Эдуард Хруцкий. Криминальная Москва

   - Сберегите.
   - Конечно, только года два она у меня пролежит.
   - Ну, это мы посмотрим, - усмехнулся Борис Ар кадьевич.
   - Лазарев - мошенник высшего класса. - Айрапетов вышел из-за стола и сел рядом со мной.
   Мы очень подружились с Эдиком Айрапетовым, встречались не только в МУРе, но и на "воле". Мы были молодыми, веселыми, верили в свою счастливую звезду.
   Однажды познакомились с двумя милыми барышнями. У одной была собственная машина "Победа".
   Как-то они пригласили нас повеселиться на даче. Я зашел за Эдиком и увидел, как он что-то вынул из сейфа и положил в портфель.
   Тогда я не придал этому значения.
   Мы приехали на дачу, но туда, к нашему огорчению, нагрянули родители, и мы, прихватив тюфяки и одеяла, отправились веселиться прямо на природе.
   Утром меня разбудило не пение птиц, не легкий лесной ветерок.
   Разбудил меня грохот. Я открыл глаза и увидел здоровенный будильник, подпрыгивающий на капоте "Победы".
   Эдик вскочил и скомандовал:
   - Шесть часов. Пора на службу.
   Работа для него была единственным смыслом жизни. Поэтому начальник МУРа Парфентьев поручал ему необычные дела.
   Однажды комиссар вызвал его рано утром.
   Ровно в семь Эдик был в приемной.
   Секретарь Парфентьева Антонина еще не пришла на работу, поэтому вход в кабинет был свободен.
   - Разрешите, товарищ комиссар?
   - А, Эдик... Заходи, заходи, - голос начальника был притворно ласков. - Чайку хочешь?
   - Спасибо, товарищ комиссар, я позавтракал.
   - Тогда начнем, помолясь. Тебе поручается секретная разработка по делу, связанному с одним из членов президиума ЦК КПСС.
   Айрапетов напрягся.
   - Грабанули?
   - Нет.
   - Туфтовое золото или сверкалки втюхали?
   - Ну что ты несешь! Это же Председатель Президиума Верховного Совета СССР, а не твои фармазонщики.
   - Брежнев! - ахнул капитан.
   - Он самый. Ему позвонили по прямому телефону на работу, и человек сказал: "Ты сука, Брежнев". Дальше еще хлеще.
   - А что же КГБ?
   - Да их... - Комиссар сдержался, но Эдик понял, какие слова проглотил начальник. - Семичастный, комсомолец... Объявил, что здесь чистая 206-я УК, поэтому подследственно это дело МУРу. Вот тебе телефон помощника Леонида Ильича. И помни...
   Что он должен помнить, Айрапетов знал точно, и радости ему это не прибавило.
   Помощник Брежнева, весьма строгий чиновник, поведал капитану "леденящую душу историю" о том, как Председатель Президиума сам взял трубку городского телефона и его обложили матом. С тех пор, хотя номер менялся дважды, по нему звонит некто и несет по кочкам будущего вождя страны.
   - Леонид Ильич, - вздохнул помощник, - уже сам трубку этого телефона не поднимает.
   - А что, звонит по этому номеру одно и то же лицо?
   - Матерится один и тот же, но есть и много других звонков. Скажем, просителей, которые приезжают в Москву. Как они достают закрытый номер, ума не приложу?!
   В тот же день на городской телефонной станции появился новый телефонист. Девушки, работающие на коммутаторе, бегали смотреть на симпатичного сыщика, сидящего с наушниками у отдельного коммутаторного блока.
   Через три дня Айрапетов вычислил, что все звонки идут из автоматов Дзержинского района, рядом с Грохольским переулком.
   Там постоянно дежурили три машины сыщиков. Трижды по рации капитан отдавал приказ на захват, и трижды группа приезжала к пустому автомату.
   Наконец у Эдика созрел план...
   Звонок раздался в четырнадцать часов. Женский голос ответил:
   - Аппарат товарища Брежнева.
   - Брежнев... - прошипела трубка.
   - Минуточку, сейчас соединим...
   А капитан уже в это время давал по рации команду на захват.
   - Да, - ответил в трубке густой бас.
   - Ты сука, Брежнев. Ты...
   Договорить он не успел, оперативники скрутили хулигана.
   На Петровку Айрапетов приехал злой. Пять дней на телефонном узле. От чая с бутербродом и уличных пирожков с капустой его мутило.
   Прежде чем приступить к допросу, он пошел в столовую и съел две солянки.
   Задержанный был настолько перепуган, что рассказал все сразу. С Брежневым у него счеты еще с войны, а номер телефона он купил за сотню на площади трех вокзалов.
   Два дня задержанный ходил с Айрапетовым по площади, пока наконец не появился продавец. Капитан огляделся. На остановке такси красовалась группа кавказцев в серых кепках модели "аэродром". Эдик подошел к ним.
   - Откуда, ребята?
   - Из Баку.
   - Земляки, одолжите кепку на пять минут.
   - На, дорогой, - засмеялись земляки. Эдик надел на голову чуть великоватую кепку, подошел к продавцу.
   - Скажи, друг, - с нарочито сильным акцентом сказал он, - как проехать в приемную Верховного Совета?
   - А тебе зачем?
   - За брата хлопотать хочу. Сидит брат.
   - Деньги есть?
   - Есть.
   - Хочешь, продам тебе прямой телефон самого Брежнева?
   - Век не забуду, дорогой. Сколько?
   - Стольник.
   - Держи, - капитан достал деньги. Продавец протянул бумажку с номером.
   - Спасибо, дорогой! У тебя брат есть?
   - Нет.
   - Жаль, некому будет хлопотать за тебя! Я из МУРа. Стой и не дергайся!
   На допросе задержанный показал, что каждый вечер в шесть большую часть полученных денег он передает некоему Борису в кафе сада "Эрмитаж".
   - Вот и хорошо, все рядом, на Петровке, далеко ехать не надо, засмеялся Айрапетов. - Мы вместе пойдем, ты ему деньги передай, а уж дальше наша забота.
   Борис ждал сообщника за столиком в кафе. Одет он был в красивый светлый костюм. При передаче денег его арестовали с поличным.
   А дальше выяснилось, что Борис журналист, что встречался с женщиной, которая убирала квартиру у одного крупного государственного деятеля. Она часто рассказывала Борису о том, что видела в квартире. Однажды поведала, что на столе в кабинете лежит справочник прямых телефонов всех тогдашних вождей. Борис сразу сообразил, что на этом можно сделать деньги, и попросил ее по возможности регулярно переписывать номера телефонов.
   Сначала он продавал их в Доме журналиста, номера жадно раскупали многие репортеры, а потом решил поставить дело на солидную ногу.
   Вот так мы жили в эпоху развитого социализма.
   Говорят: "Новые времена - новые песни".
   Конечно, песни новые, а "Таганка" все равно осталась как памятник той патриархальной эпохи, когда жулики свято блюли свой "закон", а сыщики были популярны, как эстрадные звезды.
   Память - странно устроенный механизм: почему-то в ней особенно ярко отпечатываются редкие радости, которые выпадали на нашу долю.
   Конечно, мы помним свои неудачи, горести и разочарования.
   Но, мысленно возвращаясь в прошлое, мы хотим видеть его радостным и добрым, как телевизионная сказка "Покровские Ворота".
   "Музыка народная, слова КГБ..."
   В 1979 году произошло событие, на которое не обратили внимание широкие массы советских людей. Это был не космический полет и не ввод в Афганистан "ограниченного контингента советских войск".
   Это была обычная кадровая перестановка в МВД. Сдолжности начальника Главного управления уголовного розыска сняли генерал-лейтенанта, доктора юридических наук, профессора Игоря Ивановича Карпеца. Человека, побившего все рекорды пре бывания на этой должности.
   Одиннадцать лет Игорь Карпец возглавлял эту неблагодарную службу. До него комиссар Овчинников продержался на посту шесть лет.
   Генерала Карпеца перевели начальником ВНИИ МВД СССР.
   Все вроде бы закономерно. Известный юрист, а Карпец был ученым с мировым именем, должен заниматься наукой.
   Но истинная причина была совершенно другой. Слишком близко подошли сыщики, возглавляемые генералом, к так называемой бриллиантовой элите.
   Слишком часто в оперативных материалах стали мелькать фамилии людей, получивших в стране развитого социализма статус неприкасаемых.
   Генерал Карпец был талантливым сыщиком и прекрасным организатором, и если он начинал разработку по делу, то всегда доводил ее до конца.
   А это не устраивало прежде всего самого могущественного министра внутренних дел - Николая Щелокова.
   Кабинеты директоров магазинов, металлоремонта и всевозможных ателье были связаны незримой нитью с домами на улице Толстого и Грановского, где проживала партийно-советская элита.
   Как бы это ни казалось странным, у деловых из Столешникова и номенклатурных семей был один бог- камень, булыжник, розочка. Так на тогдашнем сленге именовались алмазы, бриллианты, сапфиры, изумруды.
   И люди генерала Карпеца попытались сломать эту сложившуюся годами систему и осуществить на деле фразу литературного героя Глеба Жеглова: "Вор должен сидеть в тюрьме".
   Но из этого ничего не вышло. Отстранение генерала Карпеца от работы стало крупной победой бриллиантовой мафии.
   И хотя службы экономической контрразведки КГБ и соответствующие подразделения ОБХСС постоянно "лечили" деловых от "золотухи", правление Брежнева, которое нынче называют застоем или модным словом "стагнация", стало самым сладким временем для крутых дельцов.
   Если при Никите Хрущеве они еще по инерции побаивались, то при Брежневе все полезло наружу.
   Деловые стали основой московского светского общества. Они кутили в лучших кабаках, ездили на редких в те времена иномарках, обставляли ан тиквариатом шикарные квартиры.
   Наступило их время. Появилось даже специальное определение новой социальной прослойки - деловые люди. Именно ими, как сервелат жиром, была нашпигована вся московская жизнь.
   После сталинского аскетизма и хрущевской воздержанности брежневское время выкинуло лозунг: "Гуляй!" Произошли определенные социальные сдвиги, и, оказавшись в новой компании, ты уже не знал, кому пожимаешь руку крупному ученому или дельцу, даешь свой телефон коллеге-журналисту или наводчику из банды Монгола.
   Жизнь стала похожа на тщательно перетасованную колоду карт.
   Утром по радио, днем по телевидению нам рассказывали о высоком моральном облике советского человека, а ночью дрожали в разгуле загородные кабаки "Сосновый бор", "Сказка", "Старый замок", "Иверия", "Русь", "Архангельское".
   О последнем ресторане разговор особый.
   Начну с одной забавной истории.
   Недалеко от ресторана обосновался дачный поселок, где жили высшие чины Министерства обороны. А в те годы о которых идет мой неспешный рассказ, в нем жили многие наши маршалы.
   Однажды один доблестный военачальник, закончив свои дела в Арбатском военном округе, приехал на дачу и решил прогуляться по ночной прохладе.
   Он надел не самую новую синюю куртку из болоньи, старые тренировочные штаны и вышел "в мир, открытый бешенству ветров". Светящийся квадрат ресторана "Архангельское" привлек внимание маршала. Он подошел поближе и вдруг услышал из открытого окна печальную историю поручика Голицына.
   Такого бывший боец РККА вынести не мог. Он решительно направился к дверям ресторана.
   Но войти туда и дать волю праведному гневу он не смог.
   На его пути встал специально обученный швейцар. Он был не просто человек, открывающий и закрывающий дверь.
   Нет. Тонкий психолог и стратег стоял у входа в ресторан. Он выбирал из толпы посетителей людей, которые могут войти в этот храм "чувственных удовольствий". И, надо сказать, никогда не ошибался.
   - Тебе чего, мужик? - спросил он разгневанного маршала.
   - Я - маршал...
   - Ты... - не дал ему договорить изумленный страж.- Вон отсюда, ханыга. Я тебя, алкаша, давно приметил, когда ты по утрам бутылки собираешь.
   И военачальник, штурмовавший глубокоэшелонированную оборону вермахта, был остановлен доверенным лицом местного КГБ.
   Разгневанный маршал вернулся на дачу и бросился к вертушке.
   С кем он говорил из начальства могущественной спецслужбы, рассказывают по-разному.
   Ночной собеседник заверил маршала, что он разберется и примет меры.
   А поутру в кабинет маршала пришли люди, которые с печалью в голосе объяснили необходимость существования этого притона разврата.
   Жизнь в ресторане начиналась после двадцати трех часов. Слеталась сюда, как комары на свет, гуляющая Москва.
   В ресторане играл замечательный оркестр. Им руководил прекрасный музыкант Толя. Он сам писал неплохую музыку и делал замечательные аранжировки старых песен.
   Мне нравилось, как он пел их. Он понимал те слова, к которым писал музыку, поэтому его общение со слушателями было душевным и нежным.
   Но наступало ночное время - Толя выходил на сцену и начинал программу словами:
   - Выступает хор Бутырской тюрьмы. Романс. "Мы сидели вдвоем". Музыка народная, слова КГБ.
   Прекрасно пел Толя, удивительно играли его оркестранты.
   Видимо, поэтому так стремилась в "Архангельское" гуляющая публика. После того как Толя ушел из ресторана и начал писать музыку для кино, многие из моих друзей, да и я тоже, стали ездить в этот ресторан крайне редко.
   Но все же "Архангельское" был не простым рестораном. В нем можно было увидеть срез тогдашней московской жизни.
   До утра шел в ресторане "разгуляй". Здесь были все: чиновники, уставшие от государственных дел, тихие бойцы КГБ, киношники, актеры, писатели и, конечно, цвет и гордость подмосковных гулянок - деловые. Была еще одна постоянная категория - дети. Дочери и сыновья тех, кто ежедневно учил нас, как надо жить. Ближе к утру стягивались к ресторану силы краснознаменной милиции. С пьяных владельцев "Волг" и "Жигулей" снималась мзда. Не трогали только иномарки, в основном "мерседесы" с серией "ММЗ" и номерами из нулей. Это разъезжались после очередного расслабления дети Мазурова, сын Щелокова, зять Бодюла, родственники Громыко и даже отпрыск иностранного вождя Цеденбала. Кроме специальных номеров на машинах, у каждого из них был и специальный талон: "Без права проверки". Талоны эти выдавали только начальник ГАИ Москвы генерал Ноздряков или хозяин ГАИ страны Лукьянов (нет, нет - это однофамилец). Носились по городу "мерседесы", нарушали все, что можно нарушить, гаишники же только кидали руки к козырьку. Заключались громадные сделки. Гуляла по Москве валюта. Та самая, которую отбирали у артистов за выступления за рубежом, у кинорежиссеров за постановку совместных фильмов, у небольшого числа писателей, чьи романы пользовались спросом на книжном рынке Запада. На эти деньги ездили на африканские сафари сыновья Гришина, Мазурова, Щелокова...
   То, что мы сегодня неуклюже называем теневой экономикой, постепенно подминало под себя партийный и карательный аппарат. Наверняка мало кто знает, что родной брат нашего бровастого вождя, члена Союза писателей СССР, был тесно связан с грузинской торговой мафией. И когда дело зашло слишком далеко, чекисты, под командованием лично Цвигуна, повязали деловых грузин, предупредив, что одно слово о сановном брательнике может стать последним в их жизни. Деловые отправились валить лес, а брат уехал поработать в Болгарию.
   Но все же еще была сила, которая не давала окончательно развернуться и оборзеть новоявленной мафии. Как ни странно, это был КГБ. Андропов в то время делал все, что мог, чтобы остановить надвигающийся вал преступности.
   По сей день я твердо уверен, что самые громкие кражи тех лет замышлялись именно в этом загородном кабаке.
   Обстановка в нем была своеобразная - своего рода "питательный бульон", в котором плавали уголовно-деловые пираньи.
   ...В Нюрнберге было жарко, и я с другом, хорошо знавшим город "боевой славы тысячелетнего рейха", пошли обедать в открытый ресторан, расположившийся во дворе старой крепости.
   Не успели мы выпить по глотку пива, как мой товарищ сказал:
   - В углу сидит мужик, он просто сверлит тебя глазами.
   Я оглянулся и встретился взглядом с затемненными стеклами очков; казалось, что большое насекомое смотрит на меня, тяжело и враждебно.
   И я узнал этого человека, хотя он изменился. Очки у него другие, волосы, седые, основательно поредевшие, специально отращены чуть длиннее, олицетворяя принадлежность к художественной богеме.
   Но тонкие лягушачьи губы, тяжелый, чуть приплюснутый нос остались прежними.
   И перстень на левой руке тот же. Дорогой, с многокаратным сапфиром, обрамленным крупными бриллиантами.
   Он рассчитался и пошел мимо нашего стола к выходу. На секунду остановился и снова посмотрел на меня сквозь темные стекла. Потом отвернулся и ушел.
   - Кто это? - спросил мой друг.
   - Да так, никто.
   Этот "никто" приезжал в ресторан на "вольво" с водителем, что по тем временам было очень "круто". Часто появлялся в компании Бориса Буряце. Боря Цыган числился артистом Большого театра, куда его пристроила интимная подруга Галина Брежнева, дочь "хозяина земли русской".
   Цыган ходил в эпатажных одеяниях, на груди его для всеобщего обозрения висел здоровенный крест, усыпанный бриллиантами. Был знаменит тем, что не мог спокойно видеть хорошие камни у другого человека.
   Насколько мне известно, странную пару в этом каба ке очень интересовал человек по фамилии Бабек. Это был таинственный персонаж из светской тусовки тех лет. Говорили, что он сын иранского генерала, казненного шахом за симпатии к нашей стране.
   У Бабека было две дачи, одна в районе Николиной Горы, вторая - в Пахре. Люди, имевшие с ним дело, рассказывали, что обе дачи были заставлены антиквариатом.
   Он скупал только мейсенский фарфор, картины и ювелирные изделия - те, что наши военные вывезли как трофеи из побежденной Германии.
   У вдов и детей маршалов он скупал немецкую мебель. И такие сувениры, как старинное оружие.
   У одного из маршалов он за огромные деньги приобрел саблю фельдмаршала Кейтеля. Ту самую, которой немецкий фельдмаршал последний раз отсалютовал, прощаясь с войсками перед подписанием капитуляции.
   Вещи эти покупались по целевому заданию антикваров из ФРГ и путями неведомыми переправлялись им.
   Впрочем, с таможней у Бабека были прекрасные отношения, так как он, по моим сведениям, оказывал неоценимые услуги нашему правительству - тайно торговал оружием.
   Мой товарищ, дивный парень, отчаянный авантюрист, в хорошем понимании этого слова, рассказал мне, что Бабек интересовался и камушками.
   Я хорошо помню, как Бабек появлялся в ресторане. Его всегда сопровождал мини-гарем из красивых здоровенных девах.
   Впрочем, на фоне сына иранского диссидента любая девушка показались бы великаншей.
   Человек в черных очках и Боря Цыган интересовались Бабеком, потому что у него был канал вывоза и покупатели за границей.
   Кстати, человека, встреченного мною через много лет в Нюрнберге, я знал как Андрея Александровича, но другие величали его Борисом Ильичом, я это сам слышал.
   Знающие люди называли две его клички: "Умный" и "Сократ".
   Друзья-сыщики прокрутили их через ГИЦ, но это ничего не дало. Номер "вольво", "пробитый" через ГАИ, помог мне узнать только имя хозяйки машины - Лидия Васильевна Злобина, 1902 года рождения.
   Мой повышенный интерес не остался незамеченным. Дважды на меня с друзьями "наезжали" у выхода из ресторана молодые люди в кожаных куртках и вельветовых джинсах. Такая тогда была мода у столичных бомбардиров. Скажу без ложной скромности, встречи эти не доставили молодым людям особой радости. Это еще больше подвигло меня на проведение оперативно-розыскных действий.
   Я начал расспрашивать своих друзей-сыскарей, но никто из них ничего не мог мне рассказать ни об Умном, ни о Сократе.
   Начальник угрозыска страны, мой большой друг, ныне покойный, генерал Карпец прямо сказал мне:
   - Брось это дело. Последствия могут быть не адекватными. Я тебе одну историю расскажу, но написать о ней ты можешь через много лет.
   Есть в Москве художник-реставратор. Человек заслуженный и известный, получивший звание членкора Академии художеств.
   Жил он весьма скромно, но была у него одна необыкновенно ценная вещь. Когда-то императрица Екатерина подарила его прабабке бриллиантовое колье потрясающей работы.
   Реликвия эта переходила из поколения в поколение. Ее даже в лихом 18-м не тронули рукастые чекисты, лечившие буржуазный элемент от "золотухи". Не тронули потому, что семье была выдана охранная грамота Совета народных комиссаров.
   Но наступили плохие времена, тяжело заболела внучка, возраст не позволял художнику работать много и продуктивно, да и вообще деньги были нужны.
   Посоветовавшись с сыном, они решили продать драгоценное украшение. Вещь была дорогая и входила в список госценностей.
   Художник предложил ее Алмазному фонду. И вот тут началась странная история. Эксперт фонда, сославшись на отсутствие денег, что было маловероятно в те годы, порекомендовал покупателя, академика из Баку.
   Приезжий азербайджанец сомнений не вызывал. Он предъявил все положенные документы и сказал, что для него, как для коллекционера, приобретение колье - главное дело всей жизни. Он продаст машину, часть своей коллекции и соберет деньги.
   В назначенный день он пришел с чемоданчиком, полным коричневых сотенных купюр.
   У академика было только одно условие: предварительно показать драгоценность своему ювелиру.
   Художник согласился, академик ушел, унося заветные дензнаки, а художник отправился в райотдел милиции.
   Нет, он не пошел заявлять на азербайджанского научного светилу. Дело в том, что отделение находилось в соседнем доме и у художника сложились добрые отношения с ребятами из райотдела.
   Художник оформлял им в порядке шефской помощи всевозможные стенды для ленинской комнаты, милиционеры же присматривали за его мастерской, в которую привозили на реставрацию весьма ценные вещи.
   В тот вечер, оформляя очередной стенд, он рассказал своим друзьям из уголовного розыска о предстоящей сделке. Его милицейских друзей эта история почему-то заинтересовала, и они попросили провести встречу на их территории, конкретно в Даевом переулке.
   Поехали на "Жигулях" участкового инспектора. Он сам сидел за рулем. В назначенное время к машине подошли академик и ювелир-эксперт. Они сели в салон. Ювелир взял в руки колье и начал рассматривать бриллианты.
   - Да, - сказал, - та самая вещь.
   Внезапно рядом затормозила "Волга" с милицейскими номерами.
   Из нее вылезли трое, подошли к машине.
   - Уголовный розыск, - представились они и предъявили документы. - Мы должны задержать этих двух людей.
   В считанные минуты ювелира с колье и академика пересадили в "оперативную" машину, и она рванула вниз по переулку.
   Милиционер, сидящий рядом с художником, понял, что состоялся типичный разгон. Он выскочил из машины и открыл огонь.
   Но "Волга" с сотрудниками уголовного розыска, ювелиром и заезжим академиком скрылась.
   В городе был объявлен план-перехват. Но по горячим следам преступников "заловить" не удалось.
   Два месяца все оперативные подразделения Москвы стояли на ушах. Уголовные розыски отделений ежедневно давали отчеты о проведенной работе по обезвреживанию преступников.
   И что самое любопытное, никто не догадался сопоставить фоторобот с молодым начальником угрозыска 17-го отделения милиции.
   Опознали и арестовали его только через два месяца. Взяли и его подельников.
   Колье вернули художнику.
   Дома у одного из них нашли фотографию, сделанную в ресторане "Арагви". Там он был запечатлен вместе с Борей Цыганом и человеком, которого я знал по кличкам "Умный" и "Сократ".
   - Дело это у нас забрали, - добавил Карпец, - и почему-то поручили Управлению БХСС. Чем оно кончилось, я не ведаю, меня от оперативной работы отстранили.
   Кстати сказать, следов этого дела я потом не нашел ни в каких документах МВД.
   Под Новый год, 30 декабря 1981 года, в подъезд высотного дома на Котельнической набережной вошли трое прекрасно одетых мужчин с огромной елкой.
   - Мы к Ирине Бугримовой, - сказали они вахтеру.
   - А ее нет дома.
   - Знаем, знаем, мы ее коллеги, артисты цирка, привезли Ирочке подарок. Елку.
   Артисты были настолько вежливы и обаятельны, что вахтерша ни на минуту не усомнилась в их словах.
   Она начала беспокоиться минут через сорок. Поднялась на нужный этаж, увидела елку, прислоненную к стене. Артистов не было. Они словно растворились в многоэтажном доме.
   Терзаемая страшными мыслями, вахтерша бросилась к черному ходу.
   Он был открыт.
   Тогда она вызвала милицию. Приехавшая Бугримова не нашла в квартире своей уникальной коллекции бриллиантов. Часть из них всего два дня назад она надевала на новогодний прием во французском посольстве.
   Дело под контроль взял адмотдел ЦК и лично его заведующий генерал-полковник Н.И. Савинкин.
   Через три дня после ограбления в Шереметьевском аэропорту был задержан человек, улетавший в ФРГ. За подкладкой его пальто обнаружили несколько бриллиантов Бугримовой.
   Курьер раскололся сразу и назвал имя Бориса Буряце. В его квартире и нашли ценности, принадлежащие известной дрессировщице.
   Борис был спокоен. Он позвонил Галине Брежневой и стал ждать, когда чекисты оставят его в покое. Но этого не случилось. Курирующий следствие по этому делу зампред КГБ Семен Цвигун приказал Буряце арестовать.
   Генерал армии Цвигун, он же писатель Мишин, лауреат Госпремии РСФСР за сценарии фильмов "Фронт без флангов" и "Фронт за линией фронта", точно знал, что его друг, генсек Брежнев, поддержит его. Так же, как в свое время, в 1952 году, и.о. министра госбезопасности Молдавии полковник Цвигун прикрыл бывшего первого секретаря республиканской партийной организации Брежнева от гнева самого Сталина.
   Брежнев в тот момент уже стал секретарем ЦК, а в Молдавии началось знаменитое дело Павленко. В этой многомиллионной афере были замешаны руководители республики.