Элберт Джойс. Безумная парочка

   Мы с Харри и прежде рассматривали Испанию, но мало что могли увидеть, потому что располагали картами Европы. Однако недавно я добралась автостопом до соседнего городка, где есть большая библиотека. Я нашла там более удобные карты, нежели те, что мы рассматривали в школе.
   Эти новые карты находились в книге о южной Испании (мы интересовались только этой частью страны). Я вынесла книгу под курткой. Решила, что мы с Харри нуждаемся в ней сильнее других людей. Для них Испания была просто далеким местом, которое они не увидят ни разу за всю свою скучную жизнь. Но для меня и Харри она означала нечто гораздо большее – во всяком случае, будет означать, когда мы станем совсем взрослыми. Когда мы окажемся в южной Испании, это будет означать, что мы наконец стали летними людьми.
   – Карты находятся здесь, – сказала я. – Они в книге, которую я держала в моей спальне. Позвонив тебе в школу, я принесла её сюда.
   – Мама забеспокоится из-за того, что я не зашел в магазин после ленча.
   Словно я этого не знала.
   – Она просто подумает, что ты задержался у Чарли, и у тебя не осталось времени.
   – Нет. Она догадается, что тут что-то не так.
   Я должна была отвлечь его от мыслей о матери, вернуть к реальности.
   – Посмотри сюда.
   Я отошла к старому дубовому серванту, чтобы достать оттуда книгу о южной Испании. Я предполагала, что блестящая фотография на обложке сразу завладеет вниманием Харри, и оказалась права! Там был изображен замок Санта-Барбара, находящийся возле Аликанте. Сквозь проем арки виднелись причудливые каменные строения, возведенные на разных уровнях. На окнах были решетки, темный проход вел куда-то вглубь… кто знает, куда именно? Над замком синело такое яркое небо, что даже летний Пилгрим-Лейк показался мне похожим на Аляску.
   – Где ты достала эту книгу? – заговорил наконец Харри.
   – Я взяла её в библиотеке.
   – Какой библиотеке?
   Я назвала соседний городок.
   – Мне пришлось добираться туда автостопом. Я захотела сделать тебе сюрприз. Ну, Харри, что ты об этом думаешь?
   Он не мог оторвать взгляда от замка.
   – Никогда не видел ничего подобного.
   – Внутри много других фотографий. И карт, указывающих, где были сделаны снимки. Я прочитала всю книгу. Дважды.
   – Где, ты сказала, находится этот замок?
   – В местечке под названием Аликанте.
   Харри открыл книгу и попытался найти Аликанте на карте. Сделав это, он сказал:
   – Это ещё не крайний юг. Малага расположена гораздо южнее.
   – Да, знаю, но Аликанте звучит гораздо более интригующе.
   Я отвела Харри к медвежьей шкуре. По-моему, он был так потрясен картинкой на обложке, что не отдавал себе отчета в том, что делает, где находится, что говорит. Но он продолжал говорить.
   – В другой части карты есть местечко Кадис. Оно тоже находится на юге.
   Он начал называть города, расположенные южнее Аликанте, но я знала, что это ничего не изменит – в конце концов мы окажемся именно в Аликанте. Я была уверена в этом так же сильно, как и в том, что через пару минут произойдет нечто важное. Я знала, что это должно случиться – то, что мы сделаем сейчас на медвежьей шкуре, и что когда-нибудь мы отправимся жить в Аликанте.
   Различие между этими двумя вещами заключалось лишь в том, что первую можно было приблизить, а вторую придется подождать (хотела бы я знать, как долго?). Но я добьюсь своего. Я дрожала от страха, но знала, что оба мои желания сбудутся.
   – Что ты делаешь?
   На вельветовых брюках Харри были пуговицы, и я начала их расстегивать. Белые трусы также были на пуговицах.
   – Ты знаешь, что я делаю. Пожалуйста, положи книгу. Мы ещё посмотрим её позже.
   Он положил книгу на медвежью шкуру и стал смотреть, как я снимаю с него брюки и трусы. Потом я мгновенно сдернула с себя пижаму с розовыми кроликами. Харри остался в одном свитере, но на мне уже не было ни единой нитки.
   – Харри, я ужасно люблю тебя. Я хочу, чтобы ты сделал это со мной. Конечно, ты уже занимался этим с другими девчонками, но мне нет до этого дела. Они ничего не значат. Пожалуйста. Я знаю, тебе известно, как это делается. А мне – нет. Я ещё девственница.
   И тогда – в тот самый момент, когда из кухни донесся запах тушеных бычьих хвостов, мой милый, дорогой братец произнес нечто такое, что я буду помнить всю жизнь. Потому что он мог солгать.
   – Нет, Алексис, ты ошибаешься. Я тоже девственник.
   – Тогда мы научимся этому вместе.
   – Я люблю тебя, – сказал Харри.
   Мы начали баловаться друг с другом, как прежде, но сейчас должно было произойти нечто новое. Он вставит в меня свою штуковину. Я умирала от нетерпения. Судя по его взгляду и учащенному дыханию, он тоже спешил это сделать. Внезапно Харри замер и посмотрел на меня печальными темными глазами. Я вдруг увидела его плывущим в каноэ.
   – Это грех, Алексис. Ты сама знаешь. Ты – моя сестра. То, что мы собираемся сделать – ужасный грех.
   – Мне плевать.
   – Ты уверена?
   – Абсолютно.
   – Ты позвала меня домой для этого, верно?
   – Да.
   Он наконец по-настоящему улыбнулся. На самом деле Харри верил в грех не больше, чем я.
   – Вероятно, тебе будет больно, – сказал он. – Говорят, что девчонки в первый раз испытывают боль.
   – Не равняй меня с девчонками. Хорошо?
   На губах Харри все ещё играла улыбка, но его глаза пристально смотрели на меня.
   – Хорошо. Ты моя маленькая испорченная сестренка.
   – К тому же я хочу испытать боль.
   На стене висел томагавк. Его повесил когда-то давно мой отец. Не знаю, где он нашел эту вещь. Возле боевого топорика находилась картина с изображением английского короля. Какого именно, не знаю, но на шее у него был белый кружевной воротник. Отсутствовала лишь фотография ветряной мельницы. К тому времени, когда штуковина Харри отвердела настолько, что он смог засунуть её в меня, я уже забыла, что висело на стене, а чего там не было.
   Я могла лишь закрыть глаза и думать об испанских арках и подземных лазах, которые вели в неведомые, загадочные места.

7

   Пока Алексис лежала на медвежьей шкуре, мечтая об испанских замках, её мать пыталась проглотить десерт из тапиоки в кафе Чарли и думала о том, как бы поскорее уйти отсюда.
   Луиза Смит Маринго решила отказаться от кофе – не потому, что он стоил пять центов, а потому что больше не могла высидеть здесь ни одной минуты. Она просто должна была выбраться на улицу.
   – Но если вы хотите кофе, Джулиана, оставайтесь здесь, – сказала она свекрови, которая вычистила тарелку из-под бифштекса по-швейцарски последним кусочком хлеба с маслом.
   – Я бы выпила чашечку, – призналась Джулиана. – Я должна прибраться днем у миссис Финнеган, мне потребуются дополнительные силы. Она очень неряшливая женщина. Должна сказать, у неё в доме сущий бардак. Однажды я пришла к ней и обнаружила, что она не спустила за собой воду в туалете.
   – Пожалуйста, Джулиана. Мы ведь за столом.
   – Извини, дорогая. Я знаю, как ты расстроена.
   – Да, это так.
   – Потерять мужа… – Джулиана вздохнула, вспомнив о кончине собственного супруга, старого самогонщика, изготовлявшего джин в ванной. Я знаю, что у тебя на душе.
   На самом деле Джулиана ничего не знала, и Луиза не собиралась объяснять ей, что нервничает вовсе не из-за смерти мужа. Отсутствие Харри казалось необъяснимым. Что с ним стряслось? Где он? Стрелки приближались к часу, а он так и не пришел на ленч. Зная, с каким нетерпением дети ждут гамбургеры и молочные коктейли, Луиза могла только подозревать (нет, бояться), что Харри задержало нечто страшное. Но что? Несчастный случай? В таком случае она бы уже услышала о нем, Пилгрим-Лейк был маленьким городком. Что могло произойти, кроме несчастного случая? Луиза жестом позвала Чарли.
   – Моя свекровь хочет чашечку кофе. Принесите, пожалуйста, счет. Я должна срочно отправиться домой. Боюсь, что-то произошло.
   – Домой? – сказала Джулиана. – Я думала, что у Алексис всего лишь болит голова. С ней ведь не случилось что-то более серьезное, нет? Ты от меня ничего не скрываешь?
   Луизе захотелось укусить свой язык за то, что она выдала свои планы и тем самым насторожила свекровь. Ее удивляли собственные подозрения, хоть они и были неясными, расплывчатыми.
   – Когда я уходила утром, у Алексис слегка подскочила температура. Я уверена, что сейчас с ней все в порядке, но будет лучше, если я взгляну на девочку.
   – Ты не сказала мне о температуре.
   Луиза молча помолилась о том, чтобы Господь не покарал её за эту маленькую невинную ложь. Неужто она понесла за свою жизнь мало наказаний?
   – Я не хотела тревожить вас, Джулиана. У вас и так много проблем. Но я буду чувствовать себя лучше, если загляну на несколько минут домой и проверю Алексис.
   – Тогда ступай, дорогая. Это тебя успокоит. Тебе сейчас только больного ребенка и не хватает. После гибели Марка и вообще.
   Когда Чарли подошел к ним со счетом, Луиза достала из сумочки десятицентовик и положила его на кленовый столик.
   – Извините меня, миссис Маринго. – Чарли в смущении перевел взгляд с одной женщины на другую. – Я только что услышал о мистере Маринго. Просто не нахожу слов. Позвольте принести вам обеим мои глубочайшие соболезнования.
   – Спасибо, – ответила Джулиана.
   Значит, слух уже начал распространяться. Луиза не удивилась этому.
   – Кто вам сказал? – спросила она.
   – Почтальон. Помните, когда вы вошли, он пил кофе возле прилавка?
   – Да, помню. – Луиза встала и машинально расправила свой мешковатый синий трикотажный костюм. – Вы не видели сегодня моего сына, Чарли?
   – Нет, мэм. Не видел. Это странно – ну, то, что он не пришел сюда. Чарли нервно засмеялся. – Возможно, он нашел более дешевое кафе.
   – Например? Отель «Виндзор?»
   Чарли покраснел.
   – Извините меня. – Он ушел, чтобы обслужить других посетителей.
   – Тебе не стоило отвечать ему так сурово, – сказала Джулиана. – Он лишь позволил себе безобидную маленькую шутку.
   – Сегодня мне не до шуток.
   – Может быть, Харри тоже заболел? – Джулиана побледнела. – Ты скрываешь от меня что-то плохое, Луиза.
   – Харри здоров. Успокойтесь. Наверно, он решил подольше потренироваться на баскетбольной площадке, только и всего. Вы знаете этих мальчишек. А теперь выпейте кофе и доешьте десерт. Мы поговорим позже.
   – Если Алексис стало хуже, немедленно позвони миссис Финнеган – я буду там. Я, её единственная бабушка, имею право быть в курсе таких вещей.
   Нетерпение Луизы возрастало с каждой минутой.
   – Если состояние Алексис ухудшится, я обязательно позвоню вам. Не беспокойтесь.
   – Хорошо. Спасибо, что пригласила меня на ленч, дорогая. Это большая щедрость с твоей стороны.
   – Это вы доставили мне удовольствие.
   Мысли Луизы метались из стороны в сторону, уносились вдаль. Она не могла дождаться мгновения, когда выйдет из аптеки и сядет в машину. Слава Богу, она не оставила её в гараже Бака, не то пикап уже был сейчас бы, вероятно, в полуразобранном состоянии.
   – Не изнуряйте себя, Джулиана, слышите?
   Женщины поцеловали друг друга в щеки.
   – Я просто выполняю мою работу. – Джулиана уставилась серыми глазами на кофе. – И рассчитываю на то, что другие тоже выполнят свою. Надеюсь, эта ленивая миссис Финнеган не забудет сегодня спустить за собой воду в туалете. Всему есть предел, ты ведь это знаешь?
   Луиза ничего уже не знала. Ничего не слышала. Ее сердце билось так сильно, что она с трудом думала. Она не испытывала такого страха с того времени, когда на втором месяце беременности услышала от Марка, что они должны усыновить Харри. Алексис и Харри. Алексис и Харри. Алексис. Харри. В течение трехмильной дороги домой эта мелодия снова и снова звучала в её голове.
   Лишь одна посторонняя мысль вторглась в сознание женщины: Джулиана превратилась в старуху.

8

   На медвежьей шкуре осталось лишь небольшое пятнышко крови – я ждала сильного кровотечения. Также меня удивила безболезненность первых движений, разорвавших плеву или как она там называется.
   Наслушавшись в школе девчоночьих рассказов, я полагала, что потеря девственности сопряжена с ужасной, невыносимой болью и кровотечением. Помню, Салли-Энн однажды сказала, что в первый раз девушка кричит, как раненый зверь – так велики физические страдания. Поскольку Салли-Энн призналась в том, что сама она ещё была девственницей, я спросила её, где она почерпнула такую захватывающую информацию.
   – Конечно, я услышала это от матери. А ты что думала? Уж она-то должна знать.
   Теперь я поняла, что мать Салли-Энн не смогла бы отличить жареную кукурузу от пареной репы, даже если бы её ткнули лицом в тарелку. Или же отец Салли-Энн (местный сантехник) был безжалостным садистом. По правде говоря, он производил впечатление мягкотелого человека, находящегося под каблуком у собственной жены. Я видела его вблизи, когда он пришел прочищать сток нашей кухонной раковины, забившийся жиром и отходами. Но говорит ли о чем-то внешность? Теперь я знаю, какой обманчивой она может быть.
   Высказывания моей матери на запретную тему были типичным примером её поразительной замкнутости.
   – Ты слишком молода, чтобы задавать такие вопросы.
   – Мне уже двенадцать лет. У меня в любой миг могут начаться месячные. Как только это произойдет, я стану женщиной.
   – Может быть, так написано в медицинских книгах, но даже если они начнутся завтра, ты все равно останешься ребенком.
   – Я знаю некоторых девочек, которые уже не девственницы.
   – Кто это? Как их зовут? Ты с ними дружишь?
   – Нет, но я слышала, как они разговаривали возле школы.
   – Это ужасно!
   – Что ужасно? То, что они разговаривали или то, чем занимались?
   – Все. И то, и другое. Это отвратительно. Постыдно. Я не хочу, чтобы ты их слушала. Уходи. Держись подальше от этих шлюх.
   – Я ухожу от них. Именно поэтому я спрашиваю тебя – потому что не хочу спрашивать их.
   – О чем?
   – Как это было в первый раз.
   Мать сжала свои узкие губы, накрашенные помадой «Алая роза», так плотно, что они практически исчезли с её лица.
   – Когда придет время и ты станешь взрослой, ты сама все узнаешь.
   – Больше ничего не скажешь, мама?
   – Это тебе не пикник. Мне больше нечего сказать.
   – Это действительно так неприятно?
   – Веди себя, как подобает леди, Алексис.
   – Леди носят белые перчатки и выглядят, как Оливия де Хэвиленд.
   – Ты чересчур остроумная.
   Наша беседа состоялась всего несколько месяцев тому назад. Больше мы не разговаривали на эту тему. Мать сама поставила точку на нашем общении. Довольно, больше не приставай ко мне и веди себя, как леди.
   – Что тут забавного? – спросил Харри.
   Я не заметила, что рассмеялась перед тем, как Харри задал мне вопрос. Он лежал на медвежьей шкуре возле меня с обнаженным торсом. Должно быть, он в какой-то момент снял свитер, но я не помню, когда. Все происшедшее было ярким, ослепляющим сном – коротким и столь насыщенным, что я не могла разделить его на отдельные части.
   – На самом деле это пикник – вот почему я смеюсь.
   Я пересказала ему то, что услышала от мамы.
   – Не хватает только жареного цыпленка, картофельного салата и пива. Я все ещё смеялась. – Подожди, я забыла муравьев.
   Я чувствовала, что Харри смотрел на меня пристально, внимательно, с нежностью. Он перекатился на бок и обнял меня своими красивыми нежными руками. Мы всего несколько минут тому назад перестали заниматься любовью, и он, вероятно, понял, что я ещё не пришла в себя окончательно. Он выглядел так, словно тоже парил в воздухе.
   – С тобой все в порядке, Алексис?
   – Я чувствую себя прекрасно. Никогда ещё не чувствовала себя лучше. Это было правдой, я ощущала себя взрослой женщиной, и меня переполняла гордость. Я наконец это совершила! – Это было замечательно!
   – Надеюсь, я не причинил тебе боли. Я старался.
   – Мне совсем не было больно. – Я поцеловала его темные ресницы, столь похожие на мои. – Честное слово, не было.
   – Но ты ощущаешь внутри жжение?
   – Небольшое. Оно меня не беспокоит, мне даже приятно. Ведь это сделал ты.
   Он посмотрел на темно-красное пятно, образовавшееся на шкуре, коснулся его пальцем и слизнул кровь. Теперь вы понимаете, почему я люблю Харри, почему буду любить его всегда, что бы он ни делал? Потому что я это он, а он – это я.
   Упоминание о матери оттолкнуло нас друг от друга. Даже отсутствуя, она оказывала плохое влияние, разделяла нас, убивала теплоту наших отношений. Возможно, когда-нибудь я обрету способность любить мать, но сейчас я ненавидела её сильнее, чем когда-либо. Я стыдилась моей ненависти, это чувство было нехорошим. Потом я внезапно заплакала.
   Харри приблизился ко мне, крепко обнял меня.
   – Что с тобой, Алексис? В чем дело? Пожалуйста, скажи мне.
   – Я не знаю. – Я всхлипывала, хотя это было непохоже на меня. Просто я подумала о папе. Мы уже никогда его не увидим.
   – Никогда.
   – С этим трудно смириться. Со словом «никогда». Оно чем-то похоже на «невозможно».
   Мои слезы падали на обнаженное плечо Харри. Его кожа была такой красивой и теплой. Я помню, как ещё маленькой девочкой прикасалась к отцу до его ухода на войну. Вечерами меня обычно укладывал в постель именно он, а не мать. Однажды, когда меня мучил кошмар (на улице грохотал гром и сверкали молнии), папа зашел в мою спальню и обнял меня, как это делал сейчас Харри.
   Отец и Харри даже пахли одинаково. Этот свежий, чистый аромат напоминал запах сосен. Вокруг Пилгрим-Лейка много сосен. Вероятно, он проник в нашу кровь. Вероятно, я тоже пахну сосной. Никогда прежде не думала об этом. Сам человек не может понять, как он пахнет. Узнать это можно только от других.
   – Как я пахну? – спросила я Харри.
   – Ты не пахнешь.
   – Нет, я говорю не о плохом запахе. Как пахнет моя кожа? Она должна как-то пахнут. Твоя же пахнет.
   – Ну и как?
   – Сосной.
   – Правда?
   – Да, мне нравится, как ты пахнешь.
   – Наверно, ты пахнешь маргаритками, – сказал Харри, немного подумав. – Это – самое точное сравнение.
   – Маргаритки – мои любимые цветы.
   – Я не знал.
   – А я думала, что ты знал. Я всегда любила маргаритки. Хочу, чтобы ты знал обо мне все, Харри.
   – Я тоже хочу знать о тебе все. – Он поцеловал мои ресницы, и я перестала плакать. – Что ты чувствовала, когда я…?
   – Это было замечательно. Не могу описать.
   – Попытайся.
   – Мне показалось, что по моему телу прокатилась мощная горячая волна. Но это ощущение было очень естественным. Я хочу снова его испытать. Я ответила на твой вопрос?
   – Да.
   – А что чувствовал ты?
   – Я нервничал, – признался Харри. – Я был недостаточно твердым. Но Уилл сказал, что очень скоро я буду твердым, как камень.
   – Кто такой Уилл?
   – Уилл Уэлчман. Новый тренер по баскетболу. Он заканчивает школу.
   – Ты не расскажешь ему о нас, нет, Харри?
   – Я не расскажу никому. Это никого не касается.
   – Честное индейское?
   – Честное индейское.
   Это была наша старая тайная шутка. Теперь нас связывала новая тайна, гораздо более серьезная.
   – Господи! – Харри сел так внезапно, что я ударилась плечами о пол. Интересно, который час? Должно быть, мне уже давно следовало вернуться в школу. Я так ничего и не съел.
   В нашей гостиной не было часов – они стояли только на кухне. Я сама понятия не имела о том, который сейчас час, но в отличие от Харри мне не было до этого дела.
   – Что подумает мама? – сказал Харри. – Я не заглянул в магазин после ленча. Должно быть, она уже запаниковала.
   Он начал вставать, но я потянула его вниз.
   – Какая разница? Ты прогулял дневные уроки. Что касается мамы, то ты её знаешь. Она так занята своей распродажей, что забыла про нас. Для неё важны только деньги.
   Я коснулась его практически безволосого паха. У меня уже появились волосы. Я хотела знать, в чем тут причина. Хотела сделать так, чтобы Харри снова отвердел и смог все повторить. Надеялась, что теперь он не будет спешить и продержится дольше. Словно прочитав мои мысли, он сказал:
   – Из меня что-то вырвалось. Это произошло очень быстро. Я не мог сдержаться. Ты это почувствовала, Алексис?
   – Да, в меня что-то втекло.
   – Я не хочу, чтобы это текло. – Он нахмурился. – Я хочу, чтобы это стремительно вырывалось.
   Он принялся целовать и нежно покусывать мои соски. Он снова стал моим. Книга о южной Испании по-прежнему лежала возле нас. Я коснулась её свободной рукой. При этом я наблюдала за тем, что Харри делает со мной, а я – с ним.
   – Помнишь замок в Аликанте? – сказала я.
   Он не мог говорить. Он взял две мои плоские груди в рот, словно они были единым целым, и я почувствовала, как в моем животе затрепетали бабочки.
   – Скоро у меня будут груди, Харри. Я хочу иметь их ради тебя.
   Он приподнялся и впился в мои губы.
   – Мы будем летними людьми. Верно?
   – Да. Возможно, через пять-шесть лет.
   Потом он снова отвердел и смог овладеть мной. На этот раз он сделал это медленно, потому что уже не волновался так сильно. Я не стала закрывать глаза, как прежде. Я хотела все видеть. Глаза Харри были открыты, он наблюдал за тем, как входит в меня.
   – Тебе больно?
   – Нет, приятно, – сказала я.
   Наконец он полностью проник в меня, и мы замерли на несколько мгновений, слившись в единое целое. Харри начал двигаться. Я хотела двигаться вместе с ним, но не знала, в каком направлении и как это надо делать. Возможно, он не хотел, чтобы я двигалась. Возможно, он хотел, чтобы я лежала абсолютно неподвижно. Все это было таким таинственным, в моей голове возникало множество вопросов. Мои глаза оставались широко раскрытыми, в комнату проникал солнечный свет, я начала слегка ерзать. Харри улыбнулся мне, как бы говоря, что я поступаю правильно. И вдруг я увидела мать.
   Она стояла не далее двух метров от нас. Смотрела на нас. Мы не слышали, как старый «шевроле» подъехал к дому. Харри не знал о её присутствии, пока он не заметил выражение, появившееся на моем лице в тот миг, когда мои глаза и глаза матери сцепились в безмолвной схватке. Харри перестал двигаться, словно почуявший опасность дикий зверь. Он открыл рот, чтобы произнести что-то, но мать опередила его. Из её горла вырвался неистовый крик:
   – Господи милостивый!
   Мне почему-то ударил в нос проникший в комнату сильный запах тушеных бычьих хвостов.

9

   Услышав голос матери, Харри запаниковал. Я никогда не забуду появившийся на его лице откровенный ужас – даже если проживу миллион лет. Его член обмяк внутри меня. Харри вытащил его и медленно повернулся, осознавая реальность.
   – Мама, – еле слышно прохрипел он. – Что ты здесь делаешь?
   Потрясенная, остолбеневшая мать все же сумела произнести:
   – Оденьтесь, вы оба. Немедленно!
   Я решила послать её к черту. Не двигаться. Если она хочет, чтобы я оделась и выглядела прилично (как леди), ей придется самой одевать меня. Но Харри встал и мгновенно оделся.
   – Бесстыдник! – закричала она на него. – Ты ничем не лучше твоего отца. Нет, даже хуже. Как ты мог совершить такое? Да ещё со своей сестрой! Ты знаешь, что такое грех?
   Харри пробормотал что-то. Он сожалеет, что расстроил её. Может быть, он действительно сожалел о случившемся, хотя я в этом сомневаюсь. Однако я определенно ни о чем не сожалела. Я была рада. Рада тому, что мы с Харри сделали это, и тому, что мать застала нас на месте преступления.
   – Я сказала – оденься, Алексис!
   Она села в старое кресло-качалку и покачалась в нем. Казалось, она хотела успокоить себя таким образом. Но этот способ не сработал.
   – Вот, Алексис.
   Харри протянул мне мою пижаму с розовыми кроликами, которую я отбросила в сторону.
   – Возможно, твой брат – распутник, однако даже у него остался какой-то стыд. Он хотя бы прикрылся в присутствии матери.
   – Ты его родила, – сказала я. – Ты уже видела его обнаженным. Я не вижу необходимости вечно прикрываться.
   Ярость матери представляла из себя забавное зрелище. Можно подумать, что если я раздета, то это просто конец света. Ее глаза были готовы выскочить из орбит, словно она никогда не видела меня нагой. Бедный Харри. Он не знал, что ему сделать, он казался попавшим в ловушку между двумя рассерженными женщинами. Загнанным и виноватым. Но это я выманила его из школы. Я все затеяла.
   – Харри не виноват. – Я заставила мать опустить глаза. – Я позвонила ему в школу и заставила прийти домой.
   – Он тебя изнасиловал.
   – Нет. Ничего подобного.
   Мать перевела взгляд на Харри.
   – Я её не насиловал, – сказал Харри. – Честное слово.
   – Я его соблазнила, – добавила я, снова почувствовав себя Лорен Баколл.
   – Что?!
   – Именно так, мама. Если ты хочешь ругаться и обвинять кого-то, обвиняй меня. В прошлом ты во всем винила меня. На этот раз ты будешь права. Потому что ответственность за случившееся лежит на мне. Я соблазнила моего брата и, более того, рада этому.
   – Погоди, Алексис. – Харри не хотел, чтобы я брала всю вину на себя. – Возможно, начала все ты, но я это довел дело до конца.
   Мать уже перешла за черту крайней ярости. Она выглядела так, словно собиралась упасть в обморок.
   – Вы оба омерзительны.
   – Мы любим друг друга, – Харри шагнул к ней.
   – Не прикасайся ко мне.
   Он остановился в растерянности.
   – Мои собственные дети.
   Не знаю, сколько раз она повторила эти три слова. Потом сказала:
   – Сын-развратник и дочь-шлюха. Вот кого я вырастила.
   – Пожалуйста, мама, – произнес Харри. – Постарайся не переживать.