Джеймс Саманта. Любовь под луной

   – Нет! – воскликнула она, прежде чем успела пожалеть о своей несдержанности. Смутившись, Оливия прикусила язык.
   – Значит, вы отказались выйти за него замуж?
   – Да. То есть он сделал мне предложение, но...
   – Но вы сказали «нет», я угадал?
   В ответ Оливия смерила его возмущенным взглядом. Будь он проклят! Да какое ему дело! И что за самодовольство в голосе! Ведь он совсем ее не знает, разозлилась она, но тут же поправилась: нет, этот человек знал ее как никто!
   – Не совсем, – пропела она ехидно, не в силах отказать себе в маленьком удовольствии сообщить ему, что он не прав. – Я всего лишь сказала, что сейчас даже думать не могу о том, чтобы выйти замуж, – продолжила она, удивляясь про себя, почему вообще отвечает ему.
   – Он не тот человек, что вам нужен, Оливия, – тихо сказал Доминик, и лицо его смягчилось.
   Опять «Оливия». Сердце ее встрепенулось. Доминик все чаще и чаще называл ее по имени. Ей казалось, что теперь он обращался к ней официально «мисс Шервуд», только когда сердился или был недоволен.
   – Как я понимаю, вы уверены, что знаете, кто мне нужен? – Оливия надменно подняла тонкие брови. Его медленная ленивая усмешка сводила ее с ума.
   – Еще бы.
   – Ну конечно! – насмешливо фыркнула она. – И кто же, по-вашему?
   – С этим человеком вы никогда не будете счастливы, Оливия. – Теперь он откровенно смеялся ей в лицо. Она уже приготовилась возразить, но Доминик не дал ей произнести ни слова. – Уверен, вы найдете счастье только с тем мужчиной, который станет целовать вас так, что вы позабудете обо всем... Вам покажется, что весь мир у ваших ног!
   «Как это было с тобой!» – пронеслось у нее в голове. О Боже, если б он еще не был так уверен в себе, с досадой подумала она. Но мысль о том, что они когда-нибудь смогут быть вместе, показалась ей чудовищной. И все же... когда он так говорил, Оливия чувствовала себя совершенно беспомощной.
   – Может быть, я просто еще не встретила такого человека, – с вызовом бросила она.
   Он рассмеялся низким, чуть хрипловатым, чувственным смехом. И Оливии пришло в голову, что она впервые слышит, как он смеется – искренне, от души.
   И вдруг произошло что-то странное... непостижимое. Словно какая-то тень прошла рядом. Оливия не могла бы ее коснуться. Она ее просто ощутила. Эта тень, казалось, потянулась и сжала ее сердце.
   В сиянии солнечных лучей глаза Доминика были ослепительно синими. Белоснежные зубы сверкали на фоне бронзовой от загара кожи. И Оливия поймала себя на том, что тоже невольно улыбается, хотя вовсе не была расположена к веселью.
   Он снова заговорил, и Оливия изумилась: она совсем не то ожидала услышать.
   – Сегодня вечером цыгане пригласили меня в свой табор. Не хотите составить мне компанию?
   – Я? Зачем? – Улыбка мгновенно слетела с ее лица.
   Он тоже не улыбался. Лицо Доминика стало неожиданно серьезным, почти суровым.
   – Я хочу, чтобы вы убедились, что среди цыган не больше воров и убийц, нищих и попрошаек, чем в любом другом народе.
   Он замолк, ожидая, что она скажет. Но Оливия колебалась. Она все еще не могла решиться. Сомнения раздирали ее, она не знала, что делать. Какая-то часть ее готова была с жаром ухватиться за его предложение... только ради того, чтобы быть с ним. Но отправиться в цыганский табор...
   – Конечно, не стану отрицать, что некоторые из цыган и в самом деле промышляют воровством, – поспешно добавил Доминик, видя, что она колеблется. Он благоразумно умолчал о том, что у цыган обмануть и обобрать до нитки какого-нибудь простака вовсе не считалось зазорным. Это было своего рода доблестью. – Но мне бы не хотелось, чтобы вы обвиняли их в жадности. Нет, это не жадность и не зависть; в большинстве случаев их толкает на воровство обычная нужда: нужно сено, чтобы накормить лошадей, дрова, чтобы согреться зимней ночью, еда, чтобы не плакали голодные дети. А что до нищенства... Что ж, многие из них настолько грязны и оборванны, что люди подают им только для того, чтобы они поскорее убрались с глаз долой. – Он немного помолчал. – Ну, Оливия, что скажете? Пойдете со мной?
   Но она все еще колебалась.
   – Скажите, вы дорожите своим местом в Рэвенвуде? – вкрадчиво спросил он, и глаза его сверкнули.
   Смысл сказанного не сразу дошел до ее сознания...
   – Но это же нечестно! – возмутилась она.
   – Да, – не стал он спорить.
   – Значит, вы выгоните меня, если я откажусь? – В глазах ее отразилось отчаяние.
   – Ну, скажем так: готовы вы к такому исходу дела? Вас это не пугает?
   – Вы же сами знаете, что я скажу! – воскликнула она.
   – Тогда, думаю, вы сами догадаетесь, как вам следует поступить. – Легкая улыбка заиграла у него на губах. – Так вы пойдете?
   – Похоже, вы не оставили мне выбора, – сердито проворчала она. – Может, и пойду. – Как она была бы счастлива стереть эту самодовольную ухмылку с его лица!
   – Ну и чудесно. Как стемнеет, я буду ждать вас у вашего дома.

Глава 10

   Больше всего на свете в тот вечер Оливии хотелось сказаться больной и остаться дома. Только страх, что Доминик и в самом деле может разозлиться и привести в исполнение свою угрозу, заставил ее отказаться от этой мысли.
   Она извлекла из шкафа бледно-голубое муслиновое платье, которое оставляло открытыми шею и руки до самых плеч, потому что день выдался на редкость жарким. Распустив волосы, она долго расчесывала их щеткой, пока они не заблестели, а потом перехватила их лентой, чтобы они не падали на лоб. Разгладив юбки, девушка окинула критическим взглядом свое отражение в большом зеркале.
   Ее одолевали сомнения. А что, если Доминик вдруг сочтет ее платье вышедшим из моды или даже смешным? Вне всякого сомнения, те леди, за которыми он ухаживал в Лондоне, всегда одевались по самой последней моде, с неожиданной завистью подумала она. Вероятно, все они были красивы, элегантны и изысканны, умели легко поддерживать беседу на любую тему... словом, были светскими дамами. А она чувствовала себя наивной деревенской простушкой. Светской она не была, как не была и изысканной. И вообще была слишком практичной. Позволить себе новое платье при их стесненных средствах казалось ей непозволительной роскошью. А деньги требовались постоянно – на еду, к примеру. И потом, напомнила себе Оливия, она ведь поклялась скопить денег, чтобы отвезти Эмили в Лондон. Что толку расстраиваться, мысленно прикрикнула она на себя. С чего это ей вздумалось переживать по поводу того, как она выглядит? Ради Уильяма она бы и не подумала прихорашиваться!
   Но ведь он – не Уильям. Он – Доминик, Доминик, в присутствии которого она чувствует себя совсем другой женщиной, незнакомкой...
   В дверь постучали, и Оливии стоило немалого труда сдержаться и не броситься к двери бегом. «Господи, – недовольно подумала она, – да что это со мной?» Взяв себя в руки, Оливия неторопливо направилась к дверям и распахнула их. Он стоял на пороге, и она позавидовала в душе тому, как непринужденно он держался. Доминик был, по своему обыкновению, одет в свободную белую рубашку и бриджи, которые подчеркивали талию и почти бесстыдно облегали узкие бедра. Сверкающие черные сапоги завершали картину. Сердце Оливии часто-часто застучало. Черные, как вороново крыло, волосы Доминика слегка отливали синевой. Выглядел он таким свежим, словно только что вылез из ванны. Щеки были чисто выбриты, и от него исходил явственный аромат легкого одеколона. Заставив себя наконец отвести глаза от его лица, Оливия вдруг с удивлением обнаружила, что и он разглядывает ее не менее внимательно.
   Доминик, нисколько не стесняясь, рассматривал ее с головы до ног. Понравилось ли ему то, что он увидел, она не знала. Во всяком случае, в ответ на ее вопросительный взгляд он ограничился всего лишь одной – небрежной фразой:
   – Как приятно хоть сегодня видеть вас без унылого черного платья!
   Она поймала себя на том, что слегка раздосадована. Неужели это все?
   – На вашем месте я бы предупредил сестру, что сегодня вы вернетесь довольно поздно, – заметил он.
   – Я... я уже предупредила. – Сказать по правде, Оливия ни словом не обмолвилась Эмили, что собирается в цыганский табор. Просто предупредила, что сегодня ей придется вернуться ненадолго в Рэвенвуд, отговорившись срочной работой. Оливия не привыкла обманывать сестру и сейчас чувствовала себя виноватой. Но сказать правду она не смогла. Можно представить, как бы восприняла это Эмили! Оливия крикнула Эмили, что уходит. Потом повернулась к нему.
   – Ну что, едем? – спросила она.
   Доминик подал ей руку. Поколебавшись немного, Оливия положила пальцы на его локоть.
   Было тепло, хотя на землю уже спустились сумерки. Слабый прохладный ветерок донес до них нежный аромат роз. Вдруг Оливия остановилась как вкопанная. Под деревом она заметила лошадь, запряженную в легкий экипаж.
   – Не надо заранее пугаться, Оливия. Обещаю, что буду ехать очень осторожно.
   Ее взгляд испуганно метнулся к его лицу. Оливия ожидала увидеть привычный насмешливый огонек в глазах, но оказалось, что он смотрит на нее без тени улыбки. Выражение его лица было спокойным, даже немного суровым.
   Оливия глубоко вдохнула. Затем она без малейшего колебания подала ему руку. Доминик осторожно подсадил ее, чувствуя, как в душе поднимается волна ликования. Неужели она не догадывается, какой великолепный, какой бесценный подарок только что сделала ему, недоумевал Доминик. Драгоценнейший из всех даров – доверие...
   Она доверяет ему...
   Когда он вслед за ней вскочил в коляску и, взяв в руки вожжи, уселся возле Оливии, ему хотелось кричать от радости.
   Он слегка хлестнул вожжами лошадь, и экипаж тронулся. Сиденье было маленьким и узким, места на нем едва хватало для двоих. Оливия попыталась расслабиться, но тут же убедилась, что это невозможно. И вовсе не из-за привычного страха перед лошадью. Нет, причина была совсем в другом. Несмотря на пышную юбку, она чувствовала прикосновение его мускулистого бедра, жар его сильного тела, и это приводило ее в трепет. Взгляд Оливии снова и снова помимо воли устремлялся на руки Доминика. Она не могла не восхищаться ими, так они были прекрасны: длинные смуглые пальцы, такие, изящные и в то же время мужественные. Во рту у нее пересохло. Не в силах совладать с воображением, она вдруг представила, как его руки скользят по ее телу, лаская гладкую кожу...
   Оливия вздрогнула, словно проснувшись. Господи, слава Богу, что он не может читать ее мысли! Девушка настолько смутилась, что не сразу услышала вопрос Доминика:
   – Скажите, Оливия, ваша сестра слепа от рождения?
   – Нет, – грустно покачала головой Оливия, – она ослепла только недавно... всего год с небольшим.
   – Год с небольшим? Но ведь это значит, что когда ваш отец... Подождите-ка, Оливия, кажется, вы говорили, что тогда она упала с лошади и сильно ударилась головой?
   – Да. И я почти уверена, что в этом-то все дело. – Глаза Оливии потемнели.
   – Именно поэтому вы и боитесь лошадей?
   – Нет, – наконец ответила она со вздохом, и острая боль пронзила ее сердце. – В общем-то я их никогда не любила. А вот моя мама была всегда без ума от лошадей. Она их просто обожала, так что в один прекрасный день папа подарил ей кобылу, кстати, довольно немолодую. Ее назвали Бонни. Мне тогда едва исполнилось двенадцать. Как-то раз мама решила доказать мне, что в лошадях нет ничего страшного, и посадила меня в седло перед собой. А под седлом, само собой, была старушка Бонни. – Оливия слабо улыбнулась, но в глазах ее была печаль. – Мама пустила ее легким галопом вдоль поля. Все шло отлично. Я понемногу убедила себя, что мама была права, и в конце концов мне даже понравилось. И вдруг... Бонни встала как вкопанная. Может быть, что-то напугало ее. Мы так никогда этого и не узнали.
   – И что же случилось? – Глаза Доминика были прикованы к ее лицу.
   – Я, разумеется, свалилась на землю, – тяжело вздохнув, продолжила Оливия. – Испугалась до смерти, но отделалась несколькими синяками, только и всего. А мама перелетела через голову Бонни...
   – Она сильно пострадала? – нахмурился Доминик.
   – Она была мертва, – очень тихо произнесла Оливия. – Мама сломала шею.
   Так вот почему она так боялась... Доминик не мог винить ее... ни в коем случае. Бедная девочка, значит, ей пришлось пережить не только убийство отца, но и трагическую, нелепую смерть матери! Как только судьба... или Бог... могут быть так жестоки к одним, осыпая милостями других.
   Ответа у него не было. Доминик украдкой покосился на нее. Оливия казалась спокойной, но под этим спокойствием он угадывал неутихающую боль утраты, преследовавшую ее до сих пор. Внезапно его осенило: она потеряла мать в том же возрасте, что и он... Правда, Маделейн тогда еще оставалась жива, но ушла из его жизни навсегда...
   Судьба. Та же судьба, что теперь свела их обоих. Он был совершенно уверен в этом.
   – Мне очень жаль, – пробормотал он, не зная, что сказать. Оливия чуть заметно склонила голову, но промолчала.
   Они еще долго молча ехали по равнине. Вечернее солнце щедро заливало золотом гряду невысоких холмов, встававших на западе у самого горизонта.
   – А вы знали этих цыган... из табора, прежде чем они приехали сюда? – нарушила наконец молчание Оливия.
   – Нет, – отозвался Доминик. – Правда, как-то раз я разговорился с Николасом, их вожаком, и он сказал, что когда-то, давным-давно, знал мою мать и еще кое-кого из тех цыган.
   – Где же табор? – с беспокойством спросила Оливия.
   – Уже недалеко, – успокоил ее Доминик. – Цыгане никогда не останавливаются далеко от лугов, им нужны пастбища для лошадей. Они стараются ставить шатры вблизи воды – около реки или хотя бы ручья, но неподалеку от города или деревни: ведь они зарабатывают на жизнь тем, что лудят котлы и сковородки и торгуют лошадьми. Обычно они становятся табором вдали от проезжих дорог и не особенно любят открытые места. Предпочитают ночевать не на виду у людей, чтобы не мозолить глаза местным жителям, особенно властям.
   Или чтобы иметь возможность вовремя ускользнуть от властей, подумала Оливия. И тут же виновато потупилась, будто он мог прочитать ее мысли.
   Видя, что девушка упорно молчит, Доминик покосился в ее сторону.
   – Вам не приходило в голову, что я для вас более опасен, чем какие-то цыгане? – добродушно спросил он. – И в самом деле, молоденькой невинной девушке вряд ли пристало в такой час находиться наедине с мужчиной. Тем более если он опасный человек.
   – Меня трудно назвать молоденькой девушкой, – строптиво возразила Оливия.
   – Пусть так. Но ведь вы невинны, не так ли?
   – А вот это, сэр, вас совершенно не касается! – вспыхнув, бросила она.
   – Называйте меня Домиником, – попросил он, тяжело вздохнув.
   – Не могу.
   – Почему? – быстро спросил он.
   – Это неправильно.
   – А вы всегда делаете только то, что правильно, Оливия Шервуд? Ну конечно, как же я мог забыть: вы ведь дочка священника!
   Только мягкий насмешливый тон Доминика, в котором не было ничего обидного, заставил Оливию безропотно проглотить его слова.
   – А как насчет вас, милорд? Я недавно слышала, как вы рассказывали деревенской ребятне, что цыгане – свободный, вольнолюбивый народ, над которым никто не властен, – напомнила Оливия. – И вы тоже такой, сэр?
   Улыбка сбежала с лица Доминика. В глазах его неожиданно мелькнула грусть. Он долго молчал, прежде чем ответить:
   – Я ведь уже больше не цыган... И одним из вас я тоже не стал...
   Слова его прозвучали загадочно. Оливия не совсем поняла, что он имеет в виду. Но ей вдруг захотелось еще хотя бы раз увидеть, как он улыбается!
   – Ах, – беспечно проговорила она, – неужели вы опасны?
   Опасен ли он? Нет, уныло подумал Доминик. Это Оливия... это она опасна... не девушка, а женщина, восхитительная, прекрасная женщина, при одном только взгляде на которую крозь начинала бешено кипеть в его венах, а в душе просыпались безумные страсти. Он украдкой окинул ее взглядом. Нежные губы напомнили Доминику прелестную полураспустившуюся розу, еще осыпанную серебристыми каплями утренней росы. Глаза Оливии были зеленее весенней травы на лесной поляне. Доминик знал, что ему достаточно протянуть руку и коснуться ее щеки, чтобы почувствовать, как нежна ее кожа – словно прогретый солнцем атлас. Взгляд его украдкой скользнул вниз, туда, где чуть заметно вздымалась молодая упругая грудь, туго натянувшая тонкую ткань платья. И хотя Оливия была тоненькой и изящной, тело ее напоминало восхитительный зрелый плод. Полузакрыв глаза, Доминик представил, как накроет рукой ее грудь и она заполнит его ладонь. Он принялся гадать, какие у нее соски – розовые или нежно-коричневатые, крохотные или большие, кокетливо торчащие вверх или...
   Доминик боялся потерять самообладание. Мысли, мелькавшие у него в голове, горячечные видения, встававшие перед его внутренним взором, мучили его. Слава Богу, Оливия, кажется, совершенно не подозревала о том, какое направление приняли его мысли. Может, это и к лучшему, угрюмо подумал Доминик. Он сознавал, что игра его воображения пронзила бы до глубины ее невинное сердце.
   Коляска въехала на вершину невысокого холма, и они увидели цыганский табор. Несколько ярких шатров раскинулись в неглубокой лощине, уютно устроившись под прикрытием леса.
   Оливия заметила их почти одновременно с Домиником. И сразу же ощутила, как тело ее наливается свинцовым страхом.
   Доминик натянул вожжи. Будто почувствовав ее состояние, он негромко сказал:
   – Не надо бояться, Оливия. – Голос его звучал мягко, успокоительно. – Тут совсем другой мир, и вы должны это понять. Не враждебный... просто другой. Постарайтесь запомнить.
   Понимая, что сейчас уже поздно отказываться, Оливия глубоко вздохнула и молча кивнула в ответ.
   Столб дыма поднимался от костра. Сразу за костром стояло несколько расписанных фургонов: ярко-зеленые с желтым, багрово-красные с золотом. Тут и там между ними раскинулись шатры. Увидев гостей, от костра отошли двое и неторопливо двинулись им навстречу. По дороге к ним присоединились еще несколько человек. Один из них, немолодой кряжистый мужчина с огромным животом, узнав Доминика, что-то приветственно крикнул и поднял вверх руку.
   Доминик легко спрыгнул на землю. Потом подошел к цыгану, они обнялись, и тот хлопнул Доминика по плечу. Оливия услышала, как цыган, окинув ее взглядом, что-то спросил по-своему. Доминик, кивнув, ответил на том же языке. Он повернулся к Оливии. Взгляды их встретились, и она с удивлением заметила, что в его глазах мерцает насмешливый огонек. Потом, не сказав ни слова, Доминик подошел к ней.
   Оливия встала, не чувствуя под собой ног. К ее изумлению, оказалось, что она вся дрожит. Доминик заглянул ей в глаза, и, прежде чем она успела произнести хоть слово, две сильные руки обхватили ее талию. Через мгновение она уже стояла на земле.
   Доминик привлек ее к себе. Оливия и не думала протестовать. Теперь, когда они были так близко друг от друга, почти вплотную, она впервые заметила, что ее макушка едва достает ему до плеча... И тут же, смутившись до слез, выкинула из головы эту мысль.
   – Николас, – с улыбкой сказал Доминик, – это Оливия Шервуд. Оливия, это Николас, предводитель табора.
   Изборожденное морщинами, исхлестанное ветрами лицо пожилого цыгана было загорелым до черноты. Из-под черных густых усов вдруг блеснула улыбка. На фоне кожи, напоминавшей кору старого дуба, зубы его казались особенно белыми.
   – Добро пожаловать, – приветливо сказал он по-английски. В улыбке его было столько искренности и теплоты, что Оливия не смогла не улыбнуться в ответ.
   Он повел их по табору, и очень скоро в голове Оливии все смешалось от обилия новых лиц и незнакомых имен. Она остолбенела от изумления при виде старухи цыганки с трубкой в зубах и несколько раз обернулась, а та еще долго провожала их взглядом из-под тяжелых, набрякших век. Как ни странно, страха она не испытывала, скорее интерес. Ей даже удалось заставить себя приветливо улыбаться в ответ на приветствия.
   Откуда-то из толпы вынырнула полногрудая цыганка и заступила им дорогу. Протянув руку, она поманила их к себе, и ее многочисленные браслеты мелодично зазвенели. В ушах цыганки раскачивались огромные серьги.
   – Tu serte, – пробормотала она, кивая и улыбаясь. – Tu serte.
   – Что она хочет? – вопросительно взглянув на Доминика, поинтересовалась Оливия.
   – Погадать вам, вот и все! – ответил он и постарался спрятать снисходительную усмешку.
   Оливия сделала глубокий вдох. Прежний леденящий страх перед цыганами исчез, растворился без следа, сменившись жгучим любопытством. К ее удивлению, в этих людях не было ничего пугающего. Наоборот, они, судя по всему, с искренней радостью приветствовали Доминика и его спутницу. Конечно, в основном это относилось к Доминику, но Оливии было все равно. Ей вдруг стало на редкость беззаботно и весело.
   – Ладно, – согласилась она без малейшего колебания, – погадать так погадать.
   Полное смуглое лицо женщины просияло.
   – Хорошо, это хорошо! Всю жизнь будешь помнить, что тебе сегодня расскажет бедная Катриана! – Она бережно взяла в руки протянутую Оливией ладонь.
   Долгое время цыганка, хмурясь, вглядывалась в ладонь девушки, потом смуглым корявым пальцем провела по слабой линии, заканчивающейся у самого запястья Оливии.
   – В твоей жизни, девушка, было горе... много горя, ведь так?
   Оливия заколебалась. Это верно, последние десять лет ее жизни трудно было бы назвать счастливыми. Сначала умерла мама, потом отец. Катриана, будто прочитав ее мысли, ласково погладила девушку по плечу.
   – Не надо ничего говорить. Я и так вижу. И мне не нужно даже смотреть на твою ладонь – все написано у тебя на лице. Ох, много горя было у тебя, девушка! Много ты слез пролила! Но очень скоро все переменится.
   Оливия слабо улыбнулась. Если бы только это оказалось правдой! Катриана снова закивала. И улыбнулась щербатой улыбкой.
   – Да, да! – торжествующе бормотала она. – Верь мне, девушка. Я все вижу. Твое счастье, прекрасная леди, написано у тебя на ладони. Ты выйдешь замуж за красивого мужчину и будешь жить долго и счастливо!
   Доминик нагнулся так низко, что его горячее дыхание коснулось уха Оливии.
   – И конечно, мы оба знаем, что это не Уильям, – с ухмылкой пробормотал он.
   Оливия едва сдержалась, чтобы не ткнуть его локтем в грудь.
   – Должна сказать, что и он о вас столь же лестного мнения, – со сладкой улыбкой промурлыкала она.
   – Да, но только я не...
   – Ш-ш! – свирепо шикнула Катриана, бросив в сторону Доминика испепеляющий взгляд. – Я предсказываю будущее леди, а не вам!
   Ошеломленный вид Доминика так позабавил Оливию, что она не смогла сдержать лукавый смешок. Но окрик подействовал: он притих и молчал до тех пор, пока Катриана не закончила. Оливия слушала затаив дыхание. Она была совсем сбита с толку: откуда эта женщина узнала, что ее родители умерли и у нее осталась лишь сестра?
   К тому времени, когда цыганка замолчала, голова у Оливии шла кругом. Скорее всего все это не более чем совпадение, решила она. Цыганка просто догадалась. Дождавшись конца гадания, Доминик бросил Катриане мелочь, и та, пробормотав несколько слов, благодарности, вернулась в свой шатер.
   Итак, она еще найдет свое счастье, с иронией думала Оливия. Что ж, может, так и будет, а может, нет... Невольная грусть закралась в ее душу. А что будет с Эмили? В сердце вернулась привычная боль. Глаза наполнились слезами. Оливия поспешно смахнула их, но Доминик успел заметить прозрачную слезинку, повисшую на ресницах.
   – Ну почему слезы? – тихо спросил он. – Почему?..
   – Простите... вы тут ни при чем, – с печальной улыбкой отозвалась Оливия. – Просто я вдруг подумала...
   – О сестре?
   – Это несправедливо, ведь Эмили еще так молода! – горько проговорила Оливия, и глаза ее потемнели. – И уже обречена провести всю жизнь в непроглядном мраке... Нет, просто не могу себе представить! А я... Разве я смогу когда-нибудь быть счастлива, если моя сестра...
   – Гоните прочь мрачные мысли, Оливия. Разве вы не помните, что нагадала вам Катриана? Конечно, я понимаю, все это кажется странным, даже диким, но цыгане обладают необыкновенной способностью предвидеть будущее. А порой и делают так, что сбывается самое невероятное. И не спрашивайте меня, как это у них получается. Я и сам этого не знаю. Но если Катриана сказала, что вы будете счастливы – можете ей верить. – Он помолчал, а затем тихо добавил: – Знаете, как говорила моя мать: «Раз ты в это веришь, так тому и быть».
   Оливия подумала, что никогда не позволит себе поверить словам гадалки. Ведь потом разочарование может оказаться слишком сильным. Однако она благоразумно предпочла промолчать. У нее не было ни малейшего желания портить настроение Доминику. Сейчас, среди цыган, он выглядел по-мальчишески беззаботным и счастливым, каким она никогда прежде не видела его.
   Они уже собирались уйти, как вдруг путь им преградила еще одна цыганка. Это была, как выяснилось, Ирина, жена Николаса. В руках ее сверкнуло золотом прелестное ожерелье, в середине которого Оливия заметила что-то круглое, похожее на медальон. Амулет! Оливия была заинтригована и восхищена. Крохотный круглый амулет сверкал и переливался, будто солнечный зайчик на воде. Казалось, он жил своей собственной жизнью. Ахнув, Оливия благоговейно приоткрыла рот. Произнеся несколько слов по-цыгански, Ирина протянула ей драгоценную безделушку.
   – Она дарит вам это ожерелье, – объяснил Доминик.
   Энергично закивав, Ирина подошла вплотную и надела через голову ожерелье на шею притихшей Оливии.