Страница:
Ее реакция ввела его в заблуждение. Нет, он не причинит ей боли. Паша Дюра знал, как сделать удовольствие максимальным и продлить его.
Воплощение сексуального совершенства, он обнял ее за талию и бережно приподнял, поставив на колени, затем осторожно опустил вниз. Точно выбрав направление, он позволил ей медленно оседлать своего вздыбившегося зверя. Яростная пульсация у нее между ног достигла апогея, затмив все остальные ощущения.
— Ты само совершенство, — прошептал он, погрузившись в нее до предела и ощущая ее каждой клеточкой своего существа. — Мы идеально подходим друг другу.
— Тогда оставайся, — вырвался ее едва уловимый вздох, растворившийся в золотистом свете.
Ее переполнило чувство невыразимого блаженства.
— Я останусь. — «По крайней мере до тех пор, пока не пройдет это испепеляющее сексуальное влечение», — подумал он, медленно приподнимая ее тело. Не совсем логическое умозаключение для настоящего момента. — Ты чертовски соблазнительна.
— Это ты виноват.
«Или какие-то магические чары», — решила она, опускаясь на его жезл.
— Мы оба, — уточнил он. Искушенный в любовных утехах, он чувствовал, что его пылкая страсть к этой блондинке с фиалковыми глазами нечто из ряда вон выходящее. Опустив ее бедра вниз, он удержал ее на месте и погрузился в нее, давая возможность сполна ощутить то, что находилось внутри. — Ты так и останешься сидеть со мной до самого Кале, — прошептал он.
Это будет райским блаженством, если только она не умрет от экстаза. Ее опустошительное желание обострилось до крайности, и ее тело в его руках дрожало от нетерпения. Качнувшись вверх, он заставил себя еще глубже проникнуть в ее пылающие огнем недра, где пульсировало алчущее ядро ее естества, затмевавшее разум, и в следующий миг довел до продолжительного экстаза. Тяжело дыша и всхлипывая, она едва не лишилась чувств.
— Ты любишь заниматься сексом, правда? — нежно прошептал Паша.
— Я… никогда… не подозревала… что мне это нравится. Она улыбнулась ему в плечо.
Пылкая и страстная, она могла бы стать непревзойденной любовницей, подумал он, и ждать его где-нибудь в любовном гнездышке. Может, попробовать себя в роли покровителя? Только вряд ли он на это решится.
Приподняв голову, она смотрела на него с безыскусной улыбкой.
— Спасибо за то, что дал мне возможность испытать блаженство.
— Я счастлив, что до Кале по-прежнему далеко.
— Я могу не дожить, — заметила она игриво.
— Внутренний голос мне подсказывает, что ты выживешь. «Уж он-то должен это знать», — подумала Трикси, пока он спускал с ее плеч бретельки сорочки, гадая, есть ли на свете тайная шкала измерения сексуальности, доступная лишь разуму избранного круга сластолюбцев.
Равнодушный к подобного рода философским рассуждениям, Паша намотал бретельки на пальцы и с праздным любопытством обозревал ее грудь, проступавшую под тонким нижним бельем. — Ты когда-нибудь надеваешь корсет?
— Я давным-давно выросла из него.
— Мы непременно купим тебе корсет, когда приедем в Англию. — Он опустил тонкое полотно вниз, обнажая роскошные формы. От толчков кареты груди ее вибрировали. Он взял их в ладони и приподнял. — В корсете твоя грудь будет еще великолепнее. Ты могла бы носить корсет по ночам, для меня, когда все спят. Или я уговорил бы тебя носить его также днем, — продолжал он спокойно, сжимая ее груди. — Все будут недоумевать, с чего вдруг твоя грудь стала заметнее, но никто не осмелится спросить. А я буду трогать тебя за соски, чтобы они торчали, а ты будешь прикрывать их руками, пряча от посторонних взглядов, чтобы люди не догадались, что ты готова для секса. Как сейчас, — добавил он. — Ты снова потекла… Приподнимись, покажи, как сильно меня хочешь.
Плененная его сексуальными чарами, она опустилась на колени, и ее грудь заколыхалась на уровне его губ.
— Давай проверим, смогу ли я вызвать у тебя еще больший прилив влаги, — прошептал он, — чтобы я мог беспрепятственно войти в тебя, не причинив ни малейшей боли. А теперь не шевелись, — приказал он и, захватив губами один из сосков, легонько зажал его зубами. Удерживая»ее в неподвижности, он посасывал и покусывал ее до тех пор, пока соски не налились кровью и не затвердели, сменив розовый цвет на пурпурный.
— Я могу продолжать в том же духе, пока ты не кончишь, — прошептал он, удерживая ее за талию.
— Не делай этого, если хочешь остаться в живых. Он притворился, что не понимает:
— Хочешь сказать, что изнасилуешь меня до смерти?
— Возможно, — призналась она. Его брови сошлись на переносице.
— Ты бросила мне вызов.
— Паша, пожалуйста, — произнесла она затаив дыхание. — У меня не такие стальные нервы, как у тебя.
— У тебя не было возможности их закалить, — уточнил он. — В то же время я впервые за много лет встретил такую страстную женщину. — Скорее он вообще ни с чем подобным не сталкивался, подумал Паша, вспоминая свои прежние любовные похождения. Однако щедрый от природы любовник, он внял ее мольбам, отпустил ее талию и снова нырнул в ее горячие скользкие недра. Он погрузился еще чуточку глубже, обжигая ее щеку горячим дыханием. — Идеальная киска.
Его слова всплыли в сладострастном тумане накалившейся атмосферы, и она подняла веки. Его глаза оказались удивительно близко, когда она вернулась к реальности. Его взгляд был бесстрастным. Ее потряс шок восторга. Было что-то порочное и позорное в том, что она испытывала к нему такую похоть, тем более что для него это не было секретом.
— Тебе нравится эта скачка? — прозвучал его приглушенный голос. — Ты сейчас снова кончишь, верно? — Ни один из вопросов не требовал ответа. К тому же она все равно утратила способность говорить, потому что он еще крепче сжал ее и с таким неистовством, с такой силой сделал рывок вверх, что Трикси показалось, будто ее тело сейчас разорвется.
Обессиленная и трепещущая, она услышала собственны!! крик. Крик оргазма.
Она упала на плечо Паши, ион нежно обнял ее, в то время как их тела колыхались в одном ритме с коляской. Некоторое время спустя она очнулась и прошептала:
— Хватит.
И начала подниматься.
— Ты уверена?
Паша погладил ее по спине и ласково вернул назад.
— М-м… теперь хорошо, — промычал он.
И сделал легкое движение вперед, чуть-чуть изменив свое положение. Но этого оказалось достаточно, чтобы Трикси ощутила блаженство и поняла, что близка к обмороку.
— Позволь мне кое-что тебе показать, — предложил Паша с улыбкой. — А ты скажешь, что думаешь по этому поводу.
Когда он снова пошевелился, пожар внутри ее вспыхнул с новой силой, грозя испепелить дотла. В этот миг ее ничто не интересовало, кроме утоления своей ненасытной низменной похоти.
— Не делай этого, — воспротивилась Трикси и попыталась освободиться, вняв голосу здравого смысла.
— Этого?
Он медленно погружался глубже, скользя вдоль обнаженных трепещущих нервов ее лона, исторгая из нее нечленораздельные звуки, похожие на рыдания. Нестерпимое желание заставило ее забыть обо всем на свете. Она млела в неге и таяла, не в силах противостоять всеобъемлющей, разгорающейся страсти.
Карета дернулась и покатилась медленнее. Трикси вскинула на него взгляд, полный тревоги и сомнения.
— Не беспокойся, — пробормотал он, сохраняя набранный ритм, и поцеловал ее в полуоткрытые губы.
Немного погодя громкие голоса предупредили о приближении к почтовой станции, и Трикси овладела паника. Но отступать было поздно: приближалась развязка. Ее возносила на гребень экстаза волна неописуемого восторга, которую она не могла ни остановить, ни задержать. Из ее груди вырвался крик, и в этот момент экипаж остановился.
— Все слышали, — прошептала Трикси несколько минут спустя, суетливо натягивая лиф, чтобы прикрыть обнаженную грудь, словно люди снаружи могли не только слышать, но и видеть ее.
— Не делай этого, — попросил Паша отрывисто и снова стянул платье с ее плеч. — Эту дивную красоту нельзя прятать.
— Паша, нет, — воспротивилась она. Ее испуганный взгляд метался от окошка к окошку.
— Шторки опущены, дорогая. Расслабься. — Он осторожно вынул из ее пальцев серый шелк. — Я еще не получил свое.
— Паша, не здесь! — воскликнула она в страхе, испытав в то же время извращенное чувство радостного предвкушения.
Он заметил вспыхнувший на ее щеках румянец и искры стыдливого страха в глазах.
— Опасность возбуждает тебя?
— Не говори так.
— Я уверен, станционные смотрители многое отдали бы за то, чтобы снова тебя услышать или увидеть. — Паша плотоядно улыбнулся. — Но я слишком эгоистичен. Это зрелище предназначено исключительно для моих глаз, — прошептал он, пощипывая ее набухшие соски. — Ты моя. Скажи, что ты моя. Потому что я собираюсь владеть тобой всю дорогу до побережья. Начиная от… давай определимся, где мы находимся.
Освободив одну руку, он слегка отодвинул занавеску и выглянул наружу. Мокрые пальцы оставили на ткани следы.
Горячий липкий отпечаток — памятная отметина ее вторжения в его жизнь, подумала Трикси, глядя на испачканную материю и гадая, сколько еще женщин питали к нему столь пламенную плотскую страсть, как она.
— Начиная от Кок-д'Ор, — произнес он, опуская шторку. Похоже, все почтовые станции до побережья были ему знакомы. — Как это славно, — промолвил он с едва уловимой улыбкой, — что ты обожаешь моего молодца.
Ей следовало бы сказать «нет», но она не сказала. Не смогла. Потому что его глаза говорили ей, что он хорошо знает, как ей нравятся те ощущения, которые дарит ей его молодец.
— Ты едва способна дождаться повторения, верно? — Он ласкал пальцами ее пышную грудь. — К счастью, у нас впереди еще много часов. Посмотри. — Он легонько провел пальцами по ее соскам. — Они, вероятно, услышали, потому что еще сильнее набухли.
Она возбуждала в нем ненасытный голод, и это не могло его не беспокоить, как человека быстро пресыщающегося.
— Давай избавимся от этого платья. — В его голосе прозвучали нотки нетерпения, окрашенные легким раздражением, спровоцированным нежелательными мыслями. — Я хочу видеть тебя обнаженной.
— Ты тоже разденься, — отозвалась она томно. — Если не боишься замерзнуть.
Его взгляд снова повеселел.
— Вряд ли мы замерзнем.
— Тебе жарко? — поинтересовалась она и чуть-чуть качнула бедрами.
— А ты чувствуешь себя невероятно желанной, — прошептал он, гоня прочь мрачные мысли.
Их дорога в Кале превратилась в сексуальный марафон, полный открытий и наслаждений, восторга и нетерпения, то нежный и невинный для них обоих, то горячий и неистовый. Он продолжался до восхода луны, когда Паша вдруг сказал:
— Мы должны остановиться. Мне нужно перекусить, иначе у тебя появятся причины для недовольства.
— С чего ты взял?
Он взглянул на нее с любопытством.
— Скажу по-другому: я просто не смогу тебя насытить в полной мере.
— Тогда давай остановимся, — согласилась она. — Ноты пойдешь без меня. В таком виде я не могу появиться на людях.
Озаренная лунным светом, пробивающимся сквозь шторки, она лежала нагая на противоположном сиденье с распущенными по плечам волосами. Ее одежда валялась на полу.
— Почему бы и нет? — удивился он. — Если ты устала, я отнесу тебя на руках.
— Господи, Паша, мне только этого не хватает! Как будто я и без того не буду выглядеть достаточно неприлично в мятом платье и с непричесанной головой.
— Ты выглядишь сказочно, — возразил он, смакуя зрелище. — Теперь, если нам удастся раздобыть недурную еду, жизнь будет чертовски прекрасна.
— Для полного счастья мне понадобятся парикмахер и горничная, чтобы привести в порядок мое платье.
— Хочешь, чтобы я нашел кого-нибудь, кто мог бы тебе помочь?
— Нет… нет, не стоит.
Он был готов для нее сделать все, однако это лишь усилило бы ее чувство неловкости. Трикси сожалела, что в отличие от него ей небезразлично чужое мнение.
В конце концов ему удалось убедить ее выйти с ним из экипажа. С завидным рвением, если не со сноровкой, он помог ей одеться и привести в порядок волосы. Но ей понадобилось немало усилий, чтобы не замечать любопытных взглядов, обращенных на них, когда, проходя по общим залам, они направились в отдельный кабинет, где могли поужинать вдвоем.
Там их ждали теплая вода, зеркало и избыток хорошей пищи. Некоторое время спустя, освежившись и утолив голод, они вернулись в экипаж.
Паша помог Трикси залезть в экипаж, а сам посмотрел в сторону возницы по имени Мансель. Тот сидел на козлах в ожидании дальнейших распоряжений хозяина.
— Больше остановок не будет, кроме смены лошадей. Ясно?
— Да, сэр.
— К утру мы должны прибыть в Кале.
— Мы будем там до рассвета.
Паша улыбнулся и нырнул в карету. Как только дверца за ним захлопнулась, Мансель стеганул лошадей, посылая их в легкий галоп.
Они прибыли в Кале ранним утром. «Сокол» как раз только что пришвартовался в порту. Капитану пришлось идти под полными парусами, чтобы доставить яхту в Кале в peкордное время, как приказал хозяин.
Паша отнес Трикси на борт. После многочасовой дороги в Кале, сытая и довольная, она не сопротивлялась и безропотно позволила ему уложить себя в постель в его каюте.
— Поспи, дорогая, — прошептал он, целуя ее в пылающую щеку. — Я приду к тебе, как только мы выйдем в воды пролива.
— Ты невероятно милый.
— А ты чертовски прелестная, — отвечал он тихо, сознавая, что мог бы владеть ею еще сотни раз и не утолить мучивший его голод.
Слегка озадаченный подобным зовом плоти, Паша быстро вышел из каюты, чтобы не поддаться сладостному соблазну.
Холодный морской воздух вернул ему способность здраво мыслить. На палубе он получил возможность более спокойно обдумать свою необъяснимую одержимость. Трикси была поразительно красивой женщиной с незнакомым ему налетом невинности, что особенно привлекало его. «Еще, — размышлял он со слабой улыбкой, — она обладает необычной сексуальностью, не знающей пределов, неистовой и поразительно целомудренной одновременно». Только болван не воспользовался бы возможностью провести с ней отпуск. Когда все кончится, он вернется в Париж. Нет смысла анализировать и объяснять каждый нюанс переживаний.
Несмотря на попытку рассуждать здраво, он поймал себя на том, что несколько минут спустя снова воспылал к ней страстью. Этот мучительный, ненасытный голод зародил в душе Паши неприятные предчувствия, но он заставил себя оставаться на палубе, пока «Сокол» не удалился от берега на почтительное расстояние. Тогда он спустился вниз, в свою каюту, где не долго думая юркнул в постель, чтобы найти убежище в ее податливом теле, способном утолить его непостижимое вожделение.
Трикси встретила его с пылким нетерпением, которое не только не контролировала, но и не понимала. Еще задолго до приезда в Кале она отказалась от каких бы то ни было попыток постичь свое пугающее сексуальное влечение к этому мужчине. Разум оказался бессильным. Никакие изощренные объяснения не могли измерить степень ее физического влечения к нему. Удовольствие, бесспорно, являлось главной движущей силой, и она позволила себе безоглядно отдаться этому простому чувству.
В тиши уединения маленькой Пашиной каюты они чувствовали, помимо страсти, некую глубокую полноту единения.
— Это потому, что я еду домой, — произнесла Трикси сладким голосом, с очаровательной улыбкой.
А мужчина, который всего два дня назад посмеялся бы над словом «чары», вдруг подумал о том, не околдовали ли его шаманы матери.
В ту ночь они бросили якорь недалеко от берегов Англии и ждали рассвета, чтобы войти в порт. На заре Паша и Трикси стояли на палубе и смотрели, как белые скалы Дувра превращаются под лучами солнца из розовых в золотистые, и чувство удовлетворения согревало их души.
Паша никогда еще не испытывал такого умиротворения Со времен юности ему были знакомы лишь острые ощущения.
А Трикси, подобно узнику, получившему наконец свободу, после многих лет эмоционального голода, с жадностью впитывала в себя радость.
Это редкостное блаженство, уникальное для каждого из них, принесло им упоительную близость, не имевшую ничего общего с похотью, преобладавшей над их чувствами.
На пристани Паша помог справиться со сложностями доставки на сушу его экипажа, ловко орудуя шкивом и снастями. Экипаж перенесли через борт и опустили на берег с максимальной осторожностью, так что пружинные рессоры едва качнулись. Четырехместная коляска с зеленым лакированным корпусом, поблескивавшим под лучами бледного солнца, выглядела довольно неуместно на пристани, плотно уставленной грузами, как ослепительное произведение искусства посреди хлева. Пока его слуги запрягали нанятых лошадей и укладывали на повозку багаж и игрушки Криса, Паша сделал все необходимое, чтобы устроить свою прислугу в местной гостинице.
Сидя в вестибюле с чашкой чая, Трикси получила возможность увидеть Пашу в совсем другом свете. Проворный и умелый, он заплатил возчику и конюху, договорился с начальником порта относительно места швартовки «Сокола» и отдал распоряжения насчет комнат и питания для всей команды. Держался он властно и одновременно дружелюбно. По-английски говорил безупречно и без акцента. Прощаясь, он со всеми без исключения обменялся рукопожатием, что было несвойственно высокородному дворянину. Местных жителей этот дружеский жест немало удивил. Сияя улыбками, они с радостью жали ему руку. Теперь его имя здесь надолго запомнят, и не только за щедрость — на чаевые он не скупился, — но и за невиданную учтивость.
— Команда устроена, — бросил он Трикси, присоединяясь к ней за столиком. — Сейчас хозяйка принесет нам завтрак. Всего понемножку, если не возражаешь?
— Я много лет уже так хорошо не ела, — ответила Трикси с улыбкой.
— А я много лет не получал такого удовольствия. Должно быть, это судьба, — добавил он с широкой улыбкой и плюхнулся рядом с ней на стул, приняв вольготную позу.
— Ты имеешь в виду пищу и сладострастие, — усмехнулась она.
Его брови изогнулись дугой, а в глазах блеснули веселые искорки.
— Беспроигрышное сочетание.
— На вкус парижского распутника, я полагаю.
— Ты так думаешь? А английские повесы, по-твоему, не едят?
— Надо будет спросить, когда один из них нам повстречается.
Он прищурился:
— Я бы предпочел, чтобы тебе они не повстречались.
— Неужели мы ревнуем?
— Как ни странно, да.
— Очень мило с твоей стороны!
Его сдержанный ответ согрел ей сердце.
— Мне это несвойственно, — заметил Паша с известной долей растерянности. — Вероятно, я проголодался, — пред положил он, подключая мужскую логику. — На самом деле я действительно голоден. — Тонкости переживаний редко занимали его сколько-нибудь продолжительное время. — А вот и мой кофе, — воскликнул Паша, когда в комнату вошла горничная с подносом в руках.
Насытившиеся и отдохнувшие, они сели в карету и веко ре выехали на дорогу, ведущую в Лондон. Спустя почти час свернули на деревенский тракт, который должен был привести их к Берли-Хаус.
— Ты, наверное, считаешь меня простушкой, которой не дают покоя сомнения и комплексы, — промолвила Трикси, когда за окнами кареты поплыл знакомый ландшафт, — но в моем приходе все друг друга знают, и твое появление в наших местах непременно вызовет вопросы.
— Я твой двоюродный брат со стороны матери, — повторил Паша сотни раз отрепетированную легенду. — Рипоны из Тиссайда отправили одну из своих дочерей во Францию, где она вышла замуж, и два поколения спустя вуаля — Паша Дюра. Я не поставлю тебя в неловкое положение, — заверил он ее. — Даю слово.
— Особенно осторожным нужно быть в присутствии Криса, — напомнила Трикси, словно они не обсуждали этот вопрос бессчетное число раз.
— Обещаю, — сказал он серьезно.
— Надеюсь, что смогу без запинки представить тебя слугам.
— Не отвечай, если не хочешь… но как ты обходилась, когда рядом с тобой был отец Кристофера?
Трикси так нервничала, что можно было подумать, будто до Паши ни один мужчина не посещал Берли-Хаус.
Трикси промолчала, и Паша не замедлил принести извинения.
— Не нужно извиняться, — произнесла она наконец. — Ты имеешь право знать. — Она говорила так тихо, что ему Пришлось напрячь слух. — Дело в том, что отец Кристофера гостил в семье моего мужа.
— А где был твой муж?
Паше потребовалось заметное усилие, чтобы не выдать эмоций.
— К этому времен и его уже поместили в психиатрическую лечебницу.
— Прости.
Она выглядела расстроенной и сконфуженной.
— Я никогда не испытывала сочувствия к человеку порочному, хотя, видит Бог, старалась.
— Как долго вы состояли в браке? — спросил он мягко. В его взгляде сквозило сострадание.
— Пять лет.
— Достаточно долго.
— Ужасно долго.
— Тебе не повезло, — заметил он.
— Да, — пробормотала она, гоня прочь тяжелые воспоминания. — Но Гросвеноры хотели получить мою землю, а все остальное для них не имело значения.
— И никто из членов твоей семьи не вмешался?
— Мои родители к тому времени уже умерли. Два моих дяди, являвшиеся доверительными собственниками имения моего отца, заставили меня выйти замуж за Джорджа. Гросвеноры — весьма влиятельное семейство в Кенте.
Боже праведный, — тихо воскликнул Паша. — Заставили? — Он знал, что традиция устраивать браки имела широкое распространение. Первое замужество его матери, к примеру, было ей навязано, но это случилось достаточно давно, еще до его рождения. Сам Паша не собирался жениться и этими вопросами не интересовался.
— Теперь все позади, — сказала Трикси, но по ее топ Паша догадался, что этот период ее жизни навсегда останется в ее памяти. — И слава Богу, я больше ничем не обязана Гросвенорам.
— А земля?
Она сдержанно улыбнулась:
— Брачный контракт был весьма своеобразным. Они за брали мою землю. Тогда мне было семнадцать, и дядя подписал его за меня.
— Очень удобно.
— Очень. А теперь я бы хотела сменить тему, потому что чудесный весенний день не располагает ворошить прошлое. Отныне ты знаешь все грязные факты из моей биографии, пробормотала она с горечью, — и если по-прежнему согласен проводить время в моем обществе, то скоро увидишь Берли Хаус.
— Конечно, согласен. — Паша нежно погладил ее по руке. — Что касается грязи, — добавил он с полуулыбкой, — то боюсь, что мои скандалы способны затмить все твои, вместе взятые. Так что правильнее было бы сказать — если ты согласна остаться со мной.
— Согласна, — ответила она. — Хотя затрудняюсь найти этому логическое объяснение.
— По собственному опыту знаю, — вставил Паша, — что значение здравого смысла сильно преувеличено. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Паша был для нее как живительный глоток воды. Милый, веселый, щедрый, с необузданной страстью, он являл собой полный контраст той мрачной реальности, в которой она жила столько лет.
— Я так рада, что ты поехал со мной. — Она ласково провела пальцем по его подбородку.
— Ты не смогла бы оставить меня одного.
Он перехватил ее палец и поднес ко рту, чтобы потеребить зубами.
От этой исполненной эротичности ласки в ее фиалковых глазах вспыхнул огонь. Она взяла его лицо в ладони и, мысленно возблагодарив небеса за то, что свели их вместе, сказала:
— Ты веришь в чудо?
— О да, — прошептал он.
И на короткий, мимолетный миг из их сознания исчезло весеннее солнце, растворился вдали ритмичный стук копыт, пропало покачивание кареты и прекратилась ритмичная пульсация вселенной.
Паша первым нарушил молчание. Его умение владеть собой взяло верх над эмоциями.
— Как ты думаешь, какая игрушка понравится Крису больше всего?
Трикси с трудом обрела душевное равновесие.
— Британская армия, — ответила она наконец и выдавила из себя жалкую улыбку. — Я никогда не смогу в полной мере отплатить тебе за то счастье, которое принесут ему эти игрушки.
— Уверен, что могу предложить тебе один или два способа. В богатой палитре его голоса прозвучала мелодия тайги, а от темных глаз повеяло благоуханием Востока.
— Ты должен вести себя прилично, — предупредила его Трикси.
— Конечно.
— Я серьезно.
Ее голос почему-то дрогнул.
— Никаких проблем.
— Ты дал мне слово, — напомнила она ему.
— При посторонних я не подойду к тебе ближе чем на фут. Обещание послужит испытанием его самообладанию.
— О Господи. — Она хотела его и в то же время противилась этому. Ее натянутые нервы звенели, как струны.
Его близость действовала на нее возбуждающе. — Не знаю, осмелюсь ли я смотреть на тебя, когда рядом будут другие люди.
— Конечно, сможешь. — Он взял в ладони ее руки. — Посмотри на меня.
Ее ресницы дрогнули, и она встретилась с ним взглядом.
— Все будет отлично, — заверил ее Паша. Его голос прозвучал спокойно. Он полностью контролировал свои эмоции. — Ты будешь восхитительной хозяйкой, а я — воспитанным гостем. Постараюсь не слишком демонстрировать свое французское происхождение. Англичанам претит французское жеманство. Кроме того, я помогу развлекать Кристофера. У меня есть младшие братья, и с ними я научился играть в их игры.
— Я думала, тебе знакомы только любовные игры, — обронила Трикси непринужденно.
— Я многое умею. — Он цинично улыбнулся.
Воплощение сексуального совершенства, он обнял ее за талию и бережно приподнял, поставив на колени, затем осторожно опустил вниз. Точно выбрав направление, он позволил ей медленно оседлать своего вздыбившегося зверя. Яростная пульсация у нее между ног достигла апогея, затмив все остальные ощущения.
— Ты само совершенство, — прошептал он, погрузившись в нее до предела и ощущая ее каждой клеточкой своего существа. — Мы идеально подходим друг другу.
— Тогда оставайся, — вырвался ее едва уловимый вздох, растворившийся в золотистом свете.
Ее переполнило чувство невыразимого блаженства.
— Я останусь. — «По крайней мере до тех пор, пока не пройдет это испепеляющее сексуальное влечение», — подумал он, медленно приподнимая ее тело. Не совсем логическое умозаключение для настоящего момента. — Ты чертовски соблазнительна.
— Это ты виноват.
«Или какие-то магические чары», — решила она, опускаясь на его жезл.
— Мы оба, — уточнил он. Искушенный в любовных утехах, он чувствовал, что его пылкая страсть к этой блондинке с фиалковыми глазами нечто из ряда вон выходящее. Опустив ее бедра вниз, он удержал ее на месте и погрузился в нее, давая возможность сполна ощутить то, что находилось внутри. — Ты так и останешься сидеть со мной до самого Кале, — прошептал он.
Это будет райским блаженством, если только она не умрет от экстаза. Ее опустошительное желание обострилось до крайности, и ее тело в его руках дрожало от нетерпения. Качнувшись вверх, он заставил себя еще глубже проникнуть в ее пылающие огнем недра, где пульсировало алчущее ядро ее естества, затмевавшее разум, и в следующий миг довел до продолжительного экстаза. Тяжело дыша и всхлипывая, она едва не лишилась чувств.
— Ты любишь заниматься сексом, правда? — нежно прошептал Паша.
— Я… никогда… не подозревала… что мне это нравится. Она улыбнулась ему в плечо.
Пылкая и страстная, она могла бы стать непревзойденной любовницей, подумал он, и ждать его где-нибудь в любовном гнездышке. Может, попробовать себя в роли покровителя? Только вряд ли он на это решится.
Приподняв голову, она смотрела на него с безыскусной улыбкой.
— Спасибо за то, что дал мне возможность испытать блаженство.
— Я счастлив, что до Кале по-прежнему далеко.
— Я могу не дожить, — заметила она игриво.
— Внутренний голос мне подсказывает, что ты выживешь. «Уж он-то должен это знать», — подумала Трикси, пока он спускал с ее плеч бретельки сорочки, гадая, есть ли на свете тайная шкала измерения сексуальности, доступная лишь разуму избранного круга сластолюбцев.
Равнодушный к подобного рода философским рассуждениям, Паша намотал бретельки на пальцы и с праздным любопытством обозревал ее грудь, проступавшую под тонким нижним бельем. — Ты когда-нибудь надеваешь корсет?
— Я давным-давно выросла из него.
— Мы непременно купим тебе корсет, когда приедем в Англию. — Он опустил тонкое полотно вниз, обнажая роскошные формы. От толчков кареты груди ее вибрировали. Он взял их в ладони и приподнял. — В корсете твоя грудь будет еще великолепнее. Ты могла бы носить корсет по ночам, для меня, когда все спят. Или я уговорил бы тебя носить его также днем, — продолжал он спокойно, сжимая ее груди. — Все будут недоумевать, с чего вдруг твоя грудь стала заметнее, но никто не осмелится спросить. А я буду трогать тебя за соски, чтобы они торчали, а ты будешь прикрывать их руками, пряча от посторонних взглядов, чтобы люди не догадались, что ты готова для секса. Как сейчас, — добавил он. — Ты снова потекла… Приподнимись, покажи, как сильно меня хочешь.
Плененная его сексуальными чарами, она опустилась на колени, и ее грудь заколыхалась на уровне его губ.
— Давай проверим, смогу ли я вызвать у тебя еще больший прилив влаги, — прошептал он, — чтобы я мог беспрепятственно войти в тебя, не причинив ни малейшей боли. А теперь не шевелись, — приказал он и, захватив губами один из сосков, легонько зажал его зубами. Удерживая»ее в неподвижности, он посасывал и покусывал ее до тех пор, пока соски не налились кровью и не затвердели, сменив розовый цвет на пурпурный.
— Я могу продолжать в том же духе, пока ты не кончишь, — прошептал он, удерживая ее за талию.
— Не делай этого, если хочешь остаться в живых. Он притворился, что не понимает:
— Хочешь сказать, что изнасилуешь меня до смерти?
— Возможно, — призналась она. Его брови сошлись на переносице.
— Ты бросила мне вызов.
— Паша, пожалуйста, — произнесла она затаив дыхание. — У меня не такие стальные нервы, как у тебя.
— У тебя не было возможности их закалить, — уточнил он. — В то же время я впервые за много лет встретил такую страстную женщину. — Скорее он вообще ни с чем подобным не сталкивался, подумал Паша, вспоминая свои прежние любовные похождения. Однако щедрый от природы любовник, он внял ее мольбам, отпустил ее талию и снова нырнул в ее горячие скользкие недра. Он погрузился еще чуточку глубже, обжигая ее щеку горячим дыханием. — Идеальная киска.
Его слова всплыли в сладострастном тумане накалившейся атмосферы, и она подняла веки. Его глаза оказались удивительно близко, когда она вернулась к реальности. Его взгляд был бесстрастным. Ее потряс шок восторга. Было что-то порочное и позорное в том, что она испытывала к нему такую похоть, тем более что для него это не было секретом.
— Тебе нравится эта скачка? — прозвучал его приглушенный голос. — Ты сейчас снова кончишь, верно? — Ни один из вопросов не требовал ответа. К тому же она все равно утратила способность говорить, потому что он еще крепче сжал ее и с таким неистовством, с такой силой сделал рывок вверх, что Трикси показалось, будто ее тело сейчас разорвется.
Обессиленная и трепещущая, она услышала собственны!! крик. Крик оргазма.
Она упала на плечо Паши, ион нежно обнял ее, в то время как их тела колыхались в одном ритме с коляской. Некоторое время спустя она очнулась и прошептала:
— Хватит.
И начала подниматься.
— Ты уверена?
Паша погладил ее по спине и ласково вернул назад.
— М-м… теперь хорошо, — промычал он.
И сделал легкое движение вперед, чуть-чуть изменив свое положение. Но этого оказалось достаточно, чтобы Трикси ощутила блаженство и поняла, что близка к обмороку.
— Позволь мне кое-что тебе показать, — предложил Паша с улыбкой. — А ты скажешь, что думаешь по этому поводу.
Когда он снова пошевелился, пожар внутри ее вспыхнул с новой силой, грозя испепелить дотла. В этот миг ее ничто не интересовало, кроме утоления своей ненасытной низменной похоти.
— Не делай этого, — воспротивилась Трикси и попыталась освободиться, вняв голосу здравого смысла.
— Этого?
Он медленно погружался глубже, скользя вдоль обнаженных трепещущих нервов ее лона, исторгая из нее нечленораздельные звуки, похожие на рыдания. Нестерпимое желание заставило ее забыть обо всем на свете. Она млела в неге и таяла, не в силах противостоять всеобъемлющей, разгорающейся страсти.
Карета дернулась и покатилась медленнее. Трикси вскинула на него взгляд, полный тревоги и сомнения.
— Не беспокойся, — пробормотал он, сохраняя набранный ритм, и поцеловал ее в полуоткрытые губы.
Немного погодя громкие голоса предупредили о приближении к почтовой станции, и Трикси овладела паника. Но отступать было поздно: приближалась развязка. Ее возносила на гребень экстаза волна неописуемого восторга, которую она не могла ни остановить, ни задержать. Из ее груди вырвался крик, и в этот момент экипаж остановился.
— Все слышали, — прошептала Трикси несколько минут спустя, суетливо натягивая лиф, чтобы прикрыть обнаженную грудь, словно люди снаружи могли не только слышать, но и видеть ее.
— Не делай этого, — попросил Паша отрывисто и снова стянул платье с ее плеч. — Эту дивную красоту нельзя прятать.
— Паша, нет, — воспротивилась она. Ее испуганный взгляд метался от окошка к окошку.
— Шторки опущены, дорогая. Расслабься. — Он осторожно вынул из ее пальцев серый шелк. — Я еще не получил свое.
— Паша, не здесь! — воскликнула она в страхе, испытав в то же время извращенное чувство радостного предвкушения.
Он заметил вспыхнувший на ее щеках румянец и искры стыдливого страха в глазах.
— Опасность возбуждает тебя?
— Не говори так.
— Я уверен, станционные смотрители многое отдали бы за то, чтобы снова тебя услышать или увидеть. — Паша плотоядно улыбнулся. — Но я слишком эгоистичен. Это зрелище предназначено исключительно для моих глаз, — прошептал он, пощипывая ее набухшие соски. — Ты моя. Скажи, что ты моя. Потому что я собираюсь владеть тобой всю дорогу до побережья. Начиная от… давай определимся, где мы находимся.
Освободив одну руку, он слегка отодвинул занавеску и выглянул наружу. Мокрые пальцы оставили на ткани следы.
Горячий липкий отпечаток — памятная отметина ее вторжения в его жизнь, подумала Трикси, глядя на испачканную материю и гадая, сколько еще женщин питали к нему столь пламенную плотскую страсть, как она.
— Начиная от Кок-д'Ор, — произнес он, опуская шторку. Похоже, все почтовые станции до побережья были ему знакомы. — Как это славно, — промолвил он с едва уловимой улыбкой, — что ты обожаешь моего молодца.
Ей следовало бы сказать «нет», но она не сказала. Не смогла. Потому что его глаза говорили ей, что он хорошо знает, как ей нравятся те ощущения, которые дарит ей его молодец.
— Ты едва способна дождаться повторения, верно? — Он ласкал пальцами ее пышную грудь. — К счастью, у нас впереди еще много часов. Посмотри. — Он легонько провел пальцами по ее соскам. — Они, вероятно, услышали, потому что еще сильнее набухли.
Она возбуждала в нем ненасытный голод, и это не могло его не беспокоить, как человека быстро пресыщающегося.
— Давай избавимся от этого платья. — В его голосе прозвучали нотки нетерпения, окрашенные легким раздражением, спровоцированным нежелательными мыслями. — Я хочу видеть тебя обнаженной.
— Ты тоже разденься, — отозвалась она томно. — Если не боишься замерзнуть.
Его взгляд снова повеселел.
— Вряд ли мы замерзнем.
— Тебе жарко? — поинтересовалась она и чуть-чуть качнула бедрами.
— А ты чувствуешь себя невероятно желанной, — прошептал он, гоня прочь мрачные мысли.
Их дорога в Кале превратилась в сексуальный марафон, полный открытий и наслаждений, восторга и нетерпения, то нежный и невинный для них обоих, то горячий и неистовый. Он продолжался до восхода луны, когда Паша вдруг сказал:
— Мы должны остановиться. Мне нужно перекусить, иначе у тебя появятся причины для недовольства.
— С чего ты взял?
Он взглянул на нее с любопытством.
— Скажу по-другому: я просто не смогу тебя насытить в полной мере.
— Тогда давай остановимся, — согласилась она. — Ноты пойдешь без меня. В таком виде я не могу появиться на людях.
Озаренная лунным светом, пробивающимся сквозь шторки, она лежала нагая на противоположном сиденье с распущенными по плечам волосами. Ее одежда валялась на полу.
— Почему бы и нет? — удивился он. — Если ты устала, я отнесу тебя на руках.
— Господи, Паша, мне только этого не хватает! Как будто я и без того не буду выглядеть достаточно неприлично в мятом платье и с непричесанной головой.
— Ты выглядишь сказочно, — возразил он, смакуя зрелище. — Теперь, если нам удастся раздобыть недурную еду, жизнь будет чертовски прекрасна.
— Для полного счастья мне понадобятся парикмахер и горничная, чтобы привести в порядок мое платье.
— Хочешь, чтобы я нашел кого-нибудь, кто мог бы тебе помочь?
— Нет… нет, не стоит.
Он был готов для нее сделать все, однако это лишь усилило бы ее чувство неловкости. Трикси сожалела, что в отличие от него ей небезразлично чужое мнение.
В конце концов ему удалось убедить ее выйти с ним из экипажа. С завидным рвением, если не со сноровкой, он помог ей одеться и привести в порядок волосы. Но ей понадобилось немало усилий, чтобы не замечать любопытных взглядов, обращенных на них, когда, проходя по общим залам, они направились в отдельный кабинет, где могли поужинать вдвоем.
Там их ждали теплая вода, зеркало и избыток хорошей пищи. Некоторое время спустя, освежившись и утолив голод, они вернулись в экипаж.
Паша помог Трикси залезть в экипаж, а сам посмотрел в сторону возницы по имени Мансель. Тот сидел на козлах в ожидании дальнейших распоряжений хозяина.
— Больше остановок не будет, кроме смены лошадей. Ясно?
— Да, сэр.
— К утру мы должны прибыть в Кале.
— Мы будем там до рассвета.
Паша улыбнулся и нырнул в карету. Как только дверца за ним захлопнулась, Мансель стеганул лошадей, посылая их в легкий галоп.
Они прибыли в Кале ранним утром. «Сокол» как раз только что пришвартовался в порту. Капитану пришлось идти под полными парусами, чтобы доставить яхту в Кале в peкордное время, как приказал хозяин.
Паша отнес Трикси на борт. После многочасовой дороги в Кале, сытая и довольная, она не сопротивлялась и безропотно позволила ему уложить себя в постель в его каюте.
— Поспи, дорогая, — прошептал он, целуя ее в пылающую щеку. — Я приду к тебе, как только мы выйдем в воды пролива.
— Ты невероятно милый.
— А ты чертовски прелестная, — отвечал он тихо, сознавая, что мог бы владеть ею еще сотни раз и не утолить мучивший его голод.
Слегка озадаченный подобным зовом плоти, Паша быстро вышел из каюты, чтобы не поддаться сладостному соблазну.
Холодный морской воздух вернул ему способность здраво мыслить. На палубе он получил возможность более спокойно обдумать свою необъяснимую одержимость. Трикси была поразительно красивой женщиной с незнакомым ему налетом невинности, что особенно привлекало его. «Еще, — размышлял он со слабой улыбкой, — она обладает необычной сексуальностью, не знающей пределов, неистовой и поразительно целомудренной одновременно». Только болван не воспользовался бы возможностью провести с ней отпуск. Когда все кончится, он вернется в Париж. Нет смысла анализировать и объяснять каждый нюанс переживаний.
Несмотря на попытку рассуждать здраво, он поймал себя на том, что несколько минут спустя снова воспылал к ней страстью. Этот мучительный, ненасытный голод зародил в душе Паши неприятные предчувствия, но он заставил себя оставаться на палубе, пока «Сокол» не удалился от берега на почтительное расстояние. Тогда он спустился вниз, в свою каюту, где не долго думая юркнул в постель, чтобы найти убежище в ее податливом теле, способном утолить его непостижимое вожделение.
Трикси встретила его с пылким нетерпением, которое не только не контролировала, но и не понимала. Еще задолго до приезда в Кале она отказалась от каких бы то ни было попыток постичь свое пугающее сексуальное влечение к этому мужчине. Разум оказался бессильным. Никакие изощренные объяснения не могли измерить степень ее физического влечения к нему. Удовольствие, бесспорно, являлось главной движущей силой, и она позволила себе безоглядно отдаться этому простому чувству.
В тиши уединения маленькой Пашиной каюты они чувствовали, помимо страсти, некую глубокую полноту единения.
— Это потому, что я еду домой, — произнесла Трикси сладким голосом, с очаровательной улыбкой.
А мужчина, который всего два дня назад посмеялся бы над словом «чары», вдруг подумал о том, не околдовали ли его шаманы матери.
В ту ночь они бросили якорь недалеко от берегов Англии и ждали рассвета, чтобы войти в порт. На заре Паша и Трикси стояли на палубе и смотрели, как белые скалы Дувра превращаются под лучами солнца из розовых в золотистые, и чувство удовлетворения согревало их души.
Паша никогда еще не испытывал такого умиротворения Со времен юности ему были знакомы лишь острые ощущения.
А Трикси, подобно узнику, получившему наконец свободу, после многих лет эмоционального голода, с жадностью впитывала в себя радость.
Это редкостное блаженство, уникальное для каждого из них, принесло им упоительную близость, не имевшую ничего общего с похотью, преобладавшей над их чувствами.
На пристани Паша помог справиться со сложностями доставки на сушу его экипажа, ловко орудуя шкивом и снастями. Экипаж перенесли через борт и опустили на берег с максимальной осторожностью, так что пружинные рессоры едва качнулись. Четырехместная коляска с зеленым лакированным корпусом, поблескивавшим под лучами бледного солнца, выглядела довольно неуместно на пристани, плотно уставленной грузами, как ослепительное произведение искусства посреди хлева. Пока его слуги запрягали нанятых лошадей и укладывали на повозку багаж и игрушки Криса, Паша сделал все необходимое, чтобы устроить свою прислугу в местной гостинице.
Сидя в вестибюле с чашкой чая, Трикси получила возможность увидеть Пашу в совсем другом свете. Проворный и умелый, он заплатил возчику и конюху, договорился с начальником порта относительно места швартовки «Сокола» и отдал распоряжения насчет комнат и питания для всей команды. Держался он властно и одновременно дружелюбно. По-английски говорил безупречно и без акцента. Прощаясь, он со всеми без исключения обменялся рукопожатием, что было несвойственно высокородному дворянину. Местных жителей этот дружеский жест немало удивил. Сияя улыбками, они с радостью жали ему руку. Теперь его имя здесь надолго запомнят, и не только за щедрость — на чаевые он не скупился, — но и за невиданную учтивость.
— Команда устроена, — бросил он Трикси, присоединяясь к ней за столиком. — Сейчас хозяйка принесет нам завтрак. Всего понемножку, если не возражаешь?
— Я много лет уже так хорошо не ела, — ответила Трикси с улыбкой.
— А я много лет не получал такого удовольствия. Должно быть, это судьба, — добавил он с широкой улыбкой и плюхнулся рядом с ней на стул, приняв вольготную позу.
— Ты имеешь в виду пищу и сладострастие, — усмехнулась она.
Его брови изогнулись дугой, а в глазах блеснули веселые искорки.
— Беспроигрышное сочетание.
— На вкус парижского распутника, я полагаю.
— Ты так думаешь? А английские повесы, по-твоему, не едят?
— Надо будет спросить, когда один из них нам повстречается.
Он прищурился:
— Я бы предпочел, чтобы тебе они не повстречались.
— Неужели мы ревнуем?
— Как ни странно, да.
— Очень мило с твоей стороны!
Его сдержанный ответ согрел ей сердце.
— Мне это несвойственно, — заметил Паша с известной долей растерянности. — Вероятно, я проголодался, — пред положил он, подключая мужскую логику. — На самом деле я действительно голоден. — Тонкости переживаний редко занимали его сколько-нибудь продолжительное время. — А вот и мой кофе, — воскликнул Паша, когда в комнату вошла горничная с подносом в руках.
Насытившиеся и отдохнувшие, они сели в карету и веко ре выехали на дорогу, ведущую в Лондон. Спустя почти час свернули на деревенский тракт, который должен был привести их к Берли-Хаус.
— Ты, наверное, считаешь меня простушкой, которой не дают покоя сомнения и комплексы, — промолвила Трикси, когда за окнами кареты поплыл знакомый ландшафт, — но в моем приходе все друг друга знают, и твое появление в наших местах непременно вызовет вопросы.
— Я твой двоюродный брат со стороны матери, — повторил Паша сотни раз отрепетированную легенду. — Рипоны из Тиссайда отправили одну из своих дочерей во Францию, где она вышла замуж, и два поколения спустя вуаля — Паша Дюра. Я не поставлю тебя в неловкое положение, — заверил он ее. — Даю слово.
— Особенно осторожным нужно быть в присутствии Криса, — напомнила Трикси, словно они не обсуждали этот вопрос бессчетное число раз.
— Обещаю, — сказал он серьезно.
— Надеюсь, что смогу без запинки представить тебя слугам.
— Не отвечай, если не хочешь… но как ты обходилась, когда рядом с тобой был отец Кристофера?
Трикси так нервничала, что можно было подумать, будто до Паши ни один мужчина не посещал Берли-Хаус.
Трикси промолчала, и Паша не замедлил принести извинения.
— Не нужно извиняться, — произнесла она наконец. — Ты имеешь право знать. — Она говорила так тихо, что ему Пришлось напрячь слух. — Дело в том, что отец Кристофера гостил в семье моего мужа.
— А где был твой муж?
Паше потребовалось заметное усилие, чтобы не выдать эмоций.
— К этому времен и его уже поместили в психиатрическую лечебницу.
— Прости.
Она выглядела расстроенной и сконфуженной.
— Я никогда не испытывала сочувствия к человеку порочному, хотя, видит Бог, старалась.
— Как долго вы состояли в браке? — спросил он мягко. В его взгляде сквозило сострадание.
— Пять лет.
— Достаточно долго.
— Ужасно долго.
— Тебе не повезло, — заметил он.
— Да, — пробормотала она, гоня прочь тяжелые воспоминания. — Но Гросвеноры хотели получить мою землю, а все остальное для них не имело значения.
— И никто из членов твоей семьи не вмешался?
— Мои родители к тому времени уже умерли. Два моих дяди, являвшиеся доверительными собственниками имения моего отца, заставили меня выйти замуж за Джорджа. Гросвеноры — весьма влиятельное семейство в Кенте.
Боже праведный, — тихо воскликнул Паша. — Заставили? — Он знал, что традиция устраивать браки имела широкое распространение. Первое замужество его матери, к примеру, было ей навязано, но это случилось достаточно давно, еще до его рождения. Сам Паша не собирался жениться и этими вопросами не интересовался.
— Теперь все позади, — сказала Трикси, но по ее топ Паша догадался, что этот период ее жизни навсегда останется в ее памяти. — И слава Богу, я больше ничем не обязана Гросвенорам.
— А земля?
Она сдержанно улыбнулась:
— Брачный контракт был весьма своеобразным. Они за брали мою землю. Тогда мне было семнадцать, и дядя подписал его за меня.
— Очень удобно.
— Очень. А теперь я бы хотела сменить тему, потому что чудесный весенний день не располагает ворошить прошлое. Отныне ты знаешь все грязные факты из моей биографии, пробормотала она с горечью, — и если по-прежнему согласен проводить время в моем обществе, то скоро увидишь Берли Хаус.
— Конечно, согласен. — Паша нежно погладил ее по руке. — Что касается грязи, — добавил он с полуулыбкой, — то боюсь, что мои скандалы способны затмить все твои, вместе взятые. Так что правильнее было бы сказать — если ты согласна остаться со мной.
— Согласна, — ответила она. — Хотя затрудняюсь найти этому логическое объяснение.
— По собственному опыту знаю, — вставил Паша, — что значение здравого смысла сильно преувеличено. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку.
Паша был для нее как живительный глоток воды. Милый, веселый, щедрый, с необузданной страстью, он являл собой полный контраст той мрачной реальности, в которой она жила столько лет.
— Я так рада, что ты поехал со мной. — Она ласково провела пальцем по его подбородку.
— Ты не смогла бы оставить меня одного.
Он перехватил ее палец и поднес ко рту, чтобы потеребить зубами.
От этой исполненной эротичности ласки в ее фиалковых глазах вспыхнул огонь. Она взяла его лицо в ладони и, мысленно возблагодарив небеса за то, что свели их вместе, сказала:
— Ты веришь в чудо?
— О да, — прошептал он.
И на короткий, мимолетный миг из их сознания исчезло весеннее солнце, растворился вдали ритмичный стук копыт, пропало покачивание кареты и прекратилась ритмичная пульсация вселенной.
Паша первым нарушил молчание. Его умение владеть собой взяло верх над эмоциями.
— Как ты думаешь, какая игрушка понравится Крису больше всего?
Трикси с трудом обрела душевное равновесие.
— Британская армия, — ответила она наконец и выдавила из себя жалкую улыбку. — Я никогда не смогу в полной мере отплатить тебе за то счастье, которое принесут ему эти игрушки.
— Уверен, что могу предложить тебе один или два способа. В богатой палитре его голоса прозвучала мелодия тайги, а от темных глаз повеяло благоуханием Востока.
— Ты должен вести себя прилично, — предупредила его Трикси.
— Конечно.
— Я серьезно.
Ее голос почему-то дрогнул.
— Никаких проблем.
— Ты дал мне слово, — напомнила она ему.
— При посторонних я не подойду к тебе ближе чем на фут. Обещание послужит испытанием его самообладанию.
— О Господи. — Она хотела его и в то же время противилась этому. Ее натянутые нервы звенели, как струны.
Его близость действовала на нее возбуждающе. — Не знаю, осмелюсь ли я смотреть на тебя, когда рядом будут другие люди.
— Конечно, сможешь. — Он взял в ладони ее руки. — Посмотри на меня.
Ее ресницы дрогнули, и она встретилась с ним взглядом.
— Все будет отлично, — заверил ее Паша. Его голос прозвучал спокойно. Он полностью контролировал свои эмоции. — Ты будешь восхитительной хозяйкой, а я — воспитанным гостем. Постараюсь не слишком демонстрировать свое французское происхождение. Англичанам претит французское жеманство. Кроме того, я помогу развлекать Кристофера. У меня есть младшие братья, и с ними я научился играть в их игры.
— Я думала, тебе знакомы только любовные игры, — обронила Трикси непринужденно.
— Я многое умею. — Он цинично улыбнулся.