Страница:
Сьюзен ДЖОНСОН
ГРЕШНИЦА
Глава 1
Лондон, март 1787 год
Синджин одевался — быстрым привычным движением он искусно завязывал шейный батистовый платок.
Сильный запах сирени, обычно окружавший герцогиню Баченскую, почти растворился в смешении едких запахов от занятий любовью с ароматами жарко натопленной комнаты. Все еще обнаженная после долгой любовной схватки, герцогиня лежала на кровати, обдумывая, стоит ли обижаться на неожиданный уход любовника и его небрежное безразличие. Секунды было достаточно, чтобы пришло решение — не стоит, так как ее гнев будет потрачен впустую на самого распутного, самого красивого мужчину Лондона: высокого, стройного, мускулистого и смуглого как грек. Его небесно-голубые глаза излучали дерзкую обольстительность дразняще, горячо и бесстыдно. И если чисто внешнего физического совершенства было недостаточно.., проверка любовью подтверждала его абсолютное великолепие. Ни с кем она не испытывала таких чувств, как с Синджином, и никто не вызывал в ней столь бурного оргазма.
Вздохнув, она повернулась на кровати так, чтобы ее поза была наиболее привлекательной и зовущей, и сказала:
— Когда ты вернешься?
Прервав поиски своей куртки, сброшенной в порыве чувственной страсти несколько часов назад, Синджин увидел роскошность пышного тела герцогини, необыкновенную полноту груди, изящный изгиб бедер.
Он тут же подумал, как нежно и осторожно Кассандра могла бы покусывать его, но, вместо того, чтобы снова предаться радостям любви, сказал:
— Через пять дней.
— Навести меня.
Синджин Сейнт Джон герцог Сетский маркиз Фаулер граф Бартонский виконт Кавернунский обычно обосновывался в Ньюмаркете на весь сезон скачек.
Его страсть к лошадям, это знали все, превосходила даже ненасытный интерес к женской плоти. Правда, через пять дней он должен был ненадолго покинуть Ньюмаркет, вернувшись в Лондон, чтобы забрать молодую ирландскую кобылицу, — ее пришлют из Ватерфорда, имения его двоюродного брата. Забыв о Касандре, он вдруг улыбнулся, и резкие черты лица мгновенно преобразились: на нем промелькнуло Мальчишеское очарование.
— Я бы очень хотел.., но я не смогу остаться надолго.
— На сколько?
— На час.
Кассандра стала второй женой герцога Баченского после того, как его первая жена благополучно скончалась, а герцог еще не потерял желания и способности в полной мере оценить чувственную женскую красоту новой герцогини.
— На сколько? — мягко повторила она, медленно и эротично повернувшись гибким телом. Синджин начал немедленно менять решение.
— Дольше, чем на час, — ответил он и распутно улыбнулся.
Синджину было интересно, как почти семидесятилетний Бачен мог выдерживать все физические требования своей страстной жены. Однажды, без сомнения, он не выдержит. И тогда Кассандра станет очень состоятельной и молодой вдовой.
— Ты не забудешь… — прошептала она, скользнув пальцем по своей влажной промежности.
Синджин замер, взглянув на фарфоровые часы, стоявшие на камине, и взвесил важность своего прибытия в Ньюмаркет вовремя. Ведь завтра в первом забеге против серой ирландской лошади Стэнхоупа выступал его гнедой, и даже манящая акробатика Кассандры в постели проигрывала перед волнующими скачками.
Сомнения длились доли секунды, затем он, выдохнув, наклонился за своей курткой цвета бургундского вина.
Надевая куртку, он сказал, как будто объясняя мимолетную внутреннюю борьбу:
— Завтра мой гнедой бежит против лошади Стэнхоупа, прославленной чемпионки.
— Удачи тогда, — мягко прошептала она. Сквозь ритмичные звуки, издаваемые ее пальцем, низким хрипловатым голосом добавив:
— Не забудь меня.
«Навряд ли», — подумал он, еще находясь во власти ее ошеломляющего эротического образа и ощущая ответную реакцию своего могучего тела. Если бы Синджин Сейнт Джон не был столь страстным поклонником скачек и человеком железной воли, то Кассандра имела бы в своем распоряжении превосходный возбужденный инструмент.
Синджин одевался — быстрым привычным движением он искусно завязывал шейный батистовый платок.
Сильный запах сирени, обычно окружавший герцогиню Баченскую, почти растворился в смешении едких запахов от занятий любовью с ароматами жарко натопленной комнаты. Все еще обнаженная после долгой любовной схватки, герцогиня лежала на кровати, обдумывая, стоит ли обижаться на неожиданный уход любовника и его небрежное безразличие. Секунды было достаточно, чтобы пришло решение — не стоит, так как ее гнев будет потрачен впустую на самого распутного, самого красивого мужчину Лондона: высокого, стройного, мускулистого и смуглого как грек. Его небесно-голубые глаза излучали дерзкую обольстительность дразняще, горячо и бесстыдно. И если чисто внешнего физического совершенства было недостаточно.., проверка любовью подтверждала его абсолютное великолепие. Ни с кем она не испытывала таких чувств, как с Синджином, и никто не вызывал в ней столь бурного оргазма.
Вздохнув, она повернулась на кровати так, чтобы ее поза была наиболее привлекательной и зовущей, и сказала:
— Когда ты вернешься?
Прервав поиски своей куртки, сброшенной в порыве чувственной страсти несколько часов назад, Синджин увидел роскошность пышного тела герцогини, необыкновенную полноту груди, изящный изгиб бедер.
Он тут же подумал, как нежно и осторожно Кассандра могла бы покусывать его, но, вместо того, чтобы снова предаться радостям любви, сказал:
— Через пять дней.
— Навести меня.
Синджин Сейнт Джон герцог Сетский маркиз Фаулер граф Бартонский виконт Кавернунский обычно обосновывался в Ньюмаркете на весь сезон скачек.
Его страсть к лошадям, это знали все, превосходила даже ненасытный интерес к женской плоти. Правда, через пять дней он должен был ненадолго покинуть Ньюмаркет, вернувшись в Лондон, чтобы забрать молодую ирландскую кобылицу, — ее пришлют из Ватерфорда, имения его двоюродного брата. Забыв о Касандре, он вдруг улыбнулся, и резкие черты лица мгновенно преобразились: на нем промелькнуло Мальчишеское очарование.
— Я бы очень хотел.., но я не смогу остаться надолго.
— На сколько?
— На час.
Кассандра стала второй женой герцога Баченского после того, как его первая жена благополучно скончалась, а герцог еще не потерял желания и способности в полной мере оценить чувственную женскую красоту новой герцогини.
— На сколько? — мягко повторила она, медленно и эротично повернувшись гибким телом. Синджин начал немедленно менять решение.
— Дольше, чем на час, — ответил он и распутно улыбнулся.
Синджину было интересно, как почти семидесятилетний Бачен мог выдерживать все физические требования своей страстной жены. Однажды, без сомнения, он не выдержит. И тогда Кассандра станет очень состоятельной и молодой вдовой.
— Ты не забудешь… — прошептала она, скользнув пальцем по своей влажной промежности.
Синджин замер, взглянув на фарфоровые часы, стоявшие на камине, и взвесил важность своего прибытия в Ньюмаркет вовремя. Ведь завтра в первом забеге против серой ирландской лошади Стэнхоупа выступал его гнедой, и даже манящая акробатика Кассандры в постели проигрывала перед волнующими скачками.
Сомнения длились доли секунды, затем он, выдохнув, наклонился за своей курткой цвета бургундского вина.
Надевая куртку, он сказал, как будто объясняя мимолетную внутреннюю борьбу:
— Завтра мой гнедой бежит против лошади Стэнхоупа, прославленной чемпионки.
— Удачи тогда, — мягко прошептала она. Сквозь ритмичные звуки, издаваемые ее пальцем, низким хрипловатым голосом добавив:
— Не забудь меня.
«Навряд ли», — подумал он, еще находясь во власти ее ошеломляющего эротического образа и ощущая ответную реакцию своего могучего тела. Если бы Синджин Сейнт Джон не был столь страстным поклонником скачек и человеком железной воли, то Кассандра имела бы в своем распоряжении превосходный возбужденный инструмент.
Глава 2
— Берегись кнута Арчера, — предостерег Синджин своего коня, расстегивая ремни шерстяной попоны, которая защищала его чистокровного гнедого от леденящих мартовских ветров. — Он попытается ударить тебя, Ромулус, — сказал он низким успокаивающим и знакомым ей голосом, поглаживая мускулистую шею лошади.
Холеный гнедой повернул голову и слегка ткнулся носом в плечо Синджина.
— Держись от него подальше, приятель, — прошептал Синджин, — чтобы он не лягнул тебя. Участников немного, поэтому у тебя будет место для маневра, — продолжил Синджин, обернувшись к своему жокею, который подтягивал стремя на одно деление. — Ромулус смотрелся лучше всех сегодня утром во время разминки. — Синджин улыбнулся. — Все, что нужно тебе делать, — это сидеть на нем.
— Я и так все время с этим резвым скакуном. Он все-таки боится холода. Надеюсь, они скоро начнут. — Говоря так, Фордхэм убрал ноги с подставленных рук конюха, сел в седло и, глядя на своего хозяина, добавил:
— Причитающиеся мне деньги у вас?
— Они вместе с моими находятся в Рэндэла. Мы оба будем богаче по окончании Роули Майл. Сунув палец в кожаную узду, Синджин проверил: не затянуты ли удила.
Ромулусу не понравилась тяжелая рука. Это был конь; который бегал ради удовольствия и едва ли нуждался в жокее.
— Отведи его домой, — мягко сказал Синджин, в последний раз нежно похлопав Ромулуса, а затем отступил назад, чтобы Фордхэм смог проехать по маленькой площадке для конюхов к стартовой позиции.
Он с гордостью оглядел своего коня-победителя.
Некоторое время спустя Синджин стоял на балконе своей смотровой площадки из красного кирпича на гребне Абингдона, рядом с финишем. Перед ним простирался Ньюмаркет Роули Майл: открытое обилие зеленых спусков, уходящих за горизонт, сияющее солнце, придающее пейзажу величественную красоту. Он мысленым взором окинул первый день весенних сборов — начало скакового сезона, — и его охватило знакомое волнение. Он любил вид, запах и звук Ньюмаркета, красивых лошадей, суету болельщиков, будоражащий соблазн ставок, всепоглощающий трепет победы.
Купив своего первого скакуна в шестнадцать лет, он был обречен на то, чтобы завести лучшую конюшню в Англии, «в мире», как ворчали раздраженные покупатели, не могущие соперничать с герцогом Сетским в ценах, которые он предлагал за первоклассных чистокровных скакунов.
Достигнув совершеннолетия, он получил возможность распоряжаться собственными средствами. Его лошади выиграли большинство значительных скачек за последнее десятилетие и, что самое важное, удерживали первенство по количеству выигрышей.
Любовь к скачкам ему привила мать, чья ирландская семья занималась разведением первоклассных скаковых и охотничьих лошадей. В два года она научила его ездить верхом и всегда брала с собой смотреть скачки в Ньюмаркете. В нем текла кровь ирландских коневодов, и он вырос среди шквала и суеты скакового круга.
Плоская крыша с балюстрадой и балкон были заполнены веселящимися гостями. Игристость шампанского и обильный завтрак еще раз продемонстрировали щедрость и радушие хозяина, герцога Сетского.
Синджин и его друг Николае Роуз стояли немного в стороне, все их внимание было приковано к лошадям, находящимся на стартовой позиции.
Оба мужчины были замечательно похожи — и ростом, и мускулистым телосложением, и длинными темными волосами, перевязанными одинаковыми черными шелковыми лентами. Отличались они лишь цветом кожи. Несмотря на то, что Синджин был очень смугл из-за того, что много времени проводил на свежем воздухе, цвет его кожи, все равно был намного светлее, чем кожа его приятеля, краснокожего индейца.
У Синджина были удивительные глаза — слишком красивые для мужчины, как говорили многие. Они достались ему от матери, чья несравненная красота произвела сенсацию, когда ослепительная мисс Боукер штурмом взяла высший свет, расстроив все надежды и планы мамаш, имеющих дочерей на выданье. Светловолосая красотка из Ватерфорда могла выбирать любого из благородных лордов.
— Мы выиграем все в этом году, — радостно заметил Синджин, воспламеняя свою страсть. Его улыбка была мальчишеской, открытой, а замечательные глаза светились удовольствием.
— Ты всегда выигрываешь. — Внешность и голос друга отражали его спокойное состояние духа.
При внешнем сходстве друзья сильно отличались.
Синджин дышал могучей энергией, и сапфир его глаз выражал внутренний легковоспламеняющийся жар.
Его же друг — само спокойствие.
— Сколько ты поставил? — Голос Синджина звучал по-деловому решительно. Его ставки — искусство, подчинявшееся разработанной сложной схеме и ставшее прибыльным предприятием.
— Пару четвертных.
— Бери выше. Я прикрою тебя, — четко и быстро произнес Синджин, мысленно производя расчеты. — Ты слышал, что сказал Олим сегодня утром. Ромулус в превосходной форме.
Тренер поставил сто фунтов в этой скачке, показатель его уверенности в лошади.
— У тебя такая превосходная конюшня, что я получу очень хорошую прибыль, даже не «беря выше». — Николае верил в умеренные ставки. Его планы вернуться в родное племя станут осуществимы при наличии большой суммы, и он предпочитал не рисковать.
Синджин небрежно пожал плечами:
— Дело твое.
Умеренность была чем-то неприемлемым и чужеродным в его понятиях.
— Скоро у меня будет достаточно денег, чтобы обосноваться, как лорд, в дикой пустыне, — заметил Николае шутливым тоном.
— У меня больше денег, чем нам нужно обоим, черт возьми, Сенека, и ты это знаешь, — проворчал Синджин. [Ирокезская конфедерация (Онейда, Мохок, Онондага, Кайуга, Сенека) была распространена от штата Нью-Йорк до Огайо. Как английская, так и французская стороны добивались заключения союза с племенами индейцев; С начала XVIII века иезуиты и англиканские миссионеры активно действовали на всей территории Конфедерации.
К середине XVIII века, когда родился друг Синджина Сенека, влияние европейцев глубоко проникло в восточные индейские племена, и множество индейцев были обращены в англиканство или французскую католическую церковь, и им были даны христианские имена.].
Еще несколько лет назад он предложил своему другу полную свободу действий в отношении своего состояния. Этот спор длился не один год.
Николае Роуз вернулся вместе с Синджином после проигранной кампании армии Севера в колониальной войне в Америке, лишившись семьи в результате резни, устроенной революционными войсками в его деревне. Синджин понимал его, как брата. Он также понимал его угрызения совести, хотя сам этих чувств не испытывал.
— Стэнхоуп посадил Арчера, — в последнюю минуту заметил Синджин. — Я только надеюсь, что Фордхэм сможет держаться подальше от печально известного кнута Арчера, — продолжал Синджин, словно Сенека и не упоминал об Америке.
Облокотившись на перила балкона, Синджин рас сматривал стартовую линию. Оба, Фордхэм и Арчер, были жокеями-победителями, но имели совершенно разный стиль. Арчер верил в езду с применением физической силы, в то время как Фордхэм предпочитал понукать свою лошадь как можно меньше. Арчер выиграл несколько скачек, применяя столь сомнительную тактику.
Когда Синджин, облокотившись, выглянул из-за портика, ветер освободил непослушные локоны из-под ленты и растрепал их. Ветер поиграл и кожаной бахромой на вышитой бисером куртке. Синджин часто надевал экзотическую куртку Сенеки, потому что ему нравилась изысканная красота вышивки и мягкая эластичность кожи.
Из-за смешенного костюма, состоящего из куртки с бахромой, замшевых бриджей, начищенных изысканных ботфорт, белоснежной рубашки и шейного платка, он выделялся среди своих аристократических друзей.
Но Синджин не заботился о соблюдении каких-либо правил. Тем не менее в среде титулованных пэров он был не только любим, но и служил плутовским примером не только в свете, но и за пределами высшего света и особенно за пределами ограничивающих обязанностей его титула.
— Черт, Арчер сорвал флаг. — Синджин прищурился на солнце, разглядывая расположение Фордхэма на Ромулусе в беспорядке скачки.
Был фальстарт, и лошади толпились теперь в сложном смешении, воздух потяжелел от крепкой брани.
Через некоторое время путаница исчезла, и на дорожке выстроилась кривая: центр подался вперед.
Красный флажок упал, и, взметнув разноцветные шелка, восемь спринтеров помчались вперед. Не очень-то много участников для основных скачек сезона, проводящихся раз в два года. Многие владельцы, готовые к участию, предпочли оставить своих лошадей дома, уверенные в победе Сета или Стэнхоупа.
Гнедой жеребец Синджина — Ромулус быстро вырвался вперед на целый корпус и первые шестьдесят ярдов уверенно держал лидерство. Затем Фордхэм придержал его, и серая лошадь Стэнхоупа ринулась вперед, стараясь развить рекордную скорость. Еще трое участников пытались держаться на одном уровне с лидерами, а лошадь графа Сазерлэндского шла далеко справа. Оставшиеся две лошади уже испытывали трудности.
На спуске Абингдон Майл Ромулус сбился и потерял шаг, к ужасу поставивших на него. Фордхэм, казалось, безуспешно пытался с ним справиться.
Но когда участники приблизились к подъему, и Ромулус вдруг начал набирать скорость, стало заметно, что что-то не так с его передними ногами.
— Сто на двести против Ромулуса! — завопил один из букмекеров. Синджин, который видел Ромулуса сегодня утром, обдумывал теперь свои шансы. Толпа бросала наверх косые взгляды. При таких невероятных процентах герцог Сетский мог потерять состояние, если Ромулус не выиграет.
— Фордхэм ждет подъема, — сказал Николае.
— И еще не торопит Ромулуса, — спокойно ответил Синджин.
— Но уже близко. — Он говорил, немного растягивая слова, взгляд голубых глаз был прикован к гнедому и серой лошади Стэнхоупа, которая шла впереди на три корпуса. Фордхэм не трогал кнута, но низко наклонился к шее Ромулуса и разговаривал с ним, почти опустив поводья.
Синджин заметил, как молодой жеребец, которого он помогал тренировать, привычно откликается, вняв голосу Фордхэма.
Вот. Наконец-то. Синджин выдохнул от удовольствия. Шаг Ромулуса сделался шире, мускулы напряглись, красивые сильные ноги рыхлили под собой землю: уши слегка прижаты; ноги легко преодолевают подъем. Нагоняя соперника, Ромулус взлетел на гору, словно бежал по ровной местности, и поравнялся с серой лошадью Стэнхоупа, вызвав рев толпы. Несколько секунд две лошади шли рядом, преодолевая последние самые тяжелые метры подъема.
«Слишком уж близко, — с беспокойством подумал Синджин, — слишком близко от Арчера». — И затем Ромулус стал обгонять его. Вырвавшись вперед, он оставил позади ирландского серого коня.
— Он выиграл, — шепотом выдохнул Синджин. — Какая красота…
— Приз в тысячу гиней [1] и злоба Стэнхоупа, — заметил Николае Роуз с веселой усмешкой, когда Ромулус пересек финиш, обогнав соперника на шесть корпусов.
— Пять тысяч гиней, — поправил Синджин, сложив свой выигрыш с призовым фондом, — а злоба Стэнхоупа не имеет ничего общего со скачками.
— Тогда женщина, — сказал высокий Сенека. Это вторая константа в жизни Синджина, которой он отдавал предпочтение.
— Старое пари на миссис Робинсон бедный Стэнхоуп проиграл.
Даже Сенека из американских колоний знал о красавице с дурной славой, о миссис Робинсон. Весь свет знал о давнем споре на пять тысяч гиней, записанный в книгу Брукеса, между Синджином и Стэнхоупом — выигрывает тот, кто первым подстережет и переманит честную Пердиту у ее друга принца Уэльского.
Говорят, уже буквально на следующее утро молодой герцог Сетский выходил от красавицы. Его подстерег пьяный Стэнхоуп, преградил путь, потребовав дуэль. Но пьяное состояние Стэнхоупа делало дуэль равноценной убийству. Синджин, конечно же, не принял его вызова. Когда Стэнхоуп протрезвел, то почувствовал себя совершенно уничтоженным.
С широкой улыбкой Синджин принимал приветствия и поздравления своих гостей, быстро продвигаясь через толпу, стоящую на смотровой площадке, к лестнице. Прыжками преодолевая ступени, он пробирался сквозь толпу на лестнице. Кивая и улыбаясь, обмениваясь рукопожатиями, принимая поздравления с привычной скромностью, он огромными шагами направился к зеленому спуску. Когда до Ромулуса было метров шесть, тот почувствовал запах хозяина и негромко заржал. Не обращая внимания на организаторов и лорда Банбери, стоявшего с призом «Королевская тарелка победителя», Синджин сначала протянул руку Фордхэму со словами похвалы, высоко оценив его езду, а затем, опустив пальцы в карман экзотической куртки, вытащил кусочки сахара для Ромулуса.
— Отлично, мой красавец, — проговорил он, протягивая ладонь с сахаром. Он мягко провел вниз по всей длине замечательного носа темного гнедого. — Ты оставил всех позади.
Как и легендарный Эклипс, Ромулус выигрывал все скачки одинаково: впереди Ромулус, остальные далеко позади.
Остаток дня пролетел быстро. Во время дневных скачек все лошади Синджина пришли первыми. Синджин активно участвовал в скачках, выполняя работу конюха и не заботясь о том, кто и что скажет. Он помогал подковывать, давал наставления жокеям, чистил лошадей после скачек, ухаживал в конце соревнований за своим черным скакуном, который повредил переднюю ногу на последнем забеге дня. Сначала были опасения, что в ноге трещина, но после нескольких часов припарок холеный правнук Герода намного увереннее наступал на поврежденную ногу.
Оставив двух конюхов и мальчишку с черным скакуном в его огражденном круге, Синджин ушел. Солнце только что село; сумеречный воздух был холодным, ветер почти стих, словно готовясь к ночной дреме.
Усталость Синджина поминутно давала себя знать в его вялой качающейся походке, в ленивом опускании черных ресниц. Он встал на рассвете, чтобы поехать вместе с жокеями на утреннюю тренировку скакунов на склонах. День пронесся с сумасшедшей быстротой, полный пьянящих побед, но изнуряющий. Дом его был полон друзей и женщин, привезенных, чтобы развлекать их, и он прошлой ночью спал всего несколько часов.
— Домой, Джед, наконец-то, — сказал он, улыбаясь, когда молодой, бандитского вида, русоволосый человек проснулся, издав неопределенный звук. — Поезжай немедленно. Я устал.
Холеный гнедой повернул голову и слегка ткнулся носом в плечо Синджина.
— Держись от него подальше, приятель, — прошептал Синджин, — чтобы он не лягнул тебя. Участников немного, поэтому у тебя будет место для маневра, — продолжил Синджин, обернувшись к своему жокею, который подтягивал стремя на одно деление. — Ромулус смотрелся лучше всех сегодня утром во время разминки. — Синджин улыбнулся. — Все, что нужно тебе делать, — это сидеть на нем.
— Я и так все время с этим резвым скакуном. Он все-таки боится холода. Надеюсь, они скоро начнут. — Говоря так, Фордхэм убрал ноги с подставленных рук конюха, сел в седло и, глядя на своего хозяина, добавил:
— Причитающиеся мне деньги у вас?
— Они вместе с моими находятся в Рэндэла. Мы оба будем богаче по окончании Роули Майл. Сунув палец в кожаную узду, Синджин проверил: не затянуты ли удила.
Ромулусу не понравилась тяжелая рука. Это был конь; который бегал ради удовольствия и едва ли нуждался в жокее.
— Отведи его домой, — мягко сказал Синджин, в последний раз нежно похлопав Ромулуса, а затем отступил назад, чтобы Фордхэм смог проехать по маленькой площадке для конюхов к стартовой позиции.
Он с гордостью оглядел своего коня-победителя.
Некоторое время спустя Синджин стоял на балконе своей смотровой площадки из красного кирпича на гребне Абингдона, рядом с финишем. Перед ним простирался Ньюмаркет Роули Майл: открытое обилие зеленых спусков, уходящих за горизонт, сияющее солнце, придающее пейзажу величественную красоту. Он мысленым взором окинул первый день весенних сборов — начало скакового сезона, — и его охватило знакомое волнение. Он любил вид, запах и звук Ньюмаркета, красивых лошадей, суету болельщиков, будоражащий соблазн ставок, всепоглощающий трепет победы.
Купив своего первого скакуна в шестнадцать лет, он был обречен на то, чтобы завести лучшую конюшню в Англии, «в мире», как ворчали раздраженные покупатели, не могущие соперничать с герцогом Сетским в ценах, которые он предлагал за первоклассных чистокровных скакунов.
Достигнув совершеннолетия, он получил возможность распоряжаться собственными средствами. Его лошади выиграли большинство значительных скачек за последнее десятилетие и, что самое важное, удерживали первенство по количеству выигрышей.
Любовь к скачкам ему привила мать, чья ирландская семья занималась разведением первоклассных скаковых и охотничьих лошадей. В два года она научила его ездить верхом и всегда брала с собой смотреть скачки в Ньюмаркете. В нем текла кровь ирландских коневодов, и он вырос среди шквала и суеты скакового круга.
Плоская крыша с балюстрадой и балкон были заполнены веселящимися гостями. Игристость шампанского и обильный завтрак еще раз продемонстрировали щедрость и радушие хозяина, герцога Сетского.
Синджин и его друг Николае Роуз стояли немного в стороне, все их внимание было приковано к лошадям, находящимся на стартовой позиции.
Оба мужчины были замечательно похожи — и ростом, и мускулистым телосложением, и длинными темными волосами, перевязанными одинаковыми черными шелковыми лентами. Отличались они лишь цветом кожи. Несмотря на то, что Синджин был очень смугл из-за того, что много времени проводил на свежем воздухе, цвет его кожи, все равно был намного светлее, чем кожа его приятеля, краснокожего индейца.
У Синджина были удивительные глаза — слишком красивые для мужчины, как говорили многие. Они достались ему от матери, чья несравненная красота произвела сенсацию, когда ослепительная мисс Боукер штурмом взяла высший свет, расстроив все надежды и планы мамаш, имеющих дочерей на выданье. Светловолосая красотка из Ватерфорда могла выбирать любого из благородных лордов.
— Мы выиграем все в этом году, — радостно заметил Синджин, воспламеняя свою страсть. Его улыбка была мальчишеской, открытой, а замечательные глаза светились удовольствием.
— Ты всегда выигрываешь. — Внешность и голос друга отражали его спокойное состояние духа.
При внешнем сходстве друзья сильно отличались.
Синджин дышал могучей энергией, и сапфир его глаз выражал внутренний легковоспламеняющийся жар.
Его же друг — само спокойствие.
— Сколько ты поставил? — Голос Синджина звучал по-деловому решительно. Его ставки — искусство, подчинявшееся разработанной сложной схеме и ставшее прибыльным предприятием.
— Пару четвертных.
— Бери выше. Я прикрою тебя, — четко и быстро произнес Синджин, мысленно производя расчеты. — Ты слышал, что сказал Олим сегодня утром. Ромулус в превосходной форме.
Тренер поставил сто фунтов в этой скачке, показатель его уверенности в лошади.
— У тебя такая превосходная конюшня, что я получу очень хорошую прибыль, даже не «беря выше». — Николае верил в умеренные ставки. Его планы вернуться в родное племя станут осуществимы при наличии большой суммы, и он предпочитал не рисковать.
Синджин небрежно пожал плечами:
— Дело твое.
Умеренность была чем-то неприемлемым и чужеродным в его понятиях.
— Скоро у меня будет достаточно денег, чтобы обосноваться, как лорд, в дикой пустыне, — заметил Николае шутливым тоном.
— У меня больше денег, чем нам нужно обоим, черт возьми, Сенека, и ты это знаешь, — проворчал Синджин. [Ирокезская конфедерация (Онейда, Мохок, Онондага, Кайуга, Сенека) была распространена от штата Нью-Йорк до Огайо. Как английская, так и французская стороны добивались заключения союза с племенами индейцев; С начала XVIII века иезуиты и англиканские миссионеры активно действовали на всей территории Конфедерации.
К середине XVIII века, когда родился друг Синджина Сенека, влияние европейцев глубоко проникло в восточные индейские племена, и множество индейцев были обращены в англиканство или французскую католическую церковь, и им были даны христианские имена.].
Еще несколько лет назад он предложил своему другу полную свободу действий в отношении своего состояния. Этот спор длился не один год.
Николае Роуз вернулся вместе с Синджином после проигранной кампании армии Севера в колониальной войне в Америке, лишившись семьи в результате резни, устроенной революционными войсками в его деревне. Синджин понимал его, как брата. Он также понимал его угрызения совести, хотя сам этих чувств не испытывал.
— Стэнхоуп посадил Арчера, — в последнюю минуту заметил Синджин. — Я только надеюсь, что Фордхэм сможет держаться подальше от печально известного кнута Арчера, — продолжал Синджин, словно Сенека и не упоминал об Америке.
Облокотившись на перила балкона, Синджин рас сматривал стартовую линию. Оба, Фордхэм и Арчер, были жокеями-победителями, но имели совершенно разный стиль. Арчер верил в езду с применением физической силы, в то время как Фордхэм предпочитал понукать свою лошадь как можно меньше. Арчер выиграл несколько скачек, применяя столь сомнительную тактику.
Когда Синджин, облокотившись, выглянул из-за портика, ветер освободил непослушные локоны из-под ленты и растрепал их. Ветер поиграл и кожаной бахромой на вышитой бисером куртке. Синджин часто надевал экзотическую куртку Сенеки, потому что ему нравилась изысканная красота вышивки и мягкая эластичность кожи.
Из-за смешенного костюма, состоящего из куртки с бахромой, замшевых бриджей, начищенных изысканных ботфорт, белоснежной рубашки и шейного платка, он выделялся среди своих аристократических друзей.
Но Синджин не заботился о соблюдении каких-либо правил. Тем не менее в среде титулованных пэров он был не только любим, но и служил плутовским примером не только в свете, но и за пределами высшего света и особенно за пределами ограничивающих обязанностей его титула.
— Черт, Арчер сорвал флаг. — Синджин прищурился на солнце, разглядывая расположение Фордхэма на Ромулусе в беспорядке скачки.
Был фальстарт, и лошади толпились теперь в сложном смешении, воздух потяжелел от крепкой брани.
Через некоторое время путаница исчезла, и на дорожке выстроилась кривая: центр подался вперед.
Красный флажок упал, и, взметнув разноцветные шелка, восемь спринтеров помчались вперед. Не очень-то много участников для основных скачек сезона, проводящихся раз в два года. Многие владельцы, готовые к участию, предпочли оставить своих лошадей дома, уверенные в победе Сета или Стэнхоупа.
Гнедой жеребец Синджина — Ромулус быстро вырвался вперед на целый корпус и первые шестьдесят ярдов уверенно держал лидерство. Затем Фордхэм придержал его, и серая лошадь Стэнхоупа ринулась вперед, стараясь развить рекордную скорость. Еще трое участников пытались держаться на одном уровне с лидерами, а лошадь графа Сазерлэндского шла далеко справа. Оставшиеся две лошади уже испытывали трудности.
На спуске Абингдон Майл Ромулус сбился и потерял шаг, к ужасу поставивших на него. Фордхэм, казалось, безуспешно пытался с ним справиться.
Но когда участники приблизились к подъему, и Ромулус вдруг начал набирать скорость, стало заметно, что что-то не так с его передними ногами.
— Сто на двести против Ромулуса! — завопил один из букмекеров. Синджин, который видел Ромулуса сегодня утром, обдумывал теперь свои шансы. Толпа бросала наверх косые взгляды. При таких невероятных процентах герцог Сетский мог потерять состояние, если Ромулус не выиграет.
— Фордхэм ждет подъема, — сказал Николае.
— И еще не торопит Ромулуса, — спокойно ответил Синджин.
— Но уже близко. — Он говорил, немного растягивая слова, взгляд голубых глаз был прикован к гнедому и серой лошади Стэнхоупа, которая шла впереди на три корпуса. Фордхэм не трогал кнута, но низко наклонился к шее Ромулуса и разговаривал с ним, почти опустив поводья.
Синджин заметил, как молодой жеребец, которого он помогал тренировать, привычно откликается, вняв голосу Фордхэма.
Вот. Наконец-то. Синджин выдохнул от удовольствия. Шаг Ромулуса сделался шире, мускулы напряглись, красивые сильные ноги рыхлили под собой землю: уши слегка прижаты; ноги легко преодолевают подъем. Нагоняя соперника, Ромулус взлетел на гору, словно бежал по ровной местности, и поравнялся с серой лошадью Стэнхоупа, вызвав рев толпы. Несколько секунд две лошади шли рядом, преодолевая последние самые тяжелые метры подъема.
«Слишком уж близко, — с беспокойством подумал Синджин, — слишком близко от Арчера». — И затем Ромулус стал обгонять его. Вырвавшись вперед, он оставил позади ирландского серого коня.
— Он выиграл, — шепотом выдохнул Синджин. — Какая красота…
— Приз в тысячу гиней [1] и злоба Стэнхоупа, — заметил Николае Роуз с веселой усмешкой, когда Ромулус пересек финиш, обогнав соперника на шесть корпусов.
— Пять тысяч гиней, — поправил Синджин, сложив свой выигрыш с призовым фондом, — а злоба Стэнхоупа не имеет ничего общего со скачками.
— Тогда женщина, — сказал высокий Сенека. Это вторая константа в жизни Синджина, которой он отдавал предпочтение.
— Старое пари на миссис Робинсон бедный Стэнхоуп проиграл.
Даже Сенека из американских колоний знал о красавице с дурной славой, о миссис Робинсон. Весь свет знал о давнем споре на пять тысяч гиней, записанный в книгу Брукеса, между Синджином и Стэнхоупом — выигрывает тот, кто первым подстережет и переманит честную Пердиту у ее друга принца Уэльского.
Говорят, уже буквально на следующее утро молодой герцог Сетский выходил от красавицы. Его подстерег пьяный Стэнхоуп, преградил путь, потребовав дуэль. Но пьяное состояние Стэнхоупа делало дуэль равноценной убийству. Синджин, конечно же, не принял его вызова. Когда Стэнхоуп протрезвел, то почувствовал себя совершенно уничтоженным.
С широкой улыбкой Синджин принимал приветствия и поздравления своих гостей, быстро продвигаясь через толпу, стоящую на смотровой площадке, к лестнице. Прыжками преодолевая ступени, он пробирался сквозь толпу на лестнице. Кивая и улыбаясь, обмениваясь рукопожатиями, принимая поздравления с привычной скромностью, он огромными шагами направился к зеленому спуску. Когда до Ромулуса было метров шесть, тот почувствовал запах хозяина и негромко заржал. Не обращая внимания на организаторов и лорда Банбери, стоявшего с призом «Королевская тарелка победителя», Синджин сначала протянул руку Фордхэму со словами похвалы, высоко оценив его езду, а затем, опустив пальцы в карман экзотической куртки, вытащил кусочки сахара для Ромулуса.
— Отлично, мой красавец, — проговорил он, протягивая ладонь с сахаром. Он мягко провел вниз по всей длине замечательного носа темного гнедого. — Ты оставил всех позади.
Как и легендарный Эклипс, Ромулус выигрывал все скачки одинаково: впереди Ромулус, остальные далеко позади.
Остаток дня пролетел быстро. Во время дневных скачек все лошади Синджина пришли первыми. Синджин активно участвовал в скачках, выполняя работу конюха и не заботясь о том, кто и что скажет. Он помогал подковывать, давал наставления жокеям, чистил лошадей после скачек, ухаживал в конце соревнований за своим черным скакуном, который повредил переднюю ногу на последнем забеге дня. Сначала были опасения, что в ноге трещина, но после нескольких часов припарок холеный правнук Герода намного увереннее наступал на поврежденную ногу.
Оставив двух конюхов и мальчишку с черным скакуном в его огражденном круге, Синджин ушел. Солнце только что село; сумеречный воздух был холодным, ветер почти стих, словно готовясь к ночной дреме.
Усталость Синджина поминутно давала себя знать в его вялой качающейся походке, в ленивом опускании черных ресниц. Он встал на рассвете, чтобы поехать вместе с жокеями на утреннюю тренировку скакунов на склонах. День пронесся с сумасшедшей быстротой, полный пьянящих побед, но изнуряющий. Дом его был полон друзей и женщин, привезенных, чтобы развлекать их, и он прошлой ночью спал всего несколько часов.
* * *
На периметре скакового круга, на краю молодого леска возле дальних конюшен, ждал его экипаж, на котором дремал извозчик, держа поводья в руках. Подойдя к экипажу, он потянулся и потряс извозчика за колено.— Домой, Джед, наконец-то, — сказал он, улыбаясь, когда молодой, бандитского вида, русоволосый человек проснулся, издав неопределенный звук. — Поезжай немедленно. Я устал.
Глава 3
Его пальцы еще сжимали дверную ручку экипажа, когда он обратил внимание на фигуру внутри.
— Говорят, ты трахаешь всех, кто в юбке. — Женский голос раздался изнутри темной повозки.
Заинтригованный, он слегка улыбнулся, встал сапогом на витую железную ступеньку, удержав равновесие, когда на секунду карета наклонилась под его весом, и вошел в свой роскошный черный лакированный экипаж. Захлопнув за собой дверь, Синджин уселся на мягкие подушки сиденья напротив женщины в тот момент, когда карета тронулась с места.
Конечно же, нет. Вступать неразборчиво во внебрачные связи?! Он был очень избирателен. Но он знал о своей репутации распутника, как знал и о том, по мере того как его зрение привыкало к полумраку повозки, что женщина напротив него была очень молода и красива.
— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.
Конечно, это было бы очень просто для герцога Сетского, про которого говорили, что он легко и в больших количествах укладывал в кровать женщин.
Ему никто не делал предложения именно в такой форме, потому что женщины, с которыми он развлекался, обычно были благородными дамами. Или, возможно, просто более вежливыми, решил он, вспомнив многочисленных неаристократических особ женского пола, деливших с ним постель.
— Ваше приглашение, конечно, кажется мне очаровательным, — сказал он, слегка развеселившись. — Но я опаздываю на вечеринку, которую даю в своем доме недалеко от ипподрома. — Синджин улыбнулся в вежливом отказе.
— Это не займет много времени.
Его великолепные сапфировые глаза слегка прищурились от еще большего любопытства, оглядывая златокудрую молодую женщину, сидевшую очень прямо, скрестив кисти рук на коленях. Она, было совершенно очевидно, не являлась женщиной, отчаянно жаждущей его общества.
«Но, кажется, она в отчаянии», — подумал он, на секунду остановив оценивающий взгляд на хорошо развившейся груди. Если бы он не опаздывал так на много и к тому же если бы его дом не был уже полон проституток, ждущих его для развлечений, и друзей, он, возможно, обдумал бы ее недвусмысленное предложение.
В конце концов, она дышала буйной свежестью и ее формы отличались пышностью, несмотря на прямую, как шомпол, спину. И его репутация распутника в общем-то имела под собой достаточно оснований. Ее полные надутые губки и огромные глаза особенно соблазняли его. Его волновала ее схожесть с лучшими портретами Ромнея — в ней была чувственность, несмотря на очень юный возраст.
— Мне очень жаль, моя дорогая, но я вынужден отклонить ваше предложение. — Даже когда он говорил, внутренний, менее практичный голос оспаривал его отказ.
— Вы не можете!
«Вот, — сказал его внутренний голос с той же настойчивостью. — Видишь?»
Но он был непреклонен, к тому же слегка уставшим после длинного дня, проведенного со своими лошадьми, жокеями и конюхами, после пяти скачек.., после последних двух часов, когда он помогал своим людям делать горячие примочки черному скакуну. Весенний Дружок пришел прихрамывая, закончив забег со свойственным ему мужеством. Их первые опасения, что нога сломана, рассеялись лишь после нескольких часов лечения.
— Я вас знаю? — спросил он, задумчиво потирая темную щетину, начинающую выступать на худой щеке. «Что заставляет ее настаивать?»
— Мы не были официально представлены, хотя я много знаю о вас.
Святой — насмешливое прозвище, принимая во внимание грешные наклонности Синджина, было известно всей Англии, именно по этой причине Челси и выбрала его, чтобы он лишил ее невинности. Он считался главным бабником в свете, превзойдя даже выдающийся рекорд Прини. К тому же удобно было то, что он находился поблизости, в Ньюмаркете.
— Меня зовут Челси Эмити Фергасон.
— Сестра Данкэна? — Тяжелые темные брови Синджина слегка приподнялись. Порядочная молодая леди делает ему такое предложение! Или она была.., порядочной, вот оно что? Прекрасные голубые глаза его сузились, в них вспыхнул испытующий огонек. В свои двадцать восемь лет он не раз избегал расставленных сетей женитьбы… Естественное подозрение теперь постоянно жило в его душе.
— Да, но он не знает.
«Надо полагать», — подумал Синджин, понимая, что сделал бы Данкэн с ними обоими, если бы узнал.
Она кажется совершенно искренней. И настоящей.
— Вам следует находиться дома, — резко выговорил он свое наставление, еще более развалясь. Его длинные чудные волосы рассыпались в беспорядке из-под ослабевшей черной ленты, когда голова скользнула по кроваво-красному бархату обивки.
Но его внутренний голос упрямо напоминал, что он не сказал убедительно: «Идите домой».
— Вы, возможно, хотите узнать, почему? — Она говорила по-деловому, словно обсуждала состояние дорог. Ее глаза — экзотический лиловый цвет, отметил он, — смотрели открыто, так же, как честно звучал ее голос.
«Нет, — было его первой реакцией, быстрой и мужской. — Если она была сестрой Данкэна». Нет, он не хотел знать, несмотря на ее изящество. Его опытный взгляд в полной мере оценил ее красоту: совершенная замечательной формы грудь, крохотная талия, очевидная привлекательность длинных ног, скрытых под простым коричневым костюмом для верховой езды, легкость красивых непослушных блестящих волос, лишь наполовину собранных лентой, сочный вишнево-красный рот, созданный для поцелуев.
— Расскажите мне, — сказал он, рассудив, что лучше добровольно избавиться от груза, как ему часто приходилось делать в жизни, и почувствовав себя мене уставшим от близости нежного ротика мисс Фергасон, который стал центром его внимания.
— Они собираются выдать меня за епископа Хэтфилдского — этот подлец бесчестит церковь, даже такую безбожную, как английская, так они хотят заплатить долги за скачки. — Она говорила теперь быстро, ее волнение было очевидным. — Мой отец и братья, в основном отец, — добавила она, поясняя, так как герцог вдруг пристально посмотрел на нее. — И он никогда не женится на мне, старая коряга, если я не буду девственницей. Благочестивый ублюдок. — Последние слова прозвучали особенно оскорбительно в этом экипаже.
Уставившись на изящную молодую красавицу, сидящую перед ним, на роскошную грудь, вздымающуюся и опускающуюся от пережитого волнения, Синджин думал о том, что, пожалуй, епископ Хэтфилдский женится на ней при любых обстоятельствах.
А Джордж Прайн, третий виконт Ратлэдж, епископ Хэтфилда, был отъявленным развратником.
— Где же, черт возьми, Джордж вас видел? — Он имел в виду, почему не он?
— В доме, который мы снимаем, — ответила она. — Эта рептилия приехала посмотреть на гунтера, которого мы продаем.
— Вы еще не выезжаете? — Вот почему он не видел ее раньше. Такая обворожительная девушка, как мисс Фергасон, не могла остаться незамеченной.
— Говорят, ты трахаешь всех, кто в юбке. — Женский голос раздался изнутри темной повозки.
Заинтригованный, он слегка улыбнулся, встал сапогом на витую железную ступеньку, удержав равновесие, когда на секунду карета наклонилась под его весом, и вошел в свой роскошный черный лакированный экипаж. Захлопнув за собой дверь, Синджин уселся на мягкие подушки сиденья напротив женщины в тот момент, когда карета тронулась с места.
Конечно же, нет. Вступать неразборчиво во внебрачные связи?! Он был очень избирателен. Но он знал о своей репутации распутника, как знал и о том, по мере того как его зрение привыкало к полумраку повозки, что женщина напротив него была очень молода и красива.
— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.
Конечно, это было бы очень просто для герцога Сетского, про которого говорили, что он легко и в больших количествах укладывал в кровать женщин.
Ему никто не делал предложения именно в такой форме, потому что женщины, с которыми он развлекался, обычно были благородными дамами. Или, возможно, просто более вежливыми, решил он, вспомнив многочисленных неаристократических особ женского пола, деливших с ним постель.
— Ваше приглашение, конечно, кажется мне очаровательным, — сказал он, слегка развеселившись. — Но я опаздываю на вечеринку, которую даю в своем доме недалеко от ипподрома. — Синджин улыбнулся в вежливом отказе.
— Это не займет много времени.
Его великолепные сапфировые глаза слегка прищурились от еще большего любопытства, оглядывая златокудрую молодую женщину, сидевшую очень прямо, скрестив кисти рук на коленях. Она, было совершенно очевидно, не являлась женщиной, отчаянно жаждущей его общества.
«Но, кажется, она в отчаянии», — подумал он, на секунду остановив оценивающий взгляд на хорошо развившейся груди. Если бы он не опаздывал так на много и к тому же если бы его дом не был уже полон проституток, ждущих его для развлечений, и друзей, он, возможно, обдумал бы ее недвусмысленное предложение.
В конце концов, она дышала буйной свежестью и ее формы отличались пышностью, несмотря на прямую, как шомпол, спину. И его репутация распутника в общем-то имела под собой достаточно оснований. Ее полные надутые губки и огромные глаза особенно соблазняли его. Его волновала ее схожесть с лучшими портретами Ромнея — в ней была чувственность, несмотря на очень юный возраст.
— Мне очень жаль, моя дорогая, но я вынужден отклонить ваше предложение. — Даже когда он говорил, внутренний, менее практичный голос оспаривал его отказ.
— Вы не можете!
«Вот, — сказал его внутренний голос с той же настойчивостью. — Видишь?»
Но он был непреклонен, к тому же слегка уставшим после длинного дня, проведенного со своими лошадьми, жокеями и конюхами, после пяти скачек.., после последних двух часов, когда он помогал своим людям делать горячие примочки черному скакуну. Весенний Дружок пришел прихрамывая, закончив забег со свойственным ему мужеством. Их первые опасения, что нога сломана, рассеялись лишь после нескольких часов лечения.
— Я вас знаю? — спросил он, задумчиво потирая темную щетину, начинающую выступать на худой щеке. «Что заставляет ее настаивать?»
— Мы не были официально представлены, хотя я много знаю о вас.
Святой — насмешливое прозвище, принимая во внимание грешные наклонности Синджина, было известно всей Англии, именно по этой причине Челси и выбрала его, чтобы он лишил ее невинности. Он считался главным бабником в свете, превзойдя даже выдающийся рекорд Прини. К тому же удобно было то, что он находился поблизости, в Ньюмаркете.
— Меня зовут Челси Эмити Фергасон.
— Сестра Данкэна? — Тяжелые темные брови Синджина слегка приподнялись. Порядочная молодая леди делает ему такое предложение! Или она была.., порядочной, вот оно что? Прекрасные голубые глаза его сузились, в них вспыхнул испытующий огонек. В свои двадцать восемь лет он не раз избегал расставленных сетей женитьбы… Естественное подозрение теперь постоянно жило в его душе.
— Да, но он не знает.
«Надо полагать», — подумал Синджин, понимая, что сделал бы Данкэн с ними обоими, если бы узнал.
Она кажется совершенно искренней. И настоящей.
— Вам следует находиться дома, — резко выговорил он свое наставление, еще более развалясь. Его длинные чудные волосы рассыпались в беспорядке из-под ослабевшей черной ленты, когда голова скользнула по кроваво-красному бархату обивки.
Но его внутренний голос упрямо напоминал, что он не сказал убедительно: «Идите домой».
— Вы, возможно, хотите узнать, почему? — Она говорила по-деловому, словно обсуждала состояние дорог. Ее глаза — экзотический лиловый цвет, отметил он, — смотрели открыто, так же, как честно звучал ее голос.
«Нет, — было его первой реакцией, быстрой и мужской. — Если она была сестрой Данкэна». Нет, он не хотел знать, несмотря на ее изящество. Его опытный взгляд в полной мере оценил ее красоту: совершенная замечательной формы грудь, крохотная талия, очевидная привлекательность длинных ног, скрытых под простым коричневым костюмом для верховой езды, легкость красивых непослушных блестящих волос, лишь наполовину собранных лентой, сочный вишнево-красный рот, созданный для поцелуев.
— Расскажите мне, — сказал он, рассудив, что лучше добровольно избавиться от груза, как ему часто приходилось делать в жизни, и почувствовав себя мене уставшим от близости нежного ротика мисс Фергасон, который стал центром его внимания.
— Они собираются выдать меня за епископа Хэтфилдского — этот подлец бесчестит церковь, даже такую безбожную, как английская, так они хотят заплатить долги за скачки. — Она говорила теперь быстро, ее волнение было очевидным. — Мой отец и братья, в основном отец, — добавила она, поясняя, так как герцог вдруг пристально посмотрел на нее. — И он никогда не женится на мне, старая коряга, если я не буду девственницей. Благочестивый ублюдок. — Последние слова прозвучали особенно оскорбительно в этом экипаже.
Уставившись на изящную молодую красавицу, сидящую перед ним, на роскошную грудь, вздымающуюся и опускающуюся от пережитого волнения, Синджин думал о том, что, пожалуй, епископ Хэтфилдский женится на ней при любых обстоятельствах.
А Джордж Прайн, третий виконт Ратлэдж, епископ Хэтфилда, был отъявленным развратником.
— Где же, черт возьми, Джордж вас видел? — Он имел в виду, почему не он?
— В доме, который мы снимаем, — ответила она. — Эта рептилия приехала посмотреть на гунтера, которого мы продаем.
— Вы еще не выезжаете? — Вот почему он не видел ее раньше. Такая обворожительная девушка, как мисс Фергасон, не могла остаться незамеченной.