– А-а-а-а-а-а-а! – закричал Митрохин, его обхватили под мышками мягкие руки и вознесли в небо. В лицо пахнуло ветром и запахом сладких духов, и он потерял сознание от ужаса, успев напоследок увидеть, как его босые ноги, едва не задев угол крыши, болтаются над стремительно удаляющейся землей…
* * *
Очнулся Митрохин от боли в запястьях. Сердце забилось тревожно. Предчувствуя, что сейчас увидит нечто страшное, он открыл глаза. И точно, в зеркальном потолке отражался толстый человек с перекошенным от ужаса лицом, лежащий на широкой кровати. Веревки растянули его, словно на пыточном столе инквизитора. Саднило запястья и лодыжки, прикрученные к ножкам кровати.
Гула обнаружилась неподалеку. Она сидела на полу и, подперев щеку кулачком, рассматривала Ивана Васильевича. В глазах читался неподдельный интерес.
– Очнулся? – поинтересовалась она.
– А что, незаметно! – проворчал Митрохин. – Где я, черт тебя дери?
– Если будешь дерзить, ни за что не узнаешь.
– Дерзить?! Совсем сбрендила, дура бледнолицая? Говори, где я. Ну, быстро.
– Фи, какой противный… Ну хорошо. Ты в моем обиталище.
– В твоей квартире? – уточнил Митрохин.
– Можно и так сказать, – гула наморщила маленький носик и засмеялась. – Ка-вар-ти-ра… Хорошее слово. Напоминает ка-вар-дак. Это потому, что у вас в жилищах всегда царит хаос?
Митрохин отметил, что смех ее звучит довольно противно. Иногда так бывает. Встретишь женщину, и кажется она тебе самой прекрасной на свете.
А потом засмеется, и понимаешь, что иллюзия красоты развеялась, как дым, потому что смеется она мелко-мелко: «хи-хи-хи-хи», да еще трясет головой по-козлиному. Гула смеялась басовито, раскатисто, совсем не женским смехом, со свистящим придыханием, словно чахоточный оперный певец, вышедший на пенсию по состоянию здоровья.
– За мной гнались… – он запнулся.
– Знаю, можешь не бояться. Здесь тебя найдут нескоро.
– Почему ты меня привязала? – пленник ощутил укол страха и задергался. Веревки натянулись, врезались в запястья.
– Чтобы ты не убежал.
– Я и так не убегу. Мне больно. Развяжи меня.
– Пока не могу, – она снова захохотала. – Хо-хо-хо. Фу-уф. Хо-хо-хо.
«Экая гадость», – промелькнуло в голове Митрохина.
– Чего тебе нужно? – рявкнул он.
– Почти ничего, – откликнулась женщина. – Кстати, меня зовут Лилит…
– Я почему-то так и думал! А я – Люцифер!
Приятно познакомиться.
– Не может быть, – удивилась женщина, – надо же, какое странное совпадение. Ты знаешь, наверное, что главу нашей Балансовой службы тоже зовут Люцифером.
– Что-то в этом духе я и предполагал! – Митрохин почувствовал, что сейчас окончательно рехнется. – И что, ваш Люцифер, сильно похож на меня?
Лилит рассмеялась и захлопала в ладоши:
– Ну что за прелесть эти люди. Знаешь, прежде мне таких, как ты, видеть не приходилось. Ведь я Родилась уже здесь, в Надмирье. Но я столько всего о вас слышала. Вот только не знала, что у вас те же имена, что и у нас.
– У нас другие имена, – выдавил Митрохин.
– Но ты же сказал…
– Имя Люцифер у нас крайне непопулярно.
Впрочем, некоторые сумасшедшие родители могут так назвать своих деток. Не думаю, что у них будет счастливая судьба.
– Зачем ты так говоришь? – обиделась Лилит. – Уж наш первый силат Люци позаботился бы, чтобы для малюток, нареченных его именем, чаша весов удачи кренилась в их сторону, а не наоборот. Ты знаешь, я так надеялась, что когда-нибудь мне тоже дадут возможность балансировать вас. Но я, видишь ли, не прошла по конкурсу в Балансовую службу. Сказали, что я не очень умная.
Да и вообще, гул редко пускают в первичную реальность. Говорят, там очень опасно. И тут ты…
Такая удача… Мне и во сне не могло присниться, что в Надмирье я когда-нибудь встречу человечка.
И такого милого, такого симпатичного…
– Хотел бы разделить твою радость, но не могу, – заметил Митрохин и выкрикнул, будучи не в силах терпеть издевательства:
– Немедленно развяжи меня, стерва паршивая!
– Я бы развязала тебя с удовольствием, но, боюсь, ты будешь доставлять мне неприятности. Я и так, между нами, девочками, говоря, из-за возможности обладать тобою преступила закон.
– Я никому не принадлежу! – выкрикнул Митрохин. – Я сам по себе. Ясно?
– Ты такой смешной, Люци, – Лилит всплеснула руками, – и обидчивый. Можно, я тебя Люци буду называть, или ты опять кричать начнешь?
– Нет, нельзя! И вообще я тебя обманул, меня зовут вовсе не Люцифер. У меня нормальное, человеческое имя.
– А как тебя зовут?
– Неважно, – буркнул Митрохин, – и вообще, почему у главы Балансовой службы имеется имя, а у его подчиненных одни сплошные числа?
– А Люцифер и означает первый, – пояснила Лилит. – Разве ты не знал?! Ой, у меня к тебе столько вопросов. Прежде всего как ты здесь оказался? И еще. Признайся, ты, наверное, знал, что здесь буду я? Потому и забрался в Надмирье. Ой, что я говорю. Ты же не мог бы забраться сюда сам.
Но как ты здесь тогда оказался?
– Перестань тараторить! – вконец рассвирепел Митрохин. – Заткнись! Заткнись! Заткнись! Я вообще уже ничего не понимаю! Я не понимаю, как я здесь оказался! Я не понимаю, что это за место!
Я не понимаю, как устроен мир! Я ничего не понимаю. Ничего!!! – Последние слова он проорал с такой силой, что у него зазвенело в ушах.
– Может, тебе рассказать что-нибудь интересное? – вкрадчиво спросила Лилит, не обращая внимания на вопли пленника. – Чтобы ты хоть что-нибудь начал понимать.
– Сначала развяжи, – попросил Митрохин.
– Пока не могу.
Иван Васильевич выгнулся дугой и затих. Из уголка его глаза покатилась слеза. Гула в мгновение ока оказался рядом и слизнула соленую влагу Длинным влажным языком.
– Какая сладость! – проговорила она, и пленник с ужасом заметил, что ее глаза на миг вспыхнули огнем.
Побыв еще некоторое время рядом с Митрохиным, осторожно касаясь его тела (Иван Васильевич от ужаса весь вспотел), Лилит отошла и уселась на пол.
– Итак, задавай вопросы. Что именно ты хотел бы узнать?
– Что это за место?
– А ты разве не знаешь?! Надмирье. Высшая реальность. Она находится над первичной реальностью. После того как наши предки достигли вершин магического совершенства, мы перенеслись сюда, став божественной силой. Здесь наше обиталище. Здесь наша царство. А в вашей первичной реальности мы почти всесильны. Именно потому, что находимся здесь. В общем, это сложно объяснить. Но мы для вас словно боги. Мы управляем вашими жизнями. Верим, что в этом наше предназначение. Следить за тем, чтобы вы ничего не сделали с миром.
– Ага, конечно, – пробормотал Митрохин, – следите вы хорошо, как я погляжу.
– Ты чем-то недоволен? – удивилась гула.
– Что такое Балансовая служба? – спросил пленник, проигнорировав ее вопрос.
– Изначально в первичную реальность мог перенестись любой из наших. Но потом начались неприятности. Джинны гибли в схватках друг с другом, оказывая помощь тому или иному своему подопечному. Много безответственных и нечистых на руку наших переносились туда. Дошло даже до того, что первичную реальность наводнили ифриты.
Кстати, о них люди знают больше всего. Скажи им, джинн – сразу представляют какого-нибудь ифрита. В общем, Люцифер решил урегулировать этот вопрос и создал Балансовую службу. Чтобы все было организовано как надо, и к вам отправлялись только самые достойные и умные для регулировки антропоморфных полей.
– Какие еще антропоморфные поля?! – не сдержался и заорал Митрохин. – Что это, черт их дери, такое?!
– Ты такой аппетитный, когда злишься, – Лилит облизнулась.
– Это еще что значит? – насторожился пленник.
– Так бы и съела тебя целиком.
– Эй-эй, – прикрикнул на гулу Иван Васильевич, – надеюсь, людоедством мы не увлекаемся?!
– Что ты, конечно, нет. Просто я выразила восхищение твоими формами. Наши мужчины все такие жилистые, каменные, а ты на ощупь мягкий и нежный, – Лилит ухватила пленника за бок, и он вскрикнул тоненьким голоском «ой-ой-ой», – ух, какой же ты сладенький.
– Оставь меня в покое… Расскажи лучше, что такое антропоморфные поля.
– Оставить тебя? Ну уж нет…
– Поля! – проорал Митрохин.
– Как хочешь! – обиделась Лилит. – Как бы тебе объяснить…
– Объясняй по-человечески.
– Ну хорошо, антропоморфные поля, как у нас говорят, – это поля человеческого стада. Вообще-то мистикократические сложности мне никогда не Давались. Давай я лучше расскажу тебе, какая у нас бывает любовь. Тебе это, наверное, очень интересно?
– Нет! – отрезал Иван Васильевич. – Мне интересно, когда ты меня наконец отвяжешь!
– Разумеется, после того, как вдоволь тобой наиграюсь, хо-хо-хо, фу-уф. – Ладонь гулы упала на живот пленника. Митрохин непроизвольно дернулся и закричал, потому что Лилит запустила руку ему под рубашку и принялась царапать его тело острыми, как бритвы, ногтями. – Нет, ну какой же мягкий. Какой податливый. Это просто восхитительно.
– Не надо! – закричал Иван Васильевич. – Пусти меня, стерва!
Но Лилит и не думала отпускать пленника.
Вместо этого она забралась на кровать, села на него верхом, обхватила ногами и прижалась к нему всем телом.
– Я знаю, чего ты хочешь, – поведала гула и укусила Митрохина за ухо, так, что он вскрикнул от боли и задергался. На шею закапала кровь из прокушенного органа слуха.
И пришлось бы банкиру совсем несладко. Но как раз в то мгновение, когда он взывал ко всем богам, умоляя сохранить ему жизнь, могучий удар сорвал дверь в обиталище рыжеволосой Лилит с петель. Митрохин вздрогнул всем телом, ожидая увидеть на пороге плечистых балансировщиков.
Но, к его удивлению, в помещение никто не вошел. То есть совсем никто. Зато гула взвилась с кровати с такой яростью, словно ее подбросила вверх магическая сила. И ринулась к двери.
«Не любит, когда прерывают», – понял Иван Васильевич.
Последующего развития событий он ни за что не смог бы предугадать. Едва его мучительница сделала шаг за порог, послышался свистящий звук, и чьи-то ладони втолкнули в дверной проем большой стеклянный сосуд, внутри которого, беззвучно разевая рот, как рыба на берегу, оказалась гула.
Сосуд повалился на бок, и Лилит вместе с ним.
Ударилась о плотное, полупрозрачное стекло и заметалась внутри, заколотилась о стенки.
В комнату шагнула Медея и кинулась к Митрохину.
– Ты?! – выкрикнул Иван Васильевич.
– Тихо, – девушка приложила палец к губам, – если бы вы только знали, чего мне стоило вас найти. Отсюда срочно надо убираться.
Медея тронула веревки и от ее прикосновений в считаные секунды они ослабли настолько, что пленник сумел освободиться.
– Я вообще не знаю, что это за место, – Митрохин едва не пустил слезу, – еще немного – и я бы свихнулся. Это не Москва. Это… Это Надмирье.
Она сказала. И здесь людей нет… Здесь одни только джинны.
– Насколько я понимаю, это похоже на проекцию нашей реальности. Здесь живут существа подобные этому, – Медея бросила быстрый взгляд на гулу.
Рыжеволосая Лилит снова ударилась в стекло и заверещала. Голос ее из глубины сосуда звучал глухо. Потом гула замерла, подняла руки и быстро зашевелила пальцами. Между фалангами засверкали искристые молнии. Из глаз полыхнуло светом.
В стекло ударил со звоном сгусток огня и, ярко вспыхнув, погас.
– Кажется, она пытается выбраться, – проговорил Митрохин дрожащим голосом, на пленницу он смотрел с ужасом и все еще не верил, что ему посчастливилось уцелеть. На пухлом животе наливались кровью глубокие царапины – следы когтей гулы.
– Не волнуйтесь, – заметила Медея, – я тут придумала кое-что, пока скрывалась от погони.
Печать придумала. Она заключила ее в сосуд и блокировала магию. Пойдемте.
– Куда? – испугался Митрохин, он тер затекшие запястья.
– Надо найти пустынное место, – пояснила девушка, – здесь они нас скоро найдут. Печать ведь сработала. А магию они чувствуют. Интуиты все, как один.
Сразу за порогом Иван Васильевич увидел заметный знак, начертанный на бетонном полу чем-то черным.
– Уголь, – сказала Медея, – его тут много. – И первой побежала по коридору. – Не отставайте!
Митрохин оглянулся напоследок на гулу, та, припав к стеклу, пожирала его жадным взглядом, и поспешил за колдуньей.
Первая встреча с джиннихой оставила в его душе неизгладимый след. Пожалуй, дамочки эти идеально подходят молодцеватым парням в джинсовых куртках. Ивану Васильевичу представилась статная пара – массивный жених с плоским лицом и лютыми черными глазками, облаченный в темный джинсовый костюм, и невеста с безумным взглядом и рыжими волосами, лезущими из-под кроваво-красной фаты. Бр-р-р! Таких брачующихся хотелось обойти за версту, проигнорировав приглашение на свадьбу.
Медея побежала к лестнице. Глянув в пустую шахту – лифт, похоже, здесь не ходил никогда, – Митрохин заторопился. Ему показалось, что снизу летит еще одно рыжеволосое создание, от которого не стоит ждать ничего хорошего.
– Погоди! – крикнул он девушке, но та неслась стрелой, не желая задерживаться даже на секунду. Ее можно было понять – в этом мире все так и дышало опасностью.
Заколоченная дверца болталась на одной петле.
Митрохин ударил ее плечом, и они вывалились под бледный дневной свет Надмирья из подъезда черного хода. Заторопились пересечь узкий дворик.
Вдалеке маячили фигурки нескольких прохожих, но они не обратили на беглецов никакого внимания. Миновав дворик, выбежали к заброшенному старому дому с выбитыми окнами. Перед домом раскинулся пустырь, темнела черным обширнейшая свалка, распространяющая по округе отвратительный смрад. Над кучами отбросов кружили большие существа, похожие на летучих мышей.
Несколько особей сидели на кусках металлоконструкций и что-то жевали, медленно двигая челюстями. У одного из животных торчал из пасти лысый крысиный хвост.
– Ну вот, – Медея огляделась кругом и вздохнула, – здесь вроде бы никого нет.
– И что дальше?!
Иван Васильевич тяжело дышал, с красного лица катились капли пота. Больше всего на свете он не любил легкую атлетику. Все это беганье и прыганье представлялось ему занятием праздным и малоинтересным. В отличие от того же бокса. Любо-дорого поглядеть, как здоровяки отточенными движениями молотят друг дружку почем зря, норовя отправить в нокаут. Если бы Митрохину еще недавно кто-нибудь сказал, что ему предстоит бегать часто и помногу, он бы только рассмеялся. Если бы этот кто-то сказал, что сейчас он бегает часто и помногу, Митрохин нахмурился бы. Если бы этот же тип сообщил Ивану Васильевичу, что в будущем ему предстоит бегать еще больше, Митрохин схватил бы его за грудки и как следует встряхнул. И напрасно, потому что этот кто-то поведал бы ему абсолютную правду.
– Нам придется переместиться во времени, – сказала Медея. – Иначе нам просто не скрыться от Балансовой службы.
– Во времени?! – удивился Митрохин. – Круто берешь, девчонка. Ты и на такое способна?
– И не только, – с гордостью сообщила колдунья.
– Но-но, не важничай. А куда ты нас собираешься закинуть? В будущее? Я б не отказался на будущее посмотреть.
– Будущего не существует, – отрезала Медея. – Это азы. Только в прошлое.
– И куда в прошлое?
– В том-то и дело, что я не знаю, куда именно.
Мне известно только одно заклинание перемещения во времени, но действует оно одновременно на перемещение и во времени, и в пространстве.
– Так что же нам делать?! – Митрохину внезапно показалось, что он слышит тяжелый топот ног балансировщиков. – Соображай скорее! – выкрикнул он и принялся крутить головой.
– Полагаете, имеет смысл попробовать?! – колдунья поправил очки. – Или все же нет? Очень рискованно.
– Рискнем! Давай убираться отсюда побыстрее.
Ты что, хочешь, чтобы нас схватили?
– Ладно, только учтите, направление я буду давать на вас.
– Если бы я еще понял, о чем ты говоришь. Делай, что должна, и все.
Медея вскинула руки и нараспев прокричала в черное небо:
– Крептоне – стороне – квинте – стороне – видаре – тезарус… Не получается… – Она в отчаянии посмотрела на руки и повторила:
– Не получается!
– Пробуй еще! – рявкнул Митрохин и заметил, что от здания в отдалении отделились две темные фигуры и уверенным шагом направились к ним. – Пробуй! Они идут. Может, ты что-то не то говоришь?
– Слова – это только вспомогательная функция, и я…
– Скорее, тебе говорят.
– Эй, вы… – послышался крик, – стойте, где стоите… Не предпринимайте никаких действий, и вам ничего не будет.
– Как бы не так, – скривился Иван Васильевич, – знаю я ваши уловки. Нас так просто не возьмешь…
Слова его потонули в шуме ветра.
Темный вихрь поднялся с асфальта и закружился вокруг двух людей, одиноких в сером потустороннем городе. Послышался громкий свист. Вихрь стремительно набирал силу, втягивал в себя, собирая отовсюду пыль, листву, обрывки газет, черные пакеты и даже крыс и хищных созданий, похожих на летучих мышей. Кружась, в дьявольском хороводе, они поднимались к небу.
– Ты ничего не напутала? – силясь перекричать завывания ветра, проорал Митрохин.
– Нет как будто, – отозвалась Медея, сняла очки с курносого носа и сунула их в карман, чтобы не разбились.
Джинны остановились поодаль, не решаясь приблизиться к урагану, в эпицентре которого теперь уже с трудом можно было различить две смутные человеческие фигурки.
В вихре обнаружились темные сгустки. Они вращались вместе с мусором, норовя зацепить Митрохина. На всякий случай он сделал пару шагов назад, подозревая, что в этом потустороннем явлении таится опасность. Еще врежет такой черной штуковиной по голове, и будешь потом выяснять у горе-колдуньи, собирая мозги по асфальту, как такое могло получиться. Газетный лист влепился ему в лицо и лишил зрения. Иван Васильевич стал отдирать навязчивую, пахнущую гнилью бумагу, присел, опасаясь, что его зацепит одним из темных сгустков, на корточки.
– Что-то не так! – крикнула Медея и с тоской оглянулась на Митрохина. Тот, наконец, справился, с газетой. Скомкал ее и отбросил в сторону.
– Ну что там у тебя?! – прорычал Иван Васильевич. – Еще немного, и я тебя окончательно возненавижу.
– Похоже, мое заклинание зацепило вневременной вихрь.
– И что теперь будет?! Что, черт тебя дери, теперь будет?! А?!
– Н-не знаю, – проговорила колдунья, от волнения начав заикаться.
– Ты только меня сразу предупреди, если нам что-то смертельно опасное угрожать будет, хорошо?.. Только сначала предупреди, а не наоборот.
Когда погибнем, поздно будет. Поняла меня-а-а?! – Ветер выл, лишал дыхания, трепал волосы и полы пиджака, забирался холодной рукой за пазуху. – Ты почему не отвеча-аешь?..
Колдунья торопливо двигалась, выбрасывала руки вверх в судорожной попытке исправить то, что натворила.
– Что толку говорить… теперь, – выдавила едва-едва одними губами, да и не расслышать ее было в яростных завываниях.
Митрохин хотел сказать, что предполагал нечто подобное и что ее колдовство никогда ему не внушало доверия, но тут один из сгустков врезался в банкира, и он с ужасом узрел, как исчезает целый кусок его плеча. Словно хищные птицы, его атаковали другие темные сгустки. Прошло всего мгновение, и весь он с головы до ног покрылся черными дырами, поглощающими его тело. Иван Васильевич ощутил, что его вытягивает куда-то в иную реальность. Он закричал. Увидел, что с Медеей происходит то же самое. Придерживая рукой карман куртки с очками, девушка поднималась в воздух.
Волосы ее трепал ветер. А вокруг тоненькой фигурки вились темные объекты, впивались в нее, растворяли целые куски тела.
Больше Иван Васильевич ничего не смог рассмотреть, потому что его голова исчезла вместе с шеей, и он оказался в черной пустоте.
Сталинград 1943 г. н.э.
Просветлело внезапно. И ясный день обрушился на Митрохина бешеным шквалом грохота, так что ни вздохнуть, ни закричать. От ужаса сдавило грудь и заколотило в висках. Кругом гремела канонада, рвались снаряды, летели в лицо пыль и крупные земляные комья.
– Твою налево, – испугался Иван Васильевич и, щурясь, побежал зигзагами по сухой, взрыхленной взрывами и гусеничной техникой земле. Увидел, что в окопе прячется, глядя с ужасом на ползущие по полю немецкие танки, столь неуместная здесь тоненькая девчушка в изящных очках.
Митрохин рухнул рядом с колдуньей, схватил ее за плечо.
– Ты что наделала?! – зашептал резко, дергая ртом. – Я ж… я жить хочу! Очень хочу!
– Это все вы, – ответила Медея и оттолкнула Митрохина, – я же на вас направление задавала.
– Какое еще направление, черт тебя раздери?!
Думаешь, я понимаю хотя бы слово из того, что ты несешь?! Да ни черта я не понимаю! НИ ЧЕРТА!!!
Взрыв ударил совсем рядом. Земля содрогнулась, и Иван Васильевич едва не потерял равновесие. Пальцы утонули в глиноземе. Но на ногах удержался. Поднял голову, увидел неподалеку солдата в темно-зеленой гимнастерке. Тот лежал в глубокой воронке и передергивал затвор винтовки.
А правее еще один. Их много скрывалось там, в пороховом дыму, что стелился над землей и затягивал позиции белесой пеленой, укрывая советских солдат от вражеских снайперов.
– Вперед, робяты, – заорал воин с перебинтованной головой, – за Родину, за Сталина-а-а! Ура-а-а!
В дыму и не разглядеть было, кому он кричит.
Но из ниоткуда поднялась целая цепь солдат и побежала вперед. Матово поблескивали примкнутые к винтовкам штыки.
– Убираться надо! – крикнул Митрохин. – Иначе нам каюк!
По взгляду Медеи он понял, что-то не так. Резко обернулся и обомлел. На него смотрел широко открытыми глазами молоденький солдат. Лет восемнадцать, не больше. В руках парень сжимал немецкий автомат, нацеленный Ивану Васильевичу в беззащитную грудь.
– Эй, парень, – проговорил Митрохин, – ты не дури. Мы гражданские лица. А я тут вообще случайно оказался… Я к этой войне никакого отношения не имею… Не имею… Ты слышишь?
По глазам солдата прочитал, тот сейчас выстрелит. Слишком напряженный момент. Слишком стремительно развивались события, чтобы он осознал, что ему говорят, и поступил правильно.
– Да ты хоть дочку мою пожалей, – нашелся Митрохин, хотя разница в возрасте с Медеей у них была не больше десяти лет. – Маленькая она еще.
Русские мы! Русские…
Солдат скривился, палец его дрогнул на курке.
Послышался протяжный свист, и позади бабахнуло. Да так, что бедолагу перекинуло через окоп, где прятались банкир и Медея. Он ударился о землю и остался лежать на месте падения оглушенный. Автомат отлетел едва ли не в руки Ивана Васильевича. Тот заплясал, хватая непослушными пальцами горячий металл, наконец, поймал оружие, сжал его покрепче и уставился на Медею с тем особым видом, какой у него бывал, когда он собирался устроить разгон подчиненным в банке.
– Я сейчас…
Колдунья поняла его без слов и принялась творить заклинание.
Митрохин взмахнул кулаком, собираясь выругаться, но передумал – в конце концов девчонка делом занялась. Он отвернулся от нее, осторожно выглянул из окопа и прицелился в черные фигурки на горизонте. Фашисты шли за танками. Растянулись цепью по всему полю боя. Автоматы с такого расстояния казались игрушечными. Тра-та-та – стрекотали выстрелы. И ярко полыхали в дыму огненные вспышки. Танки перемещались нарочито медленно, давая пехоте возможность наступать вместе с тяжелыми боевыми машинами.
– Надеюсь, вы стрелять не собираетесь? – поинтересовалась Медея, отвлекаясь от колдовства.
– Тебе-то что?! – отозвался Иван Васильевич. – Занимайся своим делом. А взрослых дядь не беспокой понапрасну.
– Как вы не понимаете, вы же можете весь ход мировой истории нарушить. Пожалуйста, ни в кого не стреляйте.
– Да это ж фашисты, – Митрохин смерил ее презрительным взглядом, – поди, знаешь, что они с людьми вытворяли, а туда же. Гуманистка выискалась. Они ж геноцидом целых народов занимались! Евреям от них знаешь как досталось. А ты их защищаешь. Ну ничего, коммунисты им показали, что такое настоящий гуманизм. Дали им, понимаешь, по ж…
– Между прочим, сталинский режим, который вы сейчас представляете, ничуть не лучше гитлеровского. Отличается он только тем, что Гитлер уничтожал людей избирательно, а Сталин устроил геноцид собственного народа, – отчеканила Медея, – Я настоятельно прошу, нет, я просто требую, чтобы вы не вмешивались в ход мировой истории.
– Ах, ты требуешь, а вот я… – Шальная пуля свистнула над головой Ивана Васильевича, разом лишив его воинственного настроя. Банкир отбросил автомат подальше, сжался на дне окопа. – Да на кой мне все это нужно?! Ладно. Все, завязываю с войной. Убедила. А ты чего филонишь?! Давай-ка отправляй нас, пока немцы или свои же не ухайдокали…
Медея выбросила перед собой левую руку, правой совершая быстрые пассы.
– Что-то я ничего не чувствую, – пожаловался Митрохин. – Похоже, ты чего-то опять перепутала.
– Еще мгновение, – отозвалась девушка, – энергия прибывает.
– Ага, вроде пошло. Волосы на голове шевелятся. И пятки щекочет.
Тут Митрохина подхватила неведомая сила и подбросила в воздух сразу на несколько метров.
Солдаты неприятеля и, что самое обидное, свои же советские воины заметили парящего над полем битвы толстого человека в черном костюме и немедленно открыли по нему огонь. Но Ивана Васильевича на пути полета пуль уже не было. Его и Медею поглотил, щелкнув, черный зев. Вместе с парочкой путешественников во времени и пространстве в пустоту между мирами отправился огромный пласт земли. А на поле боя осталась глубокая яма с округлыми ровными краями. Может, в другое время и в другом месте такое удивительное углубление в земле стало бы предметом пристального внимания уфологов всего мира, но в условиях военного конфликта удивительные ямы мало кого интересуют. Так что ее попросту не заметили.