Он шел вдоль опоясывающей дворец стены и раздавал указания слугам: «Пятьдесят небесных копейщиков, живо. Сорок вооруженных огненными мечами ифритов. Двадцать воинов с громовыми молотами. И чтобы все в полном боевом облачении»…
– Эй, ты! – крикнул он. Огромный ифрит стоял неподалеку, сжимая в руке тарелку с дымящимся варевом. – Пойди сюда!
Тот поспешил приблизиться, справедливо опасаясь гнева Каркума.
– Собирайся, – скомандовал Мудрейший, – пойдешь с отрядом.
– Хорошо, – пробасил тот.
– Ну где они, где эти уроды?! – заорал Каркум и зашагал к казармам, крайне возмущенный нерасторопностью слуг. – Я их заставлю шевелиться…
* * *
Он и не заметил, как миновал этот час. Казалось, прошло всего одно мгновение, и вот он уже покачивается на спине эвкуса, направляясь на северо-запад, туда, где обосновался богочеловек со своими сторонниками.
Каркум боялся признаться себе, что не знает, как именно будет действовать. У него не было конкретного плана. Если задуматься глубже, то им двигало одно лишь стремление – оказаться как можно дальше от дворца Саркона, укрыться от его гнева. Может быть, владыка пощадит его, если он выполнит свое предназначение и уничтожит богочеловека. Уж он-то проследит за тем, чтобы чаши равновесия склонялись на сторону джиннов. Если его не будет в живых, что произойдет? Мудрейший считал, что страну охватит смута и люди выйдут из-под контроля. Жаль, что Саркон не разделял его убеждений, полагая людей не способной к бунту низшей расой.
Они успели миновать холмы Беспечности и перейти вброд иссушенную солнцем реку, берущую здесь свое начало, когда их настиг всеведущий владыка Хазгаарда. Послышалось тихое жужжание, словно навязчивое насекомое кружилось поблизости. Каркум насторожился. Тронул висящий на шее амулет солнца – защиту. Тот оказался таким горячим, что ему пришлось отдернуть руку. Затем амулет рвануло вверх, цепь разорвалась, и он полетел прочь. Мудрейший вытянул руку, силясь поймать драгоценный магический предмет. Слишком поздно. Пальцы его схватили пустоту. Солнечный диск, блеснув напоследок, зарылся в песок. И голова силата взорвалась дикой болью. Он вскрикнул, схватился за виски и оказался в абсолютной пустоте, где не было никого и ничего, только он один и терзающая его сознание боль. Голос Саркона отчетливо произнес:
– Принеси мне его голову, Каркум!
– Клянусь! – прошептал Мудрейший. – Клянусь, что сделаю это. Я вернусь к тебе с его головой. Только не убивай меня.
Боль ушла столь же внезапно, как и появилась.
Во рту остался соленый привкус крови. Мудрейший зашевелился и почувствовал под пальцами песок. Открыл глаза и понял, что упал со спины эвкуса и лежит на земле. Вокруг столпились ифриты с озабоченными лицами.
– Что встали? – проворчал Каркум. – Помогите мне!
Сильные руки подняли его и усадили в седло.
Мудрейший с содроганием вспомнил страшное чувство пустоты, в которой он оказался. И кошмарной слабости, беспомощности мелкого травоядного зверька перед неимоверной силой крупного хищника, которому ничего не стоит растерзать тебя, была бы охота.
Непомерные магические способности Саркона и маниакальный склад его личности всегда пугали первого силата Хазгаарда. А сейчас он ощутил со всей отчетливостью – стоило владыке только захотеть, и он лишился бы разума, обратился в мгновение ока в дряхлого безумца, с блеклым взглядом и ниткой слюны, тянущейся из уголка рта. Так, говорят, выглядел великий мудрец Амуд'ра в конце своей долгой жизни. По слухам, Саркон отнял у него разум. Каркум хотел умереть на вершине славы, оставив соплеменникам образ мудрого, влиятельного силата, а не выжившего из ума жалкого старика. Какая глупая иллюзия – что его защищает амулет. Владыка мог в любой момент отнять у него бесполезную детскую игрушку. От нее никогда не было толка. Просто владыке удобно держать его на коротком поводке, давая почувствовать в себе иллюзорную силу…
"Интересно, сколько лет Саркону? – подумал Каркум. – Если он знал великого Амуд'ру. Черное божество поддерживает его тело, не дает стареть.
А магическая мощь его все крепнет день ото дня.
Кто-нибудь пробовал когда-либо убить Саркона?.."
Мудрейший заметался мыслью, попытался думать об отвлеченных вещах, но сознание неизменно возвращало его к этой опасной идее, пока он не понял, что у него остался единственный шанс спастись – принести голову богочеловека. Возможно, тогда владыка простит ему крамольные мысли. В конце концов любое разумное существо – слабо, ему сложно контролировать процесс мышления. Столь часто проникающий в сознание своих подданных силат должен знать, что злоумышляющий не всегда является врагом, а думающий о фиалках – другом.
Когда Митрохин очнулся, Медея сидела рядом.
– Ты меня спас, – сказала она, заметив, что Иван Васильевич пришел в себя.
– Хм-м, – выдавил Митрохин, не зная, что нужно говорить в таких случаях, – у меня были к нему свои счеты.
– Это неважно, главное то, что теперь ты знаешь – мы неразрывно связаны.
Митрохин приподнял голову, вглядываясь в черты лица Медеи: не шутит ли? Нет, не шутит.
Говорит абсолютно серьезно. Она очень изменилась с тех пор, как он ее видел в последний раз. За то время, что Иван Васильевич провел в Хазгаарде, девочка-студентка повзрослела и словно обрела некое особенное знание, не доступное простым смертным.
В ней появился внутренний свет, думал Митрохин.
Она и правда похожа на богочеловека. У Ивана Васильевича потеплело в груди. Он ощутил нечто похожее на священный страх. И еще предчувствие того, что грядут перемены в его судьбе.
– Ты богочеловек? – шепотом поинтересовался Митрохин.
– Вряд ли, – засмеялась Медея, – когда я только здесь появилась, меня довольно сильно раздражало, что все меня так называют. Потом поняла, что в этом что-то есть. Вдруг все предопределено кем-то свыше, и мы совсем не те, кем себя ощущаем?..
– И кто же я такой, если не Митрохин Иван Васильевич?! – он замолчал, почувствовав, что слова прозвучали глупо.
– Не знаю, – пожала плечами Медея, – я ведь, если вдуматься, совсем ничего о мире не знаю. Делала все интуитивно, словно мне кто-то сверху диктовал. Кто знает, может, Белое божество.
И еще, мне почему-то кажется, что наше предназначение избавить этот мир от джиннов…
– И Балансовой службы, – пробормотал Митрохин и спохватился:
– Что, наше? Э-э нет. Я на избавление мира от джиннов не подписывался.
– За нами люди, – просто сказала Медея, и в этих словах Ивану Васильевичу почудилась не человеческая речь, а чей-то потусторонний голос, звенящий тысячей серебристых колокольчиков. Он зазвучал в его голове долгим, звучным эхом: «За нами люди… Люди… Люди…» Митрохин ужаснулся и глянул в глаза девушки. Оттуда на него смотрела такая прозрачная глубина, что его проняло до дрожи.
– Это что это… что это такое, – забормотал Иван Васильевич и выставил перед собой руку, – ты что, вправду не та, за кого себя выдаешь?
– Выслушай меня и успокойся, – попросила девушка.
– Хорошо, – резко согласился Митрохин.
– У нас совсем немного шансов одержать победу, но если мы не одержим эту победу, то уже никогда не вернемся в наш мир.
– Достойный аргумент, – одобрил Иван Васильевич, в его ушах зазвучал хруст банковских ассигнаций и хлопок, с каким закрывается тяжелая крышка банковского сейфа. Славные эти звуки он очень хотел когда-нибудь услышать снова.
– Не в моих силах перебросить нас за барьер, отделяющий эту эпоху от наших веков.
– А помню… – проговорил Митрохин. – Здорово мы тогда об какую-то стенку стукнулись. Нас даже раскидало по этому миру.
– И по времени, – уточнила Медея.
– Ну да, ну да, – улыбнулся Иван Васильевич, – ты намного старше стала. Раньше девочка совсем была, угловатенькая, длинная. А теперь оформилась… – Он осекся, наткнувшись на осуждающий взгляд. – Все, молчу, молчу… Это я к тому, что ты хорошо выглядеть стала. И характер тоже…
– Что с моим характером?
– Вроде помягче стал. У женщин с возрастом характер смягчается, иногда…
– Предлагаю оставить эти разговоры! – отрезала колдунья. – Пока я совсем не рассердилась.
– Оставить так оставить, – немедленно согласился Иван Васильевич, – хотя, когда ты вот так говоришь – оставить эти разговоры, и все тут, – я сразу тебя прежнюю вспоминаю. Помнишь, как в суде-то оказались. И в Риме тоже…
– Сейчас все иначе, – отрезала Медея, – сейчас у меня есть цель.
– Вернуться, – с пониманием ответил Митрохин, – эх, и я тоже этого хотел бы. Только как насчет Балансовой службы? Пропали они куда-то, не ловят нас.
– Здесь они нас не побеспокоят, – сообщила колдунья.
– Это еще почему?
– За барьером они не властны над временем.
Насколько я понимаю, чтобы попасть в прошлое, им нужна специальная метка. А ставить они их начали лишь через несколько веков.
– Да? А как же мы сюда попали?
– Не думаю, что это простая случайность. Таково наше предназначение. Нас привело сюда Белое божество.
– Снова ты говоришь «нас», – насупился Митрохин, – не знаю, как насчет тебя. Может, у тебя есть какое-то там предназначение. А я явно лишний на этом празднике жизни. И вообще, гляди, как интересно получается. Меня тут мордуют активно, на рудники отправляют. Я тут пятьдесят кило веса, между прочим, оставил. А тебя богочеловеком объявляют, поклоняются тебе, слушают во всем. Несправедливо это…
– Таков наш путь.
– Так и знал, что ты это скажешь. Ты мне лучше скажи, что насчет возвращения? Я домой хочу.
Очень.
– Я не думала об этом, – ответила Медея.
– Ты что же, здесь торчать собираешься? – удивился Митрохин, потом хмыкнул. – А, понял.
Правду, видно, нам тогда прокурор сказал. Помнишь, наверное? Там ты кто была, в нашем мире?
Специалист по снятию порчи. А здесь, гляди-ка, сам богочеловек. Властью упиваешься, наверное.
Так, что ли?
– Дурак! – коротко ответила колдунья.
– Сама ты дура! – откликнулся Митрохин обиженно:
– Вот и поговорили!
– Пойми, ты крайне важен для того, чтобы повернуть весь ход мировой истории.
– Ну, конечно, – усмехнулся Иван Васильевич, – так уж и важен.
– Люди не могут владеть магическим оружием, а ты можешь.
– Это я замечал, – согласился Митрохин.
И вспомнил, как один из сподвижников богочеловека попытался взять огненный кинжал. Едва коснулся рукояти и отдернул руку. На пальцах остался ожог. Митрохин брал магическое оружие спокойно, не чувствуя никакого дискомфорта. Это его особое умение вызывало всеобщее уважение.
Ивана Васильевича и самого удивляло, что он может брать огненный кинжал и небесное копье, а другие люди нет. В этом была некая странность.
И теперь, когда Медея указала на нее, для Митрохина стало очевидно, что странность эта определенно демонстрировала его особый статус в этом мире. Его не просто наградили неким умением, его выделили из толпы. Не для того ли, чтобы он исполнил свое предназначение?! Неужто и он избранник?
Митрохин медленно кивнул, озадаченный новыми умозаключениями. Кто-то наверху управляет его судьбой. Решает, кем ему быть и что делать в этой жизни. В его душе зрел протест, который вылился в несколько слов:
– К черту все это! Хочу обратно.
Медея вздохнула.
– А я хочу, чтобы ты подумал и сам решил, в чем твое предназначение. Об одном прошу тебя – оставайся пока поблизости.
– Об этом ты могла бы и не просить, – ответил Митрохин, – я не собираюсь подохнуть от жажды и голода в этой пустыне. И так чуть не отправился на тот свет. – Он замолчал. – Послушай, а как это Белое божество допустило, что ты едва не погибла?
Меня, признаться, здорово заботит этот вопрос…
Значит, оно не всесильно?
– Наверное, оно хотело дать тебе шанс проявить себя.
– Вот спасибо, – Митрохин крякнул. – А если бы я не успел?
– Ты бы обязательно успел. Поверь, оно не подвергло бы меня пустому риску. Силаты владеют клановой магией – ремеслом, которому обучаются с рождения. Этот силат был загонщиком. Знаешь, что это означает?
– В общих чертах.
– Он отточил до предела врожденный дар охотника на людей. Его мастерство заключалось в том, чтобы лишать человека воли.
– Но как такое случилось с тобой? Ты же не обычный человек, или я ошибаюсь?
– Физически я самый обыкновенный человек.
Хоть и обладаю магическим даром. Полагаю, он застал меня врасплох.
– Об этом я и говорю, – вскричал Митрохин, – если тебя можно застать врасплох, значит, твое хваленое Белое божество плохо о тебе заботится. И вообще мне не нравится, что тебя можно застать врасплох. Как бы для нас все эти игры высших сил не закончились плохо. У меня дурные предчувствия.
– Ты всегда можешь уйти, – ответила Медея, – но это ничего не решит. Я знаю, что тебя будет вести твое предназначение. Рано или поздно ты ощутишь, что все к лучшему. Порой пути, которыми ведет нас Белое божество, неисповедимы, но они все равно приведут нас на наш путь.
– Ну вот, понесла, – Иван Васильевич махнул рукой, – не верю я во все это. Все мы живем в хаосе мира. Из хаоса пришли и в хаос обратимся.
* * *
Ивана Васильевича разбудили еще до рассвета.
Рука друга тронула его за плечо. Он открыл глаза, ожидая увидеть яркое солнце, но небо было черным и кругом царил мрак.
– Мы должны идти, – проговорил один из сторонников богочеловека по имени Атон. По просьбе Медеи он всегда дежурил возле Митрохина.
Атон происходил из диких племен востока, носил длинную бороду и медные серьги в ушах. В последний месяц они подолгу разговаривали. Язык Атона был беден, и Митрохин отлично его понимал. Его интересовало, как происходит экспансия джиннов, как им удается распространять свое влияние все дальше и дальше. Почему люди не воспротивятся тому, что их фактически делают рабами. Он узнал, что многие ощущали странное оцепенение, прежде чем к ним приходили враги.
– Сначала был страх, – говорил Атон, – мне казалось, что злой дух поселился на наших землях.
Потом все для меня стало безразличным. И когда явились они, я не противился их приходу. Когда я понял, что наши земли принадлежат им, было слишком поздно, чтобы сопротивляться.
Джинны забирали в первую очередь сильных мужчин. Их интересовали и женщины детородного возраста. Рыжеволосые в первую очередь – все они становились наложницами, потому что походили на гул. Предназначением остальных становилось рождение новых крепких рабов. Стариков и больных убивали на месте.
– Моему отцу было больше пятидесяти лет, – сказал Атон, на глазах его выступили слезы, – они сочли, что он недостаточно силен, и проткнули его грудь копьем. Я ненавижу себя за то, что ничем не помог ему.
– Ты не мог ему помочь, – ответил Иван Васильевич, – они подавили твою волю. Они это отлично умеют делать. Когда я трудился на руднике, то видел сотни людей, в которых не осталось сил сопротивляться.
– Ты был на руднике?
– Да, я был на медном руднике. И я бежал оттуда.
– Ты очень сильный, – Атон вглядывался в Митрохина с восхищением, – ты излучаешь силу.
Ты умеешь противиться джиннам. И ты можешь использовать магическое оружие. Может быть, ты тоже чадо Белого божества?
– Не думаю, – отвечал Иван Васильевич, – скорее всего я послан сюда, чтобы оберегать вашу святыню.
– Ты – божественный воин, – констатировал Атон. – Для меня честь служить тебе.
– Ты мне не служишь, – возражал Митрохин, – мы с тобой друзья и помогаем друг другу.
– Для меня честь быть твоим другом.
Так он говорил затем не один раз, словно не мог поверить, что обрел такого друга…
– Еще даже солнце не встало, – проворчал Митрохин, поднимая голову. Огляделся и увидел, что лагерь стремительно сворачивается. Люди успели приспособиться к поспешным сборам и долгой дороге.
Митрохин сложил балдахин, сунул в дорожный мешок, закинул его на плечо и побежал искать богочеловека. Хотелось узнать лично, что заставляет всех так спешить, что они даже не дождались рассвета. Не то чтобы они никогда не совершали ночных переходов, такое случалось, и довольно часто, но сейчас Ивана Васильевича охватило странное предчувствие, словно смертельная опасность в двух шагах.
В небе мелькали быстрые тени летучих мышей.
В воздухе витал запах дыма от наспех потушенных костров. В темноте одежды Медеи отливали белым.
Их яркое свечение слегка приглушал накинутый на плечи серый плащ из ткани, напоминающей джутовую мешковину. Впервые Митрохину пришло на ум, что сияние исходит вовсе не от платья, а от самой колдуньи. Она обернулась. Глаза небесной сини одарили Ивана Васильевича нежным взглядом.
И вдруг поразили в самое сердце.
«Какая она красивая, – подумал Митрохин и тут же отмахнулся от этих мыслей. – Не время сейчас о ерундистике думать».
– Что происходит? – спросил Иван Васильевич и покашлял, смущенный неуместным проявлением чувств.
– Нам надо спешить, – ответила Медея, – с юга надвигается опасность. На этот раз все гораздо серьезнее, чем прежде.
– Это еще почему?
– На этот раз у нас очень сильный противник.
– Кто?
– Один из приближенных Саркона. Его называют Мудрейшим.
– Ха, я тоже о нем что-то слышал… Он что, и правда очень умный?
– Полагаю, да. К тому же он – один из сильнейших магов Хазгаарда. О его искусстве слагают легенды.
– Ясно, – кивнул Иван Васильевич.
– Что-то не так? – поинтересовалась Медея, от ее взгляда не укрылось странное поведение Митрохина.
– Да нет, все в порядке, – встрепенулся он, стараясь не смотреть на колдунью.
Несколько человек подкатили повозку с низкими бортами с запряженными в нее низкорослыми лошадками карликовой породы. С эвкусами люди пока не освоились. Хотя Митрохин неоднократно демонстрировал, как надо обращаться с этими дикими, своенравными животными. Странное дело, его эвкусы слушались, принимая за своего, но, как только их пытался оседлать кто-то другой, нервничали, били копытами, норовили укусить.
– Поедешь со мной? – предложила Медея.
– Хорошо, – Иван Васильевич помог колдунье забраться на повозку, а сам устроился рядом. Верный Атон пошел позади.
Возница отпустил поводья, коротко выкрикнул команду, и лошади потащили повозку по пустыне.
Позади толпой следовали сторонники богочеловека. Шли быстро, торопились.
Митрохин ощущал всеобщую тревогу – ему тоже хотелось поскорее покинуть этот район, где им угрожает неизвестная опасность. Он хотел расспросить Медею о приближающемся слуге владыки Саркона подробнее, но сразу после отправки колдунья впала в транс. Сидела, подложив под себя ноги, и покачивалась из стороны в сторону. Лодочки ладоней с пульсирующими в них белыми облачками силы лежали на коленях. Иван Васильевич понял, что происходит что-то важное и лучше не мешать.
Ему было стыдно в этом сознаться, но с некоторых пор он тоже испытывал робость перед Медеей и даже некоторый экзистенциальный ужас – еще бы, бывает по-настоящему страшно, когда кто-то наяву общается с потусторонними силами. Кто его знает, какие мысли боги могут вложить в эту симпатичную головку. Вот она все бормочет полными губками «бе-бе-бе» да «бе-бе-бе», а что именно бормочет, никак не разберешь. Может, она повторяет следом за кем-то с той стороны реальности: «Убей Ваню Митрохина, убей Ваню Митрохина, убей его во имя высшей справедливости». А сила в этой хрупкой с виду женщине заключена такая, что всякому ее врагу можно только посочувствовать. Уж в чем в чем, а в этом у него было время убедиться.
Как она, помнится, лихо швыряла их по эпохам, настраиваясь на его зараженный коммунистической идеологией разум. А теперь повзрослела и излучает столько силы, что порой становится очень не по себе…
– О да! – проговорила вдруг Медея вполне отчетливо и подняла к небу крепко сжатый кулак.
Митрохин вздрогнул всем телом и сплюнул.
– Тьфу ты, все бы тебе меня пугать, – обратился он к пребывающей в трансе колдунье.
* * *
Каркум свел ладони, над ним вспыхнул яркий огненный факел. Он припал на колено и бросил кости. Знаки сложились в правильный узор редкого свойства – они следуют правильной дорогой, и их ожидает успех. Мудрейший поднялся, забрался на спину эвкуса, и отряд двинулся дальше, через пустыню.
Каркум посмотрел в небеса. Черный сапсан сопровождал их. Он призвал хищную птицу в самом начале пути, полагая, что помощь соглядатая окажется кстати. Время от времени сапсан исчезал – уносился вперед разведать путь, а затем возвращался к отряду.
Ифриты, тяжело топоча, бежали за эвкусом Мудрейшего. Дыхание с шумом вырывалось из широких ноздрей и открытых ртов. Огненные мечи болтались, привешенные к поясу. Клинки светились красным, готовые в любой момент, стоило воину взяться за рукоять, заняться ярким пламенем. Небесные копейщики держали свое оружие на плече.
По металлическим наконечникам время от времени пробегали голубоватые искры – посланники живущей в копьях магической силы. Громовые молоты освещались сверканием молний.
К седлу Мудрейшего был приторочен кинжал, нареченный Кровопийцей. Стоило нанести любому живому существу даже маленькую ранку, и кинжал мгновенно вытягивал из несчастного все жизненные силы. Каркуму магическое оружие досталось много лет назад, от заклинателя клинков, который и сам, похоже, не понял, как у него получилось подобное оружие вместо обыкновенного огненного кинжала. Иногда так бывает – магический оружейник стремится создать одно, а получается совсем другое. Такова природа магии, что она своей неясной сущностью имеет свойство проникать через ткань времени и наделять силой вещи, которым надлежит в далеком будущем сыграть особую роль. Мудрейший покачивался на спине эвкуса, думая о том, что Кровопийца появился на свет с одной только целью – убить богочеловека. Все эти годы он терпеливо дожидался своего часа, чтобы теперь, когда потребуется его помощь, высосать жизненную силу из того, для кого нет места в этом мире. Один удар, размышлял Каркум, и врага не станет. Чаша весов вновь качнется в нашу сторону, и через много веков потомки оценят великие завоевания. В далеком будущем они сами станут богами, обретут божественную силу, уподобятся создателям этого мира, и власть их будет поистине безграничной. Он тронул кинжал, и тот отозвался дрожью. Клинок всегда желал крови.
Не иначе как само Черное божество вдохнуло в него эту яростную жажду…
Каркум насторожился, повел носом – запах дыма. Значит, они уже рядом. Теперь надо правильно выбрать направление, чтобы застать врага врасплох. Они ворвутся в лагерь и, убивая всех, кто встанет у них на пути, схватят богочеловека. А потом он нанесет ему удар кинжалом – смертельный укол Кровопийцы.
«Куда делась эта проклятая птица? – подумал Мудрейший, вглядываясь в небеса. – Да еще именно сейчас, когда она мне так нужна…».
* * *
На вытянутый к небу кулак богочеловека приземлился черный сапсан. Спикировал с неба и замер, кося на Митрохина темным глазом. Медея поднесла птицу к губам и быстро зашептала что-то. При этом она продолжала покачиваться из стороны в сторону и не открывала глаз. Сапсан заклекотал и взвился в воздух. Одно мгновение – и он скрылся за горизонтом.
Иван Васильевич провожал птицу удивленным взглядом. Несмотря на то, что с тех пор, как Балансовая служба вмешалась в его жизнь, он всякого навидался, такие простые чудеса, как это, поражали его до глубины души. Так ребенок порой удивляется трюкам иллюзионистов. Затем Митрохин заметил, что когти птицы поранили нежную кожу колдуньи. Он поспешно оторвал от подола своей рубахи тряпку, приблизился и осторожно промокнул кровь.
Иван Васильевич подумал, что кто-нибудь может усомниться в божественном происхождении Медеи, увидев, что кровь у нее такая же красная, как у остальных. Он обернулся. Люди продолжали покорно брести за повозкой, сохраняя молчание.
Никто не пытался вмешаться в происходящее, никто не интересовался пораненной рукой богочеловека. Только сейчас Митрохин понял, что имела в виду колдунья, когда просила его стать их предводителем. С этой ролью не справится никто из них.
Века слепого подчинения сделали их покорными.
* * *
Каркум заставил эвкуса остановиться. Несколько долгих минут он вглядывался в пронизанный силовым полем внутреннего зрения горизонт, пока там не появилась его птица. Сапсан стремительно несся к отряду, спешил присоединиться к ведомым. Мудрейший нахмурился. Интуиция никогда прежде не подводила его. Птица обладала той же фиолетово-красной аурой, что и раньше, но что-то в ней неуловимо изменилось. Как будто компоненты мозаики передвинулись и, хотя изменения невозможно заметить невооруженным взглядом, рисунок изменился кардинальным образом.
Ифриты радовались, глядя, как возвращается к отряду их крылатый проводник, щурились под лучами яркого солнца. Их предводитель привстал в стременах, выставил перед собой ладонь в кожаной перчатке и взялся за рукоять кинжала. Едва птица опустилась на руку, Каркум ткнул клинком в черные перья. Послышался едва слышимый звук. Под ноги эвкуса упала иссушенная тушка.
Мудрейший обернулся к джиннам и скомандовал отправление. Теперь они следовали по различимому не без труда туманному следу, оставленному измененной птицей. Один из ифритов поотстал, поднял птичий трупик, подержал на ладони, задумчиво разглядывая, отбросил прочь и поспешил за отрядом.
* * *
Медея пришла в себя. Коснулась пораненной руки.