Страница:
– Погоди, я скоро приду к тебе и тогда расскажу обо всем!
Потом дочь целовала умершую до того бесстрашно и нежно, что монахи в ужасе оттащили ее от покойницы и приказали носильщикам поскорее заколотить гроб.
Когда гробовая крышка опустилась над Сусанной, осиротевшая дочь в первый раз горько зарыдала. Только тут впервые осознала она весь ужас невозвратимой потери и собственное горькое одиночество. После того Катерина не видела и не слышала больше, что делали чужие люди с дорогим трупом; когда она отняла руки от заплаканного лица, дом покойной Сусанны опустел; тело его хозяйки отнесли в ближайший приют для зачумленных. Закон запрещал оставлять покойников в их жилищах на долгое время, и похороны умерших от эпидемии происходили ночью; родная дочь не имела права проводить свою мать на кладбище.
Катерина пошла к себе в комнату, понурив голову, и выглянула оттуда в сад. Все это теперь принадлежало ей; она могла свободно распоряжаться всем, как прежде распоряжалась своими птицами, собачками и золотыми украшениями, лежавшими на туалетном столике. Одно слово, одно движение руки богатой наследницы могло осчастливить людей, но для нее самой было немыслимо никакое счастье. Стоило ли ей расти, достигать полной самостоятельности, полной зрелости ума и такого громадного могущества только для того, чтобы чувствовать себя бесконечно жалкой и бессильной? К чему ей вся эта царственная роскошь? Разве она может утолить ее тоску, уменьшить ее необъятное горе!
Прощаясь с матерью, она дала ей торжественное обещание. Душа Катерины неудержимо стремилась исполнить данный обет; послание патриарха послужило ей неожиданным откровением. Молодая девушка опять принялась перечитывать его.
В начале Вениамин строго осуждал нечестивое намерение мемфитов, отступивших от истиной веры. По его словам, смерть Иисуса Христа сделала ненужными всякие человеческие жертвы. Подобные жестокие обряды не должны совершаться в христианских стенах, потому что они представляют собой кощунственный, богопротивный проступок. Языческие боги были созданы по образу слабых и грешных людей, порабощенных собственной плотью, и такие кумиры требовали себе жертв.
Именно в этом заключалось искупление ее тяжкой вины: она хотела положить конец своим страданиям этим геройским подвигом, чтобы скорей соединиться с матерью, показаться своему возлюбленному Ориону, патриарху, Иоанну и согражданам во всем величии самопожертвования и, таким образом, ни в чем не уступить сопернице – превозносимой всеми до небес дочери Фомы. Перед глазами Паулы, на виду всего народа, хотела она исполнить великое дело. Но Орион должен узнать непременно, чей образ лелеяла в сердце его отвергнутая невеста и из любви к кому она отреклась от всех земных радостей, чтобы найти смерть в нильских волнах.
О как это будет хорошо! Спасти Паулу ценой собственной жизни, значит, заставить Ориона вечно благословлять ее имя: тогда ее образ будет нераздельно жить вместе с образом соперницы в его душе, если даже беспримерный поступок Катерины и не поставит ее во мнении Ориона и общества в один ряд с дамаскинкой.
С этой минуты дочь Сусанны нетерпеливо дожидалась желанной развязки. Тщеславная девушка заранее радовалась возможности привлечь к себе все взоры, сделаться предметом всеобщих похвал, удивления и восхищения. Завтра ей предстояло возвыситься надо всеми, и, чем сильнее томил ее зной этого палящего дня, тем больше влекло Катерину желание успокоиться от жизненных тревог в прозрачной глубине родимой реки. Молодой девушке казалось нетрудным привести в исполнение свой план. Теперь она сделалась полновластной госпожой в своем доме: рабы и свободные слуги обязаны беспрекословно исполнять ее волю. Катерина не хотела уступать своего богатства родственникам, которых не особенно любила, и потому твердой рукой написала завещание, назначив часть своего состояния дяде Кризиппу; затем меньшую сумму молочному брату Анубису и вдове Руфинуса, чтобы загладить перед ней тяжкую вину. Большую же часть своего имущества, оцененного в несколько миллионов, она завещала возлюбленному другу Ориону, которому прощает все и надеется доказать, что маленький «мотылек» способен на возвышенные и самоотверженные поступки.
В заключение она просила юношу принять в дар, между прочим, и ее богатый родительский дом, поскольку дворец мукаукаса погиб по ее вине. Эта передача имущества была обставлена особыми условиями, которые делали честь уму и проницательности завещательницы.
Она знала, что неудовольствие патриарха может повредить молодому человеку и в то же время захотела заручиться благоволением церкви для спасения своей души. С этой целью Катерина предписывала юноше передать большую часть полученного от нее наследства в пользу церкви и бедных; однако не сразу, а в течение десяти лет, и такими суммами, какими заблагорассудится Ориону. Если же сын мукаукаса не проживет трех лет со дня смерти Катерины, то его права на наследство должны перейти к ее дяде Кризиппу.
К святой церкви, которой принадлежит все ее сердце, Катерина обращалась с покорной мольбой, прося духовенство ежегодно поминать ее и мать в дни их именин во всех египетских храмах. Если патриарх сочтет ее достойной такой чести, то пусть часовня, которую она завещала выстроить возле того места, где ее поглотят нильские волны, называется капеллой Сусанны и Катерины.
Всем невольникам в своем завещании Катерина дарила свободу, а наемным слугам своего дома назначила щедрые денежные награды. Она серьезно обдумывала свои последние распоряжения несколько часов кряду, и по ее лицу не раз скользила довольная улыбка. Потом девушка тщательно переписала документ, который был скреплен подписью врача и всех свободных служащих при доме. Хотя никто не ожидал такой предусмотрительности от молодой наследницы, однако все были согласны с тем, что с ее стороны было очень благоразумно распорядиться своим громадным состоянием, так как она была заперта в зачумленном доме и могла в любой момент заболеть.
Прежде чем стемнело, врач по просьбе Катерины привел к ней старшего сенатора Александра, старого друга ее отца, который стал опекуном Катерины после смерти мукаукаса. Александр переговаривался с девушкой через садовую калитку; он выразил согласие служить ей кириосом и скрепил своей подписью готовое завещание, хотя она и не позволила ему прочитать документ.
После этого молодая госпожа отправилась сама во флигель невольников, откуда снова были вынесены в некрополь несколько заболевших. Катерина приказала лодочникам подготовить к утру большую праздничную барку, на которой она поедет завтра любоваться жертвоприношением с реки.
Дочь Сусанны легла спать с более спокойным сердцем, чем накануне, и не успела окончить вечерней молитвы, как ее веки закрылись от усталости.
Проснувшись после солнечного восхода, она нашла великолепное судно, купленное за большие деньги ее отцом в Александрии, совершенно готовым к отплытию. Она беспрепятственно села на барку с Анубисом и несколькими служанками, потому что все караульные, сторожившие зараженный дом, были потребованы начальством на праздник жертвоприношения и свадьбы Нила. При громадном стечении народа, привлеченного великолепным зрелищем, легко могли возникнуть любые беспорядки.
L
Потом дочь целовала умершую до того бесстрашно и нежно, что монахи в ужасе оттащили ее от покойницы и приказали носильщикам поскорее заколотить гроб.
Когда гробовая крышка опустилась над Сусанной, осиротевшая дочь в первый раз горько зарыдала. Только тут впервые осознала она весь ужас невозвратимой потери и собственное горькое одиночество. После того Катерина не видела и не слышала больше, что делали чужие люди с дорогим трупом; когда она отняла руки от заплаканного лица, дом покойной Сусанны опустел; тело его хозяйки отнесли в ближайший приют для зачумленных. Закон запрещал оставлять покойников в их жилищах на долгое время, и похороны умерших от эпидемии происходили ночью; родная дочь не имела права проводить свою мать на кладбище.
Катерина пошла к себе в комнату, понурив голову, и выглянула оттуда в сад. Все это теперь принадлежало ей; она могла свободно распоряжаться всем, как прежде распоряжалась своими птицами, собачками и золотыми украшениями, лежавшими на туалетном столике. Одно слово, одно движение руки богатой наследницы могло осчастливить людей, но для нее самой было немыслимо никакое счастье. Стоило ли ей расти, достигать полной самостоятельности, полной зрелости ума и такого громадного могущества только для того, чтобы чувствовать себя бесконечно жалкой и бессильной? К чему ей вся эта царственная роскошь? Разве она может утолить ее тоску, уменьшить ее необъятное горе!
Прощаясь с матерью, она дала ей торжественное обещание. Душа Катерины неудержимо стремилась исполнить данный обет; послание патриарха послужило ей неожиданным откровением. Молодая девушка опять принялась перечитывать его.
В начале Вениамин строго осуждал нечестивое намерение мемфитов, отступивших от истиной веры. По его словам, смерть Иисуса Христа сделала ненужными всякие человеческие жертвы. Подобные жестокие обряды не должны совершаться в христианских стенах, потому что они представляют собой кощунственный, богопротивный проступок. Языческие боги были созданы по образу слабых и грешных людей, порабощенных собственной плотью, и такие кумиры требовали себе жертв.
«Но наш Господь, – писал Вениамин, - настолько выше человечества, насколько дух выше плоти, и ему нужны не плотские, а духовные жертвы. Как же Создателю не отвернуться с печалью и гневом от ослепленных Мемфисских христиан, разделяющих взгляды неразумных, кровожадных язычников? Они думают оправдаться тем, что принесут в жертву девушку иной религии и не из своего народа. Но это нисколько не оправдает их перед взором Господа. Бог отвернется от них, потому что ни одна капля человеческой крови не должна осквернять священных, чистых алтарей Христа, который пришел на землю в ореоле кротости, чтобы принести нам жизнь, а не смерть. Спроси свое ослепленное, заблуждающееся словесное стадо, брат мой: приятно ли милосердному Небесному Отцу видеть одного из чад своих хотя бы даже преданного мелхитской ереси, в руках палачей, которые насильно топят его в волнах во славу Божию, не внимая ни мольбам о пощаде, ни проклятиям своей жертвы? Вот если бы нашлась непорочная девственница, которая из любви к Богу и ближним добровольно рассталась бы с жизнью, по примеру божественного Искупителя, и, бросаясь в волны, воззвала бы к небу: «Прими меня и мою невинность как жертву себе, Господи, и избавь мой народ от бедствия!» тогда Господь сказал бы, может быть: «Я принимаю жертву, но мне довольно одного доброго желания. Ни одно из моих чад не должно лишать себя жизни, потому что она – самый священный и дорогой из моих даров»».Послание заключалось пастырскими увещаниями к Мемфисским христианам. Патриарх Вениамин, глава египетской церкви, говорит, конечно, по внушению Божию. Итак, девственница, готовая добровольно броситься в волны для спасения своего народа от бедствия, будет жертвой, приятной небесам! Это указание святого сердца дало обильную пищу уму Катерины. Одна мысль за другой возникала у нее в голове, пока из них выработалось стройное целое. Дочь Сусанны вознамерилась стать той девственницей, на которую намекал патриарх, – настоящей, истинной невестой Нила, готовой добровольно расстаться с молодой жизнью для спасения своих ближних.
Именно в этом заключалось искупление ее тяжкой вины: она хотела положить конец своим страданиям этим геройским подвигом, чтобы скорей соединиться с матерью, показаться своему возлюбленному Ориону, патриарху, Иоанну и согражданам во всем величии самопожертвования и, таким образом, ни в чем не уступить сопернице – превозносимой всеми до небес дочери Фомы. Перед глазами Паулы, на виду всего народа, хотела она исполнить великое дело. Но Орион должен узнать непременно, чей образ лелеяла в сердце его отвергнутая невеста и из любви к кому она отреклась от всех земных радостей, чтобы найти смерть в нильских волнах.
О как это будет хорошо! Спасти Паулу ценой собственной жизни, значит, заставить Ориона вечно благословлять ее имя: тогда ее образ будет нераздельно жить вместе с образом соперницы в его душе, если даже беспримерный поступок Катерины и не поставит ее во мнении Ориона и общества в один ряд с дамаскинкой.
С этой минуты дочь Сусанны нетерпеливо дожидалась желанной развязки. Тщеславная девушка заранее радовалась возможности привлечь к себе все взоры, сделаться предметом всеобщих похвал, удивления и восхищения. Завтра ей предстояло возвыситься надо всеми, и, чем сильнее томил ее зной этого палящего дня, тем больше влекло Катерину желание успокоиться от жизненных тревог в прозрачной глубине родимой реки. Молодой девушке казалось нетрудным привести в исполнение свой план. Теперь она сделалась полновластной госпожой в своем доме: рабы и свободные слуги обязаны беспрекословно исполнять ее волю. Катерина не хотела уступать своего богатства родственникам, которых не особенно любила, и потому твердой рукой написала завещание, назначив часть своего состояния дяде Кризиппу; затем меньшую сумму молочному брату Анубису и вдове Руфинуса, чтобы загладить перед ней тяжкую вину. Большую же часть своего имущества, оцененного в несколько миллионов, она завещала возлюбленному другу Ориону, которому прощает все и надеется доказать, что маленький «мотылек» способен на возвышенные и самоотверженные поступки.
В заключение она просила юношу принять в дар, между прочим, и ее богатый родительский дом, поскольку дворец мукаукаса погиб по ее вине. Эта передача имущества была обставлена особыми условиями, которые делали честь уму и проницательности завещательницы.
Она знала, что неудовольствие патриарха может повредить молодому человеку и в то же время захотела заручиться благоволением церкви для спасения своей души. С этой целью Катерина предписывала юноше передать большую часть полученного от нее наследства в пользу церкви и бедных; однако не сразу, а в течение десяти лет, и такими суммами, какими заблагорассудится Ориону. Если же сын мукаукаса не проживет трех лет со дня смерти Катерины, то его права на наследство должны перейти к ее дяде Кризиппу.
К святой церкви, которой принадлежит все ее сердце, Катерина обращалась с покорной мольбой, прося духовенство ежегодно поминать ее и мать в дни их именин во всех египетских храмах. Если патриарх сочтет ее достойной такой чести, то пусть часовня, которую она завещала выстроить возле того места, где ее поглотят нильские волны, называется капеллой Сусанны и Катерины.
Всем невольникам в своем завещании Катерина дарила свободу, а наемным слугам своего дома назначила щедрые денежные награды. Она серьезно обдумывала свои последние распоряжения несколько часов кряду, и по ее лицу не раз скользила довольная улыбка. Потом девушка тщательно переписала документ, который был скреплен подписью врача и всех свободных служащих при доме. Хотя никто не ожидал такой предусмотрительности от молодой наследницы, однако все были согласны с тем, что с ее стороны было очень благоразумно распорядиться своим громадным состоянием, так как она была заперта в зачумленном доме и могла в любой момент заболеть.
Прежде чем стемнело, врач по просьбе Катерины привел к ней старшего сенатора Александра, старого друга ее отца, который стал опекуном Катерины после смерти мукаукаса. Александр переговаривался с девушкой через садовую калитку; он выразил согласие служить ей кириосом и скрепил своей подписью готовое завещание, хотя она и не позволила ему прочитать документ.
После этого молодая госпожа отправилась сама во флигель невольников, откуда снова были вынесены в некрополь несколько заболевших. Катерина приказала лодочникам подготовить к утру большую праздничную барку, на которой она поедет завтра любоваться жертвоприношением с реки.
Дочь Сусанны легла спать с более спокойным сердцем, чем накануне, и не успела окончить вечерней молитвы, как ее веки закрылись от усталости.
Проснувшись после солнечного восхода, она нашла великолепное судно, купленное за большие деньги ее отцом в Александрии, совершенно готовым к отплытию. Она беспрепятственно села на барку с Анубисом и несколькими служанками, потому что все караульные, сторожившие зараженный дом, были потребованы начальством на праздник жертвоприношения и свадьбы Нила. При громадном стечении народа, привлеченного великолепным зрелищем, легко могли возникнуть любые беспорядки.
L
Многочисленные зрители стали собираться еще с ночи на широкую набережную, поблизости от гостиницы Несита. Их число возрастало с каждой минутой, и, несмотря на знойное утро, ни один мемфит не мог усидеть дома. Мужчины, женщины, дети стремились неудержимым потоком к месту празднества. В Мемфис явились также тысячи обитателей соседних городов, местечек и деревень, желая присутствовать при неслыханном жертвоприношении, которое обещало прекратить бедствие страны. Подавляющее большинство зрителей не имели никакого представления о таком брачном торжестве, и каждый из них жаждал насладиться зрелищем.
Сенат не дремал, им было сделано все, чтобы придать больше блеска уличным процессиям. Благодаря предупредительности булевтов, возможно большее число мемфисских граждан принимало непосредственное участие в церемонии. Вокруг гавани Несита возвышались широким полукругом места для зрителей. Для членов Курии, их семейств и для знатных арабских сановников были устроены посреди трибун особые увешанные коврами ложи, там стояли высокие кресла, предназначавшиеся для векила Обады, кади Огмана, старшего сенатора, маститого Горуса Аполлона и городского духовенства, хотя нельзя было ожидать появления пастырей христианской церкви на нечестивом языческом сборище.
Все, не получившие возможность занять места на трибунах, разместились на берегу с женами и детьми. Появились торговцы съестным и напитками. Они возили свой товар на двухколесных тележках или раскладывали его на ковриках яркого цвета. На трибунах также не умолкали крики разносчиков, продававших фильтрованную нильскую воду и фруктовый сок. В полузасохших вершинах пальм в роще Несита, вместо голубей, удодов и воробьев, обычно гнездившихся там, примостилось множество мальчишек. Они развлекались в ожидании интересного зрелища, срывая с громадных гроздьев полопавшиеся большие финики, чтобы кидать их в головы любопытных. Воины охранительной стражи прекратили, наконец эту забаву нацелившись в озорников из своих луков.
Главным предметом всеобщего внимания служил высокий деревянный помост, далеко вдававшийся в обмелевшую реку: отсюда участникам церемонии предстояло ввергнуть невесту Нила в холодные, влажные объятия жениха. Этот помост был украшен с особенным вкусом. Его покрыли коврами, драпировали ярким сукном, увешали знаменами и пальмовыми листьями, обвили тяжелыми гирляндами из ветвей ивы и тамариска, откуда выглядывали цветы лотоса, мальвы, лилии и розы; тут же были прикреплены венки, эмблемы Мемфисской области и различные раззолоченные украшения. Только на самом краю помоста было пусто; здесь не устроили даже легких перил, чтобы собравшийся народ не пропустил ни одной мелочи в «брачном» обряде.
За три часа до полудня в числе зрителей недоставало только тех, которые заранее запаслись местами; однако вскоре любопытство привлекло сюда и их.
Городская стража выбивалась из сил, стараясь сохранить порядок. Задние ряды любопытных толкали стоявших впереди прямо в реку; однако благодаря мелководью никто не утонул, падение в воду кончалось только бранью и криком. Они заглушали музыку многочисленных хоров, поставленных на главных эстрадах, и возгласы одобрения, повсюду встречавшие Горуса Аполлона, который разъезжал туда и сюда на своем белом осле. Появление важных сановников также вызвало восторженные рукоплескания и шумные овации.
В некоторых местах раздавался жалобный вой, пронзительный визг и болезненные стоны. Тут один из граждан падал на землю, сраженный солнечным ударом, там у другого неожиданно обнаруживались симптомы страшной болезни. Тогда обычно возникала давка, люди бросались бежать без оглядки в стороны, толкая стоявших поблизости. У одного торговца опрокинули тележку с товаром; другому растоптали вареные яйца и пирожки. Группа людей, шарахнувшись в сторону, угодила в глубокий, наполовину высохший канал.
Стража размахивала палками и кричала, водворяя порядок. Но главная масса зрителей относилась к этим шумным эпизодам довольно безучастно.
Вдруг собравшийся народ притих, крики умолкли, суматоха прекратилась. Теперь всякое трагическое происшествие с отдельным лицом могло пройти совершенно незамеченным: из города доносились звуки труб и пение. Пышная процессия свадебного поезда приближалась! Лучше быть задавленным, утонуть или получить солнечный удар, чем пропустить хотя бы одну сцену из этого беспримерного, невиданного зрелища. Какие глупцы арабы! Из их высших сановников прибыли на праздник, кроме векила Обады, только трое, которых никто не знал. Мемфиты напрасно искали глазами в рядах почетных гостей кади Огмана. Он не пришел и, вероятно, запретил присутствовать на жертвоприношении и мусульманским женщинам. Ни одна гаремная красавица, закутанная в прозрачное покрывало, не появилась сегодня на трибунах.
Зато все египтянки были налицо, за исключением разве тех, которые оставались в зачумленных домах, не имея права выйти. Ведь не скоро дождешься опять такого народного празднества. По крайней мере, и десятки лет спустя будет о чем порассказать своим внукам!
Пение и музыка приближались. Трудно было представить себе, чтобы это веселое шествие сопровождало осужденную к месту казни. Духовые инструменты исполняли игривые мотивы, певцы затягивали свадебные песни. Тонкие голоса мальчиков и девочек покрывали более густые и сильные звуки хора юношей и мужчин. Флейты выводили трели; барабанный бой под мерный темп марша напоминал шум морского прибоя; тут же раздавался металлический звон цимбал и серебристые переливы колокольчиков, ударявшихся о края тамбуринов, которыми молодые девушки потрясали над кудрявыми головками; мелодичные лютни не отставали от других. Едва этот могучий поток разнообразных звуков успевал приблизиться к зрителям, как издали ему на смену раздавалось уже новое пение и новая музыка.
Собравшийся народ слушал и смотрел, поджидая невесту Нила с ее свадебным поездом. Наконец, впереди всех появились горнисты на ретивых конях; они выстроились рядами по обеим сторонам дороги, которая вела к месту церемонии на берегу. Перед ними поместили слева хор женщин, справа хор мужчин; их одежды были сделаны из легкой материи зеленоватого цвета морской волны и роскошно убраны цветами лотоса. У женщин распущенные волосы, падавшие по плечам, смешивались с цветочными колокольчиками, мужчины держали в руках стебли папируса и тростника, представляя собой вышедших из волн речных богов.
За ними следовали юноши и бородатые фигуры в белых одеждах со шкурами пантер на плечах, по образу языческих жрецов. Двое старцев с волнистыми седыми бородами шли во главе процессии, один с серебряной, другой с золотой чашей в правой руке. Им предстояло, по обычаю предков, бросить в воду эти чаши как первую жертву. Так распорядился Горус Аполлон, принимавший самое деятельное участие в устройстве праздника. Он настаивал, чтобы все делалось согласно преданиям древних и не допускал никаких отступлений от освященной веками традиции.
Кроме того, мимо зрителей, к немалой потехе простонародья, провели целый зверинец: жирафов, слонов, страусов, антилоп, газелей и даже нескольких ручных львов и пантер.
Потом появились на большой колеснице, запряженной двенадцатью вороными конями, символические фигуры скованных и повергнутых наземь Голода и Заразы: то были дети с вымазанными сажей лицами, визжавшие как бы в бессильном бешенстве и привязанные к столбам. На спинах у них торчали колючие крылья, на лбу – рога. Маленькие актеры старались войти в свою роль мелкой челяди сатаны и немало потешали простонародье кривлянием и воем. На второй колеснице ехала богиня изобилия, она была обложена снопами, фруктами, гирляндами из виноградной лозы. Ее окружали мальчики и девочки с колосьями и плодами, с яблоками и гроздьями фиников, с кувшинами для вина и с бокалами в руках.
За этой колесницей ехала на восьми белоснежных лошадях богиня здоровья; ее экипаж был выполнен в форме раковины, а сама она лежала в ней, как в ванне. В одной руке богиня держала золотую чашу, в другой жезл, обвитый змеями; за ней следовал будущий супруг невесты Нила, речной бог: коренастый, сильный, красивый мужчина с большой бородой, опиравшийся локтями на громадную урну, в позе знаменитой статуи, вывезенной римлянами из Александрии. У ног этого Геркулеса было сгруппировано шестнадцать обнаженных мальчиков, символизирующих собой шестнадцать локтей высоты, которой должен достигнуть Нил, чтобы разлиться для плодородного орошения страны. Пышные кудри Геркулеса были украшены свадебным венком из цветов лотоса.
Чучела крокодилов, пучки колосьев, финики, виноград и раковины украшали эту колесницу, окруженную старцами в одежде языческих жрецов.
Появление жениха вызвало оглушительные крики восторга. Чем длиннее растягивалось торжественное шествие, тем сильнее возрастало напряженное любопытство народной массы: каждый зритель горел нетерпением увидеть прекрасную жертву.
Едва юноши и девы прошли мимо, как на высоких трибунах и среди наводнявшей берег черни, наступила мертвая тишина. Никто не обращал внимания на палящий солнечный зной и жестокую жажду; глаза присутствующих жадно следили за красочной процессией, и только черный векил, вытянувшийся на эстраде во весь свой исполинский рост, часто поглядывал в сторону города. Он высматривал, не поднимется ли облако дыма в той стороне, где находилась тюрьма; вдруг его губы раскрылись, и он злобно рассмеялся, сверкнув белыми зубами. Над городом появился седоватый столб дыма, который становился все гуще и наконец окрасился посередине багровым отблеском, происходившим явно не от солнечных лучей. Кроме Обады, никто в этой многотысячной толпе не смотрел назад и не заметил начинавшегося пожара.
Свадебный поезд вступил на деревянный помост, вдававшийся в реку. Перед глазами зрителей снова появился хор юношей со шкурами пантер на плечах, и, наконец, народ увидел великолепную колесницу, запряженную восемью черными как смоль быками, которые были украшены зелеными страусовыми перьями и водяными растениями. Высокий балдахин высился над экипажем; четверо мужчин в одежде языческих жрецов стояли по его углам, а под драпировками, богато украшенными гирляндами из лотоса и тростника, полулежа на сиденье, убранном зеленым папирусом, осокой, высоким тростником и цветущими водяными растениями, красовалась царица праздника – невеста Нила!
В белой одежде и под густым покрывалом неподвижно сидела Паула на своем месте; длинные черные волосы были распущены и падали у нее по плечам; у ног девушки лежал венок и множество редких ярко-розовых цветов лотоса.
До этой минуты рядом с ней сидел епископ, единственный представитель христианского духовенства, появившийся на нечестивом языческом празднике, хотя Мемфис кишел священниками и монахами.
Поравнявшись с трибунами, прелат выпрямился, нахмурив лоб и меряя глазами толпу. К чему привели убедительные проповеди в церквах, увещания и угрозы всего духовенства? Несмотря на противодействие церкви, Паулу посадили на колесницу и повели за шутовской процессией, а Иоанну пришлось сопровождать невинную жертву к месту казни. Он дал себе слово оставаться при ней до последней минуты, даже рискуя быть растерзанным разъяренной чернью.
Паула держала в руках две розы. Одну принесла ей утром Пульхерия, другую прислал Орион с женой сенатора Мартиной. Вчера умирающий отец в полной памяти благословил осужденную, не подозревая о том, какая ужасная участь готовится ей. Сегодня он еще не приходил в себя и не мог отвечать на прощальные ласки дочери. Больной старик был перенесен в бессознательном состоянии из тюрьмы в дом Руфинуса. Иоанна настояла на том, чтобы он оставался до конца на ее попечении. Перед самым отъездом дамаскинке подали записку от Ориона. Юноша сообщал, что его работа окончена. Бедного узника нарочно уверили, будто казнь отложена до завтра, и несчастная девушка была этому рада: по крайней мере он не переживал в душе вместе с Паулой всех перипетий ожидавшего ее мучения. Осужденная позволила провожать себя женщинам, изображавшим подруг невесты Нила. В их числе находилась и жена тюремщика, хорошенькая Эмау, проливавшая горькие слезы. Но еще на тюремном дворе Паула, возмущенная любопытством толпы, сорвала с себя свадебный венок и цветы и бросила на землю.
Дорога из города к набережной реки показалась девушке бесконечно длинной; она не удостоила ни одним взглядом толпу, запрудившую улицы, и не переставала молиться. Когда же ее гордая кровь закипала при мысли об ужасном насилии, и отчаяние закрадывалось в душу, Паула брала руку епископа, который не уставал поддерживать ее мужество и веру, говоря, что христианин должен надеяться на милость Божию, несмотря ни на какие испытания. Так они достигли места, где юную красавицу ожидал переход в неведомый мир. Торжествующие крики народа слились в несмолкаемый восторженный гул. Музыка и пение смешались с ропотом тысяч голосов. Оглушенная Паула машинально позволила снять себя с колесницы и пошла за юношами и молодыми девушками, которые служили ей свадебной свитой; они попеременно пели невесте лучший гимн прославленной Сапфо, посвященный Гименею.
Епископ сделал попытку образумить свою непокорную паству, но его тотчас заставили умолкнуть. Тогда он снова подошел к осужденной и вместе с ней вступил на разукрашенный помост.
Паула призвала на помощь всю свою силу воли, гордость и мужество, чтобы спокойно взглянуть в лицо смерти.
Гордо выпрямившись и приняв свойственную ей величественную осанку, девушка дошла уже до половины мостков, как вдруг позади нее по деревянным доскам раздался стук копыт. Горус Аполлон догнал осужденную и преградил ей путь. Едва переводя дух, обливаясь потом, он с насмешливым и торжествующим видом приказал ей снять покрывало, а Иоанну – отойти прочь, чтобы уступить место представителю благодатного Нила, кузнецу исполинского роста, который хотя стыдился своего фантастического наряда, но был готов до конца исполнить порученную ему роль. Однако епископ и Паула отказались исполнить требование жреца Исиды. Тогда старик сорвал покрывало с головы дамаскинки, кивнул «богу Нила», и тот вступил в свои права. Почтительно поклонившись прелату, которому оставалось только покориться, кузнец взял дамаскинку за руку, чтобы довести ее до платформы, где кончался помост. Здесь оба старца, шедшие впереди поезда Осириса-Бахуса, бросили в реку, в виде предварительной жертвы, принесенные ими сосуды из серебра и золота..Затем судейский оратор, переодетый языческим жрецом, начал произносить отлично составленную речь, в которой разъяснилось значение предстоящего торжественного обряда. При этом он взял Паулу за руку, намереваясь передать ее силачу. Представитель Нила готовился уже схватить дамаскинку и бросить в глубину реки, но тут возникло неожиданное препятствие: большая нарядная барка подошла к самому краю помоста. Вся толпа и зрители на трибунах снова заволновались, тогда как до этой минуты все замерло в напряженном ожидании развязки. Отовсюду послышались громкие возгласы:
– Праздничная лодка вдовы Сусанны!
– Смотрите на Нил, смотрите на реку!
– Это «мотылек», дочь известного богача Филаммона!
– Какое очаровательное зрелище!
– Вторая невеста Нила!
Все взгляды, как по мановению волшебства, обратились с Паулы на Катерину. Красивая, нарядная барка Сусанны уже целый час лавировала туда и сюда мимо эстрады. Стража не раз обращалась к гребцам, приказывая им держаться подальше от места церемонии, но те не слушались, а воины не рискнули подплыть на своих маленьких челноках к большому судну, насчитывавшему пятьдесят человек экипажа.
Сенат не дремал, им было сделано все, чтобы придать больше блеска уличным процессиям. Благодаря предупредительности булевтов, возможно большее число мемфисских граждан принимало непосредственное участие в церемонии. Вокруг гавани Несита возвышались широким полукругом места для зрителей. Для членов Курии, их семейств и для знатных арабских сановников были устроены посреди трибун особые увешанные коврами ложи, там стояли высокие кресла, предназначавшиеся для векила Обады, кади Огмана, старшего сенатора, маститого Горуса Аполлона и городского духовенства, хотя нельзя было ожидать появления пастырей христианской церкви на нечестивом языческом сборище.
Все, не получившие возможность занять места на трибунах, разместились на берегу с женами и детьми. Появились торговцы съестным и напитками. Они возили свой товар на двухколесных тележках или раскладывали его на ковриках яркого цвета. На трибунах также не умолкали крики разносчиков, продававших фильтрованную нильскую воду и фруктовый сок. В полузасохших вершинах пальм в роще Несита, вместо голубей, удодов и воробьев, обычно гнездившихся там, примостилось множество мальчишек. Они развлекались в ожидании интересного зрелища, срывая с громадных гроздьев полопавшиеся большие финики, чтобы кидать их в головы любопытных. Воины охранительной стражи прекратили, наконец эту забаву нацелившись в озорников из своих луков.
Главным предметом всеобщего внимания служил высокий деревянный помост, далеко вдававшийся в обмелевшую реку: отсюда участникам церемонии предстояло ввергнуть невесту Нила в холодные, влажные объятия жениха. Этот помост был украшен с особенным вкусом. Его покрыли коврами, драпировали ярким сукном, увешали знаменами и пальмовыми листьями, обвили тяжелыми гирляндами из ветвей ивы и тамариска, откуда выглядывали цветы лотоса, мальвы, лилии и розы; тут же были прикреплены венки, эмблемы Мемфисской области и различные раззолоченные украшения. Только на самом краю помоста было пусто; здесь не устроили даже легких перил, чтобы собравшийся народ не пропустил ни одной мелочи в «брачном» обряде.
За три часа до полудня в числе зрителей недоставало только тех, которые заранее запаслись местами; однако вскоре любопытство привлекло сюда и их.
Городская стража выбивалась из сил, стараясь сохранить порядок. Задние ряды любопытных толкали стоявших впереди прямо в реку; однако благодаря мелководью никто не утонул, падение в воду кончалось только бранью и криком. Они заглушали музыку многочисленных хоров, поставленных на главных эстрадах, и возгласы одобрения, повсюду встречавшие Горуса Аполлона, который разъезжал туда и сюда на своем белом осле. Появление важных сановников также вызвало восторженные рукоплескания и шумные овации.
В некоторых местах раздавался жалобный вой, пронзительный визг и болезненные стоны. Тут один из граждан падал на землю, сраженный солнечным ударом, там у другого неожиданно обнаруживались симптомы страшной болезни. Тогда обычно возникала давка, люди бросались бежать без оглядки в стороны, толкая стоявших поблизости. У одного торговца опрокинули тележку с товаром; другому растоптали вареные яйца и пирожки. Группа людей, шарахнувшись в сторону, угодила в глубокий, наполовину высохший канал.
Стража размахивала палками и кричала, водворяя порядок. Но главная масса зрителей относилась к этим шумным эпизодам довольно безучастно.
Вдруг собравшийся народ притих, крики умолкли, суматоха прекратилась. Теперь всякое трагическое происшествие с отдельным лицом могло пройти совершенно незамеченным: из города доносились звуки труб и пение. Пышная процессия свадебного поезда приближалась! Лучше быть задавленным, утонуть или получить солнечный удар, чем пропустить хотя бы одну сцену из этого беспримерного, невиданного зрелища. Какие глупцы арабы! Из их высших сановников прибыли на праздник, кроме векила Обады, только трое, которых никто не знал. Мемфиты напрасно искали глазами в рядах почетных гостей кади Огмана. Он не пришел и, вероятно, запретил присутствовать на жертвоприношении и мусульманским женщинам. Ни одна гаремная красавица, закутанная в прозрачное покрывало, не появилась сегодня на трибунах.
Зато все египтянки были налицо, за исключением разве тех, которые оставались в зачумленных домах, не имея права выйти. Ведь не скоро дождешься опять такого народного празднества. По крайней мере, и десятки лет спустя будет о чем порассказать своим внукам!
Пение и музыка приближались. Трудно было представить себе, чтобы это веселое шествие сопровождало осужденную к месту казни. Духовые инструменты исполняли игривые мотивы, певцы затягивали свадебные песни. Тонкие голоса мальчиков и девочек покрывали более густые и сильные звуки хора юношей и мужчин. Флейты выводили трели; барабанный бой под мерный темп марша напоминал шум морского прибоя; тут же раздавался металлический звон цимбал и серебристые переливы колокольчиков, ударявшихся о края тамбуринов, которыми молодые девушки потрясали над кудрявыми головками; мелодичные лютни не отставали от других. Едва этот могучий поток разнообразных звуков успевал приблизиться к зрителям, как издали ему на смену раздавалось уже новое пение и новая музыка.
Собравшийся народ слушал и смотрел, поджидая невесту Нила с ее свадебным поездом. Наконец, впереди всех появились горнисты на ретивых конях; они выстроились рядами по обеим сторонам дороги, которая вела к месту церемонии на берегу. Перед ними поместили слева хор женщин, справа хор мужчин; их одежды были сделаны из легкой материи зеленоватого цвета морской волны и роскошно убраны цветами лотоса. У женщин распущенные волосы, падавшие по плечам, смешивались с цветочными колокольчиками, мужчины держали в руках стебли папируса и тростника, представляя собой вышедших из волн речных богов.
За ними следовали юноши и бородатые фигуры в белых одеждах со шкурами пантер на плечах, по образу языческих жрецов. Двое старцев с волнистыми седыми бородами шли во главе процессии, один с серебряной, другой с золотой чашей в правой руке. Им предстояло, по обычаю предков, бросить в воду эти чаши как первую жертву. Так распорядился Горус Аполлон, принимавший самое деятельное участие в устройстве праздника. Он настаивал, чтобы все делалось согласно преданиям древних и не допускал никаких отступлений от освященной веками традиции.
Кроме того, мимо зрителей, к немалой потехе простонародья, провели целый зверинец: жирафов, слонов, страусов, антилоп, газелей и даже нескольких ручных львов и пантер.
Потом появились на большой колеснице, запряженной двенадцатью вороными конями, символические фигуры скованных и повергнутых наземь Голода и Заразы: то были дети с вымазанными сажей лицами, визжавшие как бы в бессильном бешенстве и привязанные к столбам. На спинах у них торчали колючие крылья, на лбу – рога. Маленькие актеры старались войти в свою роль мелкой челяди сатаны и немало потешали простонародье кривлянием и воем. На второй колеснице ехала богиня изобилия, она была обложена снопами, фруктами, гирляндами из виноградной лозы. Ее окружали мальчики и девочки с колосьями и плодами, с яблоками и гроздьями фиников, с кувшинами для вина и с бокалами в руках.
За этой колесницей ехала на восьми белоснежных лошадях богиня здоровья; ее экипаж был выполнен в форме раковины, а сама она лежала в ней, как в ванне. В одной руке богиня держала золотую чашу, в другой жезл, обвитый змеями; за ней следовал будущий супруг невесты Нила, речной бог: коренастый, сильный, красивый мужчина с большой бородой, опиравшийся локтями на громадную урну, в позе знаменитой статуи, вывезенной римлянами из Александрии. У ног этого Геркулеса было сгруппировано шестнадцать обнаженных мальчиков, символизирующих собой шестнадцать локтей высоты, которой должен достигнуть Нил, чтобы разлиться для плодородного орошения страны. Пышные кудри Геркулеса были украшены свадебным венком из цветов лотоса.
Чучела крокодилов, пучки колосьев, финики, виноград и раковины украшали эту колесницу, окруженную старцами в одежде языческих жрецов.
Появление жениха вызвало оглушительные крики восторга. Чем длиннее растягивалось торжественное шествие, тем сильнее возрастало напряженное любопытство народной массы: каждый зритель горел нетерпением увидеть прекрасную жертву.
Едва юноши и девы прошли мимо, как на высоких трибунах и среди наводнявшей берег черни, наступила мертвая тишина. Никто не обращал внимания на палящий солнечный зной и жестокую жажду; глаза присутствующих жадно следили за красочной процессией, и только черный векил, вытянувшийся на эстраде во весь свой исполинский рост, часто поглядывал в сторону города. Он высматривал, не поднимется ли облако дыма в той стороне, где находилась тюрьма; вдруг его губы раскрылись, и он злобно рассмеялся, сверкнув белыми зубами. Над городом появился седоватый столб дыма, который становился все гуще и наконец окрасился посередине багровым отблеском, происходившим явно не от солнечных лучей. Кроме Обады, никто в этой многотысячной толпе не смотрел назад и не заметил начинавшегося пожара.
Свадебный поезд вступил на деревянный помост, вдававшийся в реку. Перед глазами зрителей снова появился хор юношей со шкурами пантер на плечах, и, наконец, народ увидел великолепную колесницу, запряженную восемью черными как смоль быками, которые были украшены зелеными страусовыми перьями и водяными растениями. Высокий балдахин высился над экипажем; четверо мужчин в одежде языческих жрецов стояли по его углам, а под драпировками, богато украшенными гирляндами из лотоса и тростника, полулежа на сиденье, убранном зеленым папирусом, осокой, высоким тростником и цветущими водяными растениями, красовалась царица праздника – невеста Нила!
В белой одежде и под густым покрывалом неподвижно сидела Паула на своем месте; длинные черные волосы были распущены и падали у нее по плечам; у ног девушки лежал венок и множество редких ярко-розовых цветов лотоса.
До этой минуты рядом с ней сидел епископ, единственный представитель христианского духовенства, появившийся на нечестивом языческом празднике, хотя Мемфис кишел священниками и монахами.
Поравнявшись с трибунами, прелат выпрямился, нахмурив лоб и меряя глазами толпу. К чему привели убедительные проповеди в церквах, увещания и угрозы всего духовенства? Несмотря на противодействие церкви, Паулу посадили на колесницу и повели за шутовской процессией, а Иоанну пришлось сопровождать невинную жертву к месту казни. Он дал себе слово оставаться при ней до последней минуты, даже рискуя быть растерзанным разъяренной чернью.
Паула держала в руках две розы. Одну принесла ей утром Пульхерия, другую прислал Орион с женой сенатора Мартиной. Вчера умирающий отец в полной памяти благословил осужденную, не подозревая о том, какая ужасная участь готовится ей. Сегодня он еще не приходил в себя и не мог отвечать на прощальные ласки дочери. Больной старик был перенесен в бессознательном состоянии из тюрьмы в дом Руфинуса. Иоанна настояла на том, чтобы он оставался до конца на ее попечении. Перед самым отъездом дамаскинке подали записку от Ориона. Юноша сообщал, что его работа окончена. Бедного узника нарочно уверили, будто казнь отложена до завтра, и несчастная девушка была этому рада: по крайней мере он не переживал в душе вместе с Паулой всех перипетий ожидавшего ее мучения. Осужденная позволила провожать себя женщинам, изображавшим подруг невесты Нила. В их числе находилась и жена тюремщика, хорошенькая Эмау, проливавшая горькие слезы. Но еще на тюремном дворе Паула, возмущенная любопытством толпы, сорвала с себя свадебный венок и цветы и бросила на землю.
Дорога из города к набережной реки показалась девушке бесконечно длинной; она не удостоила ни одним взглядом толпу, запрудившую улицы, и не переставала молиться. Когда же ее гордая кровь закипала при мысли об ужасном насилии, и отчаяние закрадывалось в душу, Паула брала руку епископа, который не уставал поддерживать ее мужество и веру, говоря, что христианин должен надеяться на милость Божию, несмотря ни на какие испытания. Так они достигли места, где юную красавицу ожидал переход в неведомый мир. Торжествующие крики народа слились в несмолкаемый восторженный гул. Музыка и пение смешались с ропотом тысяч голосов. Оглушенная Паула машинально позволила снять себя с колесницы и пошла за юношами и молодыми девушками, которые служили ей свадебной свитой; они попеременно пели невесте лучший гимн прославленной Сапфо, посвященный Гименею.
Епископ сделал попытку образумить свою непокорную паству, но его тотчас заставили умолкнуть. Тогда он снова подошел к осужденной и вместе с ней вступил на разукрашенный помост.
Паула призвала на помощь всю свою силу воли, гордость и мужество, чтобы спокойно взглянуть в лицо смерти.
Гордо выпрямившись и приняв свойственную ей величественную осанку, девушка дошла уже до половины мостков, как вдруг позади нее по деревянным доскам раздался стук копыт. Горус Аполлон догнал осужденную и преградил ей путь. Едва переводя дух, обливаясь потом, он с насмешливым и торжествующим видом приказал ей снять покрывало, а Иоанну – отойти прочь, чтобы уступить место представителю благодатного Нила, кузнецу исполинского роста, который хотя стыдился своего фантастического наряда, но был готов до конца исполнить порученную ему роль. Однако епископ и Паула отказались исполнить требование жреца Исиды. Тогда старик сорвал покрывало с головы дамаскинки, кивнул «богу Нила», и тот вступил в свои права. Почтительно поклонившись прелату, которому оставалось только покориться, кузнец взял дамаскинку за руку, чтобы довести ее до платформы, где кончался помост. Здесь оба старца, шедшие впереди поезда Осириса-Бахуса, бросили в реку, в виде предварительной жертвы, принесенные ими сосуды из серебра и золота..Затем судейский оратор, переодетый языческим жрецом, начал произносить отлично составленную речь, в которой разъяснилось значение предстоящего торжественного обряда. При этом он взял Паулу за руку, намереваясь передать ее силачу. Представитель Нила готовился уже схватить дамаскинку и бросить в глубину реки, но тут возникло неожиданное препятствие: большая нарядная барка подошла к самому краю помоста. Вся толпа и зрители на трибунах снова заволновались, тогда как до этой минуты все замерло в напряженном ожидании развязки. Отовсюду послышались громкие возгласы:
– Праздничная лодка вдовы Сусанны!
– Смотрите на Нил, смотрите на реку!
– Это «мотылек», дочь известного богача Филаммона!
– Какое очаровательное зрелище!
– Вторая невеста Нила!
Все взгляды, как по мановению волшебства, обратились с Паулы на Катерину. Красивая, нарядная барка Сусанны уже целый час лавировала туда и сюда мимо эстрады. Стража не раз обращалась к гребцам, приказывая им держаться подальше от места церемонии, но те не слушались, а воины не рискнули подплыть на своих маленьких челноках к большому судну, насчитывавшему пятьдесят человек экипажа.