– Постой, думаю, я знаю, какой он, этот Дарлингтон: у него светлые волосы, впалые щеки и распутный вид! Я права, а?
   Гризелда виновато потупилась, и Аннабел расхохоталась так, что чуть не задохнулась.
   – Я пошутила, прости. На самом деле это совершенно прелестный человек и совершенно необузданный: как раз такой, с каким стоит встречаться в отеле «Грийон».

Глава 14

   К настоящему моменту, любезный читатель, мои члены все еще молоды, но мой сексуальный аппетит убыл. Теперь я жажду иного – нежного и сладостного чувства, какого до сих пор не знал. Увы, вместо этого в моей жизни появилась весьма молодая леди с совершенно несносным характером...
Из мемуаров графа Хеллгейта

   Прошедшая неделя выдалась для Элиота Гоувернера Термана на редкость тяжелой. Ни Дарлингтон, ни Берик, ни Уисли в «Конвенте» не появлялись, хотя он изо дня в день дожидался их до двух часов ночи.
   Итак, он потерял сразу троих человек, которых считал друзьями, и это, разумеется, стало для него ударом.
   Теперь Терману сделалось окончательно ясно, что без замечаний Дарлингтона, острот Берика и кислых кивков Уисли он ничто.
   Все же Терман всем сердцем надеялся, что Дарлингтону не удастся найти жену. Да и кому он нужен такой – без единого пенни в кармане, зато со злым, язвительным языком!
   Продолжая дрейфовать из комнаты в комнату, Терман откровенно не знал, как убить время. Ему хотелось хохотать до упаду, стучать кулаком по столу и, заказав всем еще по кружке, с гордостью заплатить за это, но, увы, теперь в его деньгах никто не нуждался. Наконец он решил назавтра поехать на бал к леди Маклоу, где Дарлингтон непременно должен быть. Да, он поедет на бал и найдет там Шотландскую Колбаску, которая явилась главной причиной разлада между ним и Дарлингтоном. Возможно даже, ему удастся сделать что-нибудь по-настоящему остроумное – например, заставить Колбаску вообразить, что он за ней ухаживает. Может быть, он даже поцелует ее, а потом сделает какую-нибудь гадость и, придя в «Конвент», расскажет всем, как забавно это было.
   Терман тут же начал представлять круглые щеки Колбаски, вздрагивающие от удовольствия после его поцелуя. Хорошо бы встретить ее в Гайд-парке и тут же начать ухаживать.
   – Купер! – грозно позвал он.
   Лакей выбежал из спальни словно ошпаренный.
   – Прикажи заложить карету, я еду в парк, и подай мне красно-коричневый жилет с костюмом цвета полыни.
   Несмотря на всю свою решительность, Терман не осознавал, что собирается сделать, до того самого момента, когда начал завязывать узел галстука, и только тут его осенило: он станет новым Дарлингтоном! Прежний отошел от дел, претерпев перемены в настроении и взглядах, превратившись в женоподобное и слабохарактерное существо, но он, Терман, не утратил боевого задора и никогда не утратит. Он слишком долго оставался в тени Большого Человека, и люди до сих пор не знали, каким он может быть остроумным, находчивым и смелым. Что же, теперь он им покажет! Они думают, что один только Дарлингтон способен быть таким удачливым, но это заблуждение: он воспользуется Колбаской или придумает еще что-нибудь, уж будьте уверены!

Глава 15

   Я знаю, что вы, читатель, достоин всяческого восхищения, и поэтому сообщаю тебе, что подарил своим бесценным возлюбленным имена героинь несравненной и самой любимой из шекспировских пьес, повествующей, как и мои мемуары, о мечтах и прекрасных женщинах... Но если несравненный бард написал «Сон в летнюю ночь», то я, несчастный, пишу о «Похождениях в летние ночи»...
Из мемуаров графа Хеллгейта

   В самом большом и роскошном номере отеля «Грийон», кроме огромной кровати, имелось множество удобных стульев, диванов и кресел, но они ничуть не соблазняли Дарлингтона. Он словно призрак бродил по апартаментам, дотрагиваясь до мраморных каминных досок, дабы убедиться, что на них нет пыли.
   Отель находился напротив владения Бэдроков, где он вырос, поэтому Бэдрок-Мэнор был ему отлично знаком: выстроенный из розовато-золотистого туфа, он стоял на холме, и летом вся трава вокруг, выгорев, становилась коричневой. От этого Бэдрок принимал вид итальянского палаццо или тосканского дворца, греющегося в лучах солнца.
   Чарлзу больно было вспоминать о тех днях, протекавших в обществе двух братьев. Тогда он был еще в полном неведении о том, что будущее ничего ему не сулит и все это предназначено для его брата Майкла. Отцу никогда не приходило в голову пристроить младшего сына к какому-нибудь делу, и сам Чарлз тоже не задумывался о том, что если не делать ничего, то этот способ существования никогда не принесет никакого дохода.
   Впрочем, один способ заработка был для него совершенно очевиден: женитьба на деньгах, на приданом. Кажется, иного выхода у него не осталось.
   Его дама сильно запаздывала, и Дарлингтон уже решил, что она не придет, так что роскошный номер заказан зря, однако вскоре раздался негромкий стук в дверь...
   Дарлингтон тут же опустился в кресло, но тотчас же вскочил, когда лакей ввел в комнату даму под густой вуалью.
   Смеясь, сам не зная чему, он двинулся ей навстречу.
   – Есть там кто-нибудь под несколькими слоями вуали?
   – О нет, – ответил скромный голосок, сопровождая свой ответ смехом. – Никого, кроме меня.
   – Тогда вы, как я понимаю, грешница, пришедшая на мессу.
   Он тотчас же заметил, что она поняла его шутку, потому что глаза ее округлились.
   – Должна довести до вашего сведения, что я весьма достойная вдова, – сказала гостья серьезно, – и никто не говорит со мной в таком тоне.
   – Сегодня вечером вы не вдова, – возразил Дарлингтон, подходя к ней и обнимая.
   – Не вдова?
   Ее волосы были цвета желтого персика: их изящные колечки оставались безупречными даже несмотря на все три вуали.
   Он прикусил мочку ее уха.
   – Нет, но, возможно, вы леди Годива и забрели в мою комнату случайно.
   Гризелда не шевельнулась, и Чарлз никак не мог понять, приветствует она его игру или желает неукоснительно придерживаться здравого смысла.
   – И что же я делаю здесь, в спальне джентльмена? – наконец спросила Гризелда.
   Сердце Чарлза забилось с такой силой, что он услышал его удары, отдававшиеся в ушах. Он провел рукой по всей длине ротонды, а потом молниеносным движением расстегнул ее и стянул с плеч леди Гризелды.
   – Итак, теперь вы лишились одежды...
   Она насмешливо улыбнулась, и Чарлзу показалось, что совершенная фигурка фарфоровой дрезденской пастушки вдруг ожила и смотрит на него, сморщив носик.
   – Неужели это случилось? – Гризелда подошла к столу, где стояло завернутое в холодное полотенце шампанское. – По правде сказать, любезный Дарлингтон, я довольно редко теряю одежду.
   Чарлз тут же оказался рядом с ней и ловко разлил шампанское.
   – Каким-то образом я об этом догадался, – сказал он, передавая ей бокал.
   – Это будет мое третье, и последнее, свидание такого рода. – Гризелда вздохнула, дожидаясь, когда он наполнит свой бокал. Дарлингтон поднял бровь.
   – Неужели?
   – Да, потому что я решила выйти замуж.
   В ее улыбке не было кокетства – скорее печальная констатация факта.
   – Ну что ж, я тоже решил.
   – Господи, зачем вам жениться? – Гризелда пригубила шампанское: оно оказалось восхитительным.
   Дарлингтон подался вперед и поцеловал ее в губы.
   – А вам зачем?
   – Мне?
   – Именно. Уиллоуби умер десять лет назад, а леди Годива всего лишь три раза позволила себе уклониться со стези добродетели.
   – И в каждом случае всего на одну ночь. – Гризелда усмехнулась. – Таково незыблемое правило. Я всегда считала очень разумным для всех заинтересованных лиц вносить ясность с самого начала.
   – Одна ночь! – Дарлингтон ощутил страшный холод в сердце. У него в распоряжении всего одна ночь, тогда как он рассчитывал начать осаду с целью вступления в брак. Единственное, на что он теперь мог рассчитывать, – это внезапно возникшая сокрушительная страсть, которую он сейчас испытывал к Гризелде. – Я не был женат, но слышал, что такого рода встречи заканчиваются в постели, – сдержанно заметил Дарлингтон.
   – Несомненно. – На лице Гризелды не отразилось и намека на матримониальные намерения.
   – Однако я полагаю, обычно любовным отношениям между дворянами не хватает живости.
   – Возможно...
   – Но сегодня леди Годива будет скакать верхом открыто! – Чтобы у нее не оставалось сомнений относительно его намерений, Чарлз снял сюртук и отбросил в сторону, потом стянул рубашку, и она полетела туда же.
   Он знал, что желанен для женщин, но занимался любовью с немногими: у него не хватало отваги проделывать это с кисло пахнущими девицами, отдающимися в тавернах бесплатно, а также с теми, что пахли чуть лучше, но уже за незначительную плату. И уж совсем его не устраивал флирт с девицами, которым он не мог сделать предложение. Это не значило, что он не замечал их взглядов, и, разумеется, от него не могло укрыться, если женщина одобрительно оглядывала его грудь и плечи, но он отлично умел сдерживать себя.
   – Если нам предстоит всего одна ночь, – Чарлз выразительно прищурился, – то не стоит мешкать. Пусть леди Годива начнет свою езду сейчас же.
   Однако Гризелда была не из тех женщин, кто спешит, и когда Чарлз вынул одну за другой шпильки из ее волос, он сделал восхитительное открытие: колечки, знаменовавшие претензии леди на красоту и моду, были только видимостью.
   Волосы Гризелды, густые и шелковистые, упали ей на плечи.
   – Никогда не видел ничего подобного! – Чарлз с восхищением потянул прядь и молча смотрел, как она снова свернулась в спираль.
   – Моя горничная мастерски завивает волосы, – спокойно пояснила Гризелда.
   – И как она это делает? Вы стоите обнаженная, раскрасневшаяся, теплая после ванны...
   Гризелда добродушно рассмеялась:
   – Нет, все совсем не так: я сижу в халате, а она водит за моей спиной раскаленными щипцами.
   – Позвольте, сегодня я буду вашей горничной. – Чарлз начал не спеша снимать с нее платье, ожидая, что Гризелда попросит погасить лампу, но она не сделала ничего подобного.
   Под одеждой скрывалось тело зрелой женщины, восхитительное, как персик, и когда ее груди оказались в его ладонях, у Чарлза перехватило дыхание. Он был опьянен ее длинными шелковистыми волосами цвета спелой пшеницы, слегка завивавшимися на концах, и невольно потянул ее к зеркалу.
   Оба замерли перед зеркалом: она – как изваяние с кремовой кожей и шелковистыми волосами и он – красавец ей под стать.
   – Мы неплохо смотримся вместе, – довольно заметил Чарлз.
   Гризелда, склонив голову ему на плечо, долго смотрела в зеркало, и в этот момент Чарлз поцеловал ее в шею.
   – Мне всегда нравилось смотреть на себя, – призналась Гризелда, глядя в зеркале на его руки, дотрагивающиеся до нее, – и теперь так же приятно смотреть на вас. – Гризелда скосила на него глаза. – Уиллоуби не любил зеркала... Кстати, в нашу первую брачную ночь мы потерпели фиаско.
   Никогда ни одной живой душе Гризелда не рассказывала о той ночи, но теперь у нее возникло ощущение неограниченной свободы.
   – Бедный Уиллоуби! – посочувствовал Дарлингтон. – Совсем никакого опыта?
   – Совсем, насколько мне известно. – Она покачала головой.
   – И что случилось потом?
   – Нам так ничего и не удалось. Препятствием стало его пузо, и все это было унизительным для нас обоих. В результате Уиллоуби полностью потерял интерес к этим занятиям. Правда, через несколько дней мы возобновили попытку, и она оказалась более успешной... – Гризелда повернулась к нему лицом, чтобы лучше видеть его стройные бедра, упругий изгиб ягодиц, золотистое свечение кожи... – Вы всегда такой? – неожиданно спросила она.
   – Какой?
   – Завораживающий, когда бываете с женщинами...
   Его брови взметнулись вверх.
   – Ну, что касается этого... – Чарлз притянул Гризелду к себе, и их тела соприкоснулись. – Интимные отношения с женщинами у меня возникали не так уж часто, и это чистая правда.
   – Неужели? – спросила она с изумлением.
   Он покачал головой. Его руки заскользили по ее спине, и кожа на ощупь оказалась удивительно гладкой и приятной.
   – Видите ли, отсутствие денег, невозможность достойно оплатить подобные услуги...
   Гризелда искренне удивилась. Похоже было, что этот франт, которого половина Лондона считала презренной личностью, обладал своим кодексом чести.
   – Как же вы смогли позволить себе снять этот номер?
   – Безумная трата средств, разумеется; но каждый имеет право совершить последнее безумство в своей жизни, прежде чем погрузиться в домашнее рабство.
   – Домашнее рабство, вот как?
   Чарлз залпом осушил свой бокал.
   – А как еще можно охарактеризовать брак?
   – Ну, например, партнерство, страсть, дружба, любовь... дети, наконец.
   – Вы неисправимая оптимистка, – со смехом заметил Дарлингтон. – Я рассматриваю брак как доверительный союз и вношу в это понятие нечто большее, чем искусство доставлять удовольствие в постели. Отец довольно рано просветил меня на этот счет, и уже позже я посчитал возможным волочиться за женщинами под действием импульса.
   – Возможно, в этом был бы привкус некоего упражнения с целью усовершенствовать свое мастерство, необходимое для брака, – заметила Гризелда, потягивая вино и стараясь не слишком пялиться на стройные обнаженные бедра Дарлингтона.
   – Вот именно. В этом есть что-то порочное, вы не находите? Но теперь я считаю, что достаточно повзрослел, чтобы посмотреть в лицо своей судьбе.
   Гризелда подошла к нему, ощущая спиной мягкость своих распущенных волос, и провела ладонями по его плечам, а затем спустилась ниже.
   – Какой мрачный взгляд на брак, – заметила она, обнимая его за плечи.
   – Реальность часто приносит разочарования.
   – Но, надеюсь, сегодня этого не произойдет. – Гризелда крепко прижалась к Чарлзу, и он с такой силой втянул воздух, что это вызвало отклик в ее теле.
   – Я думаю, сейчас мы совсем в ином измерении, отличном от брака.
   – Не исключено, но и брак может таить в себе страсть...
   На этом теоретические дебаты закончились, и жаркие прикосновения Дарлингтона заставили Гризелду забыть обо всем.
   Часом позже она ощущала свое тело как нечто почти бескостное, и это вполне ее удовлетворяло.
   – Мне пора уходить, – сказала Гризелда, стараясь побороть неотвязное желание снова рухнуть на постель, и наклонилась, чтобы собрать одежду. Дарлингтон едва не зарычал, и она заколебалась.
   И тут же руки Чарлза снова обвились вокруг нее.
   Гризелда ощутила его возбуждение, и ее кровь заструилась по жилам с новой силой. Некая затуманенная часть ее сознания пыталась беспристрастно оценить этот вечер и то, что он ей принес, но сейчас ей не хотелось быть разумной.
   – Я не... – задыхаясь, пробормотала она.
   – Леди Годива, – выдохнул Чарлз ей в ухо, – оседлайте меня.
   Он поднял ее, легко, как ребенка, пронес через комнату и опустил в одно из огромных кресел; при этом лицо его выражало удовольствие от греховного наслаждения, имевшего отношение только к их телам и ни к чему другому.
   – Может, нам вернуться в постель? – простонала Гризелда.
   – В постель? – Чарлз рассмеялся. – Я предпочел бы заниматься с вами любовью на воздухе.
   Гризелда почувствовала, как кровь прилила к ее лицу, когда он потянул ее к себе и заставил опуститься ниже. Это было весьма странное ощущение.
   Чарлз приостановился, держа руку между ее ног.
   – Мне нравится смотреть на вас, – прошептал он. – Ваши глаза почти закрыты, ваше дыхание соблазнительно приподнимает грудь, а щеки порозовели...
   Пока он говорил, его ловкие пальцы вершили танец между ее ног.
   – Ах, Чарлз, – пробормотала она сквозь рыдания.
   Наконец он позволил ей упасть на него, и Гризелда поняла, как следует оседлать его. Она отбросила волосы назад, и они легли ему на колени...
   – О Господи, вы такая...
   Дарлингтон не закончил: его внимание теперь было сосредоточено на ее груди, и он осторожно провел пальцем по розовому соску, а потом принялся помогать ей в этой скачке, изо всей силы подаваясь вперед.
   Наконец Гризелда вскрикнула и оказалась в его объятиях, а он так крепко сжал ее, словно боялся, что она может вырваться и убежать.

Глава 16

   В то время, любезный читатель, когда я встретил Хелену в бальном зале «Олмака», мне казалось, что уже испил чашу страсти до дна. Короче говоря, я надумал жениться. Как известно, брак – противоядие от инерции прежних страстей и от усталости, приходящей при созерцании прежних любовниц во всех четырех углах бального зала...
Из мемуаров графа Хеллгейта

   Леди Маклоу точно знала, что нужно сделать, чтобы бал имел грандиозный успех. Несколько лет назад ее бал стал гвоздем сезона оттого лишь, что она пригласила на него лорда Байрона, и тот читал стихи о любви. Это обеспечило присутствие на балу всех легкомысленных женщин Лондона, о чем леди Маклоу позже похвасталась своей сестре.
   Легкомысленные женщины обладают свойством взбадривать всех: в джентльменов они вселяют надежду, а благородным дамам помогают понять, что есть некто, о ком интересно посудачить.
   Сегодня леди Маклоу была больше чем уверена, что место королевы бала утвердится за ней.
   – Не уверен, что нам это так уж необходимо, Генриетта, – раздраженно ворчал ее муж.
   Генриетта Маклоу уже в сороковой раз повторяла себе, что, если бы ей посчастливилось обзавестись более интересным супругом, то не удалось бы устраивать столь романтические вечера. Если бы Фредди не был Фредди, они могли бы говорить дома о чем угодно, и она не проводила бы большую часть времени в мечтах о фантастических развлечениях.
   – Маски, дорогой, вот в чем изюминка. Лакеи каждому выдадут маску при входе, и потом гости не будут снимать их: таково мое условие.
   Фредди озадаченно почесал в затылке.
   – А как насчет герцога Йоркского? – спросил он. – Не можешь же ты приказать герцогу носить маску.
   – Полагаю, он не приедет.
   – Да? Но я видел его сегодня, – пробормотал Фредди, поправляя воротник, – и он сказал, что ни за что не пропустит этот вечер.
   – Ну и отлично! Кстати, тебе тоже придется надеть маску, Фредди.
   – Что?
   – Маску!
   – Неужели это так уж необходимо? – Заметив строгий взгляд супруги, Фредди виновато потупился: – Ну ладно, ладно, сдаюсь!
   Отвратив очередное несчастье, связанное с пребыванием в браке, Генриетта совершила краткий обход нижнего этажа. Сотни масок из черного шелка для мужчин и розового – для женщин ожидали гостей в вестибюле. Свечи были зажжены, лакеи готовы заменять их по мере надобности. Триста бутылок шампанского уже стояли в ведрах со льдом. В доме слышалось негромкое гудение: пустой бассейн снова наполняли водой до краев.
   И тут все началось. Сначала Генриетта услышала низкий возбужденный голос графини Милфорд, а затем на протяжении часа к подъезду прибывали одна карета за другой, и их вереницы растянулись в разные стороны на целые кварталы. Дворецкий едва успевал выполнять свои обязанности, не позволяя никому войти без маски.
   Прелесть ситуации заключалась в том, что любая девушка в зале могла позволить себе танцевать с отъявленным плутом, а поскольку на обоих были маски, это никого не шокировало. В результате у каждой возникало волнующее ощущение, что давно ожидаемый принц вот-вот найдет ее.
   Жены также высоко держали головы и бесстрашно поглядывали направо и налево в поисках любовников, а мужья спешили к карточным столам, зная, что выражение лица их не выдаст, или не спеша прохаживались по залу, вспоминая о шалостях юности.
   Но никто так не радовался возможности надеть маску, как мисс Джозефина Эссекс, известная прежде как Шотландская Колбаска.
   На этот раз она отдала свою ротонду лакею, не моргнув глазом. В прошлом месяце Джози вся извертелась в поисках укромного уголка, потому что без спасительной ротонды стыдилась своего тела; вот почему, как только мадам Рок прислала одно из заказанных ей платьев, Джози его тут же надела. Новое платье вместо того, чтобы следовать линиям корсета, подчеркивало линии ее собственного тела и имело яркий сине-фиолетовый цвет, хотя, пожалуй, мрачноватый для дебютантки. Но Джози было все равно.
   – Господи! – Увидев платье, Гризелда всплеснула руками, и этого оказалось достаточно, чтобы Джози почувствовала себя на верху блаженства.
   Она внимательно смотрела на себя в зеркало, надев только короткий корсет, поддерживавший грудь, и ощущение волнения было почти мучительным. Джози чувствовала, как шелк обволакивает ее не стиснутые корсетом бедра, и наслаждалась его шуршанием. Конечно, она выглядит слишком крупной, слишком тяжеловесной... или это ей только кажется?
   Сделав глубокий вдох, Джози подошла вплотную к зеркалу, стараясь следовать урокам Мейна. Воспоминание о том, как выглядели обрывки ее розового платья на его мускулистом теле, вызвало у нее смех, однако вид собственной фигуры, которой новое платье придало женственный облик, о каком она прежде только мечтала, заставил ее критически прищуриться.
   Похоже, Мейн прав; не зря же его считали ветераном, испытанным в сотнях любовных приключений. Имоджин сказала, что он похож на усталого Люцифера.
   Джози осталось надеть розовую маску. К счастью, этот цвет прекрасно сочетался с цветом ее платья.
   Она оглянулась в поисках Гризелды, выбравшей на этот раз ярко-красное платье, присланное ей мадам Рок.
   Откровенно говоря, Джози с трудом узнавала свою покровительницу. Когда они познакомились несколько лет назад, Гризелда казалась живым олицетворением хорошенькой английской аристократки. Одевалась она с тщательной продуманностью, приличествующей вдове, заинтересованной в своей репутации. Эту веселую и обворожительную женщину мало интересовал противоположный пол, если только речь не заходила о возможности посудачить о слабостях мужчин. Обычно за нею увивалась парочка глуповатых молодых людей, никчемных и способных только проблеять стихи да предложить даме руку, чтобы сопровождать ее к ужину.
   Но по неизвестной причине в последние несколько месяцев Гризелда заметно изменилась, хотя Джози не могла бы сказать точно, в чем именно. Ярко-красное платье от мадам Рок было скроено таким образом, что полотнища алой ткани окутывали ее плечи и спускались почти до талии, пересекаясь, но не соединяясь. Разумеется, такое платье не слишком шло дебютантке, но для вдовы подходило как нельзя лучше.
   – Лучше я не стану надевать розовую маску, – заявила Гризелда, – а надену одну из черных.
   Лакей попытался произнести что-то насчет инструкций леди Маклоу, но это не возымело никакого действия и через две секунды Гризелда со счастливым видом завязывала тесемки маски.
   – Так ты выглядишь потрясающе, – прошептала Джози. – По контрасту с черным твои волосы кажутся серебряными.
   – Серебряными! Неужели?
   Джози рассмеялась.
   – Они словно освещены лунным светом. Хорошо, что сегодня ты не завила их колечками.
   – Это потому, что настало время для перемен, – Гризелда удовлетворенно кивнула. – А теперь давай поговорим о тебе. Я предлагаю серьезно подумать о твоем замужестве, Джози. Разве Имоджин и Мейтленд были счастливы?
   – Боюсь, что нет.
   – Я уж не говорю о своем случае, – заметила Гризелда величественно и поправила шаль так, что та спустилась до локтей и образовала нечто вроде рамки для ее платья. – Войдем?
   На мгновение они задержались на пороге первого бального зала леди Маклоу, и тотчас же лакей предложил им шампанского. Но прежде чем Джози успела протянуть руку за бокалом, трое джентльменов поклонились им.
   – Я, – сказал один из них, – Принц Перпалузетон.
   Джози мгновенно насторожилась. Эти молодые люди определенно бросились к ним не ради Гризелды и ее красного платья.
   Через минуту к их компании присоединились еще двое джентльменов, и впервые в жизни с чувством головокружительной радости Джозефина Эссекс осознала, что флиртует сразу с четырьмя мужчинами.
   Гризелда уже вальсировала с Принцем Перпалузетоном, но Джози ощущала себя слишком счастливой, чтобы танцевать. К тому же она знала, что танцует ужасно, поэтому чуть позже оказалась в центре оживленного кружка, обсуждавшего самую популярную и желанную в Лондоне книгу мемуаров графа Хеллгейта.
   – Возможно, я и не знаю, кто ее написал, – сказал джентльмен в оранжевом жилете, чья маска ухарски сидела на его гигантском носу. – Но вопрос не в том, чьи мемуары мы читаем. Женщина, с которой он познакомился в «Олмаке», – это, похоже, леди Лоркин.
   – Вовсе нет, – возразил высокий молодой человек со светлыми усами. – Эти мемуары – позор, но глава не может относиться к леди Лоркин.
   К их кружку присоединился еще один джентльмен, и Джози безошибочно узнала эти скулы и прямые брови. Она узнала бы их, какую бы маску он ни надел, и даже его костюм не имел никакого значения.
   На Мейне был гранатового цвета сюртук, плотно облегавший мускулистое тело и сшитый, вероятно, именно для этого вечера.
   На мгновение Джози забыла о своем преображении, когда его взгляд быстро обежал ее фигуру. Одна его бровь поднялась, и не надо было обладать женской интуицией, чтобы понять: он одобрил ее сегодняшний туалет в такой же степени, в какой питал отвращение к корсету.