Страница:
Джамиль ловко подхватил Трикси, подставив плечо под изгиб ее бедра.
— Ее возбуждение достигло пика, эфенди, — пробормотал Джамиль.
— В таком случае нам стоит ее развлечь, не правда ли? — ответил Хуссейн вкрадчиво. — Помоги ее разгоряченному нутру. Дай ей что-нибудь из того. — Он указал на игрушки для сексуальных игр, разложенные на подносе, и сделал еще одну затяжку гашиша. — Ты когда-нибудь обладал англичанкой? — осведомился Хуссейн.
— Однажды, в парижском борделе, — ответил Джамиль, выбирая предмет на подносе.
Шокирующие слова «парижский бордель» проникли в замутненное сознание Трикси. Она попыталась открыть глаза, но ресницы показались ей невероятно тяжелыми, и мимолетный импульс исчез в золотистом мареве. Ее обостренные чувства кипели и пузырились, внутри клокотало, пенясь, расплавленное ядро ее естества. Ее обуздало дикое, неукротимое желание довести любовную игру до логического завершения.
— Паша, — прошептала она сладострастно. Его имя было для нее созвучно бушевавшей в ней животной страсти.
Джамиль перевел взгляд на хозяина:
— Она упомянула его имя. Хуссейн пожал плечами.
— Она примет кого угодно. Давай ее сюда, — велел он, жестом указав на стол перед ним.
Взяв Трикси на руки, Джамиль поднес ее к столу и усадил на его полированную поверхность.
— Она в состоянии меня слышать после такого количества выпитого?
— Если будете говорить очень медленно.
— Раздвинь… ноги… моя дорогая.
Хуссейн нежно дотронулся до ее бедер, и Трикси повиновалась. Лихорадочная пульсация крови в промежности заставила ее содрогнуться. В поисках удовлетворения она подняла бедра, расплавленная амбра затекла внутрь, еще сильнее дразня и подстегивая ее неуемное желание. Она издала сладострастный стон.
— Она становится нетерпеливой, Джамиль. Давай проверим, сумеет ли эта новая машинка временно утолить ее похоть.
Устройство цвета бирюзы было изготовлено из блестящей флорентийской кожи. Когда Джамиль взял приспособление, золотые детали упряжи мелодично звякнули. Устройство следовало вводить очень медленно. Даже в состоянии крайнего возбуждения и при обильной смазке Трикси дернулась, ощутив проникновение. Когда огромный стержень частично погрузился внутрь, она всхлипнула. Ее ткани растянулись до предела.
Осторожно двигая устройство вперед, Джамиль производил поглаживающие, вращательные движения, преодолевая каждый раз небольшое расстояние. Так продолжалось до тех пор, пока в ней не скрылся последний участок бирюзовой кожи. Заполненная до отказа и трепещущая, она сотрясалась, как в ознобе, бесчувственная ко всему, кроме образов Паши, наводнявших ее воображение, и ненасытного сексуального томления. В преддверии оргазма Трикси едва могла дышать.
— Давай, — скомандовал Хуссейн, не сводя с нее глаз. Джамиль слегка нажал, и Трикси закричала. По мере того как острота ощущений нарастала, ее крик становился все пронзительнее. Экстаз, казалось, не имел предела. Наркотики раздвинули до бесконечности границы ее восхитительного наслаждения. Хуссейн потянулся за бутылочкой с испанскими мушками и проглотил двойную дозу.
— Она, несомненно, женщина ненасытного сексуального аппетита, — пробормотал он. — Но мне следовало раньше догадаться об этом. Ведь она обслуживала Пашу-бея… — Хуссейн снова взялся за трубку, чтобы вдохнуть очередную порцию гашиша, и вообразил на миг, какие наслаждения сулит ему его новое приобретение. Выпустив кольцо дыма, он приказал: — Пусть она пройдется передо мной, чтобы я мог полюбоваться ее бледной английской красотой.
— Она, вероятно, не сможет передвигаться с этой огромной штуковиной внутри, хозяин.
На губах генерала заиграла сластолюбивая улыбка.
— Давай проверим.
Пока, лежа на столе, Трикси плавилась в белом пламени беспамятства животной похоти, Джамиль застегнул на ее талии бирюзовый кожаный пояс. Под воздействием веществ, вызывающих усиление либидо, ее тело распирало одно неукротимое желание. Когда Джамиль застегнул пряжки двух ремней спереди и сзади, она ощутила в себе незначительное движение. Но мгновение спустя, когда он туже подтянул первый ремень и искусственный орган еще глубже погрузился в нее, Трикси с шумом втянула в себя воздух. Простеганный у основания ошейник сжал ее воспаленную вульву. После того как был затянут второй ремень и давление возросло, трение о нежные ткани спровоцировало прилив нового, умопомрачительного оргазма.
Хуссейн вытряхнул на ладонь еще одну порцию насекомых. Возможно, чтобы удовлетворить эту англичанку, ему потребуется сделать три тысячи движений.
Джамиль отер разгоряченное тело Трикси смоченной душистой водой тряпицей и предложил питье, чтобы остудить внутренний жар, после чего положил ее на подушки.
— Когда она немного успокоится, — сказал Хуссейн, — поставь ее на ноги. Я хочу посмотреть, как она прогуливается в этой прелестной сбруе.
После короткого промежутка времени Хуссейн заставил Джамиля поднять Трикси на ноги. Но при малейшем изменении положения ее тела устройство внутри ее приходило в движение, стимулируя и без того чувствительную плоть. Ее сознание затуманил очередной прилив невиданного наслаждения, и Трикси замерла. Ее глаза закатились, а тело сотрясли накаты лихорадочной дрожи.
Но Хуссейн велел, чтобы она прошлась, и Джамиль осторожно потянул ее за руки. Послушная под воздействием наркотических веществ, она сделала шаг и снова испытала сокрушительное удовольствие от крепко привязанного к ней приспособления. Подхватив ее за талию, чтобы не упала, Джамиль отнес ее на диван и положил рядом с генералом.
— Нам придется дать ей больше времени для отдыха, заметил Хуссейн, лаская пышную грудь Трикси, обрадованный ее ненасытным аппетитом. — Через час степень ее возбуждения снизится. Налей нам немного вина, Джамиль, пока мы будем ждать. Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы захватить в плен Пашу-бея?
Глава 12
— Ее возбуждение достигло пика, эфенди, — пробормотал Джамиль.
— В таком случае нам стоит ее развлечь, не правда ли? — ответил Хуссейн вкрадчиво. — Помоги ее разгоряченному нутру. Дай ей что-нибудь из того. — Он указал на игрушки для сексуальных игр, разложенные на подносе, и сделал еще одну затяжку гашиша. — Ты когда-нибудь обладал англичанкой? — осведомился Хуссейн.
— Однажды, в парижском борделе, — ответил Джамиль, выбирая предмет на подносе.
Шокирующие слова «парижский бордель» проникли в замутненное сознание Трикси. Она попыталась открыть глаза, но ресницы показались ей невероятно тяжелыми, и мимолетный импульс исчез в золотистом мареве. Ее обостренные чувства кипели и пузырились, внутри клокотало, пенясь, расплавленное ядро ее естества. Ее обуздало дикое, неукротимое желание довести любовную игру до логического завершения.
— Паша, — прошептала она сладострастно. Его имя было для нее созвучно бушевавшей в ней животной страсти.
Джамиль перевел взгляд на хозяина:
— Она упомянула его имя. Хуссейн пожал плечами.
— Она примет кого угодно. Давай ее сюда, — велел он, жестом указав на стол перед ним.
Взяв Трикси на руки, Джамиль поднес ее к столу и усадил на его полированную поверхность.
— Она в состоянии меня слышать после такого количества выпитого?
— Если будете говорить очень медленно.
— Раздвинь… ноги… моя дорогая.
Хуссейн нежно дотронулся до ее бедер, и Трикси повиновалась. Лихорадочная пульсация крови в промежности заставила ее содрогнуться. В поисках удовлетворения она подняла бедра, расплавленная амбра затекла внутрь, еще сильнее дразня и подстегивая ее неуемное желание. Она издала сладострастный стон.
— Она становится нетерпеливой, Джамиль. Давай проверим, сумеет ли эта новая машинка временно утолить ее похоть.
Устройство цвета бирюзы было изготовлено из блестящей флорентийской кожи. Когда Джамиль взял приспособление, золотые детали упряжи мелодично звякнули. Устройство следовало вводить очень медленно. Даже в состоянии крайнего возбуждения и при обильной смазке Трикси дернулась, ощутив проникновение. Когда огромный стержень частично погрузился внутрь, она всхлипнула. Ее ткани растянулись до предела.
Осторожно двигая устройство вперед, Джамиль производил поглаживающие, вращательные движения, преодолевая каждый раз небольшое расстояние. Так продолжалось до тех пор, пока в ней не скрылся последний участок бирюзовой кожи. Заполненная до отказа и трепещущая, она сотрясалась, как в ознобе, бесчувственная ко всему, кроме образов Паши, наводнявших ее воображение, и ненасытного сексуального томления. В преддверии оргазма Трикси едва могла дышать.
— Давай, — скомандовал Хуссейн, не сводя с нее глаз. Джамиль слегка нажал, и Трикси закричала. По мере того как острота ощущений нарастала, ее крик становился все пронзительнее. Экстаз, казалось, не имел предела. Наркотики раздвинули до бесконечности границы ее восхитительного наслаждения. Хуссейн потянулся за бутылочкой с испанскими мушками и проглотил двойную дозу.
— Она, несомненно, женщина ненасытного сексуального аппетита, — пробормотал он. — Но мне следовало раньше догадаться об этом. Ведь она обслуживала Пашу-бея… — Хуссейн снова взялся за трубку, чтобы вдохнуть очередную порцию гашиша, и вообразил на миг, какие наслаждения сулит ему его новое приобретение. Выпустив кольцо дыма, он приказал: — Пусть она пройдется передо мной, чтобы я мог полюбоваться ее бледной английской красотой.
— Она, вероятно, не сможет передвигаться с этой огромной штуковиной внутри, хозяин.
На губах генерала заиграла сластолюбивая улыбка.
— Давай проверим.
Пока, лежа на столе, Трикси плавилась в белом пламени беспамятства животной похоти, Джамиль застегнул на ее талии бирюзовый кожаный пояс. Под воздействием веществ, вызывающих усиление либидо, ее тело распирало одно неукротимое желание. Когда Джамиль застегнул пряжки двух ремней спереди и сзади, она ощутила в себе незначительное движение. Но мгновение спустя, когда он туже подтянул первый ремень и искусственный орган еще глубже погрузился в нее, Трикси с шумом втянула в себя воздух. Простеганный у основания ошейник сжал ее воспаленную вульву. После того как был затянут второй ремень и давление возросло, трение о нежные ткани спровоцировало прилив нового, умопомрачительного оргазма.
Хуссейн вытряхнул на ладонь еще одну порцию насекомых. Возможно, чтобы удовлетворить эту англичанку, ему потребуется сделать три тысячи движений.
Джамиль отер разгоряченное тело Трикси смоченной душистой водой тряпицей и предложил питье, чтобы остудить внутренний жар, после чего положил ее на подушки.
— Когда она немного успокоится, — сказал Хуссейн, — поставь ее на ноги. Я хочу посмотреть, как она прогуливается в этой прелестной сбруе.
После короткого промежутка времени Хуссейн заставил Джамиля поднять Трикси на ноги. Но при малейшем изменении положения ее тела устройство внутри ее приходило в движение, стимулируя и без того чувствительную плоть. Ее сознание затуманил очередной прилив невиданного наслаждения, и Трикси замерла. Ее глаза закатились, а тело сотрясли накаты лихорадочной дрожи.
Но Хуссейн велел, чтобы она прошлась, и Джамиль осторожно потянул ее за руки. Послушная под воздействием наркотических веществ, она сделала шаг и снова испытала сокрушительное удовольствие от крепко привязанного к ней приспособления. Подхватив ее за талию, чтобы не упала, Джамиль отнес ее на диван и положил рядом с генералом.
— Нам придется дать ей больше времени для отдыха, заметил Хуссейн, лаская пышную грудь Трикси, обрадованный ее ненасытным аппетитом. — Через час степень ее возбуждения снизится. Налей нам немного вина, Джамиль, пока мы будем ждать. Как ты думаешь, сколько времени понадобится, чтобы захватить в плен Пашу-бея?
Глава 12
Онемевший и ошеломленный, Паша стоял в дверном проеме спальных покоев шатра Хуссейна с кровью Джамиля на клинке кинжала. Ему вдруг стало тяжело дышать. «Почему нельзя убить одного и того же человека много раз?» — спрашивал он себя, глядя на мужчину и женщину на диване. Из-за обуревавшей его жажды мести он забыл, что для осуществления цели, ради которой сюда явился, у него есть всего несколько секунд. Он предостерегающе поднял руку, чтобы остановить Макриянниса, рванувшегося вперед.
Одержимый жаждой крови, он даже ощутил на губах ее солоноватый вкус.
Его ладонь с растопыренными пальцами взмыла вверх.
Но Макрияннис заставил его опустить руку и покачал головой, показав один палец.
Тишину в шатре нарушали только утробные звуки животного возбуждения: чуть слышные стоны женщины и тяжелое пыхтение мужчины.
Будь она проклята!
Будь проклят он!
Будь проклят весь мир развратных шлюх!
Сначала он отрежет Хуссейну яйца и, если позволит время, не откажет себе в удовольствии посмотреть, как тот изойдет кровью. Но Макрияннис в отличие от друга не потерял способности рассуждать здраво, и его кинжал, полоснув воздух из-за спины Паши, с быстротой молнии поразил мишень. Хуссейн повалился вперед. Клинок кинжала пронзил ему шею.
— Я не собираюсь из-за него умирать, — прошептал Макрияннис, бросаясь к жертве, чтобы ударом ятагана добить Хуссейна.
Паша метнулся к Трикси и зажал ей рот рукой. Ее широко распахнутые глаза были дикими, испуганными и затуманенными.
Проворно завернув ее в простыню, Паша углом ткани заткнул ей рот. Судя по всему, Трикси находилась в состоянии наркотического опьянения: не держалась на ногах, а ее глаза не фокусировали объекты, попадавшие в ее поле зрения. Чтобы кляп не вывалился, Паша примотал его ко рту Трикси вынутым из кармана шнуром. Им предстояло преодолеть пять сотен ярдов вражеского лагеря в абсолютном молчании. Он не имел права рисковать. К нему уже вернулось хладнокровие и способность рассуждать здраво.
Макрияннис завернул голову Хуссейна в алый халат и перекинул через плечо, указав ятаганом на выход». Паша кивнул. Зажав кинжал в зубах, он взял Трикси на руки. Оба имели при себе заряженные пистолеты.
Все стражники снаружи и внутри лежали с перерезанными глотками. Одетые в форму турецких унтер-офицеров, реквизированную у двух телохранителей Хуссейна, Паша и Макрияннис надеялись выйти незамеченными из ночного палаточного городка.
Двигаясь неторопливо, чтобы не привлекать внимания, затененными проходами между шатрами, они благополучно преодолели первые двести метров. В это время суток почти все воины спали. Обойдя солдата, вышедшего из палатки облегчиться, они свернули в сторону от другого, пьяной походкой возвращавшегося на покой. Но оказавшись в последнем секторе, лежавшем на их пути к отступлению, попали в поле зрения группы выпивавших у костра турок.
Справа от беглецов раскинулось море, слева расстилала вражеский лагерь. Им ничего другого не оставалось, как следовать прежней дорогой. Макрияннис, желая закрыть Трикси от посторонних взглядов, встал между Пашей и костром Оба они держали оружие на изготовку.
Когда до освещенного костром участка оставалось не более двадцати футов, к ним обратился, еле ворочая языком один из солдат.
— Уж не дамочку ли я с вами вижу? — выкрикнул он, отпустив нелестное замечание в адрес женщин, шляющихся в ночи.
— Мы ведем ее в караульную, — ответил Макрияннис не александрийском наречии.
— Я тоже родился в Александрии, — приветствовал его резво вскочивший на ноги египтянин и, с неожиданной прытью бросившись к Макрияннису, радушно обнял, как брата, с которым не виделся целую вечность. — Идите посидите с нами… давайте сюда вашу дамочку. У нас тут рома — залейся Говорят, Хуссейн в ближайшие дни выступать не собирается, так что торопиться нам некуда.
Говоривший не догадывался, насколько соответствовали действительности его слова, и, хотя Макрияннис попытался отделаться от приглашения, каждая его отговорка натыкалась на непреодолимое упрямство порядком захмелевшего человека. Вскоре к увещеваниям египтянина присоединился хор голосов его товарищей. Паше и Макрияннису ничего другого не оставалось, как уступить напору и подсесть к костру.
Еще при первом приближении к ним воина Паша убрал с глаз оружие, но держал его наготове, прикрыв краем простыни, в которую была завернута Трикси. Мужчины с опаской подошли к освещенной пламенем костра группе.
— Только по глотку, — объявил Макрияннис и, взяв предложенную ему бутылку, присел. — Нам утром заступать на первый дозор.
— Оставьте тогда нам вашу бабенку, — попросил лениво растянувшийся на земле солдат, пожирая Трикси масляными глазами. — Мы постараемся ей угодить.
— Прошу прощения, мы заплатили за нее непомерно большую цену, — искренне признался Макрияннис. — Это все, что нам досталось за Коуру, так что она пойдет с нами».
— Но вас всего двое, а нас — четверо, — угрожающе констатировал еще один подвыпивший солдат и многозначительно похлопал себя по тому месту на бедре, где должна была висеть сабля.
Паша и Макрияннис уже давно заметили отсутствие оружия у собравшихся. Ни один из воинов у костра не имел при себе холодного оружия, а их мушкеты лежали около палатки. У других шатров ни костров, ни движения не наблюдалось.
— Давайте не будем ссориться из-за женщины, — примирительно сказал Макрияннис, — коль ром льется рекой. Как вы думаете, когда закончится эта проклятая война? — продолжал он, передавая бутылку человеку рядом с ним.
Трюк сработал, темой беседы стало скорое покорение Греции.
Примостившись в тени, чтобы на него не падали отблески огня, Паша посадил Трикси к себе на колени, прислонив ее лицо к своей груди. Кляп у нее во рту ни у кого не вызвал интереса; женщины в их обществе были предметом потребления и потому продавались и покупались.
Бутылка рома несколько раз обошла круг. Вскоре из палаточного лабиринта вышел еще один воин и присоединился к пьяной компании, увеличив перевес сил в пользу врага.
Зная, что кровавое побоище в шатре Хуссейна, могут с минуты на минуту обнаружить, Паша пристально следил за движением луны в небе. Выждав еще какое-то время, показавшееся ему вечностью, он резко поднялся и сказал по-турецки:
— Я должен отвести женщину к себе.
— Это не совсем по-дружески, — ответил ему наломано» турецком один из присутствующих.
— Значит, я не настроен на дружественный лад, — грубо выпалил Паша.
— Если мы вовремя не выйдем на дежурство, — поддержал приятеля Макрияннис, вскочив на ноги, — нас высекут Спасибо за выпивку.
— А я сейчас хочу поразвлечься с бабенкой, — пробормотал, вставая, с пьяной угрозой в голосе крепкий солдат.
— Я не склонен делиться, — возразил Паша спокойно отступив на шаг.
— Может, у тебя нет выбора, — прорычал его собеседник, не желая сдаваться. Он поднялся и стоял, покачиваясь.
— У меня всегда есть выбор, — заметил Паша, опуская палец на спуск пистолета.
Возникла напряженная пауза.
— Мы все хотим бабенку, правда?
— Почему бы и нет? — поддержал его один из дружков. Мы тоже заслуживаем вознаграждения.
— Приходите за женщиной завтра, когда мы ею попользуемся, — предложил Макрияннис. — Наш караульный пост за тем холмом. — Он указал на ближайший склон.
— Я не собираюсь ждать, — взвился все тот же крепыш. — Сегодня мы оставим ее у себя, а вы приходите за ней утром. — Он вынул из сапога кинжал. — Что скажет: насчет этого? — с вызовом спросил он, проверяя пальцем остроту лезвия.
— Ничего, — вкрадчиво ответил Паша. — Даю тебе две секунды одуматься.
Мужчина сделал в сторону Паши резкий рывок.
Прогремел выстрел. Из простыни, скрывавшей пистолет, вырвалось пламя. Во лбу задиры чернело аккуратное отверстие с обуглившимися краями. Египтянин широко раскинул руки и на секунду завис в воздухе. От шока у него округлились глаза.
Макрияннис уже разрядил свой пистолет в соседа справа и, ловко повернув пистолет, выпалил в соседа слева. Истратив заряд, он схватился за ятаган. Паша снова открыл огонь, свалив четвертого солдата, метнувшегося за мушкетом. Пятый воин, решив, что ни одна женщина не стоит его жизни, бросился наутек. Паша и Макрияннис обменялись взглядами, но принять решение относительно судьбы убегавшего не успели. Над холмами, сбегавшими к морю, взвился пронзительный звук трубы, всколыхнув тишину над спящим лагерем. Это был сигнал тревоги, призывавший к ружью.
Мужчины без труда догадались, что значит эта побудка, и тотчас пустились бежать. Хуссейна обнаружили. Макрияннис на бегу перезарядил пистолет, проворным движением сунув в каждую камеру по ударному капсюлю.
— Если меня ранят, выведи отсюда Трикси, — выкрикнул Паша, что есть духу несясь вперед. Из палаток высыпали солдаты, полуодетые и сонные, с оружием в руках.
— Мы все выберемся отсюда, — буркнул Макрияннис, засовывая пистолет за пояс. — Еще две сотни ярдов — и мы спасены.
Он протянул руку за пистолетом Паши.
— Я не хочу, чтобы ее снова захватили в плен, — произнес Паша, задыхаясь. Вес Трикси сказывался на скорости его бега. Им нужно было достичь вершины холма, где в укрытии их поджидал Деметриус с лошадьми.
— Не волнуйся. Один из нас непременно выведет ее отсюда, — сказал Макрияннис, отдуваясь, и, быстро перезарядив Пашин пистолет, бросил его другу. — О черт, — выругался он мгновение спустя. — Будь осторожен.
Из тени им навстречу шагнул турецкий офицер.
— Остановитесь! — крикнул он, вскинув руку. Скользнув взглядом по мужчинам, он не смог скрыть изумления, когда увидел разметавшиеся по плечам светлые волосы Трикси. — В лагере объявлена тревога, — рявкнул он. — Никто не может покинуть его пределов. — Приблизившись достаточно, чтобы разглядеть во рту Трикси кляп, он заметил на обернутой вокруг нее простыне вышитую эмблему Хуссей на с обозначением его ранга, и опустил руку на эфес сабли. — Ни с места, — приказал он, обнажив оружие, и на долю секунды отвел взгляд в сторону в поисках подмоги.
Но его крик застрял в горле, когда Макрияннис всадил в него ятаган, перерезав шею.
— Бежим, — крикнул Макрияннис, выдернув саблю из горла убитого.
Переместив Трикси на другую руку, Паша выхватил зажатый в зубах кинжал и точным броском метнул в человека, выскочившего из тени палатки. Клинок вошел жертве в грудь по самую рукоятку. Первым побуждением Паши было броситься за кинжалом. Оружие до сих пор служило ему верой и правдой, но здравый смысл возобладал. Он с радостью переживет потерю, если им удастся благополучно унести из лагеря ноги.
На всех парах они неслись к вершине холма. Когда до заветной цели оставалось ярдов пятьдесят, за их спинами взвился в небо пронзительный крик:
— Греки! Греки! Держи их! Огонь!
Секундой позже прогремел выстрел, за ним еще один и еще. Преследователи бросились за ними в погоню. Луну наполовину скрывали облака, и Паша с Макрияннисом бежали достаточно быстро, хотя поднимались по склону холма. К их счастью, турецкие солдаты не отличались меткостью, однако следовали за ними по пятам. Паша на ходу обдумывал дальнейший план действий, гадая, смогут ли они найти укрытие, вместо того чтобы спасаться от погони бегством. Тут над их головами грянул ружейный выстрел и раздался вопль. Затем прогрохотали еще два ружейных разрыва, через секунду еще несколько. Каждый сопровождался криком агонии, свидетельствуя о поразительной меткости Деметриуса.
Осталось двадцать ярдов… Десять… Оба сознавали решающее значение последних дюймов. Сотрясая воздух над их головами, прогремела очередная канонада из шести выстрелов, положив на землю соответствующее число неприятельских солдат. За их спинами слышались беспорядочная пальба и противоречивые команды. Воины Хуссейна не желали подставлять себя под смертельный огонь противника.
Губы Паши искривила легкая улыбка. Трусливость турецких солдат была им на руку.
— Пока они спорят, — произнес он, задыхаясь, — мы отсюда уберемся.
Секундой позже беглецы взлетели на вершину холма, где Деметриус торопливо перезаряжал три ружья, лежавшие перед ним на известняковом уступе.
— Я останусь и задержу их еще на несколько выстрелов, — предложил Деметриус, целясь в ближайшего солдата, подбиравшегося к вершине.
— Я останусь с тобой, — отозвался Макрияннис, переведя дух. — Пока не увижу, что Паша со своей женщиной вне опасности.
— Их слишком много, чтобы сдерживать преследование, — предупредил Паша.
— Всего несколько выстрелов, чтобы они прекратили погоню, и мы свободны, — ответил Макрияннис, беря поводья Пашиной лошади.
Мгновение спустя Паша сидел в седле верхом, держа Трикси перед собой.
Он вынул у нее изо рта кляп — вокруг гремели выстрелы и в нем не было необходимости — и взял у Макриянниса поводья.
— Пошел! — крикнул Макрияннис, хлопнув вороного по крупу.
Но бербер Паши, послушный только командам хозяина, не тронулся с места.
— Я вас здесь не оставлю, — крикнул Паша и вынул из седельной сумки ружье.
Макрияннис хорошо понимал Пашу. Они с Деметриусом слишком долго сражались бок о бок.
В следующую минуту маленькая группа мчалась прочь по. шквалом огня, стегая что есть сил лошадей, и вскоре их поглотил мрак ночи. Короткую остановку они сделали только на следующем подъеме. К счастью, никто серьезно не пострадал. Хорошо знакомые с местностью, они продолжили пуп, и вскоре мчались по заброшенной дороге, ведущей на Леондари и к свободе.
Они скакали без передышки почти два часа, желая как можно дальше очутиться от Наварина. Известие о смерти Хуссейна вскоре разлетится по всей округе, и погоня станет неминуемой. Трикси все еще пребывала в состоянии глубокого сна и не подозревала о бешеной скачке. И лишь когда до Леондари оставалось всего несколько миль, ее ресницы дрогнули и она медленно открыла глаза. Воздух холодил ей лицо и. взглянув верх, она увидела усеянное сверкающими звездами небо.
— Мы в горах, — пробормотала она, улыбаясь Паше. — Ты нашел меня.
— Не так быстро, как хотелось бы, — ответил он тихо и неласково.
— Мы в безопасности? А что с Крисом?
Еще не окончательно придя в себя, она не уловила неприязни в его голосе.
— Скоро будем в безопасности. Через несколько миль въедем в Леондари. С Крисом все в порядке. Они с Жюлем в Навплионе.
Высвободив из-под простыни, в которую была завернута, руки, Трикси обняла Пашу за шею.
— Как приятно слышать, что все живы и здоровы. Как хорошо, что ты вернулся.
Подтянув простыню, Паша прикрыл ее голые плечи и обнажившуюся грудь.
— Ты замерзнешь, — буркнул он.
— Почему я в таком странном облачении? — Она провела ладонью по расшитому шелку.
— Что подвернулось под руки. Нам пришлось торопиться.
— Нам?
— Меня сопровождал Макрияннис.
— Я была в Наварине? — осведомилась она.
— С Хуссейном Джеритлом, — обронил Паша с неприязнью.
— Да, да, припоминаю. — Она сделала паузу. — На нем была форма французского кавалериста.
— Но не тогда, когда я его увидел. Трикси вопросительно посмотрела на него.
— Он возомнил себя вторым Наполеоном, — заметил Паша, с трудом сдерживая гнев. — Мы почти приехали в Леондари, где и заночуем. — Паша повернулся к Макрияннису, скакавшему с ним рядом: — Встретимся завтра в Навплионе. Мы остановимся у Гриваса.
— Ты уверен, что тебе не нужна компания? — справился его друг, уловив в голосе Паши скрытое раздражение.
— Уверен.
— Мы везем его голову, если это может послужить тебе утешением, — тихо напомнил Макрияннис, понимая, в чем причина Пашиного негодования.
Паша пожал плечами.
— Возможно, через тысячу лет.
Добавить к сказанному было нечего. Ни соболезнование, ни сочувствие не могло изменить того, что они видели. Слова были бессильны смыть пятно бесчестья.
Трикси снова уснула. Усталость и нервное истощение усиливали действие наркотиков, которыми ее опоили. Мужчины молча скакали в ночи. На окраине Леондари, где дорога на Навплион уходила на восток, они распрощались.
За последние четыре года Паша многократно навещал этот город, и, когда въехал во двор гостиницы Гриваса, помощники конюха тотчас узнали богатого француза и его великолепного вороного рысака. Окружив его, они взяли под уздцы коня, и Паша, не выпуская из рук Трикси, спешился. Не успел он пройти и нескольких шагов, как навстречу ему вышел хозяин гостиницы.
— Добро пожаловать, Паша-бей! Я слышал, вы захватили на войне дорогой трофей. — Он взглянул на Трикси, задержав взгляд на шелковой простыне с вышитой эмблемой. — Вижу, Хуссейн Джеритл одарил вас еще одной наложницей из своего гарема, — заметил он игриво. — Я думал, в прошлый раз вы обобрали его до нитки.
— г Одну я ему оставил.
— Ради такой женщины стоило вернуться. Вам наверняка понадобится для нее самая лучшая комната.
— Да, и ванна для нас обоих. И побыстрее, — отрывисто добавил Паша с бесстрастным выражением лица.
— Что-нибудь из еды? — спросил хозяин изменившимся тоном. Богатый француз, сражавшийся бок о бок с Макрияннисом, не был похож на человека, ликовавшего по поводу удачи. Мрачный и молчаливый, он не скрывал своего нетерпения. — Сюда, пожалуйста, — торопливо пригласил Гривас. — Я провожу вас в ваши покои.
Позже хозяин расскажет своей жене, что Паша-бей почти не разговаривал, а женщина, которую он нес, была опоена наркотиками. Слишком крепко она спала. Не Паша-бей ли ее опоил? Или, может, Хуссейн Джеритл? На простыне, продолжал он, понизив голос, он заметил капли крови. Впрочем, в дела их постояльца лучше не вникать. Осторожность в военное время никогда не помешает.
В номер принесли две ванны и много горячей воды. На маленьком столике слуги расставили тарелки со снедью. Паша молча наблюдал за ними. Трикси лежала на кровати.
— Спасибо, — поблагодарил он хозяина, щедро расплатился с ним, проводил до двери. — Прошу сегодня меня не беспокоить. Ни при каких обстоятельствах. — На последней фразе он сделал ударение.
— Конечно, господин. — Гривас бросил взгляд на Трикси.
— Я понимаю.
— Отлично, — ледяным тоном произнес Паша.
Хозяин невольно содрогнулся, передавая жене распоряжения постояльца. Возможно, будет лучше, если сами они лягут спать в комнатах над конюшней.
Как только дверь за Гривасом закрылась, Паша подошел к столу, уставленному едой и питьем. Взяв бутылку с крепким узо, он откупорил ее и вылил в горло половину содержимого. После столь внушительной дозы успокоительного он вытащил на середину комнаты стул, откуда мог хорошо видеть кровать, и, тяжело рухнув на него, снова взялся за бутылку. С каждым глотком его гнев и неистовство разрастались. Мучительные воспоминания, возмутительная сцена предательства и бесчестья отравляли сознание. Вскоре на полу рядом со стулом лежали две опустошенные бутылки.
Пока он приканчивал третью, Трикси пришла в себя. Резко сев на кровати, она испуганно огляделась. Но, увидев Пашу, со вздохом облегчения упала на постель и смежила веки.
Одержимый жаждой крови, он даже ощутил на губах ее солоноватый вкус.
Его ладонь с растопыренными пальцами взмыла вверх.
Но Макрияннис заставил его опустить руку и покачал головой, показав один палец.
Тишину в шатре нарушали только утробные звуки животного возбуждения: чуть слышные стоны женщины и тяжелое пыхтение мужчины.
Будь она проклята!
Будь проклят он!
Будь проклят весь мир развратных шлюх!
Сначала он отрежет Хуссейну яйца и, если позволит время, не откажет себе в удовольствии посмотреть, как тот изойдет кровью. Но Макрияннис в отличие от друга не потерял способности рассуждать здраво, и его кинжал, полоснув воздух из-за спины Паши, с быстротой молнии поразил мишень. Хуссейн повалился вперед. Клинок кинжала пронзил ему шею.
— Я не собираюсь из-за него умирать, — прошептал Макрияннис, бросаясь к жертве, чтобы ударом ятагана добить Хуссейна.
Паша метнулся к Трикси и зажал ей рот рукой. Ее широко распахнутые глаза были дикими, испуганными и затуманенными.
Проворно завернув ее в простыню, Паша углом ткани заткнул ей рот. Судя по всему, Трикси находилась в состоянии наркотического опьянения: не держалась на ногах, а ее глаза не фокусировали объекты, попадавшие в ее поле зрения. Чтобы кляп не вывалился, Паша примотал его ко рту Трикси вынутым из кармана шнуром. Им предстояло преодолеть пять сотен ярдов вражеского лагеря в абсолютном молчании. Он не имел права рисковать. К нему уже вернулось хладнокровие и способность рассуждать здраво.
Макрияннис завернул голову Хуссейна в алый халат и перекинул через плечо, указав ятаганом на выход». Паша кивнул. Зажав кинжал в зубах, он взял Трикси на руки. Оба имели при себе заряженные пистолеты.
Все стражники снаружи и внутри лежали с перерезанными глотками. Одетые в форму турецких унтер-офицеров, реквизированную у двух телохранителей Хуссейна, Паша и Макрияннис надеялись выйти незамеченными из ночного палаточного городка.
Двигаясь неторопливо, чтобы не привлекать внимания, затененными проходами между шатрами, они благополучно преодолели первые двести метров. В это время суток почти все воины спали. Обойдя солдата, вышедшего из палатки облегчиться, они свернули в сторону от другого, пьяной походкой возвращавшегося на покой. Но оказавшись в последнем секторе, лежавшем на их пути к отступлению, попали в поле зрения группы выпивавших у костра турок.
Справа от беглецов раскинулось море, слева расстилала вражеский лагерь. Им ничего другого не оставалось, как следовать прежней дорогой. Макрияннис, желая закрыть Трикси от посторонних взглядов, встал между Пашей и костром Оба они держали оружие на изготовку.
Когда до освещенного костром участка оставалось не более двадцати футов, к ним обратился, еле ворочая языком один из солдат.
— Уж не дамочку ли я с вами вижу? — выкрикнул он, отпустив нелестное замечание в адрес женщин, шляющихся в ночи.
— Мы ведем ее в караульную, — ответил Макрияннис не александрийском наречии.
— Я тоже родился в Александрии, — приветствовал его резво вскочивший на ноги египтянин и, с неожиданной прытью бросившись к Макрияннису, радушно обнял, как брата, с которым не виделся целую вечность. — Идите посидите с нами… давайте сюда вашу дамочку. У нас тут рома — залейся Говорят, Хуссейн в ближайшие дни выступать не собирается, так что торопиться нам некуда.
Говоривший не догадывался, насколько соответствовали действительности его слова, и, хотя Макрияннис попытался отделаться от приглашения, каждая его отговорка натыкалась на непреодолимое упрямство порядком захмелевшего человека. Вскоре к увещеваниям египтянина присоединился хор голосов его товарищей. Паше и Макрияннису ничего другого не оставалось, как уступить напору и подсесть к костру.
Еще при первом приближении к ним воина Паша убрал с глаз оружие, но держал его наготове, прикрыв краем простыни, в которую была завернута Трикси. Мужчины с опаской подошли к освещенной пламенем костра группе.
— Только по глотку, — объявил Макрияннис и, взяв предложенную ему бутылку, присел. — Нам утром заступать на первый дозор.
— Оставьте тогда нам вашу бабенку, — попросил лениво растянувшийся на земле солдат, пожирая Трикси масляными глазами. — Мы постараемся ей угодить.
— Прошу прощения, мы заплатили за нее непомерно большую цену, — искренне признался Макрияннис. — Это все, что нам досталось за Коуру, так что она пойдет с нами».
— Но вас всего двое, а нас — четверо, — угрожающе констатировал еще один подвыпивший солдат и многозначительно похлопал себя по тому месту на бедре, где должна была висеть сабля.
Паша и Макрияннис уже давно заметили отсутствие оружия у собравшихся. Ни один из воинов у костра не имел при себе холодного оружия, а их мушкеты лежали около палатки. У других шатров ни костров, ни движения не наблюдалось.
— Давайте не будем ссориться из-за женщины, — примирительно сказал Макрияннис, — коль ром льется рекой. Как вы думаете, когда закончится эта проклятая война? — продолжал он, передавая бутылку человеку рядом с ним.
Трюк сработал, темой беседы стало скорое покорение Греции.
Примостившись в тени, чтобы на него не падали отблески огня, Паша посадил Трикси к себе на колени, прислонив ее лицо к своей груди. Кляп у нее во рту ни у кого не вызвал интереса; женщины в их обществе были предметом потребления и потому продавались и покупались.
Бутылка рома несколько раз обошла круг. Вскоре из палаточного лабиринта вышел еще один воин и присоединился к пьяной компании, увеличив перевес сил в пользу врага.
Зная, что кровавое побоище в шатре Хуссейна, могут с минуты на минуту обнаружить, Паша пристально следил за движением луны в небе. Выждав еще какое-то время, показавшееся ему вечностью, он резко поднялся и сказал по-турецки:
— Я должен отвести женщину к себе.
— Это не совсем по-дружески, — ответил ему наломано» турецком один из присутствующих.
— Значит, я не настроен на дружественный лад, — грубо выпалил Паша.
— Если мы вовремя не выйдем на дежурство, — поддержал приятеля Макрияннис, вскочив на ноги, — нас высекут Спасибо за выпивку.
— А я сейчас хочу поразвлечься с бабенкой, — пробормотал, вставая, с пьяной угрозой в голосе крепкий солдат.
— Я не склонен делиться, — возразил Паша спокойно отступив на шаг.
— Может, у тебя нет выбора, — прорычал его собеседник, не желая сдаваться. Он поднялся и стоял, покачиваясь.
— У меня всегда есть выбор, — заметил Паша, опуская палец на спуск пистолета.
Возникла напряженная пауза.
— Мы все хотим бабенку, правда?
— Почему бы и нет? — поддержал его один из дружков. Мы тоже заслуживаем вознаграждения.
— Приходите за женщиной завтра, когда мы ею попользуемся, — предложил Макрияннис. — Наш караульный пост за тем холмом. — Он указал на ближайший склон.
— Я не собираюсь ждать, — взвился все тот же крепыш. — Сегодня мы оставим ее у себя, а вы приходите за ней утром. — Он вынул из сапога кинжал. — Что скажет: насчет этого? — с вызовом спросил он, проверяя пальцем остроту лезвия.
— Ничего, — вкрадчиво ответил Паша. — Даю тебе две секунды одуматься.
Мужчина сделал в сторону Паши резкий рывок.
Прогремел выстрел. Из простыни, скрывавшей пистолет, вырвалось пламя. Во лбу задиры чернело аккуратное отверстие с обуглившимися краями. Египтянин широко раскинул руки и на секунду завис в воздухе. От шока у него округлились глаза.
Макрияннис уже разрядил свой пистолет в соседа справа и, ловко повернув пистолет, выпалил в соседа слева. Истратив заряд, он схватился за ятаган. Паша снова открыл огонь, свалив четвертого солдата, метнувшегося за мушкетом. Пятый воин, решив, что ни одна женщина не стоит его жизни, бросился наутек. Паша и Макрияннис обменялись взглядами, но принять решение относительно судьбы убегавшего не успели. Над холмами, сбегавшими к морю, взвился пронзительный звук трубы, всколыхнув тишину над спящим лагерем. Это был сигнал тревоги, призывавший к ружью.
Мужчины без труда догадались, что значит эта побудка, и тотчас пустились бежать. Хуссейна обнаружили. Макрияннис на бегу перезарядил пистолет, проворным движением сунув в каждую камеру по ударному капсюлю.
— Если меня ранят, выведи отсюда Трикси, — выкрикнул Паша, что есть духу несясь вперед. Из палаток высыпали солдаты, полуодетые и сонные, с оружием в руках.
— Мы все выберемся отсюда, — буркнул Макрияннис, засовывая пистолет за пояс. — Еще две сотни ярдов — и мы спасены.
Он протянул руку за пистолетом Паши.
— Я не хочу, чтобы ее снова захватили в плен, — произнес Паша, задыхаясь. Вес Трикси сказывался на скорости его бега. Им нужно было достичь вершины холма, где в укрытии их поджидал Деметриус с лошадьми.
— Не волнуйся. Один из нас непременно выведет ее отсюда, — сказал Макрияннис, отдуваясь, и, быстро перезарядив Пашин пистолет, бросил его другу. — О черт, — выругался он мгновение спустя. — Будь осторожен.
Из тени им навстречу шагнул турецкий офицер.
— Остановитесь! — крикнул он, вскинув руку. Скользнув взглядом по мужчинам, он не смог скрыть изумления, когда увидел разметавшиеся по плечам светлые волосы Трикси. — В лагере объявлена тревога, — рявкнул он. — Никто не может покинуть его пределов. — Приблизившись достаточно, чтобы разглядеть во рту Трикси кляп, он заметил на обернутой вокруг нее простыне вышитую эмблему Хуссей на с обозначением его ранга, и опустил руку на эфес сабли. — Ни с места, — приказал он, обнажив оружие, и на долю секунды отвел взгляд в сторону в поисках подмоги.
Но его крик застрял в горле, когда Макрияннис всадил в него ятаган, перерезав шею.
— Бежим, — крикнул Макрияннис, выдернув саблю из горла убитого.
Переместив Трикси на другую руку, Паша выхватил зажатый в зубах кинжал и точным броском метнул в человека, выскочившего из тени палатки. Клинок вошел жертве в грудь по самую рукоятку. Первым побуждением Паши было броситься за кинжалом. Оружие до сих пор служило ему верой и правдой, но здравый смысл возобладал. Он с радостью переживет потерю, если им удастся благополучно унести из лагеря ноги.
На всех парах они неслись к вершине холма. Когда до заветной цели оставалось ярдов пятьдесят, за их спинами взвился в небо пронзительный крик:
— Греки! Греки! Держи их! Огонь!
Секундой позже прогремел выстрел, за ним еще один и еще. Преследователи бросились за ними в погоню. Луну наполовину скрывали облака, и Паша с Макрияннисом бежали достаточно быстро, хотя поднимались по склону холма. К их счастью, турецкие солдаты не отличались меткостью, однако следовали за ними по пятам. Паша на ходу обдумывал дальнейший план действий, гадая, смогут ли они найти укрытие, вместо того чтобы спасаться от погони бегством. Тут над их головами грянул ружейный выстрел и раздался вопль. Затем прогрохотали еще два ружейных разрыва, через секунду еще несколько. Каждый сопровождался криком агонии, свидетельствуя о поразительной меткости Деметриуса.
Осталось двадцать ярдов… Десять… Оба сознавали решающее значение последних дюймов. Сотрясая воздух над их головами, прогремела очередная канонада из шести выстрелов, положив на землю соответствующее число неприятельских солдат. За их спинами слышались беспорядочная пальба и противоречивые команды. Воины Хуссейна не желали подставлять себя под смертельный огонь противника.
Губы Паши искривила легкая улыбка. Трусливость турецких солдат была им на руку.
— Пока они спорят, — произнес он, задыхаясь, — мы отсюда уберемся.
Секундой позже беглецы взлетели на вершину холма, где Деметриус торопливо перезаряжал три ружья, лежавшие перед ним на известняковом уступе.
— Я останусь и задержу их еще на несколько выстрелов, — предложил Деметриус, целясь в ближайшего солдата, подбиравшегося к вершине.
— Я останусь с тобой, — отозвался Макрияннис, переведя дух. — Пока не увижу, что Паша со своей женщиной вне опасности.
— Их слишком много, чтобы сдерживать преследование, — предупредил Паша.
— Всего несколько выстрелов, чтобы они прекратили погоню, и мы свободны, — ответил Макрияннис, беря поводья Пашиной лошади.
Мгновение спустя Паша сидел в седле верхом, держа Трикси перед собой.
Он вынул у нее изо рта кляп — вокруг гремели выстрелы и в нем не было необходимости — и взял у Макриянниса поводья.
— Пошел! — крикнул Макрияннис, хлопнув вороного по крупу.
Но бербер Паши, послушный только командам хозяина, не тронулся с места.
— Я вас здесь не оставлю, — крикнул Паша и вынул из седельной сумки ружье.
Макрияннис хорошо понимал Пашу. Они с Деметриусом слишком долго сражались бок о бок.
В следующую минуту маленькая группа мчалась прочь по. шквалом огня, стегая что есть сил лошадей, и вскоре их поглотил мрак ночи. Короткую остановку они сделали только на следующем подъеме. К счастью, никто серьезно не пострадал. Хорошо знакомые с местностью, они продолжили пуп, и вскоре мчались по заброшенной дороге, ведущей на Леондари и к свободе.
Они скакали без передышки почти два часа, желая как можно дальше очутиться от Наварина. Известие о смерти Хуссейна вскоре разлетится по всей округе, и погоня станет неминуемой. Трикси все еще пребывала в состоянии глубокого сна и не подозревала о бешеной скачке. И лишь когда до Леондари оставалось всего несколько миль, ее ресницы дрогнули и она медленно открыла глаза. Воздух холодил ей лицо и. взглянув верх, она увидела усеянное сверкающими звездами небо.
— Мы в горах, — пробормотала она, улыбаясь Паше. — Ты нашел меня.
— Не так быстро, как хотелось бы, — ответил он тихо и неласково.
— Мы в безопасности? А что с Крисом?
Еще не окончательно придя в себя, она не уловила неприязни в его голосе.
— Скоро будем в безопасности. Через несколько миль въедем в Леондари. С Крисом все в порядке. Они с Жюлем в Навплионе.
Высвободив из-под простыни, в которую была завернута, руки, Трикси обняла Пашу за шею.
— Как приятно слышать, что все живы и здоровы. Как хорошо, что ты вернулся.
Подтянув простыню, Паша прикрыл ее голые плечи и обнажившуюся грудь.
— Ты замерзнешь, — буркнул он.
— Почему я в таком странном облачении? — Она провела ладонью по расшитому шелку.
— Что подвернулось под руки. Нам пришлось торопиться.
— Нам?
— Меня сопровождал Макрияннис.
— Я была в Наварине? — осведомилась она.
— С Хуссейном Джеритлом, — обронил Паша с неприязнью.
— Да, да, припоминаю. — Она сделала паузу. — На нем была форма французского кавалериста.
— Но не тогда, когда я его увидел. Трикси вопросительно посмотрела на него.
— Он возомнил себя вторым Наполеоном, — заметил Паша, с трудом сдерживая гнев. — Мы почти приехали в Леондари, где и заночуем. — Паша повернулся к Макрияннису, скакавшему с ним рядом: — Встретимся завтра в Навплионе. Мы остановимся у Гриваса.
— Ты уверен, что тебе не нужна компания? — справился его друг, уловив в голосе Паши скрытое раздражение.
— Уверен.
— Мы везем его голову, если это может послужить тебе утешением, — тихо напомнил Макрияннис, понимая, в чем причина Пашиного негодования.
Паша пожал плечами.
— Возможно, через тысячу лет.
Добавить к сказанному было нечего. Ни соболезнование, ни сочувствие не могло изменить того, что они видели. Слова были бессильны смыть пятно бесчестья.
Трикси снова уснула. Усталость и нервное истощение усиливали действие наркотиков, которыми ее опоили. Мужчины молча скакали в ночи. На окраине Леондари, где дорога на Навплион уходила на восток, они распрощались.
За последние четыре года Паша многократно навещал этот город, и, когда въехал во двор гостиницы Гриваса, помощники конюха тотчас узнали богатого француза и его великолепного вороного рысака. Окружив его, они взяли под уздцы коня, и Паша, не выпуская из рук Трикси, спешился. Не успел он пройти и нескольких шагов, как навстречу ему вышел хозяин гостиницы.
— Добро пожаловать, Паша-бей! Я слышал, вы захватили на войне дорогой трофей. — Он взглянул на Трикси, задержав взгляд на шелковой простыне с вышитой эмблемой. — Вижу, Хуссейн Джеритл одарил вас еще одной наложницей из своего гарема, — заметил он игриво. — Я думал, в прошлый раз вы обобрали его до нитки.
— г Одну я ему оставил.
— Ради такой женщины стоило вернуться. Вам наверняка понадобится для нее самая лучшая комната.
— Да, и ванна для нас обоих. И побыстрее, — отрывисто добавил Паша с бесстрастным выражением лица.
— Что-нибудь из еды? — спросил хозяин изменившимся тоном. Богатый француз, сражавшийся бок о бок с Макрияннисом, не был похож на человека, ликовавшего по поводу удачи. Мрачный и молчаливый, он не скрывал своего нетерпения. — Сюда, пожалуйста, — торопливо пригласил Гривас. — Я провожу вас в ваши покои.
Позже хозяин расскажет своей жене, что Паша-бей почти не разговаривал, а женщина, которую он нес, была опоена наркотиками. Слишком крепко она спала. Не Паша-бей ли ее опоил? Или, может, Хуссейн Джеритл? На простыне, продолжал он, понизив голос, он заметил капли крови. Впрочем, в дела их постояльца лучше не вникать. Осторожность в военное время никогда не помешает.
В номер принесли две ванны и много горячей воды. На маленьком столике слуги расставили тарелки со снедью. Паша молча наблюдал за ними. Трикси лежала на кровати.
— Спасибо, — поблагодарил он хозяина, щедро расплатился с ним, проводил до двери. — Прошу сегодня меня не беспокоить. Ни при каких обстоятельствах. — На последней фразе он сделал ударение.
— Конечно, господин. — Гривас бросил взгляд на Трикси.
— Я понимаю.
— Отлично, — ледяным тоном произнес Паша.
Хозяин невольно содрогнулся, передавая жене распоряжения постояльца. Возможно, будет лучше, если сами они лягут спать в комнатах над конюшней.
Как только дверь за Гривасом закрылась, Паша подошел к столу, уставленному едой и питьем. Взяв бутылку с крепким узо, он откупорил ее и вылил в горло половину содержимого. После столь внушительной дозы успокоительного он вытащил на середину комнаты стул, откуда мог хорошо видеть кровать, и, тяжело рухнув на него, снова взялся за бутылку. С каждым глотком его гнев и неистовство разрастались. Мучительные воспоминания, возмутительная сцена предательства и бесчестья отравляли сознание. Вскоре на полу рядом со стулом лежали две опустошенные бутылки.
Пока он приканчивал третью, Трикси пришла в себя. Резко сев на кровати, она испуганно огляделась. Но, увидев Пашу, со вздохом облегчения упала на постель и смежила веки.