь достаточно быстро открылась, и Мэт проскользнул в зал. Он со всей осторожностью прокладывал себе путь между еще спящими, пытливо принюхиваясь к свисавшим рукам или поднимаясь на задние лапки, чтобы осмотреть плечо, шею либо лицо. Наконец он нашел то, что искал, – руку Саймона с длинными пальцами, лучше всего знакомую ему часть его тела. Заурчав от удовольствия, Мэт прыгнул вверх и с комфортом устроился на широкой груди Саймона. Спустя минуту глаза его полузакрылись, и он принялся мурлыкать.
За удовольствие шумных вечеров приходится расплачиваться утренним похмельем. Саймон в полудреме связал тяжелый груз, опустившийся ему на грудь, со своим общим недомоганием. Только после того, как до него донеслось мурлыканье, он понял, что произошло. Звуки пилой разрезали распаленный головной болью мозг Саймона. Он пробурчал что-то и протянул руку, спихивая кота. Мэт крепко вцепился когтями в одеяло и повис на нем. Несколько его острых, длинных, крепких когтей пронзили одеяло насквозь, достигнув кожи Саймона. Продолжая мурлыкать, чтобы показать тем самым, что он лишь усмиряет своего слугу, а не сердится по-настоящему, Мэт укусил Саймона за руку. Боль от когтей и зубов заставила Саймона забыть о похмельной слабости и полностью проснуться.
Он не решился поднять голову, опасаясь, что она взорвется подобно бочке с кипящей смолой, но заставил свои глаза открыться и простонал:
– Мэт, уйди. И заткнись!
Результат оказался совсем не тот, на который надеялся Саймон. Мэт поднялся на лапы, но мурлыкать не перестал и вместо того, чтобы спрыгнуть вниз, с достоинством медленно прошелся по туловищу Саймона, чтобы иметь возможность заглянуть своей жертве в лицо. Кроме того, поскольку тело Саймона не было достаточно твердым и плоским, Мэт, чтобы не упасть, при каждом шаге сильно вонзал в него когти.
Саймон взвыл, но не повторил попытки согнать кота. Искаженным мукой взором он смотрел в загадочные зеленые глаза Мэта. Кот тоже пристально смотрел на него. Саймон снова закрыл глаза, тихо застонав от болезненной вспышки утреннего света в его голове. Живот его отяжелел. Мэт грузно уселся на солнечное сплетение Саймона и начал лапами поглаживать ему грудь. Как ни странно, вместо того, чтобы усугубить страдания Саймона, это помогло ему. Внезапная тяжесть на его груди успокоила боль, а ритмичные уколы утихомирили бурю в голове. Он опять открыл глаза.
– Какого черта ты тут делаешь? – спросил он кота.
Вопрос, естественно, остался без ответа. Рианнон, видимо, не было в замке. Саймон знал, что она не принимала участия в утренней домашней суматохе, знал также, что солнце еще не совсем взошло, хотя это могло случиться с минуты на минуту. Его не обеспокоило, что Рианнон в такую рань покинула Абер. Она очень любила встречать восход на приволье. Мысли его в общем-то занимала не столько Рианнон, сколько Мэт.
– Ты не должен сидеть на мне, – строго произнес он. – Ты слишком тяжелый. Ты знаешь, что леди Рианнон не позволила бы этого. Слезай, – очень осторожно он начал сталкивать кота в сторону. – Я дам тебе место, – пообещал он, поворачиваясь на бок.
Саймон не был уверен, понимал ли Мэт, что ему говорят, или просто реагировал на интонацию голоса, выражение лица и движение. Так или иначе, кот на этот раз ответил на обращенную к нему прямую речь так, как Саймон ожидал. Он перестал мурлыкать и переместился с неторопливой надменностью в ложбинку на постели, которую Саймон создал, повернувшись на бок и подогнув колени. Саймон облегченно вздохнул и закрыл глаза. В эту минуту он не мог думать, почему Мэт сделал то, что от него хотели. Главное, вернулся покой. Полный благодарности, Саймон снова погрузился в сон.
* * *
Приблизившись к краю леса, Маллт вдруг принялась рассказывать Рианнон печальную историю своей жизни. Она была четвертой дочерью в стесненном в средствах семействе, и приданого у нее не было. Ее едва не вынудили посвятить свою жизнь Богу, отправив в монастырь, но, к счастью, обнаружилось местечко в доме Ллевелина, и ее приняли туда. Но это было несправедливо, жаловалась она Рианнон. Каждая капля ее крови ничуть не хуже, чем у других, но она вынуждена прятать глаза, поскольку у нее нет ни приличных нарядов, ни приданого. Разве не разумно, сказала она, что она пытается найти какое-нибудь средство добыть себе мужа и занять прочное, достойное ее происхождения место в жизни?Будучи совершенно уверенной, что травы, на которые рассчитывала Маллт, не произведут никакого эффекта ни на одного мужчину, Рианнон в ответ что-то неопределенно пробурчала. Она горько раскаивалась, что вообще согласилась на эту прогулку. Громкий щебет Маллт нарушал покой леса, разгоняя птиц и мелких животных, которые доставляли Рианнон столько радости. Рианнон пару раз пыталась приглушить непрерывный поток громких жалоб Маллт. Маллт в этих случаях лишь с фальшивым недоумением поглядывала на нее, возражая, что в лесу нет никого, кто мог бы их услышать, а если и есть, ей нечего стыдиться своего положения и своих целей.
Рианнон в отчаянии пыталась поторопить Маллт, чтобы поскорее избавиться от нее. Это привело лишь к еще более громким причитаниям насчет того, что она устала, что она задыхается, а под конец Маллт оступилась – не совсем умышленно – и надолго застряла, хныча и потирая лодыжку. Рианнон вздохнула, частично раздраженно, частично облегченно, и предложила вернуться в Абер, поскольку Маллт едва ли сможет идти дальше. Маллт отказалась, зарыдав еще громче и напомнив Рианнон, что она обещала найти нужные травы.
– Я могу идти, если только вы поможете мне и не будете идти так быстро, – воскликнула она.
Терпение не значилось в числе достоинств Рианнон, но и слова своего она никогда не нарушала. Если они вернутся сейчас, придется тащиться с Маллт в другой раз. Она помогла Маллт подняться на ноги и идти вперед, изо всех сил стараясь пропускать мимо ушей поток слов, срывавшихся с губ Маллт. Эти попытки ничего не слышать, однако, оказались даже чересчур успешными. Рианнон не расслышала резкого хруста ветвей позади себя, а не сбоку, что было бы нормально, не заметила и того, что слова из уст Маллт в одно мгновение потекли еще быстрее и еще громче. Она так глубоко ушла в себя, что вообще не замечала ничего необычного, пока на голове у нее вдруг не оказался плотный, плохо пахнущий мешок, крепко закрывший ее рот.
Ослепив и лишив дара речи Рианнон, Мадог удачно осуществил первую часть своего плана, постоянно менявшегося в его испуганном мозгу. Поначалу он собирался подкрасться к Рианнон сзади и ударить ее по голове. Потом понял, что делать этого не стоит. Если он ударит ее недостаточно сильно, она наверняка поймет, кто напал на нее, и у нее хватит времени сделать так, чтобы ее проклятие сохранило силу и после ее смерти. Мадог не имел понятия, сколько времени на это может понадобиться, возможно, хватит одного-единственного слова. С другой стороны, если он ударит ее слишком сильно, она может умереть от удара, а прямое убийство ведьмы, Мадог знал это, делает ее проклятия еще более действенными.
Всю ночь Мадог размышлял над тем, как, не убивая Рианнон, помешать ей произнести заклятие или околдовать его своим взглядом, – он слышал, что некоторые ведьмы способны на такое. Ответ он нашел, вспомнив боевую практику тихих нападений. Чтобы бесшумно убрать часового, нападают сзади и набрасывают ему через голову полосу плотной ткани, зажимая рот. Затем в полной тишине достаточно вонзить ему нож между ребер или перерезать горло.
Мысль перерезать Рианнон горло приятно взволновала Мадога, но вскоре он почувствовал возобновившиеся симптомы проклятия – схватило живот, заколотилось сердце, закружилась голова. Мадог вспотел от страха. Если одна мысль о том, чтобы причинить ей зло, производила такой эффект, то что случится, когда он действительно поднимет на нее руку? Дрожа, он полез за пазуху, вытащил маленький рожок со святой водой, купленный у священника, и, отхлебнув глоток, сразу же почувствовал себя лучше. Может быть, ему и не следует… нет, он же не может всю оставшуюся жизнь покупать и пить святую воду. С Рианнон следует что-то сделать.
Затем он понял, что ему вовсе и не нужно причинять ей вред. Ему достаточно только завязать ей глаза и рот, связать ее покрепче и надежно спрятать в лесу. А остальное предоставить в руки Господа. За этой мыслью не последовало ни болезненных ощущений, ни головокружения, ни тошноты, и Мадог облегченно вздохнул. На то будет Божья воля, если Рианнон умрет от голода и жажды, или погибнет в зубах диких зверей, или, может быть, промокнет, замерзнет и умрет от лихорадки. Он-то сам ничего не сделает этой ведьме, и ее проклятие умрет вместе с ней.