Джойс Джеймс. Улисс (часть 1, 2)

   Меня. И вот я теперь.
   Бились, жужжали мухи.
   Опустив глаза вниз, он проследил взглядом безмолвные линии прожилок на дубовой панели. Красота: линии закругляются: округлость это и есть красота. Совершенные формы богинь, Венера, Юнона: округлости, которыми восхищается весь мир. Можно посмотреть на них, библиотечный музей, стоят в круглом холле, обнаженные богини. Способствует пищеварению. Им все равно кто смотрит. На всеобщее обозрение. Никогда не заговорят. По крайней мере с таким как флинн. А допустим она вдруг как Галатея с Пигмалионом что она первое сказала бы? О, смертный! Знай свое место. Вкушать нектар с богами за трапезой золотые блюда амброзия. Не то что наши грошовые завтраки, вареная баранина, морковка и свекла, да бутылка пива. Нектар представь себе что пьешь электричество: пища богов. Прелестные женские формы изваяния Юноны. Бессмертная красота. А мы заталкиваем себе еду в дырку, входная спереди, выходная сзади: еда, кишечные соки, кровь, кал, земля, еда: без этого мы не можем как без топлива паровоз. А у них нет. Не приходило в голову посмотреть. Посмотрю сегодня. Хранитель не заметит. Что-нибудь выроню и нагнусь. Погляжу есть ли у нее.
   Из его мочевого пузыря просочился неслышный сигнал пойти сделать не делать там сделать. Как мужчина в готовности, он осушил свой стакан до дна и вышел, они отдаются и смертным, влекутся к мужскому, ложатся с любовниками-мужчинами, юноша наслаждался с нею, во двор.
   Когда затих звук его шагов, Дэви Берн от своей книги спросил:
   - А что он такое? Он не в страховом бизнесе?
   - Это дело он давно бросил, - отозвался Флинн Длинный Нос. - Сейчас он рекламный агент во "Фримене".
   - На вид-то я его хорошо знаю, - сказал Дэви Берн. - У него что, несчастье?
   - Несчастье? - удивился флинн Длинный Нос. - В первый раз слышу. А почему?
   - Я заметил, он в трауре.
   - Разве? - спросил Флинн Длинный Нос. - А ведь верно, ей-ей. Я у него спросил, как дела дома. Убей бог, ваша правда. В трауре.
   - Я никогда не завожу разговор об этом, - сказал человеколюбиво Дэви Берн, - если вижу, что у джентльмена такое несчастье. Им это только лишний раз напоминает.
   - Точно, что это не жена, - сказал флинн Длинный Нос. - Я его встретил позавчера на Генри-стрит, он как раз выходил из молочной "Ирландская ферма", где торгует жена Джона Уайза Нолана, и нес в руках банку сливок для своей драгоценной половины. Она отлично упитанна, я вам доложу. Пышногрудая птичка.
   - А он, значит, трудится во "Фримене"? - сказал Дэви Берн.
   Флинн Длинный Нос значительно поджал губы.
   - С рекламок, что он добывает, на сливки не заработаешь. Можете всем ручаться.
   - Это как же так? - спросил Дэви Берн, оставив свою книжку и подходя ближе.
   Флинн Длинный Нос проделал пальцами в воздухе несколько быстрых пассов фокусника. И подмигнул глазом.
   - Он принадлежит к ложе, - промолвил он.
   - Это вы что, серьезно? - спросил Дэви Берн.
   - Серьезней некуда, - сказал Длинный Нос. - К древнему, свободному и признанному братству. Свет, жизнь и любовь, во как. И они его всячески поддерживают. Мне это сказал один, э-э, не важно кто.
   - Но это факт?
   - У, да это отличное братство, - сказал Длинный Нос. - Они вас никогда не оставят в беде. Я знаю одного парня, который к ним пытался попасть, но только к ним попробуй-ка попади. Скажем, женщин они вообще не допускают, и правильно делают, ей-богу.
   Дэви Берн единым разом улыбнулсязевнулкивнул:
   - Иииааааааахх!
   - Как-то одна женщина, - продолжал Длинный Нос, - спряталась в часы подсмотреть, чем они занимаются. Но, будь я проклят, они как-то ее учуяли и тут же на месте заставили дать присягу Мастеру ложи. Она была из рода Сент-Леже Донерайль.
   Дэви Берн, еще со слезами на глазах после сладкого зевка, сказал недоверчиво:
   - Но все-таки факт ли это? Он такой скромный, приличный. Я его часто тут вижу и ни одного разу не было, чтобы он - ну знаете, что-то себе позволил.
   - Сам Всемогущий его не заставит напиться, - энергично подтвердил Длинный Нос. - Как чует, уже по-крупному загудели, тут же смывается. Не заметили, как он посмотрел на часы? Хотя да, вас не было. Его позовешь выпить, так он первое что сделает, это вытащит свои часы и по времени решит, чего ему надо принять внутрь. Всегда так делает, вот те крест.
   - Бывают некоторые такие, - сказал Дэви Берн. - Но он человек надежный, вот что я вам скажу.
   - Мужик неплохой, - опять согласился Длинный Нос, шмыгнув носом. - Про него знают, что он и кошельком поможет при случае. Каждому надо по заслугам. Без спору, есть у Блума хорошее. Но вот одну штуку он ни за что не сделает.
   Его рука изобразила как бы росчерк пера подле стакана с грогом.
   - Я знаю, - сказал Дэви Берн.
   - Черным по белому - ни за что, - сказал Длинный Нос.
   Вошли Падди Леонард и Бэнтам Лайонс. Следом появился Том Рочфорд, поглаживая по бордовому жилету ладонью.
   - Почтение, мистер Берн.
   - Почтение, джентльмены.
   Они остановились у стойки.
   - Кто ставит? - спросил Падди Леонард.
   - Как кто, не знаю, а я на мели, - ответил Флинн Длинный Нос.
   - Ладно, чего берем? - спросил Падди Леонард.
   - Я возьму имбирный напиток, - сказал Бэнтам Лайонс.
   - Чего-чего? - воскликнул Падди Леонард. - Это с каких же пор, мать честная? А ты, Том?
   - Как там канализация работает? - спросил Флинн Длинный Нос, прихлебывая.
   Вместо ответа Том Рочфорд прижал руку к груди и громко икнул.
   - Вас не затруднит дать стаканчик воды, мистер Берн? - попросил он.
   - Сию минуту, сэр.
   Падди Леонард оглядел своих собутыльников.
   - Ну и дела пошли, - сказал он. - Вы только полюбуйтесь, чему я выпивку ставлю. Вода и имбирная шипучка. И это парни, которые слизали б виски с волдыря на ноге. Вот у этого за пазухой какая-то чертова лошадка на Золотой кубок. Удар без промаха.
   - Мускат, что ли? - спросил Флинн Длинный Нос.
   Том Рочфорд высыпал в свой стакан какой-то порошок из бумажки.
   - Проклятый желудок, - сказал он перед тем, как выпить.
   - Сода хорошо помогает, - посоветовал Дэви Берн.
   Том Рочфорд кивнул и выпил.
   - Так что, Мускат?
   - Я молчу! - подмигнул Бэнтам Лайонс. - Сам на это дело пускаю кровные пять шиллингов.
   - Да скажи нам, если ты человек, и черт с тобой, - сказал Падди Леонард. - Сам-то ты от кого узнал?
   Мистер Блум, направляясь к выходу, поднял приветственно три пальца.
   - До скорого! - сказал Флинн Длинный Нос.
   Остальные обернулись.
   - Вот это он самый, от кого я узнал, - прошептал Бэнтам Лайонс.
   - Тьфу, - произнес с презрением Падди Леонард. - Мистер Берн, сэр, так значит, вы дайте нам два маленьких виски "Джеймсон" и...
   - И имбирный напиток, - любезно закончил Дэви Берн.
   - Вот-вот, - сказал Падди Леонард. - Бутылочку с соской для младенца.
   Мистер Блум шагал в сторону Доусон-стрит, тщательно прочищая языком зубы. Верно что-то зеленое: вроде шпината. С помощью рентгеновских лучей можно бы.
   На Дьюк-лейн прожорливый терьер вырыгнул на булыжники тошнотворную жвачку из косточек и хрящей и с новым жаром набросился на нее. Неумеренность в пище. С благодарностью возвращаем, полностью переварив содержимое. Сначала десерт потом оно же закуска. Мистер Блум предусмотрительно обошел. Жвачные животные. Это ему на второе. Они двигают верхней челюстью. Интересно сумеет ли Том Рочфорд что-нибудь провернуть с этим своим изобретением. Зря трудится втолковывая этому Флинну ему бы только в глотку залить. У тощего мужика глотка велика. Должны устроить специальный зал или другое место где изобретатели могли б на свободе изобретать. Правда конечно туда бы все чокнутые сбежались.
   Он стал напевать, удлиняя торжественным эхом последние ноты каждого такта:
   Don Giovanni, a cenar teco
   M'invitasti.
   [О Дон Жуан, поужинать с тобою
   меня ты пригласил (итал.).
   Моцарт. "Дон Жуан", акт II, сц. 5]
   Получше стало. Бургонское. Славно подняло самочувствие. Кто первый начал вино гнать? Какой-нибудь сердяга впавший в тоску. Пьяная удаль. Сейчас надо в национальную библиотеку за этой "Килкенни пипл".
   Сияющие чистотой унитазы, ждущие своего часа, в витрине Уильяма Миллера: оборудование для ванн и уборных, - вернули прежний ход его мыслям. Да, это могли бы: и проследить весь путь, иногда проглоченная иголка выходит где-нибудь из ребер через несколько лет, путешествует по всему телу изменяется желчные протоки селезенка брызжет печень желудочный сок кольца кишок как резиновые трубки. Вот только горемычному старикашке пришлось бы все это время стоять, выставив нутро напоказ. Ради науки.
   - A cenar teco.
   Что бы это значило teco. Наверно сегодня вечером.
   О дон Жуан, меня ты пригласил
   Прийти на ужин сегодня вечером
   Та-рам тара-там.
   Нескладно выходит.
   Ключчи: если уговорю Наннетти на два месяца. Это будет примерно два фунта десять или два фунта восемь. Три мне должен Хайнс. Два одиннадцать. Реклама для Прескотта: два пятнадцать. Итого около пяти гиней. Вроде везет.
   Пожалуй можно будет купить для Молли какую-нибудь из тех шелковых комбинаций, под цвет к новым подвязкам.
   Сегодня. Сегодня. Не думать.
   Потом турне по югу. Чем плохо бы - по английским морским курортам? Брайтон, Маргейт. Гавань при свете луны. Ее голос плывет над водой. Те приморские красотки. Напротив пивной Джона Лонга сонно привалился к стене бродяга, в тяжком раздумье кусая коростовые костяшки пальцев. Мастер на все руки ищет работу. За скромное вознаграждение. Неприхотлив в еде.
   Мистер Блум повернул за угол у витрины кондитерской Кэтрин Грэй с нераскупленными тортами и миновал книжный магазин преподобного Томаса Коннеллана. "Почему я порвал с католической церковью". "Птичье гнездышко". Женщины там заправляют всем. Говорят во время неурожая на картошку они подкармливали супом детей бедняков, чтобы переходили в протестанты. А подальше там общество куда папа ходил, по обращению в христианство бедных евреев. Одна и та же приманка. Почему мы порвали с католической церковью.
   Слепой юноша стоял у края тротуара, постукивая по нему тонкой палкой. Трамвая не видно. Хочет перейти улицу.
   - Вы хотите перейти? - спросил мистер Блум.
   Слепой не ответил. Его неподвижное лицо слабо дрогнуло. Он неуверенно повернул голову.
   - Вы на Доусон-стрит, - сказал мистер Блум. - Перед вами Моулсворт-стрит. Вы хотите перейти? Сейчас путь свободен.
   Палка, подрагивая, подалась влево. Мистер Блум поглядел туда и снова увидел фургон красильни, стоящий у Парижской парикмахерской Дрейго. Где я и увидел его напомаженную шевелюру как раз когда я. Понурая лошадь. Возчик - у Джона Лонга. Промочить горло.
   - Там фургон, - сказал мистер Блум, - но он стоит на месте. Я вас провожу через улицу. Вам нужно на Моулсворт-стрит?
   - Да, - ответил юноша. - На Южную Фредерик-стрит.
   - Пойдемте, - сказал мистер Блум.
   Он осторожно коснулся острого локтя - затем взял мягкую ясновидящую руку, повел вперед.
   Сказать ему что-нибудь. Только не разыгрывать сочувствие. Они не верят словам. Что-нибудь самое обыкновенное.
   - Дождь прошел стороной.
   Никакого ответа.
   Пиджак его в пятнах. Наверно не умеет как следует есть. Все вкусы он чувствует по-другому. Кормить приходилось сначала с ложечки. Ручка как у ребенка. Как раньше у Милли. Чуткая. Я думаю он может представить мои размеры по моей руке. А интересно имя у него есть. Фургон. Палка чтоб не задела лошади за ноги скотинка притомилась пусть дремлет. Так. Все как надо. Быка обходи сзади - лошадь спереди.
   - Спасибо, сэр.
   Знает что я мужчина. По голосу.
   - Все в порядке? Теперь первый поворот налево.
   Слепой нащупал палкой край тротуара и продолжал путь, занося палку и постукивая ею перед собой.
   Мистер Блум следовал позади, за незрячими стопами и мешковатым твидовым костюмом в елочку. Бедный мальчик! Но каким же чудом он знал что там этот фургон? Стало быть как-то чувствовал. Может у них какое-то зрение во лбу: как бы некоторое чувство объема. Веса. А интересно почувствует он если что-нибудь убрать. Чувство пустоты. Какое у него должно быть странное представление о Дублине из этого постукивания по камням. А смог бы он идти по прямой, если без палки? Смиренное и бескровное лицо как у того кто готовится стать священником.
   Пенроуз! Вот как фамилия того парня.
   Смотри сколько разных вещей они могут делать. Читать пальцами. Настраивать рояли. А мы удивляемся что у них есть какой-то разум. Любой калека или горбун нам сразу кажется умным едва он что-то скажет что мы бы сами могли. Конечно другие чувства обостряются. Могут вышивать. Плести корзины. Люди должны им помогать. Положим я бы подарил Молли корзинку для рукоделья ко дню рождения. А она терпеть не может шитья. Еще рассердится. Темные, так их называют.
   И обоняние у них наверное сильней. Запахи со всех сторон, слитые вместе. У каждой улицы свой запах. У каждого человека тоже. Затем весна, лето: запахи. А вкусы? Говорят вкус вина не почувствуешь с закрытыми глазами или когда простужен. И если куришь в темноте говорят нет того удовольствия.
   А скажем с женщинами. Меньше стыда если не видишь. Вон проходит девчонка, задравши нос, мимо Института Стюарта. Глядите-ка на меня. Вот она я, при всех доспехах. Должно быть это странно если не видишь ее. В воображении у него есть какое-то понятие о форме. Голос, разность температур когда он касается ее пальцами должен почти уже видеть очертания, округлости. К примеру, он проводит рукой по ее волосам. Допустим, у нее черные. Отлично. Назовем это черным. Потом он гладит ее белую кожу. Наверно другое ощущение. Ощущение белого.
   Почта. Надо ответить. Чистая волынка сегодня. Послать ей перевод на два шиллинга или на полкроны. Прими от меня маленький подарок. Вот и писчебумажный магазин рядом. Погоди. Сначала подумаю.
   Легкими и очень медленными касаниями его пальцы осторожно пощупали волосы, зачесанные назад над ушами. Еще раз. Как тонкие-претонкие соломинки. Затем, столь же легко касаясь, он пощупал кожу у себя на правой щеке. Тут тоже пушистые волоски. Не совсем гладкая. Самая гладкая на животе. Вокруг никого. Только тот поворачивает на Фредерик-стрит. Не иначе, настраивать рояль в танцевальных классах Левенстона. Может быть, это я поправляю подтяжки.
   Проходя мимо трактира Дорена, он быстро просунул руку между брюками и жилетом и, оттопырив слегка рубашку, пощупал вялые складки на своем животе. Но я же знаю что он беловатый желтый. Надо посмотреть что будет если в темноте.
   Он вытащил руку и оправил свою одежду.
   Бедняга! Еще совсем мальчик. Это ужасно. Действительно ужасно. Какие у него могут быть сны, у незрячего? Для него жизнь сон. Где же справедливость если ты родился таким? Все эти женщины и дети что сгорели и потонули в Нью-Йорке во время морской прогулки. Гекатомба. Это называется карма такое переселение за твои грехи в прошлой жизни перевоплощение метим псу хвост. Боже мой. Боже, Боже. Жаль конечно - но что-то такое есть почему с ними нельзя по-настоящему сблизиться.
   Сэр Фредерик Фолкинер входит в здание масонской ложи. Важный как Трои. Успел плотно позавтракать у себя на Эрлсфорт-террас. Со старыми приятелями-судейскими изрядно заложили за воротник. Истории о судах и выездных сессиях, рассказы про синемундирную школу. И отвесил я ему десять годиков. Я думаю он бы только скривился от того вина что я пил. Для них из фирменных погребов, бутылки пыльные, на каждой поставлен год. У него есть свои понятия о том что такое справедливость в суде. Старикан с добрыми побуждениями. Полицейские сводки битком набиты делами, это они натягивают себе проценты, фабрикуют преступления из любых пустяков. А он им все такие дела заворачивает обратно. Гроза для ростовщиков. Рувима Дж. уж совсем смешал с грязью. А что, тому только по заслугам если его назовут грязным жидом. Большая власть у судей. Старые сварливые пьяницы в париках. Смотрит зверем. И да помилует Господь твою душу.
   Гляди, афиша. Благотворительный базар Майрас. Его сиятельство генерал-губернатор. Шестнадцатого. Значит, сегодня. В пользу больницы Мерсера. Первое исполнение "Мессии" было в пользу этой больницы. Да. Гендель. А может сходить туда: Боллсбридж. Заглянуть к Ключчи. Да нет, не стоит уж так приставать к нему. Только отношения портить. Наверняка при входе кто-нибудь попадется знакомый.
   Мистер Блум вышел на Килдер-стрит. Сюда первым делом. В библиотеку.
   Соломенная шляпа блеснула на солнце. Рыжие штиблеты. Брюки с манжетами. Так и есть. Так и есть.
   Его сердце дрогнуло мягко. Направо. Музей. Богини. Он повернул направо.
   А точно? Почти уверен. Не буду смотреть. У меня лицо красное от вина. Что это я? Чересчур помчался. Да, так и есть. Шагом. И не смотреть. Не смотреть. Идти.
   Приближаясь к воротам музея размашистым и нетвердым шагом, он поднял глаза. Красивое здание. По проекту сэра Томаса Дина. Он не идет за мной?
   Может быть не заметил меня. Солнце ему в глаза.
   Его дыхание стало коротким и прерывистым. Быстрей. Прохладные статуи: там спокойствие. Еще минута и я спасен.
   Нет, он меня не заметил. После двух. У самых ворот.
   Как бьется сердце!
   Его зрачки пульсируя неотрывно смотрели на кремовые завитки камня. Сэр Томас Дин был греческая архитектура.
   Ищу что-то я.
   Торопливую руку сунул быстро в карман, вынул оттуда, прочел, не разворачивая, Агендат Нетаим. Куда же я?
   Беспокойно ища.
   Быстро сунул обратно Агендат.
   Она сказала после полудня.
   Я ищу это. Да, это. Смотри во всех карманах. Носовой, "Фримен". Куда же я? Ах, да. В брюках. Картофелина. Кошелек. Куда?
   Спеши. Иди спокойно. Еще момент. Как бьется сердце.
   Рука его искавшая тот куда же я сунул нашла в брючном кармане кусок мыла лосьон забрать теплая обертка прилипшее Ага мыло тут я да. Ворота.
   Спасен!
   9
   Деликатно их успокаивая, квакер-библиотекарь вполголоса ворковал:
   - И ведь у нас есть, не правда ли, эти бесценные страницы "Вильгельма Мейстера". Великий поэт - про своего великого собрата по ремеслу. Колеблющаяся душа, что в смертной схватке с целым морем бед, терзаемая сомнениями и противоречиями, как это бывает в реальной жизни.
   Он выступил на шаг вперед в контрдансе скрипнув воловьей кожей и на шаг назад в контрдансе по торжественному паркету он отступил.
   Безмолвный помощник, приотворив осторожно дверь, сделал ему безмолвный знак.
   - Сию минуту, - сказал он, уходяще скрипнув, хоть уйти медля. Прекрасный и неприспособленный мечтатель в болезненном столкновении с жестокой реальностью. Постоянно убеждаешься, насколько истинны суждения Гете. Истинны при более глубоком анализе.
   Двускрипно в куранте унес он анализ прочь. Плешивый, с высшим вниманьем, у двери словам помощника подставил большое ухо: слова выслушал: удалился.
   Остались двое.
   - Мсье де ла Палисс, - язвительно усмехнулся Стивен, - был еще жив за четверть часа до смерти.
   - А вы уже отыскали шестерку доблестных медиков, - вопросил желчным старцем Джон Эглинтон, - которые бы переписали "Потерянный рай" под вашу диктовку? Он его называет "Горести Сатаны".
   Усмехайся. Усмехайся усмешкой Крэнли.
   Сперва ее облапил
   Потом ее огладил
   А после взял и вдруг
   Катетер ей приладил.
   Ведь он был просто доктор
   Веселый парень док...
   - Я думаю, для "Гамлета" вам понадобится на одного больше. Число семь драгоценно для мистиков. Сияющая седмица, как выражается У.Б.
   Блескоглазый с рыжепорослым черепом подле зеленой настольной лампы вглядывался туда где в тени еще темнозеленей брадообрамленное лицо, оллав, святоокий. Рассмеялся тихо: смех казеннокоштного питомца Тринити: безответный.
   Многоголосый Сатана, рыдая,
   Потоки слез лия, как ангелы их льют.
   Ed egli avea del cul fatto trombetta
   [А тот трубу изобразил из зада (итал). Данте. Ад. XXI, 139].
   Мои безумства у него в заложниках.
   Крэнли нужно одиннадцать молодцев из Уиклоу, чтобы освободить землю предков. Щербатую Кетлин с четырьмя изумрудными лугами: чужак у нее в доме. И одного бы еще, кто бы его приветствовал: аве, равви: дюжина из Тайнахили. Он воркует в тени долины, сзывая их. Юность моей души я отдавал ему, ночь за ночью. Бог в помощь. Доброй охоты.
   Моя телеграмма у Маллигана.
   Безумство. Поупорствуем в нем.
   - Нашим молодым ирландским бардам, - суровым цензором продолжал Джон Эглинтон, - еще предстоит создать такой образ, который мир поставил бы рядом с Гамлетом англосакса Шекспира, хоть я, как прежде старина Бен, восхищаюсь им, не доходя до идолопоклонства.
   - Все это чисто академические вопросы, - провещал Рассел из своего темного угла, - о том, кто такой Гамлет - сам Шекспир или Яков Первый или же Эссекс. Споры церковников об историчности Иисуса. Искусство призвано раскрывать нам идеи, духовные сущности, лишенные формы. Краеугольный вопрос о произведении искусства - какова глубина жизни, породившей его. Живопись Гюстава Моро - это живопись идей. Речи Гамлета, глубочайшие стихи Шелли дают нашему сознанию приобщиться вечной премудрости, платоновскому миру идей. А все прочее - праздномыслие учеников для учеников.
   А.Э. рассказывал в одном интервью, которое он дал какому-то янки. Н-ну, тыща чертей, вы молодчага, проф!
   - Ученые были сначала учениками, - сказал Стивен с высшею вежливостью. - Аристотель был в свое время учеником Платона.
   - Смею надеяться, он и остался им, - процедил лениво Джон Эглинтон. Так и видишь его примерным учеником с похвальной грамотой под мышкой.
   Он снова рассмеялся, обращаясь к брадообрамленному ответно улыбнувшемуся лицу.
   Лишенное формы духовное. Отец, Слово и Святое Дыхание. Всеотец, небесный человек, Иэсос Кристос, чародей прекрасного. Логос, что в каждый миг страдает за нас. Это поистине есть то. Я огнь над алтарем. Я жертвенный жир.
   Данлоп, Джадж, что римлянин был самый благородный, А.Э., Арвал, Несказанное Имя, в высоте небес, К.Х., их учитель, личность которого не является тайной для посвященных. Братья великой белой ложи неусыпно следят, не требуется ли их помощь. Христос с сестрою-невестой, влага света, рожденная от девы с обновленной душой, софия кающаяся, удалившаяся в план Будд. Эзотерическая жизнь не для обыкновенного человека. О.Ч. сначала должен избавиться от своей дурной кармы. Однажды миссис Купер Оукли на мгновение улицезрела астральное нашей выдающейся сестры Е.П.Б.
   Фу, как нехорошо! Pfuiteufel! [Чертовски стыдно (нем.)] Право, негоже, сударыня, совсем негоже глазеть, когда у дамы выглядывает астральное.
   Вошел мистер Супер - младой, высокий, легкий и деликатный. Рука его с изяществом держала блокнот - большой, красивый, чистый и аккуратный.
   - Вот этот примерный ученик, - сказал Стивен, - наверняка считает, что размышления Гамлета о будущей жизни его сиятельной души - весь этот ненатуральный, ненужный, недраматичный монолог - такие же плоские, как и у Платона.
   Джон Эглинтон сказал, нахмурившись, дыша ярым гневом:
   - Я клянусь, что кровь моя закипает в жилах, когда я слышу, как сравнивают Аристотеля с Платоном.
   - А кто из них, - спросил Стивен, - изгнал бы меня из своего Государства?
   Кинжалы дефиниций - из ножен! Лошадность - это чтойность вселошади. Они поклоняются зонам и волнам влечений. Бог - шум на улице: весьма в духе перипатетиков. Пространство - то, что у тебя хочешь не хочешь перед глазами. Через пространства, меньшие красных шариков человечьей крови, пролезали они следом за ягодицами Блейка в вечность, коей растительный мир сей - лишь тень. Держись за здесь и теперь, сквозь которые будущее погружается в прошлое.
   Мистер Супер, полный дружеского расположения, подошел к своему коллеге.
   - А Хейнс ушел, - сообщил он.
   - Вот как?
   - Я ему показывал эту книгу Жюбенвиля. Он, понимаете, в полном восторге от "Любовных песен Коннахта" Хайда. Мне не удалось привести его сюда послушать дискуссию. Он тут же побежал к Гиллу покупать их.
   Спеши скорей, мой скромный труд,
   К надменной публике на суд.
   Как горький рок, тебя постиг
   Английский немощный язык.
   - Дым наших торфяников ему одурманил голову, - предположил Джон Эглинтон.
   Мы, англичане, сознаем. Кающийся вор. Ушел. А я курил его табачок. Мерцающий зеленый камень. Смарагд, заключенный в оправу морей.
   - Люди не знают, как могут быть опасны любовные песни, - оккультически предостерегла Расселова яйцевидная аура. - Движения, вызывающие мировые перевороты, рождаются из грез и видений в душе какого-нибудь крестьянина на склоне холма. Для них земля не почва для обработки, а живая мать. Разреженный воздух академии и арены рождает грошовый роман, кафешантанную песенку. Франция рождает в лице Малларме изысканнейший цветок развращенности, но вожделенная жизнь - такая, какой живут феаки Гомера, открывается только нищим духом.