Страница:
– Знаешь, теперь мне просто не верится, что я так боялась графа, – продолжала жизнерадостно болтать Шарлотта. – Он вовсе не такой, как я думала. Правда! Иной раз хозяин бывает суров на вид, это верно, но зато никогда и голоса не повысит! А Колин... Знаешь, мой постреленок без ума от него! Только и твердит, что, когда вырастет, будет таким же, как граф. Тогда, мол, и лошадь у него появится под стать Шторму!
– Ничего удивительного, что он понравился Колину, – кивнула Оливия, и взгляд ее смягчился. Колин давным-давно утратил прежнюю застенчивость и теперь трещал, как сорока. А любимой темой его разговоров был Доминик... и, конечно, черный как ночь Шторм. – Мне показалось, что и Колин ему нравится.
Разговор незаметно перешел на другое. Вскоре они добрались до деревни. Оливия, попрощавшись, уже готова была свернуть на тропинку, которая вела к ее дому, как вдруг услышала громкие голоса. Судя по всему, возле церкви собралась толпа. Оливия озадаченно нахмурилась: ее слуха коснулись испуганные вопли и брань.
Обменявшись недоуменными взглядами, они обе как по команде посмотрели в ту сторону, откуда доносился шум. Шарлотта прищурилась.
– Глянь-ка, там и моя мамаша, – присвистнула она.
Взгляд Оливии рассеянно обежал взбудораженную толпу. Да, Шарлотта не ошиблась: в самом центре она заметила Бриджит, мать Шарлотты.
Не сговариваясь, они почти бегом кинулись по дороге к церкви. В эту минуту седая женщины отделилась от толпы. Она увидела бежавших к ней Оливию и Шарлотту, и из ее груди вырвался крик:
– Шарлотта!
– Что случилось, мама? – Подбежав, Шарлотта обняла ее. – Что с тобой?
– Его украли, – забормотала Бриджит, и слезы градом побежали по морщинистым щекам. – Кто-то похитил его!
– Кого, мама? – Глаза Шарлотты расширились от ужаса. – Скажи, кого?
– Колина! – в голос зарыдала Бриджит. – Это я во всем виновата, Шарлотта! Можешь прогнать меня обратно в Ирландию, но только не сейчас. Сначала надо отыскать его!
Шарлотта задрожала с головы до ног. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова.
– Как это случилось? – резко спросила Оливия, которая первой пришла в себя.
– Сдается мне, это было часа два назад. Мой маленький ягненочек, он спал в своей постельке. Я тоже уже стала задремывать... как вдруг... будто что-то меня толкнуло. Должно быть, и впрямь уснула, старая. – В голосе Бриджит слышалась мука. – Потом дверь скрипнула. Подскочила я, бросилась в комнату, а там уж пусто!
Лес подступал почти к самым дверям домика, где жила Шарлотта.
– Может, парень просто решил прогуляться в лесу, да и заблудился? – предположил кто-то в толпе.
– Нет! – выкрикнула Шарлотта. Ее лицо было белым как простыня. – Колин всегда боялся ходить один в лес. Он даже за дом боялся зайти... разве что со мной или с бабушкой.
– Его унесли! – причитала Бриджит. Из глаз ее катились горькие слезы. – Я выбежала на крыльцо и заметила на земле, у самой стены, чьи-то следы. Они вели к двери. А раньше их там не было, готова поклясться на чем угодно! – Старушка снова зарыдала. – Кто угодно мог подойти и заглянуть в окно... увидеть, что мы спим... Кто угодно мог прокрасться в дом и забрать его из кроватки!
Инстинкт подсказывал Оливии, что нет ничего легче унести спящего мальчика и скрыться с ним в лесу. Но она попыталась заглушить эти мысли.
– Должен же он быть где-то... – неуверенно начала она.
– Мы обыскали все вокруг, – перебил ее голос преподобного Холдена. Лицо священника осунулось и потемнело от тревоги. – Мне самому страшно это говорить, но, похоже, Бриджит права. Кто-то похитил Колина... и маленькую Люсинду.
– Люсинду? – прошептала Оливия. Кровь застыла у нее в жилах.
Боже, Боже, Люсинда... такая очаровательная, нежная девочка... чуть моложе своей сестры Джейн. Только сейчас она заметила в толпе Джейн. Перехватив ее взгляд, девочка бросилась к Оливии и спрятала у нее на груди залитое слезами лицо.
– О мисс Шервуд! – причитала она. – Люсинда исчезла! Утром пошла на скотный двор надоить молока и не вернулась. Папа послал меня поискать ее... Я искала, искала, а ее нигде нет...
Страх холодными пальцами стиснул горло Оливии. Боже милостивый, лихорадочно думала она, оба пропали, Колин и Люсинда! Не может быть, чтобы это было простым совпадением. Только не оба сразу... Взяв себя в руки, она ласково провела рукой по спутанным волосам Джейн.
– Постарайся не плакать, Джейн. Мы их найдем, и очень скоро! – Оливия пыталась успокоить девочку, но в душе понимала, что ее слова – лишь пустое обещание. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной.
– А если нет, мисс Шервуд? Что тогда? – Джейн подняла на нее умоляющие глаза.
Оливия не ответила. Она могла лишь молиться, чтобы этого не случилось. Вдруг из разъяренной толпы раздался крик:
– Это цыгане! Они воруют детей!
Ропот гнева, подобно глухому шуму приближающейся бури, пробежал над головами людей.
– Так оно и есть! – поддержал другой. – Всем известно, они воруют все, что под руку попадется! И детей тоже!
– Особенно детей! – присоединился третий.
– Пошли, перероем этот проклятый табор! Вдруг они там! – шумела толпа. Руки сами собой сжимались в кулаки. Разъяренные крики слились в один многоголосый рев. Сам воздух над толпой, казалось, сгустился, как во время грозы. Один из мужчин, отделившись, выступил вперед.
– Отыщем наших детей! – взревел он.
К нему присоединился другой, потом еще один... и еще. Будто штормовая волна, толпа хлынула за ними туда, где расположился табор. Даже деревенский констебль присоединился к ним.
– Мисс Шервуд, – задыхаясь, крикнула Джейн, – куда они?
– Будет беда, – помертвевшими губами прошептала Оливия, но тут опомнилась. Взяв себя в руки, она тихонько подтолкнула Джейн к деревне. – Беги домой, милая, – велела она.
– Оливия, ты думаешь, это правда? – Шарлотта вцепилась ей в рукав. – Ну, что цыгане забрали Колина и Люсинду?
– Конечно, нет! Это просто чушь! Выдумки глупых старух! – возмутилась Оливия. – Во всем этом нет ни капли правды! – Какое-то неосознанное чувство повелело ей встать на защиту цыган. При мысли о том, что может случиться, в глазах Оливии появилось отчаяние. Надо попробовать остановить их. – О, Шарлотта, я не могу позволить им сделать это! Я пойду туда! Господи, ведь там же женщины и дети! Может произойти несчастье!
– Я иду с тобой... – Шарлотта решительно вытерла слезы.
– Нет, милая, оставайся с матерью! – покачала головой Оливия. – Сейчас только ты можешь ей помочь. – Взяв молодую женщину за плечи, она решительно подтолкнула ее к дому. – Все будет хорошо, я обещаю!
Подобрав юбки, Оливия бросилась за толпой, на ходу умоляя остановиться, подумать, что делают. На нее не обращали внимания. Вдруг она заметила в толпе Уильяма и вспомнила, что в войну он был офицером. Может быть, ему окажется под силу остановить обезумевших людей, воззвать к чувству справедливости. Оливия кинулась к нему, стараясь пробраться сквозь толпу, но чья-то рука бесцеремонно отшвырнула ее в сторону. Даже не успев сообразить, что произошло, Оливия оказалась на земле. От удара у нее перехватило дыхание, разодранные в кровь ладони и колени ныли. К тому времени как она пришла в себя, разъяренная толпа уже была у цыганского табора.
Оливия бросилась вслед за людьми, умоляя остановиться, выслушать, но ее, казалось, даже не слышали. Теперь остановить этих людей могло лишь чудо. Несколько смуглых мужчин, сидевших вокруг костра, поднялись им навстречу. Раздались крики, ругань. Озверевшая толпа рванулась вперед, и цыган просто смяли. Лавина обезумевших людей хлынула в табор. Они рассыпались по шатрам и повозкам, избивая всех, кто попадался им на пути, и вышвыривая на землю все, что находили. Вскоре вся земля была покрыта разноцветным тряпьем. Цыгане ничего не смогли поделать: их было намного меньше. Перепуганные насмерть женщины сгрудились, пряча ревущих от страха детей в складках ярких юбок. В их темных глазах метался ужас. Ломая руки в отчаянии от собственной беспомощности, Оливия могла только смотреть, как толпа в ярости громит табор в поисках Люсинды и Колина. Она была потрясена до глубины души. Здравый смысл отступил. Теперь этими людьми двигали лишь отчаяние и жгучая ненависть.
Краем глаза она вдруг поймала в стороне какое-то движение и обернулась, с ужасом заметив выбиравшегося из-под складок шатра Андре. Он шатался, не в силах держаться на ногах. Вдруг к нему подскочили двое и один из них занес над головой юноши сучковатую дубинку... Как сквозь сон, Оливия услышала свой сдавленный крик. Вдруг низкий властный голос перекрыл оглушительный рев толпы:
– Какого дьявола?! Что здесь происходит?
Это был Доминик.
Сидя на спине Шторма, гордый и властный, словно сам Князь Тьмы, он высился среди толпы, и сразу наступила тишина. Ветер трепал расстегнутую почти до пояса рубашку. Испуганные его искаженным яростью лицом, крестьяне затихли и опустили кулаки.
Николас, вожак табора, выбравшись из толпы, подошел к Доминику. Размахивая руками, он прокричал что-то по-цыгански, и Оливия заметила, как лицо Доминика почернело от гнева. Губы его раздвинулись, обнажив белые, как у волка, зубы.
– Вы нашли тех, кого искали? – Взгляд его, полный ледяного презрения, обежал лица столпившихся вокруг него людей. – Нашли? – требовал он ответа.
– Нет, – подавленно пробормотал кто-то.
– Тогда убирайтесь!
– А как насчет вас, ваша милость? – послышался из толпы издевательский голос. – В ваших жилах ведь тоже течет цыганская кровь! Может, это вы и украли наших детей?
– Верно, – поддержала толпа. – Сами-то вы где были, когда они исчезли, а?
Ропот нарастал, становился все громче. Казалось, настроение толпы вдруг переменилось, теперь ее ярость была направлена на Доминика.
Оливия не могла понять, почему они не верят тому, что ей самой было ясно. Обернувшись к Доминику, она заметила на его гордом лице выражение непреклонной решимости. В памяти ее встал тот день, когда Доминик посадил Колина верхом на Шторма. Рука Доминика ласково гладила взлохмаченную головенку Колина, а мальчишка, свесившись с седла, захлебывался восторженным смехом. Колин боготворил своего кумира. Да и Доминику нравился Колин, она это видела. Окажись Колин здесь, он бы первый это сказал.
Прежде чем Доминик решился ответить толпе, Оливия, бросившись вперед, растолкала людей и стала перед ними. Глаза ее сверкали, лицо раскраснелось от гнева.
– Как вам не стыдно! – воскликнула она возмущенно. – Как вы могли даже думать такое! Когда Генри и Джонни едва не утонули, никто из вас, ни один, и пальцем не шевельнул, чтобы их спасти. – По тому, как смутились некоторые, Оливия поняла, что нашла верные слова. – Только у него... у него одного хватило мужества это сделать! А вы... вы все... Что вы сделали, чтобы их спасти? Просто стояли и смотрели... стояли и смотрели, как тонут ваши дети! И как у вас только язык повернулся обвинить его в таком чудовищном преступлении!
В толпе поднялся неясный ропот, но Оливия еще не закончила. Оглядевшись, она ткнула пальцем в мужчину, который стоял в двух шагах, опираясь на дубинку.
– И ты туда же, Чарлз Данбери! Уже забыл, как он позволил тебе остаться на его земле и при этом не потребовал с тебя ни единого пенса до тех пор, пока не заживет твоя сломанная нога? Забыл, как он послал людей помочь твоей жене собрать урожай, чтобы он не сгнил и твоя семья не погибла от голода?
К чести Чарлза Данбери следует признать, что он покраснел от стыда.
– Неужели этот человек, добрый и благородный, вдруг ни с того ни с сего станет красть детей? В жизни своей не поверю! – От ярости Оливия дрожала. Она смерила толпу презрительным взглядом. – Я точно знаю, что граф весь день провел в Рэвенвуде, и могу это подтвердить! Так что вы не там ищете Люсинду и Колина!
– Она права, – проворчал чей-то пристыженный голос. – Граф не имеет никакого отношения к этому делу. Детей здесь нет. Они где-то в другом месте.
К нему присоединился другой голос... потом еще и еще.
Но Доминик ничего не слышал. Окаменев от изумления, он замер в седле, жадно ловя каждое слово, которое слетало с губ Оливии. Он слушал... и наконец услышал. Услышал то, что таилось глубоко в ее душе. Наконец он узнал правду... Как, спрашивал он себя, как она может отталкивать его и так самоотверженно кидаться на его защиту?!
Она любит его!
Просто сама еще не догадывается об этом.
Глава 20
– Ничего удивительного, что он понравился Колину, – кивнула Оливия, и взгляд ее смягчился. Колин давным-давно утратил прежнюю застенчивость и теперь трещал, как сорока. А любимой темой его разговоров был Доминик... и, конечно, черный как ночь Шторм. – Мне показалось, что и Колин ему нравится.
Разговор незаметно перешел на другое. Вскоре они добрались до деревни. Оливия, попрощавшись, уже готова была свернуть на тропинку, которая вела к ее дому, как вдруг услышала громкие голоса. Судя по всему, возле церкви собралась толпа. Оливия озадаченно нахмурилась: ее слуха коснулись испуганные вопли и брань.
Обменявшись недоуменными взглядами, они обе как по команде посмотрели в ту сторону, откуда доносился шум. Шарлотта прищурилась.
– Глянь-ка, там и моя мамаша, – присвистнула она.
Взгляд Оливии рассеянно обежал взбудораженную толпу. Да, Шарлотта не ошиблась: в самом центре она заметила Бриджит, мать Шарлотты.
Не сговариваясь, они почти бегом кинулись по дороге к церкви. В эту минуту седая женщины отделилась от толпы. Она увидела бежавших к ней Оливию и Шарлотту, и из ее груди вырвался крик:
– Шарлотта!
– Что случилось, мама? – Подбежав, Шарлотта обняла ее. – Что с тобой?
– Его украли, – забормотала Бриджит, и слезы градом побежали по морщинистым щекам. – Кто-то похитил его!
– Кого, мама? – Глаза Шарлотты расширились от ужаса. – Скажи, кого?
– Колина! – в голос зарыдала Бриджит. – Это я во всем виновата, Шарлотта! Можешь прогнать меня обратно в Ирландию, но только не сейчас. Сначала надо отыскать его!
Шарлотта задрожала с головы до ног. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова.
– Как это случилось? – резко спросила Оливия, которая первой пришла в себя.
– Сдается мне, это было часа два назад. Мой маленький ягненочек, он спал в своей постельке. Я тоже уже стала задремывать... как вдруг... будто что-то меня толкнуло. Должно быть, и впрямь уснула, старая. – В голосе Бриджит слышалась мука. – Потом дверь скрипнула. Подскочила я, бросилась в комнату, а там уж пусто!
Лес подступал почти к самым дверям домика, где жила Шарлотта.
– Может, парень просто решил прогуляться в лесу, да и заблудился? – предположил кто-то в толпе.
– Нет! – выкрикнула Шарлотта. Ее лицо было белым как простыня. – Колин всегда боялся ходить один в лес. Он даже за дом боялся зайти... разве что со мной или с бабушкой.
– Его унесли! – причитала Бриджит. Из глаз ее катились горькие слезы. – Я выбежала на крыльцо и заметила на земле, у самой стены, чьи-то следы. Они вели к двери. А раньше их там не было, готова поклясться на чем угодно! – Старушка снова зарыдала. – Кто угодно мог подойти и заглянуть в окно... увидеть, что мы спим... Кто угодно мог прокрасться в дом и забрать его из кроватки!
Инстинкт подсказывал Оливии, что нет ничего легче унести спящего мальчика и скрыться с ним в лесу. Но она попыталась заглушить эти мысли.
– Должен же он быть где-то... – неуверенно начала она.
– Мы обыскали все вокруг, – перебил ее голос преподобного Холдена. Лицо священника осунулось и потемнело от тревоги. – Мне самому страшно это говорить, но, похоже, Бриджит права. Кто-то похитил Колина... и маленькую Люсинду.
– Люсинду? – прошептала Оливия. Кровь застыла у нее в жилах.
Боже, Боже, Люсинда... такая очаровательная, нежная девочка... чуть моложе своей сестры Джейн. Только сейчас она заметила в толпе Джейн. Перехватив ее взгляд, девочка бросилась к Оливии и спрятала у нее на груди залитое слезами лицо.
– О мисс Шервуд! – причитала она. – Люсинда исчезла! Утром пошла на скотный двор надоить молока и не вернулась. Папа послал меня поискать ее... Я искала, искала, а ее нигде нет...
Страх холодными пальцами стиснул горло Оливии. Боже милостивый, лихорадочно думала она, оба пропали, Колин и Люсинда! Не может быть, чтобы это было простым совпадением. Только не оба сразу... Взяв себя в руки, она ласково провела рукой по спутанным волосам Джейн.
– Постарайся не плакать, Джейн. Мы их найдем, и очень скоро! – Оливия пыталась успокоить девочку, но в душе понимала, что ее слова – лишь пустое обещание. Никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной.
– А если нет, мисс Шервуд? Что тогда? – Джейн подняла на нее умоляющие глаза.
Оливия не ответила. Она могла лишь молиться, чтобы этого не случилось. Вдруг из разъяренной толпы раздался крик:
– Это цыгане! Они воруют детей!
Ропот гнева, подобно глухому шуму приближающейся бури, пробежал над головами людей.
– Так оно и есть! – поддержал другой. – Всем известно, они воруют все, что под руку попадется! И детей тоже!
– Особенно детей! – присоединился третий.
– Пошли, перероем этот проклятый табор! Вдруг они там! – шумела толпа. Руки сами собой сжимались в кулаки. Разъяренные крики слились в один многоголосый рев. Сам воздух над толпой, казалось, сгустился, как во время грозы. Один из мужчин, отделившись, выступил вперед.
– Отыщем наших детей! – взревел он.
К нему присоединился другой, потом еще один... и еще. Будто штормовая волна, толпа хлынула за ними туда, где расположился табор. Даже деревенский констебль присоединился к ним.
– Мисс Шервуд, – задыхаясь, крикнула Джейн, – куда они?
– Будет беда, – помертвевшими губами прошептала Оливия, но тут опомнилась. Взяв себя в руки, она тихонько подтолкнула Джейн к деревне. – Беги домой, милая, – велела она.
– Оливия, ты думаешь, это правда? – Шарлотта вцепилась ей в рукав. – Ну, что цыгане забрали Колина и Люсинду?
– Конечно, нет! Это просто чушь! Выдумки глупых старух! – возмутилась Оливия. – Во всем этом нет ни капли правды! – Какое-то неосознанное чувство повелело ей встать на защиту цыган. При мысли о том, что может случиться, в глазах Оливии появилось отчаяние. Надо попробовать остановить их. – О, Шарлотта, я не могу позволить им сделать это! Я пойду туда! Господи, ведь там же женщины и дети! Может произойти несчастье!
– Я иду с тобой... – Шарлотта решительно вытерла слезы.
– Нет, милая, оставайся с матерью! – покачала головой Оливия. – Сейчас только ты можешь ей помочь. – Взяв молодую женщину за плечи, она решительно подтолкнула ее к дому. – Все будет хорошо, я обещаю!
Подобрав юбки, Оливия бросилась за толпой, на ходу умоляя остановиться, подумать, что делают. На нее не обращали внимания. Вдруг она заметила в толпе Уильяма и вспомнила, что в войну он был офицером. Может быть, ему окажется под силу остановить обезумевших людей, воззвать к чувству справедливости. Оливия кинулась к нему, стараясь пробраться сквозь толпу, но чья-то рука бесцеремонно отшвырнула ее в сторону. Даже не успев сообразить, что произошло, Оливия оказалась на земле. От удара у нее перехватило дыхание, разодранные в кровь ладони и колени ныли. К тому времени как она пришла в себя, разъяренная толпа уже была у цыганского табора.
Оливия бросилась вслед за людьми, умоляя остановиться, выслушать, но ее, казалось, даже не слышали. Теперь остановить этих людей могло лишь чудо. Несколько смуглых мужчин, сидевших вокруг костра, поднялись им навстречу. Раздались крики, ругань. Озверевшая толпа рванулась вперед, и цыган просто смяли. Лавина обезумевших людей хлынула в табор. Они рассыпались по шатрам и повозкам, избивая всех, кто попадался им на пути, и вышвыривая на землю все, что находили. Вскоре вся земля была покрыта разноцветным тряпьем. Цыгане ничего не смогли поделать: их было намного меньше. Перепуганные насмерть женщины сгрудились, пряча ревущих от страха детей в складках ярких юбок. В их темных глазах метался ужас. Ломая руки в отчаянии от собственной беспомощности, Оливия могла только смотреть, как толпа в ярости громит табор в поисках Люсинды и Колина. Она была потрясена до глубины души. Здравый смысл отступил. Теперь этими людьми двигали лишь отчаяние и жгучая ненависть.
Краем глаза она вдруг поймала в стороне какое-то движение и обернулась, с ужасом заметив выбиравшегося из-под складок шатра Андре. Он шатался, не в силах держаться на ногах. Вдруг к нему подскочили двое и один из них занес над головой юноши сучковатую дубинку... Как сквозь сон, Оливия услышала свой сдавленный крик. Вдруг низкий властный голос перекрыл оглушительный рев толпы:
– Какого дьявола?! Что здесь происходит?
Это был Доминик.
Сидя на спине Шторма, гордый и властный, словно сам Князь Тьмы, он высился среди толпы, и сразу наступила тишина. Ветер трепал расстегнутую почти до пояса рубашку. Испуганные его искаженным яростью лицом, крестьяне затихли и опустили кулаки.
Николас, вожак табора, выбравшись из толпы, подошел к Доминику. Размахивая руками, он прокричал что-то по-цыгански, и Оливия заметила, как лицо Доминика почернело от гнева. Губы его раздвинулись, обнажив белые, как у волка, зубы.
– Вы нашли тех, кого искали? – Взгляд его, полный ледяного презрения, обежал лица столпившихся вокруг него людей. – Нашли? – требовал он ответа.
– Нет, – подавленно пробормотал кто-то.
– Тогда убирайтесь!
– А как насчет вас, ваша милость? – послышался из толпы издевательский голос. – В ваших жилах ведь тоже течет цыганская кровь! Может, это вы и украли наших детей?
– Верно, – поддержала толпа. – Сами-то вы где были, когда они исчезли, а?
Ропот нарастал, становился все громче. Казалось, настроение толпы вдруг переменилось, теперь ее ярость была направлена на Доминика.
Оливия не могла понять, почему они не верят тому, что ей самой было ясно. Обернувшись к Доминику, она заметила на его гордом лице выражение непреклонной решимости. В памяти ее встал тот день, когда Доминик посадил Колина верхом на Шторма. Рука Доминика ласково гладила взлохмаченную головенку Колина, а мальчишка, свесившись с седла, захлебывался восторженным смехом. Колин боготворил своего кумира. Да и Доминику нравился Колин, она это видела. Окажись Колин здесь, он бы первый это сказал.
Прежде чем Доминик решился ответить толпе, Оливия, бросившись вперед, растолкала людей и стала перед ними. Глаза ее сверкали, лицо раскраснелось от гнева.
– Как вам не стыдно! – воскликнула она возмущенно. – Как вы могли даже думать такое! Когда Генри и Джонни едва не утонули, никто из вас, ни один, и пальцем не шевельнул, чтобы их спасти. – По тому, как смутились некоторые, Оливия поняла, что нашла верные слова. – Только у него... у него одного хватило мужества это сделать! А вы... вы все... Что вы сделали, чтобы их спасти? Просто стояли и смотрели... стояли и смотрели, как тонут ваши дети! И как у вас только язык повернулся обвинить его в таком чудовищном преступлении!
В толпе поднялся неясный ропот, но Оливия еще не закончила. Оглядевшись, она ткнула пальцем в мужчину, который стоял в двух шагах, опираясь на дубинку.
– И ты туда же, Чарлз Данбери! Уже забыл, как он позволил тебе остаться на его земле и при этом не потребовал с тебя ни единого пенса до тех пор, пока не заживет твоя сломанная нога? Забыл, как он послал людей помочь твоей жене собрать урожай, чтобы он не сгнил и твоя семья не погибла от голода?
К чести Чарлза Данбери следует признать, что он покраснел от стыда.
– Неужели этот человек, добрый и благородный, вдруг ни с того ни с сего станет красть детей? В жизни своей не поверю! – От ярости Оливия дрожала. Она смерила толпу презрительным взглядом. – Я точно знаю, что граф весь день провел в Рэвенвуде, и могу это подтвердить! Так что вы не там ищете Люсинду и Колина!
– Она права, – проворчал чей-то пристыженный голос. – Граф не имеет никакого отношения к этому делу. Детей здесь нет. Они где-то в другом месте.
К нему присоединился другой голос... потом еще и еще.
Но Доминик ничего не слышал. Окаменев от изумления, он замер в седле, жадно ловя каждое слово, которое слетало с губ Оливии. Он слушал... и наконец услышал. Услышал то, что таилось глубоко в ее душе. Наконец он узнал правду... Как, спрашивал он себя, как она может отталкивать его и так самоотверженно кидаться на его защиту?!
Она любит его!
Просто сама еще не догадывается об этом.
Глава 20
Удивительным образом Оливии удалось совершить то, чего не смог бы никто другой.
Один за другим фермеры расходились по домам. Кое-кто еще с мрачным видом ворчал себе под нос, но большинство, видимо, поняли, что хватили через край. Пристыженно опустив глаза, стараясь оставаться незамеченными, они без единого протеста молча побрели в Стоунбридж.
Доминик спешился и о чем-то оживленно толковал с Николасом. Но Оливия, не обращая на них внимания, подбежала к лежавшему в грязи Андре. Какой-то молодой человек бросился на помощь, и им вдвоем удалось перевернуть Андре на спину. При виде огромного уродливого кровоподтека у него на виске у Оливии перехватило дыхание. По лицу Андре, заливая глаза, струилась кровь. Катриана, та самая, что однажды предсказала ей судьбу, принесла чистое мокрое полотенце, и Оливия, присев ка корточки, принялась осторожно смывать с лица Андре кровь и грязь. По красивому лицу Андре пробежала судорога боли, но он так и не очнулся. Оливия и не заметила, как подошел Доминик и опустился рядом с ней на колени.
– Ну как он?
– Точно не могу сказать... – Оливия колебалась, не решаясь говорить. Тот, кто сделал это с Андре... правда, все произошло настолько быстро, что она до сих пор не была уверена... но на мгновение ей показалось, будто перед ней мелькнуло лицо Уильяма. И его отвратительная жестокость вызвала у Оливии приступ дурноты. К тому же она слишком хорошо помнила, как погиб ее отец.
– Цыгане уходят, – сказал Доминик.
– Что ж... думаю, это к лучшему, – вздохнула она.
Глаза ее потемнели. Цыгане поспешно собирали свои немудреные пожитки. Странное напряжение повисло над табором.
Доминик бросил взгляд на бледное лицо Андре. Юноша до сих пор не пришел в себя, и это было плохим признаком. По спине Доминика пробежал холод. Он вспомнил, как в ночь после бала со страхом услышал крик совы за окном своей спальни. И произнес краткую молитву, чтобы все обошлось.
Прикрыв рану чистым куском полотна, Оливия аккуратно забинтовала Андре голову.
– Я, конечно, не врач, но, по-моему, ему вряд ли пойдет на пользу трястись в повозке в таком состоянии.
– Знаю, – кивнул Доминик. – Я думаю перевезти его в Рэвенвуд. Это недалеко, и там он будет в безопасности. Может быть, в деревне меня недолюбливают, но, надеюсь, в конце концов все обойдется. – Подняв голову, он выжидательно посмотрел на нее. – А как ты, Оливия? Подвезти тебя до дома?
– Доберусь сама, – пробормотала она, покачав головой.
Доминик молча кивнул и, вставая, незаметным движением быстро сжал ее плечи.
Эмили, как всегда, сидела в своем любимом кресле, разглядывая лежавший на коленях ворох кружев. Заметив растерзанный вид старшей сестры, она вскочила и кинулась к ней.
– Оливия, Бога ради, что с тобой?
В нескольких словах сестра рассказала ей об исчезновении Колина и Люсинды и о том ужасе, что творился в цыганском таборе.
– Цыгане уходят из наших мест, – со вздохом закончила она. – Догадываюсь, ты, верно, думаешь так же, как и многие в наших местах... считаешь их виновными в исчезновении детей... Но если это так, Эмили, умоляю тебя: держи свое мнение при себе!
Эмили поежилась в кресле. Она выглядела маленькой и жалкой.
– Я вовсе так не думаю. – Она замялась. – А... никто не ранен? Все закончилось благополучно?
Взгляды сестер встретились, и в воздухе повис невысказанный вопрос. Оливия догадалась, что Эмили гложет тревога, и порадовалась в душе. Но сейчас ей было не до того, чтобы успокаивать сестру: ее негодование еще не улеглось. Она слегка подняла брови.
– Никто? Может, тебя интересует Андре? Неужели ты вспомнила о нем?
– Странно... – удивилась Эмили. – Ты говоришь так, будто знаешь его.
– Да. Однажды я видела его, – кивнула Оливия, решив, что пришло время рассказать Эмили правду. – Как-то вечером Доминик предложил побывать в цыганском таборе, и я согласилась. Ему хотелось доказать, что цыгане вовсе не такие чудовища, какими их считают темные, необразованные люди. – Она запнулась, исподлобья глядя на сестру. – Боюсь, Эм, кое-кто пострадал, и это Андре. Один из местных ударил его по голове дубинкой.
Пальцы Эмили вцепились в подлокотники кресла. Побелевшие губы дрожали, силясь что-то сказать, в глазах стоял страх.
– Он... сильно ранен?
– Тебе-то что за дело, Эмили? – Оливия испытующе смотрела на сестру.
– Я... Мне не хочется видеть его снова, но я никогда в жизни не пожелала бы ему зла!
– Андре так и не пришел в себя, – вздохнув, проговорила Оливия. – На голове у него огромный кровоподтек. К тому же он потерял много крови. – Поколебавшись, она добавила: – К счастью, он жив и в хороших руках.
– О Боже, как отца! – всхлипнула Эмили, смертельно побледнев. – Он в таборе, Оливия? Да?
Оливия закусила губу. Стоит ли говорить, где сейчас Андре? Эмили совсем расстроится. Так и не решив, что лучше, она промолчала. Из груди Эмили вырвался сдавленный стон. Заломив в отчаянии руки, она вскочила и, распахнув дверь в спальню, бросилась ничком на постель. Оливия поспешила за ней и пристроилась на краешке.
– Тебе хотелось бы увидеть его... если бы была такая возможность? – тихо спросила она. По лицу Эмили пробежала судорога, но она продолжала молчать. Однако Оливия не намерена была отступать. – Так как, милая?
Повернув голову, Эмили взглянула ей в глаза.
– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не пошла бы к нему... просто не смогла бы пойти! Почему ты так жестока, Оливия, почему? – Эмили напоминала сестре затравленного зверька. Откинув с ее лба спутанные волосы и ласково погладив по щеке, Оливия мягко ответила:
– Я вовсе не хотела мучить тебя, Эм. А спросила потому, что... ты ведь и сама спрашивала себя об этом в душе, верно?
Оливия заглянула в глаза Эмили, и сердце ее облилось кровью. Когда Эмили наконец заговорила, шепот ее звучал почти яростно:
– Порой я жалею, что зрение вернулось ко мне. Если бы все было по-прежнему! Я... мы любили бы друг друга, и я никогда бы не узнала, что он цыган! Я никогда бы не узнала!
– Рано или поздно все равно бы узнала, Эм, – покачала головой Оливия. – А если и нет... Когда-нибудь он ушел бы из наших мест вслед за своим табором, и что сталось бы с тобой? Неужели лучше любить кого-то, зная, что никогда его-не увидишь? Может, когда-нибудь он и вернулся бы к тебе, но надолго ли?
– Ах, как это больно... как больно, Оливия! – Прозрачная слезинка покатилась у Эмили по щеке. – Но я не могу простить...
– Чего ты не можешь простить? Что он цыган? Или что он обманул тебя, не сказав правду?
– Я сердита на него... сама не знаю за что! – Эмили, приподнявшись на локтях, села. – И за то, что он не признался мне сразу, и за то, что он цыган. Но больше всего я зла на себя за то, что влюбилась в него! Понимаешь, Оливия? Он ведь цыган, а этого я никогда не смогу забыть!
– Значит, не сможешь... – На лице Оливии появилось странное выражение.
– Я... я не могу любить его!
– Потому только, что он цыган! – Это был не вопрос, а скорее утверждение.
Эмили кивнула.
– Он добрый?
– Да.
– Порядочный?
– Да, он...
– Он заботливый?
– Да, да, да! – с болью в голосе крикнула Эмили. – Он именно такой, как ты говоришь...
– Значит, ты полюбила его за это... за то, что он такой, какой есть.
– Да, но... – Сообразив, что невольно выдала себя, Эмили смутилась и замолчала.
– Сейчас в тебе говорит твое сердце. – Оливия со вздохом прижала руку к груди. – А если бы в первый раз, когда ты увидела его, он был бы одет как гаджо, скажи, догадалась бы ты о том, что он на самом деле цыган?
– Не спрашивай меня, – простонала Эмили. – Ах, Оливия, ты не понимаешь!
«Еще как понимаю, – печально подумала Оливия, – даже, может быть, больше, чем ты думаешь...»
– Оливия... то, что ты предлагаешь... немыслимо!
– Неужели? – Оливия прищурилась. – Так, значит, ты догадалась, о чем я подумала?
– Лучше скажи сама... – Эмили подтянула колени к груди.
Аегкая улыбка тронула губы Оливии. Потом лицо ее снова стало серьезным.
– То, что стоит между вами, не имеет никакого отношения к Андре, – тихо проговорила она. – Ты ненавидишь того цыгана, который убил нашего отца... Но не можешь же ты ненавидеть Андре только за то, что сделал другой человек, пусть и одной с ним крови!
Склонившись к сестре, она ласково погладила ее спутанные волосы. В глазах ее стояла та же боль, что и в глазах младшей сестры.
– Прошу тебя, постарайся понять, что, говоря об этом, я вовсе не хочу причинить тебе новые страдания, – мягко прошептала она. – Единственное мое желание – сделать так, как будет лучше для тебя, милая. Я хочу видеть тебя счастливой, но ведь сейчас ты страдаешь. И если ты не хочешь понять то, что подсказывает тебе твое сердце, тогда... тогда ты все еще слепа... слепа, как прежде, Эм. – Склонившись к сестре, она порывисто обняла ее и поцеловала в щеку. – Пойду приготовлю ужин. Почему бы тебе пока не отдохнуть?
Эмили молча проводила сестру взглядом. На лице ее было смятение. «Отдохнуть?» – эхом отдалось у нее в голове. Нет, ей не видать покоя. Опустив голову на колени, она прижалась к ним щекой, уставившись в пространство невидящим взглядом. Сердце ее болело, мыслями она сейчас бьгла с Андре!
Эмили хватило мужества признаться себе в том, что в словах Оливии была большая доля правды. С тех пор как Андре исчез из ее жизни, она была глубоко несчастна. Казалось, Андре унес с собой часть ее души.
Все то утро, когда зрение вернулось к ней, Эмили терзалась сомнениями. Она вспоминала... Если бы не Андре, она бы никогда не осмелилась... Именно он вдохнул в нее мужество, он подбадривал ее, снова и снова заставлял пытаться смотреть... Но только сейчас она впервые представила, что творилось у него в душе... Ведь не мог же он не догадываться о ее гневе, когда она увидит, что он цыган!
Но даже это не остановило его!
Сердце Эмили обливалось кровью. Андре говорил, что любит ее. Да, он любил ее – в этом Эмили не сомневалась. Он пожертвовал всем... Догадываясь, что скорее всего потеряет ее, он все-таки рискнул... и сделал это ради нее.
Даже эта жертва не остановила его. Он думал только о ней... только о ней. А она, Эмили? Чем она отблагодарила любимого за его самопожертвование?
Жгучий стыд душил Эмили. Каким мелким, каким ничтожным казалось ее чувство рядом с любовью Андре!
Оливия права, с болью призналась себе Эмили. Она просто старалась спрятаться от себя... от того, что подсказывало ей сердце. Но что же делать теперь?
Выбор оставался за ней, и Эмили это понимала.
Оставалось решить.
– Привет!
Андре вскинул на Оливию глаза. Переступив порог, она заметила, как по его смуглой коже разливается краска: вне всякого сомнения, он узнал ее.
– Привет, – неловко пробормотал он.
– Ну вот, – проговорила Оливия, – вот мы и встретились.
Слегка улыбнувшись уголком губ, Андре поднялся. Он не сводил с Оливии глаз. На лице его застыла настороженность. Озабоченный взгляд Оливии остановился на белом тюрбане из бинтов на голове Андре.
– Как вы себя чувствуете?
– О, чудесно. Граф послал за доктором, хотя я и твердил ему, что в этом нет ни малейшей необходимости. – На лице Андре мелькнула грустная усмешка. – Мне приходилось куда хуже, когда я увлекался боксом.
– Не важно. Все-таки вам нужно полежать несколько дней. Так будет лучше.
– Вот и доктор так говорит, – недовольно скривившись, проворчал Андре.
Повисло неловкое молчание. Казалось, ни один из них не знал, о чем еще говорить. Наконец Оливия решилась. Что изменится, если они поговорят о том, что мучает их обоих?
– Наверное, вы гадаете, как там Эмили...
При упоминании этого имени глаза его сверкнули, но лицо оставалось настороженным.
– Она видит?
– Видит, и прекрасно. Правда, глаза ее все еще болезненно реагируют на яркий солнечный свет, но если не считать этого, никогда и не подумаешь, что совсем недавно она была слепой. Странно все это, правда? – Оливия слегка покачала головой.
– Эмили убеждена, что причиной всему магический кристалл, который я принес ей.
– А я считаю, что все дело в вас.
Андре был поражен, но предпочел промолчать.
– Я уверена, что именно ваша любовь вернула Эмили зрение, – продолжала Оливия. – Поверьте, я ни о чем не подозревала... Только несколько дней назад Эмили призналась мне во всем. Но... в ней произошла перемена. И я знаю, что это благодаря вам, Андре. – Поколебавшись, она неловко спросила: – Вы ведь любите ее, не так ли?
Один за другим фермеры расходились по домам. Кое-кто еще с мрачным видом ворчал себе под нос, но большинство, видимо, поняли, что хватили через край. Пристыженно опустив глаза, стараясь оставаться незамеченными, они без единого протеста молча побрели в Стоунбридж.
Доминик спешился и о чем-то оживленно толковал с Николасом. Но Оливия, не обращая на них внимания, подбежала к лежавшему в грязи Андре. Какой-то молодой человек бросился на помощь, и им вдвоем удалось перевернуть Андре на спину. При виде огромного уродливого кровоподтека у него на виске у Оливии перехватило дыхание. По лицу Андре, заливая глаза, струилась кровь. Катриана, та самая, что однажды предсказала ей судьбу, принесла чистое мокрое полотенце, и Оливия, присев ка корточки, принялась осторожно смывать с лица Андре кровь и грязь. По красивому лицу Андре пробежала судорога боли, но он так и не очнулся. Оливия и не заметила, как подошел Доминик и опустился рядом с ней на колени.
– Ну как он?
– Точно не могу сказать... – Оливия колебалась, не решаясь говорить. Тот, кто сделал это с Андре... правда, все произошло настолько быстро, что она до сих пор не была уверена... но на мгновение ей показалось, будто перед ней мелькнуло лицо Уильяма. И его отвратительная жестокость вызвала у Оливии приступ дурноты. К тому же она слишком хорошо помнила, как погиб ее отец.
– Цыгане уходят, – сказал Доминик.
– Что ж... думаю, это к лучшему, – вздохнула она.
Глаза ее потемнели. Цыгане поспешно собирали свои немудреные пожитки. Странное напряжение повисло над табором.
Доминик бросил взгляд на бледное лицо Андре. Юноша до сих пор не пришел в себя, и это было плохим признаком. По спине Доминика пробежал холод. Он вспомнил, как в ночь после бала со страхом услышал крик совы за окном своей спальни. И произнес краткую молитву, чтобы все обошлось.
Прикрыв рану чистым куском полотна, Оливия аккуратно забинтовала Андре голову.
– Я, конечно, не врач, но, по-моему, ему вряд ли пойдет на пользу трястись в повозке в таком состоянии.
– Знаю, – кивнул Доминик. – Я думаю перевезти его в Рэвенвуд. Это недалеко, и там он будет в безопасности. Может быть, в деревне меня недолюбливают, но, надеюсь, в конце концов все обойдется. – Подняв голову, он выжидательно посмотрел на нее. – А как ты, Оливия? Подвезти тебя до дома?
– Доберусь сама, – пробормотала она, покачав головой.
Доминик молча кивнул и, вставая, незаметным движением быстро сжал ее плечи.
Эмили, как всегда, сидела в своем любимом кресле, разглядывая лежавший на коленях ворох кружев. Заметив растерзанный вид старшей сестры, она вскочила и кинулась к ней.
– Оливия, Бога ради, что с тобой?
В нескольких словах сестра рассказала ей об исчезновении Колина и Люсинды и о том ужасе, что творился в цыганском таборе.
– Цыгане уходят из наших мест, – со вздохом закончила она. – Догадываюсь, ты, верно, думаешь так же, как и многие в наших местах... считаешь их виновными в исчезновении детей... Но если это так, Эмили, умоляю тебя: держи свое мнение при себе!
Эмили поежилась в кресле. Она выглядела маленькой и жалкой.
– Я вовсе так не думаю. – Она замялась. – А... никто не ранен? Все закончилось благополучно?
Взгляды сестер встретились, и в воздухе повис невысказанный вопрос. Оливия догадалась, что Эмили гложет тревога, и порадовалась в душе. Но сейчас ей было не до того, чтобы успокаивать сестру: ее негодование еще не улеглось. Она слегка подняла брови.
– Никто? Может, тебя интересует Андре? Неужели ты вспомнила о нем?
– Странно... – удивилась Эмили. – Ты говоришь так, будто знаешь его.
– Да. Однажды я видела его, – кивнула Оливия, решив, что пришло время рассказать Эмили правду. – Как-то вечером Доминик предложил побывать в цыганском таборе, и я согласилась. Ему хотелось доказать, что цыгане вовсе не такие чудовища, какими их считают темные, необразованные люди. – Она запнулась, исподлобья глядя на сестру. – Боюсь, Эм, кое-кто пострадал, и это Андре. Один из местных ударил его по голове дубинкой.
Пальцы Эмили вцепились в подлокотники кресла. Побелевшие губы дрожали, силясь что-то сказать, в глазах стоял страх.
– Он... сильно ранен?
– Тебе-то что за дело, Эмили? – Оливия испытующе смотрела на сестру.
– Я... Мне не хочется видеть его снова, но я никогда в жизни не пожелала бы ему зла!
– Андре так и не пришел в себя, – вздохнув, проговорила Оливия. – На голове у него огромный кровоподтек. К тому же он потерял много крови. – Поколебавшись, она добавила: – К счастью, он жив и в хороших руках.
– О Боже, как отца! – всхлипнула Эмили, смертельно побледнев. – Он в таборе, Оливия? Да?
Оливия закусила губу. Стоит ли говорить, где сейчас Андре? Эмили совсем расстроится. Так и не решив, что лучше, она промолчала. Из груди Эмили вырвался сдавленный стон. Заломив в отчаянии руки, она вскочила и, распахнув дверь в спальню, бросилась ничком на постель. Оливия поспешила за ней и пристроилась на краешке.
– Тебе хотелось бы увидеть его... если бы была такая возможность? – тихо спросила она. По лицу Эмили пробежала судорога, но она продолжала молчать. Однако Оливия не намерена была отступать. – Так как, милая?
Повернув голову, Эмили взглянула ей в глаза.
– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ты ведь прекрасно знаешь, что я не пошла бы к нему... просто не смогла бы пойти! Почему ты так жестока, Оливия, почему? – Эмили напоминала сестре затравленного зверька. Откинув с ее лба спутанные волосы и ласково погладив по щеке, Оливия мягко ответила:
– Я вовсе не хотела мучить тебя, Эм. А спросила потому, что... ты ведь и сама спрашивала себя об этом в душе, верно?
Оливия заглянула в глаза Эмили, и сердце ее облилось кровью. Когда Эмили наконец заговорила, шепот ее звучал почти яростно:
– Порой я жалею, что зрение вернулось ко мне. Если бы все было по-прежнему! Я... мы любили бы друг друга, и я никогда бы не узнала, что он цыган! Я никогда бы не узнала!
– Рано или поздно все равно бы узнала, Эм, – покачала головой Оливия. – А если и нет... Когда-нибудь он ушел бы из наших мест вслед за своим табором, и что сталось бы с тобой? Неужели лучше любить кого-то, зная, что никогда его-не увидишь? Может, когда-нибудь он и вернулся бы к тебе, но надолго ли?
– Ах, как это больно... как больно, Оливия! – Прозрачная слезинка покатилась у Эмили по щеке. – Но я не могу простить...
– Чего ты не можешь простить? Что он цыган? Или что он обманул тебя, не сказав правду?
– Я сердита на него... сама не знаю за что! – Эмили, приподнявшись на локтях, села. – И за то, что он не признался мне сразу, и за то, что он цыган. Но больше всего я зла на себя за то, что влюбилась в него! Понимаешь, Оливия? Он ведь цыган, а этого я никогда не смогу забыть!
– Значит, не сможешь... – На лице Оливии появилось странное выражение.
– Я... я не могу любить его!
– Потому только, что он цыган! – Это был не вопрос, а скорее утверждение.
Эмили кивнула.
– Он добрый?
– Да.
– Порядочный?
– Да, он...
– Он заботливый?
– Да, да, да! – с болью в голосе крикнула Эмили. – Он именно такой, как ты говоришь...
– Значит, ты полюбила его за это... за то, что он такой, какой есть.
– Да, но... – Сообразив, что невольно выдала себя, Эмили смутилась и замолчала.
– Сейчас в тебе говорит твое сердце. – Оливия со вздохом прижала руку к груди. – А если бы в первый раз, когда ты увидела его, он был бы одет как гаджо, скажи, догадалась бы ты о том, что он на самом деле цыган?
– Не спрашивай меня, – простонала Эмили. – Ах, Оливия, ты не понимаешь!
«Еще как понимаю, – печально подумала Оливия, – даже, может быть, больше, чем ты думаешь...»
– Оливия... то, что ты предлагаешь... немыслимо!
– Неужели? – Оливия прищурилась. – Так, значит, ты догадалась, о чем я подумала?
– Лучше скажи сама... – Эмили подтянула колени к груди.
Аегкая улыбка тронула губы Оливии. Потом лицо ее снова стало серьезным.
– То, что стоит между вами, не имеет никакого отношения к Андре, – тихо проговорила она. – Ты ненавидишь того цыгана, который убил нашего отца... Но не можешь же ты ненавидеть Андре только за то, что сделал другой человек, пусть и одной с ним крови!
Склонившись к сестре, она ласково погладила ее спутанные волосы. В глазах ее стояла та же боль, что и в глазах младшей сестры.
– Прошу тебя, постарайся понять, что, говоря об этом, я вовсе не хочу причинить тебе новые страдания, – мягко прошептала она. – Единственное мое желание – сделать так, как будет лучше для тебя, милая. Я хочу видеть тебя счастливой, но ведь сейчас ты страдаешь. И если ты не хочешь понять то, что подсказывает тебе твое сердце, тогда... тогда ты все еще слепа... слепа, как прежде, Эм. – Склонившись к сестре, она порывисто обняла ее и поцеловала в щеку. – Пойду приготовлю ужин. Почему бы тебе пока не отдохнуть?
Эмили молча проводила сестру взглядом. На лице ее было смятение. «Отдохнуть?» – эхом отдалось у нее в голове. Нет, ей не видать покоя. Опустив голову на колени, она прижалась к ним щекой, уставившись в пространство невидящим взглядом. Сердце ее болело, мыслями она сейчас бьгла с Андре!
Эмили хватило мужества признаться себе в том, что в словах Оливии была большая доля правды. С тех пор как Андре исчез из ее жизни, она была глубоко несчастна. Казалось, Андре унес с собой часть ее души.
Все то утро, когда зрение вернулось к ней, Эмили терзалась сомнениями. Она вспоминала... Если бы не Андре, она бы никогда не осмелилась... Именно он вдохнул в нее мужество, он подбадривал ее, снова и снова заставлял пытаться смотреть... Но только сейчас она впервые представила, что творилось у него в душе... Ведь не мог же он не догадываться о ее гневе, когда она увидит, что он цыган!
Но даже это не остановило его!
Сердце Эмили обливалось кровью. Андре говорил, что любит ее. Да, он любил ее – в этом Эмили не сомневалась. Он пожертвовал всем... Догадываясь, что скорее всего потеряет ее, он все-таки рискнул... и сделал это ради нее.
Даже эта жертва не остановила его. Он думал только о ней... только о ней. А она, Эмили? Чем она отблагодарила любимого за его самопожертвование?
Жгучий стыд душил Эмили. Каким мелким, каким ничтожным казалось ее чувство рядом с любовью Андре!
Оливия права, с болью призналась себе Эмили. Она просто старалась спрятаться от себя... от того, что подсказывало ей сердце. Но что же делать теперь?
Выбор оставался за ней, и Эмили это понимала.
Оставалось решить.
* * *
На следующий день, придя в Рэвенвуд, Оливия увидела Андре. Ему отвели комнату в восточном крыле, и ей пришлось навести там порядок. После обеда у Оливии выдалась свободная минутка, и она решила навестить Андре. Проскользнув на цыпочках в комнату, она с удивлением увидела, что он поднялся с постели и, устроившись в кресле, смотрит вдаль. Туда, где темнел лес. На Андре были чистая рубашка и бриджи – скорее всего из гардероба Доминика. Если не считать того, что голова у него по-прежнему была туго забинтована, выглядел он на редкость хорошо. Оливия обрадовалась: можно было надеяться, что Андре пошел на поправку. Она легонько постучала.– Привет!
Андре вскинул на Оливию глаза. Переступив порог, она заметила, как по его смуглой коже разливается краска: вне всякого сомнения, он узнал ее.
– Привет, – неловко пробормотал он.
– Ну вот, – проговорила Оливия, – вот мы и встретились.
Слегка улыбнувшись уголком губ, Андре поднялся. Он не сводил с Оливии глаз. На лице его застыла настороженность. Озабоченный взгляд Оливии остановился на белом тюрбане из бинтов на голове Андре.
– Как вы себя чувствуете?
– О, чудесно. Граф послал за доктором, хотя я и твердил ему, что в этом нет ни малейшей необходимости. – На лице Андре мелькнула грустная усмешка. – Мне приходилось куда хуже, когда я увлекался боксом.
– Не важно. Все-таки вам нужно полежать несколько дней. Так будет лучше.
– Вот и доктор так говорит, – недовольно скривившись, проворчал Андре.
Повисло неловкое молчание. Казалось, ни один из них не знал, о чем еще говорить. Наконец Оливия решилась. Что изменится, если они поговорят о том, что мучает их обоих?
– Наверное, вы гадаете, как там Эмили...
При упоминании этого имени глаза его сверкнули, но лицо оставалось настороженным.
– Она видит?
– Видит, и прекрасно. Правда, глаза ее все еще болезненно реагируют на яркий солнечный свет, но если не считать этого, никогда и не подумаешь, что совсем недавно она была слепой. Странно все это, правда? – Оливия слегка покачала головой.
– Эмили убеждена, что причиной всему магический кристалл, который я принес ей.
– А я считаю, что все дело в вас.
Андре был поражен, но предпочел промолчать.
– Я уверена, что именно ваша любовь вернула Эмили зрение, – продолжала Оливия. – Поверьте, я ни о чем не подозревала... Только несколько дней назад Эмили призналась мне во всем. Но... в ней произошла перемена. И я знаю, что это благодаря вам, Андре. – Поколебавшись, она неловко спросила: – Вы ведь любите ее, не так ли?