Страница:
В одиннадцать Джессмин все еще была болезненным и бледным ребенком, и Люсьен пригласил из Ксенары лучших врачей. Однако они вполне согласились с диагнозом Гиркана. В физическом плане с Джессмин все было в порядке. Болезнь называлась меланхолия — нервное расстройство, заболевание психики.
Вежливо извиняясь и кланяясь, они почти что назвали Джессмин сумасшедшей.
Люсьен слушал их ученую болтовню, стиснув зубы и сжимая рукоять меча.
Только присутствие Фейдира спасло лекарей от немедленной расправы.
В прошлом году, на тринадцатый день рождения девочки, Люсьен задумал грандиозный бал и послал ей в подарок отрез красного бархата и несколько шкурок ласонских горностаев на отделку. Он до сих пор помнил, какая тишина установилась в огромной зале, когда принцесса наконец появилась. Все гости глядели только на нее и следили за ней глазами, пока она шла к трону, чтобы поблагодарить короля за подарок. Джессмин присела в реверансе, а Люсьен, заметив вдруг нежный изгиб шеи и округлость плеча, чуть не свалился с кресла. И хотя платье было скроено и пошито довольно целомудренно, оно не могло скрыть того факта, что принцесса перестала быть ребенком. Тогда от нее дивно пахло теплой летней ночью, благоухающим жасмином и цветущей жимолостью, и Люсьен долго держал ее руку в своей, не в силах отпустить ее, забыв о музыке и о гостях. В эту бальную ночь все в Джессмин волновало его, и, танцуя с ней, он чувствовал себя неуклюжим и неловким. Всякий раз, когда фигуры танца заставляли их касаться друг друга, Люсьен ощущал нечто очень похожее на боль, только эта боль была сладкой. Джессмин, однако, протанцевала всего один танец и, едва притронувшись к угощениям, умолила короля отпустить ее, ссылаясь на нездоровье. Она и в самом деле выглядела более усталой и бледной, чем обыкновенно, и Люсьен, скрепя сердце, вынужден был позволить ей удалиться.
И сегодня после полудня Люсьен снова пришел в покои принцессы и принес ей новый подарок. По случаю четырнадцатилетия девочки не планировалось никаких торжеств, так как Гиркан заранее уведомил короля, что принцесса слишком слаба и может не выдержать такого сильного волнения. Постучав, Люсьен прислушался к шорохам за дверью, однако прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась. Из покоев принцессы вышла леди Герра, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я хочу видеть Джессмин, — заявил ей Люсьен довольно-таки недружелюбно.
— Ваше величество, миледи больна и никого не принимает.
Люсьен словно не слышал ее. Смерив полную фигуру леди Герры ледяным взглядом, король отметил и ее измятое платье, и озабоченное выражение лица. Глаза его сузились, и леди Герра покраснела.
— Передай своей госпоже, что я здесь и хочу ее видеть. Она примет меня.
— Сир?
— Живее! — резко приказал Люсьен, и леди Герра, присев в торопливом реверансе, скрылась за дверьми. В следующую минуту его уже ввели в покои и провели через прихожую в гостевую комнату.
Джессмин сидела на подоконнике и глядела сквозь свинцовые рамы в сад. Солнечный свет играл на ее волосах, которые, словно шелковая пряжа, отсвечивали медом и желтым янтарем. Лицо принцессы, однако, было бледным и измученным. Джессмин почему-то надела светло-голубое платье, и этот цвет только подчеркивал нездоровую бледность ее щек. Тонкие руки лежали у нее на коленях и были неподвижны.
Все его раздражение и гнев мигом улетучились, и Люсьен опустился на колени подле нее, любуясь красотой принцессы. Маленькую коробочку со своим подарком он положил рядом с ней на подоконник.
— Миледи?
Джессмин заметила его, заметила коробочку, но открывать не стала. Люсьен сам приоткрыл крышку. Внутри, на подушке из алого бархата, лежал цветок розы, целиком вырезанный из холодного нефрита. Роза была изящна и совершенна, и ее зеленые лепестки прекрасно сочетались бы с цветом глаз Джессмин. Принцесса пустым взглядом скользнула по чудесному цветку и снова отвернулась к окну. Прошло несколько мгновений, прежде чем она снова посмотрела на Люсьена. Молодой король надеялся хотя бы на слабую улыбку или на какое-нибудь иное проявление радости, однако было очевидно, что Джессмин не испытывает никакого удовольствия от подарка. Тогда король уселся на пятки и, все еще держа свое подношение в руке, низко наклонил голову. В горле он ощущал какой-то комок, и говорить дальше ему было трудно.
— Сколько же еще? — горько спросил он наконец. — Сколько еще времени ты будешь оплакивать его? Неужели ты до сих пор веришь, что Гэйлон не умер?
Страдание, отразившееся на ее лице, причинило королю острую боль, словно по сердцу полоснули ножом.
— Нет, — тихо промолвила Джессмин. — Я больше ни во что не верю. Я уже не дитя.
— Неужели в твоей жизни не будет места для меня? — умоляющим голосом спросил Люсьен.
— Я и так обещана тебе в жены. Чего же еще можешь ты хотеть?
— Любви! Твоей любви!
Джессмин печально улыбнулась:
— Как могу я дать тебе то, чего у меня нет?
Она протянула руку и легко коснулась его светлых волос. Потом ее рука снова безжизненно упала на колени, а глаза снова вернулись к окну и уставились в пространство.
Дрожащими руками Люсьен уложил нефритовую розу в коробочку и поднялся, собираясь уходить. Слезы жгли ему глаза, и он остро ненавидел себя за это проявление слабости, но гораздо больше ненавидел он призраки Гэйлона и Дэрина, которых он убил много лет назад. Видимо, эти призраки до сих пор смущали душу Джессмин.
Люсьен взглянул на леди Герру, и она торопливо распахнула перед ним двери. Король вышел быстрым шагом и почти бегом отправился в тронный зал.
Когда занавески, отделявшие тронный зал от комнаты Совета, раздвинулись и король взошел на возвышение, сотня лиц сразу повернулась к нему. Справа от Люсьена тотчас же возник Фейдир, который сунул ему в руки плотный рулон пергамента и какие-то бумаги.
— Ты опоздал, — шепнул Фейдир племяннику.
Люсьен немедленно вскипел. Давая выход своему гневу, а заодно — в пику дяде, он швырнул документы прямо в море ожидающих его лиц. Петиции и прошения разлетелись по залу.
— Вон!!! — завизжал Люсьен. — Пошли все вон!
Стража быстро очистила зал. Никто не посмел возразить, и Люсьен слышал только шарканье башмаков и приглушенные команды стражников. Когда двери за последним из просителей закрылись, молодой король уселся на трон и был вознагражден раздраженным взглядом Фейдира.
— Многие из этих людей дожидались аудиенции несколько месяцев, — укоризненно проговорил Фейдир.
Люсьен холодно посмотрел на него.
— Тогда пусть подождут еще немного. Мне нужно поговорить с тобой.
— Хорошо. О чем же мы будем говорить?
— Мне нужно любовное зелье.
По всей видимости, это заявление Люсьена застало Фейдира врасплох.
— Любовное зелье?! — он чуть было не рассмеялся, но поймал взгляд Люсьена и осекся. Слегка откашлявшись, он сказал:
— Если это все, что тебе надо, ступай в Киптаун. Какая-нибудь старая карга с радостью возьмет твое серебро в уплату за сомнительное снадобье.
— Нет. Мне нужно настоящее приворотное зелье, действие которого ты подкрепил бы могуществом своего Камня.
— Для кого тебе нужно это зелье? — подозрительно спросил Фейдир.
Пальцы Люсьена с силой погрузились в мягкое бархатное сиденье трона.
— Тебя это не касается.
— Тогда позволь мне догадаться самому, — Фейдир приблизил свое острое птичье лицо к лицу короля и заглянул ему прямо в глаза; одновременно он легко прикоснулся к светлым волосам Люсьена, почти так же легко, как это сделала Джессмин несколько минут назад. — Кто же для тебя столь важен, что ты готов отдать в чужие руки прядь волос, горсть отстриженных ногтей и несколько капель крови?
Люсьен смотрел прямо перед собой, но уголки его губ слегка опустились.
— Ты рискуешь испытать на себе силу моего гнева, дядя.
Фейдир усмехнулся.
— Я ничем не рискую, а вот ты? ты рискуешь очень многим. Неужели ты не понимаешь, что может сделать человек с дурными намерениями, если ему в руки попадут твои волосы, ногти или кровь? И, конечно же, я, твой покорный слуга, который любит своего короля и ограждает его от неверных шагов, не могу позволить?
Если в его словах и была насмешка, то Фейдир очень ловко ее скрыл.
— Подобный поступок с твоей стороны был бы безумием, — резюмировал Фейдир. — Даже если бы это зелье и можно было изготовить, чего ты хочешь достичь с его помощью? Если дать его женщине, которая любит другого — пусть даже призрак другого, — зелье погубит вас обоих. Я не слепой, племянник, и отлично вижу, кого это ты так хочешь приворожить. Однако меньше чем через год вы с Джессмин поженитесь, и тогда она не сможет ни в чем тебе отказать. Ты так долго ждал, что можешь подождать еще немного. Тем временем же утоли свои желания при посредстве женщин, которые сами приходят в твою постель.
Люсьен капризно изогнул губы.
— Ты оскорбляешь меня, если считаешь, что мое чувство к принцессе столь примитивно. Я люблю Джессмин и хочу, чтобы она тоже любила меня.
— Любовь! — проворчал Фейдир. — Что ты можешь знать о любви? С чего бы это ты так полюбил ее? Может быть, это происходит только потому, что ты понимаешь — она никогда не будет принадлежать тебе целиком?
— Нет!
— Я знаю тебя очень хорошо, племянник. Во многих отношениях ты руководствуешься страстью, но любовь тебе недоступна. Ты попросту не способен на это.
Люсьен начал приподниматься с трона, сжимая рукоять кинжала, но тут перед самым его носом возник мерцающий Колдовской Камень мага, и король тяжело опустился обратно.
— Хорошо, — сказал он. — Думай обо мне, как тебе угодно, однако я действительно опасаюсь за жизнь Джессмин.
Фейдир выпрямился.
— За ее жизнь? Это еще что за новости?
— Ты же видел ее, дядя. Ты знаешь, что сказали врачи. Это правда, что она любит призрак, и эта любовь убивает ее. С каждым днем она бледнеет и сохнет. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы хоть немного сделать ее счастливой, однако, на мой взгляд, пройдет очень мало времени, и ее заболевание станет необратимым. У нее нет ни сил, ни желания бороться с этим недугом. Было время, когда я опасался, что она убьет себя. Сколько же еще это может продолжаться?
Фейдир погладил себя по подбородку и нахмурил брови.
— Да, кое в чем ты прав.
— Ну конечно! Наш договор с Роффо основывается на том, что я женюсь на его дочери, и тогда наш перворожденный сын сможет претендовать на корону обоих королевств.
— Да-да, я помню.
— Если бы она смогла полюбить меня, я уверен, что здоровье бы к ней вернулось.
— Приворотное зелье — это не выход.
— В чем же выход? — требовательно спросил Люсьен.
Фейдир задумчиво погладил свой Камень.
— Ответить на твой вопрос нелегко, однако кое-что можно сделать.
— Что? — затаив дыхание Люсьен вглядывался в лицо мага.
— Заклятье забвения. Если удастся заставить ее забыть Гэйлона и любовь к нему, тогда она будет свободна и может полюбить даже тебя. Тем не менее тебе придется заслужить это чувство.
— Дай мне только шанс, дядя! — с жаром воскликнул молодой король.
Темные глаза Фейдира заглянули прямо в душу Люсьена.
— Если ты думаешь, что это так просто — то, что мы хотим сделать, — тогда лучше откажись. Всякое заклятье, которое столь решительно переворачивает естество человека, чревато опасностью, для нее и для нас?
Произнеся эти слова, посланник спустился по ступенькам с тронного возвышения и стал собирать с пола раскиданные бумаги.
— Сначала закончи прием. Я прикажу Гиркану приготовить снотворное для принцессы и для ее бонны. Что-нибудь легкое, но действенное. Я начну заклинание сегодня ночью, но, чтобы закончить его, мне потребуется несколько ночей. На протяжении всего этого времени ты должен быть рядом со мной. Будешь мне помогать.
Люсьен молча смотрел, как дядя мелкими шажками пересекает тронный зал и распахивает высокие двери. Огромное помещение снова стало наполняться просителями, и король изобразил на лице милостивую улыбку. Фейдир отказался поверить в то, что он любит Джессмин, и кое в чем старик был безусловно прав. Люсьену никогда не было никакого дела до других, однако он никогда в жизни не ощущал ничего подобного тому, что творилось с ним сейчас. Какое еще чувство, кроме любви, могло так глубоко ранить его и заставить испытывать боль, которая не оставляла его ни днем, ни ночью?
— Давай-ка лучше я, — проворчал Гэйлон, неожиданно входя в комнату.
Расческа появилась у него в руках словно сама собой, хотя он даже не наклонялся. Одного взгляда юноши оказалось достаточно, чтобы дрова в очаге сначала ярко вспыхнули, а потом загорелись спокойным, оранжево-красным огнем. Это не было ни бравадой, ни демонстрацией могущества; просто Гэйлон, действуя почти бессознательно, позаботился о мелких деталях, которые отнимают у обычного человека уйму времени и усилий. Тем не менее Дэрина это всегда раздражало, и он с мрачной покорностью подставил нечесаную голову.
За восемь лет, которые он прожил в замке, мальчик сильно переменился. Теперь ему было восемнадцать, и его вряд ли можно было назвать мальчиком, хотя Дэрину было порой нелегко думать о нем по-другому. Гэйлон унаследовал отцовскую сухую конституцию, высокую фигуру, правильное телосложение и привлекательные черты лица. В его облике явно просматривалось грубоватое благородство его предков, пастухов-горцев. Рост его все же был чуть ниже, чем у короля Рейса, но Гэйлон уже обогнал герцога, все тело которого как будто усохло и съежилось за последние годы, и изрядно возвышался над Сезраном, хотя из-за чрезвычайной худобы маг казался довольно высоким.
— Мы дали твоим волосам слишком отрасти, — пожаловался принц.
Мягкими, осторожными движениями он пытался расчесать свалявшуюся, спутанную гриву вьющихся волос Дэрина, но ему это не слишком удавалось.
— Я могу даже немного подстричь тебя, если хочешь. Я не очень умею обращаться с ножницами, но если ты позволишь надеть тебе на голову вон ту миску, я как-нибудь сумею отстричь то, что будет из-под нее торчать, — предложил он, вымученно рассмеявшись.
— Отпусти меня, Гэйлон, — тихо попросил его Дэрин.
Принц никак не отозвался, как будто не слышал.
— Вот что, мы вымоем тебе голову, а волосы подстрижем завтра.
— Теперь ты можешь обойтись и без меня. Сезрану предстоит еще многому тебя научить, а я уже все тебе рассказал. Отпусти меня.
Гребень застрял у него в волосах и не двигался.
— Что это на тебя нашло? — спросил Гэйлон. — Если ты считаешь, что я уже достаточно поучился, тогда давай отправимся на север. Пора отвоевать мой трон и заставить наконец этого мерзавца Люсьена заплатить за все его преступления. Я уже хорошо овладел Колдовским Камнем и обойдусь без помощи Сезрана, но ты должен стать моим мудрым советником. Рыжие Короли ничто, если рядом с ними не стоят Госни; тебе это так же хорошо известно, как и мне, Дэрин. Не желаю больше слышать этих разговоров; ты — это все, что у меня есть.
— Если я — это действительно все, что у тебя есть, то тогда ты — нищий,
— с горечью заметил герцог.
— Выслушай меня, Дэрин! — Принц обошел друга и встал перед ним так, чтобы видеть его лицо. — В «Книге Камней» я отыскал одно заклинание. Это-то я могу для тебя сделать?
Странное волнение овладело принцем, и он ненадолго замолчал.
— У тебя может быть другое тело, Дэрин! Тебе нет необходимости оставаться пленником этой развалины. Я сделаю это для тебя. Все очень просто. Ты можешь получить любое тело, можешь стать кем угодно! Ты снова можешь стать молодым и сильным. Нужно только найти?
— Ты сошел с ума! — закричал герцог, вскакивая на ноги. Без своего посоха он слегка покачивался. — Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Ты и вправду считаешь, что жизнь мне настолько дорога, что ради нее я готов украсть чужое тело?
— Я только подумал?
— Подумал!.. Если ты и думаешь о чем-то, то только о могуществе и о мести!
Как всегда в минуты волнения голос начал подводить Дэрина, слова зазвучали неразборчиво, а на губах появились брызги слюны.
Гребень выпал из пальцев Гэйлона, а на щеках выступила краска. На мгновение Дэрину показалось, что Гэйлон скажет ему что-нибудь сердитое и резкое, однако принц лишь молча повернулся и вышел.
Герцог опустился в кресло и низко наклонился, чтобы подобрать расческу. Некоторое время он яростно тянул и рвал свои спутанные волосы. Теперь его гнев был направлен только на самого себя. Зачем-то ему понадобилось сначала спровоцировать юношу, а потом унизить его. Гэйлон был единственным, кого Дэрин любил в этой жизни, — и вот он не смог найти для него ни слова одобрения или утешения.
На протяжении всех этих восьми лет принц часто заговаривал о возвращении в Каслкип, и Дэрин уже устал выдумывать причины, по которым этого нельзя было сделать немедленно. Он стал бояться Гэйлона так же сильно, как и любил. Постепенно ему становилось ясно, что юноша наделен такими мощными разрушительными силами, что гораздо лучше было бы оставить его внутри надежных, волшебных стен Сьюардского замка.
Как-то раз, уже довольно давно, Дэрин попытался объяснить Гэйлону необъяснимое, попытался растолковать принцу, какая тяжкая ответственность ложится на плечи того, кто делает магию и колдовство своим призванием. Он пробовал втолковать юноше, что выставлять напоказ свое могущество не годится, что умение действовать обычными методами ценится гораздо выше и что власть — настоящая власть — заключается в умении управлять самим собой, а не в способности помыкать остальными. Однако убеждать мальчишку в том, что магия вовсе не разновидность сценического искусства, можно было с таким же успехом, как уговаривать бабочку сложить свои расписные крылья и перестать порхать с цветка на цветок.
Сначала Гэйлон пытался разобраться в этом вопросе, но шли месяцы, его могущество возрастало, и герцог все больше убеждался в тщетности своих усилий. Каждый его шаг, каждый жест, каждое слово были насыщены такой сумасшедшей энергией, что по прошествии некоторого времени герцог начинал чувствовать себя неуютно в его обществе. Тогда ему было шестнадцать, и его голос становился глубже, а тело изменялось буквально на глазах, и эти перемены заставляли принца то радоваться и важничать, то становиться беспричинно-холодным и враждебным. Как ни странно, но Сезрану удалось найти частичное решение проблемы.
Однажды Дэрин в поисках мага и его ученика забрел на лужайку у южной стены замка. Здесь Сезран устроил обширный огород, и Гэйлон часто помогал ему, вскапывая землю или пропалывая грядки. На сей раз между магом и принцем происходил какой-то неприятный разговор, причем говорил в основном Гэйлон, размахивая в воздухе руками, а волшебник отвечал ему тихо и сдержанно. Дэрин так и не узнал, с чего начался этот жаркий спор; в тот момент его волновало только то, что спор этот вплотную подвел принца к той грани, перейдя которую, он, как правило, терял над собой всякий контроль. Это было ясно видно по его синевато-багровому лицу и стиснутым кулакам. Юноша потрясал своим перстнем прямо под носом старого мага, и Камень на его пальце недобро сверкал.
Дэрин испытал тогда внезапный приступ сильнейшего страха. Стычка, свидетелем которой он стал, напомнила ему его собственную ссору с Сезраном, происшедшую много лет тому назад. Герцог был слишком далеко от споривших, а искалеченное тело не позволяло ему быстро добежать до них и встать между ними. В совершенном отчаянии он беспомощно наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Сезран сначала отпрянул и схватился за свой Камень, и Дэрин подумал, что вот сейчас сбудутся его наихудшие опасения. Гэйлон сердито прокричал какую-то угрозу и весь собрался, готовясь сделать выпад. Сезран опередил его.
Юноша еще только поднимал руку с перстнем, как небеса над ним разверзлись и оттуда на него выплеснулся ушат — может быть, и не один — ледяной воды. Потрясенный, Гэйлон судорожно хватал ртом воздух, мокрые волосы колечками прилипли к его лбу, и уж конечно он и думать забыл о своем мщении и о гневе. Сезран же, аккуратно подобрав полы своего плаща, с достоинством удалился, стараясь покинуть затопленный огород. Мальчишка, сбитый с толку и дрожащий от холода, остался стоять один посреди большой лужи.
Когда старый волшебник поравнялся с ним, Дэрин дотронулся до его рукава.
— Спасибо.
— За что? — испытующе поглядел на него маг.
— За то, что ты не причинил ему вреда.
— Я даже и не думал об этом, — возразил Сезран. — Мне хотелось только уйти отсюда живым, — он нахмурился. — Посмотри, что стало с моим огородом!
И, внезапно хихикнув, Сезран пошел к замку. Дэрину никогда не приходилось слышать, чтобы Сезран смеялся. Видимо с непривычки, звук у него вышел жутковатый.
В коридоре заговорщики расстались. Король выглядел бледным, а глаза его покраснели и опухли. Эти последние ночи дались ему нелегко, однако главная тяжесть легла на плечи Фейдира. Наложение заклятья было нелегким и довольно скучным делом. Воспоминания на самом деле нельзя было удалить — можно было только загнать их в подсознание настолько глубоко, чтобы субъект сам интуитивно отвергал все, что могло напомнить ему о запретных вещах.
Само заклятье было довольно сложным, и Фейдир сильно уставал, хотя часть своей энергии он черпал из другого источника, в данном случае — из Люсьена. Старому магу только однажды приходилось накладывать похожее заклятье, причем в тот раз он достиг весьма сомнительного успеха. Насчет случая с Джессмин Фейдир тоже имел определенные сомнения. У Джессмин успела сформироваться стойкая эмоциональная привязанность к Гэйлону, и эта связь была все еще сильна, несмотря на то что с той последней осени прошло уже несколько лет. Кроме того, мешало еще одно, совершенно непредвиденное обстоятельство. Джессмин обладала собственными магическими способностями, скрытыми, неразвитыми ввиду отсутствия Камня, но эти способности у нее, несомненно, были. Их тоже пришлось блокировать в подсознании, так как они могли однажды разрушить заклятье забвения, как могло разрушить его и сильное потрясение. Фейдир, однако, надеялся, что всего этого удастся счастливо избежать.
Расставшись со своим племянником, Фейдир в одиночестве шел по едва освещенным коридорам. Он направлялся в библиотеку, чтобы привести в порядок свои бумаги. В библиотеке никого не было, только на столе подмигивал короткий огарок забытой свечи. Посланник уселся в высокое кресло и наугад открыл «Книгу Камней». Он не искал в ней ничего конкретного, ему просто хотелось взглянуть на ровные буквы и насладиться приносящим успокоение певучим ритмом не имеющих возраста строк.
«Пусть вовеки пребудут эти слова в памяти тех, кто ищет истинного могущества?»
Фейдир вчитывался в сложную вязь рунических символов, и его Камень мирно светился, помогая магу понять то, что он читает. Вскоре, однако, он потерял к Книге всякий интерес. Его праздная мысль снова вернулась к загадке Наследия Орима и к его слабеющей надежде когда-нибудь заполучить Кингслэйер. Прошло восемь лет, а он так и не узнал ничего нового о Дэрине Госни и его юном приятеле. Они исчезли бесследно, словно земля разверзлась и поглотила обоих. Фейдиру не удалось выследить их ни при помощи магии, ни при посредстве своих многочисленных осведомителей и шпионов. Разумеется, никто, кроме него самого и капитана Нанкуса, не догадывался о том, что Гэйлон остался в живых. Остальные люди Фейдира разыскивали Дэрина. Даже если бы герцог вдруг возник из небытия где-нибудь вблизи берегов Внутреннего моря, на торговом судне или на украденном баркасе, Фейдир был бы немедленно извещен об этом. Нанкус неустанно рыскал по всему Виннамиру, проверяя все, даже самые невероятные предположения, которые неизменно оказывались ложными, но это не разочаровывало капитана. Однако по прошествии восьми лет последние следы стерлись с земли и из памяти людей, и его поиски почти что прекратились.
Люсьен по-прежнему ничего не знал, и хотя Фейдир однажды испытал соблазн поведать племяннику о том, как провалился его глупый план, он сдержался и промолчал. Ему казалось, что будет гораздо лучше, если молодой король останется в неведении относительно своего промаха. Он решил так много лет назад, ибо Люсьен был слишком фанатичен в своих антипатиях, и только богам было известно, каких бед он мог бы натворить, узнай он о том, что его соперник, которому принадлежали любовь Джессмин и законное право на престол Виннамира, остался в живых.
Вежливо извиняясь и кланяясь, они почти что назвали Джессмин сумасшедшей.
Люсьен слушал их ученую болтовню, стиснув зубы и сжимая рукоять меча.
Только присутствие Фейдира спасло лекарей от немедленной расправы.
В прошлом году, на тринадцатый день рождения девочки, Люсьен задумал грандиозный бал и послал ей в подарок отрез красного бархата и несколько шкурок ласонских горностаев на отделку. Он до сих пор помнил, какая тишина установилась в огромной зале, когда принцесса наконец появилась. Все гости глядели только на нее и следили за ней глазами, пока она шла к трону, чтобы поблагодарить короля за подарок. Джессмин присела в реверансе, а Люсьен, заметив вдруг нежный изгиб шеи и округлость плеча, чуть не свалился с кресла. И хотя платье было скроено и пошито довольно целомудренно, оно не могло скрыть того факта, что принцесса перестала быть ребенком. Тогда от нее дивно пахло теплой летней ночью, благоухающим жасмином и цветущей жимолостью, и Люсьен долго держал ее руку в своей, не в силах отпустить ее, забыв о музыке и о гостях. В эту бальную ночь все в Джессмин волновало его, и, танцуя с ней, он чувствовал себя неуклюжим и неловким. Всякий раз, когда фигуры танца заставляли их касаться друг друга, Люсьен ощущал нечто очень похожее на боль, только эта боль была сладкой. Джессмин, однако, протанцевала всего один танец и, едва притронувшись к угощениям, умолила короля отпустить ее, ссылаясь на нездоровье. Она и в самом деле выглядела более усталой и бледной, чем обыкновенно, и Люсьен, скрепя сердце, вынужден был позволить ей удалиться.
И сегодня после полудня Люсьен снова пришел в покои принцессы и принес ей новый подарок. По случаю четырнадцатилетия девочки не планировалось никаких торжеств, так как Гиркан заранее уведомил короля, что принцесса слишком слаба и может не выдержать такого сильного волнения. Постучав, Люсьен прислушался к шорохам за дверью, однако прошло некоторое время, прежде чем дверь отворилась. Из покоев принцессы вышла леди Герра, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я хочу видеть Джессмин, — заявил ей Люсьен довольно-таки недружелюбно.
— Ваше величество, миледи больна и никого не принимает.
Люсьен словно не слышал ее. Смерив полную фигуру леди Герры ледяным взглядом, король отметил и ее измятое платье, и озабоченное выражение лица. Глаза его сузились, и леди Герра покраснела.
— Передай своей госпоже, что я здесь и хочу ее видеть. Она примет меня.
— Сир?
— Живее! — резко приказал Люсьен, и леди Герра, присев в торопливом реверансе, скрылась за дверьми. В следующую минуту его уже ввели в покои и провели через прихожую в гостевую комнату.
Джессмин сидела на подоконнике и глядела сквозь свинцовые рамы в сад. Солнечный свет играл на ее волосах, которые, словно шелковая пряжа, отсвечивали медом и желтым янтарем. Лицо принцессы, однако, было бледным и измученным. Джессмин почему-то надела светло-голубое платье, и этот цвет только подчеркивал нездоровую бледность ее щек. Тонкие руки лежали у нее на коленях и были неподвижны.
Все его раздражение и гнев мигом улетучились, и Люсьен опустился на колени подле нее, любуясь красотой принцессы. Маленькую коробочку со своим подарком он положил рядом с ней на подоконник.
— Миледи?
Джессмин заметила его, заметила коробочку, но открывать не стала. Люсьен сам приоткрыл крышку. Внутри, на подушке из алого бархата, лежал цветок розы, целиком вырезанный из холодного нефрита. Роза была изящна и совершенна, и ее зеленые лепестки прекрасно сочетались бы с цветом глаз Джессмин. Принцесса пустым взглядом скользнула по чудесному цветку и снова отвернулась к окну. Прошло несколько мгновений, прежде чем она снова посмотрела на Люсьена. Молодой король надеялся хотя бы на слабую улыбку или на какое-нибудь иное проявление радости, однако было очевидно, что Джессмин не испытывает никакого удовольствия от подарка. Тогда король уселся на пятки и, все еще держа свое подношение в руке, низко наклонил голову. В горле он ощущал какой-то комок, и говорить дальше ему было трудно.
— Сколько же еще? — горько спросил он наконец. — Сколько еще времени ты будешь оплакивать его? Неужели ты до сих пор веришь, что Гэйлон не умер?
Страдание, отразившееся на ее лице, причинило королю острую боль, словно по сердцу полоснули ножом.
— Нет, — тихо промолвила Джессмин. — Я больше ни во что не верю. Я уже не дитя.
— Неужели в твоей жизни не будет места для меня? — умоляющим голосом спросил Люсьен.
— Я и так обещана тебе в жены. Чего же еще можешь ты хотеть?
— Любви! Твоей любви!
Джессмин печально улыбнулась:
— Как могу я дать тебе то, чего у меня нет?
Она протянула руку и легко коснулась его светлых волос. Потом ее рука снова безжизненно упала на колени, а глаза снова вернулись к окну и уставились в пространство.
Дрожащими руками Люсьен уложил нефритовую розу в коробочку и поднялся, собираясь уходить. Слезы жгли ему глаза, и он остро ненавидел себя за это проявление слабости, но гораздо больше ненавидел он призраки Гэйлона и Дэрина, которых он убил много лет назад. Видимо, эти призраки до сих пор смущали душу Джессмин.
Люсьен взглянул на леди Герру, и она торопливо распахнула перед ним двери. Король вышел быстрым шагом и почти бегом отправился в тронный зал.
Когда занавески, отделявшие тронный зал от комнаты Совета, раздвинулись и король взошел на возвышение, сотня лиц сразу повернулась к нему. Справа от Люсьена тотчас же возник Фейдир, который сунул ему в руки плотный рулон пергамента и какие-то бумаги.
— Ты опоздал, — шепнул Фейдир племяннику.
Люсьен немедленно вскипел. Давая выход своему гневу, а заодно — в пику дяде, он швырнул документы прямо в море ожидающих его лиц. Петиции и прошения разлетелись по залу.
— Вон!!! — завизжал Люсьен. — Пошли все вон!
Стража быстро очистила зал. Никто не посмел возразить, и Люсьен слышал только шарканье башмаков и приглушенные команды стражников. Когда двери за последним из просителей закрылись, молодой король уселся на трон и был вознагражден раздраженным взглядом Фейдира.
— Многие из этих людей дожидались аудиенции несколько месяцев, — укоризненно проговорил Фейдир.
Люсьен холодно посмотрел на него.
— Тогда пусть подождут еще немного. Мне нужно поговорить с тобой.
— Хорошо. О чем же мы будем говорить?
— Мне нужно любовное зелье.
По всей видимости, это заявление Люсьена застало Фейдира врасплох.
— Любовное зелье?! — он чуть было не рассмеялся, но поймал взгляд Люсьена и осекся. Слегка откашлявшись, он сказал:
— Если это все, что тебе надо, ступай в Киптаун. Какая-нибудь старая карга с радостью возьмет твое серебро в уплату за сомнительное снадобье.
— Нет. Мне нужно настоящее приворотное зелье, действие которого ты подкрепил бы могуществом своего Камня.
— Для кого тебе нужно это зелье? — подозрительно спросил Фейдир.
Пальцы Люсьена с силой погрузились в мягкое бархатное сиденье трона.
— Тебя это не касается.
— Тогда позволь мне догадаться самому, — Фейдир приблизил свое острое птичье лицо к лицу короля и заглянул ему прямо в глаза; одновременно он легко прикоснулся к светлым волосам Люсьена, почти так же легко, как это сделала Джессмин несколько минут назад. — Кто же для тебя столь важен, что ты готов отдать в чужие руки прядь волос, горсть отстриженных ногтей и несколько капель крови?
Люсьен смотрел прямо перед собой, но уголки его губ слегка опустились.
— Ты рискуешь испытать на себе силу моего гнева, дядя.
Фейдир усмехнулся.
— Я ничем не рискую, а вот ты? ты рискуешь очень многим. Неужели ты не понимаешь, что может сделать человек с дурными намерениями, если ему в руки попадут твои волосы, ногти или кровь? И, конечно же, я, твой покорный слуга, который любит своего короля и ограждает его от неверных шагов, не могу позволить?
Если в его словах и была насмешка, то Фейдир очень ловко ее скрыл.
— Подобный поступок с твоей стороны был бы безумием, — резюмировал Фейдир. — Даже если бы это зелье и можно было изготовить, чего ты хочешь достичь с его помощью? Если дать его женщине, которая любит другого — пусть даже призрак другого, — зелье погубит вас обоих. Я не слепой, племянник, и отлично вижу, кого это ты так хочешь приворожить. Однако меньше чем через год вы с Джессмин поженитесь, и тогда она не сможет ни в чем тебе отказать. Ты так долго ждал, что можешь подождать еще немного. Тем временем же утоли свои желания при посредстве женщин, которые сами приходят в твою постель.
Люсьен капризно изогнул губы.
— Ты оскорбляешь меня, если считаешь, что мое чувство к принцессе столь примитивно. Я люблю Джессмин и хочу, чтобы она тоже любила меня.
— Любовь! — проворчал Фейдир. — Что ты можешь знать о любви? С чего бы это ты так полюбил ее? Может быть, это происходит только потому, что ты понимаешь — она никогда не будет принадлежать тебе целиком?
— Нет!
— Я знаю тебя очень хорошо, племянник. Во многих отношениях ты руководствуешься страстью, но любовь тебе недоступна. Ты попросту не способен на это.
Люсьен начал приподниматься с трона, сжимая рукоять кинжала, но тут перед самым его носом возник мерцающий Колдовской Камень мага, и король тяжело опустился обратно.
— Хорошо, — сказал он. — Думай обо мне, как тебе угодно, однако я действительно опасаюсь за жизнь Джессмин.
Фейдир выпрямился.
— За ее жизнь? Это еще что за новости?
— Ты же видел ее, дядя. Ты знаешь, что сказали врачи. Это правда, что она любит призрак, и эта любовь убивает ее. С каждым днем она бледнеет и сохнет. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы хоть немного сделать ее счастливой, однако, на мой взгляд, пройдет очень мало времени, и ее заболевание станет необратимым. У нее нет ни сил, ни желания бороться с этим недугом. Было время, когда я опасался, что она убьет себя. Сколько же еще это может продолжаться?
Фейдир погладил себя по подбородку и нахмурил брови.
— Да, кое в чем ты прав.
— Ну конечно! Наш договор с Роффо основывается на том, что я женюсь на его дочери, и тогда наш перворожденный сын сможет претендовать на корону обоих королевств.
— Да-да, я помню.
— Если бы она смогла полюбить меня, я уверен, что здоровье бы к ней вернулось.
— Приворотное зелье — это не выход.
— В чем же выход? — требовательно спросил Люсьен.
Фейдир задумчиво погладил свой Камень.
— Ответить на твой вопрос нелегко, однако кое-что можно сделать.
— Что? — затаив дыхание Люсьен вглядывался в лицо мага.
— Заклятье забвения. Если удастся заставить ее забыть Гэйлона и любовь к нему, тогда она будет свободна и может полюбить даже тебя. Тем не менее тебе придется заслужить это чувство.
— Дай мне только шанс, дядя! — с жаром воскликнул молодой король.
Темные глаза Фейдира заглянули прямо в душу Люсьена.
— Если ты думаешь, что это так просто — то, что мы хотим сделать, — тогда лучше откажись. Всякое заклятье, которое столь решительно переворачивает естество человека, чревато опасностью, для нее и для нас?
Произнеся эти слова, посланник спустился по ступенькам с тронного возвышения и стал собирать с пола раскиданные бумаги.
— Сначала закончи прием. Я прикажу Гиркану приготовить снотворное для принцессы и для ее бонны. Что-нибудь легкое, но действенное. Я начну заклинание сегодня ночью, но, чтобы закончить его, мне потребуется несколько ночей. На протяжении всего этого времени ты должен быть рядом со мной. Будешь мне помогать.
Люсьен молча смотрел, как дядя мелкими шажками пересекает тронный зал и распахивает высокие двери. Огромное помещение снова стало наполняться просителями, и король изобразил на лице милостивую улыбку. Фейдир отказался поверить в то, что он любит Джессмин, и кое в чем старик был безусловно прав. Люсьену никогда не было никакого дела до других, однако он никогда в жизни не ощущал ничего подобного тому, что творилось с ним сейчас. Какое еще чувство, кроме любви, могло так глубоко ранить его и заставить испытывать боль, которая не оставляла его ни днем, ни ночью?
***
Для любого человека расчесать свои волосы — самое простое и обычное дело, однако Дэрин Госни никак не мог с ним справиться. Расческа не слушалась его. Правая рука едва шевелилась, а искалеченная левая не в силах была удержать столь небольшой предмет. Несмотря на то что в комнате было холодно, Дэрин взмок от усилий. В последние дни герцог пребывал не в лучшем настроении, и деревянный гребень в конце концов полетел на пол.— Давай-ка лучше я, — проворчал Гэйлон, неожиданно входя в комнату.
Расческа появилась у него в руках словно сама собой, хотя он даже не наклонялся. Одного взгляда юноши оказалось достаточно, чтобы дрова в очаге сначала ярко вспыхнули, а потом загорелись спокойным, оранжево-красным огнем. Это не было ни бравадой, ни демонстрацией могущества; просто Гэйлон, действуя почти бессознательно, позаботился о мелких деталях, которые отнимают у обычного человека уйму времени и усилий. Тем не менее Дэрина это всегда раздражало, и он с мрачной покорностью подставил нечесаную голову.
За восемь лет, которые он прожил в замке, мальчик сильно переменился. Теперь ему было восемнадцать, и его вряд ли можно было назвать мальчиком, хотя Дэрину было порой нелегко думать о нем по-другому. Гэйлон унаследовал отцовскую сухую конституцию, высокую фигуру, правильное телосложение и привлекательные черты лица. В его облике явно просматривалось грубоватое благородство его предков, пастухов-горцев. Рост его все же был чуть ниже, чем у короля Рейса, но Гэйлон уже обогнал герцога, все тело которого как будто усохло и съежилось за последние годы, и изрядно возвышался над Сезраном, хотя из-за чрезвычайной худобы маг казался довольно высоким.
— Мы дали твоим волосам слишком отрасти, — пожаловался принц.
Мягкими, осторожными движениями он пытался расчесать свалявшуюся, спутанную гриву вьющихся волос Дэрина, но ему это не слишком удавалось.
— Я могу даже немного подстричь тебя, если хочешь. Я не очень умею обращаться с ножницами, но если ты позволишь надеть тебе на голову вон ту миску, я как-нибудь сумею отстричь то, что будет из-под нее торчать, — предложил он, вымученно рассмеявшись.
— Отпусти меня, Гэйлон, — тихо попросил его Дэрин.
Принц никак не отозвался, как будто не слышал.
— Вот что, мы вымоем тебе голову, а волосы подстрижем завтра.
— Теперь ты можешь обойтись и без меня. Сезрану предстоит еще многому тебя научить, а я уже все тебе рассказал. Отпусти меня.
Гребень застрял у него в волосах и не двигался.
— Что это на тебя нашло? — спросил Гэйлон. — Если ты считаешь, что я уже достаточно поучился, тогда давай отправимся на север. Пора отвоевать мой трон и заставить наконец этого мерзавца Люсьена заплатить за все его преступления. Я уже хорошо овладел Колдовским Камнем и обойдусь без помощи Сезрана, но ты должен стать моим мудрым советником. Рыжие Короли ничто, если рядом с ними не стоят Госни; тебе это так же хорошо известно, как и мне, Дэрин. Не желаю больше слышать этих разговоров; ты — это все, что у меня есть.
— Если я — это действительно все, что у тебя есть, то тогда ты — нищий,
— с горечью заметил герцог.
— Выслушай меня, Дэрин! — Принц обошел друга и встал перед ним так, чтобы видеть его лицо. — В «Книге Камней» я отыскал одно заклинание. Это-то я могу для тебя сделать?
Странное волнение овладело принцем, и он ненадолго замолчал.
— У тебя может быть другое тело, Дэрин! Тебе нет необходимости оставаться пленником этой развалины. Я сделаю это для тебя. Все очень просто. Ты можешь получить любое тело, можешь стать кем угодно! Ты снова можешь стать молодым и сильным. Нужно только найти?
— Ты сошел с ума! — закричал герцог, вскакивая на ноги. Без своего посоха он слегка покачивался. — Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь? Ты и вправду считаешь, что жизнь мне настолько дорога, что ради нее я готов украсть чужое тело?
— Я только подумал?
— Подумал!.. Если ты и думаешь о чем-то, то только о могуществе и о мести!
Как всегда в минуты волнения голос начал подводить Дэрина, слова зазвучали неразборчиво, а на губах появились брызги слюны.
Гребень выпал из пальцев Гэйлона, а на щеках выступила краска. На мгновение Дэрину показалось, что Гэйлон скажет ему что-нибудь сердитое и резкое, однако принц лишь молча повернулся и вышел.
Герцог опустился в кресло и низко наклонился, чтобы подобрать расческу. Некоторое время он яростно тянул и рвал свои спутанные волосы. Теперь его гнев был направлен только на самого себя. Зачем-то ему понадобилось сначала спровоцировать юношу, а потом унизить его. Гэйлон был единственным, кого Дэрин любил в этой жизни, — и вот он не смог найти для него ни слова одобрения или утешения.
На протяжении всех этих восьми лет принц часто заговаривал о возвращении в Каслкип, и Дэрин уже устал выдумывать причины, по которым этого нельзя было сделать немедленно. Он стал бояться Гэйлона так же сильно, как и любил. Постепенно ему становилось ясно, что юноша наделен такими мощными разрушительными силами, что гораздо лучше было бы оставить его внутри надежных, волшебных стен Сьюардского замка.
Как-то раз, уже довольно давно, Дэрин попытался объяснить Гэйлону необъяснимое, попытался растолковать принцу, какая тяжкая ответственность ложится на плечи того, кто делает магию и колдовство своим призванием. Он пробовал втолковать юноше, что выставлять напоказ свое могущество не годится, что умение действовать обычными методами ценится гораздо выше и что власть — настоящая власть — заключается в умении управлять самим собой, а не в способности помыкать остальными. Однако убеждать мальчишку в том, что магия вовсе не разновидность сценического искусства, можно было с таким же успехом, как уговаривать бабочку сложить свои расписные крылья и перестать порхать с цветка на цветок.
Сначала Гэйлон пытался разобраться в этом вопросе, но шли месяцы, его могущество возрастало, и герцог все больше убеждался в тщетности своих усилий. Каждый его шаг, каждый жест, каждое слово были насыщены такой сумасшедшей энергией, что по прошествии некоторого времени герцог начинал чувствовать себя неуютно в его обществе. Тогда ему было шестнадцать, и его голос становился глубже, а тело изменялось буквально на глазах, и эти перемены заставляли принца то радоваться и важничать, то становиться беспричинно-холодным и враждебным. Как ни странно, но Сезрану удалось найти частичное решение проблемы.
Однажды Дэрин в поисках мага и его ученика забрел на лужайку у южной стены замка. Здесь Сезран устроил обширный огород, и Гэйлон часто помогал ему, вскапывая землю или пропалывая грядки. На сей раз между магом и принцем происходил какой-то неприятный разговор, причем говорил в основном Гэйлон, размахивая в воздухе руками, а волшебник отвечал ему тихо и сдержанно. Дэрин так и не узнал, с чего начался этот жаркий спор; в тот момент его волновало только то, что спор этот вплотную подвел принца к той грани, перейдя которую, он, как правило, терял над собой всякий контроль. Это было ясно видно по его синевато-багровому лицу и стиснутым кулакам. Юноша потрясал своим перстнем прямо под носом старого мага, и Камень на его пальце недобро сверкал.
Дэрин испытал тогда внезапный приступ сильнейшего страха. Стычка, свидетелем которой он стал, напомнила ему его собственную ссору с Сезраном, происшедшую много лет тому назад. Герцог был слишком далеко от споривших, а искалеченное тело не позволяло ему быстро добежать до них и встать между ними. В совершенном отчаянии он беспомощно наблюдал за тем, как будут разворачиваться события. Сезран сначала отпрянул и схватился за свой Камень, и Дэрин подумал, что вот сейчас сбудутся его наихудшие опасения. Гэйлон сердито прокричал какую-то угрозу и весь собрался, готовясь сделать выпад. Сезран опередил его.
Юноша еще только поднимал руку с перстнем, как небеса над ним разверзлись и оттуда на него выплеснулся ушат — может быть, и не один — ледяной воды. Потрясенный, Гэйлон судорожно хватал ртом воздух, мокрые волосы колечками прилипли к его лбу, и уж конечно он и думать забыл о своем мщении и о гневе. Сезран же, аккуратно подобрав полы своего плаща, с достоинством удалился, стараясь покинуть затопленный огород. Мальчишка, сбитый с толку и дрожащий от холода, остался стоять один посреди большой лужи.
Когда старый волшебник поравнялся с ним, Дэрин дотронулся до его рукава.
— Спасибо.
— За что? — испытующе поглядел на него маг.
— За то, что ты не причинил ему вреда.
— Я даже и не думал об этом, — возразил Сезран. — Мне хотелось только уйти отсюда живым, — он нахмурился. — Посмотри, что стало с моим огородом!
И, внезапно хихикнув, Сезран пошел к замку. Дэрину никогда не приходилось слышать, чтобы Сезран смеялся. Видимо с непривычки, звук у него вышел жутковатый.
***
Джессмин уснула крепким сном, и Фейдир, забрав с ее постели свои амулеты и колдовские приспособления, оглянулся по сторонам, чтобы удостовериться: все в комнате осталось как было. Леди Герра мирно храпела в своей смежной со спальней принцессы комнате. Кивнув Люсьену, Фейдир направился к дверям.В коридоре заговорщики расстались. Король выглядел бледным, а глаза его покраснели и опухли. Эти последние ночи дались ему нелегко, однако главная тяжесть легла на плечи Фейдира. Наложение заклятья было нелегким и довольно скучным делом. Воспоминания на самом деле нельзя было удалить — можно было только загнать их в подсознание настолько глубоко, чтобы субъект сам интуитивно отвергал все, что могло напомнить ему о запретных вещах.
Само заклятье было довольно сложным, и Фейдир сильно уставал, хотя часть своей энергии он черпал из другого источника, в данном случае — из Люсьена. Старому магу только однажды приходилось накладывать похожее заклятье, причем в тот раз он достиг весьма сомнительного успеха. Насчет случая с Джессмин Фейдир тоже имел определенные сомнения. У Джессмин успела сформироваться стойкая эмоциональная привязанность к Гэйлону, и эта связь была все еще сильна, несмотря на то что с той последней осени прошло уже несколько лет. Кроме того, мешало еще одно, совершенно непредвиденное обстоятельство. Джессмин обладала собственными магическими способностями, скрытыми, неразвитыми ввиду отсутствия Камня, но эти способности у нее, несомненно, были. Их тоже пришлось блокировать в подсознании, так как они могли однажды разрушить заклятье забвения, как могло разрушить его и сильное потрясение. Фейдир, однако, надеялся, что всего этого удастся счастливо избежать.
Расставшись со своим племянником, Фейдир в одиночестве шел по едва освещенным коридорам. Он направлялся в библиотеку, чтобы привести в порядок свои бумаги. В библиотеке никого не было, только на столе подмигивал короткий огарок забытой свечи. Посланник уселся в высокое кресло и наугад открыл «Книгу Камней». Он не искал в ней ничего конкретного, ему просто хотелось взглянуть на ровные буквы и насладиться приносящим успокоение певучим ритмом не имеющих возраста строк.
«Пусть вовеки пребудут эти слова в памяти тех, кто ищет истинного могущества?»
Фейдир вчитывался в сложную вязь рунических символов, и его Камень мирно светился, помогая магу понять то, что он читает. Вскоре, однако, он потерял к Книге всякий интерес. Его праздная мысль снова вернулась к загадке Наследия Орима и к его слабеющей надежде когда-нибудь заполучить Кингслэйер. Прошло восемь лет, а он так и не узнал ничего нового о Дэрине Госни и его юном приятеле. Они исчезли бесследно, словно земля разверзлась и поглотила обоих. Фейдиру не удалось выследить их ни при помощи магии, ни при посредстве своих многочисленных осведомителей и шпионов. Разумеется, никто, кроме него самого и капитана Нанкуса, не догадывался о том, что Гэйлон остался в живых. Остальные люди Фейдира разыскивали Дэрина. Даже если бы герцог вдруг возник из небытия где-нибудь вблизи берегов Внутреннего моря, на торговом судне или на украденном баркасе, Фейдир был бы немедленно извещен об этом. Нанкус неустанно рыскал по всему Виннамиру, проверяя все, даже самые невероятные предположения, которые неизменно оказывались ложными, но это не разочаровывало капитана. Однако по прошествии восьми лет последние следы стерлись с земли и из памяти людей, и его поиски почти что прекратились.
Люсьен по-прежнему ничего не знал, и хотя Фейдир однажды испытал соблазн поведать племяннику о том, как провалился его глупый план, он сдержался и промолчал. Ему казалось, что будет гораздо лучше, если молодой король останется в неведении относительно своего промаха. Он решил так много лет назад, ибо Люсьен был слишком фанатичен в своих антипатиях, и только богам было известно, каких бед он мог бы натворить, узнай он о том, что его соперник, которому принадлежали любовь Джессмин и законное право на престол Виннамира, остался в живых.