И до щеки упругой Касается перстом, И льнет к устам желанным В лобзанье ледяном?
   Последняя нота долго дрожала в ушах, пока не затихла. Последовала минута мертвой тишины. Затем раздалось шарканье и шуршание, словно порыв осеннего ветра гнал опавшие листья по дорожкам парка, и принц открыл глаза. Он оказался не в парке, а в отцовской библиотеке в замке. Огромная комната была погружена в темноту, и только на столе горела оплывшая, толстая свеча, стоя в лужице грязного света. За столом кто-то сидел, сильно сутулясь и с присвистом дыша, склонившись над толстой книгой в кожаном переплете, медленно и осторожно переворачивая шелестящие страницы. Гэйлон замер без движения, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие.
   Мужчина за столом вдруг замер и быстро обернулся, уставившись в пространство комнаты. Его взгляд скользнул по фигуре принца, не видя его.
   — Кто здесь? — спросил Фейдир.
   Гэйлон остался стоять неподвижно, и посланник привстал, чтобы загасить свечу. Луч света в последний раз мигнул и погас, и в библиотеке воцарился непроницаемый чернильный мрак. Снова послышались шорох ткани о кожу и шаркающие шаги. В самой середине комнаты запульсировал крошечный голубой огонек, слабая искорка голубого цвета, и Гэйлоном овладело сильнейшее беспокойство, сразу превратившееся в страх. Фейдир тоже владел Колдовским Камнем! Старик тем временем забормотал что-то глухо и непонятно, а его подсвеченные голубым тонкие пальцы принялись двигаться в пустоте, проводя в воздухе светящуюся линию. Прозвучала еще одна странная фраза, и во мраке засветилась вторая линия, сошедшаяся с первой под прямым углом.
   Страх Гэйлона продолжал нарастать. Какой-то глубокий инстинкт подсказывал ему, что он должен немедленно бежать, спасаться, что стоит Фейдиру закончить плести свою волшебную сеть, и он безнадежно увязнет в ее магических переплетениях. Закрыв глаза, Гэйлон снова пожелал оказаться где-нибудь подальше отсюда, но голос Фейдира продолжал грозно звучать у него в ушах, уверенный и таивший в себе смертельную опасность. Мальчик в отчаянье протянул вбок руку, нащупал в темноте книжную полку и на ощупь побрел вдоль нее, пробираясь к дверям. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал, как непреодолимая сила не пускает его, тянет назад, и каждый последующий шаг требовал от него гораздо больших усилий, чем предыдущий.
   С горечью Гэйлон подумал о том, каким же он был глупцом. Он-то думал, что это так просто — костер, кролики, голубое свечение волшебного Камня, однако в этом своем сне, который был так не похож на сон, он не мог управлять Камнем. Ноги его подгибались, и, сделав еще шаг, он почувствовал что падает.
   В ужасе Гэйлон запрокинул голову, зажмурился и закричал:
   — Помоги мне!
   Тотчас же его скрючило, согнуло и скрутило, словно кто-то пытался разорвать его пополам. Гэйлон даже подумал, что Фейдир успел закончить свое заклинание, но — нет. Библиотека куда-то исчезла, и его окружали теперь холодные, голые каменные стены. Стены сочились сыростью. В этой комнате горело множество свечей, но им не под силу было справиться с темнотой, которая клубилась в дальних углах. Темные стены как будто поглощали свет, вместо того чтобы отражать его.
   Вся комната была уставлена грубо оструганными столами, а на столах теснились многочисленные кувшины, колбы, чашки, ступки, загадочные приспособления и медикаменты всех видов. Возле одного из столов стоял спиной к Гэйлону высохший старик в пыльной темно-синей мантии. Тонкие руки так и ходили над заваленным всяким хламом столом, поминутно хватая пригоршню того, щепотку этого, наудачу опуская загадочные компоненты в стеклянную кастрюлю, стоявшую перед магом. В конце концов маг схватил чайничек, который висел на треножнике над пламенем свечи, и перелил его содержимое в кастрюлю.
   — Ну вот, — довольно проскрипел старик. — Теперь смесь должна настояться, прежде чем затвердеет. Что ты хочешь? — спросил он внезапно, даже не повернувшись к Гэйлону.
   Принц промолчал.
   — Ну вот что, — желчно заявил старик, — скажи-ка по-человечески, чего ты хочешь?
   На этот раз он повернулся лицом к мальчику и посмотрел на него в упор.
   Колдовской Камень свисал с его шеи на толстой золотой цепи.
   — Вы знали что я здесь? — удивился Гэйлон, не сводя глаз с Камня.
   — Разумеется, — резко сказал волшебник. — Я в состоянии почувствовать Спящего. Зачем ты явился сюда? Надеешься выведать мои секреты? Кто подослал тебя?
   — Никто? — под градом вопросов Гэйлон растерялся. — Просто я заблудился.
   — Как ты мог заблудиться, если попал сюда?
   — Но я даже не знаю, куда это — сюда и где оно расположено!
   — Тем хуже для тебя. А теперь — проваливай!
   — Я не?
   — Хватит! Я сказал — проваливай! — маг угрожающе помахал в воздухе тонким пальцем. — А не то я отправлю тебя в такое место, где тебе понравится гораздо меньше.
   В подтверждение своих слов маг схватился за свой Камень, и он засветился интенсивным синим огнем.
   Гэйлон повернулся и отправился поскорее прочь, не заботясь о выборе направления. Он долго шел каким-то извилистым коридором, потом свернул в узкий тоннель и ни разу не остановился до тех пор, пока подземный ход не вывел его на открытое пространство. Снаружи по-прежнему была ночь, только свет здешних звезд свободно лился на бескрайнюю степь, совершенно безлесную. Только кое-где виднелись темные, голые скалы. Воздух пах солью и влагой.
   Порыв ветра налетел ниоткуда, сильно толкнув принца в бок и выгнав его из-под прикрытия высокой скалы, спиной к которой он стоял. Казалось, что ветер ведет, направляет его в дальний конец пустоши. Было ли это исполнением угрозы старого мага? Гэйлон не успел сосредоточиться на этой мысли: луговина под ногами внезапно окончилась, и принц обнаружил, что стоит на самой кромке утеса. Глубоко внизу неспокойное море штурмовало мокрые острые скалы, и клочья седой пены взлетали высоко в воздух, превращаясь под хлесткими ударами ветра в соленый и сырой туман.
   Гэйлон стоял неподвижно у самого края обрыва, зачарованный грохочущей внизу стихией. Особенно сильный и коварный удар шквалистого ветра толкнул его в спину, поднимая его над землей и переворачивая в воздухе. Он уже начал опускаться на скалу, но следующий налетевший шквал снова подбросил его, закружив, как сорванный с ветки сухой лист. Гэйлон непроизвольно растопырил во все стороны руки и ноги, стараясь упорядочить свое быстрое вращение, и вдруг осознал, что поднимается все выше над поверхностью воды и летит. Испуг его мгновенно превратился в буйную радость, и Гэйлон смеялся и громко кричал от восторга, ибо теперь он сравнялся с птицами, рожденными для полетов, и с невесомым пухом, который мчится по воле ветра, обгоняя бури и ураганы. Выше! Он должен подняться выше!
   И ветер подчинился ему. Земля стремительно удалялась. Вокруг Гэйлона царила черная, бесконечная ночь, холодная и слепая, но он, опьянев от ощущения невероятной свободы и собственного могущества, больше не беспокоился об этом.
   Потом снова появились звезды. Их было гораздо больше, и светили они гораздо ярче, чем те, которые Гэйлон когда-либо видел. Они сияли белым, неугасимым светом, и Гэйлон, любуясь открывшейся ему красотой, не заметил, как быстро приближается он к земле. Падение его тоже было не таким, каким бывает оно наяву или в страшном сне: столкнувшись с пружинящей мягкой поверхностью, принц снова взлетел высоко в воздух.
   Внезапный прыжок, словно на огромных качелях, заставил его растеряться, а растерявшись, Гэйлон принялся хвататься за полосы странного света, которые обвились вокруг него. Его пальцы коснулись чего-то гладкого и тонкого, что он по ошибке принял за ствол дерева. Ствол этот согнулся под его весом, слегка уступил инерции его стремительного полета, а потом пальцы Гэйлона погрузились в мягкую поверхность, и он плавно соскользнул по ней вниз, на землю.
   «Земля» оказалась ярко-лимонного цвета, и Гэйлон быстро забыл свое огорчение, вызванное закончившимся полетом, совершенно поглощенный происходившими вокруг него чудесами. Каждая греза, навеянная ему Камнем, выглядела еще более волшебной и невероятной, чем предыдущая. В этой местности весь ландшафт состоял только из лимонно-желтой поверхности, которая ярким ковром протянулась до самого горизонта — тонкой, чуть круглящейся линии, которая разделила равнину и ночное небо. Редкие «деревья» были похожи на гибкие, зеленовато-синие колосья, разбросанные там и сям небольшими рощицами. Гэйлон хорошо рассмотрел ближайшую такую рощу — колоски разнились по толщине и высоте; самые маленькие едва доставали ему до пояса, самые большие возносились высоко над его головой. Кроме звезд, здесь не было никакого другого источника света, однако сама равнина как будто отражала звездный свет, усиливая его в несколько раз. В цветах, линиях и очертаниях этой волшебной страны, дремлющей под бархатным черным небом, было что-то удивительно умиротворяющее и безмятежное.
   Гэйлон начал прохаживаться по равнине, любуясь следами, которые оставлял он на земле. Вмятины от башмаков медленно исчезали, словно наполняясь тягучей, полупрозрачной субстанцией, которая начинала выделяться из крошечных пор, стоило только убрать ногу. Внимание его, однако, быстро переключилось на возникшее у самого горизонта движение. Ему не потребовалось даже напрягать зрение: расплывчатое пятнышко приблизилось с фантастической быстротой, и он разглядел отдельные предметы или тела, движущиеся к нему. Их были дюжины, и они катились по желтой поверхности, высоко подпрыгивая в воздух, обрушивая или вырывая с корнем деревья-колосья, поминутно сталкиваясь друг с другом. Невозможно было определить какой они формы, потому что форма эта постоянно менялась. То они казались круглыми, то бочкообразными, то похожими на игрушки-неваляшки, но все они отличались друг от друга, и единственной их общей чертой было постоянное, стремительное движение.
   Вскоре до слуха мальчика донеслись и звуки музыки. Он услышал ее не ушами, просто почувствовал ритмические колебания почвы, которые передались ему через подошвы ног. В музыке этой были тона и полутона, которые можно было почувствовать — не услышать, и биение мелодии сразу подчинило его себе, нарастая по мере того, как веселые бочонки и шары-акробаты приближались. Прошла какая-то доля секунды, и вот они уже запрыгали, закружились вокруг него, меняя форму и цвета.
   Плененный их изменчивой красой, Гэйлон стоял и смотрел, как их прыжки замедляются, а потом они и вовсе замерли неподвижно. Несколько мгновений акробаты и танцоры оставались без движения, а потом одновременно затанцевали по кругу, выделывая немыслимые па странного танца. Когда они набрали скорость, один из них ворвался в круг, врезавшись в Гэйлона и отбросив его. В тот самый миг, когда тела мальчика и странного существа соприкоснулись, Гэйлон почувствовал внутри настоящий взрыв эмоций: сумасшедшую беззаботную радость и безграничное, непреодолимое ощущение свободы и счастья. Существо же превратилось из шара в бочонок и, закувыркавшись, заняло свое место в хороводе.
   Глядя на стремительно несущийся круг, принц заметил в нем разрыв, и тотчас же неслышная музыка властно толкнула его вперед, повелевая влиться в волшебный и радостный танец. Гэйлон шагнул на свое место — теперь он знал, что оно должно принадлежать ему, и странным образом каждый его шаг зазвучал как мелодия, как песня, в которой не было звуков, но которую слышали все и слышал он сам. Эта мелодия принадлежала ему одному, но, вплетаясь в слаженный хор чужих песен, она становилась неотъемлемой частью общей симфонии чувств и движения. И принц заплясал вместе со всеми, выписывая ногами невероятные движения, кренясь и раскачиваясь вместе с веселыми акробатами, кружась и кружась по желтой равнине?
***
   Где-то вдали застонал филин, но его крик прозвучал сонно и уютно. Прохладный ветер прикоснулся к лицу Гэйлона. Совсем рядом зашуршали в траве шаги, донеслись хруст и тяжелое шарканье копыт лошадей. Принц вдохнул горький дымок костра, от которого сразу защипало в носу и запершило в горле; затем все прекратилось. Гэйлон открыл глаза.
   По поляне, возле огня, расхаживал Дэрин. В его движениях чувствовались сильная усталость и нервное напряжение. Он часто останавливался и подолгу стоял, закрыв лицо руками, что выглядело со стороны почти как жест отчаяния. Гэйлон хотел спросить у него, что случилось, но язык отчего-то не повиновался ему. Он попытался поднять руку, но она оказалась слишком тяжелой, и он не смог сделать даже этого. С огромным трудом мальчик приоткрыл губы и, собрав всю свою волю, шепнул:
   — Дэрин?
   Это слово вышло у него скверно, больше похожее на сиплое карканье, к тому же едва слышимое. Но Дэрин уловил этот слабый звук. Резко повернувшись к мальчику, он замер на месте, и все тело его как-то сразу обмякло, избавившись от невероятного напряжения. Герцог поднял с земли у костра чашку с напитком и приблизился к тому месту, где лежал Гэйлон.
   — Я был болен? — прошептал мальчик.
   — Нет. — На лице Дэрина по-прежнему не было написано никакого выражения.
   — Ты был? далеко отсюда. Выпей вот это, оно не горячее.
   Чашка повисла в воздухе возле губ мальчика, а рука Дэрина поддерживала его голову. Обостренное обоняние Гэйлона уловило такой сильный запах мясного бульона, что в желудке у него все перевернулось.
   — Я? не голоден, не надо? — он попытался отвернуться.
   То, как отреагировал на его отказ Дэрин, потрясло его.
   — Выпей, ты, маленький дуралей! — выкрикнул герцог.
   Гэйлон покорно проглотил бульон и почувствовал, насколько сильно он замерз и ослабел.
   — Сколько времени прошло? — удалось ему спросить.
   — Это продолжалось шесть дней, Гэйлон. Целых шесть дней!
   — Я видел сон.
   — Я знаю, — ответил Дэрин, и голос его прозвучал устало и глухо.
   — Ты знаешь?
   — Конечно. Там было так хорошо, — пробормотал герцог с сожалением. — В тех краях вечно царит ночь, и на небе сверкает столько волшебных звезд?
   — Он поднял голову и посмотрел вверх. Его глаза чернели на лице, словно колодцы. А танцоры? Ты любил их, а они любили тебя. Я знаю, что ты хотел остаться там навсегда, потому что когда-то мое желание было таким же. Когда-то? — он улыбнулся с тоской.
   В голосе герцога Гэйлону послышалось безумие, и он начал уже опасаться за рассудок своего друга. Однако Дэрин просто слишком устал, слишком погрузился в воспоминания.
   — У тебя теперь есть Камень, да?
   — Да, — тихо признался принц.
   — Костер. Это ты зажег его. А кролики?
   Гэйлон с трудом кивнул головой.
   — Клянусь богами! Как мог я не заметить этого? Как я мог быть таким слепым?!
   — Я хотел рассказать тебе, но испугался.
   Разочарование Дэрина было очевидно:
   — Конечно, ты можешь и должен бояться, но только не меня. А теперь тебе нужно отдохнуть. Поговорим утром. Спи.
   — Но?
   — Положи Камень в кошелек. Нет, не в карман. Камень не должен касаться тебя.
   Гэйлон так долго сжимал Камень в кулаке, что пальцы никак не разжимались. Наконец он аккуратно опустил Камень в кожаный кошелек на поясе. Какая-то часть его отчаянно сопротивлялась этому, не желая расставаться с волшебной вещицей, но принц понимал, что должен поступить так, как велел Дэрин. И он действительно очень сильно устал.
   На протяжении ночи Дэрин несколько раз будил мальчика и заставлял его выпить еще бульона. Теперь его вкус не казался Гэйлону таким странным и неприятным. Это, однако, были единственные его связные мысли, после чего он снова проваливался в глубокий сон без сновидений.
   Теплые лучи солнца, согревшие его щеку, разбудили Гэйлона поздним утром. Огонь в очаге погас, и Дэрин наконец-то уснул там, где сидел, привалившись спиной к стволу дуба и завернувшись в плащ. Его щеки ввалились так сильно, что это было заметно даже сквозь отросшую на лице бороду. Он сильно исхудал, а у него даже в лучшие времена никогда не было лишнего веса. Гэйлон пристально вглядывался в заострившиеся черты лица герцога. Даже во сне озабоченные морщины не сходили с его лба, и Гэйлон осторожно вытянул руку и взял пальцы Дэрина в свою ладонь.
   — Все хорошо, Дэрин, — прошептал он. — Я буду стеречь твой покой. Спи.
   Морщины на лице Дэрина постепенно разглаживались, а дыхание стало ровнее. Удовлетворенный, Гэйлон задумался о вещах более насущных. Он был голоден и хотел пить. Не без труда выбрался мальчик из-под одеял, которые Дэрин навалил на него огромной кучей, включая сюда и конские попоны.
   Не раздумывая, принц приблизился к очагу, где остывала зола. Он сумел сделать всего один шаг, а потом его ноги подогнулись от слабости, и он мешком свалился на землю. Выждав, пока окружающий мир перестанет вращаться у него перед глазами, Гэйлон снова попробовал встать. Дэрин продолжал мирно спать.
   В конце концов мышцы его тела вспомнили, как надо действовать, точно так же, как некоторое время назад проснулся и потребовал пищи желудок. У очага Гэйлон обнаружил вареного кролика и съел немного мяса, зато выпил много воды. Потом ему захотелось согреться у огня, и он некоторое время рассуждал, можно ли ему воспользоваться Камнем. Когда вопрос был решен, мальчик принялся собирать и аккуратно складывать в яме очага тонкие сухие веточки.
   Когда он вынул из кошелька на поясе Камень и сжал его в кулаке, ему показалось, что на поляне что-то неуловимо изменилось. Несколько раз он был совершенно уверен в том, что видел какое-то неясное движение сбоку от себя, на самом краю поляны, однако всякий раз, когда он резко поворачивался в том направлении, там ничего не было. И он занялся тем, что задумал.
   Ему удалось довольно быстро разжечь огонь, однако управление энергией Камня далось ему недешево. Гэйлон устало потянулся за котелком для чая и вдруг увидел на краю поляны высокого и худого мужчину, который небрежно опирался о молодое деревце. Яркий солнечный свет бил Гэйлону в глаза, и от этого облик незнакомца, стоящего в лоскутной тени голых древесных сучьев, казался мальчику смазанным и неопределенным. Все же он рассмотрел, что мужчина одет в красноватый камзол и чулки из мягкой кожи. Никакого оружия у него ни в руках, ни на поясе Гэйлон не заметил, а черты лица незнакомца показались ему привлекательными.
   — Привет тебе, — голос у мужчины был мелодичный и звучал дружелюбно.
   — И тебе привет, — отозвался Гэйлон, почувствовав легкую тревогу, и покосился на Дэрина.
   Незнакомец молчал, и пауза затягивалась.
   — Не хочешь ли ты чего-нибудь? — Не выдержал Гэйлон. — Я могу угостить тебя горячим чаем и мясом вареного кролика, если ты проголодался.
   — Ты очень великодушен, благодарю. Я пришел не за этим. Это ты чего-то хочешь. Ты позвал меня, и я пришел.
   Гэйлон смущенно покачал головой.
   — Я никого не звал, ни одного человека.
   — Ты не звал человека, ты звал меня. Ты хочешь знать мои секреты.
   Незнакомец шагнул вперед и приблизился к Гэйлону неуловимо быстрым движением. Его лицо вышло из тени, и их взгляды встретились. Глаза незнакомца были удивительно голубыми, светлыми, даже красивыми, но в глубине их таилось что-то загадочное и слегка пугающее, но вместе с тем смутно знакомое. Чем дольше Гэйлон глядел в эти глаза, тем больше они становились.
   И внезапно отовсюду зазвучал странный певучий голос пришельца:
   — Ты пойдешь со мной? Я могу ответить на все твои вопросы.
   Гэйлон бездумно поднялся с земли и сделал шаг.
   Где-то далеко-далеко раздался чей-то крик. Этот голос, не громче комариного писка, беспокоил Гэйлона, раздражал, мешал сосредоточиться. Какая-то темная тень возникла перед ним, заслоняя его от пронзительного взгляда огромных голубых глаз. Принц рванулся вперед, пытаясь преодолеть неожиданное препятствие, рассердившись так сильно, что его всего затрясло. Но нет, это его кто-то тряс безжалостно и сильно.
   — Гэйлон! — Дэрин обхватил мальчика за плечи и с силой потряс. — Посмотри на меня! На меня!!!
   Испытывая странное головокружение, Гэйлон попытался сфокусировать взгляд на лице герцога. По сравнению со светло-голубыми, кристально-чистыми озерами глаз незнакомца синевато-серые глаза Дэрина и черты его лица выглядели простыми, ничем не примечательными. Как смеет он мешать ему? Но, выглянув из-за плеча герцога, мальчик увидел, что голубоглазый чужак исчез.
   — Где он? — требовательно и гневно спросил принц.
   — Здесь никого не было, — ответил ему Дэрин.
   — Нет, был! Мужчина. Он стоял прямо передо мной.
   — Это был не человек, Гэйлон, это был Дух.
   — Что-что?
   — Дух, наставник, поводырь. Я могу описать его только этими словами.
   И вдруг Дэрин закричал громко и настойчиво:
   — Гэйлон! Обещай мне, что ты никогда больше не будешь пользоваться своим Колдовским Камнем!
   — Нет! — не раздумывая, с вызовом отозвался мальчик.
   — Сядь и выслушай меня, — приказал Дэрин.
   Гэйлон сел, и герцог зашагал вокруг него так быстро, что тяжелый плащ летел за ним по воздуху, как газовый шлейф за кометой.
   — В первый раз твое невежество спасло тебя. Ты и теперь ничего не знаешь, но ты уже достаточно много пользовался своим Камнем и не можешь считать себя в безопасности. Нет, молчи. Я знаю, что ты теперь чувствуешь. Могущество твое тут, но ты не готов, не умеешь им пользоваться. Если бы ты пошел за этим «мужчиной» в лес, ты бы погиб.
   — Этот дух — он злой?
   — Он не злой и не добрый. Просто могущественный, как одна из стихий, сил природы, которая повинуется обладателю Камня. Это? — Дэрин огляделся по сторонам в поисках сравнения. — Это как огонь. Огонь не добрый и не злой, он может помочь тебе и принести вред. С огнем надо обращаться с осторожностью, нужно учиться контролировать пламя, чтобы оно не превратилось из искры в лесной пожар. То же самое относится и к Камню.
   — Так научи меня! Покажи мне, как обращаться с Камнем, — умоляюще проговорил Гэйлон.
   — Не могу, — просто сказал ему Дэрин.
   — Но почему?
   Дэрин отвернулся.
   — Потому что я боюсь.
   — Нет! — воскликнул Гэйлон. — Ты ничего не боишься.
   Дэрин покачал головой.
   — Только глупец ничего не боится, Гэйлон.
   Но принц не хотел слышать его. Он знал Дэрина слишком хорошо. Герцог повергал врагов во прах мечом и завоевывал души своей лютней.
   Предвидя следующие слова принца, Дэрин поспешно сказал:
   — Как ты думаешь, почему я так мало и так неуверенно пользуюсь своим Камнем?
   — Не знаю, — обиженно проворчал принц.
   — Потому что боюсь. Я тоже когда-то посетил волшебную страну сна, и искушение остаться там, как и у тебя, было необыкновенно сильным, я едва-едва сумел победить его. Но ты и представить себе не можешь, как это тяжело — беспомощно стоять рядом и смотреть, как кто-то, кого ты любишь, тает и чахнет. Я был уверен, что у тебя есть Камень, но я не смог разжать твоих пальцев, но даже если бы я смог, я не должен был бы забирать его у тебя. Если бы я сделал это, ты никогда бы не вернулся.
   Гэйлон снова представил себе угольно-черное небо над желтой равниной и вспомнил беззаботную радость, которую довелось ему испытать там.
   — Что бы ты сделал, если бы я решил остаться там?
   — Похоронил бы тебя. Со временем тело умирает. Многие погибли именно так. Ты выбрал себе тяжелый и опасный путь, Гэйлон Рейссон. Вот уже тысячу лет никто из королей этой страны не осмеливался пойти этим путем.
   — Я могу сделать это, Дэрин, могу! Позволь мне попробовать, — Гэйлон смотрел на герцога, и тот снова отвернулся.
   — Я не могу учить тебя, но могу отвести к тому, кто в силах сделать это гораздо лучше, — сказал он, не глядя на мальчика. — Но я сделаю это, только если ты поклянешься мне не пользоваться Камнем ни при каких обстоятельствах, пока мы не попадем туда.
   — Я клянусь, — быстро и с жадностью сказал Гэйлон.
   Дэрин повернулся к мальчику, и Гэйлон увидел, что лицо герцога стало жестким и суровым:
   — Если ты не сдержишь своего слова, нашей дружбе конец. Я немедленно оставлю тебя и уеду не оглядываясь. В этом я клянусь тебе.
   Заметив промелькнувший в глазах Гэйлона страх, Дэрин остался доволен. Гэйлон обладал сильной волей, но был дерзок и горд, а путешествие к замку Сезрана, стоявшему на берегу моря, заняло бы немало времени, и на протяжении всего этого пути мальчику придется держать в узде свое любопытство. Но это было необходимо.
   А Сезран? Что скажет Сезран? Дэрин почувствовал, как страх коснулся сердца холодной рукой, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с этим чувством.

10

   Нанкус возвратился в Каслкип с четырьмя оставшимися в живых солдатами и с телом Роми. Не обращая внимания на вопросительные взгляды солдат в казармах стражи, он отдал распоряжения относительно подробностей похоронного обряда и отправился в свою комнатку, чтобы переодеться и сменить повязку. Он сам перевязал рану гораздо менее удачно, однако отказался от предложения своего молоденького слуги пригласить врача. К Гиркану можно было уже не обращаться.
   Рана его загноилась — спасибо грязному кинжалу мальчишки! — и Нанкус, лишенный внимательной заботы Роми, девять дней провалялся в бреду в Ривербенде, страдая от приступов лихорадки. Его люди настаивали на том, чтобы похоронить всех убитых в этом маленьком городке, но ни в забытьи, ни в бреду Нанкус не соглашался оставить Роми в этом захолустном местечке, не желая, чтобы его друг лежал возле дороги в общей и безымянной солдатской могиле.