Егорова Ольга. Магический код

   — Здорово, — сказала Таня.
   — Ну тогда давайте, что ли, чай пить, — вздохнула баба Тася. — А вообще это хорошо, когда человек хороший. Не так уж и часто хорошие люди в наше время встречаются. Правда ведь, Танюшка?
   — Правда, баб Тась, — ответила Танюшка, запихивая в рот полную ложку варенья из одуванчиков.
 
   Согласно выработанному в тот вечер жизненному девизу — «Почаще совершать необдуманные поступки» — Иван должен был бы примчаться к Диане буквально на следующий же день. С тортом, букетом цветов и с автоматом — чтобы по-быстрому устранить вооруженного охранника, ревнивого мужа и все прочие мелкие препятствия на пути.
   Но решимость его испарилась на следующее же утро. Совершать необдуманные поступки хотелось по-прежнему, но в жизни обычно много чего хочется. В детстве, например, Иван хотел стать космонавтом и побывать на Луне. Завести в ванной маленького домашнего крокодила. Поехать в Бразилию на чемпионат мира по футболу. Съесть сразу сто шоколадок с орехами и изюмом. Переместиться в будущее.
   «Это невозможно», — терпеливо объясняла мать маленькому Ивану.
   Это невозможно.
   Вот и теперь, спустя двадцать с лишним лет, проснувшись, он снова услышал эти два слова. Это невозможно — вот так запросто взять и прийти в дом к замужней женщине с букетом цветов. Не поинтересовавшись даже предварительно, в командировке ли ее муж. А без букета цветов — тоже невозможно. Он даже и представить себе такого не мог. Съесть сто шоколадок сразу — это гораздо проще. Наверное, проще даже завести в ванной маленького домашнего крокодила. Но чтобы прийти без цветов…
   Но она ведь сама его пригласила. Она ведь сама сказала, что Иван оказался хороший, и велела приходить в гости. И назвала номер квартиры. И сказала, что будет его ждать, И все это ему не приснилось. И все это он не придумал.
   Пять дней он упорно размышлял над этой проблемой и терзал себя риторическими вопросами. Юрка, заметив его состояние, радовался по этому поводу так сильно, что Ивану пришлось впервые в жизни пригрозить приятелю: если он не заткнется, Иван его просто выгонит из квартиры. И знать его больше не пожелает, несмотря на многолетнюю дружбу, их связывающую.
   Юрка Ивановой угрозы не испугался, радоваться не перестал. А чтобы тот, не дай бог, его не выгнал, взял и ушел сам.
   Мама периодически спрашивала: «У тебя, сынок, неприятности на работе? Что-то ты такой хмурый все время ходишь. Или болит что?»
   Она задавала ему эти вопросы каждый день. И чтобы хоть однажды порадовать мать, Иван придумал, что у него на самом деле болит голова. И выпил две таблетки анальгина. И потом придумал, что голова у него уже прошла. И мама осталась довольна, сказала: «Ну вот и слава богу».
   С работы он теперь возвращался вовремя. Ни разу не позволил себе поехать объездной дорогой, возведя на перекрестке гипотетический шлагбаум, который никогда не поднимается.
   В голове крутились мысли. Это были даже не мысли, а обрывки фраз — пустые, гипотетические, как тот шлагбаум на перекрестке. «Почаще совершать необдуманные поступки», «Это невозможно». Эти две фразы чередовались друг с другом, и еще иногда между ними вклинивалось слово «аннамнез».
   Пять дней в голове продолжались эти сумасшедшие пляски. И только ровно пять дней спустя Иван вдруг обнаружил себя в супермаркете возле витрины с винами. О том, с какой целью он стоит возле этой витрины, и подумать было страшно. Лучше не думать. Лучше уж узнать об этом потом, когда с этим дурацким вином под мышкой и улыбкой идиота на лице он окажется в «ужасно страшном доме», в седьмой квартире. А там — будь что будет…
   В конце концов, у него есть причина. Ему нужно отдать ей кофту. Ту самую серую вязаную кофту. А про то, что кофта эта совсем не ее, а тетеньки-вахтерши из спортивного комплекса, он просто забыл. Ну, забыл, подумаешь, с кем не бывает. Что же теперь его за это — из автомата расстрелять? Слишком жестоко… Может быть, она будет так любезна и передаст кофту тетеньке-вахтерше? В вестибюле ведь холодно. А другой, запасной кофты у тетеньки-вахтерши, может быть, и нет.
   Он ходил между винных витрин, как по музею. Проблема была в том, что Иван в вине вообще не разбирался. Вину он всегда предпочитал напитки либо более крепкие, либо пиво. И теперь, глядя на все это винное великолепие, пребывал в полной растерянности, не зная, чему отдать предпочтение.
   Попытался выбирать по названию. Первым приглянувшимся оказалось «Блан де Блан». Звучало романтично, но цена была совсем копеечной — дешевое вино не годилось.
   Он еще некоторое время изучал названия. Болгарские вина — «Варна», «Рубиновое танго». Аргентинские вина — «Эль Техано», белое. В коробке. Ужас какой, вино в коробке, подумал Иван и развернулся в противоположном направлении, приметив в дальнем конце какую-то совершенно отдельную витрину.
   Туда, как выяснилось, ему и надо было. Там он и сделал свой окончательный выбор — «Дом Периньон Розе», в бутылке, французское вино девяносто пятого года. Французское вино — это даже в некотором роде весьма символично.
   Это был тот самый редкий случай, когда он вдруг осознал, что быть богатым иногда бывает довольно приятно. А главное, полезно. Хотя в глубине души все-таки испытывал сомнения по поводу своего выбора: что, если дорогое вино с таким гламурным названием покажется ей пошлым?
   Что ж, значит, так ему и надо.
   Ничего более оригинального, как коробка конфет к вину, он тоже не придумал. Вино и коробка конфет казались воплощением банальности. Избитости. Пошлости. Тривиальности.
   Сидя в машине, Иван напряженно подыскивал синонимы к слову «банальность», и за этим занятием удалось скоротать часть пути. Потом он заметил, что синонимы складываются в некое подобие рифмы, и принялся сочинять рифму к слову «тривиальность». А поскольку поэт из Ивана был никудышный, остальная часть пути благополучно была посвящена бесплотным поэтическим изыскам. Таким образом удалось достигнуть намеченной цели — не одуматься и не свернуть вовремя с пути.
   «Ужасно страшный дом» выглядел не таким уж и страшным. Штукатурка на стенах, понятное дело, давно облупилась, но вот сама архитектура здания, построенного, видимо, в конце прошлого, теперь уже позапрошлого века, была очень даже изысканной. Можно было сказать, что Диана живет во дворце.
   Первое препятствие — кодовый замок на двери — Иван преодолел достаточно легко. Три заветные кнопки были явно темнее остальных, не заветных — доверчивый кодовый замок открылся без проблем. Широкая латунная лестница вела на второй этаж, не предлагая никаких других вариантов. Пришлось выбрать единственно возможный и подняться по этой лестнице.
   Квартира номер семь была в конце коридора. Свой последний шанс — зайти в квартиру номер, например, восемь, расположенную по соседству, — Иван не использовал. Он нажал на кнопку звонка и приготовился объясняться с охранником. Букет цветов — три пошлые, банальные и тривиальные розы, купленные по дороге в цветочном магазине, — Иван опустил вниз и слегка отвел руку за спину. Чтобы не раздражать охранника — говорят, красный цвет иногда действует на людей самым неожиданным образом, вызывая в них агрессию.
   Послышались шаркающие шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась старушка лет семидесяти. Классическая старушка в платочке на голове, в цветастом фланелевом халате и в очках, опустившихся почти до самого кончика носа. Без автомата.
   На охранника старушка явно не тянула. Иван уже давно понял, что нет и не было никакого охранника, но все же продолжал развлекать себя мыслями о предстоящей встрече с дюжим вооруженным молодцем. Все с той же целью — чтобы, не дай бог, не одуматься и не свернуть вовремя с пути.
   Увидев его, старушка вздрогнула, явно испугавшись.
   — Вы к кому, мужчина? Ой, что ж это я… Думала, это Валя…
   — Почти угадали. Я Ваня, — сказал Иван дружелюбно и улыбнулся старушке.
   — Ваня? — не поняла старушка.
   — Иван, — уточнил Иван. — Я к Диане… К Дине пришел. Она дома?
   — Иван? — снова спросила старушка.
   Иван вздохнул.
   Л дальше случилось невероятное. Старушка улыбнулась, продемонстрировав неприличное для своего возраста количество ровных зубов, и сказала:
   — Ах, Иван. Да, я помню. Диночка рассказывала.
   — Рассказывала? — Ивану стало интересно. — И что же она вам обо мне рассказывала?
   — А то и рассказывала, что человек вы хороший.
   — Человек хороший?
   — Очень хороший, — уточнила старушка.
   — Вот как… А она дома, кстати? Диночка?
   — Нет ее. Но скоро должна прийти уже. Таня дома. Так что если хотите, можете подождать. А меня зовут Таисия Федоровна. Можно просто — баба Тася.
   Охранник оказался не только гостеприимным и приветливым, но, по мнению Ивана, чересчур доверчивым. Он бы такого охранника уволил с работы без выходного пособия. Мало ли, в конце концов, на свете Иванов? И с чего она вообще взяла, что он — тот самый Иван, который хороший человек? Вдруг на его месте оказался бы другой, какой-нибудь плохой Иван — получается, она бы его тоже вот так запросто в дом пустила? Непорядок…
   Высказывать свои претензии старушке Иван не стал. Все же не было у него на это права. Да никаким она и не была охранником, а была простой соседкой.
   Переступив через порог, Иван оказался в маленьком закутке. Здесь было еще две двери — одна направо, другая налево.
   «Направо пойдешь — к бабе Тасе попадешь!» — сразу же определил Иван. Хотя двери были почти одинаковыми, сработало какое-то шестое чувство.
   — Значит, подождете Диночку?
   — Да, подожду. Я могу и здесь, в принципе, подождать. Вот здесь, на табуретке…
   — Что же это вы будете сидеть здесь на табуретке? — удивилась старушка. — Пойдемте лучше ко мне, я вас чаем напою. Или, если хотите, с Танюшкой побудьте. Мне как раз кое-что постирать надо, так вы меня на посту няньки и замените…
   Все это было как-то немного странно. Иван ожидал все, что угодно, но только не это. В роли няньки он себя категорически не представлял. Никакой Танюшки знать не знал и поэтому понятия не имел, как с ней обращаться. И эта Танюшка, которая, по всей видимости, была Дианиной дочкой, хотя могла запросто оказаться и Дианиной кошкой, сестрой или супругой Василия, тоже Ивана не знала и едва ли мечтала видеть его в роли собственной няньки.
   Иван даже не знал, что сказать старушке в ответ. Идти и пить с ней чай тоже не хотелось. Но старушка явно ждала от него ответа. И тогда он спросил:
   — А Валя — это кто?
   — Валя? — удивилась Таисия Федоровна его вопросу и пояснила: — Валя — это Валя, кто ж еще. Так вы идете ко мне чай пить, Иван?
   — Пожалуй, я…
   Он хотел было уже согласиться — а куда теперь денешься с подводной лодки, да и обижать старушку не хотелось. Но в этот момент дверь — та, что слева, — приоткрылась, и в узкой щели показалось лицо.
   Лицо было детским, и с первого взгляда сразу было непонятно, мальчишка это или девчонка. Стриженые каштановые волосы торчали на голове вихрами. В глазах мелькнул испуг.
   — Вы кто?
   — Я Иван, — честно ответил Иван и хотел было уже объяснить подобнее, какой он именно Иван, к кому и зачем пришел, но девчонка опередила его своим вопросом:
   — Тот самый? Тот самый Иван?
   — Не знаю, — все так же честно ответил Иван. — А тот самый — это который?
   — Который хороший человек, — объяснила девчонка. — Вы хороший?
   Иван не смог сдержать улыбки: ну надо же, оказывается, все здесь о нем знают и считают его хорошим человеком. Приятно, однако.
   — Ну, вроде неплохой…
   — Значит, тот самый. А что же вы так долго шли?
   — В смысле? — не понял Иван.
   — Так вы же еще пять дней назад должны были к нам прийти. В среду.
   — Разве?
   — Ну да. Мне мама так сказала. А я думала, что вы теперь совсем не придете.
   — Танюш, — раздался голос Таисии Федоровны, до сих пор молча наблюдавшей за сценкой в предбаннике. — Ну ты бы в гости Ивана пригласила. Что ж на пороге-то разговаривать? Мама скоро придет, поругает, что ты такая невежливая. А я вам чаю принесу.
   — Пойдемте в гости, Иван, — послушно пригласила Танюшка, распахнула пошире дверь и поинтересовалась: — Это ничего, что я вас по имени называю и не говорю вам «дядя»? Я так привыкла.
   — Ничего. Очень даже ничего, — ответил Иван и переступил через порог открытой двери. — Если хочешь, можешь даже называть меня на «ты».
   Теперь он оказался в небольшом помещении, которое объединяло в себе и кухню, и прихожую сразу. Возле входа был шкаф и обувная полка, а напротив — газовая плита, разделочный стол и микроволновая печка, подвешенная к стене.
   Таня отошла на пару шагов, сунула руки глубоко в карманы джинсовых шорт, которые когда-то, судя по неровным и обмахрившимся срезам, были джинсовыми брюками, и принялась пристально разглядывать Ивана. Ивану под этим пристальным взглядом стало даже немного неловко — пакет с вином и конфетами, а особенно цветы ужасно мешали, пришлось положить пакет на пол и сверху него пристроить букет, чтобы суметь развязать шнурки на ботинках. Мужские стоптанные тапочки, попавшие в этот момент в поле зрения, неприятно мозолили глаза.
   — Это вы маме цветы принесли? — поинтересовалась Танюшка.
   — Ну да. Маме.
   — Какие красивые. Давайте мы их в вазу поставим?
   — Давай. А где у нас ваза?
   — А ваза у нас в шкафу на верхней полке. Вот в этом шкафу, — пояснила Таня и указала пальцем на шкаф, подвешенный над разделочным столом. — Сможете достать?
   — Вообще-то… Вообще-то это не очень прилично, по чужим шкафам лазить.
   — Так вы же не по чужим, а по нашему шкафу, — возразила Танюшка.
   Пришлось признать убедительность ее аргумента и залезть в шкаф. К счастью, цветочная ваза отыскалась быстро, поэтому долго лазить по чужому шкафу не пришлось. Иван протянул вазу Танюшке, та налила в нее воды из-под крана и принялась пыхтеть над целлофановой цветочной оберткой.
   — Давай я тебе помогу, — предложил Иван. Она протянула ему букет и сказала:
   — А меня Таней зовут.
   — Это я уже понял, — улыбнулся Иван.
   Оказалось, быть нянькой для Тани совсем не страшно. А даже очень забавно. Иван до сих пор даже и не подозревал, что ему может быть комфортно в этой роли? На его счастье, эта Таня оказалась весьма общительной, здравомыслящей, а главное, не очень маленькой.
   — Тебе сколько лет, Таня?
   — Мне шесть. Но уже почти семь. Семь будет совсем скоро. 3 декабря. А вам сколько лет?
   Иван с трудом сдержал смех.
   — Двадцать девять.
   — Вы еще не старый, — заключила Таня вполне серьезно и предложила: — Давайте я вазу поставлю на стол.
   — Ты в школу ходишь?
   — Ну да, хожу. В первый класс.
   — Нравится в школе?
   — Нет, не нравится. Писать заставляют. И примеры складывать.
   — А ты не любишь писать и складывать примеры?
   — Нет, не люблю. Я читать люблю. И рисовать. А еще журналы про Барби. У меня много. Хотите, покажу?
   — Давай, — ответил Иван, сделав воодушевленное лицо.
   Хотя все же рассматривать журналы про Барби веселее, чем сидеть в темном закутке на старой табуретке. И предпочтительнее, чем пить чай с незнакомой старушкой.
   Он прошел вслед за Таней в комнату. Комната оказалась большой, даже очень большой. Сразу заметно было две зоны внутри этой комнаты. Одна зона — Танина, где в углу стоял небольшой раскладной диванчик, а на нем — целый взвод мягких игрушек разных цветов, размеров, видов и подвидов. Там же, рядом с диванчиком, возле окна, притулился письменный стол, над ним — полка с детскими книгами, учебниками. На столе стояла симпатичная настольная лампа в виде обезьяньей фигурки и большая глиняная копилка-слоненок, который почему-то был зеленого цвета. Смешные картинки, нарисованные определенно Таниной рукой, висели на стене, заключенные в тонкие деревянные рамки. Самым впечатляющим показался Ивану заяц, который сидел, как человек, на попе. Его огромное розовое брюхо занимало почти половину страницы, а в зубах у зайца торчала ярко-оранжевая морковка.
   Оставшееся пространство комнаты было «взрослым». Еще один диван, раскладное кресло, телевизор, музыкальный центр, шкаф и бесконечные полки. На книжных полках стояли любовные романы с мускулистыми красавцами и белокурыми красавицами на обложках. С ними совершенно спокойно и незаносчиво соседствовали авторы-диссиденты и столпы русской и мировой классики в лице Толстого, Достоевского и Джона Стейнбека. Детективы перемешались с поэзией Серебряного века, писатели-фантасты — с идолами «поколения икс» и писателями-модернистами.
   То же самое творилось и на полках с музыкальными дисками. Здесь было все — начиная с русского фольклора и заканчивая самым тяжелым на свете металлом. И даже несколько джазовых дисков Иван заприметил — Бенни Картер, Каунт Бейси, Гленн Миллер. Гленн Миллер был зажат между Наташей Королевой и Ладой Дэне.
   Гленну можно было позавидовать. Или посочувствовать — это уж как посмотреть.
   Иван стоял и смотрел на все это безобразие, почти открыв рот. С фильмами наблюдалась та же картина — фантастика, боевики, мелодрамы, ужастики и режиссеры-авангардисты. Нет, не иначе, в этой квартире проживает, как минимум, человек шесть. А то и восемь. Невозможно себе представить, чтобы у супругов Пааде были до такой степени разносторонние вкусы.
   — Тань, а скажи… Скажи, у вас тут много народу живет? Я хочу сказать — у вас семья большая?
   — Да нет, не очень. Я и мама. А еще Лора и Валмо. И Василий.
   Иван скрипнул зубами: странная семья. Ну, Василий-то вряд ли книги читает и музыку слушает. Вспомнил про бабу Тасю и поинтересовался:
   — А кто такая Валя? Она тоже здесь живет или просто в гости приходит?
   Таня вдруг начала смеяться и стала очень похожей на Диану — в те моменты, когда Диана смеялась тоже.
   — Валя — это не она, это он! Дяденька! Валя — это и есть Валмо, просто баба Тася называет его Валей. Но на самом деле он Валмо. Я его почти всегда называю Валмо.
   — А почему ты его так называешь?
   Таня помолчала некоторое время. Видимо, вопрос показался ей странным. Но долго раздумывать все же не стала.
   — Потому что его так зовут. Я же уже вам сказала.
   — Нет, я не это имел в виду. Почему ты его по имени называешь? Маму ведь называешь мамой, а Валмо папой не называешь. Он ведь твой папа?
   Таня покачала головой:
   — Нет, Валмо не папа. Он просто мамин муж. А мой папа — он давно умер. Он погиб в аварии.
   — Вот как, — растерянно пробормотал Иван, жалея о том, что начал этот неприятный для девочки разговор.
   — Мама думает, что я не знаю. А я один раз подслушала их разговор с Валмо и все узнала. Ну, что мой папа погиб. А мама мне говорит, что папа у меня живой, просто он далеко-далеко и не может жить с нами. Потому что взрослые иногда не могут жить вместе. Иван, а почему взрослые иногда не могут жить вместе?
   Иван опешил. Нет, к такому повороту событий он был не готов. Таня сидела на краешке дивана и смотрела на него снизу вверх, пристально и с надеждой. Он молчал, потому что не знал, что сказать.
   — Таня, это очень сложный вопрос… Знаешь, я не смогу тебе на него ответить. Сейчас — не смогу. Но обещаю, что подумаю и непременно отвечу. В следующий раз, когда приду к вам в гости…
   — Ответишь? — Она прищурилась. Словно собиралась взять с него клятву.
   — Отвечу, — пообещал Иван, потому что ничего другого ему не оставалось. Хотя он понятия не имел, придет ли в следующий раз в гости. Вполне может быть, что больше и не придет никогда.
   — Ты только маме не говори, что я про папу знаю. Она расстроится.
   — Не скажу, — снова пообещал Иван.
   Некоторое время они помолчали. Лицо у Тани было грустным. Не зная, надо или не надо это говорить, Иван все же сказал:
   — Знаешь, а у меня тоже отец умер, когда я еще совсем маленький был. Я его даже не помню. И мама меня одна воспитывала.
   Таня кивнула:
   — А ты правда хороший. Ты мне понравился. Я когда у мамы или у Лоры спрашиваю про разные серьезные вещи, они мне всегда говорят, что я еще маленькая про это знать. А я на самом деле никакая не маленькая. Мне скоро семь лет будет уже. Давай журналы смотреть?
   — Давай, — облегченно вздохнул Иван. Еще пять минут назад он даже представить не мог, что перспектива смотреть детские журналы про куклу Барби может его так обрадовать.
   Журналов оказалась целая стопка. Таня, обученная, видимо, светским манерам, развлекала гостя, как только могла. Вскоре Таисия Федоровна принесла им две чашки ароматного чая — точно такого же, как заваривала всегда мать, с мятой. И большой кусок пирога с яблочной начинкой. Оставив все это на столе, она снова ушла к себе, пояснив, что у нее много накопилось стирки.
   — Баба Тася хорошая. Она все время пироги печет, — объяснила Таня, откусывая огромный кусок яблочного пирога. — Мама пироги печь вообще не умеет. Сколько раз пробовала, у нее всегда внизу подгорают, а сверху белые остаются. А вот Лора хорошо пироги печь умеет. Только она не печет никогда, потому что ей некогда.
   — А моя мама делает очень вкусные пирожки с капустой.
   — Твоя мама, наверное, тоже хорошая, да?
   — Да, — кивнул Иван. — Хорошая.
   Исподтишка она его разглядывала. С деликатностью, достойной взрослого человека, старалась не смущать пристальным взглядом — но взгляд ее он все равно чувствовал в те моменты, когда не смотрел на нее. А иногда она не успевала соблюсти конспирацию, и тогда он ловил этот ее пристальный взгляд на своем лице и немного смущался. В самом деле, зачем так пялиться? Что в нем такого особенного? Ох уж эта детская непосредственность…
   — Тань, ты чего на меня так смотришь, а?
   — Да ничего. Просто так. Ты на меня похож.
   — Я на тебя похож? — Иван рассмеялся. — Ну, если уж мы с тобой похожи, то это не я на тебя, а ты на меня похожа. Я ведь первый родился.
   — Ну да. — Таня была не против такой расстановки сил. — У тебя глаза такого же цвета и тоже губы большие. И ресницы короткие и черные. Тебе твои ресницы нравятся?
   — Не знаю. Никогда об этом не думал. Я же не девчонка.
   — А мне мои не нравятся. Я хочу длинные ресницы, а эти совсем короткие.
   — Ничего, вырастут еще, — утешил ее Иван. — Просто ты сама маленькая, оттого и ресницы у тебя маленькие. Будешь расти, и ресницы вместе с тобой расти станут.
   — У тебя же не выросли, — возразила Таня.
   — Я же мужчина. Мужчинам не полагается иметь длинные ресницы. Оттого они и не выросли. А у тебя вырастут непременно.
   — Правда?
   — Правда.
   — А еще я хочу длинные волосы. Как у настоящей принцессы. А мама говорит, что тоже хочет, чтобы у меня были длинные волосы, и поэтому все время меня стрижет.
   — Это как? Что-то я не совсем понимаю твою маму.
   — Я тоже не понимаю. Но она говорит, что все, у кого в детстве были длинные волосы, потом обязательно стригутся. Ну, когда становятся уже взрослыми девушками, потому что волосы им надоедают. У нее тоже в.детстве были длинные волосы, а когда она стала взрослой девушкой, то подстриглась. Вот поэтому она мне и не разрешает пока длинные волосы. Чтобы они не успели мне надоесть.
   — Ну и логика.
   — Мама если чего задумала — так ее не переубедишь. Ни за что в жизни.
   — Упрямая, да?
   — Ага. А я вот не такая. Я все время уступаю. И ссориться не люблю.
   — Это очень хорошо, что ты ссориться не любишь. Значит, у тебя в жизни будет много друзей.
   — У меня и сейчас уже много. Ира, Лена и Оля — мои подруги в классе. А еще Илья, Вадим и Сашка Кулаков.
   — Здорово. А я вот в детстве с девчонками не дружил. Я их за косички дергал и обзывался.
   — Ты, значит, хулиганом был. У нас в классе тоже есть хулиган. Лешка Бабушкин. Он меня один раз портфелем по голове ударил. А Илья, Вадим и Сашка Кулаков — не хулиганы. Хотя Сашка тоже иногда девчонок за косы дергает. Вообще, мне с мальчишками даже интереснее, чем с девочками. Если бы мама могла меня заново родить, я бы лучше мальчиком родилась.
   — Да? А по-моему, девочкой быть тоже неплохо.
   — Тоже неплохо, — согласилась Таня. — Можно играть в кукол и шить для них одежду. Но мальчишкой все равно быть интереснее. Мне так кажется.
   — А как же длинные волосы? Если бы ты была мальчишкой?
   Ответить на вопрос Таня не успела. Из-за стены донесся звук шагов и голоса. Щелкнул замок — открылась входная дверь, Таня с криком «Мама! Мама пришла!» сорвалась с места и пулей вылетела в прихожую.
   «Вот и настал час расплаты», — с усмешкой подумал Иван. Может, выпрыгнуть в окно? Или в шкафу спрятаться? В этом определенно гораздо больше здравого смысла, чем во всем его предприятии. Один из голосов, доносящихся из прихожей, явно был мужским. Иван вздохнул, поднялся с дивана и поплелся в прихожую встречать хозяев.
   Они толкались возле двери, снимая обувь и мешая друг другу, потому что пространство было донельзя узким. Они — это Диана и двое ее сопровождающих. Уже знакомая девушка-мулатка в коротком кожаном плаще с растрепанной кудрявой шевелюрой. И незнакомый мужчина лет двадцати восьми-тридцати, с прямыми и белыми волосами, доходящими почти до плеч, бледной кожей и реденькой, тоже очень светлой бородкой.
   Они толкались у двери и Ивана не замечали. Пришлось прочистить горло, потому что просто стоять посреди кухни и изображать пустое место было совсем глупо. Действие оказалось небесполезным — все трое, как по команде, отвлеклись от своих сапог и ботинок, выпрямили спину и застыли, молча глядя на Ивана.
   И Иван тоже молчал. И неизвестно, сколько времени продолжалось бы еще это молчание, если бы мужчина с белыми волосами и реденькой бородкой его не нарушил.