Джеймс Элоиза. Вкус блаженства

   – Блестящая мысль, – одобрила Сильви. Гризелда порывисто повернулась и поцеловала ее.
   – Вы – само очарование, – улыбнулась она. – Кстати, я нуждаюсь в совете. Как мне к нему подойти? При настоящем положении дел Дарлингтон едва ли окажется поблизости от меня.
   Глаза Тесс загорелись энтузиазмом.
   – Мой муж вас познакомит.
   – Это будет уж слишком нарочито, – возразила Гризелда.
   – Я прочла много романов, в которых молодые женщины роняют разные предметы туалета, привлекая таким образом внимание стоящих поблизости джентльменов, – сообщила Джози. – Самое легкое – уронить веер.
   – Ах нет, не хочу ронять веер. – Лицо Гризелда приняло обеспокоенное выражение. – Это мой любимый, и мне не хотелось бы, чтобы он сломался.
   – Иногда следует идти на жертвы, – попыталась убедить ее Сильви. – Особенно ради доброго дела.
   – В таком случае, – Гризелда хихикнула, – я лучше уроню ваш веер, а в конце вечера вы вернете мне мой.
   Однако Сильви явно не собиралась отдавать свой веер: он был такого же нежно-розового цвета, как и ее платье, да к тому же расшит мелким жемчугом.
   – Вы уверены, что не хотите потерять туфельку? – чуть подумав, спросила она. – На вас потрясающие туфли, Гризелда, и в этот момент вы сможете показать часть лодыжки. Мужчины теряют голову, когда дело касается лодыжек.
   – Неужели это правда? – насторожилась Джози. Сильви, похоже, могла ответить на любой вопрос, а так как лодыжки Джози были превосходны, она часто гадала, не стоит ли показывать их почаще.
   – Женские лодыжки, если они изящны и красивой формы, всегда вызывают восхищение мужчин, – пояснила Сильви. – Видите, Джози, дорогая, я ношу укороченные юбки, и это, конечно, неспроста.
   – Мне требуются юбки подлиннее, чтобы уравновесить бедра, – посетовала Джози.
   – Наверняка это сказала тебе мадам Бадо! – простонала Тесс.
   – А разве она не права? – упорствовала Джози.
   – Мадам Бадо делает потрясающие туалеты, – признала Сильви миролюбиво. – У меня есть изумительная ротонда ее работы, но я не вполне уверена в том, что полностью согласна с ее идеями относительно ваших туалетов, Джози.
   – Это же и я неустанно повторяю! – воскликнула Гризелда.
   Джози снова застонала, но уже про себя. Похоже, дамы задались целью возобновить баталию, разыгрывавшуюся с того самого первого раза, когда Имоджин повезла ее к своей модистке мадам Бадо.
   – Все дело в моей фигуре, – приступила она к уже привычным объяснениям. – Без корсетов мадам Бадо я расплываюсь во все стороны как квашня.
   Даже теперь Джози ощущала успокоительное прикосновение китового уса, обвивавшего ее тело и державшего избыток плоти в узде. Конечно, носить корсет было неудобно и по временам она чувствовала себя в нем деревянной марионеткой, особенно во время танцев, но...
   – Фигура тут ни при чем, – уверенно заявила Гризелда, обращаясь к Сильви. – Джози убеждена, что ей следует постоянно носить это адское сооружение, изготовленное мадам Бадо, однако, как вы видите, она в нем даже сидит с трудом.
   К облегчению Джози, Сильви и не подумала поддерживать Гризелду.
   – Я полагаю, Джози находит эту часть туалета вполне приемлемой.
   – Верно, – согласилась Джози с энтузиазмом. – Я всегда надеваю корсет, когда появляюсь в обществе. Можете себе представить, что будет, если я его сниму? Меня перестанут называть Шотландской Колбаской и станут говорить, что я разбухла до состояния пирога с колбаской, вот чего я опасаюсь!
   – Не волнуйтесь, дорогая, сплетники скоро потеряют к вам интерес, – попыталась успокоить ее Сильви. – Особенно после того, как Гризелда отвлечет внимание Дарлингтона на себя.
   – Думаю, все же я выберу потерю туфельки, – решительно сказала Гризелда. – Веер – это уж слишком, и к тому же сразу бросится в глаза. А вот туфли очень милы, они всегда мне нравились.
   Туфли Гризелды действительно выглядели прекрасно – из кремового шелка с бледно-голубой вышивкой. Чулки были того же цвета, и их украшали вышитые бледно-голубые крошечные лилии.
   – Я так рада, что вхожу в вашу семью, – с улыбкой сказала Сильви. – Я не смогла бы стать сестрой женщины, не разбирающейся в туфлях и не придающей значения обуви.
   Гризелда изящным жестом оправила юбки, глаза ее блестели так, что Джози не могла и упомнить подобного случая, а уголки губ приподнимались в едва заметной улыбке.
   Вытащив из ридикюля губную помаду, Гризелда накрасила губы и выпятила их, глядя в зеркало.
   – Сейчас я чувствую себя совсем другой – возможно даже, немного порочной...
   – Но ведь вы, надеюсь, не проводили все годы своего вдовства в полном одиночестве? – спросила Сильви с любопытством.
   – Нет, конечно, нет, – успокоила ее Гризелда. – Временами у меня бывали короткие увлечения, но я никогда не строила планов подобного рода.
   Джози с трудом удержалась, чтобы не ахнуть.
   – Вот в этом разница между нами. – Сильви расправила плечи. – Вы только наполовину француженка, а я полностью. Поэтому я не могу себе представить возможности пуститься в приключение, не спланировав его заранее.
   – Неужели? – Гризелда рассмеялась. – Вы говорите так умно и рассудительно, Сильви, но я наблюдала вас рядом со своим братом: поверьте, вы оба выглядите чересчур целомудренными.
   – Я всегда так выгляжу, – спокойно ответила Сильви. – Я непременно должна понять причину, прежде чем разрешить хоть какую-то степень близости с мужчиной. Боюсь, что эта рассудочность сужает мои возможности, но я ничего не могу с собой поделать!
   – Позже вечером я предоставлю вам отчет, – заявила Гризелда, направляясь к двери. – Джози, пожалуйста, не забудь, что тебя ожидают несколько партнеров: они просто жаждут потанцевать с тобой, когда ты соизволишь появиться.
   Тесс поправила локон, выбившийся из высокой прически.
   – Думаю, мне тоже пора возвращаться в зал. Лусиус скорее всего уже ищет меня.
   – Насколько лучше иметь мужа, который тебя ищет, а не такого, которого приходится искать самой, – назидательно сказала Сильви. – Я тоже буду к этому стремиться.

Глава 6

   Кажется, я в полной мере исполнил приказание герцогини, которую, для удобства читателя, впредь буду называть Гермией. Несколько позже герцогиня сказала мне, что Господь создал меня для того, чтобы доставлять наслаждение женщинам... С тех пор я неукоснительно следую по предначертанному ею пути.

Из мемуаров графа Хеллгейта

   Терман подошел к Колбаске с намерением ей представиться. В каком-то смысле он чувствовал себя ее старым знакомым. Конечно, если бы ему удалось поговорить с ней раньше, то тогда Дарлингтон непременно пришел бы в «Конвент» послушать его историю.
   Но теперь ему не хватало острот приятеля и его язвительных замечаний, помогавших скоротать время.
   – Я друг Дарлингтона, – сказал Терман, считая это в некотором роде удачным началом разговора.
   Колбаска сначала заморгала, потом отвела глаза и уставилась на стену за его спиной.
   – Я предпочла бы, чтобы вы не напоминали мне глупые и низкопробные шутки этого господина.
   – Низкопробные? Но он достаточно хорошо воспитан, – запротестовал Терман.
   Внезапно Колбаска подняла глаза и сказала насмешливо:
   – Ваш Дарлингтон – презренный тип! Готова поклясться, что это самое подходящее определение для него.
   Терман помрачнел. Он всего лишь хотел потанцевать с этой очаровательной свинкой, и вот на тебе! Танец дал бы ему пищу для славной и забавной истории о том, как свинка наступала ему на ноги своими маленькими копытцами и пищала что-то на ухо.
   – Может, вы желаете потанцевать?
   Колбаска мельком взглянула на него и опять принялась созерцать стену.
   – Ни в коем случае.
   – Но почему же? Вы ведь все равно не найдете кавалера лучше.
   Колбаска поморщилась:
   – Хотелось бы знать, что позволяет вам быть столь неучтивым? Мы ведь с вами не знакомы и никогда прежде не встречались.
   Отвращение в ее голосе было волнующим, потому что давало Терману ощущение власти. Не только Дарлингтону суждено отпускать острые замечания, с удовольствием подумал он.
   – Я не имею ничего против того, чтобы быть бесом, если только вы не превратите меня в свинью, как это случилось в библейской истории.
   – Но вы и есть свинья. – Мисс Эссекс наконец обратила на него гневный взор. – Хрю-хрю, мистер Как-вас-там. Почему бы вам не отправиться в ваше маленькое грязное стойло, где вам самое место? – Теперь Колбаска смотрела на него так, что Терману стало не по себе и в его круглом животе что-то заурчало. Всем известно, что дородность украшает мужчину, к тому же придает ему силу и долголетие, но у Термана вдруг возникало неприятное чувство поражения, какое появлялось всякий раз, когда в классе его вызывали к доске произвести какое-нибудь математическое действие – например умножение. У этой мисс Колбаски был чертовски властный взгляд, и Терман вдруг почувствовал, что ненавидит ее.
   А она тем временем продолжала говорить:
   – Вы из тех мужчин, что тайком щиплют горничных, не так ли? И еще я не могу себе представить, как вы существуете с таким шаром вместо живота.
   Терман почувствовал, что поражен в самое сердце: он был очень чувствителен к тому факту, что богатство его семьи пошло от печатного станка. Он всегда смеялся над интеллектуальными притязаниями своего деда, однако отлично помнил, что его претензии на роль и образ джентльмена имеют весьма хрупкую основу.
   – Ну, вас-то никому не захочется ущипнуть, – нагло заявил он, ощущая на языке какой-то кислый привкус.
   Вот так: язвительно и остроумно!
   Он сделал шаг по направлению к Колбаске, еще больше ощущая, как ему отвратительна эта пухлая шотландская девица. Будь у него власть, он никогда бы не допустил в свет таких, как она.
   – Вам никогда не посчастливится также, чтобы вас покрыл достойный кобель, – язвительно сказал он, пристально наблюдая за ней. По правде сказать, Терман и сам был удивлен, что произнес такую непристойность на светском вечере.
   Колбаска вспыхнула:
   – Вы просто помойный отброс!
   Голос ее дрожал, и ему это понравилось. Но когда Колбаска повернулась и бросилась прочь, Терман почувствовал, как ярость распирает его грудь. Так бывало, когда учитель порол его за незнание таблицы умножения. В голове у него все смешалось: Дарлингтон ушел, «Конвент» пропал. Чем ему теперь занять вечер? Без Дарлингтона люди станут считать его глупцом, и во всем этом виновата Колбаска, потому что из-за нее Дарлингтона одолели мысли об аморальности их поведения.

Глава 7

   Я опасаюсь, что изложение следующего эпизода моей жизни может повредить репутации прелестнейшей и добродетельнейшей леди, оказавшейся в сфере моего внимания. Прошу вас не пытаться узнать ее имя, сколь ни велико искушение это сделать. Если она прочтет мои скромные писания, я скажу ей, что скрыто в глубине моего сердца.
   – Я видел только вас. Я восхищался только вами. Я желаю только вас.

Из мемуаров графа Хеллгейта

   Не разбирая дороги, Джози ринулась сквозь толпу гостей, не заботясь о выражении лица, и не останавливалась до тех пор, пока перед ней внезапно не возник Мейн.
   – Привет, – сказал он и ухмыльнулся, но тотчас же лицо его изменило выражение. – В чем дело, дорогая?
   Джози с трудом сглотнула, но прежде чем она что-нибудь ответила, Мейн повел ее на белую мраморную террасу, сверкавшую в свете факелов, освещавших ее сразу с двух сторон.
   Подведя Джози к широкой балюстраде, Мейн повернул ее лицом к себе, так чтобы никто не мог видеть слез, струившихся по ее щекам.
   – Что случилось? – озабоченно спросил он. Факелы бросали мерцающий свет на кудрявую черную гриву Мейна и мрачно сдвинутые брови.
   – Этот ужасный человек... – Джози неизящно икнула. – Он сказал... Сказал...
   Она так и не смогла повторить слова Термана – это было бы слишком унизительно.
   – Пожалуйста, успокойтесь! – Мейн вытер слезы с ее щек белым носовым платком.
   Джози отвернулась и уставилась на бордюр террасы; губы ее дрожали.
   – Кто это был? – спросил Мейн непринужденно, но Джози услышала в его голосе звон стали.
   – Не знаю. Какой-то знакомый Дарлингтона. – Джози приняла от него платок и снова вытерла слезы.
   Лицо Мейна приобрело выражение, как у человека, готового поколотить половину мужского населения Лондона.
   – Как он выглядел?
   – Я не разглядела, да это и не важно, – неуверенно произнесла Джози. – Все равно мне известно, что они все обо мне думают... – Глаза Джози снова наполнились слезами, и она принялась искать носовой платок, забыв, что он у нее в руке.
   Платок упал на пол, и Джози не задумываясь наклонилась, чтобы поднять его, но тут же издала тяжкий вздох: корсет чуть не перерезал ее пополам.
   Мейн поднял платок и огляделся.
   – Пожалуй, здесь слишком многолюдно. Может, нам вообще уйти с бала? – предложила Джози. – У меня вечер складывается не особенно приятно...
   И тут она вспомнила о его невесте.
   – Ах нет, нельзя – тогда Сильви будет недоумевать, куда вы подевались.
   Мейн улыбнулся:
   – Во-первых, я счастлив оттого, что вы называете ее просто по имени. Во-вторых, я, конечно же, уведу вас отсюда. Что касается Сильви, она, как вы, вероятно, уже поняли, совершенно самодостаточная женщина и приехала на бал не со мной, а с друзьями. У меня даже есть опасение, что она вряд ли заметит мое исчезновение.
   – Не может быть! – Джози вплеснула руками. Она искренне полагала, что ни одна разумная женщина не станет выпускать жениха из поля зрения.
   Ничего не ответив, Мейн взял Джози под руку, и они неспешно прошествовали сквозь толпу.
   – Нам надо найти Гризелду, – сказал Мейн, оглядывая зал. – В конце концов, она вас опекает, и я должен сказать ей, что мы собираемся сбежать.
   – Нет! – воскликнула Джози, вдруг вспомнив, что Гризелда, по всей вероятности, выполняет распоряжение Сильви и пытается обольстить Дарлингтона. – Ни в коем случае!
   – Но почему? – удивленно спросил Мейн. – Разве моя сестра плохо справляется со своей ролью?
   – Да нет, справляется отлично. Просто мне не хотелось бы ее сейчас беспокоить. – Джози вздохнула.
   – Есть многое, чего я в вас не понимаю, мисс Джозефина Эссекс. – Мейн на мгновение задумался. – Ладно, давайте пошлем ей записку. Молодая леди не может сбежать с бала, не поставив в известность свою опекуншу, и вы это прекрасно знаете. Ваша опекунша может заподозрить самое худшее, и тогда...
   – Нет, если я с вами, – произнесла твердо Джози. Мейн как-то странно посмотрел на нее.
   – Ваша уверенность трогательна, но не многие мамаши пожелали бы, чтобы их дочери под руку со мной исчезали с бала.
   – Ах, Мейн, поверьте: я не из тех женщин, кому на этом балу угрожает опасность быть скомпрометированной! – Джози снова вздохнула и опустила глаза.
   Пожав плечами, Мейн быстро нацарапал на карточке несколько слов и приказал лакею передать записку Гризелде.
   – Куда вы желаете направиться? – спросил он, как только они сели в его роскошный маленький экипаж; графский герб на дверце отливал темно-красным блеском.
   – Куда угодно.
   Мейн внимательно посмотрел на свою спутницу:
   – Наверное, будет нескромно, если я...
   – Никто никогда не поверит, что я могу вести себя нескромно, – решительно прервала его Джози, ничуть не покривив душой.
   – Ну, в таком случае, – Мейн неожиданно ухмыльнулся, – добро пожаловать в мою гостиную, юная леди. – Он постучал по крыше экипажа: – Домой, Уигглз!
   – К вам домой? – удивилась Джози. – Так вы живете поблизости?
   – В двух кварталах отсюда. – Мейн церемонно поклонился. – Вы без сопровождения, но уверяю вас, мой дом кишит слугами.
   – Гораздо важнее, что вы влюблены в Сильви, – это лучшая гарантия для любой девушки.
   – Так и есть. Этот факт непременно удержит меня от дьявольских планов относительно того, чтобы соблазнить вас, – весело согласился Мейн.
   С минуту Джози пристально смотрела на него, затем быстро отвернулась.
   – Я знаю, никому не придет в голову соблазнять меня, и точно так же никому не придет в голову, что вы лелеете такой план. Поэтому мы можем забыть об ущербе репутации и не беспокоиться на этот счет.
   Дворецкий придержал для них дверь, и Мейн, пропустив Джози вперед, обернулся в его сторону:
   – Риббл, у нас в башне есть шампанское «Вдова Клико-Понсарден», старое и холодное. Позаботьтесь подать его как следует.
   Дворецкий почтительно кивнул и предупредил:
   – Лампы еще не зажжены, милорд.
   – Не волнуйтесь, Риббл, я об этом позабочусь.
   – У вас есть башня? Как мило! – сказала Джози, пытаясь выпутаться из ротонды. К счастью, Мейн тут же пришел ей на помощь и передал ротонду лакею.
   – Хотите перекусить? – небрежно спросил он. Джози покачала головой.
   – А я хотел бы чего-нибудь поклевать. Надеюсь, вы меня не осудите? Риббл! – крикнул он вслед дворецкому. – Принесите нам все для легкого ужина.
   Они поднялись по лестнице, миновали главный холл и вошли через маленькую дверцу в неосвещенную комнату. Мейн тут же снял с полки трутницу, и когда он зажег лампу, Джози принялась разглядывать комнату. Куполообразный потолок комнаты был окрашен в ярко-синий цвет и покрыт потускневшими золотыми звездами, стены закрывали панели с причудливыми картинами, изображающими извилистые стебли, на которых тут и там цвели розы. Единственной мебелью в комнате оказались шезлонг, два уютных кресла и чайный столик. Небольшие оконца расположились высоко на стенах – по восьми на каждой из восьми стен; лунный свет лениво струился сквозь них, и потому стебли на стенах выглядели причудливо и таинственно.
   – О, это просто чудо! – Джози медленно огляделась. – Должно быть, это единственная башня в Лондоне, если не считать Тауэра.
   – Ну нет, этот дом не такой уж старый, – пояснил Мейн. – У моего деда была дочь, которую он очень любил, звали ее Сесили. Тетя Сесили родилась преждевременно, поэтому хромала и имела слабые легкие. Она ничего так не любила, как чтение, воображая себя то принцессой, то Спящей красавицей, а эта комната как нельзя больше подходила для того, чтобы ее пробудили поцелуем.
   – Ваша тетя совершенно права. Так ее пробудили?
   – К несчастью, это навсегда останется тайной: она умерла до моего рождения.
   – Простите.
   – Ничего. – Мейн чуть помолчал – видимо, собираясь с мыслями. – В течение долгих лет детей в семье больше не появлялось, пока наконец не родился мой отец. Он говорил мне, что любил сестру больше, чем мать, и долгие часы своего детства проводил здесь, слушая ее рассказы о рыцарях, драконах и фантастических чудовищах. Как видите, кое-что из ее фантазий запечатлено на этих стенах.
   Мейн поднял лампу, и Джози, вглядевшись в переплетенные розовые стебли, увидела маленького единорога с забавной улыбкой на мордочке, танцевавшего на лиане, а также мальчика, цеплявшегося за ветку и одной рукой без усилий удерживавшегося на ней.
   – Мой отец. – Мейн дотронулся до изображения высунувшегося откуда-то чертенка, и Джози без труда узнала копну спутанных волос и аристократический нос – черты, явственно узнаваемые даже на детском личике.
   Ей очень хотелось спросить, когда умер отец Мейна, но она не посмела.
   – Его не стало десять лет назад, – словно желая удовлетворить ее невысказанное любопытство, сказал Мейн.
   – О! – Джози инстинктивно взяла его за руку.
   – Он пересказал мне много историй Сесили. – Мейн вздохнул. – И все равно Гризелда помнит еще больше.
   Резким движением поставив лампу на стол, граф придирчиво оглядел гостью.
   – Неужели вам действительно удобно в этом странном сооружении, которое вы носите?
   Джози почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.
   – Ну как сказать... – Она старалась говорить непринужденно, но все же не посмела произнести название «сооружения».
   – Это корсет?
   Вопрос, заданный столь бесцеремонно, показался Джози крайне бестактным.
   – Не ваше дело! – огрызнулась она, садясь на край стула; сесть поудобнее ей мешали специальные кольца корсета, расположенные вокруг ее ягодиц и обеспечивавшие возможность сидеть прямо и изящно, держа ноги плотно сжатыми.
   Мейн опустился в кресло напротив; казалось, он весь состоял из широких плеч, сильных ног и при этом, похоже, чувствовал себя весьма уютно.
   – И все же: как вам удается в нем встать? – спросил он с откровенным любопытством.
   Прежде чем Джози успела ответить, в дверь постучали.
   – Войдите!
   Лакей, осторожно ступая, внес в комнату шампанское и поднос с едой, и уже через минуту в руке Джози оказался бокал с шипящим шампанским.
   Это придало ей храбрости, и она с беспечно-отстраненным видом произнесла:
   – Леди никогда не говорят с джентльменами о своем нижнем белье, Мейн.
   – Но ведь мы друзья.
   – Нет, не друзья!
   – Разве? – Он улыбался ей, и в глазах его было нечто такое, перед чем, вероятно, ни одна женщина не смогла устоять. – Уверяю, вы единственная из моих знакомых дам, заставившая меня принять участие в фарсе, который был разыгран в Шотландии. Лучше уж будьте моим другом, а то мне придется бояться, как бы вы не стали врагом.
   – Вы о том случае с лошадью Аннабел, которая заупрямилась?
   Мейн запрокинул голову и расхохотался:
   – Ах вы, маленькая ведьма! Она не заупрямилась – это вы подсунули что-то под седло, чтобы заставить лошадь танцевать и взвиваться в воздух.
   – Я всего лишь сделала доброе дело, – запротестовала Джози, чувствуя, как губы ее против воли складываются в улыбку. – Просто я подумала, что если Ардмор испугается за жизнь Аннабел, то поймет, что влюблен в нее.
   – Он это понял и без вас, – усмехнулся Мейн.
   Джози приблизила бокал к губам и с удовольствием сделала глоток. Сидеть здесь, в этой роскошной бонбоньерке, с одним из самых желанных мужчин Лондона было чем-то восхитительно-запретным и рискованным. От этого она вдруг почувствовала себя самой востребованной дебютанткой на ярмарке невест. Впрочем, она тут же отогнала от себя эту мысль и снова глотнула шампанского.
   – Как вы поняли, что влюблены в Сильви? – неожиданно спросила она.
   Лицо Мейна сразу преобразилось, и Джози ощутила укол зависти. Да и кто бы на ее месте не почувствовал того же? Приручить человека, имеющего репутацию повесы, и так поработить, что его глаза сразу меняли цвет, когда он слышал ее имя, – это равноценно подвигу.
   – Я приехал на бал на Теренс-сквер. – Мейн чуть усмехнулся, вспоминая. – Откровенно говоря, мне туда очень не хотелось: Лусиуса в городе не было, и Рейф тоже предавался пейзанской жизни в деревне. Я только что вернулся из путешествия по Шотландии, когда мою сестру в очередной раз стошнило при мне, и поклялся лишить семью своего общества и бежать в Россию. Но сперва я отправился в Лондон и, конечно, сразу получил сотни приглашений.
   Тут Джози заметила взгляд Мейна, устремленный на ее корсет, но, к счастью, он ничего не сказал.
   – Случилось так, что в тот день был прием у королевы. В гостиной толпилось обычное стадо дебютанток, ожидающих возможности быть представленными, и среди них я увидел восхитительную женщину. Я тотчас же понял, что она француженка, и вовсе не по акценту, а по тому, как она себя держала.
   – Вы хотите сказать, что французские женщины не ведут себя чересчур свободно? – с сомнением спросила Джози.
   – О! Еще как ведут, если у них есть подлинный вкус к жизни; но они никогда не смотрят на мужчину так, будто приглашают его к немедленному действию. Они ожидают, пока мужчина приблизится к ним, или дают ему понять знаком – например, пожатием плеч, – что не хотят этого. Улавливаете разницу?
   – Пожалуй, но разве для вас это имеет значение? Неспроста ведь все считают вас величайшим соблазнителем женщин, когда-либо украшавшим наше общество!
   – Ах нет же, я вовсе не таков! – возразил Мейн и одним махом осушил бокал, а потом наполнил снова.
   Похоже, этот разговор начал его раздражать, и он решил поскорее сменить тему.
   – Вы собираетесь наконец рассказать мне, что на вас надето? – спросил он, отправляя в рот сандвич.
   Джози вспыхнула:
   – Неужели вас так волнует мое белье?
   – Просто я вижу, что вам в нем чертовски неудобно, – весело прокомментировал Мейн.
   Джози откусила кусочек от сандвича, и он оказался изумительным: вкус лосося с огурцом.
   – Ваш повар – просто чародей, – похвалила она, покончив с сандвичем.
   – Не забывайте о шампанском, – напомнил Мейн. – Самим Господом шампанское предназначено для того, чтобы им запивали копченую лососину.
   – Вы уверены, что я могу выпить еще? – спросила Джози с придыханием.
   Мейн пожал плечами:
   – Почему бы нет? Большая часть вечера уже позади, и к тому же мне бы не хотелось отвозить вас к Рейфу, пока нет уверенности, что толпы гостей рассеялись, и нас никто не увидит. Скажите, а вы раньше пили шампанское?
   – Ну... Однажды выпила довольно прилично... – Джози, прищурившись, посмотрела на пузырьки в бокале.
   – Вам не следует слишком увлекаться спиртным, – предостерег Мейн. – Если подумать, сколько времени и сил потребовалось Рейфу, чтобы стать трезвенником...
   – О, не волнуйтесь, я не стану следовать его примеру.