Джойс Джеймс. Улисс (часть 1, 2)

   С трамвая, идущего к центру, на мост Ньюкомен сошел преподобный Николае Дадли, викарий церкви святой Агаты, что на Северной Вильям-стрит.
   На мосту Ньюкомен отец Конми сел в трамвай, идущий от центра, поскольку он не любил ходить пешком по грязной дороге мимо Мад-айленд.
   Отец Конми уселся в углу вагона, аккуратно засунув синий билетик в глазок одной из своих толстых лайковых перчаток, а четыре шиллинга, шестипенсовик и пять монеток по пенни скользнули в его кошелек с ладони, обтянутой другою толстою лайковою перчаткою. Проезжая мимо церкви, увитой плющом, он размышлял о том, что контролер непременно является тогда, когда по беспечности выбросишь свой билет. Торжественный вид пассажиров казался отцу Конми излишним для такой краткой и дешевой поездки. Отец Конми любил непринужденную обстановку.
   День был безмятежным. Джентльмен в очках, сидевший напротив отца Конми, перестал что-то объяснять и опустил взгляд. Жена его, подумал отец Конми. Едва заметный зевок чуть-чуть приоткрыл рот жены джентльмена в очках. Она подняла маленький кулачок в перчатке, зевнула опять столь же деликатно, похлопывая себя по губам своим маленьким кулачком, и улыбнулась чуть-чуть, мягко-мягко.
   Запах ее духов привлек внимание отца Конми. Его внимание также привлекло, что неуклюжий мужчина по другую сторону от нее сидит на самом краешке своего сиденья.
   Отец Конми, стоя на амвоне, не без труда вложил гостию в рот неуклюжего старика с трясущейся головой.
   Трамвай остановился на мосту Эннсли и уже трогался снова, когда какая-то старушка неожиданно поднялась к выходу. Кондуктор дернул за веревку звонка, чтобы остановить трамвай для нее. Она вышла с корзинкой и с рыночной плетенкой. Отец Конми видел, как кондуктор помогал ей сойти с этою корзинкою и плетенкой, - и, зная, что она чуть не проехала дальше, чем полагалось за пенни, отец Конми подумал, что она была одной из тех добрых душ, которым всегда надо повторять по два раза, _благословляю тебя, дитя мое_, что грехи им отпущены, _молись за меня_. Но ведь у них столько тревог в жизни, столько забот, бедные создания.
   С афишных щитов мистер Юджин Стрэттон ухмылялся отцу Конми толстыми негритянскими губами.
   Отец Конми подумал о душах всех чернокожих, темнокожих и желтокожих людей, о своей проповеди на тему о святом Петре Клавере, О.И. и африканской миссии, о распространении истинной веры и о миллионах черных, коричневых и желтых душ, что не успели принять крещенья водой, когда их смертный час подкрался яко тать в нощи. Как полагал отец Конми, в той книге бельгийского иезуита, "Le nombre des elus" ["Число избранных" (франц.)], отстаивалась разумная точка зрения. Ведь все миллионы человеческих душ, что не были (D.V.) обращены в истинную веру, были, тем не менее, души, которые сотворил Господь по Своему образу и подобию. Все это были Божьи души, сотворенные Богом. И отцу Конми казалось жаль, что все они должны быть потеряны, как пустые отходы, если так можно выразиться.
   На остановке Хоут-роуд отец Конми высадился и, в ответ на прощальный поклон кондуктора, также поклонился ему.
   Малахайд-роуд была безлюдна. Отцу Конми нравились и эта улица и ее название. Веселый звон колоколов над Малахайд плывет. Лорд Толбот де Малахайд - по прямой линии наследный лорд-адмирал Малахайда и прилежащих морей. Свадебные колокола, и тут же - набат, к оружию, и она оказывается девицей, супругою и вдовой в один день. То были стародавние дни, пора беззаботных городков, не знавших крамолы, давняя баронская старина.
   Отец Конми, продолжая путь, подумал о своей небольшой книжке "Баронская старина" и о той книге, которую можно было бы написать о домах иезуитов и о Мэри Рочфорт, дочери лорда Моулсворта, первой графине Бельведер.
   Печальная женщина, немолодая уже, одиноко бродила по берегам озера Эннел, Мэри, первая графиня Бельведер, печально бродившая вечерами, и всплеск выдры, нырнувшей в воду, не вызывал у нее ни удивления, ни испуга. Кто мог знать правду? Не лорд Бельведер, снедаемый ревностью, и не ее исповедник, если только она не совершала прелюбодеяния до конца, до ejaculatio seminis inter vas naturale mulieris [извержение семени в сосуд женского естества (лат.)], с братом своего мужа? Она бы исповедалась лишь наполовину, если бы согрешила не до конца, женщины поступают так. И знали бы только Бог, и она, и он, брат ее мужа.
   Отец Конми думал о неумолимом плотском влечении, без которого не может, однако, продлиться род людской на земле, и о путях Божиих, которые не суть пути наши.
   Дон Джон Конми, продолжая идти, перенесся во времена оны. Он был там почитаем и добр. Он хранил в своей памяти исповедальные тайны и улыбался улыбающимся благородным лицам в гостиных с навощенным паркетом, с пышными гроздьями плодов по плафонам. И руки жениха и невесты, благородного и благородной, соединял ладонями дон Джон Конми.
   Стоял чудный день.
   Сквозь калитку на поле отцу Конми показались гряды капусты, кочаны кланялись ему, широко разводя нижние листья. Небо показало ему стадо небольших белых облачков, медленно плывущих по ветру. Moutonner [завиваться в руно, барашком (франц.)], говорят французы. Меткое слово и такое уютное.
   Отец Конми, читая молитвенное правило, следил за барашками облаков над Рэткоффи. Поля Клонгоуза покалывали своей стерней его лодыжки в тонких носках. По вечерам он гулял там, творя молитвы, и слушал возгласы мальчиков, занятых своими играми, юные возгласы в тихом вечернем воздухе. Он был у них ректором - и правил над ними с кротостью.
   Отец Конми снял перчатки и вынул свой молитвенник с красными уголками. Закладка слоновой кости указывала страницу.
   Час девятый. Это надо было прочесть еще до обеда. Но пришла леди Максвелл.
   Отец Конми прочитал мысленно Отче наш и Аве Мария и перекрестился. Deus in adiutorium [Поспеши, Боже избавить меня (лат.), Пс. 69, 2].
   Он шел в спокойствии, неслышно читая службу девятого часа, шагал и шагал, читая, пока не дошел до Реш в Beati iinmaculati: Principium verborum tuorum veritas: in etemum omnia iudicia iustitiae tuae [Блаженны непорочные: Основание слова твоего истинно, и вечен всякий суд правды твоей (лат.), Пс. 181, 1, 160].
   Раскрасневшийся юноша выбрался на тропу через просвет в живой изгороди, за ним девушка с поникшими полевыми ромашками в руке. Юноша поспешно приподнял свою шляпу; девушка поспешно поклонилась и старательно принялась снимать с юбки приставший к ней стебелек.
   Отец Конми степенно благословил обоих и перевернул тоненькую страничку молитвенника. Шин: Principes persecuti sunt me gratis: et a verbis tuis formidavit cor meum [Князья гонят меня безвинно, но сердце мое боится слова твоего (лат.), Пс. 118, 161].
   Корни Келлехер захлопнул толстый гроссбух и глянул лениво на сосновую крышку гроба, стоявшую на часах в углу. Он выпрямился, подошел к ней и, повертев вокруг оси, осмотрел ее поверхность и медные украшения. Жуя сухую травинку, он положил крышку на пол и отошел к выходу. Там он надвинул шляпу так, чтобы тень падала на глаза, и прислонился к косяку двери, бесцельно глядя на улицу.
   Отец Джон Конми на мосту Ньюкомен сел в трамвай в сторону Доллимаунта.
   Корни Келлехер, сомкнув свои огромные башмаки, в надвинутой на лоб шляпе, глазел по сторонам, жуя сухую травинку.
   Констебль 57С, патрульный на обходе, остановился рядом с ним скоротать минутку.
   - Отличный день, мистер Келлехер.
   - Угу, - пробурчал Корни Келлехер.
   - Только вот душно, - сказал констебль.
   Корни Келлехер пустил дугою сквозь зубы беззвучную струю травяного сока, а щедрая белая ручка бросила монетку из окна на Экклс-стрит.
   - Ну, что хорошенького? - спросил он.
   - Я видел означенного субъекта вчера вечером, - сказал, понизив голос, констебль.
   Одноногий матрос проковылял за угол аптеки Макконнелла, обогнул тележку мороженщика от Рабайотти и запрыгал на костылях по Экклс-стрит. Приближаясь к Ларри О'Рурку, стоявшему у себя в дверях без пиджака, он вызывающе рявкнул:
   - _За Англию_...
   Резкими раскачивающимися рывками он продвинулся вперед, мимо Кейти и Буди Дедал, остановился и рявкнул:
   - _дом и красу_.
   Бледному, изглоданному заботой лицу Дж.Дж.О'Моллоя было сказано, что мистер Лэмберт на складе, с посетителем.
   Грузная дама остановилась, вынула медяк из своего кошелька и бросила в протянутую к ней фуражку. Матрос пробурчал благодарность, угрюмо глянул на безучастные окна и, опустив низко голову, сделал еще четыре раскачивающихся рывка вперед.
   Потом остановился и в сердцах рявкнул:
   - _За Англию_...
   Двое босоногих мальчишек, сосущих длинные палочки лакрицы, остановились возле него, разинув на искалеченный обрубок свои желтослюнявые рты.
   Он мощными рывками продвинулся еще вперед, остановился, поднял к окну голову и прорычал низким басом:
   - _дом и красу_.
   Веселое щебетанье и посвистыванье за окном еще продолжалось один-два такта и смолкло. Занавеску на окне отодвинули в сторону. Табличка "Сдаются квартиры без мебели" соскользнула с рамы и упала. Мелькнула щедрая рука, оголенная и полная, выглядывающая, как видно было, из белой комбинации и тесных бретелек нижней юбки. Женская ручка бросила монету сквозь прутья решетки. Она упала на тротуар.
   Один из мальчишек подбежал, поднял ее и опустил в фуражку певца со словами:
   - Вот она, сэр.
   Кейти и Буди Дедал ввалились в двери наполненной паром кухни.
   - Ты отнесла книжки? - спросила Буди.
   Мэгги у плиты дважды потыкала палкой, уминая сероватую массу в булькающих мыльных пузырях, и отерла лоб.
   - За них не дают ничего, - сказала она.
   Отец Коими шагал по полям в Клонгоузе, стерня покалывала его лодыжки в тонких носках.
   - А ты где пробовала? - спросила Буди.
   - У Макгиннесс.
   Буди топнула ногой и швырнула на стол свой ранец.
   - Чтоб этой толстомордой ни дна ни покрышки! - выкрикнула она.
   Кейти подошла к плите и поглядела, прищурившись.
   - А в чугуне что? - спросила она.
   - Рубашки, - сказала Мэгги.
   Буди сердито крикнула:
   - Черт побери, выходит, есть нечего?
   Кейти, приподняв крышку котелка подолом своей запачканной юбки, спросила:
   - А в этом что?
   Густой пахучий пар поднялся в ответ.
   - Суп гороховый, - сказала Мэгги.
   - Это откуда же? - спросила Кейти.
   - Сестра Мэри Патрик, - сказала Мэгги.
   Служитель позвонил в колокольчик.
   - Брень!
   Буди уселась за стол и жадно воскликнула:
   - Давай-ка его сюда!
   Мэгги налила густого желтого супу из котелка ей в тарелку. Кейти, сидевшая напротив Буди, спокойно сказала, на кончике пальца поднося ко рту хлебные крошки:
   - Хорошо, что хоть это есть. А где Дилли?
   - Пошла отца встречать, - ответила Мэгги.
   Кроша в суп большие кусочки хлеба, Буди добавила:
   - Отца нашего, иже не на небеси.
   Наливая суп Кейти в тарелку, Мэгги воскликнула:
   - Буди! Ну, как не стыдно!
   Кораблик, скомканный листок, Илия грядет, легко покачиваясь, плыл вниз по Лиффи, под Окружным мостом, проскакивая стремнины, там, где вода бурлила вокруг устоев, держа на восток, мимо судов и якорных цепей, между старым доком Таможни и набережной короля Георга.
   Блондинка у Торнтона устилала дно плетеной корзинки хрустящей гофрированной бумагой. Буян Бойлан передал ей бутылку, завернутую в розовую бумажную салфетку, и небольшой флакон.
   - Первым делом вот это, - сказал он.
   - Да, сэр, - ответила блондинка, - а фрукты сверху.
   - Отлично, это будет победный мяч, - сказал Буян Бойлан.
   Красиво и бережно она уложила пузатые груши, попарно, хвостиками в разные стороны, и между ними спелые рдеющие стыдом персики.
   Буян Бойлан в новых рыжих штиблетах прохаживался по магазину, напитанному запахами плодов, трогал фрукты, сочные, молодые, морщинистые, и пухлые красные помидоры, подносил к носу, нюхал.
   H.E.L.Y.'S., цепочка в белых цилиндрах, устало проследовали перед ним мимо Тэнджер-лейн, влачась к цели.
   Внезапно он отвернулся от короба с земляникой, вытащил из кармашка золотые часы и поглядел на них, отставив руку на всю длину цепочки.
   - А вы их можете отправить трамваем? Прямо сейчас?
   Темноспинная фигура в пассаже Мерчентс-арч перебирала книги на лотке уличного торговца.
   - Конечно, сэр. Это в городе?
   - О да, - отвечал Буян Бойлан. - В десяти минутах езды.
   Блондинка подала карточку и карандаш.
   - Вы не напишете адрес, сэр?
   Буян Бойлан за конторкой написал адрес и вернул ей карточку.
   - Только пошлите сразу, договорились? - сказал он. - Это для больного.
   - Да, сэр. Я сделаю, сэр.
   Буян Бойлан весело позвякал деньгами в кармане брюк.
   - И на сколько вы меня разорили? - вопросил он.
   Тонкие пальчики блондинки пересчитали фрукты.
   Буян Бойлан заглянул ей за вырез блузки. Юная птичка. Он взял красную гвоздику из высокого бокала.
   - Идет мне? - спросил он фатовато.
   Блондинка взглянула искоса на него, выпрямилась с независимым видом, на его галстук, слегка съехавший набок, зардевшись.
   - Да, сэр, - сказала она.
   Наклонившись, она снова пересчитала пузатые груши и зардевшиеся персики.
   Буян Бойлан заглянул ей за блузку еще более благосклонно, зажав в смеющихся зубах стебель с красным цветком.
   - Я скажу пару слов по вашему телефону, мисси? - спросил он развязно.
   - Ма! [Но! (итал)] - сказал Альмидано Артифони.
   Через плечо Стивена он рассеянно взирал на шишковатый череп Голдсмита.
   Медленно проехали два вагона с туристами, женщины сидели впереди, ухватившись за поручни. Бледнолицые. Руки мужчин без стеснения обвивали их щуплые талии. Они смотрели со стороны Тринити на глухой, весь в колоннах, портал Ирландского банка, где гургургулили голуби.
   - Anch'io ho avuto di queste idee, - говорил Альмидано Артифони, quand' его giovine come Lei. Eppoi mi sono convinto che il mondo e una bestia. E peccato. Perche la sua voce... sarebbe un cespite di rendita, via. Invece, Lei si sacrifica [У меня тоже были такие мысли... когда я был молод, как вы. Я был тогда убежден, что мир - это животное. Каюсь. Однако ваш голос... он бы мог быть источником дохода, смотрите. А вместо этого вы жертвуете собой (итал)].
   - Sacrifizio incruento [это жертва обдуманная (итал.)], - сказал Стивен, улыбаясь и медленно, легонько покачивая взятой за середину ясеневой тросточкой.
   - Speriamo, - дружелюбно произнесло круглое и усатое лицо. - Ма, dia retta a me. Ci rifletta [Будем надеяться... Однако послушайте меня. Поразмыслите (итал)].
   Под суровой каменной дланью Граттана, велящей остановиться, трамвай из Инчикора высадил кучную ватагу солдат из оркестра Шотландского Горного полка.
   - Ci riflettero [поразмыслю (итал.)], - отвечал Стивен, глядя вниз на обширную штанину.
   - Ma, sul serio, eh? [Но только серьезно, а? (итал)] - говорил Альмидано Артифони.
   Его тяжелая рука крепко сжала руку Стивена. Взгляд человека. Одно мгновение взгляд всматривался пытливо и тут же быстро перешел на подходивший трамвай из Долки.
   - Eccolo, - торопливо и дружески сказал Альмидано Артифони. - Venga a trovarmi e ci pensi. Addio, caro [Вот он... Заходите ко мне и подумайте. Прощайте, мой дорогой (итал.)].
   - Arrivederia, maestro, - отозвался Стивен, высвободившейся рукою приподымая шляпу. - E grazie [До свидания, маэстро... И спасибо (итал.)].
   - Di che? - спросил Альмидано Артифони. - Scusi, eh? Tante belle cose! [За что?.. Вы не сердитесь? Всего наилучшего! (итал.)]
   Альмидано Артифони, подняв как сигнал свернутые в трубку ноты, в своих обширных штанах устремился вслед за трамваем из Долки. Тщетно стремился он, подавая тщетно сигналы средь толчеи голоногих горцев, протаскивавших музыкальные принадлежности через ворота Тринити.
   Мисс Данн засунула подальше в стол "Женщину в белом", взятую из библиотеки на Кейпл-стрит, и заправила в свою машинку цветастый лист почтовой бумаги.
   Слишком тут много всего таинственного. Любит он эту Мэрион или нет? Лучше поменять да взять что-нибудь Мэри Сесил Хэй.
   Диск скользнул вниз по желобку, немного покачался, затих и показал им в окошечке: шесть.
   Мисс Данн отстучала по клавишам:
   - 16 июня 1904.
   Пять фигур в белых цилиндрах, с рекламными щитами, прозмеились между углом Монипени и постаментом, где не было статуи Вулфа Тона, повернулись, показав H.E.L.Y.'S., и проследовали назад, откуда пришли.
   Потом она уставилась на большую афишу с изображением Марии Кендалл, очаровательной субретки, бездумно откинувшись и черкая в блокноте цифры шестнадцать и заглавные Эс. Горчичные волосы и размалеванные щеки. Что тут симпатичного? Юбчонка с ладонь, и ту еще задирает. Интересно, а он придет сегодня на музыку. Уговорить бы эту портниху, чтоб сделала плиссированную юбку как у Сьюзи Нэгл. Вид до того шикарный. Шаннон и все тузы из яхт-клуба от нее глаз не могли оторвать. Дай бог, повезет, он тут меня не продержит до семи.
   Телефон резко зазвонил у нее под ухом.
   - Алло. Да, сэр. Нет, сэр. Да, сэр. Я позвоню им после пяти. Только эти два, сэр, в Белфаст и в Ливерпуль. Хорошо, сэр. Значит, я могу уходить после шести, если вы не вернетесь. В четверть седьмого. Да, сэр. Двадцать семь и шесть. Я скажу ему. Да: один фунт, семь и шесть.
   Она нацарапала на конверте три цифры.
   - Мистер Бойлан! Минутку! Этот господин из "Спорта" заходил, искал вас. Да, мистер Ленехан. Он сказал, что будет в четыре в "Ормонде". Нет, сэр. Да, сэр. Я позвоню им после пяти.
   Два розовых лица выступили в мерцании слабого огонька.
   - Кто это? - спросил Нед Лэмберт. - Это Кротти, что ли?
   - Рингабелла и Кроссхейвен, - отозвался голос человека, нащупывающего ногой ступеньки.
   - А, это вы, Джек, здравствуйте! - сказал Нед Лэмберт, приветственно поднимая гибкую рейку к мерцающим сводам. - Идите сюда. Учтите, что там ступеньки.
   Спичка в поднятой руке священника изошла длинным гибким язычком пламени и была брошена. Ее последняя искорка умерла у их ног - и затхлый воздух сомкнулся вокруг них.
   - Как интересно! - произнес отточенный выговор во мраке.
   - Да, сэр, - подхватил с живостью Нед Лэмберт. - Мы с вами стоим в той самой исторической палате аббатства святой Марии, где на совете шелковый Томас объявил о начале мятежа в 1534 году. Это ведь самое историческое место во всем Дублине. О'Мэдден Берк собирается вскорости о нем что-нибудь написать. До унии тут помещался старый Ирландский банк, и самый первый еврейский храм тоже тут был, пока они не построили свою синагогу на Аделаид-роуд. Джек, вы ведь тут раньше никогда не были?
   - Нет, не случалось.
   - Он въезжал через Дэйм-уок, - произнес отточенный выговор, - если мне память не изменяет. Замок Киллеров был в Томас-корт.
   - Это верно, - сказал Нед Лэмберт. - Совершенно верно, сэр.
   - Если вы будете столь добры, - произнес священник, - то, возможно, в следующий раз вы мне позволите...
   - Ну, конечно, - сказал Нед Лэмберт. - Приносите фотоаппарат, когда вам угодно. Я распоряжусь, чтобы эти мешки убрали бы с окон. Вы сможете снимать вот отсюда или отсюда.
   Он двигался в слабом мигающем свете, постукивая своей рейкой по грудам мешков с зерном и по удобным местам на полу.
   С вытянутого лица нависали над шахматной доской борода и пристальный взгляд.
   - Я глубоко признателен, мистер Лэмберт, - сказал священник. - Не буду более занимать вашего драгоценного времени...
   - Всегда буду рад вам, - сказал Нед Лэмберт. - Заходите, когда угодно. Можно на следующей неделе. Вам видно?
   - Да, да. Всего доброго, мистер Лэмберт. Было приятно познакомиться.
   - Мне тоже очень приятно, сэр, - отвечал Нед Лэмберт.
   Он проводил гостя к выходу и на дворе зашвырнул свою рейку между колонн. Вместе с Дж.Дж.О'Моллоем они вышли неторопливо на аббатства Марии, где ломовики нагружали на фургоны мешки с альгарробой и с пальмовой мукой, О'Коннор, Вексфорд.
   Он остановился прочесть визитную карточку, которую держал в руке.
   - Преподобный Хью К.Лав, Рэткоффи. Адрес в настоящее время: Сент-Майклс, Соллинс. Очень славный малый. Он мне сказал, он пишет книгу о Фицджеральдах. В истории отлично подкован, ей-богу.
   Девушка старательно принялась снимать с юбки приставший к ней стебелек.
   - А я подумал, вы тут затеваете новый пороховой заговор, - сказал Дж.Дж.О'Моллой.
   Нед Лэмберт щелкнул пальцами в воздухе.
   - Фу, черт! - воскликнул он. - Я же забыл ему рассказать про графа Килдерского, после того как тот поджег кафедральный собор в Кэшеле. Знаете эту историю? _Чертовски сожалею, что я это сделал, так он сказал, но только готов поклясться, я думал, что архиепископ был там внутри_. Хотя ему могло не понравиться. А? Нет, все равно расскажу ему. Это был великий граф, Фицджеральд Мор. Они все были горячие головы, эти Джералдайны.
   Лошади, мимо которых он проходил, беспокойно подергивались в распущенной упряжи. Он шлепнул по чалопегому крупу, что вздрагивал совсем рядом с ним, и прикрикнул:
   - Н-но, балуй!
   Потом обернулся к Дж.Дж.О'Моллою и спросил:
   - Ну, ладно, Джек. В чем дело? Что там стряслось? Ох, погодите минутку. Держитесь-ка.
   Откинув далеко голову и разинув рот, он на мгновение застыл неподвижно, после чего громко чихнул.
   - Ап-чхи! - произнес он. - Черт побери!
   - Это пыль от мешков, - вежливо заметил Дж.Дж.О'Моллой.
   - Да нет, - выдохнул Нед Лэмберт, - это я подхватил... холодная ночь поза... вот дьявол... ночь позавчера... и такие гуляли сквозняки...
   Он приготовил носовой платок для уже подступающего...
   - Я был... утром... бедный... как его зовут... Ап-чхи!.. Вот сатана!
   Том Рочфорд взял верхний диск из стопки, которую он прижимал к своему бордовому жилету.
   - Видите? - спросил он. - Допустим, сейчас идет шестой номер. Кладу вот сюда, смотрите. Номер На Сцене.
   У них на глазах он опустил диск в левую щель. Диск скользнул вниз по желобку, слегка покачался и затих, показывая им в окошечке шесть.
   Юристы былых времен, важные и надменные, отправляя дела закона, взирали, как Ричи Гулдинг прошел из податного управления в гражданский суд с папкою фирмы Гулдинг, Коллис и Уорд, и слышали, как от адмиралтейского отделения королевского суда к суду апелляционному прошуршала пожилая особа женского пола с недоверчивою усмешкою, открывшей вставные зубы, в черной шелковой юбке, весьма пространной.
   - Видите? - повторил он. - Смотрите, последний, что я опустил, теперь там сверху: Прошедшие Номера. Давление. Принцип рычага, понятно?
   Он показал им растущую стопку дисков на правой стороне.
   - Ловко придумано, - сказал Флинн Длинный Нос, сопя. - Значит, кто опоздал, может видеть, какой сейчас номер и какие уже прошли.
   - Видите? - повторил Том Рочфорд.
   Он опустил диск для собственного удовольствия - и наблюдал, как тот скользит вниз, качается, затихает и показывает: четыре. Номер На Сцене.
   - Я его сейчас увижу в "Ормонде", - сказал Ленехан, - и я его прощупаю. Чтоб путный номер даром не помер.
   - Давай, - одобрил Том Рочфорд. - Скажи ему, я уж тут сам стал буян, так не терпится.
   - Ну, я спать пошел, - сказал бесцеремонно Маккой. - Когда вы вдвоем заведетесь...
   Флинн Длинный Нос склонился над рычагом, сопя.
   - А как вот это действует, Томми? - спросил он.
   - Труляля, голуби, - сказал Ленехан. - До скорой встречи.
   Он последовал за Маккоем на улицу через крохотный квадрат Крэмптон-корта.
   - Он герой, - сказал он просто.
   - Я знаю, - отозвался Маккой. - Это вы про канаву.
   - Канаву? - сказал Ленехан. - Да это было в люке.
   Они миновали мюзик-холл Дэна Лаури, где на афише им улыбалась размалеванной улыбкой Мария Кендалл, очаровательная субретка.
   Идя вниз по тротуару Сайкмор-стрит мимо мюзик-холла "Эмпайр", Ленехан представлял Маккою, как было дело. Один из этих чертовых люков прямо как газовая труба, и какой-то бедолага застрял там, причем наполовину уже задохся от канализационных газов. Ну, Том Рочфорд тут же лезет вниз, в чем был, при всем букмекерском параде, только обмотался канатом. И убей бог, он как-то ухитрился обмотать того бедолагу канатом, и обоих вытянули наружу.
   - Геройский поступок, - заключил он.
   У "Дельфина" они остановились и пропустили карету скорой помощи, галопом промчавшуюся на Джервис-стрит.
   - Вот сюда, - сказал он, сворачивая направо. - Заскочу к Лайнему поглядеть начальные ставки на Корону. Сколько там на ваших золотых с цепью?
   Маккой устремил взгляд в темную контору Маркуса Терциуса Мозеса, потом на часы О'Нила.
   - Начало четвертого, - сказал он. - А кто жокей?
   - О'Мэдден, - ответил Ленехан. - И у кобылки все шансы.
   Оставшийся на Темпл-бар Маккой легонько столкнул носком банановую кожуру с дороги в канаву. Кто-нибудь будет возвращаться в темноте под хмельком - не успеет оглянуться, сломает шею.
   Ворота в ограде резиденции распахнулись, открывая проезд кавалькаде вице-короля.
   - Один к одному, - сказал Ленехан, вернувшись. - Я там натолкнулся на Бэнтама Лайонса, он ставил на какую-то пропащую клячу, кто-то ему подсказал, у которой ни малейшего шанса. Нам вот сюда.
   Они поднялись по ступеням и прошли через пассаж Мерчент-сарч. Темноспинная фигура перебирала книги на лотке уличного торговца.
   - А вот и он, - заметил Ленехан.
   - Интересно, что он покупает, - сказал Маккой, оглядываясь назад.
   - "Леопольде, или История заблумшей души", - сказал Ленехан.
   - Он просто помешан на распродажах, - сказал Маккой. - На днях мы шли с ним по Лиффи-стрит, и он купил книгу у какого-то старика за два шиллинга. Так в этой книге одни гравюры стоили вдвое, там звезды, луна, кометы с хвостами. Что-то насчет астрономии.
   Ленехан рассмеялся.
   - Сейчас вот я вам одну историйку про хвосты комет, - посулил он. Выйдемте-ка на солнышко.
   Они прошли по чугунному мосту и направились по набережной Веллингтона вдоль парапета.
   Юный Патрик Алоизиус Дигнам вышел из мясной лавки Мангана, бывшей Ференбаха, неся полтора фунта свиных котлет.
   - Устраивали шикарный прием в Гленкри, в колонии для малолетних, - с живостью начал Ленехан. - Знаете, этот ежегодный банкет. По полной парадной форме. Присутствовали и лорд-мэр, тогда это был Вэл Диллон, и сэр Чарльз Камерон, Дэн Доусон говорил речь, а потом был концерт. Бартелл д'Арси пел и Бен Доллард...