Страница:
И если бы мог, умер вместо нее. Все лучше, чем жить с сознанием того, что Лань погибла по его вине. Не будь он так поглощен борьбой за землю, не упорствуй в своих дурацких убеждениях, не настаивай на продолжении вражды…
И враги нашли способ ему отомстить. Они подстерегли Лань, когда та возвращалась из города, и устроили засаду. Сначала подстрелили лошадей. Но Лань сражалась до конца. Повозка была изрешечена пулями, но она продолжала отстреливаться. Только когда кончились патроны, Адам Кингсли и его приспешники набросились на нее, как голодные волки.
К тому времени как Слоан нашел ее, было уже поздно. Док Фарли потом признался, что, если бы она не погибла от ран, потеря крови после зверского изнасилования наверняка убила бы ее.
Месть Слоана была быстрой и беспощадной. Он с хладнокровной жестокостью выследил всех семерых и заставил молить о жизни, прежде чем прикончить их с куда большим милосердием, чем они выказали его жене.
Но Лань не вернешь.
Прикрыв глаза, Слоан отдался нахлынувшей боли, острой и всепоглощающей. Несколько минут длилась эта пытка воспоминаний. Наконец он тяжело вздохнул и заставил себя вернуться к действительности.
— Лань, я должен кое-что сказать тебе, — тихо пробормотал он, глядя на могилу. — Я снова женился. На чужачке из восточных штатов. Но я хочу, чтобы ты знала: для меня это ничего не значит. Я сделал это ради Дженны. Наша дочь нуждается в ласке и заботе. Кто-то должен сделать из нее леди. Ты, конечно, согласна со мной?
Он помедлил, живо представив женщину, которая прошлой ночью так самозабвенно отдавалась ему, предлагая сладостное утешение плоти.
— Она никогда не займет твоего места, Лань. Я не желаю думать о ней как о своей жене и хозяйке «Бар М». Черт, да она совсем ничего не смыслит в жизни на ранчо! Никогда не дубила шкуры и не гнала стадо в метель. Правда, она не такая изнеженная, как я боялся. И Дженна ее полюбила. Ты бы одобрила ее. Все же… тяжело видеть ее в доме. Недавно она нашла твою куртку, ту самую, которая была на тебе в тот день, когда… — Губы Слоана горько скривились. — Она отстирывала пятна крови. А я… я заорал на нее и насмерть перепугал. Но она не смела прикасаться к твоей одежде!
Слоан замолчал. Он был вне себя от бешенства, увидев Хизер с курткой в руках. Его страшно обозлило не столько ее непрошеное вмешательство, сколько то неизменное действие, которое она на него оказывала. Последние годы его сердце оледенело, но герцогиня каким-то чутьем отыскивала незаметные трещинки в его броне.
Он презирал себя за те чувства, которые она в нем будила. И ненавидел ее. Ее и свою слабость.
Но не мог избавиться от вкуса ее губ, ощущения гладкости кожи, звука переливчатого голоса.
Все это переходит всякие границы! Прошлая ночь показала ему его уязвимость.
Нет, этому безумию пора положить конец. Как он смеет предаваться таким святотатственным мыслям над могилой Лани?
Стиснув челюсти, Слоан бросил последний взгляд на могильный холм, отвернулся и вскочил в седло.
Он добрался почти до конца луга, прежде чем немного пришел в себя. Нет, он не из тех мужчин, которые живут не рассудком, а тем, что шевелится в штанах! И задушит в себе позорную страсть, чего бы это ему ни стоило.
Он прекрасно сознает, чего хочет от Хизер. Ни любовь, ни страсть не входят в их соглашение. И ей никогда не сравниться с Ланью. Он больше не позволит женщине завладеть своим сердцем. Второй раз ему просто не вынести боли!
Да, прошлой ночью он совершил ошибку. Но все дело в том, что он просто использовал Хизер, вот и все. Их соитие ничего для него не значит. Обычная история — мужчина желает красивую женщину! Похоть. Вожделение. Сладострастие. Сластолюбие. Т о, что не имеет ничего общего с нежностью, добротой, счастьем. Тем, что они делили с Ланью.
Герцогиня никогда не будет его второй половиной. Навсегда останется лишь соблазном. Искушением. Слоан просто не позволит ей стать чем-то большим!
Глава 8
И враги нашли способ ему отомстить. Они подстерегли Лань, когда та возвращалась из города, и устроили засаду. Сначала подстрелили лошадей. Но Лань сражалась до конца. Повозка была изрешечена пулями, но она продолжала отстреливаться. Только когда кончились патроны, Адам Кингсли и его приспешники набросились на нее, как голодные волки.
К тому времени как Слоан нашел ее, было уже поздно. Док Фарли потом признался, что, если бы она не погибла от ран, потеря крови после зверского изнасилования наверняка убила бы ее.
Месть Слоана была быстрой и беспощадной. Он с хладнокровной жестокостью выследил всех семерых и заставил молить о жизни, прежде чем прикончить их с куда большим милосердием, чем они выказали его жене.
Но Лань не вернешь.
Прикрыв глаза, Слоан отдался нахлынувшей боли, острой и всепоглощающей. Несколько минут длилась эта пытка воспоминаний. Наконец он тяжело вздохнул и заставил себя вернуться к действительности.
— Лань, я должен кое-что сказать тебе, — тихо пробормотал он, глядя на могилу. — Я снова женился. На чужачке из восточных штатов. Но я хочу, чтобы ты знала: для меня это ничего не значит. Я сделал это ради Дженны. Наша дочь нуждается в ласке и заботе. Кто-то должен сделать из нее леди. Ты, конечно, согласна со мной?
Он помедлил, живо представив женщину, которая прошлой ночью так самозабвенно отдавалась ему, предлагая сладостное утешение плоти.
— Она никогда не займет твоего места, Лань. Я не желаю думать о ней как о своей жене и хозяйке «Бар М». Черт, да она совсем ничего не смыслит в жизни на ранчо! Никогда не дубила шкуры и не гнала стадо в метель. Правда, она не такая изнеженная, как я боялся. И Дженна ее полюбила. Ты бы одобрила ее. Все же… тяжело видеть ее в доме. Недавно она нашла твою куртку, ту самую, которая была на тебе в тот день, когда… — Губы Слоана горько скривились. — Она отстирывала пятна крови. А я… я заорал на нее и насмерть перепугал. Но она не смела прикасаться к твоей одежде!
Слоан замолчал. Он был вне себя от бешенства, увидев Хизер с курткой в руках. Его страшно обозлило не столько ее непрошеное вмешательство, сколько то неизменное действие, которое она на него оказывала. Последние годы его сердце оледенело, но герцогиня каким-то чутьем отыскивала незаметные трещинки в его броне.
Он презирал себя за те чувства, которые она в нем будила. И ненавидел ее. Ее и свою слабость.
Но не мог избавиться от вкуса ее губ, ощущения гладкости кожи, звука переливчатого голоса.
Все это переходит всякие границы! Прошлая ночь показала ему его уязвимость.
Нет, этому безумию пора положить конец. Как он смеет предаваться таким святотатственным мыслям над могилой Лани?
Стиснув челюсти, Слоан бросил последний взгляд на могильный холм, отвернулся и вскочил в седло.
Он добрался почти до конца луга, прежде чем немного пришел в себя. Нет, он не из тех мужчин, которые живут не рассудком, а тем, что шевелится в штанах! И задушит в себе позорную страсть, чего бы это ему ни стоило.
Он прекрасно сознает, чего хочет от Хизер. Ни любовь, ни страсть не входят в их соглашение. И ей никогда не сравниться с Ланью. Он больше не позволит женщине завладеть своим сердцем. Второй раз ему просто не вынести боли!
Да, прошлой ночью он совершил ошибку. Но все дело в том, что он просто использовал Хизер, вот и все. Их соитие ничего для него не значит. Обычная история — мужчина желает красивую женщину! Похоть. Вожделение. Сладострастие. Сластолюбие. Т о, что не имеет ничего общего с нежностью, добротой, счастьем. Тем, что они делили с Ланью.
Герцогиня никогда не будет его второй половиной. Навсегда останется лишь соблазном. Искушением. Слоан просто не позволит ей стать чем-то большим!
Глава 8
Оказалось, что клятву держаться подальше от Хизер гораздо легче держать с началом апрельских оттепелей. Слоан с новой силой погрузился в работу, временами искренне забывая о шелковистом теле, мягких губах и настороженно-молящих глазах. Мышцы ныли так, что он просыпался по ночам; тяжелый труд выбивал из головы все посторонние мысли.
Когда снег растаял, Слоан наконец сумел подсчитать размеры падежа и фактические убытки. Даже старики не помнили такой суровой зимы, длившейся едва ли не до середины апреля. Погибла треть всего поголовья «Бар М», а оставшийся скот превратился в живые скелеты.
Хизер понимала, что Слоан избегает ее, но старалась стоически переносить его равнодушие. Она все еще находила извинения его поведению. Последнее время у нее прибавилось дел по дому, и только долгими ночами она сражалась с опустошающим одиночеством. Что же, такова цена, которую приходится платить за участь жены богатого скотовода, которому ни до чего нет дела, кроме ранчо да еще, может быть, единственной дочери.
Правда, теперь у нее была Дженна. Она искренне привязалась к девочке и никогда с ней не разлучалась. Их взаимная любовь день ото дня становилась все крепче. Дженна избавилась от былой застенчивости и все чаще весело болтала с куклой или ползала по комнате, изучая каждый уголок. Но чаще всего она крепко держалась за юбку Хизер, словно опасаясь, что та исчезнет.
Кроме того, Хизер успела подружиться почти со всеми ковбоями, и не мудрено: она никогда не встречала таких честных, открытых, прямых людей, умевших радоваться самым простым мелочам. Они, в свою очередь, относились к Хизер с уважением, граничившим с благоговением, и она всегда стремилась хоть немного облегчить им тяготы жизни. Как-то, стоя у окна, Хизер заметила, что к дому подъехали всадники. Она поспешно накинула пальто и выбежала на крыльцо с подносом, на котором красовались два огромных пирога с золотистой корочкой, прямо из духовки. При виде такого чудесного зрелища ковбои разразились приветственными воплями и громкими благодарностями и тут же принялись подшучивать над беднягой Куки, у которого, как они утверждали, обе руки были левыми.
Смеющаяся Хизер направилась вместе с Расти в барак и поставила поднос на длинный стол. Поговорив с Расти, она вышла на крыльцо и замерла под пронизывающим тяжелым взглядом мужа. Он перебирал узду гнедого мерина и, очевидно, снова был не в духе.
К своей досаде, Хизер услышала собственный заикающийся голосок:
— Я… я п-принесла парням пироги с ревенем. Его пренебрежительное молчание только усилило нарастающее беспокойство Хизер.
— Я что-то не так сделала? — с отчаянием выдохнула она.
Слоан сверхчеловеческим усилием воли удержался от уничтожающей реплики и на мгновение опустил веки, стараясь отогнать непрошеную картину: Лань, тихо смеющуюся над собой, перед пирогом, подгоревшим по краям и сырым. Неудачи в кулинарном искусстве расстраивали ее лишь потому, что она хотела угодить мужу. Лань так и не научилась печь как белые женщины: лепешки получались каменными, а оладьи — безвкусными…
Мучительное воспоминание растаяло, оставив лишь горечь безвозвратной потери.
— Нет, — угрюмо процедил наконец Слоан, — все прекрасно, герцогиня. Путь к сердцу ковбоя всегда лежал через его желудок.
Хизер сжала губы, чтобы не задать вопрос, который мог бы оказаться роковым для обоих.
Это путь и к твоему сердцу, Слоан? Да есть ли у тебя сердце?
Она устало посмотрела на него и не удивилась, когда он повернул коня и ускакал.
Однако, похоже, он понял, что зашел слишком далеко, потому что впервые за всю неделю поздно ночью пришел в кабинет, где уже сидела Хизер. Расспросив о Дженне, Слоан сел за письменный стол и достал счетную книгу. Некоторое время в комнате были слышны только потрескивание дров да скрип пера.
Немного погодя тишину нарушил тяжелый вздох, то ли раздражения, то ли отчаяния. Подняв глаза от книги, Хизер заметила, что Слоан уперся лбом в сомкнутые ладони.
— Что случилось? — мягко спросила она.
— Этот сезон скорее всего будет «кожевенным», — с безнадежной тоской пояснил Слоан. — Это означает, что нам крышка. Так говорят, когда цены на говядину летят к черту и ранчеро могут кое-как возместить расходы, продавая бычков не на мясо, а на шкуры.
— А цены падают?
— Это еще мягко сказано. Все началось года два назад, и теперь мы оказались на самом краю финансовой пропасти. Добавь еще то обстоятельство, что мне теперь почти нечего продавать да еще приходится конкурировать с большими скотоводческими хозяйствами на Севере. Ходят слухи, что многие тамошние ранчо выставлены на аукцион, и, если начнется распродажа скота, цены опустятся еще ниже. Даже продав бычков на шкуры, я не окуплю затрат. — Слоан невесело засмеялся: — Но по крайней мере можно не нанимать так много ковбоев для весеннего клеймения, как раньше.
Хизер беспомощно всплеснула руками.
— Но ты ведь можешь восстановить свое поголовье, не правда ли?
— А какой смысл? — цинично усмехнулся Слоан. — Золотые дни скотоводческих империй давно миновали. Джейк это предвидел. Он давно пристает ко мне, требуя сменить курс.
— Но что ты собираешься делать?
— Засеять часть лугов травой и заготавливать сено. Правда, мне не улыбается мысль стать фермером, но спрос на корма растет. А ранчо требует немалых расходов.
Денег, которых у него нет.
— Но у тебя немалые владения. Почему бы не продать часть земли?
Слоан резко вскинул голову и злобно уставился на жену.
— Похоже, ты ничего не понимаешь! «Бар М» останется таким, как сейчас. Ясно?!
Хизер ответила мужу спокойным взглядом.
— Возможно, я действительно чего-то не понимаю, но хотелось бы послушать объяснение.
Слоан кивнул, кажется, сообразив, что она говорит вполне искренне.
— Мой отец приехал в Колорадо во время «золотой лихорадки», почти сорок лет назад. Но вместо того чтобы искать золото, вместе с мамой создал это ранчо. Оно стало его жизнью. Па умер, защищая ранчо, и оставил его мне и Джейку. Да я скорее руки себе отрежу, чем продам хотя бы горсть грязи! — страстно выкрикнул он.
Хизер кивнула. Трудно осуждать Слоана за желание сохранить наследие отца. Тот доверил сыну самое дорогое, и Слоан продолжит его дело.
— Я в лучшем положении, чем многие соседи, — уже мягче сказал Слоан. — За последние годы несколько больших восточных компаний проложили путь в Колорадо. Они приобретают маленькие семейные ранчо, пользуясь тяжелыми временами, выкупают закладные и тому подобное. А правительство поддерживает такие методы. Более того, в Вашингтоне приняты законы, открыто направленные против коренных жителей. И никого не интересует, что ни политики, ни исполнительные власти ни черта не понимают в скотоводстве. В основном это шахтовладельцы или железнодорожные магнаты, которым наплевать на людей, создавших этот штат потом и кровью.
— Вроде тебя, — пробормотала Хизер.
— Меня и моих соседей, и не важно, разводят они коров или овец. Именно поэтому я и решил баллотироваться в сенат. Как сенатор от штата Колорадо я мог бы постоять за ранчеро и, возможно, чего-то добиться. Мой соперник уж точно ничего для них не сделает. Куинн Ловелл представлял этот округ два года, но понятия не имеет ни о нуждах обитателей Колорадо, ни о бедах ранчеро. Он сколотил состояние на добыче золота и серебра и привык безжалостно грабить и уничтожать природу. На уме у него одно: набить собственные карманы. Власть и богатство — больше ему ничего не нужно.
Хизер слишком хорошо знала людей, подобных Ловеллу и Рэндолфу. Подстегиваемые алчностью, жаждой могущества или просто стремлением к авантюрам, они хотят покорить мир любой ценой, любыми средствами, честными или подлыми.
— Ловелл хуже, чем эти самые компании-захватчики, — мрачно сообщил Слоан. — Он скупил больше хозяйств, чем все они, вместе взятые, и теперь зарится на «Бар М».
— То есть как?!
— Это верный способ утопить меня. Я — единственный, кто препятствует ему завладеть всей округой. Будь я проклят, если соглашусь продать, но… — Слоан отвел глаза. — Если все так пойдет и дальше, то в лучшем случае я смогу продержаться до лета.
— Но… но ты только сейчас утверждал, что никогда не отдашь свою землю.
— Да, добровольно. Но у меня, возможно, не будет иного выбора. Я заложил ранчо, перед тем как женился на тебе.
Хизер не нуждалась в дальнейших пояснениях. Повесил себе на шею ее долги.
— Слоан… прости меня.
— Ничего не поделаешь, — пожал плечами Слоан. — Придется подтянуть пояса.
Он снова склонился над книгой, не обращая внимания на покаянный взгляд Хизер. Что она наделала? Не лучше ли было идти своей дорогой и оставить его в покое с самого начала? Теперь он рискует всем из-за нее.
Но она и понятия не имела, что скотоводы так сильно пострадали и что Слоану грозит разорение. Жаль, что она не знает, как помочь, а Слоан не подпускает ее к себе.
Как бы ей хотелось…
Чего именно? Взять себя в руки и держать в узде ту бурю чувств, которую пробудил в ней Слоан?
Ей все труднее понять, что она к нему испытывает. Слоан так же суров и неукротим, как его возлюбленная земля, часто к нему невозможно подступиться, временами он злобен и нетерпим, но все же…
И все же она не могла объяснить тот пожар, который он разжигал в ней. Не могла определить природу той неотступной тоски и беспокойства, преследовавших ее с самого дня свадьбы. По ночам, в часы одиночества и тяжелых дум, они изводили ее сильнее, но, несмотря ни на что, под пеплом надежд постоянно тлел огонек желания.
Нужно признаться честно — она питает к нему не только и не столько сострадание и сочувствие. Он непреодолимо влечет ее, и ничего с этим не поделаешь. Она все время ощущает его присутствие. Присутствие мужчины.
Да, все это легко объяснимо. Он был ее первым мужчиной, посвятил в тайны любовных игр, плотских наслаждений, пробудил страсть. После этой поразительной близости неудивительно, что она ощущает некую симпатию к этому человеку, иначе почему в его присутствии сердце неизменно выбивает победный марш, дыхание учащается, краска бросается в лицо? Наверное, все это происходило бы с ней, будь на месте Слоана другой.
Но пока она жена Маккорда. И жаждет, помимо всего прочего, более глубокой духовной связи между ними. Она не требует ничего сверхъестественного, но истосковалась по простым радостям супружеской жизни: близости, нежности, смеху… взаимной привязанности.
Но случившаяся трагедия уничтожила в его душе жизнерадостность. Он одержим памятью об убитой жене.
Хизер не сумела сдержать тяжелого вздоха. Ничего не выйдет. Он по-прежнему отгораживается от нее. Хотя… хотя сегодня чуть приоткрылся. Позволил разделить его горести. И это снова дало ей силы с надеждой смотреть в будущее.
Вскоре, однако, они впервые поссорились из-за Дженны. В этот день Хизер ждал приятный сюрприз — визит местного учителя. Вернон Уитфилд, красивый молодой человек и к тому же холостяк, с вьющимися темно-каштановыми волосами и безупречными манерами, выгодно отличался от неотесанных, грубоватых ковбоев. Кроме того, он оказался хорошим приятелем Кейтлин.
Хизер он сразу же понравился. Уроженец Чикаго, Вер-нон был прекрасно образован и начитан. За чаем они разговорились о любимых авторах и удивительных различиях в образе жизни и мышлении жителей западных и восточных штатов. Наконец Хизер осмелилась затронуть тему, волновавшую ее больше всего: образование Дженны.
Кабриолет Вернона уже отъезжал, когда к дому подскакал Слоан, вернувшийся необычно рано.
— Что нужно было Уитфилду? — резко спросил он, входя на кухню, где Хизер пекла лепешки к обеду. Та сразу же поняла, что муж явно недоволен.
— Хотел познакомиться со мной и поздравить с приездом на ранчо, — спокойно ответила она, не желая показывать, как рада новому другу. Он не только на время избавил ее от одиночества — нет, она наконец-то обрела родственную душу! — Кроме того, мне нужно было обсудить с ним проблему обучения Дженны.
— Обучения?! — взвился Слоан. — Что ты имеешь в виду?
— Я собираюсь на этой неделе отвести Дженну в школу, пусть поиграет с детьми. Райан познакомит ее со своими друзьями.
— Минутку! Я женился на тебе, чтобы ты стала ее наставницей.
— Разумеется, по крайней мере сначала. Но мы с Верноном считаем, что было бы полезно…
— Неужели! Вы с Верноном? — вкрадчиво переспросил Слоан. — Позволь мне кое-что уточнить! Никто не смеет указывать мне, что лучше для моей дочери, и менее всего — городской книжный червь, не способный отличить винтовки от пистолета.
Призвав на помощь терпение, Хизер попыталась уговорить Слоана.
— Прежде чем ты отвергнешь добрый совет, выслушай меня. Если хочешь, чтобы Дженну приняли в мире белых, она должна с самого начала расти в этом самом мире. А следовательно, ей необходимо как можно больше общаться с другими детьми. Конечно, она еще слишком мала, но сейчас самое время дать ей привыкнуть к незнакомым людям и новой обстановке. Если я время от времени стану приводить ее в школу, это даст возможность ей и детям приспособиться друг к другу.
В этот момент Дженна подползла к ним и ухватилась за ноги Хизер.
— Мама… Ма… ням-ням…
— Через несколько минут, дорогая, как только лепешки испекутся.
Слоан, задыхаясь от злости, сжал кулаки.
— Ты не ее мать! — прошипел он.
— Разумеется, нет. И никогда не требовала так ко мне обращаться. Скорее всего она подражает Райану. Слышала, как тот зовет Кейтлин мамой…
— Повторяю, не хочу, чтобы она произносила это слово!
Хизер сдержалась, на этот раз только ради Дженны.
— Будь добр, не повышай голос в присутствии девочки, — невозмутимо отозвалась она. — Ты ее пугаешь.
Опустив глаза, Слоан заметил, что малышка встревоженно уставилась на него. Он нагнулся и подхватил ее на руки.
— Я не хотел обидеть тебя, милая, — поспешно успокоил он девочку и поцеловал. Когда крошка залилась звонким смехом, он снова обратился к Хизер: — Я не желаю, чтобы она звала тебя матерью. Ясно?
— Абсолютно, — кивнула Хизер, одаривая его сладчайшей улыбкой, но в голосе отчетливо зазвенела сталь: — Но позволь и мне кое о чем предупредить тебя. Хотя вы мой муж, Слоан Маккорд, учтите, что я не позволю ни унижать, ни запугивать себя, а тем более издеваться над собой. Надеюсь, вам ясно?
Слоан воззрился на нее с таким видом, словно увидел призрак. Очевидно, он не ожидал такого резкого отпора. И как ни странно, отступил.
— Надеюсь, не Уитфилд, а ты станешь ее учить? — дипломатично поинтересовался он.
— Естественно. И начну с правил этикета. Не дай Бог, Дженна наберется плохих манер от своего злобного чудовища-отца, настоящего дикаря, который до сих пор не усвоил, что такое обычная вежливость.
Глаза Слоана зловеще сверкнули, прежде чем превратиться в ледяные озера.
— Заверяю, — сухо добавила окончательно-выведенная из себя Хизер, — я вовсе не пытаюсь уклониться от своих обязанностей. Моя единственная цель — благополучие Дженны. И я намереваюсь сделать все от меня зависящее, чтобы дать ей блестящее воспитание. Но сейчас не стоит принимать поспешных решений. У нас вперед» еще много времени, чтобы обсудить ее будущее и определить, что для нее лучше всего.
Слоан стиснул зубы. Слова извинения застряли в горле.
— Возможно… я бываю немного несправедлив в том, что касается Дженны. Просто стараюсь ее защитить.
— Совершенно верно, и я все прекрасно сознаю. Но пойми и ты: я тебе не враг. И Верной Уитфилд тоже. Более того, он может стать нам прекрасным союзником.
— Вероятно, — выдавил Слоан. . — Кроме того, как бы ты ни старался, не сумеешь уберечь Дженну от всех неприятностей. Это еще никому не удавалось. Не можешь же ты вечно держать ее в коконе и не выпускать из дома. Мы же не на Востоке!
— Ты и в этом права, — покорно кивнул Слоан и, потемнев глазами, тихо добавил: — Все же… не хочу, чтобы она забывала родную мать и свое наследие.
— Что ж…
Хизер пожала плечами и невольно сникла, заметив неприкрытую боль во взгляде Слоана при упоминании о покойной жене.
— Видишь ли, я ничего де знаю об индейских предках Дженны. Это я оставляю тебе. Она станет старше и многое поймет.
Хизер плотно сжала губы и вернулась к своему занятию.
— Хизер, — с трудом проговорил Слоан.
— Что? — отозвалась она, ожесточенно набрасываясь на тесто.
— Я рад, что именно ты заботишься о Дженне. Сам я понятия не имею, как воспитывать девочек. Она нуждается в тебе. — Он нежно поцеловал темную макушку ребенка. — Я правда очень рад.
Гнев Хизер неожиданно иссяк, и она почувствовала, что уже не испытывает к Слоану прежнего раздражения. Он все-таки набрался храбрости попросить прощения, пусть и обиняком, и эти неловкие слова затронули самые чувствительные струны ее сердца. Нет, она не может ссориться с ним, ведь Слоан смирился и осознал, что был груб с ней, и к тому же он безумно любит дочь и тревожится за нее.
Слоан понял, что зашел слишком далеко. Едва не вцепился жене в глотку, и все потому, что она старается помочь Дженне! Но Хизер откровенна и чистосердечна, И сказала правду: она Друг. Друг его и малышки.
Ураган самых неприятных эмоции обрушился на него, словно рой разъяренных ос, при мысли о том, как ужасно его поведение. Хизер ничем не заслужила такого отношения, а он обращается с ней хуже, чем с последней рабыней, и остерегается ее, как бешеной собаки.
Но нужно отдать Хизер должное: она не побоялась постоять за себя. Такого Слоан не ожидал. Да, ничего не скажешь, герцогиню нелегко сломить. Она привыкает к одинокой, трудной жизни жены ранчеро гораздо быстрее, чем он ожидал, завоевала любовь его дочери, уважение ковбоев, соседей… да любого, с кем успела познакомиться. И с каждой ее победой все труднее становилось держать линию обороны.
И хотя обидно было видеть, Как легко она приспособилась к новой жизни, он невольно восхищался ее отвагой. Да, Хизер по-своему сильна: тонка, да не гнется. Это трогало Слоана, пусть и помимо его воли. Ему не хотелось подпускать ее ближе. Но после каждой схватки, спровоцированной им же самим, он чувствовал себя все более уязвимым.
И Слоан решил, что не имеет права изгонять ее из своей жизни. Пора смириться с ее присутствием. Он женился на Хизер по собственной воле. Никто его не принуждал.
Но все же как она выводит его из себя! Накануне утром, ожидая, пока больная корова отелится, он услышал доносившиеся от дома ружейные выстрелы.
Вне себя от тревоги, Слоан ринулся к дому, выхватывая на бегу «кольты». Завернув за угол, он замер и припал к стене, настороженно оглядываясь, каждую минуту ожидая беды. И потрясенно открыл рот.
Несколько бутылок, расставленных в ряд. Хизер с трудом поднимается с земли, что-то бормоча. Рядом валяется дробовик.
Слоан вздохнул с облегчением. Так она всего-навсего упражняется в стрельбе! Похоже, опасность грозит только изгороди: пара досок уже безнадежно расщеплена.
Должно быть, он окончательно потерял голову, потому что тихо фыркнул, услышав проклятия, которые изрыгала Хизер.
— Гадкое, ничтожное создание… Кто тебя только выдумал! — шипела она, отряхивая юбки. Слоан сунул револьверы в кобуры.
— Напомни мне как-нибудь научить тебя ругаться по-настоящему, — усмехнулся он.
Хизер круто повернулась и при виде мужа, небрежно прислонившегося к стене, густо покраснела. Подумаешь, нашел повод для веселья!
— Похоже, твоя мишень установлена в соседнем округе, герцогиня! Как тебе это удалось?
— Я просто упражнялась, по твоему же совету. Услышала, как ты издеваешься над бедным мистером Уитфилдом за то, что он не умеет отличить винтовки от пистолета, поэтому и решила предупредить твои насмешки в мои адрес, — задрав нос, с достоинством ответила Хизер.
— Я же говорил: покрепче прижимай ствол к плечу!
— Я так и делала, но оно лягается хуже упрямого мула!
Слоан хрипло рассмеялся, удивляясь, что оказался способным на такое после долгих дней скорби.
— Давай еще раз покажу, прежде чем от этой изгороди останутся одни щепки.
Хизер оцепенела, едва Слоан повернул ее спиной к себе и обнял за талию. Какое странно-интимное ощущение… И он поддразнивает ее, совсем по-мальчишески.
Приставив ружье к ее плечу, он плавно спустил курок. Выстрел прогремел над самом ухом Хизер, но, как ни странно, отдача оказалась вовсе не такой уж сильной. Три бутылки разлетелись на блестящие осколки.
— Знаешь… — удивительно робким тоном начал Слоан, — пожалуй, для начала стоит мне или кому-то из парней тебе помочь. Когда научишься попадать в стену коровника, сможешь дальше попробовать самостоятельно.
Взглянув на мужа пристальнее, Хизер обнаружила, что в его глазах пляшут лукавые чертики. Очевидно, он все еще подсмеивается над ней. И хотя плечо наверняка станет сине-фиолетовым, гордость была ранена куда сильнее.
— Слоан, — мило улыбнулась Хизер, — я не упомянула о том, что сегодня на ужин репа?
Мгновенно став серьезным, он настороженно уставился на жену.
— Ты ведь знаешь, я ненавижу репу. Сколько раз повторять!
— Да, кажется, вспомнила, — кивнула Хизер, забирая у него ружье, и величественно поплыла к дому, сопровождаемая шелестом шелковых юбок.
Когда снег растаял, Слоан наконец сумел подсчитать размеры падежа и фактические убытки. Даже старики не помнили такой суровой зимы, длившейся едва ли не до середины апреля. Погибла треть всего поголовья «Бар М», а оставшийся скот превратился в живые скелеты.
Хизер понимала, что Слоан избегает ее, но старалась стоически переносить его равнодушие. Она все еще находила извинения его поведению. Последнее время у нее прибавилось дел по дому, и только долгими ночами она сражалась с опустошающим одиночеством. Что же, такова цена, которую приходится платить за участь жены богатого скотовода, которому ни до чего нет дела, кроме ранчо да еще, может быть, единственной дочери.
Правда, теперь у нее была Дженна. Она искренне привязалась к девочке и никогда с ней не разлучалась. Их взаимная любовь день ото дня становилась все крепче. Дженна избавилась от былой застенчивости и все чаще весело болтала с куклой или ползала по комнате, изучая каждый уголок. Но чаще всего она крепко держалась за юбку Хизер, словно опасаясь, что та исчезнет.
Кроме того, Хизер успела подружиться почти со всеми ковбоями, и не мудрено: она никогда не встречала таких честных, открытых, прямых людей, умевших радоваться самым простым мелочам. Они, в свою очередь, относились к Хизер с уважением, граничившим с благоговением, и она всегда стремилась хоть немного облегчить им тяготы жизни. Как-то, стоя у окна, Хизер заметила, что к дому подъехали всадники. Она поспешно накинула пальто и выбежала на крыльцо с подносом, на котором красовались два огромных пирога с золотистой корочкой, прямо из духовки. При виде такого чудесного зрелища ковбои разразились приветственными воплями и громкими благодарностями и тут же принялись подшучивать над беднягой Куки, у которого, как они утверждали, обе руки были левыми.
Смеющаяся Хизер направилась вместе с Расти в барак и поставила поднос на длинный стол. Поговорив с Расти, она вышла на крыльцо и замерла под пронизывающим тяжелым взглядом мужа. Он перебирал узду гнедого мерина и, очевидно, снова был не в духе.
К своей досаде, Хизер услышала собственный заикающийся голосок:
— Я… я п-принесла парням пироги с ревенем. Его пренебрежительное молчание только усилило нарастающее беспокойство Хизер.
— Я что-то не так сделала? — с отчаянием выдохнула она.
Слоан сверхчеловеческим усилием воли удержался от уничтожающей реплики и на мгновение опустил веки, стараясь отогнать непрошеную картину: Лань, тихо смеющуюся над собой, перед пирогом, подгоревшим по краям и сырым. Неудачи в кулинарном искусстве расстраивали ее лишь потому, что она хотела угодить мужу. Лань так и не научилась печь как белые женщины: лепешки получались каменными, а оладьи — безвкусными…
Мучительное воспоминание растаяло, оставив лишь горечь безвозвратной потери.
— Нет, — угрюмо процедил наконец Слоан, — все прекрасно, герцогиня. Путь к сердцу ковбоя всегда лежал через его желудок.
Хизер сжала губы, чтобы не задать вопрос, который мог бы оказаться роковым для обоих.
Это путь и к твоему сердцу, Слоан? Да есть ли у тебя сердце?
Она устало посмотрела на него и не удивилась, когда он повернул коня и ускакал.
Однако, похоже, он понял, что зашел слишком далеко, потому что впервые за всю неделю поздно ночью пришел в кабинет, где уже сидела Хизер. Расспросив о Дженне, Слоан сел за письменный стол и достал счетную книгу. Некоторое время в комнате были слышны только потрескивание дров да скрип пера.
Немного погодя тишину нарушил тяжелый вздох, то ли раздражения, то ли отчаяния. Подняв глаза от книги, Хизер заметила, что Слоан уперся лбом в сомкнутые ладони.
— Что случилось? — мягко спросила она.
— Этот сезон скорее всего будет «кожевенным», — с безнадежной тоской пояснил Слоан. — Это означает, что нам крышка. Так говорят, когда цены на говядину летят к черту и ранчеро могут кое-как возместить расходы, продавая бычков не на мясо, а на шкуры.
— А цены падают?
— Это еще мягко сказано. Все началось года два назад, и теперь мы оказались на самом краю финансовой пропасти. Добавь еще то обстоятельство, что мне теперь почти нечего продавать да еще приходится конкурировать с большими скотоводческими хозяйствами на Севере. Ходят слухи, что многие тамошние ранчо выставлены на аукцион, и, если начнется распродажа скота, цены опустятся еще ниже. Даже продав бычков на шкуры, я не окуплю затрат. — Слоан невесело засмеялся: — Но по крайней мере можно не нанимать так много ковбоев для весеннего клеймения, как раньше.
Хизер беспомощно всплеснула руками.
— Но ты ведь можешь восстановить свое поголовье, не правда ли?
— А какой смысл? — цинично усмехнулся Слоан. — Золотые дни скотоводческих империй давно миновали. Джейк это предвидел. Он давно пристает ко мне, требуя сменить курс.
— Но что ты собираешься делать?
— Засеять часть лугов травой и заготавливать сено. Правда, мне не улыбается мысль стать фермером, но спрос на корма растет. А ранчо требует немалых расходов.
Денег, которых у него нет.
— Но у тебя немалые владения. Почему бы не продать часть земли?
Слоан резко вскинул голову и злобно уставился на жену.
— Похоже, ты ничего не понимаешь! «Бар М» останется таким, как сейчас. Ясно?!
Хизер ответила мужу спокойным взглядом.
— Возможно, я действительно чего-то не понимаю, но хотелось бы послушать объяснение.
Слоан кивнул, кажется, сообразив, что она говорит вполне искренне.
— Мой отец приехал в Колорадо во время «золотой лихорадки», почти сорок лет назад. Но вместо того чтобы искать золото, вместе с мамой создал это ранчо. Оно стало его жизнью. Па умер, защищая ранчо, и оставил его мне и Джейку. Да я скорее руки себе отрежу, чем продам хотя бы горсть грязи! — страстно выкрикнул он.
Хизер кивнула. Трудно осуждать Слоана за желание сохранить наследие отца. Тот доверил сыну самое дорогое, и Слоан продолжит его дело.
— Я в лучшем положении, чем многие соседи, — уже мягче сказал Слоан. — За последние годы несколько больших восточных компаний проложили путь в Колорадо. Они приобретают маленькие семейные ранчо, пользуясь тяжелыми временами, выкупают закладные и тому подобное. А правительство поддерживает такие методы. Более того, в Вашингтоне приняты законы, открыто направленные против коренных жителей. И никого не интересует, что ни политики, ни исполнительные власти ни черта не понимают в скотоводстве. В основном это шахтовладельцы или железнодорожные магнаты, которым наплевать на людей, создавших этот штат потом и кровью.
— Вроде тебя, — пробормотала Хизер.
— Меня и моих соседей, и не важно, разводят они коров или овец. Именно поэтому я и решил баллотироваться в сенат. Как сенатор от штата Колорадо я мог бы постоять за ранчеро и, возможно, чего-то добиться. Мой соперник уж точно ничего для них не сделает. Куинн Ловелл представлял этот округ два года, но понятия не имеет ни о нуждах обитателей Колорадо, ни о бедах ранчеро. Он сколотил состояние на добыче золота и серебра и привык безжалостно грабить и уничтожать природу. На уме у него одно: набить собственные карманы. Власть и богатство — больше ему ничего не нужно.
Хизер слишком хорошо знала людей, подобных Ловеллу и Рэндолфу. Подстегиваемые алчностью, жаждой могущества или просто стремлением к авантюрам, они хотят покорить мир любой ценой, любыми средствами, честными или подлыми.
— Ловелл хуже, чем эти самые компании-захватчики, — мрачно сообщил Слоан. — Он скупил больше хозяйств, чем все они, вместе взятые, и теперь зарится на «Бар М».
— То есть как?!
— Это верный способ утопить меня. Я — единственный, кто препятствует ему завладеть всей округой. Будь я проклят, если соглашусь продать, но… — Слоан отвел глаза. — Если все так пойдет и дальше, то в лучшем случае я смогу продержаться до лета.
— Но… но ты только сейчас утверждал, что никогда не отдашь свою землю.
— Да, добровольно. Но у меня, возможно, не будет иного выбора. Я заложил ранчо, перед тем как женился на тебе.
Хизер не нуждалась в дальнейших пояснениях. Повесил себе на шею ее долги.
— Слоан… прости меня.
— Ничего не поделаешь, — пожал плечами Слоан. — Придется подтянуть пояса.
Он снова склонился над книгой, не обращая внимания на покаянный взгляд Хизер. Что она наделала? Не лучше ли было идти своей дорогой и оставить его в покое с самого начала? Теперь он рискует всем из-за нее.
Но она и понятия не имела, что скотоводы так сильно пострадали и что Слоану грозит разорение. Жаль, что она не знает, как помочь, а Слоан не подпускает ее к себе.
Как бы ей хотелось…
Чего именно? Взять себя в руки и держать в узде ту бурю чувств, которую пробудил в ней Слоан?
Ей все труднее понять, что она к нему испытывает. Слоан так же суров и неукротим, как его возлюбленная земля, часто к нему невозможно подступиться, временами он злобен и нетерпим, но все же…
И все же она не могла объяснить тот пожар, который он разжигал в ней. Не могла определить природу той неотступной тоски и беспокойства, преследовавших ее с самого дня свадьбы. По ночам, в часы одиночества и тяжелых дум, они изводили ее сильнее, но, несмотря ни на что, под пеплом надежд постоянно тлел огонек желания.
Нужно признаться честно — она питает к нему не только и не столько сострадание и сочувствие. Он непреодолимо влечет ее, и ничего с этим не поделаешь. Она все время ощущает его присутствие. Присутствие мужчины.
Да, все это легко объяснимо. Он был ее первым мужчиной, посвятил в тайны любовных игр, плотских наслаждений, пробудил страсть. После этой поразительной близости неудивительно, что она ощущает некую симпатию к этому человеку, иначе почему в его присутствии сердце неизменно выбивает победный марш, дыхание учащается, краска бросается в лицо? Наверное, все это происходило бы с ней, будь на месте Слоана другой.
Но пока она жена Маккорда. И жаждет, помимо всего прочего, более глубокой духовной связи между ними. Она не требует ничего сверхъестественного, но истосковалась по простым радостям супружеской жизни: близости, нежности, смеху… взаимной привязанности.
Но случившаяся трагедия уничтожила в его душе жизнерадостность. Он одержим памятью об убитой жене.
Хизер не сумела сдержать тяжелого вздоха. Ничего не выйдет. Он по-прежнему отгораживается от нее. Хотя… хотя сегодня чуть приоткрылся. Позволил разделить его горести. И это снова дало ей силы с надеждой смотреть в будущее.
Вскоре, однако, они впервые поссорились из-за Дженны. В этот день Хизер ждал приятный сюрприз — визит местного учителя. Вернон Уитфилд, красивый молодой человек и к тому же холостяк, с вьющимися темно-каштановыми волосами и безупречными манерами, выгодно отличался от неотесанных, грубоватых ковбоев. Кроме того, он оказался хорошим приятелем Кейтлин.
Хизер он сразу же понравился. Уроженец Чикаго, Вер-нон был прекрасно образован и начитан. За чаем они разговорились о любимых авторах и удивительных различиях в образе жизни и мышлении жителей западных и восточных штатов. Наконец Хизер осмелилась затронуть тему, волновавшую ее больше всего: образование Дженны.
Кабриолет Вернона уже отъезжал, когда к дому подскакал Слоан, вернувшийся необычно рано.
— Что нужно было Уитфилду? — резко спросил он, входя на кухню, где Хизер пекла лепешки к обеду. Та сразу же поняла, что муж явно недоволен.
— Хотел познакомиться со мной и поздравить с приездом на ранчо, — спокойно ответила она, не желая показывать, как рада новому другу. Он не только на время избавил ее от одиночества — нет, она наконец-то обрела родственную душу! — Кроме того, мне нужно было обсудить с ним проблему обучения Дженны.
— Обучения?! — взвился Слоан. — Что ты имеешь в виду?
— Я собираюсь на этой неделе отвести Дженну в школу, пусть поиграет с детьми. Райан познакомит ее со своими друзьями.
— Минутку! Я женился на тебе, чтобы ты стала ее наставницей.
— Разумеется, по крайней мере сначала. Но мы с Верноном считаем, что было бы полезно…
— Неужели! Вы с Верноном? — вкрадчиво переспросил Слоан. — Позволь мне кое-что уточнить! Никто не смеет указывать мне, что лучше для моей дочери, и менее всего — городской книжный червь, не способный отличить винтовки от пистолета.
Призвав на помощь терпение, Хизер попыталась уговорить Слоана.
— Прежде чем ты отвергнешь добрый совет, выслушай меня. Если хочешь, чтобы Дженну приняли в мире белых, она должна с самого начала расти в этом самом мире. А следовательно, ей необходимо как можно больше общаться с другими детьми. Конечно, она еще слишком мала, но сейчас самое время дать ей привыкнуть к незнакомым людям и новой обстановке. Если я время от времени стану приводить ее в школу, это даст возможность ей и детям приспособиться друг к другу.
В этот момент Дженна подползла к ним и ухватилась за ноги Хизер.
— Мама… Ма… ням-ням…
— Через несколько минут, дорогая, как только лепешки испекутся.
Слоан, задыхаясь от злости, сжал кулаки.
— Ты не ее мать! — прошипел он.
— Разумеется, нет. И никогда не требовала так ко мне обращаться. Скорее всего она подражает Райану. Слышала, как тот зовет Кейтлин мамой…
— Повторяю, не хочу, чтобы она произносила это слово!
Хизер сдержалась, на этот раз только ради Дженны.
— Будь добр, не повышай голос в присутствии девочки, — невозмутимо отозвалась она. — Ты ее пугаешь.
Опустив глаза, Слоан заметил, что малышка встревоженно уставилась на него. Он нагнулся и подхватил ее на руки.
— Я не хотел обидеть тебя, милая, — поспешно успокоил он девочку и поцеловал. Когда крошка залилась звонким смехом, он снова обратился к Хизер: — Я не желаю, чтобы она звала тебя матерью. Ясно?
— Абсолютно, — кивнула Хизер, одаривая его сладчайшей улыбкой, но в голосе отчетливо зазвенела сталь: — Но позволь и мне кое о чем предупредить тебя. Хотя вы мой муж, Слоан Маккорд, учтите, что я не позволю ни унижать, ни запугивать себя, а тем более издеваться над собой. Надеюсь, вам ясно?
Слоан воззрился на нее с таким видом, словно увидел призрак. Очевидно, он не ожидал такого резкого отпора. И как ни странно, отступил.
— Надеюсь, не Уитфилд, а ты станешь ее учить? — дипломатично поинтересовался он.
— Естественно. И начну с правил этикета. Не дай Бог, Дженна наберется плохих манер от своего злобного чудовища-отца, настоящего дикаря, который до сих пор не усвоил, что такое обычная вежливость.
Глаза Слоана зловеще сверкнули, прежде чем превратиться в ледяные озера.
— Заверяю, — сухо добавила окончательно-выведенная из себя Хизер, — я вовсе не пытаюсь уклониться от своих обязанностей. Моя единственная цель — благополучие Дженны. И я намереваюсь сделать все от меня зависящее, чтобы дать ей блестящее воспитание. Но сейчас не стоит принимать поспешных решений. У нас вперед» еще много времени, чтобы обсудить ее будущее и определить, что для нее лучше всего.
Слоан стиснул зубы. Слова извинения застряли в горле.
— Возможно… я бываю немного несправедлив в том, что касается Дженны. Просто стараюсь ее защитить.
— Совершенно верно, и я все прекрасно сознаю. Но пойми и ты: я тебе не враг. И Верной Уитфилд тоже. Более того, он может стать нам прекрасным союзником.
— Вероятно, — выдавил Слоан. . — Кроме того, как бы ты ни старался, не сумеешь уберечь Дженну от всех неприятностей. Это еще никому не удавалось. Не можешь же ты вечно держать ее в коконе и не выпускать из дома. Мы же не на Востоке!
— Ты и в этом права, — покорно кивнул Слоан и, потемнев глазами, тихо добавил: — Все же… не хочу, чтобы она забывала родную мать и свое наследие.
— Что ж…
Хизер пожала плечами и невольно сникла, заметив неприкрытую боль во взгляде Слоана при упоминании о покойной жене.
— Видишь ли, я ничего де знаю об индейских предках Дженны. Это я оставляю тебе. Она станет старше и многое поймет.
Хизер плотно сжала губы и вернулась к своему занятию.
— Хизер, — с трудом проговорил Слоан.
— Что? — отозвалась она, ожесточенно набрасываясь на тесто.
— Я рад, что именно ты заботишься о Дженне. Сам я понятия не имею, как воспитывать девочек. Она нуждается в тебе. — Он нежно поцеловал темную макушку ребенка. — Я правда очень рад.
Гнев Хизер неожиданно иссяк, и она почувствовала, что уже не испытывает к Слоану прежнего раздражения. Он все-таки набрался храбрости попросить прощения, пусть и обиняком, и эти неловкие слова затронули самые чувствительные струны ее сердца. Нет, она не может ссориться с ним, ведь Слоан смирился и осознал, что был груб с ней, и к тому же он безумно любит дочь и тревожится за нее.
Слоан понял, что зашел слишком далеко. Едва не вцепился жене в глотку, и все потому, что она старается помочь Дженне! Но Хизер откровенна и чистосердечна, И сказала правду: она Друг. Друг его и малышки.
Ураган самых неприятных эмоции обрушился на него, словно рой разъяренных ос, при мысли о том, как ужасно его поведение. Хизер ничем не заслужила такого отношения, а он обращается с ней хуже, чем с последней рабыней, и остерегается ее, как бешеной собаки.
Но нужно отдать Хизер должное: она не побоялась постоять за себя. Такого Слоан не ожидал. Да, ничего не скажешь, герцогиню нелегко сломить. Она привыкает к одинокой, трудной жизни жены ранчеро гораздо быстрее, чем он ожидал, завоевала любовь его дочери, уважение ковбоев, соседей… да любого, с кем успела познакомиться. И с каждой ее победой все труднее становилось держать линию обороны.
И хотя обидно было видеть, Как легко она приспособилась к новой жизни, он невольно восхищался ее отвагой. Да, Хизер по-своему сильна: тонка, да не гнется. Это трогало Слоана, пусть и помимо его воли. Ему не хотелось подпускать ее ближе. Но после каждой схватки, спровоцированной им же самим, он чувствовал себя все более уязвимым.
И Слоан решил, что не имеет права изгонять ее из своей жизни. Пора смириться с ее присутствием. Он женился на Хизер по собственной воле. Никто его не принуждал.
Но все же как она выводит его из себя! Накануне утром, ожидая, пока больная корова отелится, он услышал доносившиеся от дома ружейные выстрелы.
Вне себя от тревоги, Слоан ринулся к дому, выхватывая на бегу «кольты». Завернув за угол, он замер и припал к стене, настороженно оглядываясь, каждую минуту ожидая беды. И потрясенно открыл рот.
Несколько бутылок, расставленных в ряд. Хизер с трудом поднимается с земли, что-то бормоча. Рядом валяется дробовик.
Слоан вздохнул с облегчением. Так она всего-навсего упражняется в стрельбе! Похоже, опасность грозит только изгороди: пара досок уже безнадежно расщеплена.
Должно быть, он окончательно потерял голову, потому что тихо фыркнул, услышав проклятия, которые изрыгала Хизер.
— Гадкое, ничтожное создание… Кто тебя только выдумал! — шипела она, отряхивая юбки. Слоан сунул револьверы в кобуры.
— Напомни мне как-нибудь научить тебя ругаться по-настоящему, — усмехнулся он.
Хизер круто повернулась и при виде мужа, небрежно прислонившегося к стене, густо покраснела. Подумаешь, нашел повод для веселья!
— Похоже, твоя мишень установлена в соседнем округе, герцогиня! Как тебе это удалось?
— Я просто упражнялась, по твоему же совету. Услышала, как ты издеваешься над бедным мистером Уитфилдом за то, что он не умеет отличить винтовки от пистолета, поэтому и решила предупредить твои насмешки в мои адрес, — задрав нос, с достоинством ответила Хизер.
— Я же говорил: покрепче прижимай ствол к плечу!
— Я так и делала, но оно лягается хуже упрямого мула!
Слоан хрипло рассмеялся, удивляясь, что оказался способным на такое после долгих дней скорби.
— Давай еще раз покажу, прежде чем от этой изгороди останутся одни щепки.
Хизер оцепенела, едва Слоан повернул ее спиной к себе и обнял за талию. Какое странно-интимное ощущение… И он поддразнивает ее, совсем по-мальчишески.
Приставив ружье к ее плечу, он плавно спустил курок. Выстрел прогремел над самом ухом Хизер, но, как ни странно, отдача оказалась вовсе не такой уж сильной. Три бутылки разлетелись на блестящие осколки.
— Знаешь… — удивительно робким тоном начал Слоан, — пожалуй, для начала стоит мне или кому-то из парней тебе помочь. Когда научишься попадать в стену коровника, сможешь дальше попробовать самостоятельно.
Взглянув на мужа пристальнее, Хизер обнаружила, что в его глазах пляшут лукавые чертики. Очевидно, он все еще подсмеивается над ней. И хотя плечо наверняка станет сине-фиолетовым, гордость была ранена куда сильнее.
— Слоан, — мило улыбнулась Хизер, — я не упомянула о том, что сегодня на ужин репа?
Мгновенно став серьезным, он настороженно уставился на жену.
— Ты ведь знаешь, я ненавижу репу. Сколько раз повторять!
— Да, кажется, вспомнила, — кивнула Хизер, забирая у него ружье, и величественно поплыла к дому, сопровождаемая шелестом шелковых юбок.