Джордан Николь. Брак по расчету

   Хизер безмолвно наблюдала, как Волк снимает Дженну и несет к могиле. Он наклонил голову, так что длинные черные волосы закрыли бесстрастное лицо.
   Выдержав приличную, по ее мнению, паузу, Хизер спешилась и встала рядом. При виде надписи на плите она едва не заплакала.
   — Лань не заслужила такой ранней и жестокой смерти, — заметил Волк, и Хизер уловила в его глухом голосе нотки гнева.
   — Какой она была? — осмелилась спросить Хизер.
   — Обычно спокойной и тихой, — пожал он плечами, — но в ней жили неукротимый дух предков и добрый, веселый нрав. В ее присутствии на душе всегда становилось легко.
   — Она вела ваше хозяйство?
   — Лань родилась на пять лет позже. У нас одна мать, но отцы разные. Мой был белым и обучил меня старательскому делу. Поэтому я избежал участи Лани, когда солдаты окружили поселения шайеннов и согнали их в резервации. — Волк бешено сверкнул глазами. — Там они жили хуже заключенных. Ма так и умерла от голода и холода. Узнав об этом, я выкрал Лань и привез ее в горы, где раньше застолбил заявку. Она занималась домом, а я мыл золото.
   Он нагнулся и, поставив Дженну на ножки, тихо произнес:
   — Твоя ма здесь похоронена, Дженна.
   — Вряд ли она поймет, — мягко заметила Хизер.
   — Скорее всего нет, но со временем привыкнет сюда приходить. Каждое дитя должно помнить свою мать. Хизер кивнула. Вот и Слоан так говорит…
   Она сорвала несколько цветков аквилегии, положила на могильную плиту и, сунув стебелек в руку Дженны, попросила сделать то же самое. Где-то в необозримой вышине раздалась трель жаворонка, и Волк, словно почуявшее опасность животное, мгновенно вскинул голову. Сама она ничего не слышала, но, оглянувшись, заметила всадника, поднимавшегося навстречу.
   Слоан!
   Сердце Хизер болезненно сжалось. Он не должен был увидеть ее здесь! Теперь она чувствует себя чересчур любопытной женой Синей Бороды, которой не дают покоя секреты мужа.
   Слоан увидел их и остановил коня, и хотя лицо мужа почти скрывали поля шляпы, Хизер интуитивно почувствовала его гнев. Правда, Слоан ничем не выдал себя и, спешившись, неторопливо направился к ним. Мельком взглянув на жену, он обратился к шурину:
   — Расти передал, что я найду тебя тут.
   — Привез Дженну поклониться материнской могиле, — пояснил Волк. Слоан кивнул и, сняв шляпу, тихо заговорил с дочерью.
   На Хизер он по-прежнему не обращал внимания, и она уже начинала опасаться, что осквернила могилу своим присутствием.
   Они вернулись домой вместе. На этот раз Дженна ехала с отцом. Пока родственники предавались воспоминаниям, Хизер хранила молчание. Оказалось, что Волк напал на богатую жилу и теперь ехал в Денвер отдохнуть и поразвлечься.
   Слоан, по всему видно, искренне радовался удаче шурина, хотя и не упустил случая поддеть новоявленного миллионера:
   — Давно пора спуститься с гор и перестать изображать из себя отшельника, хотя трудно представить тебя в роли шахтовладельца.
   Хизер мгновенно сообразила, что мужчины не прочь затеять беззлобную перепалку, хотя на самом деле трудно найти более верных друзей. Ведь их накрепко связывает любовь к погибшей…
   Вернувшись домой, Хизер немедленно отнесла Дженну на кухню и принялась готовить ужин, пока мужчины беседовали в кабинете. Ей пришлось дважды звать их к столу, прежде чем они соизволили явиться.
   За ужином оживленная беседа продолжалась. Волк галантно развлекал ее историями из жизни старателей. Потом Хизер уложила Дженну, а Слоан и Волк вновь уединились в кабинете, на этот раз с бутылкой виски.
   — Я не хвастался, — заявил Волк, — когда говорил, что напал на богатую жилу. — И нерешительно добавил: — Говорят, у скотоводов дела совсем плохи. Не сочти за обиду, но я хотел бы выделить тебе долю доходов от рудника. Будь жива Лань, деньги пошли бы ей.
   — Сам знаешь, не могу я брать твои деньги, — решительно покачал головой Слоан.
   — Даже ради Дженны? Ведь я как-никак ее дядя. Щека Слоана нервно дернулась.
   — Я сам позабочусь о своей дочери.
   Белоснежные зубы ярко блеснули в улыбке на бронзовом лице Волка.
   — Знаю! Маккорды всегда держатся дружной семьей и не подпускают чужаков. Ты сам мне твердил это, когда женился на моей сестре. Ладно, не стану лезть в чужие дела. Но все же постарайся дать мне знать, если потребуется помощь.
   Он глотнул виски и задумчиво посмотрел на Слоана.
   — Знаешь, когда ты сообщил, что взял новую жену, я был готов тебя четвертовать. Но стоило мне увидеть Хизер… нет, ты правильно сделал. Она стала настоящей матерью Дженне. И даст ей то, что никогда не дала бы Лань. Поможет ей стать своей в мире белых.
   Слоан упрямо молчал, не желая, чтобы ему опять напоминали о добродетелях герцогини. Сейчас он не в том настроении, чтобы сравнивать ее с Ланью. По правде говоря, давно уже он не был так зол! Мало того что приезд шурина напомнил о трагедии, но и выходка Хизер взбесила его до крайности. Он пришел в бешенство, увидев ее у могилы. Прежняя боль и тоска обрушились на него с новой силой. Все равно что разбередить незажившую рану.
   Он почти обрадовался, когда Волк осушил стакан и встал.
   — Если не возражаешь, пойду сосну. Собираюсь завтра чуть свет отправиться в Денвер.
   Слоан допил виски, ощущая приятное жжение в горле, но, когда хотел подняться, Волк остановил его:
   — Не стоит. Я знаю дорогу. Пойду захвачу вещички из конюшни.
   Слоан поколебался, вспомнив, что теперь комнату заняла Хизер. Волк был ему как брат. Пережитое вместе связало их крепче кровных уз. Они вместе выследили и наказали убийц Лани. Однако Слоан предпочитал не распространяться об интимных подробностях своей семейной жизни. И не желал объяснять, почему у них с женой разные спальни.
   — Разумеется, — спокойно кивнул он и, когда Волк ушел, захватил лампу и поднялся наверх. Из-под двери Хизер тянулась полоска света. Легонько постучав, Слоан взялся за ручку. Хизер читала, сидя в постели. В белой сорочке она выглядела прелестной и непорочной. Длинное одеяние с глухим воротом, очевидно, было данью скромности: в доме находился гость.
   И тут Слоану изменила обычная сдержанность:
   — Волк переночует здесь. Он привык к этой комнате. Если хочешь, я помогу тебе перенести вещи в мою спальню.
   Он чересчур хорошо понял удивленный взгляд Хизер, но промолчал. Наверху были еще две свободные комнаты: в одной она обычно шила, другая служила кладовой. В обеих стояли кровати на случай приезда нежданных гостей, хотя и временно сложенные, чтобы не занимать много места.
   — Не хочется возиться с расстановкой кроватей, — проворчал Слоан, отводя глаза. — Кроме того, Волку незачем знать о наших делах. Он уезжает завтра утром, и все пойдет по-прежнему.
   Он ожидал споров, возражений, но Хизер молча поднялась и накинула халат. Пока она собирала туалетные принадлежности и Одежду, Слоан застелил постель и помог ей отнести платья в свою спальню.
   Дженна крепко спала в колыбельке. Слоан зажег лампу и принялся развешивать вещи Хизер. Все остальное она сложила на туалетный столик. Покончив с этим, оба неожиданно почувствовали неловкость. Хизер заметила, что Слоан переводит взгляд с кровати на нее. В тяжелой тишине она чувствовала, как от него исходит ощутимое напряжение.
   И тут Хизер поняла. Он не хочет видеть ее здесь. Как, впрочем, и у могилы Лани.
   Слоан отвернулся и шагнул было к выходу, но едва слышный встревоженный голос Хизер прозвучал громом с небес:
   — Слоан… мне жаль, что так вышло. Я совсем не хотела копаться в твоем прошлом, просто побоялась отпускать Дженну с незнакомым человеком. Я знаю, ты на меня сердишься.
   Сознавая, что шурин может вернуться в любую минуту, Слоан плотно прикрыл дверь. Он в самом деле разозлился, обнаружив Хизер у могилы Лани, — так сильно, что до сих пор не успокоился. Наверное, со стороны это может показаться глупой прихотью, но он не хотел, чтобы кто-то вторгался в священные для него воспоминания. Между его прошлой и нынешней жизнью разверзлась пропасть, и пусть так и остается. Лощина была его заветным местом, храмом, который он делит только с Ланью. И ни один человек не должен становиться между ним и возлюбленной женой, тем более женщина, ставшая настоящим наваждением. Одержимостью. Недаром он чувствует, что предал Лань.
   Слоан сжал кулаки и, едва удерживаясь от крика, процедил:
   — Я предпочел бы, чтобы ты туда больше не ходила.
   — Хорошо.
   — Терпеть не могу, когда посторонние люди там бывают, — сухо пояснил он.
   Хизер опустила глаза, чтобы он не увидел, как жестоко ранили ее его слова.
   — По-моему, я не чужая тебе, Слоан. И не посторонняя. Я твоя жена.
   Не зная, что ответить на это справедливое замечание, Слоан поспешил сменить тему:
   — Ложись спать. Уже поздно. Кровать в твоем распоряжении.
   — А ты? Где будешь спать ты?
   Он постелет себе на полу. А еще лучше — вообще переночует в другом месте.
   — Пожалуй, съезжу в город, — резко бросил он.
   — Так поздно? — выпалила Хизер.
   — Салун открыт всю ночь. Я еще успею сыграть партию в покер.
   — А когда вернешься?
   Слоан равнодушно пожал плечами, избегая испытующего взгляда жены.
   — Скорее всего на рассвете.
   — По-твоему, это мудро?
   — Не знал, что нуждаюсь в твоем одобрении, герцогиня. Губы Хизер чуть сжались, но отступать она не собиралась.
   — Разумеется, но ты, кажется, забыл о выборах. Я думаю исключительно о твоей кампании. Твоя репутация наверняка пострадает, если ты будешь посещать заведения, пользующиеся дурной славой.
   — Ну да, так, наверное, принято на Востоке, но тут Запад. Ни один мужчина на всей территории не перебежит к моему противнику только потому, что застанет меня за игрой в покер.
   — А как насчет женщин? Тех самых, которые кладут все силы на то, чтобы тебя избрали?
   — Здешние женщины не похожи на тебя, герцогиня. Не такие ханжи. Они все поймут.
   Кажется, он намеренно оскорбляет ее!
   Терпению Хизер пришел конец. Слоан незаслуженно изводит ее, мстит неизвестно за что. Да, возможно, когда-то она была чересчур чопорной, но супружеская постель все изменила. Хотя какое это имеет значение?
   — Дело вовсе не в покере, — выдавила она, — и не в моей нелюбви к картам, верно? Ты просто не желаешь делить со мной постель. Почему бы тебе прямо не признать это?
   — Ладно, признаю. Довольна?
   Наступила ужасная, непереносимая тишина. Зная, что он нанес удар ниже пояса, Слоан, однако, не подумал извиниться и снова повернулся к двери.
   И тут словно что-то взорвалось в душе Хизер. Тоска и раздражение. Сколько месяцев она терпела, покорно ожидая, пока Слоан наконец одумается и они пойдут по жизни рука об руку! Сколько месяцев пыталась найти способ пробиться к его сердцу сквозь невидимые барьеры! Сколько месяцев надеялась, что он увидит ее в другом свете, отрешится от мрачных воспоминаний о прежних днях! Но теперь все кончено. Пора оставить глупые чаяния.
   — Возможно, тебе не по душе видеть меня здесь, — твердо объявила она, — но я твоя жена, Слоан. Мое место здесь. В этой комнате. В этой постели. Рядом с тобой.
   Рука Слоана замерла на дверной ручке. Он медленно оглянулся, и в его взгляде читался безжалостный отказ. Он отвергает ее!
   Но Хизер продолжала, подгоняемая гневом и страхом:
   — Повторяю, я твоя жена, Слоан. Супруга. Не чужая. Не просто твоя домоправительница, няня ребенка или помощница в предвыборной кампании. Твоя жена. Женщина, с которой ты провел прошлую ночь. Женщина, которая тебя любит.
   Слоан отшатнулся, как от удара.
   — Что… что ты сказала?!
   Хизер вызывающе вскинула голову и смело встретила его взгляд.
   — Я сказала, что люблю тебя.
   — Черт возьми! — вырвалось у Слоана.
   Только сейчас, при виде искаженного лица мужа, Хизер поняла, что наделала. Слоан не готов к ее признаниям. Зря она поспешила!
   Словно не в силах смотреть на нее, он закрыл глаза.
   — Я предупреждал тебя, — бросил он с мукой в голосе. — Говорил, что не ищу любви! Каждое слово шипом вонзалось в нее.
   — Знаю…
   Он не позволит себе нежных чувств. Не допустит, чтобы нежеланные эмоции его тревожили. Установил четкую границу между ней и собой, а Хизер осмелилась пересечь ее. И все же она не сдастся. На карте стоит ее будущее. Их будущее.
   Хизер едва слышно, но настойчиво продолжала:
   — Прости, Слоан… за все прости. Мне очень жаль, что Лань погибла. Жаль, что ты тоскуешь по ней. Жаль, что не могу предложить тебе исцеление. Но она мертва. И никогда не вернется. Теперь твоя жена — я. И пора тебе принять это.
   Челюсти Слоана упрямо сжались. Молчание длилось и длилось, и Хизер боялась его нарушить. Но когда Слоан открыл глаза, она поняла, что проиграла.
   — Может, ты и моя жена, — угрюмо ответил он, — но никогда не займешь место Лани.
   И, не глядя на нее, открыл дверь. Негромкий стон заставил его остановиться. Несколько мгновений он не шевелился: голова опущена, плечи согнуты, словно под тяжким грузом.
   — У меня в душе ничего не осталось. И нечего тебе дать, — выдохнул он. Ледяной озноб отчаяния прошел по спине Хизер. — Слышишь меня? Можешь оставить себе свою любовь, герцогиня. Мне она ни к чему.
   И Слоан исчез, оставив жену вместе со спящей дочерью.
   Хизер поднесла к губам трясущуюся руку. Стук захлопнувшейся двери погребальным звоном отозвался в сердце.

Глава 15

   Безумие, ярость и страсть бушевали в Слоане, угрюмо уставившемся на янтарную жидкость в стакане. Он совсем забыл об игре и вместо этого заказал бутылку гнусного пойла, именуемого здесь «виски», и уселся в дальнем углу, чтобы побыть в одиночестве, если только это возможно в забитом пьяницами салуне.
   В баре густым облаком висел сизый дым, то и дело раздавался раскатистый смех ковбоев и старателей, многие из которых были его друзьями. Хорошенькая, ярко нарумяненная, но уже потрепанная жизнью «голубка» бренчала на разбитом пианино, распевая разухабистую песню. Но Слоан ничего не слышал.
   Хоть бы скорее напиться до умопомрачения! Может, тогда он забудет этот взгляд подстреленной птицы. И в груди не будет этой ноющей боли.
   Стараясь выбросить из головы назойливые мысли, он глотнул противного виски. Ее признание в любви стало еще одним ударом, пробившим очередную брешь в его защитной броне. Это уж слишком. Она хочет чересчур многого!
   Он не солгал: в нем не осталось любви. Темная пропасть, на месте которой когда-то было его сердце, отторгала любые чувства… кроме сознания собственной вины. Угрызения совести не давали покоя. Он не сумел защитить Лань. Но теперь не может предать память о ней, полюбив другую.
   Перед глазами плыли знакомые образы. Предсмертные муки Лани… кровь на его руках.
   Слоан зажмурился, ощущая, как мрак смыкается вокруг него.
   Отставив стакан, он поднес к губам бутылку виски и, закинув голову, стал пить, в нетерпении ожидая, когда спиртное затуманит рассудок.
   Черт побери, на что ему любовь Хизер? Все равно ему нечем ей ответить! И не перенести новой боли. Отдать сердце другой, чтобы и ее отняли?
   Он отвергает покой, который обрел с Хизер.
   «Покой? — произнес ехидный внутренний голос. — Что это? Сон. Мечта, которой ты не заслуживаешь».
   — Эй, ковбой! Не желаешь прокатиться? Поиграть кое во что? Объездить норовистую кобылку?
   Слоан неохотно поднял одурманенные глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящей перед ним женщине. Блондинка! Хизер?! Нет, не она. У этой волосы цвета меди, жесткие и курчавые. Не то что светлый шелк. И платье… вызывающее, с вырезом, из которого едва не вываливаются пышные груди.
   Он поморщился от запаха приторных духов. Девица размахивала бутылкой дешевого виски, пухлые губы в красной помаде раздвинуты в призывной улыбке.
   «Да это просто шлюха», — пронеслось в одурманенном мозгу. Слоан не знал ее имени. Должно быть, новенькая, — он ведь так давно не бывал в салуне. Зато, кажется, на все готова.
   Слоан взглянул на свою почти опустевшую бутылку. Может, панельная девка — именно то, что требуется, чтобы заставить его забыть, притупить неуемную, саднящую, тайную боль. Именно то, что так нужно сейчас!
   — Проклятие… почему бы нет?.. — промямлил он заплетающимся языком и, взяв предложенную бутылку, попытался встать, только колени почему-то подгибались. Слоан пошатнулся и едва не упал, но блондинка вовремя успела подхватить его и, обняв, прижалась грудью.
   — Идем же, красавчик, — со смехом уговаривала она, пытаясь подтащить его к лестнице. Слоан упрямо мотал головой.
   Но тут кто-то загородил им дорогу. Слоан недоуменно моргнул, разглядывая стройные ножки в черных сетчатых чулках и красных туфельках. Кажется… кажется, он их узнает! Жаль, что перед глазами все плывет и качается!
   Он непонимающе уставился на хмурую Деллу Перкинс. Та, очевидно, не собиралась отступать.
   — Лили, — обратилась она к блондинке, — почему бы тебе не поухаживать за Хорасом? Он скучает без тебя. Я сама позабочусь о Слоане.
   Лили метнула на Деллу раздраженный взгляд, но без особых возражений вверила ей Слоана. Тот, явно не в силах идти сам, тяжело повис на девушке.
   — Куда идем, Дел? — пробормотал он.
   — В мою комнату, там в одиночестве утопишь все печали.
   — Ты… правда… позаботишься… обо мне?
   — Конечно, сладенький. Как в прежние времена.
   — Болит… плохо… мне…
   — Знаю, котик.
   Она кое-как дотащила его до своей спальни. Обстановка была хорошо знакома Слоану: он частенько ночевал здесь в дни своей бурной молодости. Скромно, но чисто и аккуратно: медная кровать, умывальник, дубовое кресло-качалка. Только простыни измяты и, возможно, пропахли потом поспешных совокуплений. Делла подвела его к постели и осторожно подтолкнула. Да, воняет… противно…
   Слоан с полустоном рухнул на кровать, прижимая к себе бутылку. И очень удивился, когда Делла, стащив с него сапоги, не принялась за штаны, а просто укрыла одеялом.
   Слоан сонно приоткрыл один глаз:
   — А почему остановилась?
   — Спи. Выспишься — станет легче.
   — Не желаю спать! Я хочу тебя!
   — Ты не в том состоянии, чтобы хотеть меня или кого другого, сладенький. Кроме того, тебе вовсе не я нужна. Дома тебя ждет красотка жена, к ней и иди.
   Но Слоан высвободил из-под одеяла руку и, обняв Деллу за шею, притянул к себе.
   — Заставь меня забыть ее, Дел, — хрипло прошептал он ей на ухо.
   Женщина отстранилась.
   — Кого именно? Твою жену?
   — Угу… ее…
   Он снова попытался привлечь к себе Деллу, но та заупрямилась:
   — Ты вовсе не меня хочешь, Слоан, лапочка. Правда ведь?
   Правда. Он не видит ни одной женщины, кроме Хизер. В этом вся беда. Он слишком безоглядно желает собственную жену.
   Делла, казалось, понимала Слоана и без слов. И, будто прочитав его мысли, присела рядом и погладила по голове.
   — Почему бы тебе не рассказать все с самого начала? Поверь, я умею слушать.
   Слоан, тряхнув одурманенной головой, принялся открывать бутылку. Делла и впрямь умеет выслушать мужчину, но ему исповедник ни к чему. Не хватало еще выложить свои несчастья девке из бара!
   — Зачем мне ее любовь?! — словно издалека услышал он собственный голос. — Я любил Аань. Только раз в жизни… мужчина находит такую любовь…
   — Кто тебе это сказал, малыш?
   Слоан недоуменно нахмурился, и Делла ласково пригладила упавшую на его лоб прядь.
   — Иногда человеку доводится встретить и вторую любовь.
   — Нет!
   Он жадно припал к бутылке и тут же закашлялся, когда огненная жидкость попала не в то горло. Делла решительно отобрала бутылку и вздохнула:
   — Знаешь, по-моему, все из-за того, что ты влюблен в свою милую женушку и боишься это признать.
   Ярость закипела в крови Слоана так неукротимо, что на секунду он даже отрезвел.
   — Нет, пропади все пропадом! Я не могу любить ее! Лань… вот моя возлюбленная!
   — Лань ушла на небо, сладенький, и пусть покоится с миром.
   — Не ушла… все еще здесь… — Слоан ударил себя кулаком в грудь.
   — Может, и так, но ты-то должен жить дальше!
   Слоан зажмурился, прося Бога о смерти. Он любил Лань, и все же память о ней постепенно тускнеет. Иисусе, и ничего-то с этим не поделать… Печаль, скорбь, тоска, когда-то питавшие его и составлявшие смысл существования, развеялись. Те чувства, которые он в прошлом испытывал к жене, поблекли. Он словно оледенел…
   Слоан злобно выругался. Как он ни старается, не может увидеть лицо Лани. Только прекрасные черты Хизер, грустный, гордый взгляд, губы, шепчущие нежные слова. Подумать только, она посмела сказать, что пришла пора забыть о мертвых!
   Он со стоном перевернулся и спрятал лицо в подушку, сражаясь с душившими его эмоциями. И почти не слышал, как Делла проговорила, поднимаясь с кровати:
   — Сейчас пошлю за твоим братом, котик. Он отвезет тебя домой, к жене.
   — Не хочу домой. Слишком болит…
   Жена? Да он сбежал от нее, стараясь противостоять искушению, не в силах побороть окончательно вышедшей из-под контроля одержимости ее телом. Все это время он боялся самому себе дать отчет в том чувстве безумного голода, который пожирал его. Сейчас он уже не смел называть это похотью или жаждой плоти. При взгляде на жену сердце начинает биться чаще. Стоит подумать о ней — и внизу живота загорается пламя. А когда они сплетаются в объятиях, он просто теряет рассудок. Его чувства к ней куда глубже физического желания, будь она проклята, проклята, проклята!
   Темный омут затягивал его все глубже, и Слоан продолжал бормотать непристойности, презирая себя за слабость. Даже сейчас, хотя он и старался выбросить Хизер из головы, перед глазами всплывал невыразимо прелестный облик, мягкие золотисто-вишневые глаза, полные страдания и любви.
   И опять это ужасное, невыносимое томление не дает ни отдыха, ни покоя. Он сгорает на медленном огне, хоть и отвергает ее любовь. Но не позволит ей завладеть своим сердцем так, как она завладела его телом.
   Эти нежности не для него. Он просто не вынесет постоянного ощущения своей уязвимости перед той женщиной, зависимости от нее. Не вынесет…
   Луна бросала желтые блики на зубчатые вершины гор, переливалась серебряными отблесками на высоких соснах, но Хизер почти не замечала очарования окружающего пейзажа: слишком тяжело было на сердце. Она стояла на заднем крыльце, опустив голову. Слезы душили ее. В ушах звенели прощальные слова Слоана:
   Можешь оставить себе свою любовь, герцогиня. Мне она ни к чему.
   Когда вдалеке раздался жалобный вой койота, Хизер вздрогнула, несмотря на то что ночь была теплой. И тут за спиной тихо открылась дверь. Хизер порывисто обернулась и оказалась лицом к лицу с Волком Логаном, не спускавшим с нее пристального взгляда. Устало проведя рукой по горящим глазам, она плотнее запахнула халат.
   — Что-то стряслось? — спокойно осведомился он.
   — Нет, просто не могу уснуть. Простите, если разбудила.
   — У меня чуткий сон.
   Он захлопнул дверь и встал рядом. Босой, полуобнаженный, в одних брюках, он казался настоящим великаном с мускулистой грудью и жилистыми руками. Хизер стыдливо опустила глаза. Несмотря на редкую красоту, Волк, с разметавшимися иссиня-черными волосами и бронзовой кожей, выглядел настоящим дикарем. Однако почему-то не вызывал в ней страха. Наоборот, рядом с ним она чувствовала себя в полной безопасности.
   — Слоан часто отправляется по ночам поиграть в покер? — невозмутимо спросил Волк.
   Хизер предпочла бы не отвечать: слишком унизительно обсуждать с посторонним свои семейные проблемы!
   — Не часто, — пробормотала она.
   — Он никогда не увлекался азартными играми. Неужели изменился так сильно за то время, что мы не виделись?
   — Не думаю.
   Должно быть, Волк неверно понял причину ее плохого настроения, поскольку поспешил утешить:
   — На вашем месте я не волновался бы так. Слоан не из тех, кто бросает деньги на ветер. И никогда не позволит себе поставить под угрозу будущее дочери.
   Хизер рассеянно кивнула, хотя и не думала тревожиться по поводу пристрастий мужа. Больше всего ее мучила мысль о ссоре.
   — Честно говоря, терпеть не могу карты, — ответила она с деланно-беззаботной улыбкой, — с тех пор как отец пустил по ветру состояние моей матушки.
   — Я слышал, что вы дали слово выплатить его долги.
   — Да. И сумела разделаться почти со всеми обязательствами. Правда, Слоан вернул банкиру остаток, но в то время я не знала, что ему не под силу нести такое бремя.
   — Сначала я считал, что Слоан совершил ошибку, женившись на вас, — задумчиво проговорил Волк, — но теперь далеко не уверен в своей правоте. Он и вправду сильно переменился и, похоже, сейчас живет в мире с собой.
   — Никак не могу с вами согласиться, — с горечью бросила Хизер.
   Волк беззвучно рассмеялся:
   — Вы не видели его сразу после гибели Лани. Настоящий безумец, одержимый лишь мыслью о мести.
   — Возможно, в этом отношении он стал другим. Но все равно несчастлив. И все дело в том, что я не Лань. Он слишком ее любил.
   — Боюсь, вы не совсем правы.
   Хизер растерянно посмотрела на Волка.
   — Нет, он, разумеется, любил ее. Они были счастливы вместе. Но сознание собственной вины иногда отравляет человека хуже любого яда. И очень странно действует на память.