Страница:
Огромный пес послушно шлепнулся на пол. Настороженно подняв уши, он преданно смотрел ей в глаза, словно ожидая следующей команды.
– Лопни мои глаза, вот это да! – Энни изумленно уставилась на них. – Ну ты даешь! Слушай, а может, тебе попробовать и птичек научить есть у тебя с рук? – Шлепнув мокрой тряпкой об пол, она тяжело поднялась с колен. – Закончи тут без меня, ладно, Оливия?
Не дождавшись ответа, она повернулась и поспешно вылетела за дверь. Опустив голову, Оливия с трудом скрыла улыбку.
– Ох, Люцифер, тебе и в самом деле стоит подумать о своем безобразном поведении, – шепнула она псу на ухо. – Вот попадешься миссис Темплтон, она тебе покажет!
Пышный хвост Люцифера тяжело застучал по паркетному полу. Засмеявшись, Оливия стала почесывать его за ушами. Потом, поднявшись на ноги, хорошенько отжала тряпку, аккуратно сложила ее и, подхватив ведро с водой, заторопилась на кухню.
Через полчаса, сняв рабочий фартук, Оливия повесила его на крючок в кладовке. Сегодня она закончила работу довольно рано, оставалось только отпроситься у миссис Темплтон. Весь день она убиралась на самом верхнем этаже и постоянно боялась столкнуться с графом. Этот человек обладал ужасной способностью лишать ее ума: при одной мысли о нем она начинала чувствовать себя глупой и неловкой. Так что чем меньше они видятся, думала Оливия, тем лучше. Но, слава Богу, уже близился вечер, а он так и не появлялся.
– Оливия! – окликнул ее голос из холла. Она обернулась и увидела направлявшегося к ней дворецкого Франклина. – Оливия, будь хорошей девочкой. Сбегай, отнеси это письмо его милости. Его только что принесли. – С этими словами он сунул ей в руки блестящий серебряный поднос. – Мне кажется, он в кабинете.
Оливия едва успела подхватить поднос, чтобы он не грохнулся на пол. Она не успела даже сообразить, как отвертеться от этого поручения, потому что Франклин тут же исчез. Вероятно, спешил.
Замечательно, уныло подумала она, просто великолепно! Как раз когда она уже решила, что все позади! Потоптавшись на месте, она тяжело вздохнула и зашагала к кабинету графа. Ладно, решила Оливия, она быстренько отдаст ему письмо и тут же уйдет.
Дверь в кабинет была плотно закрыта. Оливия нерешительно постучала, но ответа не последовало. Нахмурившись, она прислушалась и решила на всякий случай постучать еще раз. На этот раз низкий голос графа попросил ее войти. У Оливии екнуло сердце. Ей показалось, что голос был недовольным.
Она осторожно заглянула в кабинет. Устроившись в кресле, Доминик рассеянно смотрел в окно. Он словно не заметил ее появления. На фоне окна его четко очерченный профиль казался суровым, взгляд был устремлен вдаль, на холмы. Сюртука на нем не было. Белоснежная рубашка слегка помята, взъерошенные черные волосы падали на лоб. Вытянув одну длинную ногу перед собой, он лениво растянулся в кресле. Странный острый запах заполнял комнату. На мгновение Оливия была озадачена, но быстро догадалась, чем это так пахнет. Возле локтя графа, на маленьком полированном столике, стоял графинчик с бренди. Он был почти пуст.
Оливия неловко кашлянула. Взяв себя в руки, она на цыпочках приблизилась к Доминику, стараясь, чтобы он не заметил охватившего ее волнения.
– Прошу прощения, что беспокою вас, милорд, но для вас принесли письмо. – Вежливо присев, она протянула ему поднос.
Доминик даже не шелохнулся, чтобы взять его. Он вообще не взглянул на письмо. Можно было подумать, что он не слышал ее слов. Глаза его были прикованы к лицу Оливии.
– Откройте его.
Его невозмутимый голос заставил Оливию очнуться, и она испуганно вздрогнула. Наверное, она ослышалась... не может быть, чтобы он... Девушка растерянно глянула на письмо. На конверте было имя Доминика. Почерк был косой, уверенный, вне всякого сомнения, женский.
– Мне кажется, это личное письмо, милорд.
– Не важно. Сядьте, мисс Шервуд, и прочитайте его мне. – Кивком он небрежно указал ей на стоявший рядом стул.
Оливия, чувствуя, как дрожат у нее колени, направилась к стулу, опустилась на самый краешек и, неловко выпрямившись, осторожно, кончиком ногтя, сломала печать.
Сделав для храбрости глубокий вдох, Оливия стала читать:
«Дражайший Доминик,
с величайшим сожалением берусь за перо, чтобы написать тебе. Мы оба знали, что в конце концов все кончится именно этим, раз уж ты решил похоронить себя заживо в деревенской глуши. Ты всегда был великолепным любовником, мой дорогой. Я никогда не смогу забыть те восхитительные часы, которые провела в твоей постели, – но, увы, не могу же я и дальше спать одна? А в Лондоне так много мужчин, которые сгорают от желания занять твое место!
С наилучшими воспоминаниями,
Морин».
Когда Оливия закончила, лицо ее пылало. Она знала, от кого это письмо – недаром об этой женщине шептались за каждым углом в Рэвенвуд-Холле! – от Морин Миллер, известной актрисы и его любовницы! Смутившись до слез, Оливия опустила голову, боясь встретиться с ним взглядом. Хорошие манеры, которым ее учили с детства, казалось, подготовили ее к тому, чтобы сохранять хладнокровие в любой ситуации, но кто бы мог вообразить что-либо подобное? Что, интересно знать, положено говорить мужчине, только что лишившемуся своей любовницы? Может быть, правила приличия требуют, чтобы она принесла ему свои соболезнования? Господи, откуда же ей знать?!
– Признаться, я потрясен. Вы просто восхитительно восприняли это, мисс Шервуд! Я ведь вижу, что вы шокированы, но чем? Тем, что у меня есть... то есть была... хм... прошу меня извинить... любовница? – с издевкой полюбопытствовал он. – Или же тем прискорбным фактом, что она имела наглость найти мне замену?
– И тем, и другим. – Ответ слетел у нее с языка, прежде чем Оливия успела сообразить, что говорит. Боже милосердный, ну как она может взглянуть ему в глаза?
– Вот даже как? Что ж, похоже, и мне придется подумать о том, чтобы подыскать себе женщину, которая бы грела мою холодную постель. – В кабинете повисло неловкое молчание. – Как насчет вас, мисс Шервуд? Не хотите предложить свою кандидатуру? Вы говорите, что целовались прежде, и не раз, верно? Был ли у вас любовник? Сомневаюсь.
Оливию будто хлестнули по лицу. Щеки ее возмущенно запылали. В широко распахнутых глазах сверкали недоумение и обида. Доминик покосился в ее сторону, и с губ его слетел резкий, неприятный смешок.
– Да, понимаю. И вполне согласен с вами. Вопрос и в самом деле нелепый. По правде говоря, я вообще вам не верю. То есть не верю, что вы когда-либо целовались.
Оливия снова вскинула голову. Странно, но казалось, Доминик не был ни разгневан, ни убит горем, как можно было бы ожидать от мужчины, только что потерявшего возлюбленную. Скорее всего сердечные дела для него ничего не значили. Да, наверное, правду о нем говорят: женщины для него ничто. Бросить любую из них для него все равно что снять сюртук!
– Я не лгу, – чопорно сказала она. – И мне не нравится, что вы меня дразните.
Но он продолжал, не обращая внимания на ее слова:
– И кто же вас целовал, позвольте узнать? Ваш белокурый молодой поклонник, с которым я видел вас вчера на деревенской площади?
– Вы его видели? – Оливия ахнула.
Доминик наконец, к большому ее облегчению, отвел глаза в сторону.
– Видел. Неужели вам понравился его поцелуй?
Оливия невольно вспомнила недавние слова Доминика:
«Наверное, вы не поняли... я имел в виду не детский поцелуй в щечку, а настоящий. Такой поцелуй... настоящий поцелуй... от которого душа расстается с телом и кажется, будто весь мир у твоих ног!»
Да, невольно подумала она, это не очень похоже на поцелуй Уильяма. А ведь граф повторил именно то, о чем она мечтала, будто прочел ее собственные мысли.
– Конечно, нет. Вы его не любите. Я угадал?
– Это не совсем то, чего я ожидала, – чуть слышно прошептала она, отводя глаза в сторону. – Я думала, поцелуй... по крайней мере первый... подарит мне восторг и блаженство... экстаз, который навечно останется в моей памяти. – Признание вырвалось у нее раньше, чем она успела сообразить, что говорит. Оливия спохватилась, но было уже поздно. «Господи, – сердито подумала девушка, – наверное, я сошла с ума. С чего мне пришло в голову делиться с этим человеком самым сокровенным?»
– Стало быть, вы разочарованы, не так ли?
Будь он проклят, разозлилась она. Почему у него такой довольный вид? Упрямо расправив плечи, она вызывающе посмотрела ему прямо в глаза.
– Я не хочу больше говорить об этом, милорд! И вынуждена просить вас впредь воздержаться от подобных вопросов, тем более что это вас совершенно не касается.
– Боже, кажется, меня высекли! – Теперь он уже откровенно насмехался над ней. – Но признайтесь, мисс Шервуд, вы ведь меня осуждаете, не так ли?
Оливия неодобрительно взглянула на полупустой графинчик с бренди, стоявший на столике возле него. Перехватив ее взгляд на лету, Доминик лукаво подмигнул и взял в руки бокал.
– Что такое, мисс Шервуд? Не нравится, когда мужчина находит подобный способ приободриться?
Бокал был заполнен еще почти на треть. Доминик поднес его к губам и одним глотком осушил темно-рубиновую жидкость. Потом вызывающе глянул на нее, и глаза их вновь встретились.
Оливия возмущенно поджала губы, но предпочла промолчать. Впрочем, она сама не понимала почему – ведь было понятно, что перед ее глазами сейчас разыгрывается спектакль.
– Ну же, мисс Шервуд, не стесняйтесь. Выскажите, что у вас на уме. И что бы вы ни сказали, клянусь, все будет прощено и забыто.
– Вы ошибаетесь, я вполне терпимо отношусь к спиртному, – возразила Оливия. – Даже мой отец любил порой выпить бокал хорошего эля. Просто мне кажется, что сегодня вы выпили несколько больше, чем нужно.
– Так оно и есть, – неожиданно миролюбиво согласился он, повергнув девушку в изумление. – Впрочем, не важно, – отмахнулся Доминик. – Все равно, мне кажется, вы меня недолюбливаете.
– Нет, сэр, нисколько! – возмутилась она. – Я думаю... мне кажется, это я вам не нравлюсь. А порой вы смотрите на меня так, будто...
Она ему не нравится! Доминик едва не поперхнулся. Господи, ну надо же! Да, конечно, он смотрит на нее, это так, но куда же прикажете ему смотреть, если, когда она рядом, он попросту не в силах оторвать от нее глаз? Даже сейчас его взгляд жадно ласкал изящный изгиб ее шеи. Доминик готов был посмеяться, что ни фальшь, ни притворство не знакомы этой девушке. И ведь она даже не подозревает о том, что делает с ним ее красота!
Но от этого он только еще больше желал ее...
В глубине души Доминик просто упивался радостью, оттого что поцелуй худосочного поклонника разочаровал Оливию! Вдруг он сообразил, что она ждет, и медленно покачал головой.
– Нет, – тихо сказал он, – вы ошибаетесь, мисс Шервуд. Все не так, как вы думаете. Нет, – вздохнув, продолжал он, – это я вам не нравлюсь.
Снова принялся за свое, с горечью подумала Оливия. Ей все больше становилось не по себе.
– Не понимаю, с чего вы это взяли.
– Вы старательно прячете глаза, когда я рядом. Не думаю, чтобы в этом был виноват страх... Скорее неприязнь, которую вы, несмотря ни на что, питаете ко мне. – Из-под полуопущенных век он изучающе вглядывался в ее смущенное лицо.
Поежившись, Оливия отвела взгляд в сторону, потом, вспомнив его слова, заставила себя посмотреть ему в глаза и спросила с напускной холодностью, которой вовсе не испытывала:
– Почему вы решили, что я недолюбливаю вас, сэр?
Ведь я едва вас знаю, не так ли?
– Но кажется, вам вполне достаточно и этого.
По-видимому, он не оставит эту тему, будь он проклят!
Оливия со вздохом сцепила пальцы. Что ж, мстительно подумала она, если он добивается от нее честности, он ее получит.
– Я вовсе не собираюсь вам лгать, сэр. Мне не нравятся сплетни, но, вынуждена признать, о вас много говорят...
– О Боже, нисколько не сомневаюсь! Давайте, мисс Шервуд, не стесняйтесь! Расскажите же мне все, что вам говорили.
Итак, разговор принял направление, которое было ей весьма не по вкусу. Однако у Оливии не было выбора: если он так хочет, она скажет ему правду.
– Рассказывают, что вы большой любитель женщин, милорд.
– Что ж, это так, отпираться не буду, но, наверное, я не единственный мужчина в Англии, который любит прекрасных дам.
– Это верно, – кивнула она, – и это естественно, иначе у нас в стране остались бы одни старики.
– Рад, что хоть тут мы с вами одного мнения, – дрогнули в усмешке уголки его губ.
– Но говорят также, – неумолимо продолжала она, – будто вы славитесь тем, что растоптали не одно женское сердце, милорд.
– Так, стало быть, вы считаете меня распутным негодяем? Соблазнителем? – с недоверием переспросил Доминик.
– А вы это отрицаете? – Оливия взмолилась про себя, чтобы назавтра, проспавшись, Доминик не вспомнил ни единого слова из их разговора. Если бы она не знала, что винные пары затуманили ему голову, ей и в голову не пришло бы вести с ним подобную беседу!
– Позвольте мне кое-что сказать вам, мисс Шервуд. Из-за моего наследства лондонские газеты проявляют ко мне чрезмерный интерес. Когда я увидел вас в Рэвенвуде, то подумал даже, уж не подослал ли вас какой-нибудь бульварный листок. Осмелюсь преподнести вам один урок в понимании нынешнего общества: и половине того, что печатают, нельзя верить.
– И тем не менее, сэр, я не выношу мужчин, которые используют женщин для своих целей.
– Еще один урок, мисс Шервуд. – Запрокинув голову, Доминик коротко хохотнул. – На свете столько же женщин, которые используют мужчин в своих целях. Они идут под венец, чтобы заполучить состояние, занять более высокое положение в свете. Или обрести титул.
Он не убедил Оливию.
– Но почему же джентльмены заводят себе любовниц? Просто не понимаю, почему нельзя удовлетвориться одной женщиной? Я презираю... да, да, презираю!.. мужчин, которые способны отшвырнуть женщину, словно стоптанный башмак!
– И вы верите, что я так поступал?
– А разве нет, милорд? – тоном возмущенной праведницы вопросила Оливия.
– Милорд...
Доминик до боли стиснул зубы. В его памяти вдруг возник дрожащий детский голосок: «Так кто же вы, цыган... или граф?» Нет, он не был графом. Графом был его отец... и останется им навсегда. Беда в том, что остальные упорно продолжали считать его, Доминика, графом Рэвенвудом. Господи, он до сих пор не мог без горечи слышать это! А сам он... кем он сам себя считал? Графом? Или же цыганом?
Ни тем, ни другим, признался он себе. Сколько он себя помнил, он всегда разрывался на части между двумя мирами...
Не выдержав тяжести воспоминаний, Доминик вскочил на ноги. Он навис над ней, как грозовая туча. Оливия испуганно съежилась на стуле. Ей показалось, что сейчас разразится буря.
– Так когда-то вышвырнули мою мать, мисс Шервуд. Но я никогда... вы слышите?.. никогда не поступлю так ни с одной женщиной! – подчеркнул он. Взгляд его прожигал Оливию насквозь. – О, не стану убеждать вас, что отличаюсь постоянством! Я расставался со многими женщинами, но всегда только по взаимному согласию. Что до Морин, позвольте напомнить вам: не я бросил ее! Это она бросила меня! И вот вам доказательство, что я не лгу! – Он ткнул пальцем в белевшее на столике письмо. – И еще... Что бы вы ни говорили, мисс Шервуд, я могу быть счастлив только с одной женщиной! Просто я пока не нашел ее, – совсем тихо добавил он.
Он замолчал. Оливия была потрясена до глубины души. Сейчас в его голосе чувствовалась искренность, не та, которая бывает вызвана винными парами, а настоящая, подлинная. Может, она ошибалась в этом человеке? Или в сплетнях, которые она слышала, не было ни капли правды?
Доминик широкими шагами подошел к высокому, до самого потолка, окну, выходившему в розарий. Заложив руки за спину и широко расставив ноги в высоких кожаных сапогах, он задумчиво смотрел вдаль.
Оливия бесшумно поднялась. Затаив дыхание, она вглядывалась в гордый разворот его плеч, на фоне окна казавшихся особенно широкими.
– Простите, – тихо пробормотала она. – Мне совсем не хотелось обидеть вас...
Сначала ей казалось, что он не услышал. Но когда он повернулся к ней лицом, Оливия невольно вздрогнула. Ни тени улыбки не было на этом суровом, словно окаменевшем лице.
– Я не сержусь. И не обижаюсь, – коротко бросил он. – Просто я безумно устал от всех глупых сплетен... Берутся судить меня, а ведь даже не знают и не хотят знать, как было на самом деле!
Он имеет в виду ее! Жгучий стыд охватил девушку. Она багрово покраснела. Какой же ничтожной, жалкой и маленькой вдруг показалась она себе! Доминик отвернулся.
– Ступайте домой, мисс Шервуд, – устало сказал он. – Так будет лучше всего. К тому же уже начинает темнеть.
Голос его был суровым... почти надменным. Оливия поспешно присела.
– Доброго вечера, милорд. – Она бесшумно юркнула за дверь и на пороге обернулась. Последнее, что она увидела, была его высокая, словно высеченная из гранита фигура, безмолвно застывшая на фоне окна.
Торопливо пробежав по коридору, Оливия пересекла холл и выскочила наружу. Она даже не заметила, как пустилась бежать. Ей так хотелось оказаться как можно дальше от Рэвенвуда... и его хозяина... что она бежала все быстрее, пока совсем не задохнулась. Только тогда Оливия, опомнившись, перешла на шаг.
И тут же услышала... шорох листьев позади. Оливия испуганно огляделась.
– Кто здесь? – дрожащим голосом крикнула она. Расширившимися от ужаса глазами девушка вглядывалась в темноту леса.
Время, казалось, остановилось. Аипкие пальцы страха стиснули Оливии горло. Вдруг она снова услышала, как под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка. Сердце Оливии ушло в пятки, и в это мгновение из кустов вылетел огромный косматый клубок. Господи, подумала она, да ведь это же Люцифер!
– Люцифер!
Собака бросилась к ее ногам. С губ Оливии сорвался дрожащий смешок. Присев на корточки, она обхватила пса за шею и крепко прижала к себе, ощущая исходившее от него тепло и только сейчас понимая, как она перепугалась.
Огромный косматый хвост Люцифера торжествующе развевался в воздухе, словно боевой стяг.
Оливия встала и указала пальцем туда, где за лесом остался Рэвенвуд-Холл.
– Люцифер, – велела она, – ступай домой!
Но тот, будто не слыша, снова замахал хвостом и игриво ткнулся кудлатой головой ей в руку. Оливия тяжело вздохнула и решила попробовать снова:
– Люцифер, домой! Ступай домой, слышишь?
Еще одна попытка, столь же безуспешная, потом еще одна... В конце концов запыхавшаяся Оливия вынуждена была признать, что планы Люцифера, похоже, не совпадают с ее собственными. Махнув на все рукой, она повернулась и зашагала к дому, а пес неторопливо потрусил следом. Прошло несколько минут, и Оливия невольно улыбнулась про себя: хотя Люцифер был всего лишь собакой, сейчас она уже совсем не чувствовала себя одинокой. Даже страх куда-то отступил. Судя по всему, псу она явно понравилась, усмехнувшись, подумала девушка. И тут же смутилась, сразу вспомнив о его хозяине. Оказавшись возле дома, она снова обернулась к Люциферу:
– Сидеть!
Огромный пес послушно плюхнулся на землю.
– А теперь жди. – С этими словами Оливия взбежала на крыльцо.
Захлопнув за собой дверь, она исчезла в доме. Когда через пару минут Оливия вернулась, пес послушно сидел на том же месте. Склонив набок голову и насторожив уши, он терпеливо ждал ее возвращения. Затаив дыхание, она поднесла к его носу раскрытую ладонь, на которой лежал небольшой кусочек сыра.
Люцифер одним махом слизнул его и с любопытством посмотрел на нее. Потом довольно облизнулся, явно рассчитывая на добавку. Оливия рассмеялась.
– Все, Люцифер, хватит. А теперь беги домой. – И она снова указала рукой в направлении Рэвенвуда. К ее удивлению, пес тут же послушался и огромными скачками понесся по тропинке через лес. И только тогда в ее голове молнией сверкнула догадка...
Это Доминик послал собаку! Он приказал Люциферу проводить ее до дома...
Странное чувство охватило Оливию. Несмотря на то что она снова уязвила Доминика, было несомненно, что он позаботился о ней. Столь же несомненно, как и то, что при мысли о нем сердце ее начинало трепетать.
Глава 6
– Лопни мои глаза, вот это да! – Энни изумленно уставилась на них. – Ну ты даешь! Слушай, а может, тебе попробовать и птичек научить есть у тебя с рук? – Шлепнув мокрой тряпкой об пол, она тяжело поднялась с колен. – Закончи тут без меня, ладно, Оливия?
Не дождавшись ответа, она повернулась и поспешно вылетела за дверь. Опустив голову, Оливия с трудом скрыла улыбку.
– Ох, Люцифер, тебе и в самом деле стоит подумать о своем безобразном поведении, – шепнула она псу на ухо. – Вот попадешься миссис Темплтон, она тебе покажет!
Пышный хвост Люцифера тяжело застучал по паркетному полу. Засмеявшись, Оливия стала почесывать его за ушами. Потом, поднявшись на ноги, хорошенько отжала тряпку, аккуратно сложила ее и, подхватив ведро с водой, заторопилась на кухню.
Через полчаса, сняв рабочий фартук, Оливия повесила его на крючок в кладовке. Сегодня она закончила работу довольно рано, оставалось только отпроситься у миссис Темплтон. Весь день она убиралась на самом верхнем этаже и постоянно боялась столкнуться с графом. Этот человек обладал ужасной способностью лишать ее ума: при одной мысли о нем она начинала чувствовать себя глупой и неловкой. Так что чем меньше они видятся, думала Оливия, тем лучше. Но, слава Богу, уже близился вечер, а он так и не появлялся.
– Оливия! – окликнул ее голос из холла. Она обернулась и увидела направлявшегося к ней дворецкого Франклина. – Оливия, будь хорошей девочкой. Сбегай, отнеси это письмо его милости. Его только что принесли. – С этими словами он сунул ей в руки блестящий серебряный поднос. – Мне кажется, он в кабинете.
Оливия едва успела подхватить поднос, чтобы он не грохнулся на пол. Она не успела даже сообразить, как отвертеться от этого поручения, потому что Франклин тут же исчез. Вероятно, спешил.
Замечательно, уныло подумала она, просто великолепно! Как раз когда она уже решила, что все позади! Потоптавшись на месте, она тяжело вздохнула и зашагала к кабинету графа. Ладно, решила Оливия, она быстренько отдаст ему письмо и тут же уйдет.
Дверь в кабинет была плотно закрыта. Оливия нерешительно постучала, но ответа не последовало. Нахмурившись, она прислушалась и решила на всякий случай постучать еще раз. На этот раз низкий голос графа попросил ее войти. У Оливии екнуло сердце. Ей показалось, что голос был недовольным.
Она осторожно заглянула в кабинет. Устроившись в кресле, Доминик рассеянно смотрел в окно. Он словно не заметил ее появления. На фоне окна его четко очерченный профиль казался суровым, взгляд был устремлен вдаль, на холмы. Сюртука на нем не было. Белоснежная рубашка слегка помята, взъерошенные черные волосы падали на лоб. Вытянув одну длинную ногу перед собой, он лениво растянулся в кресле. Странный острый запах заполнял комнату. На мгновение Оливия была озадачена, но быстро догадалась, чем это так пахнет. Возле локтя графа, на маленьком полированном столике, стоял графинчик с бренди. Он был почти пуст.
Оливия неловко кашлянула. Взяв себя в руки, она на цыпочках приблизилась к Доминику, стараясь, чтобы он не заметил охватившего ее волнения.
– Прошу прощения, что беспокою вас, милорд, но для вас принесли письмо. – Вежливо присев, она протянула ему поднос.
Доминик даже не шелохнулся, чтобы взять его. Он вообще не взглянул на письмо. Можно было подумать, что он не слышал ее слов. Глаза его были прикованы к лицу Оливии.
– Откройте его.
Его невозмутимый голос заставил Оливию очнуться, и она испуганно вздрогнула. Наверное, она ослышалась... не может быть, чтобы он... Девушка растерянно глянула на письмо. На конверте было имя Доминика. Почерк был косой, уверенный, вне всякого сомнения, женский.
– Мне кажется, это личное письмо, милорд.
– Не важно. Сядьте, мисс Шервуд, и прочитайте его мне. – Кивком он небрежно указал ей на стоявший рядом стул.
Оливия, чувствуя, как дрожат у нее колени, направилась к стулу, опустилась на самый краешек и, неловко выпрямившись, осторожно, кончиком ногтя, сломала печать.
Сделав для храбрости глубокий вдох, Оливия стала читать:
«Дражайший Доминик,
с величайшим сожалением берусь за перо, чтобы написать тебе. Мы оба знали, что в конце концов все кончится именно этим, раз уж ты решил похоронить себя заживо в деревенской глуши. Ты всегда был великолепным любовником, мой дорогой. Я никогда не смогу забыть те восхитительные часы, которые провела в твоей постели, – но, увы, не могу же я и дальше спать одна? А в Лондоне так много мужчин, которые сгорают от желания занять твое место!
С наилучшими воспоминаниями,
Морин».
Когда Оливия закончила, лицо ее пылало. Она знала, от кого это письмо – недаром об этой женщине шептались за каждым углом в Рэвенвуд-Холле! – от Морин Миллер, известной актрисы и его любовницы! Смутившись до слез, Оливия опустила голову, боясь встретиться с ним взглядом. Хорошие манеры, которым ее учили с детства, казалось, подготовили ее к тому, чтобы сохранять хладнокровие в любой ситуации, но кто бы мог вообразить что-либо подобное? Что, интересно знать, положено говорить мужчине, только что лишившемуся своей любовницы? Может быть, правила приличия требуют, чтобы она принесла ему свои соболезнования? Господи, откуда же ей знать?!
– Признаться, я потрясен. Вы просто восхитительно восприняли это, мисс Шервуд! Я ведь вижу, что вы шокированы, но чем? Тем, что у меня есть... то есть была... хм... прошу меня извинить... любовница? – с издевкой полюбопытствовал он. – Или же тем прискорбным фактом, что она имела наглость найти мне замену?
– И тем, и другим. – Ответ слетел у нее с языка, прежде чем Оливия успела сообразить, что говорит. Боже милосердный, ну как она может взглянуть ему в глаза?
– Вот даже как? Что ж, похоже, и мне придется подумать о том, чтобы подыскать себе женщину, которая бы грела мою холодную постель. – В кабинете повисло неловкое молчание. – Как насчет вас, мисс Шервуд? Не хотите предложить свою кандидатуру? Вы говорите, что целовались прежде, и не раз, верно? Был ли у вас любовник? Сомневаюсь.
Оливию будто хлестнули по лицу. Щеки ее возмущенно запылали. В широко распахнутых глазах сверкали недоумение и обида. Доминик покосился в ее сторону, и с губ его слетел резкий, неприятный смешок.
– Да, понимаю. И вполне согласен с вами. Вопрос и в самом деле нелепый. По правде говоря, я вообще вам не верю. То есть не верю, что вы когда-либо целовались.
Оливия снова вскинула голову. Странно, но казалось, Доминик не был ни разгневан, ни убит горем, как можно было бы ожидать от мужчины, только что потерявшего возлюбленную. Скорее всего сердечные дела для него ничего не значили. Да, наверное, правду о нем говорят: женщины для него ничто. Бросить любую из них для него все равно что снять сюртук!
– Я не лгу, – чопорно сказала она. – И мне не нравится, что вы меня дразните.
Но он продолжал, не обращая внимания на ее слова:
– И кто же вас целовал, позвольте узнать? Ваш белокурый молодой поклонник, с которым я видел вас вчера на деревенской площади?
– Вы его видели? – Оливия ахнула.
Доминик наконец, к большому ее облегчению, отвел глаза в сторону.
– Видел. Неужели вам понравился его поцелуй?
Оливия невольно вспомнила недавние слова Доминика:
«Наверное, вы не поняли... я имел в виду не детский поцелуй в щечку, а настоящий. Такой поцелуй... настоящий поцелуй... от которого душа расстается с телом и кажется, будто весь мир у твоих ног!»
Да, невольно подумала она, это не очень похоже на поцелуй Уильяма. А ведь граф повторил именно то, о чем она мечтала, будто прочел ее собственные мысли.
– Конечно, нет. Вы его не любите. Я угадал?
– Это не совсем то, чего я ожидала, – чуть слышно прошептала она, отводя глаза в сторону. – Я думала, поцелуй... по крайней мере первый... подарит мне восторг и блаженство... экстаз, который навечно останется в моей памяти. – Признание вырвалось у нее раньше, чем она успела сообразить, что говорит. Оливия спохватилась, но было уже поздно. «Господи, – сердито подумала девушка, – наверное, я сошла с ума. С чего мне пришло в голову делиться с этим человеком самым сокровенным?»
– Стало быть, вы разочарованы, не так ли?
Будь он проклят, разозлилась она. Почему у него такой довольный вид? Упрямо расправив плечи, она вызывающе посмотрела ему прямо в глаза.
– Я не хочу больше говорить об этом, милорд! И вынуждена просить вас впредь воздержаться от подобных вопросов, тем более что это вас совершенно не касается.
– Боже, кажется, меня высекли! – Теперь он уже откровенно насмехался над ней. – Но признайтесь, мисс Шервуд, вы ведь меня осуждаете, не так ли?
Оливия неодобрительно взглянула на полупустой графинчик с бренди, стоявший на столике возле него. Перехватив ее взгляд на лету, Доминик лукаво подмигнул и взял в руки бокал.
– Что такое, мисс Шервуд? Не нравится, когда мужчина находит подобный способ приободриться?
Бокал был заполнен еще почти на треть. Доминик поднес его к губам и одним глотком осушил темно-рубиновую жидкость. Потом вызывающе глянул на нее, и глаза их вновь встретились.
Оливия возмущенно поджала губы, но предпочла промолчать. Впрочем, она сама не понимала почему – ведь было понятно, что перед ее глазами сейчас разыгрывается спектакль.
– Ну же, мисс Шервуд, не стесняйтесь. Выскажите, что у вас на уме. И что бы вы ни сказали, клянусь, все будет прощено и забыто.
– Вы ошибаетесь, я вполне терпимо отношусь к спиртному, – возразила Оливия. – Даже мой отец любил порой выпить бокал хорошего эля. Просто мне кажется, что сегодня вы выпили несколько больше, чем нужно.
– Так оно и есть, – неожиданно миролюбиво согласился он, повергнув девушку в изумление. – Впрочем, не важно, – отмахнулся Доминик. – Все равно, мне кажется, вы меня недолюбливаете.
– Нет, сэр, нисколько! – возмутилась она. – Я думаю... мне кажется, это я вам не нравлюсь. А порой вы смотрите на меня так, будто...
Она ему не нравится! Доминик едва не поперхнулся. Господи, ну надо же! Да, конечно, он смотрит на нее, это так, но куда же прикажете ему смотреть, если, когда она рядом, он попросту не в силах оторвать от нее глаз? Даже сейчас его взгляд жадно ласкал изящный изгиб ее шеи. Доминик готов был посмеяться, что ни фальшь, ни притворство не знакомы этой девушке. И ведь она даже не подозревает о том, что делает с ним ее красота!
Но от этого он только еще больше желал ее...
В глубине души Доминик просто упивался радостью, оттого что поцелуй худосочного поклонника разочаровал Оливию! Вдруг он сообразил, что она ждет, и медленно покачал головой.
– Нет, – тихо сказал он, – вы ошибаетесь, мисс Шервуд. Все не так, как вы думаете. Нет, – вздохнув, продолжал он, – это я вам не нравлюсь.
Снова принялся за свое, с горечью подумала Оливия. Ей все больше становилось не по себе.
– Не понимаю, с чего вы это взяли.
– Вы старательно прячете глаза, когда я рядом. Не думаю, чтобы в этом был виноват страх... Скорее неприязнь, которую вы, несмотря ни на что, питаете ко мне. – Из-под полуопущенных век он изучающе вглядывался в ее смущенное лицо.
Поежившись, Оливия отвела взгляд в сторону, потом, вспомнив его слова, заставила себя посмотреть ему в глаза и спросила с напускной холодностью, которой вовсе не испытывала:
– Почему вы решили, что я недолюбливаю вас, сэр?
Ведь я едва вас знаю, не так ли?
– Но кажется, вам вполне достаточно и этого.
По-видимому, он не оставит эту тему, будь он проклят!
Оливия со вздохом сцепила пальцы. Что ж, мстительно подумала она, если он добивается от нее честности, он ее получит.
– Я вовсе не собираюсь вам лгать, сэр. Мне не нравятся сплетни, но, вынуждена признать, о вас много говорят...
– О Боже, нисколько не сомневаюсь! Давайте, мисс Шервуд, не стесняйтесь! Расскажите же мне все, что вам говорили.
Итак, разговор принял направление, которое было ей весьма не по вкусу. Однако у Оливии не было выбора: если он так хочет, она скажет ему правду.
– Рассказывают, что вы большой любитель женщин, милорд.
– Что ж, это так, отпираться не буду, но, наверное, я не единственный мужчина в Англии, который любит прекрасных дам.
– Это верно, – кивнула она, – и это естественно, иначе у нас в стране остались бы одни старики.
– Рад, что хоть тут мы с вами одного мнения, – дрогнули в усмешке уголки его губ.
– Но говорят также, – неумолимо продолжала она, – будто вы славитесь тем, что растоптали не одно женское сердце, милорд.
– Так, стало быть, вы считаете меня распутным негодяем? Соблазнителем? – с недоверием переспросил Доминик.
– А вы это отрицаете? – Оливия взмолилась про себя, чтобы назавтра, проспавшись, Доминик не вспомнил ни единого слова из их разговора. Если бы она не знала, что винные пары затуманили ему голову, ей и в голову не пришло бы вести с ним подобную беседу!
– Позвольте мне кое-что сказать вам, мисс Шервуд. Из-за моего наследства лондонские газеты проявляют ко мне чрезмерный интерес. Когда я увидел вас в Рэвенвуде, то подумал даже, уж не подослал ли вас какой-нибудь бульварный листок. Осмелюсь преподнести вам один урок в понимании нынешнего общества: и половине того, что печатают, нельзя верить.
– И тем не менее, сэр, я не выношу мужчин, которые используют женщин для своих целей.
– Еще один урок, мисс Шервуд. – Запрокинув голову, Доминик коротко хохотнул. – На свете столько же женщин, которые используют мужчин в своих целях. Они идут под венец, чтобы заполучить состояние, занять более высокое положение в свете. Или обрести титул.
Он не убедил Оливию.
– Но почему же джентльмены заводят себе любовниц? Просто не понимаю, почему нельзя удовлетвориться одной женщиной? Я презираю... да, да, презираю!.. мужчин, которые способны отшвырнуть женщину, словно стоптанный башмак!
– И вы верите, что я так поступал?
– А разве нет, милорд? – тоном возмущенной праведницы вопросила Оливия.
– Милорд...
Доминик до боли стиснул зубы. В его памяти вдруг возник дрожащий детский голосок: «Так кто же вы, цыган... или граф?» Нет, он не был графом. Графом был его отец... и останется им навсегда. Беда в том, что остальные упорно продолжали считать его, Доминика, графом Рэвенвудом. Господи, он до сих пор не мог без горечи слышать это! А сам он... кем он сам себя считал? Графом? Или же цыганом?
Ни тем, ни другим, признался он себе. Сколько он себя помнил, он всегда разрывался на части между двумя мирами...
Не выдержав тяжести воспоминаний, Доминик вскочил на ноги. Он навис над ней, как грозовая туча. Оливия испуганно съежилась на стуле. Ей показалось, что сейчас разразится буря.
– Так когда-то вышвырнули мою мать, мисс Шервуд. Но я никогда... вы слышите?.. никогда не поступлю так ни с одной женщиной! – подчеркнул он. Взгляд его прожигал Оливию насквозь. – О, не стану убеждать вас, что отличаюсь постоянством! Я расставался со многими женщинами, но всегда только по взаимному согласию. Что до Морин, позвольте напомнить вам: не я бросил ее! Это она бросила меня! И вот вам доказательство, что я не лгу! – Он ткнул пальцем в белевшее на столике письмо. – И еще... Что бы вы ни говорили, мисс Шервуд, я могу быть счастлив только с одной женщиной! Просто я пока не нашел ее, – совсем тихо добавил он.
Он замолчал. Оливия была потрясена до глубины души. Сейчас в его голосе чувствовалась искренность, не та, которая бывает вызвана винными парами, а настоящая, подлинная. Может, она ошибалась в этом человеке? Или в сплетнях, которые она слышала, не было ни капли правды?
Доминик широкими шагами подошел к высокому, до самого потолка, окну, выходившему в розарий. Заложив руки за спину и широко расставив ноги в высоких кожаных сапогах, он задумчиво смотрел вдаль.
Оливия бесшумно поднялась. Затаив дыхание, она вглядывалась в гордый разворот его плеч, на фоне окна казавшихся особенно широкими.
– Простите, – тихо пробормотала она. – Мне совсем не хотелось обидеть вас...
Сначала ей казалось, что он не услышал. Но когда он повернулся к ней лицом, Оливия невольно вздрогнула. Ни тени улыбки не было на этом суровом, словно окаменевшем лице.
– Я не сержусь. И не обижаюсь, – коротко бросил он. – Просто я безумно устал от всех глупых сплетен... Берутся судить меня, а ведь даже не знают и не хотят знать, как было на самом деле!
Он имеет в виду ее! Жгучий стыд охватил девушку. Она багрово покраснела. Какой же ничтожной, жалкой и маленькой вдруг показалась она себе! Доминик отвернулся.
– Ступайте домой, мисс Шервуд, – устало сказал он. – Так будет лучше всего. К тому же уже начинает темнеть.
Голос его был суровым... почти надменным. Оливия поспешно присела.
– Доброго вечера, милорд. – Она бесшумно юркнула за дверь и на пороге обернулась. Последнее, что она увидела, была его высокая, словно высеченная из гранита фигура, безмолвно застывшая на фоне окна.
Торопливо пробежав по коридору, Оливия пересекла холл и выскочила наружу. Она даже не заметила, как пустилась бежать. Ей так хотелось оказаться как можно дальше от Рэвенвуда... и его хозяина... что она бежала все быстрее, пока совсем не задохнулась. Только тогда Оливия, опомнившись, перешла на шаг.
И тут же услышала... шорох листьев позади. Оливия испуганно огляделась.
– Кто здесь? – дрожащим голосом крикнула она. Расширившимися от ужаса глазами девушка вглядывалась в темноту леса.
Время, казалось, остановилось. Аипкие пальцы страха стиснули Оливии горло. Вдруг она снова услышала, как под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка. Сердце Оливии ушло в пятки, и в это мгновение из кустов вылетел огромный косматый клубок. Господи, подумала она, да ведь это же Люцифер!
– Люцифер!
Собака бросилась к ее ногам. С губ Оливии сорвался дрожащий смешок. Присев на корточки, она обхватила пса за шею и крепко прижала к себе, ощущая исходившее от него тепло и только сейчас понимая, как она перепугалась.
Огромный косматый хвост Люцифера торжествующе развевался в воздухе, словно боевой стяг.
Оливия встала и указала пальцем туда, где за лесом остался Рэвенвуд-Холл.
– Люцифер, – велела она, – ступай домой!
Но тот, будто не слыша, снова замахал хвостом и игриво ткнулся кудлатой головой ей в руку. Оливия тяжело вздохнула и решила попробовать снова:
– Люцифер, домой! Ступай домой, слышишь?
Еще одна попытка, столь же безуспешная, потом еще одна... В конце концов запыхавшаяся Оливия вынуждена была признать, что планы Люцифера, похоже, не совпадают с ее собственными. Махнув на все рукой, она повернулась и зашагала к дому, а пес неторопливо потрусил следом. Прошло несколько минут, и Оливия невольно улыбнулась про себя: хотя Люцифер был всего лишь собакой, сейчас она уже совсем не чувствовала себя одинокой. Даже страх куда-то отступил. Судя по всему, псу она явно понравилась, усмехнувшись, подумала девушка. И тут же смутилась, сразу вспомнив о его хозяине. Оказавшись возле дома, она снова обернулась к Люциферу:
– Сидеть!
Огромный пес послушно плюхнулся на землю.
– А теперь жди. – С этими словами Оливия взбежала на крыльцо.
Захлопнув за собой дверь, она исчезла в доме. Когда через пару минут Оливия вернулась, пес послушно сидел на том же месте. Склонив набок голову и насторожив уши, он терпеливо ждал ее возвращения. Затаив дыхание, она поднесла к его носу раскрытую ладонь, на которой лежал небольшой кусочек сыра.
Люцифер одним махом слизнул его и с любопытством посмотрел на нее. Потом довольно облизнулся, явно рассчитывая на добавку. Оливия рассмеялась.
– Все, Люцифер, хватит. А теперь беги домой. – И она снова указала рукой в направлении Рэвенвуда. К ее удивлению, пес тут же послушался и огромными скачками понесся по тропинке через лес. И только тогда в ее голове молнией сверкнула догадка...
Это Доминик послал собаку! Он приказал Люциферу проводить ее до дома...
Странное чувство охватило Оливию. Несмотря на то что она снова уязвила Доминика, было несомненно, что он позаботился о ней. Столь же несомненно, как и то, что при мысли о нем сердце ее начинало трепетать.
Глава 6
– Цыгане разбили свой табор возле ручья!
Оливия только что вытащила из печки горячий пирог с почками, от которого еще валил пар, и готовилась его разрезать. Нож ее замер в воздухе. Сделав глубокий вдох, она украдкой покосилась на сестру.
– Ты не ошиблась, Эм?
– Я слышала, как говорили, что еще после полудня их повозки проехали через деревню. А потом пришла Эстер и повторила то же. Они стали табором на берегу ручья, рассказала она.
Оливия окинула сестру внимательным взглядом. Странно, подумала она, Эмили выглядит уж чересчур спокойной. Неужели страшные воспоминания о том дне, когда у нее на глазах был зверски убит их отец, больше не преследуют ее? «Господи, – страстно взмолилась она, – прошу тебя, сделай, чтобы это было так!» Но вслух она лишь сказала:
– Может, они здесь просто проездом. Переночуют, а завтра их уже и след простыл. – Хотя цыган, убивший их отца, как потом стало известно, был одиночкой, но в их местах и до того часто останавливались цыгане, гадали на картах и предсказывали судьбу, лудили и паяли старые сковородки, торговали лошадьми. Оливия никогда не боялась за себя. Но сейчас мысль о том, что их табор неподалеку, заставила ее почувствовать себя неуютно.
– То же самое сказала и Эстер.
– Что ж, – добродушно засмеялась Оливия, – тогда будем надеяться, что она не ошиблась. – И она положила большой кусок пирога на тарелку Эмили.
– Как ты думаешь, они приехали... из-за него? – Можно было не сомневаться, что Эмили имеет в виду Доминика.
– Послушай, в Англии тысячи цыган, и все они кочуют с места на место, – напомнила сестре Оливия. – Если они встали табором на берегу ручья, так это довольно далеко от Рэвенвуда. – Она задумалась, потом тряхнула головой и засмеялась. – Нет, думаю, это маловероятно.
Занявшись едой, сестры погрузились в молчание. Доев, Оливия уже собиралась встать из-за стола, когда стекло в окне за ее спиной вдруг звякнуло. Раздался гулкий треск, и снова наступила тишина. Оливия нахмурилась.
– Что это?
– Ветер, – лукаво склонив голову набок, ответила Эмили. – Скоро начнется буря, вот увидишь. Я чую ее в воздухе.
На мгновение Оливия закрыла глаза. Она прислушивалась. Подражая Эмили, старалась впитывать каждый звук извне, каждое колебание воздуха. И вот снова началось... Жалобный стон, донесшийся откуда-то снизу, будто из-под земли, сменился пронзительным воем, который становился все сильнее, потом оборвался на самой высокой ноте, и все стихло.
И тогда, в тишине, она снова вспомнила Доминика. Сегодня вечером он открылся ей с другой стороны, и Оливия впервые задумалась, что же должен испытывать такой человек, как он, в чуждом ему мире. Завеса тайны, окружавшая его, чуть-чуть приподнялась, и Оливия увидела мужчину, сурового и неприступного с виду, но с нежной и чувствительной душой, которая так же пела от радости или истекала кровью, как и ее собственная. А когда она, уходя, окинула взглядом его фигуру на фоне окна, ей пришло в голову, как он, вероятно, одинок... так же одинок, как и ветер, что выл и стонал сейчас за дверями их дома. И все же Оливия не хотела лукавить сама с собой: часть ее существа не могла смириться с тем, что в нем текла цыганская кровь.
Меньше всего она ожидала, что на следующий день ее вызовут к нему в кабинет. От страха ей чуть не стало дурно. Поднявшись по лестнице, она осторожно постучала в дверь. Оливия почти не сомневалась, что знает, зачем ее позвали. Прошлым вечером она дала слишком много воли своему языку... И вот сейчас он скажет, что в Рэвенвуде больше не нуждаются в ее услугах.
Когда она вошла, Доминик стоял возле письменного стола. В темно-сером сюртуке и узких панталонах он выглядел на редкость элегантным. Он был чисто выбрит, а черные как смоль волосы, еще влажные после мытья, лежали гладко. Граф был так красив, что у Оливии на мгновение перехватило дыхание.
– Вы хотели видеть меня, милорд? – спросила она, стараясь ничем не выдать терзавших ее дурных предчувствий.
– Ах да, мисс Шервуд! – Словно очнувшись, он указал ей на стул. – Прошу вас, садитесь.
– Если вы не возражаете, сэр, я постою, – нервно облизнув пересохшие губы, произнесла Оливия. Ей пришло в голову, что вряд ли стоит садиться ради того, чтобы услышать приказание немедленно покинуть этот дом.
Взгляды их встретились, и тут, к удивлению Оливии, она заметила, как он смущенно отвел глаза в сторону. Так и есть, с горечью подумала девушка. Стало быть, интуиция ее не подвела!
– Прошу меня извинить, мисс Шервуд, – начал Доминик, неловко покашливая, – но мне так трудно... Думаю, это будет нелегкий разговор... для нас обоих. – Сердце Оливии упало. – Но кажется, этого не избежать...
Оливия с трудом сглотнула вставший в горле комок. На ресницах повисла непрошеная слезинка. Итак, она не ошиблась. Он собирается ее уволить. Боже, в отчаянии подумала она, что же им делать? А Эмили? Да еще на днях нужно заплатить арендную плату за дом...
– Умоляю вас простить мне вчерашнюю безобразную сцену. Хотя, может быть, вы мне и не поверите, но я не так уж часто напиваюсь. Поэтому... – Оливия ошеломленно уставилась на него. В ушах у нее звенело. О чем он?.. Это было совсем не то, что она ожидала услышать. – ... я еще раз умоляю вас простить меня.
Оливия только что вытащила из печки горячий пирог с почками, от которого еще валил пар, и готовилась его разрезать. Нож ее замер в воздухе. Сделав глубокий вдох, она украдкой покосилась на сестру.
– Ты не ошиблась, Эм?
– Я слышала, как говорили, что еще после полудня их повозки проехали через деревню. А потом пришла Эстер и повторила то же. Они стали табором на берегу ручья, рассказала она.
Оливия окинула сестру внимательным взглядом. Странно, подумала она, Эмили выглядит уж чересчур спокойной. Неужели страшные воспоминания о том дне, когда у нее на глазах был зверски убит их отец, больше не преследуют ее? «Господи, – страстно взмолилась она, – прошу тебя, сделай, чтобы это было так!» Но вслух она лишь сказала:
– Может, они здесь просто проездом. Переночуют, а завтра их уже и след простыл. – Хотя цыган, убивший их отца, как потом стало известно, был одиночкой, но в их местах и до того часто останавливались цыгане, гадали на картах и предсказывали судьбу, лудили и паяли старые сковородки, торговали лошадьми. Оливия никогда не боялась за себя. Но сейчас мысль о том, что их табор неподалеку, заставила ее почувствовать себя неуютно.
– То же самое сказала и Эстер.
– Что ж, – добродушно засмеялась Оливия, – тогда будем надеяться, что она не ошиблась. – И она положила большой кусок пирога на тарелку Эмили.
– Как ты думаешь, они приехали... из-за него? – Можно было не сомневаться, что Эмили имеет в виду Доминика.
– Послушай, в Англии тысячи цыган, и все они кочуют с места на место, – напомнила сестре Оливия. – Если они встали табором на берегу ручья, так это довольно далеко от Рэвенвуда. – Она задумалась, потом тряхнула головой и засмеялась. – Нет, думаю, это маловероятно.
Занявшись едой, сестры погрузились в молчание. Доев, Оливия уже собиралась встать из-за стола, когда стекло в окне за ее спиной вдруг звякнуло. Раздался гулкий треск, и снова наступила тишина. Оливия нахмурилась.
– Что это?
– Ветер, – лукаво склонив голову набок, ответила Эмили. – Скоро начнется буря, вот увидишь. Я чую ее в воздухе.
На мгновение Оливия закрыла глаза. Она прислушивалась. Подражая Эмили, старалась впитывать каждый звук извне, каждое колебание воздуха. И вот снова началось... Жалобный стон, донесшийся откуда-то снизу, будто из-под земли, сменился пронзительным воем, который становился все сильнее, потом оборвался на самой высокой ноте, и все стихло.
И тогда, в тишине, она снова вспомнила Доминика. Сегодня вечером он открылся ей с другой стороны, и Оливия впервые задумалась, что же должен испытывать такой человек, как он, в чуждом ему мире. Завеса тайны, окружавшая его, чуть-чуть приподнялась, и Оливия увидела мужчину, сурового и неприступного с виду, но с нежной и чувствительной душой, которая так же пела от радости или истекала кровью, как и ее собственная. А когда она, уходя, окинула взглядом его фигуру на фоне окна, ей пришло в голову, как он, вероятно, одинок... так же одинок, как и ветер, что выл и стонал сейчас за дверями их дома. И все же Оливия не хотела лукавить сама с собой: часть ее существа не могла смириться с тем, что в нем текла цыганская кровь.
Меньше всего она ожидала, что на следующий день ее вызовут к нему в кабинет. От страха ей чуть не стало дурно. Поднявшись по лестнице, она осторожно постучала в дверь. Оливия почти не сомневалась, что знает, зачем ее позвали. Прошлым вечером она дала слишком много воли своему языку... И вот сейчас он скажет, что в Рэвенвуде больше не нуждаются в ее услугах.
Когда она вошла, Доминик стоял возле письменного стола. В темно-сером сюртуке и узких панталонах он выглядел на редкость элегантным. Он был чисто выбрит, а черные как смоль волосы, еще влажные после мытья, лежали гладко. Граф был так красив, что у Оливии на мгновение перехватило дыхание.
– Вы хотели видеть меня, милорд? – спросила она, стараясь ничем не выдать терзавших ее дурных предчувствий.
– Ах да, мисс Шервуд! – Словно очнувшись, он указал ей на стул. – Прошу вас, садитесь.
– Если вы не возражаете, сэр, я постою, – нервно облизнув пересохшие губы, произнесла Оливия. Ей пришло в голову, что вряд ли стоит садиться ради того, чтобы услышать приказание немедленно покинуть этот дом.
Взгляды их встретились, и тут, к удивлению Оливии, она заметила, как он смущенно отвел глаза в сторону. Так и есть, с горечью подумала девушка. Стало быть, интуиция ее не подвела!
– Прошу меня извинить, мисс Шервуд, – начал Доминик, неловко покашливая, – но мне так трудно... Думаю, это будет нелегкий разговор... для нас обоих. – Сердце Оливии упало. – Но кажется, этого не избежать...
Оливия с трудом сглотнула вставший в горле комок. На ресницах повисла непрошеная слезинка. Итак, она не ошиблась. Он собирается ее уволить. Боже, в отчаянии подумала она, что же им делать? А Эмили? Да еще на днях нужно заплатить арендную плату за дом...
– Умоляю вас простить мне вчерашнюю безобразную сцену. Хотя, может быть, вы мне и не поверите, но я не так уж часто напиваюсь. Поэтому... – Оливия ошеломленно уставилась на него. В ушах у нее звенело. О чем он?.. Это было совсем не то, что она ожидала услышать. – ... я еще раз умоляю вас простить меня.