Джонсон Сьюзен. Мой дерзкий герой

   – Ты перепутала: это тебе понравится.
   – Дрю пригласил кое-кого, с кем ты, по его мнению, непременно должна познакомиться. Он говорит, того требует справедливость: ведь это ты дала ему мой телефон.
   Лив с Дрю встречались уже три недели и так быстро сошлись, что уже были готовы поверить в существование родственных душ.
   – Ну поехали, – уговаривала Лив. – Нет ничего хуже, чем сидеть одной дома в праздники. Отказы не принимаются.
   – Нет, нет и еще раз нет, но за тысячное приглашение тебе спасибо. Я ценю твою настойчивость.
   – Тебе нельзя сидеть одной в День независимости.
   – Я испорчу любой праздник, поверь. У меня отвратительное настроение вот уже…
   – Шесть недель?
   – Я выгляжу жалко? Вели мне перестать кукситься.
   – Перестань кукситься и поехали со мной. Развлечешься.
   – Не могу… правда, не могу. Развлекись там за меня.
   Лив хорошо знала этот тон – мягкий, но решительный. Она слышала его каждый раз, когда звала Касси куда-нибудь с собой.
   – Это твое окончательное решение?
   – Окончательное. Видишь ли, я собиралась весь день просидеть в кино. Там темно и можно спрятаться от праздника. Действие в иностранных фильмах разворачивается медленно, так что не требует живости ума, на которую я сейчас не способна. К тому же поп-корн в «Лагуне» – с настоящим сливочным маслом. Я уж не говорю о том, что у них там есть эспрессо и превосходный шоколад. – Только подумав о поп-корне, эспрессо и шоколаде, Касси почувствована, как потекли слюнки. А ведь можно еще успеть на первый сеанс в двенадцать тридцать. Там она и позавтракает.
   – Если передумаешь, позвони.
   – Обязательно.
   Обе знали, что она не перезвонит.
   Ощутив при мысли о фаст-фуде слабый прилив сил, Касси, попрощавшись с Лив, осторожно сползла с кровати и поплелась в душ. Там она, балансируя в вертикальном положении, простояла какое-то время, как раз чтобы хватило помыться, затем, еще чуть-чуть полежав на постели, оделась. Пока она шла к машине, летний воздух немного взбодрил ее, и вскоре она уже ехала в «Лагуну».
   Два из пяти заявленных в афише фильмов показались Касси приемлемыми. Остальные требовали либо умственного напряжения, либо чрезвычайной доверчивости. Но ничего, если станет уж слишком скучно, можно поспать. Еле удерживая в руках огромную коробку поп-корна с маслом, большой стакан эспрессо и три плитки шоколада, к которым потом она добавила еще одну «Дав» для ровного счета, Касси, когда протянула билетеру билет, напоминала обжору.
   Она устроилась на своем месте в середине заднего ряда и собралась упиваться собственным горем.
   Главную роль в первой картине исполняла стареющая французская кинозвезда. Она всегда нравилась Касси, но на сей раз камера была к ней беспощадна, да и роль была так себе. Уже к середине фильма Касси не могла сдержать слез. Она плакала не только потому, что ее растрогал фильм, а потому что увядающее лицо кинозвезды напомнило ей о скоротечности жизни.
   К третьей плитке шоколада, однако, уровень эндорфинов у Касси подскочил настолько, что настроение улучшилось до такой степени, что слезы уже не струились по лицу, чему она была несказанно рада, поскольку забыла взять с собой «Клинексы», а салфетки, прилагавшиеся к поп-корну, едва намокнув, сразу растворялись.
   Следующий фильм оказался совсем не смешным, а, напротив, напоминал какое-то «страшное шоу», настоящие ужасы, а потому Касси весь фильм сидела, уставившись в спинку сиденья перед собой. Но хотя бы не плакала, и то хорошо.
   К началу третьего фильма запасы еды кончились, и от всего съеденного Касси стало клонить в сон. Фильм о возмужании героя она проспала.
   Очнувшись, она купила несколько упаковок жевательного мармелада – в «Лагуне» эти конфеты были гигантского размера, и отсыпать их себе нужно было из высоких стационарных диспенсеров. Касси не сразу поняла, как остановить поток сыплющегося оттуда мармелада и в результате навалила себе целый большой пакет. Однако утешилась тем, что мармелад не портится, и купила маленький стаканчик крем-соды, чтобы запивать его. Таким образом, к просмотру третьего фильма Касси приступила, полностью восстановив силы.

Глава 42

   Во второй половине дня Четвертого июля аэропорт был практически пуст. И это было бы даже хорошо, если б к тому же не пустовала и стоянка такси. Бобби двадцать часов мотался из аэропорта в аэропорт, стараясь как можно скорее добраться до места назначения, и теперь чертыхался в бессильной ярости. Он вернулся на терминал и, спустившись на эскалаторе в подземный этаж, подошел к стойке бюро проката машин.
   Вот дерьмо! Три окошка оказались закрыты. Перед одним из работающих выстроилась длинная очередь. Перед двумя другими – очереди поменьше. Бобби выбрал самую короткую, но не тут-то было: стоявшая впереди пожилая дама стала возмущаться – ей нужна была именно синяя, а не белая машина, которая имелась в наличии. Бобби заскрежетал зубами. После долгих переговоров до женщины все же дошло, что, сколько бы она ни скандалила, синяя машина не материализуется из ничего на пандусе пункта проката «Эвис», и она с досадой взяла белый седан. Бобби раз десять готов был сказать: «Дайте ей, ради Бога, «мерседес», я заплачу, лишь бы она сдвинулась с места». Но он сдержался: видя, что это за фрукт, он понимал, что, получив «мерседес», она еще минут двадцать станет выбирать обивку салона.
   Оказавшись в конце концов перед стойкой, он попросил:
   – Давайте любую. Мне безразлично.
   Глаза служащего радостно заблестели.
   Через десять минут Бобби уже выезжал с территории бюро проката в навороченном черном джипе «Навигатор», в салоне которого пахло марихуаной, пивом и дешевым одеколоном. Какая разница, кто что вытворял в этой машине, подумал он, опуская стекла. Главное – он на колесах. И уже в Миннеаполисе. Теперь он сделает все, чтобы положить конец мучениям, отравлявшим ему жизнь.
   Хотя насчет того, что Касси окажется дома, он иллюзий не питал. Ведь сегодня праздник – Четвертое июля, День независимости. И почти у всех, кроме него, было чем занять себя. Все развлекались как хотели.
   Для начала Бобби решил все же съездить к Касси: вдруг повезет? Дорога, которой последнее время шла его жизнь, была ему известна. Дома никого не оказалось.
   Он набрал справочную и, получив телефон Мег, позвонил ей. Автоответчик его не обрадовал: они все на озере. А это значило, что их не будет еще три дня.
   Напряжение Бобби достигло предела. В течение последних двадцати часов его неотрывно преследовала картина – Касси в постели с другим. С бессчетным множеством разных других. И с чего это он взял, что она сегодня останется дома? Все ли у него в порядке с головой?
   Но на этот вопрос нашелся прямой и ясный ответ: Бобби превратился в одержимого безумца.
   Ломая голову над тем, что делать, Бобби сразу же отмел возможность позвонить Артуру. Откуда тому знать, где сейчас Касси. Да и посвящать его в свои проблемы Бобби вовсе не хотелось. Узнав о его слабости, Артур будет коситься на него потом лет двадцать. Кому же еще, черт побери, он может позвонить? Впрочем, у них было мало общих знакомых: когда он жил в городе, они мало с кем общались. О ее друзьях он знал лишь то, что мог услышать из ее телефонных разговоров, которые она вела из постели.
   Лив. Ей звонила Лив. Они даже, кажется, знакомы. Какая же у нее фамилия? Скорее всего справочной службе, чтобы найти ее, сведений о том, что она «высокооплачиваемый юрист», будет маловато. Примета «играет в теннис» тоже не пройдет. Пожалуй, стоит пробежаться по алфавиту. А, б, в, г, д. Данн… нет, Дункан, как танцовщица, которая погибла, задушенная собственным шарфом. Он смотрел о ней фильм. Вот, Лавиния Дункан. Имя вспыхнуло в его памяти буквами, окаймленными золотом. Йессс!
   В справочной ему помогли. Электронный голос был вежлив и знал свое дело.
   Пальцы Бобби буквально порхали над кнопками телефона.
   Первый звонок. «Возьми трубку, возьми трубку». Второй звонок… «Вот черт!» Третий. А чего он, собственно, хотел? Сегодня же праздник! Четвертый звонок – и щелчок. Послышалась какая-то возня. «Господи, благодарю тебя!» – возликовал Бобби, радуясь победе, удаче, которую уже держал в руке.
   До той поры, пока кто-то очень трезвый в его голове не напомнил ему, что Лив, возможно, и не знает, где Касси, или же знает, что Касси не одна.
   Победное шествие вдруг замерло.
   – Алло?
   На Бобби накатило уныние, и когда он заговорил, его голос был уже спокоен:
   – Лив? Это Бобби Серр. Вы не знаете, где сегодня Касси?
   – А где вы? В нашем городе?
   – Да. Извините за звонок. Я понимаю, сегодня праздник. – Из трубки слышался веселый шум.
   – Ничего, ничего. Наверное, я смогу вам помочь, – ответила Лив, намеренно переключив свой голос на привычный профессиональный, исключающий наличие каких бы то ни было эмоций: она еще не знала, почему Бобби Серр в городе и как это может сказаться на жизни Касси. Она решила, однако, что не позволит ему уехать, не дав Касси шанс. – Я вам все объясню.
   – Спасибо, – поблагодарил Бобби, когда она закончила свою длинную речь. – Я провел в дороге двадцать часов и очень благодарен вам за помощь.
   – Передавайте ей от меня привет, – сказала Лив, чувствуя, как у нее отлегло от сердца. Ни один мужчина не потратит на дорогу двадцать часов своего свободного времени, не имея на то достаточно серьезных оснований. И пусть даже дело только в сексе. Что плохого в таком удовольствии?..

Глава 43

   Он дважды сбивался с пути: объяснения Лив оставляли желать лучшего; пару раз останавливался у заправочных станций уточнить дорогу и в конце концов отыскал кинотеатр «Лагуна». Был праздник, пять часов вечера, и парковка перед кинотеатром пустовала. Все, ранее находившиеся в пути, уже добрались куда хотели и теперь, наверное, собирались ужинать.
   Припарковавшись, Бобби подумал было оставить окна открытыми, чтобы хоть немного проветрить салон, но тут же опомнился, отчетливо представив его себе обчищенным.
   Даже приблизительно не зная, какой фильм смотрит Касси, он направился к кинотеатру. А впрочем, по словам Лив выходило, будто она собиралась смотреть все подряд, а потому Бобби купил пять билетов на пять сеансов сразу. «Надо же, сразу два чудака в один день», – подумал билетер, освобождая проход – Бобби Серр был довольно крупным чудаком.
   Билетер лишь укрепился в своем мнении, увидев, как Бобби вошел в первый зал и уже через десять минут, вынырнув оттуда, направился по коридору в следующий. Еще десять минут – и Бобби снова возник в коридоре. А не набрать ли 911, подумал билетер, пусть проверят, не киллер ли это? Все это ему очень напоминало ситуацию из какого-то фильма, где женщина скрывается в кинотеатре от преследований бывшего мужа.
   Когда же Бобби вошел в третий зал, билетер начал перебирать в уме возможные для себя варианты действий, которые соответствовали бы обязанностям работника с минимальным окладом.
   Бобби в это время ждал в зале, когда глаза привыкнут к темноте. Взгляд его невольно устремился на мерцающий экран. Там разыгрывалась сцена в баре, обстановка которого напоминала марокканскую. Мужчина и женщина стояли возле пианино. Диалог между ними показался Бобби знакомым. Женщина говорила что-то с лихорадочным возбуждением, в то время как мужчина держался высокомерно вежливо, а пианист переводил взгляд с одного на другого. Господи, неужели кому-то взбрело в голову снять еще одну версию «Касабланки» в Индии? В глубине бара справа внезапно возникла индуистская богиня.
   А впрочем, неразделенная любовь – это вроде как общее место, подумал Бобби… однако то, что он чувствовал сам, назвать «любовью» остерегался… хотя это напоминало нечто подобное.
   Он затаил дыхание, почти перестал дышать. Шансы на успех были пятьдесят на пятьдесят. «Вдох – выдох, вдох – выдох, не забывай дышать», – приказал он себе, оглядывая задний ряд.
   Она была там, сидела с мокрым от слез лицом, с поднесенной к носу салфеткой «Клинекс».
   Но выглядела потрясающе. Лучше не бывает – потому что была одна.
   «Хорошо. Расслабься. Успокойся. Ты провел в дороге двадцать часов. Если она пошлет тебя к черту, ты всегда можешь вернуться…» Проклятие! Если б он только знал куда!
   И потом надо же ему что-то делать со своими чувствами.
   Проклятое желание довело его до предела. Индийский фильм аншлага не собрал. Кроме пожилой четы, сидевшей почти у самого экрана, парочки панков в цепях, с ирокезами на голове, устроившихся с краю заднего ряда, да самой Касси, в зале никого не было.
   «Ну давай же! Шевелись!» Господи, такое волнение он испытывал только на своем первом свидании, которое обернулось полной катастрофой. «А вот этого вспоминать не надо, – прозвучало у него в голове. – Действуй по плану».
   Хорошо бы, если б у него только был этот план.
   «А ты попроси прощения. Это всегда действует».
   Поскольку идеи получше у него не нашлось – если б она была, то уже пришла бы к нему во время двадцатичасового путешествия, – Бобби решил действовать как решил.
   «Господи! Кто-то хочет сесть рядом. Не смотри. Притворись, что поглощена фильмом. И что это ему приспичило садиться именно здесь? Ведь зал почти пуст».
   Когда он пробрался к соседнему с ней креслу, Касси убрала руку с левого подлокотника и отклонилась вправо. Сидеть ей так было неудобно, а сердце бешено стучало. Вот что значит ходить в кино в одиночестве, да еще Четвертого июля, когда все нормальные люди проводят время в кругу друзей и близких, подумала Касси.
   – Я виноват.
   Она чуть не потеряла сознание. Но все же не потеряла, только взмахнула руками от неожиданности, и коробка с поп-корном или тем, что теперь отдаленно напоминало поп-корн, свалилась ей под ноги.
   Это он. И он здесь!
   Не обращая внимания на слипшийся поп-корн, который засыпал его сандалии, Бобби спросил:
   – Ты разрешишь мне сесть рядом?
   – Я испугалась – решила, что это какой-то маньяк… то есть… Слава Богу, это ты. Что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел? Откуда ты? Ты похудел. – Свет с экрана озарил осунувшееся лицо Бобби, его высокие, резко очерченные скулы. Наверное, он был тяжко болен, возможно, даже лежал в забытьи в какой-нибудь Богом забытой больнице глухой французской деревни, не имея возможности с ней связаться.
   Длинный перечень ее вопросов Бобби воспринял как условное «да» и сел рядом.
   – Салфетки нужны? – спросил он, предлагая ей пачку, приобретенную им в одном из многочисленных аэропортов – пунктов его пересадок.
   Боже, ведь она вся в слезах, с опухшими глазами… Касси оцепенела от неожиданной мысли, но все еще продолжала держать возле носа скомканную салфетку. Незаметно опустив руку вдоль ноги, она тихонько бросила на пол, туда, где валялся поп-корн, мокрый, раскисший комок.
   – Спасибо, – церемонно поблагодарила она, словно была при полном параде – идеально накрашена и совершенно уверена в себе, – и взяла предложенную ей пачку носовых платков. – Свои я забыла, – прибавила она, но, услышав свой голос, тут же пришла в расстройство – уж очень он был плаксивый. – То есть я хочу сказать…
   – Ты прекрасно выглядишь.
   К чему эти слова? Из жалости? Так ребенку нахваливают нарисованный им портрет мамы, состоящий из палочек и кружочков с волосами удивительного цвета.
   – Я по тебе соскучился.
   «Ура!» Вот это по-настоящему хорошие слова, и сказаны не из жалости. Он скучал по ней. Что может быть лучше.
   – Я тоже о тебе думала, – тихо проговорила Касси, напоминая таким образом героиню романов Джейн Остин, где благопристойная девушка никогда не говорит герою о своих чувствах напрямик, и потому из-за возникшего между ними недопонимания действие продолжается еще двести страниц.
   – Я рад.
   Господи, неужели он тоже читал Джейн Остин? Ведь ей мало известно о его литературных пристрастиях.
   – А я рада, что ты рад, – сказала Касси, скорее всего потому, что голова ее неважно соображала – и все из-за той дряни, которую она съела в последние четыре часа. На самом же деле ей хотелось сказать: «Какого черта ты здесь делаешь?» – Как ты здесь оказался? – вместо этого выпалила она и тут же растерялась, почувствовав, как ее вялый мозг вдруг резко заработал.
   – Пойдем куда-нибудь отсюда?
   – Куда? – Ах вот оно что. Должно быть, он здесь проездом и в перерыве между рейсами решил перепихнуться с ней по-быстрому. Что ж, ничего нового.
   – Куда скажешь.
   Эти слова ей уже были знакомы по его прошлому приезду. Однако на этот раз пусть даже и не мечтает о быстром сексе – это не стоит ее страданий, длившихся неизмеримо дольше.
   – Я, к твоему сведению, смотрю фильм.
   В ее голосе явно слышалось раздражение. Что за черт? Что он сделал не так, где допустил оплошность?
   – Можно и мне посмотреть с тобой? – Бобби действовал крайне осторожно, словно шел по тонкому льду.
   – Смотри на здоровье.
   Господи, до чего ж ненавистен ему был этот тон! Ни за что раньше он не стал бы терпеть от женщины подобное унижение, ушел бы сразу, но сейчас лишь стиснул зубы.
   – Похоже на ремейк «Касабланки». Мне всегда нравился этот фильм.
   – Это не ремейк. Это новая интерпретация.
   – Пусть так. – Пожалуй, ему лучше помалкивать. Пока она не послала его куда подальше. Бобби притих, уставившись на экран. Голос за кадром не совпадал с артикуляцией актеров и на секунду запаздывал. Это раздражало Бобби, и он стал исподтишка поглядывать на Касси.
   «Господи, – думала в это время Касси, – ну что я за недотепа такая? Вечно что-нибудь ляпну…» Нет бы ответить как-то интересно и остроумно, что не девочка она ему, мол, на час в промежутках между рейсами. Но он ведь и правда очень похудел, так что, может, не надо ей с ним так резко. Видно, бедный, сразу на самолет – за лекарствами, – как только врачи разрешили встать. Конечно, надо посочувствовать ему. Но стоит ли его вынуждать рассказывать о своей страшной болезни?
   – Почему ты так похудел? – задала она немудреный вопрос, неожиданно для нее самой прозвучавший бестактно и неуклюже, тогда как она хотела, взяв себя в руки, продемонстрировать и свое сочувствие, и свою готовность выслушать его печальную историю.
   Касси сразу заметила, что ее вопрос застиг Бобби врасплох, и она попыталась сгладить свою неловкость, но ей это плохо удалось.
   – Ну, у тебя такой вид, будто ты болел или…
   – Было столько дел, что я забывал поесть, – ответил Бобби осторожно, взвешивая каждое слово, будто стараясь определить, не нашпиговано ли оно взрывчатым веществом С-4.
   Касси просто терпеть не могла подобные лаконичные ответы, на которые способны лишь мужчины и которые лишь подогревают любопытство. Дела! Какие такие дела?
   – Каких дел? – пошла она напролом, решив, что ей уже нечего терять. Вряд ли этот вопрос его может обидеть, если она с ним больше не ляжет в постель. «Эй, постой! – запротестовал ее внутренний голос. – Не надо скоропалительных решений».
   – Прошлый месяц я провел в Монтане. Мы ездили в горы. Провизию брали с собой, но я пробыл там немного дольше, чем рассчитывал.
   – А с кем ты ездил? – Не слишком ли она прямолинейна? Он ответит, и сразу станет ясно – с мужчиной или женщиной.
   – С Чарли.
   Черт. Иногда так зовут и женщин. И что же, продолжать выпытывать или изобразить безразличие? Да какого черта в конце концов?
   – Чарли – это мужчина или женщина?
   Бобби улыбнулся. Впервые с тех пор как увидел Касси, он почувствовал, что у него есть шанс.
   – Мужчина. Это мой двоюродный брат. Ты что, ревнуешь?
   – Ничуть.
   – А я вот тебя ревную. Чуть с ума не сошел, представляя тебя рядом с самыми разными мужчинами.
   – Правда? – воркующим голосом спросила Касси – обычно женщины с такими голосами вызывали в ней отвращение. – Ты ревновал? Вот спасибо.
   – За что ты меня благодаришь? Сказать откровенно, я предпочел бы обойтись без этого.
   Как ей, спрашивается, понимать это последнее замечание? Как грубость или чистосердечность – основу любых глубоких и приносящих удовлетворение отношений?
   – Если честно, – отозвалась Касси, – то я, было дело, тоже думала, что ты с другой. – Не стоило, пожалуй, выдавать свою тревогу на стадиях зарождения серьезных чувств.
   – Мне все это время мало приходилось общаться с женщинами. Собственно, я с ними и не общался вовсе.
   Возможно ли, чтобы в индийском фильме грянул хор ангелов? Есть у них вообще-то ангелы? Или только боги и богини? Кто это внезапно запел? Боги и богини? Или у нее, у Касси, просто закружилась голова от передозировки сладкого? Ведь она не ослышалась, и он действительно сказал, что с женщинами «не общался вовсе»!
   – Понятно, – холодно проговорила Касси, и собственный голос даже ей показался странным. Все это напоминало допрос серийного убийцы, который вдруг заговорил, сообщив о местонахождении первого захоронения, а дознаватель боялся выдать свою реакцию, чтобы преступник не замолчал.
   – Да. Ты изменила мою жизнь.
   О Господи! Как она могла изменить его звездную жизнь? Возможно ли такое? Она же простая девушка из Миннеаполиса. Но ее напитанный сахаром мозг не желал сдерживаться, и она как-то мечтательно проговорила:
   – Я очень по тебе скучала, очень. – Хотя кого хочешь спроси, надо быть дурой, чтобы признаться в этом мужчине, с которым спала всего несколько раз (ну пусть чуть больше).
   – Я тут подумал, и если ты не против, я бы пожил какое-то время в вашем городе. С тобой.
   – Я не против, – насторожилась Касси.
   – Ну что, будем досматривать фильм?
   Стоп! И все же Касси, наверное, была примерной девушкой, потому что не хотела прыгать к нему в постель по первому зову.
   – Будем, – ответила она чрезвычайно вежливо, чтобы не отпугнуть Бобби. Это была такая игра, и Касси уже придумывала очередной ход, позволивший бы ей как-то половчее изменить свое решение, как вдруг Бобби согласился:
   – Как скажешь. Еще поп-корна?
   «Только если хочешь, чтобы меня стошнило прямо на тебя», – подумала Касси.
   – Нет, спасибо, – вежливо отказалась она, чувствуя у себя внутри победное ликование, оттого что он готов исполнить любое ее желание. Словно она вновь была школьницей на первом свидании.
   – Я все же пойду куплю. Сейчас вернусь.
   На минуту Касси охватила паника: ей показалось, что он не вернется. Однако, подавив в себе это недостойное истинной женщины чувство, на всякий случай прибавила:
   – Возьми мне, пожалуйста, вишневую кока-колу.
   Что делать! Махинации и уловки – неотъемлемая часть ритуала любовных свиданий. И при этом еще надо сохранить свое лицо. Именно это последнее удержало Касси от безумного желания броситься вслед за Бобби с истошным криком «Не уходи!», пусть даже он немедля собирался вернуться.
   Когда Бобби вновь уселся рядом с Касси, его сандалии были вымыты, хотя он об этом ни словом не обмолвился. Передав Касси кока-колу, он взялся за свой попкорн с маслом, который показался ему очень вкусным. Давненько он не ел ничего подобного. В чем тут дело – думал он: то ли масло и поп-корн здесь какие-то особенные, то ли у него снова проснулся вкус и теперь его жизни ничего не угрожает. Во всяком случае, это было намного вкуснее всего того, что он ел последние месяцы, и Бобби это радовало.
   Фильм был ужасный, но Бобби пытался делать вид, будто смотрит его с интересом.
   Фильм был ужасный, но Касси не желала говорить: «Поедем домой и разденемся догола». Это было дело принципа.
   Однако когда Бобби обнял ее за плечи, она удовлетворенно вздохнула.
   Он это понял. И сразу почувствовал облегчение – будто покорил Эверест, причем без проводника.
   «Так вот, значит, о чем на самом деле сказка про Золушку? – думала Касси. – Об этом самом чувстве, а вовсе не о нарядном платье, хрустальной туфельке и злых сестрах. Она рассказывает нам о теплом и сладостном ощущении счастья и полноты жизни. Ой-ой, и об этом тоже». Кончиками пальцев Бобби провел по изгибу ее груди, и тут же жадное, страстное желание – вовсе не сладостное и нежное, но обжигающе горячее и бесстыдное загорелось в ней.
   Касси, слегка выгнувшись, прикрыла глаза. Она начинала верить в чудеса.
   Ее грудь приподнялась, и пальцы Бобби еще глубже вжались в ее мягкую плоть. Нетерпение Касси всколыхнуло в нем шквал эмоций – желание, сладкую ностальгию и ощущение того, что удача наконец ему улыбнулась. Хотя последнее ощущение было слишком новым и непривычным, чтобы полностью его осознать. В общем, он был очень счастлив тому, что он здесь. Вне всяких сомнений.
   Она слегка повернула к нему голову, и он очень нежно ее поцеловал. Вложив в этот поцелуй благодарность, удовлетворение и страсть – все то, что всегда ощущал рядом с Касси. Но форсировать события он не хотел. Пока все не станет предельно ясно.
   Она ответила на его поцелуй. Великодушная темнота, окутав их своим покровом, отгородила их от реальности, от всех непрозвучавших вопросов и неприятных ответов. И, желая большего, Бобби повернулся и привлек к себе Касси.
   Коробка поп-корна свалилась с его колен на пол.
   Резко прервав их поцелуй.
   – Ну и свинарник мы здесь развели, – пробормотал Бобби, отталкивая поп-корн ногой.
   – Ой! – поморщилась Касси. – Мои ноги.
   – Хочешь, чтобы я их тебе помыл? – Успокаивая, он выставил вперед руку под ее изумленным взглядом. – Прости. Я не думал ничего такого.
   Она улыбнулась:
   – Знаю. Я тоже.
   – Очень странно.
   – Чего ж тут странного?
   – Женщины всегда хотят все знать, в то время как и сам себя не знаешь до конца. Так что я иду по тонкому льду.