Эдуард Хруцкий. Криминальная Москва

   Сталин приказал устроить политический процесс. Цвигун сделал все, чтобы фамилия Брежнева не фигурировала ни в каких документах этого беспрецедентного по масштабам дела.
   Но весьма опытный оперативник Цвигун забыл, что в политике нет друзей. Эта забывчивость стоила ему жизни. После тяжелого разговора с Сусловым, понимая, что его карьера рухнула, 19 января в 16 часов 15 минут он застрелился на своей даче в Усово.
   И это тоже была победа бриллиантовой мафии.
   Ровно за год до этих событий была ограблена музей-квартира Ал. Н. Толстого. Я живу в доме, который мрачно возвышается у въезда в Замоскворечье. Дом сей, как швейцар в дорогом ресторане, украшен медалями мемориальных досок. Кто здесь не жил! И те, кто сажал, и те, кто сидел. Сейчас выясняется, что виноваты были и те и другие. Короче, как сказал известный в свое время публицист Борис Агапов: "Охотник и дичь - одно и то же".
   В квартире моей когда-то жил молодой полковник Василий Сталин. Давно это было. Потом в ней жили совсем другие люди, но жильцам, словно эстафета, переходила дверь. Да, представьте, именно дверь с огромным, старинной конструкции, английским замком.
   Самое интересное, что дверь та была не входная, она защищала одну из комнат. Почему юный полковник врезал этот замок? От кого он запирался, оставалось загадкой. Надо сказать, что мне это бронзовое чудовище не мешало. Замок давно уже не работал, так что и забот никаких у меня не было.
   Но однажды...
   В этот вечер ко мне заехал Толя с друзьями - прелестной дамой, назовем ее Валерией, и неким молодым человеком по имени Леша. Представлен он был как режиссер студии "Молдова-фильм". Кстати, через некоторое время у него при обыске было изъято удостоверение именно этой студии и билет члена Союза кинематографистов. Лихие оперы за час выяснили, что Леша никогда не служил ни на одной киностудии страны и, конечно, не был членом Союза.
   Но в тот вечер этот милый молодой человек рассказывал о своих творческих планах и, как любили говорить в "Кинопанораме", делился замыслами. Тогда я еще не знал, что "режиссер" был дважды судим и занимается исключительно кражей драгоценностей.
   Мы чуть-чуть накурили и открыли окна, чтобы проветрить квартиру. Сквозняк. Внезапно сильно хлопнула дверь с замком. Потом что-то лязгнуло, как проржавевший затвор, и дверь в соседнюю комнату захлопнулась. Исторический замок сработал.
   Мы все были в состоянии повышенной веселости и потому решили с Толей вскрыть дверь монтировкой.
   - Не надо, - сказал хрупкий мальчик Леша, - у моей бабушки были такие замки. Дайте мне молоток и толстую проволоку.
   Минут десять народный умелец из Бессарабии ковал на кухне нечто. Потом появился с профессионально сделанной отмычкой.
   Кинорежиссер широкого профиля расправился с замком за три минуты.
   - Это меня бабушка научила, - мило улыбаясь, сказал он.
   Ну что ж, чему в молодости научили - от того потом и разбогатеешь. Вот такая история.
   Но обратите внимание. Валерия приехала из Молдавии, Леша тоже. И семейство Щелоковых прибыло к нам именно из тех благословенных мест.
   Покойный граф Алексей Толстой оставил своей супруге Людмиле Ильиничне огромное состояние. Оно заключалось не в деньгах на счете, а в драгоценностях, столовом серебре, картинах, антиквариате.
   Время шло. Наследников у вдовы не было. И она решила завещать все государству.
   Вот тогда и пришли к ней сотрудники Министерства культуры.
   А с ними был фотограф. Он-то и снял все завещаемые ценности. Нынче его не найти, фотомастер "свирепствует" где-то в районе Брайтон-Бич. Я не смог с ним встретиться в Нью-Йорке, он после моего звонка якобы уехал в Чикаго.
   Любопытно другое: снимки эти нашли при обыске в квартире Леши.
   Пожилая почтенная дама, вдова писателя с европейским именем, на приеме во французском посольстве знакомится с очаровательной молодой женщиной. Валерия действительно была прелестна, а главное, не глупа и хитра чудовищно.
   А как же милая девушка из Кишинева, подруга режиссера-взломщика, попала на этот прием?
   Все просто. У нее появился французский жених. Правда, парижанин этот был не из тех, кого зовут на официальные приемы. Однако Валерии помогли попасть на желанный прием. Она не просто пришла, ее подвели к Людмиле Ильиничне, как подводят агента к "объекту".
   Они подружились - старая одинокая женщина и молодая очаровательная дама.
   Скоро Лера стала необходима Людмиле Ильиничне. Старость всегда тянется к молодости.
   Однажды милицейский патруль заметил, что над входом в музее-квартире мигает плохо различимая при свете дня лампа охранной сигнализации.
   Сержанты бросились в здание. В запертой ванной они нашли Людмилу Ильиничну и работницу Министерства культуры.
   Обе женщины были в шоковом состоянии.
   Начальник МУРа Олег Еркин потом рассказывал мне, что их поразила та необыкновенная точность, с которой налетчики брали вещи. Они взяли только самое ценное, точно зная, что где лежит. И картины они выбрали именно те, на которые огромный спрос на аукционах Запада.
   Начались оперативно-розыскные действия.
   В тот же день вышли на Валерию и задержали ее на семьдесят два часа.
   - Вы не имеете права, - сказала она, - я завтра должна уехать в Париж. Там меня ждет жених.
   - Имеем все права, - ответили ей сыщики, - придется тебе, красивая, лет эдак десять еще в невестах походить.
   - Посмотрим, - усмехнулась Валерия.
   - А чего смотреть-то, - развеселились оперативники, - смотри не смотри, наводка-то твоя.
   Бедные оперы, они не знали, какие силы стоят за этим делом.
   Вечером в 83-е отделение, где "отдыхала" французская невеста, приехали трое из МВД и забрали ее.
   Наверное, в Бутырку или Лефортово, подумает читатель. Нет. Ее отвезли домой, она собрала вещи и на следующий день в 8.20 отбыла из Шереметьева в Париж.
   А через день улетел в Израиль режиссер-взломщик Леша. Вот что значит быть земляками министра внутренних дел. А где же ценности?
   Их не было ни у Валерии, ни у Леши. Они исчезли. Только не думайте, что грабили графиню наши герои. Нет, музей брали два весьма профессиональных вооруженных разбойника в чулках, натянутых на лицо. Об этом деле писали по-разному.
   Вот что мне удалось узнать, в Париже, в баре гостиницы "Мон-Флери". Всю операцию спланировал Леша. Но сам идти на грабеж не мог. Одно дело вскрыть замок. Другое - вооруженный грабеж. Здесь должны работать совсем другие люди.
   Короче, некто передал Леше десять тысяч, чтобы нанять профессионалов.
   Но кинорежиссер посчитал, что шести штук профессионалам за глаза хватит. Он нанял двух одесских ребят. Те согласились. Но тоже были не дураки.
   И тут появилась главная фигура.
   За три тысячи одесситы наняли одного из самых крупных бандитов того времени. В историю уголовного мира он вошел под кличкой "Бец". Может быть, читатели помнят розыскные объявления, висевшие по Москве. Там были такие строчки: "Прекрасно владеет оружием. Может переодеваться в женское платье..."
   Это был бандит умелый, умный, жестокий и очень красивый внешне.
   По плану Леши, одесситы должны были брать квартиру в день отъезда Валерии. Утром взяли. Вечером она улетела. Все.
   Но Бец ждать не стал. Слишком велик был куш. Он взял музей-квартиру средь бела дня - сразу. И естественно, ничего никому не отдал.
   Это его и сгубило.
   Его взяли через десять дней. На его фотографии на стендах у отделений милиции появился штамп "Задержан". Но через несколько дней вновь "Разыскивается".
   Бец бежал. Он выпрыгнул из окна квартиры своей любовницы, когда оперы его привезли к ней, как он сказал, за ценностями.
   Ребята из МУРа говорили мне, что на них что-то нашло тогда. Позже выяснилось, что хозяйка квартиры, цыганка, обладала громадной гипнотической силой.
   Искали его. Искали вещи. Одно из колец нашли в Баку, бриллиантовое ожерелье - в Ереване.
   Бец объявился в Тбилиси. Ценности были у него. Но, кроме ценностей, имелся пистолет с тремя обоймами и две гранаты "Ф-1". Сыщики понимали, что терять бандиту нечего. Значит, кровь.
   Бец знал, что его ищут, знал, что город блокирован. Бец пришел за помощью к агенту угрозыска. Тот предложил вывезти его в багажнике своей "Волги".
   Машина была старая, ГАЗ-21. И "как назло", двигатель "отказал" на одной из людных улиц.
   Ее закатили в переулок. Там и закончилась жизнь одного из самых крупных налетчиков тех лет. Автоматная очередь - и все.
   А как же Валерия и Леша? Да замечательно!
   Мой знакомый кинопродюсер встретил их год назад в Женеве, на берегу знаменитого озера. Они были веселы и счастливы.
   Обратите внимание на одно странное обстоятельство. Бриллианты Бугримова и Толстая надевали на прием в посольство.
   Это нынче на подобные мероприятия ходит кто попало, а тогда на территорию предполагаемого противника допускались только те, кто принадлежал к советской элите.
   Второй, неразрешенный по сей день вопрос: почему отпустили явных участников ограбления музея-квартиры А.Н.Толстого?
   И не просто отпустили, а отправили "за бугор". Все это мог организовать только человек, занимавший в те годы ключевой пост в советской иерархии.
   Но не станет же этот неведомый человек сам заниматься организацией налетов.
   Безусловно, поэтому и был нужен такой человек, как Сократ-Умный.
   Конечно, только он сегодня может рассказать, кто стоял за его спиной, кто убрал Зою Федорову, навел на квартиру Лианозовой, наследницы русского короля нефти, по чьему указанию взяли ценности у вдовы нашего классика и бриллианты у Ирины Бугримовой.
   У меня есть несколько предположений. Но это только мои догадки. Пока об этом говорить преждевременно.
   Сегодня все эти алмазные разборки кажутся мелкими и патриархальными.
   Сегодня только бригада Козленка вывезла алмазов больше, чем все контрабандисты, вместе взятые, за годы Советской власти.
   Но когда мы обращаемся к нашему не столь далекому прошлому, к событиям, случившимся на памяти живущего сейчас поколения, то напрашивается вопрос: кому и зачем, на самом деле, понадобилось так безжалостно менять жизнь целого народа?
   Все тем же людям, которые утром учили нас, как строить социализм, а ночами гуляли в престижных кабаках. Тем, кому мало было власти ради нее самой. Тем, кому она нынче помогла стать непомерно богатыми.
   Иногда мне кажется, что вся Москва превратилась сегодня в огромный ресторан "Архангельское".
   Вот-вот появится оркестр и снова прозвучит нелепая, как наша жизнь фраза: "...музыка народная, слова КГБ".
   ...А жаль все-таки, что ничто и никогда у нас не меняется к лучшему.
   Деревянный Вольтер в глубине комнаты
   Москва. Осень. 1957 год.
   Мне позвонил мой товарищ, человек весьма ходовой и ушлый:
   - Хорошие вещи нужны?
   - Конечно.
   - Поехали.
   Мы встретились с ним в десять вечера на площади Маяковского, сели в такси и поехали на Арбат.
   На тот, старый, еще не порушенный Арбат с его прелестными переулками, милыми двориками, заросшими зеленью, с элегантными особнячками.
   Теперь этого Арбата нет. Вместо двориков, особняков и переулков бездарный проспект с домами-уродами.
   Много лет ревнители столичной старины обвиняли в разрушении заповедной Москвы ГлавАПУ, Моспроект и лично главного архитектора города Посохина.
   Конечно, их вина в этом есть, но, как ни странно, винить надо было, как мне рассказал генерал КГБ Коваленко, знаменитую "девятку" - управление КГБ, занимавшееся охраной правительства, и бывшего председателя, А.Н.Шелепина, которого звали "железный Шурик", и, конечно, самого непредсказуемого генсека- Никиту Хрущева.
   Все дело в том, что первому лицу было весьма неудобно ехать из Кремля на дачу в Горки-2. Правительственный кортеж крутился по центру, прежде чем добирался до Рублевского шоссе.
   Сталин опасался неведомых террористов, а Никита Сергеевич, видимо, боялся, что в капканах старомосковских улочек его поджидают члены антипартийной группы, например Молотов с противотанковым ружьем или Каганович со станковым гранатометом. И судьба Арбата была решена.
   Но давайте вернемся в ушедшую осень, в несуществующий ныне переулок.
   Малый Николопесковский уже готовился ко сну. Такси остановилось у полукруглой арки.
   Двор, засыпанный листьями, скамеечки, клумба с погибающими цветами и в глубине одноэтажный флигель.
   Окна в нем были зашторены, и свет пробивался узкими полосками, создавая ощущение опасности и тайны.
   Мой товарищ постучал в окно каким-то особым кодом, словно морзянку отбил.
   Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой парень весьма приятной наружности. Полный, высокий, роговые очки делали его похожим на какого-то чеховского персонажа. Это был знаменитый московский фарцовщик по кличке "Голем".
   - Прошу, - чуть грассируя, сказал он.
   Первое, что я увидел в тусклом свете настольной лампы, войдя в квартиру, был Вольтер.
   Двухметровая фигура, сработанная из красного дерева, стояла в глубине комнаты.
   Великий мыслитель иронично взирал на кучи заграничного тряпья.
   Чего здесь только не было! Американские костюмы, итальянские пиджаки, финские плащи, голландские юбки, английские шерстяные рубашки.
   - Выбирайте, - сделал широкий жест рукой чеховский персонаж.
   - У вас прекрасный Вольтер, Коля, - сказал я.
   - Да, - ответил он, - остатки бывшего семейного благополучия. Но скоро он покинет мой дом. Один мужик из посольства обещал мне за него приличную партию шмотья. Прошу вас, выбирайте. Мой ассистент покажет вам товар.
   Он еще раз оглядел свой склад и крикнул:
   - Виктор!
   Из таинственной глубины флигеля, где в эту минуту заиграли менуэт старинные часы, появился человек, одетый во все фирменное.
   Он поздоровался, щелкнул выключателем, и загорелся под потолком китайский фонарь-люстра.
   В зыбком желтоватом свете я увидел Гобсека с лицом херувима, человека из моего военного детства.
   Виктор Лазарев появился в нашем классе в 44-м. Мальчик из детской сказки, с большими голубыми глазами.
   Какие у него были волосы, я не помню, так как все школьники Москвы до седьмого класса были подстрижены наголо, как солдаты-новобранцы.
   Только через много лет я понял смысл этого издевательства. Нас берегли от педикулеза.
   Каждый день перед уроками нас строили и проверяли на "форму двадцать", проще говоря, на вшивость,- в те былинные годы о детях старались заботиться.
   Надо сказать, что у нас был необыкновенно дружный класс и, самое главное, много читающий. Видимо, книги в то несытое и совсем не комфортное время скрашивали наше не очень веселое детство.
   Читали много и запоем. Из рук в руки переходили книги, которыми мы постоянно обменивались. Дюма, Гюго, Жюль Верн, Борис Житков, Стивенсон зачитывались до дыр.
   Мы с нетерпением ждали большой перемены. Именно тогда нам приносили завтрак. Он был всегда одинаков. Полтора свежих бублика и две соевых конфеты.
   Никогда потом я не ел ничего более вкусного, чем этот военный завтрак.
   Если кто-нибудь болел, то его пайку получал один из нас и по дороге домой заносил заболевшему.
   Я не помню случая, чтобы кто-то из наших ребят не донес бублики и конфеты до товарища.
   Это было святым мальчишеским правилом.
   Однажды Лазарев вынул из портфеля и положил на парту шесть книжек издания "Academia". Шесть книжек Александра Дюма. Всю его историю о трех мушкетерах.
   - Дашь почитать? - бросился я к нему.
   - Конечно, - улыбнулся он своей милой, немно го смущенной улыбкой. Ты что возьмешь?
   - "Двадцать лет спустя".
   "Три мушкетера" я уже прочел, а вот продолжение достать не смог. Его не было даже в детской библиотеке на Курбатовской площади.
   - На сколько дней? - поинтересовался Лазарев.
   - Дня на три.
   - Хорошо. Три завтрака.
   - Какие завтраки? - не понял я.
   - Обычные, которые мы получаем на большой перемене.
   Я согласился и через три дня голодухи на перемене получил книгу.
   Мы и не заметили, как весь класс через несколько дней попал в кабальную зависимость к Вите Лазареву.
   А потом он начал продавать нам книжки, и цены на них колебались от двух до десяти завтраков.
   С урчащими от голода животами мы возвращались домой и представляли, как Витька Лазарев приходит в свою квартиру, разогревает чай и пьет его, заедая нашими бубликами и конфетами.
   Но, как позже выяснилось, все обстояло иначе.
   Мальчик с внешностью херувима складывал свою дневную добычу в сумку от противогаза и исчезал сразу после уроков.
   Нет, одиннадцатилетний Гобсек шел не домой прятать свою добычу. Он через проходной двор топал на Тишинку, где в подворотне рядом с кинотеатром "Смена" обменивал конфеты и бублики на упаковку папирос "Пушка".
   А потом на площади перед Белорусским вокзалом продавал их россыпью по червонцу за штуку.
   В пачке было двадцать пять папирос; таким образом, Витя Лазарев получал за пачку двести пятьдесят рублей, практически две цены.
   А что он делал со своими деньгами в таком юном возрасте, для меня осталось загадкой по сей день.
   Потом его исключили. Милиция задержала его за торговлю папиросами.
   Его исключили, а мы опять начали есть свои завтраки.
   Снова увидел я его только в 1952 году. В кафе "Мороженое" на улице Горького он явился мне в образе официанта. Глядя нагло мне в глаза, он обсчитал меня почти в два раза, точно зная, что при девушке скандал из-за денег я не подниму.
   И вот в этой комнате он разбирает шмотки, не обращая внимания на Вольтера, печально взирающего на это безобразие.
   Лазарев перекладывал вещи, упорно делая вид, что не знаком со мной, а мы вели с хозяином светскую беседу.
   Недавно отшумел Московский фестиваль молодежи и студентов, на нем впервые был устроен своеобразный кинофестиваль. Впервые нам довелось посмотреть столько хороших фильмов.
   И с Колей Големом мы обсуждали "Канал" Анджея Вайды, собеседник мой говорил интересные вещи, у него было свое оригинальное видение творчества великого поляка.
   Не так давно я прочитал в одной из многочисленных книг, что фарцовщики появились у нас после знаменитого Московского фестиваля в 1957 году.
   Это не совсем верно. Первый всплеск спекуляции вещами приходится на 40-й год, когда мы присоединили Западную Украину и Белоруссию и захватили Латвию, Эстонию и Литву.
   Именно оттуда начала попадать в Москву красивая и модная одежда.
   Надо сказать, что обыкновенный командированный не мог вывезти, к примеру, из Львова контейнер мужских костюмов, а вот так называемые ответственные работники разного уровня пригоняли в Москву немыслимое количество товаров.
   Вполне понятно, что сами они торговать не могли, поэтому находили умных людей, которые одевали во все это великолепие московских модников.
   В 45-м, после войны, столичные подпольные дельцы работали с повышенной нагрузкой.
   С одним из таких я был хорошо знаком. Как его звали и его фамилию не знал никто, именовался этот человек кличкой "Челси".
   Почему именно Челси, а не Окленд или Глазго, могу объяснить. Любители футбола помнят блистательное послевоенное турне нашей сборной по городам Англии.
   Вполне естественно, что наши футболисты привезли кое-что на продажу. Все это поступило в одни руки. Вот тогда у этих "одних рук" и появилась эта удивительная кличка.
   Когда один из клиентов спросил его:
   - Откуда этот костюм?
   Он не задумываясь ответил:
   - Из Челси.
   - А что такое Челси?
   - Страна.
   Никита Сергеевич Хрущев был "великим реформатором". Он ликвидировал Промкооперацию, и в стране появилось чудовищное зло - подпольные цеха.
   Он закрыл московские пивные-деревяшки, куда после смены заходил заводской народ, выпивал свою сотку, запивал пивом, заедал бутербродом и, обсудив футбольные новости, шел домой.
   Пивные закрыли, и появилось всесоюзное движение- "на троих".
   И почтенные передовики производства выпивали свой стакан в подъезде, закусывая мануфактурой.
   С его благословения было запрещено иностранцам, постоянно проживающим в Москве, и уже многочисленным туристам отдавать свои вещи в комиссионные магазины.
   Весьма важный чин из КГБ у нас в редакции доказывал нам, приводя устрашающие примеры, что именно в этих торговых точках передаются шифровки, микрофильмы и прочий шпионский хлам.
   Вот тогда и появилась веселая армия новых фарцовщиков. Шестидесятые годы были посвящены бескомпромиссной борьбе с ними.
   На битву эту были брошены огромные силы милиции. Комсомол сформировал особые отряды добровольцев с широкими, но незаконными полномочиями. В КГБ работало специальное подразделение.
   Тысячи людей, забросив свои основные занятия, гонялись по коридорам гостиниц, по ресторанам, по московским закоулкам за молодыми бизнесменами.
   В 1959 году меня познакомили с невысоким благообразным человеком в сером костюме с университетским значком на лацкане. Мы обедали вместе в Доме журналиста на открытой летней веранде. Теперь ее нет, как и нет старого Дома журналиста, славившегося отменной кухней и широким гостеприимством. Его разломали по приказу зятя Хрущева, Алексея Аджубея, всесильного редактора "Известий".
   Итак, мы обедали. Нового знакомца мне представили как аспиранта МГУ, занимающегося философией. Меня поразило необыкновенное невежество будущего светоча гуманитарной науки.
   Пообедали и разошлись, и я забыл об этом человеке в сером костюме.
   Но через десять дней наши пути вновь пересеклись, на этот раз в ресторане "Арагви".
   Мы приехали туда с моей барышней и Юликом Семеновым, с которым долго и крепко дружили.
   Юлик хорошо знал директора ресторана Владимира Николаевича, поэтому нас принимали как дорогих гостей.
   Нам накрыли стол в маленьком кабинете, мы скромно пировали, а потом моей даме понадобилось выйти. Я проводил ее и вернулся.
   Сел за стол, мы продолжали разговор, время шло, а дама все не возвращалась.
   Обеспокоенный, я вышел в коридор, соединяющий кабинеты с общим залом ресторана, и увидел, что мою девушку "блокировали" аспирант-философ в сером костюме и знакомый мне по Бродвею персонаж в модном клетчатом пиджаке.
   Конфликт закончился в мою пользу, мы вернулись к столу, а аспирант с товарищем остались зализывать раны.
   Через два дня на Пушкинской площади ко мне подошел мой старый товарищ по московскому Бродвею Сеня Павлов, которого в центровой компании звали "Сэм", и сказал:
   - Слушай, Ян хочет с тобой помириться.
   - Какой Ян?
   - Вон он стоит.
   У входа в кинотеатр "Центральный" стоял аспирант в сером костюме.
   Я принял его извинения, сам пожалел о своей несдержанности, тем более что ее следы четко прочитывались на его лице.
   Улучив момент, я спросил Сэма:
   - А кто этот Ян?
   - Это же Рокотов. Король валютной фарцовки по кличке "Ян Косой".
   С той поры мы виделись достаточно часто в самых разных местах. В кафе "Националь", на вечерней улице Горького, в коктейль-баре, на втором этаже ресторана "Москва".
   Король московской фарцовки был одет все в тот же серый костюм и носил все тот же университетский значок.
   Много позже появились публикации, что Рокотов был агентом начальника валютного отдела БХСС майора Исупова.
   Возможно. Я как журналист часто бывал на Петровке и однажды встретил там Рокотова, мы поговорили на лестничной площадке об общих знакомых и погоде.
   Встреча эта меня ничем не удивила. Я понимал, что при такой профессии, как у Яна Косого, его должны были часто выдергивать на Петровку.
   Я знал, что с агентами встречаются не в служебных помещениях.
   К тому времени мне уже было многое о нем известно. Что он купил аттестат за десять классов и пытался поступить в Юридический институт. Но потом выбрал более легкий путь к вершинам науки - купил за бутылку университетский значок.
   Еще в школе он спекулировал марками, потом был "чернокнижником": продавал абонементы на подписные издания у магазина на Кузнецком мосту.
   В 1960 году в связи с оперативной обстановкой в кавказских республиках и Средней Азии, где валюта стала практически второй денежной единицей, дела по незаконному обороту валюты передали КГБ.
   В мае 1961 года Яна Рокотова задержали у камер хранения. В присутствии понятых из ячейки было извлечено 440 золотых монет, золотые слитки общим весом 12 килограммов и большое количество валюты. Всего на сумму два с половиной миллиона рублей.
   После ареста Рокотова и его подельников появились статьи о безумных кутежах Яна Косого, об актрисах и манекенщицах, которых он содержал, о шикарных квартирах и дачах.
   Могу сразу сказать - все это туфта. Его арестовали в том же самом сером костюме, и на суде он был в нем.
   На суде Ян выглядел спокойным. Думаю, то, что нашли у него в тайнике, было далеко не все. Он охотно давал показания, понимая, что с судом ссориться не надо и срок за его дела совсем небольшой - три года.
   Но в это время...
   Никита Хрущев совершал очередной заграничный вояж. В Вене он осудил административные власти союзников, управляющих Западным Берлином, за то, что они превратили город в сплошной черный рынок.
   Как мне рассказывали люди, сопровождавшие его в этой поездке, один из западных политиков, ему на это ответил, что такого черного рынка, как в Москве, нет ни в одной европейской столице.
   Разгневанный генсек вернулся в Москву, вызвал Шелепина. У "железного Шурика" на руках был козырь- группа Рокотова.
   Когда Хрущев узнал, что подсудимые получат по три года, он разъярился еще больше и приказал срочно подготовить указ об усилении борьбы с особо опасными преступлениями.