Страница:
Джастин вышла из дому молча, стройная, спокойная, преисполненная достоинства, но условия теперь диктует не она. Во время утреннего спора в столовой маска рачительной хозяйки и прекрасной жены профессора испарилась, открылась суть. Сейчас Джастин пойдет на пробежку, чтобы ее потрясающее, обворожительное тело обрело тонус, чтобы от нее струился тонкий аромат пота.
Хотя это не было обычной тренировкой. Пробежка только предлог. Необходимо спрятаться. За завтраком Джастин Уивер разоблачила себя, доли секунды было достаточно, чтобы увидеть, как ее гладенькое как масло личико вдруг застыло от сознания собственной вины, спрятанной под маской. Правда вышла наконец наружу.
Джастин ненавидела Елену. И пока ее нет, Глин найдет доказательство, что благодушие Джастин только видимость, под которой искусно спрятано отчаяние убийцы.
На улице заливалась собака, ее радостный лай был уже еле слышен где-то возле Адамс-роуд. Оба ушли. Не важно, когда вернется Джастин, но она, Глин, использует каждую минуту.
Глин поспешила в спальню бывшего мужа, обставленную изысканной датской мебелью и изящными медными светильниками. Она подошла к длинному низкому комоду и принялась открывать ящики.
— Джорджина Хиггинс-Харт… — Констебль с хитроватым выражением лица покосился в свою записную книжку, на обложке которой виднелось пятно, подозрительно похожее на кетчуп. — Джорджина Хиггинс-Харт участвовала в массовом кроссе, готовилась к защите диплома по специальности «Литература эпохи Возрождения». Родом из Ньюкасла, — он резко захлопнул свой блокнот, — ректор и куратор колледжа без труда опознали тело, инспектор. Оба лично знали ее с тех пор, как три года назад она приехала в Кембридж.
Констебль охранял снаружи закрытую комнату девушки. Он стоял как часовой: ноги на ширине плеч, руки на груди, и то самодовольным осуждением, то неприкрытой насмешкой демонстрировал всю глубину своего недоверия к отделу уголовного розыска Нового Скотленд-Ярда.
— Ключ у вас, констебль? — спросил Линли и взял его с протянутой ладони.
Джорджина была ярой поклонницей Вуди Аллена, стены маленькой комнаты были сплошь покрыты рекламами его фильмов. Оставшееся пространство занимали полки со всякой всячиной: начиная с собрания потрепанных тряпичных кукол и кончая коллекцией вин, Свою скромную библиотеку Джорджина поставила в линеечку на кирпичный камин. Чтобы книги не упали, с одной стороны их поддерживала крохотная пальма.
Оставив констебля снаружи и закрыв за собой дверь, Линли присел на край кровати. Она была застелена розовым пуховым одеялом, на котором посередине был вышит огромный букет желтых пионов. Линли скользил пальцами по вышивке, перебирая в уме подробности обоих убийств.
В общих чертах все совпадает: еще одна участница массового кросса, еще одна девушка, еще одна высокая, гибкая, длинноволосая жертва, которая тоже по утрам, еще затемно, отправляется на пробежку. Все это внешнее сходство. Но если убийства действительно связаны друг с другом, должны быть и другие совпадения.
И они, безусловно, есть. Первым обращает на себя внимание факт, что Джорджина Хиггинс-Харт, как и Елена Уивер, имела отношение к факультету английского языка и литературы. Будучи старшекурсницей, она должна была знать всех профессоров и лекторов, имеющих отношение к выбранной ею специальности, — к изучению шедевров четырнадцатого, пятнадцатого, шестнадцатого веков, как европейских, так и английских. Линли предвидел, какой вывод сделает Хейверс, как только ознакомится с этой информацией: он напрашивается сам.
Но нельзя забывать и о том, что Джорджина Хиггинс-Харт принадлежала к Куинз-Колледжу. Эту ниточку тоже нельзя было отсекать.
Он встал и подошел к небольшой нише в стене, где находился письменный стол, а на стене висели кадры из фильмов «Спящий», «Бананы», «Хватай деньги и беги». Когда Линли читал вступление к работе по «Зимней сказке» Шекспира, открылась дверь и в комнату вошла сержант Хейверс.
— Ну? — спросила она, подойдя поближе.
— Джорджина Хиггинс-Харт. Специализировалась по литературе Возрождения.
Хейверс заулыбалась, соотнеся этот период с самым выдающимся автором.
— Так я и знала. Так я и знала. Надо вернуться к нему домой, инспектор, и найти ружье. Надо взять у Шихана пару-тройку громил, чтобы они разнесли дом в пух и прах.
— Неужели вы думаете, что такой умный человек, как Торсон, размозжит молодую девушку, а потом водрузит ружье обратно в свой шкапчик? Он в курсе, что его подозревают, Хейверс. Он не такой дурак.
— Совсем не обязательно быть дураком. Надо просто отчаяться, вот и все.
— Кроме того, как правильно заметил Шихан, скоро сезон охоты на фазанов. Ружье есть у каждого второго. Не удивлюсь, если в университете создано специальное общество охотников. Посмотрите на камине, нет ли там справочника, в оглавлении что-нибудь обязательно найдем.
— Вы хотите сказать, что между этими двумя убийствами нет никакой связи? — посмотрела на Линли Хейверс.
— Я этого не говорил. Они все-таки связаны. Но не так тесно, как кажется на первый взгляд.
— Как же тогда они связаны? Какие еще связи нужны, как не самые очевидные, которые преподнесли вам на блюдечке с голубой каемочкой? Да, она бегунья, как и Елена, это другая ниточка, ее стоит проверить. Я знаю, что и внешне она похожа на Елену. Но если честно, инспектор, мне кажется, что здесь ниточки слабее, а в случае с Торсоном они не порвутся. — Хейверс почувствовала, что Линли хочет поспорить, и продолжала все настойчивей: — Да, в обвинениях, предъявленных Еленой Торсону, Доля правды есть. Он сам продемонстрировал это сегодня утром. Но если он домогался Елены, почему не домогался этой девушки?
— Есть еще одна нить, Хейверс. Помимо Торсона. Помимо пробежек.
— Какая?
— Гарет Рэндольф. Он учится в Куинз-Колледже. Хейверс приняла слова Линли без удовольствия и без воодушевления.
— Да. Почему бы нет. А мотивы, инспектор? Линли перебирал вещи на столе Джорджины.
Он пытался запомнить их и одновременно обдумывал вопрос Хейверс, пытаясь найти такой ответ, который касается обоих убийств.
— А может, мы имеем дело с парнем, которому горечь первого в жизни отказа отравляет всю жизнь?
— Елена его отшила, и он убил ее; потом понял, что одно убийство не поможет забыть Елену, и теперь у него пунктик — убивать всех, на нее похожих? — Хейверс не скрывала своего скептицизма. Она откинула волосы со лба и собрала их сзади в кулак. — Нет, я не согласна. Слишком разные подходы. Убийство Елены было хорошо спланировано, спланировано . За этим убийством кроется настоящая ярость, кому-то хотелось ударить ее и убить. А второе… — Хейверс обвела рукой письменный стол, словно лежащие на нем книги и записи были красноречивым символом убийства второй девушки, — мне кажется, эту надо было просто убрать. Побыстрее. Попроще. Убрать, только и всего.
— Зачем?
— Джорджина участвовала в массовом кроссе. Наверняка, она была знакома и с Еленой. И знала в таком случае, что Елена собирается сделать.
— Насчет Торсона?
— А может, Джорджина Хиггинс-Харт была свидетелем и помогла бы Елене построить обвинение. Может, Торсон все знал. Если он приезжал к ней во вторник поговорить, может, она сказала, что в полицию пойдет не одна. Тогда ему пришлось бы давать объяснения не только насчет Елены. Но и насчет Джорджины. Ему пришлось бы несладко, не правда ли, инспектор? Любому на его месте не поздоровилось бы.
Линли был согласен, что вариант Хейверс намного убедительней, чем его догадки. И все же, пока не найдены более веские доказательства, и то и другое не более чем версии. Хейверс сама это понимала.
— На теле найдены черные волокна, — настаивала она, — если волокна его одежды и волокна, найденные на теле, совпадут, то мы на правильном пути.
— По-вашему, допуская хотя бы на секунду, что волокна совпадут с найденными на теле, Торсон взял и отдал бы нам всю одежду? — Линли захлопнул доклад, лежащий на столе. — Он знает, что в этом чист, Хейверс. Нужно что-то еще.
— Первое орудие убийства.
— Вы связывались с Сент-Джеймсом?
— Он приедет завтра к полудню. Сейчас возится с какими-то изоферментами, говорит, в глазах рябит после недели наблюдений в микроскоп. Он будет рад отвлечься.
— Так и сказал?
— Нет. Вообще-то он сказал: «С Томми бутылка», — как я понимаю, вы по-другому и не рассчитываетесь.
— Что верно, то верно.
Линли листал ежедневник Джорджины. Жизнь ее была не такой активной, как у Елены, но она тоже вела запись своих встреч. Семинары, коллоквиумы, названия предметов и имена преподавателей. Кросс тоже здесь. Но имя Леннарта Торсона не упоминается нигде. Нигде нет значка вроде Елениной рыбки. Линли быстро пролистал ежедневник, везде одно и то же. Если и были у Джорджины Хиггинс-Харт свои секреты, то ключ к ним хранится не здесь. Да, невесело идут дела. Набор бездоказательных гипотез. До тех пор пока в Кембридж не приедет Саймон Сент-Джеймс и не даст толчок их расследованию, придется располагать только тем, что в наличии.
Глава 17
Хотя это не было обычной тренировкой. Пробежка только предлог. Необходимо спрятаться. За завтраком Джастин Уивер разоблачила себя, доли секунды было достаточно, чтобы увидеть, как ее гладенькое как масло личико вдруг застыло от сознания собственной вины, спрятанной под маской. Правда вышла наконец наружу.
Джастин ненавидела Елену. И пока ее нет, Глин найдет доказательство, что благодушие Джастин только видимость, под которой искусно спрятано отчаяние убийцы.
На улице заливалась собака, ее радостный лай был уже еле слышен где-то возле Адамс-роуд. Оба ушли. Не важно, когда вернется Джастин, но она, Глин, использует каждую минуту.
Глин поспешила в спальню бывшего мужа, обставленную изысканной датской мебелью и изящными медными светильниками. Она подошла к длинному низкому комоду и принялась открывать ящики.
— Джорджина Хиггинс-Харт… — Констебль с хитроватым выражением лица покосился в свою записную книжку, на обложке которой виднелось пятно, подозрительно похожее на кетчуп. — Джорджина Хиггинс-Харт участвовала в массовом кроссе, готовилась к защите диплома по специальности «Литература эпохи Возрождения». Родом из Ньюкасла, — он резко захлопнул свой блокнот, — ректор и куратор колледжа без труда опознали тело, инспектор. Оба лично знали ее с тех пор, как три года назад она приехала в Кембридж.
Констебль охранял снаружи закрытую комнату девушки. Он стоял как часовой: ноги на ширине плеч, руки на груди, и то самодовольным осуждением, то неприкрытой насмешкой демонстрировал всю глубину своего недоверия к отделу уголовного розыска Нового Скотленд-Ярда.
— Ключ у вас, констебль? — спросил Линли и взял его с протянутой ладони.
Джорджина была ярой поклонницей Вуди Аллена, стены маленькой комнаты были сплошь покрыты рекламами его фильмов. Оставшееся пространство занимали полки со всякой всячиной: начиная с собрания потрепанных тряпичных кукол и кончая коллекцией вин, Свою скромную библиотеку Джорджина поставила в линеечку на кирпичный камин. Чтобы книги не упали, с одной стороны их поддерживала крохотная пальма.
Оставив констебля снаружи и закрыв за собой дверь, Линли присел на край кровати. Она была застелена розовым пуховым одеялом, на котором посередине был вышит огромный букет желтых пионов. Линли скользил пальцами по вышивке, перебирая в уме подробности обоих убийств.
В общих чертах все совпадает: еще одна участница массового кросса, еще одна девушка, еще одна высокая, гибкая, длинноволосая жертва, которая тоже по утрам, еще затемно, отправляется на пробежку. Все это внешнее сходство. Но если убийства действительно связаны друг с другом, должны быть и другие совпадения.
И они, безусловно, есть. Первым обращает на себя внимание факт, что Джорджина Хиггинс-Харт, как и Елена Уивер, имела отношение к факультету английского языка и литературы. Будучи старшекурсницей, она должна была знать всех профессоров и лекторов, имеющих отношение к выбранной ею специальности, — к изучению шедевров четырнадцатого, пятнадцатого, шестнадцатого веков, как европейских, так и английских. Линли предвидел, какой вывод сделает Хейверс, как только ознакомится с этой информацией: он напрашивается сам.
Но нельзя забывать и о том, что Джорджина Хиггинс-Харт принадлежала к Куинз-Колледжу. Эту ниточку тоже нельзя было отсекать.
Он встал и подошел к небольшой нише в стене, где находился письменный стол, а на стене висели кадры из фильмов «Спящий», «Бананы», «Хватай деньги и беги». Когда Линли читал вступление к работе по «Зимней сказке» Шекспира, открылась дверь и в комнату вошла сержант Хейверс.
— Ну? — спросила она, подойдя поближе.
— Джорджина Хиггинс-Харт. Специализировалась по литературе Возрождения.
Хейверс заулыбалась, соотнеся этот период с самым выдающимся автором.
— Так я и знала. Так я и знала. Надо вернуться к нему домой, инспектор, и найти ружье. Надо взять у Шихана пару-тройку громил, чтобы они разнесли дом в пух и прах.
— Неужели вы думаете, что такой умный человек, как Торсон, размозжит молодую девушку, а потом водрузит ружье обратно в свой шкапчик? Он в курсе, что его подозревают, Хейверс. Он не такой дурак.
— Совсем не обязательно быть дураком. Надо просто отчаяться, вот и все.
— Кроме того, как правильно заметил Шихан, скоро сезон охоты на фазанов. Ружье есть у каждого второго. Не удивлюсь, если в университете создано специальное общество охотников. Посмотрите на камине, нет ли там справочника, в оглавлении что-нибудь обязательно найдем.
— Вы хотите сказать, что между этими двумя убийствами нет никакой связи? — посмотрела на Линли Хейверс.
— Я этого не говорил. Они все-таки связаны. Но не так тесно, как кажется на первый взгляд.
— Как же тогда они связаны? Какие еще связи нужны, как не самые очевидные, которые преподнесли вам на блюдечке с голубой каемочкой? Да, она бегунья, как и Елена, это другая ниточка, ее стоит проверить. Я знаю, что и внешне она похожа на Елену. Но если честно, инспектор, мне кажется, что здесь ниточки слабее, а в случае с Торсоном они не порвутся. — Хейверс почувствовала, что Линли хочет поспорить, и продолжала все настойчивей: — Да, в обвинениях, предъявленных Еленой Торсону, Доля правды есть. Он сам продемонстрировал это сегодня утром. Но если он домогался Елены, почему не домогался этой девушки?
— Есть еще одна нить, Хейверс. Помимо Торсона. Помимо пробежек.
— Какая?
— Гарет Рэндольф. Он учится в Куинз-Колледже. Хейверс приняла слова Линли без удовольствия и без воодушевления.
— Да. Почему бы нет. А мотивы, инспектор? Линли перебирал вещи на столе Джорджины.
Он пытался запомнить их и одновременно обдумывал вопрос Хейверс, пытаясь найти такой ответ, который касается обоих убийств.
— А может, мы имеем дело с парнем, которому горечь первого в жизни отказа отравляет всю жизнь?
— Елена его отшила, и он убил ее; потом понял, что одно убийство не поможет забыть Елену, и теперь у него пунктик — убивать всех, на нее похожих? — Хейверс не скрывала своего скептицизма. Она откинула волосы со лба и собрала их сзади в кулак. — Нет, я не согласна. Слишком разные подходы. Убийство Елены было хорошо спланировано, спланировано . За этим убийством кроется настоящая ярость, кому-то хотелось ударить ее и убить. А второе… — Хейверс обвела рукой письменный стол, словно лежащие на нем книги и записи были красноречивым символом убийства второй девушки, — мне кажется, эту надо было просто убрать. Побыстрее. Попроще. Убрать, только и всего.
— Зачем?
— Джорджина участвовала в массовом кроссе. Наверняка, она была знакома и с Еленой. И знала в таком случае, что Елена собирается сделать.
— Насчет Торсона?
— А может, Джорджина Хиггинс-Харт была свидетелем и помогла бы Елене построить обвинение. Может, Торсон все знал. Если он приезжал к ней во вторник поговорить, может, она сказала, что в полицию пойдет не одна. Тогда ему пришлось бы давать объяснения не только насчет Елены. Но и насчет Джорджины. Ему пришлось бы несладко, не правда ли, инспектор? Любому на его месте не поздоровилось бы.
Линли был согласен, что вариант Хейверс намного убедительней, чем его догадки. И все же, пока не найдены более веские доказательства, и то и другое не более чем версии. Хейверс сама это понимала.
— На теле найдены черные волокна, — настаивала она, — если волокна его одежды и волокна, найденные на теле, совпадут, то мы на правильном пути.
— По-вашему, допуская хотя бы на секунду, что волокна совпадут с найденными на теле, Торсон взял и отдал бы нам всю одежду? — Линли захлопнул доклад, лежащий на столе. — Он знает, что в этом чист, Хейверс. Нужно что-то еще.
— Первое орудие убийства.
— Вы связывались с Сент-Джеймсом?
— Он приедет завтра к полудню. Сейчас возится с какими-то изоферментами, говорит, в глазах рябит после недели наблюдений в микроскоп. Он будет рад отвлечься.
— Так и сказал?
— Нет. Вообще-то он сказал: «С Томми бутылка», — как я понимаю, вы по-другому и не рассчитываетесь.
— Что верно, то верно.
Линли листал ежедневник Джорджины. Жизнь ее была не такой активной, как у Елены, но она тоже вела запись своих встреч. Семинары, коллоквиумы, названия предметов и имена преподавателей. Кросс тоже здесь. Но имя Леннарта Торсона не упоминается нигде. Нигде нет значка вроде Елениной рыбки. Линли быстро пролистал ежедневник, везде одно и то же. Если и были у Джорджины Хиггинс-Харт свои секреты, то ключ к ним хранится не здесь. Да, невесело идут дела. Набор бездоказательных гипотез. До тех пор пока в Кембридж не приедет Саймон Сент-Джеймс и не даст толчок их расследованию, придется располагать только тем, что в наличии.
Глава 17
С тяжелым сердцем, чувствуя, что конец их отношениям уже близок, Розалин Симпсон наблюдала, как Мелинда пытается засунуть все свои вещи в два рюкзака. Из одного ящика она выгребла гольфы, белье, чулки, три ночнушки, из второго шелковый шарф, два ремня, четыре футболки, из третьего свой паспорт, потрепанный туристический справочник по Франции. Затем Мелинда принялась за шкаф, откуда были извлечены две пары синих джинсов, пара сандалий и клетчатая юбка. Лицо Мелинды опухло от слез. Укладывая вещи, она постоянно шмыгала носом. Время от времени из груди ее вырывались тяжелые всхлипы.
— Мелинда, — Розалин пыталась говорить как можно мягче, — ты поступаешь неразумно.
— Я думала, что это ты.
Эту фразу Мелинда уже на все лады повторила за последний час, который начался с пронзительного вопля, перешедшего в отчаянные рыдания, и разрешился слепой уверенностью в том, что из Кембриджа нужно немедленно уезжать, взяв Розалин под мышку.
Призвать на помощь ее здравый смысл у Розалин возможности не было, а если таковая и представилась бы, то не нашлось бы сил. Предыдущую ночь она почти не спала, ворочаясь в кровати и чувствуя, как вина острыми иглами вонзается в совесть, и сейчас ей меньше всего хотелось выслушивать упреки, обвинения и утешения. Хорошо хоть хватило ума не делиться этим с Мелиндой. Розалин рассказала ей лишь часть правды: после бессонной ночи, вернувшись с семинара, она отправилась отдохнуть к Мелинде в комнату, потому что привратник не разрешил подняться к себе, и спала, пока дверь с грохотом не распахнулась и Мелинда не подняла свой беспричинный визг. Розалин не знала, что сегодня утром убили девушку. Привратник только сказал, что лестница на неопределенное время закрыта для входа. Тогда еще никто в колледже об убийстве не знал, и у входа не толпились любопытные, и ни разговоров, ни слухов еще не было. Но если и должны были кого-то убить, то только Джорджину Хиггинс-Харт, единственную участницу кросса, которая жила в этом крыле.
— Я думала, что это ты, — всхлипывала Мелинда, — ты обещала, что не пойдешь одна на пробежку, а потом я подумала, что ты все равно побежала, чтобы отомстить мне за то, что я подбила тебя на разговор с родителями насчет нас, и поэтому я подумала, что это ты.
Розалин призналась себе, что все-таки злилась на Мелинду. Злость была похожа на клокочущую обиду, которая вот-вот перекипит в открытую неприязнь. Стараясь об этом не думать, Розалин сказала:
— Зачем мне мстить тебе? Я не ходила одна на пробежку. Я вообще не ходила на пробежку.
— Он преследует тебя, Роз. Нас обеих преследует. Он тебя хотел убить, а убил ее, но он с нами обеими хочет покончить, нам нужно сматываться отсюда побыстрей.
Мелинда достала жестяную банку с деньгами из тайничка в коробке из-под обуви. Потом чуть не уронила рюкзаки, доставая их с полки в шкафу. Весь свой внушительный запас косметики она сгребла с пластмассовый кейс. А сейчас скручивала джинсы в трубочку, чтобы утрамбовать их в холщовую сумку вместе со всеми остальными вещами. В таком состоянии от Мелинды ничего вразумительного не добьешься, и все же попытаться стоит.
— Мелинда, это бессмысленно.
— Я еще вчера предупреждала, чтобы ты никому об этом не рассказывала. Но ты не послушала меня. Для тебя твой драгоценный долг важнее всего. Вот и полюбуйся, куда он нас завел.
— И куда же он нас завел?
— Да никуда. Надо быстро смываться, а смываться некуда. А если бы ты сначала думала, а потом делала… Он ждет сейчас, Роз. Терпеливо ждет. Знает, где нас найти. Благодаря твоим стараниям он разнесет нас на мелкие кусочки. А мне этого совсем не хочется. Я не собираюсь сидеть здесь и ждать его прихода. И ты тоже здесь не останешься. — Мелинда вытащила из ящика два пуловера: — У нас с тобой один размер. И к себе в комнату ты за одеждой не пойдешь.
Розалин выглянула в окно. Кто-то из преподавателей в одиночестве бродил по лужайке. Толпа зевак давно уже разошлась, не было видно и полиции, не верилось, что утром убили еще одну девушку и что второе убийство как-то связано со вчерашним разговором с Гаретом Рэндольфом.
Вместе с Мелиндой, которая дулась, протестовала и упиралась через каждый метр, они преодолели тогда несколько кварталов до ГЛУСТа и нашли его в клетушке, прозываемой офисом. Переводить было некому, и они общались через экран компьютера. Розалин вспомнила, как ужасно он выглядел. Заплаканный, небритый, осунувшийся, измученный, обессиленный, Гарет не был похож на убийцу. Она бы почувствовала, если бы от него исходила угроза. Он бы напрягся, у него в глазах мелькнул бы страх. Но когда Розалин выложила ему все, что знает про утро убийства, парень пришел в отчаяние. Выяснилось одно: Гарет любил Елену. Неожиданно для себя Розалин почувствовала внезапный укол ревности. Как было бы хорошо, если бы кто-то — да, призналась она себе, именно мужчина — любил ее так же сильно, мечтал бы о ней, думал, надеялся на совместную жизнь…
Наблюдая за тем, как Гарет набирает на клавиатуре свои вопросы и ответы, Розалин вдруг поняла, что очень хочет нормального будущего. Это внезапное желание сперва показалось ей предательским, но угрызения совести быстро переросли в злость. Разве это предательство, если человек мечтает о самых простых радостях жизни, доступных каждому?
Они вернулись в комнату Розалин. Мелинда была мрачнее. Она уговаривала Розалин молчать и не говорить никому об острове Крузо, и даже компромиссное решение Розалин встретиться с Гаретом, а не с полицией ее не успокоило. Вернуть Мелинде хорошее настроение помог бы только хороший секс, но Розалин тошно было об этом подумать.
Она сослалась на жуткую усталость, на доклад, на желание отдохнуть и подумать. А когда Мелинда ушла, бросив на прощание взгляд, полный укоризны, Розалин испытала непередаваемое облегчение.
Впрочем, ей все равно не спалось. Наслаждаясь одиночеством, она все равно ворочалась в постели, пытаясь забыть обо всех обстоятельствах, которые пустили ее жизнь не по тому руслу.
Ты сделала выбор, твердила Розалин. Ты такая, какая есть. Никто и ничто тебя больше не изменит.
Только ей так хотелось перемен.
— Ты совсем не думаешь о нас, — повторяла Мелинда, — совсем, Роз. А я постоянно. А ты никогда. Почему?
— Потому что речь сейчас не о нас. Мелинда выпрямилась со свернутыми в руке носками.
— Как ты можешь? Я ведь просила никому не рассказывать. Ты же заявила, что в любом случае расскажешь. Вот тебе, пожалуйста, еще один труп. И еще одна бегунья. Из твоего крыла. Он охотился за тобой, Роз. Он подумал на нее, что это ты.
— Бред. Какой смысл меня убирать?
— Ты ему, наверное, сама того не зная, рассказала что-то очень важное. А он сразу все понял.
И понял, что тебя надо убрать. А раз я тоже там присутствовала, и меня заодно. Только я просто так ему не дамся. И если ты не хочешь о нас беспокоиться, то об этом буду думать я. Сматываемся, покуда его не посадят.
Мелинда застегнула рюкзак и бухнула его на кровать. Из шкафа она вытащила пальто, шарф и перчатки.
— Сначала мы отправимся в Лондон на поезде. Остановимся где-нибудь в районе Эрлз-корт, пока я не раздобуду денег, чтобы поехать…
— Нет.
— Розалин…
— Гарет Рэндольф не убийца. Он любил Елену. У него это на лице написано. Он бы не причинил ей зла.
— Глупости это все. Люди испокон веков убивают друг друга из-за любви. А потом они убивают, когда надо замести следы. Именно так он и поступает, и не важно, что ты там видела на острове.
Мелинда окинула взглядом комнату, проверяя, не забыла ли чего:
— Поехали. Давай, быстрее.
Но Розалин и с места не двинулась.
— Только ради тебя я вчера так поступила, Мелинда. Ради тебя пошла в ГЛУСТ, а не в полицию. И теперь Джорджина мертва.
— Джорджина мертва потому, что ты пошла в ГЛУСТ. Она мертва потому, что у тебя сразу развязался язык. Держи ты его за зубами, никто бы не умер. Как ты не поймешь?
— Я виновата. Мы обе виноваты.
Рот Мелинды превратился в тоненькую ниточку.
— Я виновата? Я пыталась спасти твою шкуру. Защитить тебя. И не подвергать наши жизни опасности. И в итоге виновата в смерти Джорджины? Здорово ты придумала, нечего сказать.
— Да как же ты не понимаешь? Я разрешила тебе остановить меня. Надо было с самого начала делать то, что я считала нужным. Надо всегда так поступать. Только меня постоянно куда-то на обочину тянет.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты все в конечном итоге сводишь к одному вопросу: люблю я тебя или нет. Если я действительно тебя люблю, я должна выбрать комнату чуть ли не на крыше. Если я тебя действительно люблю, то сексом мы будем заниматься, когда тебе заблагорассудится. Если я действительно тебя люблю, я поеду и расскажу все своим родителям.
— А, все с тобой понятно. Ты рассказала родителям, и им это не понравилось. Они не бросились со всех ног желать тебе счастья и всех благ. В итоге тебе стыдно, а они и не думают тебя жалеть.
— Если я действительно тебя люблю, то буду всегда делать так, как хочешь ты. Если я тебя действительно люблю, у меня совсем не будет собственного мнения. Если я тебя действительно люблю, я буду…
— Кем? Ну же. Закончи свою мысль. Кем будешь?
— Никем. Забудь об этом.
—Ну, нет. Говори, — с напускным равнодушием настаивала Мелинда. — Будешь лесбиянкой. Лесбиянкой. Лесбиянкой. Потому что ты и есть лесбиянка, а признаться себе в этом не можешь. Вот и пытаешься все стрелки на меня перевести. Ты думаешь, мужчина ответит на все твои вопросы? Ты думаешь, мужчина научит тебя тому, к чему ты не способна? Когда же ты поумнеешь, Роз? Взгляни правде в глаза. Проблема в тебе и только в тебе.
Мелинда надела один рюкзак на плечи, а второй бросила на пол к ногам Розалин:
— Выбирай.
— Я не хочу выбирать.
— Слушай, прекрати. Даже слушать не стану.
Мелинда выжидала. Кто-то на площадке открыл дверь. Послышалась очень странная мелодия, необычный голос протянул что-то вроде «рас-ста-ем-ся нав-се-г-да-а-а». Мелинда истерически захохотала:
— Удивительно к месту.
Розалин протянула к ней руку. Но к рюкзаку не прикоснулась.
— Мелинда.
— Мы такими родились. Так фишка легла, и ничего здесь не попишешь.
— Пойми. Я не знаю, родилась ли я такой или стала. У меня не было случая проверить.
Мелинда кивнула, и на ее лице тут же появилось холодное и замкнутое выражение.
— Чудесно. Вот и проверяй себе на здоровье. Только потом смотри не приползи обратно, когда поймешь что к чему.
Она схватила рюкзак и натянула перчатки.
— Я сматываюсь. Закрой, когда будешь уходить. А свой ключ отдай привратнику.
— Это из-за того, что я хочу пойти в полицию? — спросила Розалин.
— Это из-за того, что ты не хочешь смотреть правде в глаза.
— Здесь денежки так и летят, — сказала сержант Хейверс.
Она налила себе заварки из коренастого стального чайника и спросила у проходящей официантки:
— Это еще что? — с отвращением глядя на бледную жидкость.
— Зеленый чай, — ответила девушка. Помрачнев, Хейверс размешала сахар в чашке.
— Чай? — Она осторожно отхлебнула и сморщилась. — Какой же это чай? Мне бы чего покрепче. Чтобы зубы почернели и глаза на лоб полезли.
Линли налил себе чаю.
— Никаких покрепче, сержант. Здесь как раз нет кофеина.
— И вкуса тоже никакого, или вы хотите сказать, что без вкуса даже вкуснее?
— Ничего, как раз вспомните, что такое здоровый образ жизни.
Хейверс пробормотала что-то невразумительное и достала сигарету.
— Мисс, у нас не курят, — заметила официантка и принесла конфеты, фруктовые пирожные без сахара и россыпь печенья из заменителя какао-порошка.
— Дожили, — чуть не выругалась Хейверс. Они сидели в «Блисс Ти» на Маркет-Хилл, в крохотной чайной, втиснувшейся между магазином канцтоваров и клубом, где тусовались местные скинхеды. Из-за двери неслись душераздирающие визги электрогитар, а на окне явно неопытная рука накалякала помадой: « Тяжелый метал». В ответ на это художество канцтоварщики написали на собственном окне: «бисер перед свиньями», каковая шутка; очевидно, осталась непонятой владельцами и завсегдатаями соседнего заведения.
В чайной «Блисс Ти», куда пришли Линли и Хейверс, среди сосновых столов и плетеных ковриков почти не было посетителей. А гремучая смесь музыки слева и вегетарианского меню на столе красноречиво свидетельствовали о том, что жить чайной осталось недолго.
В отдел экспертизы они позвонили из телефонной будки на Силвер-стрит, хотя из комнаты Джорджины Хиггинс-Харт Хейверс отправилась было к телефону в конференц-зале, но Линли остановил ее:
— Я видел на улице телефон-автомат. Если волокна совпали, мне бы не хотелось, чтобы слухи тут же поползли по университету, прежде чем мы сами придумаем, как быть с результатами.
Из колледжа они направились к старенькой телефонной будке, где на одной из стеклянных секций висела листовка с человеческим эмбрионом в куче мусора и подписью «Аборт — это убийство», по алым буквам текла кровь и капала в сверкающую лужу.
Линли позвонил только потому, что звонок был запланирован заранее. И он совсем не удивился, услышав результаты экспертизы.
— Никаких совпадений, — сказал он Хейверс по дороге к Куинз-Колледж, где они оставили машину, — проверено еще не все. Но ничего пока не подошло.
Пальто, свитер, футболку и пару штанов на экспертизу еще не отправили. А значит, у сержанта Хейверс еще оставалась надежда.
Хейверс обмакнула в чай печенье из заменителя какао, откусила и вернулась к теме разговора:
— Все сходится. Утро было холодным. Конечно же он надел свитер. Попался, голубчик.
Линли подцепил и откусил яблочное пирожное. Пирожное оказалось вполне сносным.
— Не согласен. Волокна нам не помогут. Шелк, полиэстер и хлопок — слишком легкий состав для свитера, который к тому же надели холодным ноябрьским утром.
— Хорошо, допустим. Значит, он надел что-то поверх свитера. Пальто. Пиджак. А перед убийством снял. Ударив ее по лицу, он снова оделся, чтобы спрятать пятна крови.
— И в честь нашего сегодняшнего прихода к нему домой Торсон постирал эту вещь, так, что ли? Пятен-то уже не было. И если он ожидал нашего появления, с какой стати он засунул эту вещь в шкаф? Почему не выбросил?
— Потому что нечетко представляет, как работает следствие.
— Не нравится мне это, Хейверс. Совсем не нравится. Слишком многое остается без внимания.
— Например?
— Например, что делала Сара Гордон утром на месте преступления и что привело ее в Айви-корт вечером того же дня? Или, например, почему Джастин Уивер бегала в понедельник без собаки? Или какая связь между появлением Елены Уивер в Кембридже и тем, что отец — соискатель на место заведующего кафедрой?
Хейверс взяла второе печенье и разломила его.
— А я-то думала, вы сосредоточились на Гарете Рэндольфе и все остальные версии вам уже неинтересны. Как же он? Вы уже вычеркнули его из списка? И что в таком случае вы думаете по поводу второго убийства, если на месте Гарета теперь Сара Гордон, или Джастин Уивер, или еще кто-то, но только не Торсон?
Линли положил вилку и отодвинул яблочное пирожное в сторону.
— Если бы я знал.
Дверь в чайную открылась. На пороге появилась девушка, но все не решалась зайти внутрь. Ее гладкое личико было похоже на засыпающее солнце в облачках золотисто-каштановых локонов.
— Вы… — девушка огляделась, словно желая убедиться, что обращается по адресу, — вы ведь полицейские?
Удостоверившись в этом, она подошла к столу.
— Меня зовут Кэтрин Медоуз. Могу я с вами поговорить?
Девушка сняла синий берет и шарфик с перчатками в тон, но осталась в пальто. Кэтрин присела на краешек стула подальше от стола напротив Линли и Хейверс. Как только подошла официантка, Кэтрин, смутившись, заглянула в меню и заказала чашку чаю с мятой и булочку.
— Я разыскиваю вас с половины девятого утра. Привратник в Сент-Стивенз не захотел говорить мне, где вы. Я по чистой случайности увидела, как вы сюда зашли. Я сама сидела в «Барклае».
— А-а, — протянул Линли.
Кэтрин тут же улыбнулась и намотала локон на палец. Рюкзак она положила на крепко сомкнутые колени. Девушка не сказала ни слова, пока официантка не принесла заказ.
— Дело в Ленни, — произнесла она, уставившись в пол.
Хейверс быстро извлекла свой блокнотик и бесшумно его раскрыла.
— Мелинда, — Розалин пыталась говорить как можно мягче, — ты поступаешь неразумно.
— Я думала, что это ты.
Эту фразу Мелинда уже на все лады повторила за последний час, который начался с пронзительного вопля, перешедшего в отчаянные рыдания, и разрешился слепой уверенностью в том, что из Кембриджа нужно немедленно уезжать, взяв Розалин под мышку.
Призвать на помощь ее здравый смысл у Розалин возможности не было, а если таковая и представилась бы, то не нашлось бы сил. Предыдущую ночь она почти не спала, ворочаясь в кровати и чувствуя, как вина острыми иглами вонзается в совесть, и сейчас ей меньше всего хотелось выслушивать упреки, обвинения и утешения. Хорошо хоть хватило ума не делиться этим с Мелиндой. Розалин рассказала ей лишь часть правды: после бессонной ночи, вернувшись с семинара, она отправилась отдохнуть к Мелинде в комнату, потому что привратник не разрешил подняться к себе, и спала, пока дверь с грохотом не распахнулась и Мелинда не подняла свой беспричинный визг. Розалин не знала, что сегодня утром убили девушку. Привратник только сказал, что лестница на неопределенное время закрыта для входа. Тогда еще никто в колледже об убийстве не знал, и у входа не толпились любопытные, и ни разговоров, ни слухов еще не было. Но если и должны были кого-то убить, то только Джорджину Хиггинс-Харт, единственную участницу кросса, которая жила в этом крыле.
— Я думала, что это ты, — всхлипывала Мелинда, — ты обещала, что не пойдешь одна на пробежку, а потом я подумала, что ты все равно побежала, чтобы отомстить мне за то, что я подбила тебя на разговор с родителями насчет нас, и поэтому я подумала, что это ты.
Розалин призналась себе, что все-таки злилась на Мелинду. Злость была похожа на клокочущую обиду, которая вот-вот перекипит в открытую неприязнь. Стараясь об этом не думать, Розалин сказала:
— Зачем мне мстить тебе? Я не ходила одна на пробежку. Я вообще не ходила на пробежку.
— Он преследует тебя, Роз. Нас обеих преследует. Он тебя хотел убить, а убил ее, но он с нами обеими хочет покончить, нам нужно сматываться отсюда побыстрей.
Мелинда достала жестяную банку с деньгами из тайничка в коробке из-под обуви. Потом чуть не уронила рюкзаки, доставая их с полки в шкафу. Весь свой внушительный запас косметики она сгребла с пластмассовый кейс. А сейчас скручивала джинсы в трубочку, чтобы утрамбовать их в холщовую сумку вместе со всеми остальными вещами. В таком состоянии от Мелинды ничего вразумительного не добьешься, и все же попытаться стоит.
— Мелинда, это бессмысленно.
— Я еще вчера предупреждала, чтобы ты никому об этом не рассказывала. Но ты не послушала меня. Для тебя твой драгоценный долг важнее всего. Вот и полюбуйся, куда он нас завел.
— И куда же он нас завел?
— Да никуда. Надо быстро смываться, а смываться некуда. А если бы ты сначала думала, а потом делала… Он ждет сейчас, Роз. Терпеливо ждет. Знает, где нас найти. Благодаря твоим стараниям он разнесет нас на мелкие кусочки. А мне этого совсем не хочется. Я не собираюсь сидеть здесь и ждать его прихода. И ты тоже здесь не останешься. — Мелинда вытащила из ящика два пуловера: — У нас с тобой один размер. И к себе в комнату ты за одеждой не пойдешь.
Розалин выглянула в окно. Кто-то из преподавателей в одиночестве бродил по лужайке. Толпа зевак давно уже разошлась, не было видно и полиции, не верилось, что утром убили еще одну девушку и что второе убийство как-то связано со вчерашним разговором с Гаретом Рэндольфом.
Вместе с Мелиндой, которая дулась, протестовала и упиралась через каждый метр, они преодолели тогда несколько кварталов до ГЛУСТа и нашли его в клетушке, прозываемой офисом. Переводить было некому, и они общались через экран компьютера. Розалин вспомнила, как ужасно он выглядел. Заплаканный, небритый, осунувшийся, измученный, обессиленный, Гарет не был похож на убийцу. Она бы почувствовала, если бы от него исходила угроза. Он бы напрягся, у него в глазах мелькнул бы страх. Но когда Розалин выложила ему все, что знает про утро убийства, парень пришел в отчаяние. Выяснилось одно: Гарет любил Елену. Неожиданно для себя Розалин почувствовала внезапный укол ревности. Как было бы хорошо, если бы кто-то — да, призналась она себе, именно мужчина — любил ее так же сильно, мечтал бы о ней, думал, надеялся на совместную жизнь…
Наблюдая за тем, как Гарет набирает на клавиатуре свои вопросы и ответы, Розалин вдруг поняла, что очень хочет нормального будущего. Это внезапное желание сперва показалось ей предательским, но угрызения совести быстро переросли в злость. Разве это предательство, если человек мечтает о самых простых радостях жизни, доступных каждому?
Они вернулись в комнату Розалин. Мелинда была мрачнее. Она уговаривала Розалин молчать и не говорить никому об острове Крузо, и даже компромиссное решение Розалин встретиться с Гаретом, а не с полицией ее не успокоило. Вернуть Мелинде хорошее настроение помог бы только хороший секс, но Розалин тошно было об этом подумать.
Она сослалась на жуткую усталость, на доклад, на желание отдохнуть и подумать. А когда Мелинда ушла, бросив на прощание взгляд, полный укоризны, Розалин испытала непередаваемое облегчение.
Впрочем, ей все равно не спалось. Наслаждаясь одиночеством, она все равно ворочалась в постели, пытаясь забыть обо всех обстоятельствах, которые пустили ее жизнь не по тому руслу.
Ты сделала выбор, твердила Розалин. Ты такая, какая есть. Никто и ничто тебя больше не изменит.
Только ей так хотелось перемен.
— Ты совсем не думаешь о нас, — повторяла Мелинда, — совсем, Роз. А я постоянно. А ты никогда. Почему?
— Потому что речь сейчас не о нас. Мелинда выпрямилась со свернутыми в руке носками.
— Как ты можешь? Я ведь просила никому не рассказывать. Ты же заявила, что в любом случае расскажешь. Вот тебе, пожалуйста, еще один труп. И еще одна бегунья. Из твоего крыла. Он охотился за тобой, Роз. Он подумал на нее, что это ты.
— Бред. Какой смысл меня убирать?
— Ты ему, наверное, сама того не зная, рассказала что-то очень важное. А он сразу все понял.
И понял, что тебя надо убрать. А раз я тоже там присутствовала, и меня заодно. Только я просто так ему не дамся. И если ты не хочешь о нас беспокоиться, то об этом буду думать я. Сматываемся, покуда его не посадят.
Мелинда застегнула рюкзак и бухнула его на кровать. Из шкафа она вытащила пальто, шарф и перчатки.
— Сначала мы отправимся в Лондон на поезде. Остановимся где-нибудь в районе Эрлз-корт, пока я не раздобуду денег, чтобы поехать…
— Нет.
— Розалин…
— Гарет Рэндольф не убийца. Он любил Елену. У него это на лице написано. Он бы не причинил ей зла.
— Глупости это все. Люди испокон веков убивают друг друга из-за любви. А потом они убивают, когда надо замести следы. Именно так он и поступает, и не важно, что ты там видела на острове.
Мелинда окинула взглядом комнату, проверяя, не забыла ли чего:
— Поехали. Давай, быстрее.
Но Розалин и с места не двинулась.
— Только ради тебя я вчера так поступила, Мелинда. Ради тебя пошла в ГЛУСТ, а не в полицию. И теперь Джорджина мертва.
— Джорджина мертва потому, что ты пошла в ГЛУСТ. Она мертва потому, что у тебя сразу развязался язык. Держи ты его за зубами, никто бы не умер. Как ты не поймешь?
— Я виновата. Мы обе виноваты.
Рот Мелинды превратился в тоненькую ниточку.
— Я виновата? Я пыталась спасти твою шкуру. Защитить тебя. И не подвергать наши жизни опасности. И в итоге виновата в смерти Джорджины? Здорово ты придумала, нечего сказать.
— Да как же ты не понимаешь? Я разрешила тебе остановить меня. Надо было с самого начала делать то, что я считала нужным. Надо всегда так поступать. Только меня постоянно куда-то на обочину тянет.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты все в конечном итоге сводишь к одному вопросу: люблю я тебя или нет. Если я действительно тебя люблю, я должна выбрать комнату чуть ли не на крыше. Если я тебя действительно люблю, то сексом мы будем заниматься, когда тебе заблагорассудится. Если я действительно тебя люблю, я поеду и расскажу все своим родителям.
— А, все с тобой понятно. Ты рассказала родителям, и им это не понравилось. Они не бросились со всех ног желать тебе счастья и всех благ. В итоге тебе стыдно, а они и не думают тебя жалеть.
— Если я действительно тебя люблю, то буду всегда делать так, как хочешь ты. Если я тебя действительно люблю, у меня совсем не будет собственного мнения. Если я тебя действительно люблю, я буду…
— Кем? Ну же. Закончи свою мысль. Кем будешь?
— Никем. Забудь об этом.
—Ну, нет. Говори, — с напускным равнодушием настаивала Мелинда. — Будешь лесбиянкой. Лесбиянкой. Лесбиянкой. Потому что ты и есть лесбиянка, а признаться себе в этом не можешь. Вот и пытаешься все стрелки на меня перевести. Ты думаешь, мужчина ответит на все твои вопросы? Ты думаешь, мужчина научит тебя тому, к чему ты не способна? Когда же ты поумнеешь, Роз? Взгляни правде в глаза. Проблема в тебе и только в тебе.
Мелинда надела один рюкзак на плечи, а второй бросила на пол к ногам Розалин:
— Выбирай.
— Я не хочу выбирать.
— Слушай, прекрати. Даже слушать не стану.
Мелинда выжидала. Кто-то на площадке открыл дверь. Послышалась очень странная мелодия, необычный голос протянул что-то вроде «рас-ста-ем-ся нав-се-г-да-а-а». Мелинда истерически захохотала:
— Удивительно к месту.
Розалин протянула к ней руку. Но к рюкзаку не прикоснулась.
— Мелинда.
— Мы такими родились. Так фишка легла, и ничего здесь не попишешь.
— Пойми. Я не знаю, родилась ли я такой или стала. У меня не было случая проверить.
Мелинда кивнула, и на ее лице тут же появилось холодное и замкнутое выражение.
— Чудесно. Вот и проверяй себе на здоровье. Только потом смотри не приползи обратно, когда поймешь что к чему.
Она схватила рюкзак и натянула перчатки.
— Я сматываюсь. Закрой, когда будешь уходить. А свой ключ отдай привратнику.
— Это из-за того, что я хочу пойти в полицию? — спросила Розалин.
— Это из-за того, что ты не хочешь смотреть правде в глаза.
— Здесь денежки так и летят, — сказала сержант Хейверс.
Она налила себе заварки из коренастого стального чайника и спросила у проходящей официантки:
— Это еще что? — с отвращением глядя на бледную жидкость.
— Зеленый чай, — ответила девушка. Помрачнев, Хейверс размешала сахар в чашке.
— Чай? — Она осторожно отхлебнула и сморщилась. — Какой же это чай? Мне бы чего покрепче. Чтобы зубы почернели и глаза на лоб полезли.
Линли налил себе чаю.
— Никаких покрепче, сержант. Здесь как раз нет кофеина.
— И вкуса тоже никакого, или вы хотите сказать, что без вкуса даже вкуснее?
— Ничего, как раз вспомните, что такое здоровый образ жизни.
Хейверс пробормотала что-то невразумительное и достала сигарету.
— Мисс, у нас не курят, — заметила официантка и принесла конфеты, фруктовые пирожные без сахара и россыпь печенья из заменителя какао-порошка.
— Дожили, — чуть не выругалась Хейверс. Они сидели в «Блисс Ти» на Маркет-Хилл, в крохотной чайной, втиснувшейся между магазином канцтоваров и клубом, где тусовались местные скинхеды. Из-за двери неслись душераздирающие визги электрогитар, а на окне явно неопытная рука накалякала помадой: « Тяжелый метал». В ответ на это художество канцтоварщики написали на собственном окне: «бисер перед свиньями», каковая шутка; очевидно, осталась непонятой владельцами и завсегдатаями соседнего заведения.
В чайной «Блисс Ти», куда пришли Линли и Хейверс, среди сосновых столов и плетеных ковриков почти не было посетителей. А гремучая смесь музыки слева и вегетарианского меню на столе красноречиво свидетельствовали о том, что жить чайной осталось недолго.
В отдел экспертизы они позвонили из телефонной будки на Силвер-стрит, хотя из комнаты Джорджины Хиггинс-Харт Хейверс отправилась было к телефону в конференц-зале, но Линли остановил ее:
— Я видел на улице телефон-автомат. Если волокна совпали, мне бы не хотелось, чтобы слухи тут же поползли по университету, прежде чем мы сами придумаем, как быть с результатами.
Из колледжа они направились к старенькой телефонной будке, где на одной из стеклянных секций висела листовка с человеческим эмбрионом в куче мусора и подписью «Аборт — это убийство», по алым буквам текла кровь и капала в сверкающую лужу.
Линли позвонил только потому, что звонок был запланирован заранее. И он совсем не удивился, услышав результаты экспертизы.
— Никаких совпадений, — сказал он Хейверс по дороге к Куинз-Колледж, где они оставили машину, — проверено еще не все. Но ничего пока не подошло.
Пальто, свитер, футболку и пару штанов на экспертизу еще не отправили. А значит, у сержанта Хейверс еще оставалась надежда.
Хейверс обмакнула в чай печенье из заменителя какао, откусила и вернулась к теме разговора:
— Все сходится. Утро было холодным. Конечно же он надел свитер. Попался, голубчик.
Линли подцепил и откусил яблочное пирожное. Пирожное оказалось вполне сносным.
— Не согласен. Волокна нам не помогут. Шелк, полиэстер и хлопок — слишком легкий состав для свитера, который к тому же надели холодным ноябрьским утром.
— Хорошо, допустим. Значит, он надел что-то поверх свитера. Пальто. Пиджак. А перед убийством снял. Ударив ее по лицу, он снова оделся, чтобы спрятать пятна крови.
— И в честь нашего сегодняшнего прихода к нему домой Торсон постирал эту вещь, так, что ли? Пятен-то уже не было. И если он ожидал нашего появления, с какой стати он засунул эту вещь в шкаф? Почему не выбросил?
— Потому что нечетко представляет, как работает следствие.
— Не нравится мне это, Хейверс. Совсем не нравится. Слишком многое остается без внимания.
— Например?
— Например, что делала Сара Гордон утром на месте преступления и что привело ее в Айви-корт вечером того же дня? Или, например, почему Джастин Уивер бегала в понедельник без собаки? Или какая связь между появлением Елены Уивер в Кембридже и тем, что отец — соискатель на место заведующего кафедрой?
Хейверс взяла второе печенье и разломила его.
— А я-то думала, вы сосредоточились на Гарете Рэндольфе и все остальные версии вам уже неинтересны. Как же он? Вы уже вычеркнули его из списка? И что в таком случае вы думаете по поводу второго убийства, если на месте Гарета теперь Сара Гордон, или Джастин Уивер, или еще кто-то, но только не Торсон?
Линли положил вилку и отодвинул яблочное пирожное в сторону.
— Если бы я знал.
Дверь в чайную открылась. На пороге появилась девушка, но все не решалась зайти внутрь. Ее гладкое личико было похоже на засыпающее солнце в облачках золотисто-каштановых локонов.
— Вы… — девушка огляделась, словно желая убедиться, что обращается по адресу, — вы ведь полицейские?
Удостоверившись в этом, она подошла к столу.
— Меня зовут Кэтрин Медоуз. Могу я с вами поговорить?
Девушка сняла синий берет и шарфик с перчатками в тон, но осталась в пальто. Кэтрин присела на краешек стула подальше от стола напротив Линли и Хейверс. Как только подошла официантка, Кэтрин, смутившись, заглянула в меню и заказала чашку чаю с мятой и булочку.
— Я разыскиваю вас с половины девятого утра. Привратник в Сент-Стивенз не захотел говорить мне, где вы. Я по чистой случайности увидела, как вы сюда зашли. Я сама сидела в «Барклае».
— А-а, — протянул Линли.
Кэтрин тут же улыбнулась и намотала локон на палец. Рюкзак она положила на крепко сомкнутые колени. Девушка не сказала ни слова, пока официантка не принесла заказ.
— Дело в Ленни, — произнесла она, уставившись в пол.
Хейверс быстро извлекла свой блокнотик и бесшумно его раскрыла.