Эллиот Аронсон. Властью Песочных Часов

- Ты можешь измениться по моей просьбе?
Жим.
- Послушай, - восторженно вскричал Нортон, - ведь ты способен стать
настоящей змеей!
Жим.
Нортон стал обмозговывать услышанное. Какие преимущества дает такой вот
Жимчик своему владельцу? Получается, бриллиантовоглазый дружок по приказу
готов стать живым и спрыгнуть с пальца... А он, дурак, все норовил его
снять силой, тогда как было достаточно любезно попросить кольцо покинуть
руку!.. Теперь, вооруженный новым знанием, он может посылать кольцо на
разведку: дескать, смотайся и погляди, а потом возвращайся для доклада на
мой палец и отвечай своими сжатиями на расспросы!
Нортон почесал затылок, затем недобро ухмыльнулся и повелел:
- Жимчик! Иди и посмотри, что делает Орлин. Только с очень близкого
расстояния посмотри!
Кольцо мигом подчинилось. Оно вдруг налилось ярким изумрудным светом и
превратилось в настоящую крохотную змейку. Мелькнув хвостом, эта крохотная
змейка шустро сползла с хозяйского пальца и шлепнулась на пол,
стремительно утолщившись и удлинившись.
В новом облике Жимчик имел длину в пять-шесть дюймов. Если он и был
страшен, то не размерами, а своей энергией и проворством. Нортон и ахнуть
не успел, как Жимчик уже уполз в ванную комнату.
Не прошло и минуты, как оттуда раздался дикий визг. Через несколько
секунд Жимчик вернулся. На его шкурке кое-где виднелась мыльная пена.
Нортон подставил руку - змейка обвилась вокруг его пальца и опять
превратилась в металлическое колечко в форме змеи. Точнее, в мокрое
металлическое колечко в форме змеи.
- Она тебя видела?
Жим.
- Ты был совсем рядом с ней?
Жим.
- Она завизжала?
Жим.
- И стала плескать на тебя водой с мыльной пеной?
Жим.
- Хочешь добавить к этому еще что-нибудь?
В этот момент появилась кое-как завернутая в полотенце разъяренная
Орлин - полуголая, мокрая, с мыльной пеной на плечах и груди.
- Чтоб подобных выходок больше никогда не было! - сердито сказала она,
обращаясь к кольцу.
Нортон расхохотался. Он был отомщен.
Но тут Орлин сердито рухнула на него, и он тоже оказался весь в мыльной
пене.
- Ах ты противный! Стоило мне дать тебе чуть-чуть времени - и ты
сообразил, как пользоваться кольцом! Противный! Противный! - возмущенно
приговаривала она, смахивая пену со своей груди ему в глаза.
Слава Богу, пена оказалась не едкой, в противном случае Нортону
пришлось бы солоно!
- Запомни, если ты еще раз натравишь кольцо на меня, я вас обоих утоплю
в мыльной пене!
- Жаль, что я не подпустил змейку той докторше! То-то была бы потеха!
Позже Нортон выяснил, что Жимчик превращается не просто в змею, а в
змею ядовитую. Правда, его яд не является смертельным для такого крупного
существа, как человек. Однако укушенный Жимчиком тяжело заболевает на
несколько часов - да так, что и не чает выжить! Впрочем, без приказа
Жимчик никого не цапнет. На восстановление яда нужны сутки. Стало быть,
теоретически оружие змейки можно использовать только один раз в день.
Узнав это, Нортон сказал кольцу:
- Любопытно. Однако у меня нет врагов. Поэтому мы с тобой никого кусать
не будем.
И тем не менее большое счастье, что Нортон узнал про ядовитые зубы
Жимчика с опозданием. Нортоновское привычное человеколюбие могло дать
осечку в тот гнусный момент, когда докторша смазывала палец в резиновой
перчатке!
Орлин еще долго бушевала по поводу инцидента в ванной комнате. Не то
чтобы она слишком перепугалась - ей было досадно, что Нортон так быстро
разгадал секрет кольца. Как только она успокоилась, Нортон стал приставать
к ней с вопросом, откуда у нее взялось это удивительное колечко. В итоге
он узнал, что кольцо принадлежит семье Орлин на протяжении многих и многих
поколений: переходит от родителей к детям, от супруга к супругу.
- Но это значит, что кольцо должно перейти к твоему ребенку! -
воскликнул Нортон. - Я ведь формально не являюсь твоим супругом!
- Что мне формальности! - возразила Орлин. - Я... Я тебя... Ну, ты мне
по душе, Нортон... И мне хочется, чтобы кольцо было у тебя.
- В таком случае я очень счастлив, что оно у меня, - сказал Нортон,
нежно целуя свою подругу.
В следующем месяце она наконец забеременела. Ее поведение впечатляюще
изменилось: уменьшилась страсть к развлечениям, Орлин стала завзятой
домоседкой, думала и говорила лишь о предстоящем прибавлении в семье.
Однако она сочла нужным предупредить Нортона:
- Не вздумай покинуть меня! Теперь ты мне нужен больше прежнего!
Насколько он ей нужен теперь - в этом Нортон уверен не был.
Зато он точно знал, что она необходима ему, что он без нее не может. Он
лелеял надежду, что после рождения законного наследника все мало-помалу
вернется на круги своя: Орлин станет прежней непоседливой резвушкой, они
смогут вместе странствовать... Но если вдруг ничего не будет прежним...
что ж, в любом случае он связан с Орлин неразрывными узами. Пусть и не по
закону, но по крови-то он будет отцом! Формально не имея никаких
обязательств по отношению к ребенку, разве он сможет запретить себе любить
малыша?
Никогда прежде Нортон и в страшном сне не представлял себя в роли
образцового "скучного" семьянина. Похоже, он глубоко ошибался. Теперь он
находил в себе все нужное для этой роли. Когда Орлин сказала, что он ей
необходим, что он должен остаться, ему и в голову не пришло спорить.
Нортон подчинился с радостью и с готовностью. По сути, он был содержанкой
мужского пола, жил за счет своей полусупруги. Но, подобно большинству
содержанок женского пола, он не тяготился своим зависимым положением и
отнюдь не рвался на свободу.
Время шло, и Орлин неуклонно расширялась в поясе. К Нортону мало-помалу
перешли едва ли не все нехитрые домашние обязанности. Он не ворчал и не
сопротивлялся. Можно было только диву даваться, глядя на перемены в его
характере! Покорная домашняя лошадка, без всякого желания закусить удила и
рвануть в прерию. Как видно, исходившее от него сияние сказало правду о
глубинной природе его характера: он оказался верным другом для Орлин,
нежным и заботливым. С повседневными домашними хлопотами такая богатая
дама могла бы справиться и сама. Ей было дорого отношение Нортона, его
неизменная эмоциональная поддержка. Он был стеной, на которую можно всегда
опереться.
К большому облегчению Нортона, призрак не объявлялся.
Что касается второго соприкосновения с волшебством, то интерес Нортона
к Жимчику оказался недолговечным. Шпионить было не за кем. Вопросов, на
которые требовались бы мудрые ответы кольца, тоже как-то не возникало.
Поэтому со временем хозяин перестал беспокоить Жимчика, и тот стал тем,
чем был изначально, - украшением на руке.
С учетом прогрессирующей беременности они все реже и реже занимались
постельной акробатикой. И очень скоро Орлин наложила полный запрет на
секс: она опасалась навредить ребенку. Нортон порывался возобновить долгие
прогулки по паркам, но Орлин отказывалась составить ему компанию, а в
одиночку идти не хотелось - ему претило надолго отлучаться от нее.
В результате Нортон стал много времени проводить перед объемновизором,
пристрастился к историческим программам. Ему обрыдли передачи о защите
окружающей среды: природу он любил и не нуждался в том, чтобы ему внушали
вдумчивое отношение к ней. Зато изучение истории было ему по сердцу: он
мог заморить червячка непоседливости, который жил в его душе и звал в
путешествия во времени и пространстве. Коль скоро Нортон так прочно влез в
домашние тапочки в апартаментах Орлин, он поневоле задвинул в дальний угол
сознания свою врожденную охоту к частой перемене мест. Путешествие в мир
истории давало хоть какой-то выход неуемному духу странствий.
Сверх этого Нортон занялся интерактивными учебными телекурсами сразу по
нескольким дисциплинам. Особенно его увлекла география Земли и планет
Солнечной системы. Знать больше о Марсе, Венере, Меркурии!.. А как
любопытна астрономия! Какой чарующий мир открывается внутри Млечного Пути
- все эти бесчисленные скопления галактик... О, если б он мог самолично
исследовать далекие звездные миры!..
В положенный срок родился ребенок. Орлин так и сияла. Она выполнила
свой долг - произвела на свет наследника. Это был мальчишка-крепыш,
который странным образом оказался в большей степени похож на Гавейна, чем
на Нортона. Новорожденного назвали Гавейн Второй.
Нортон неизбежно почувствовал себя не в своей тарелке. Его "работа"
закончена, он волен идти на все четыре стороны... Но уйти заставить себя
не мог. Да и Орлин явно не собиралась прогонять его.
- Как только Гавейнчик подрастет настолько, что его можно будет
оставлять с нянькой, мы опять займемся тем самым, приятным, - пообещала
она, игриво улыбнувшись.
Однако на деле все оказалось не так просто.
Орлин никаких нянек к ребенку так и не подпустила. Ей претила мысль,
что за ее Гавейнчиком будет ухаживать другая женщина, робот-нянька или
голем-нянька. Образцовая мать, она все хотела делать сама. Ведь и
сосватали ее призраку именно поэтому - в уверенности, что из нее получится
идеальная мамаша.
Все помыслы Орлин сосредоточились на крошке. Чувство долга понуждало ее
изредка замечать и Нортона, и тогда он получал что-нибудь из остатков ее
внимания. Конечно, говорят, остатки сладки. Но разве не обидно тому, кто
привык к полному меню, питаться крошками с барского стола...
Орлин настояла на том, что будет сама кормить ребенка грудью - дескать,
это наиболее естественный вариант. Пеленки она стирала тоже сама - и
вручную, потому как "при машинной стирке используется всякая химическая
дрянь". Купание - тоже по старинке. Ультразвуковой душ малышу вреден -
"ультразвук может повредить его неокрепшую нервную систему". Словом,
хлопотам Орлин не было конца; за всем она хотела проследить сама, и во
всем у нее были свои принципы. Исходя из собственного понимания того,
какой должна быть идеальная любящая мать, она с лютым энтузиазмом
следовала всем заповедям этой канонической любвеобильной матери.
Не Нортону было спорить с ней - он тоже был сторонником всего
естественного.
Хотя некоторая оголтелость борьбы Орлин за "натуральное материнство"
все-таки раздражала его. Прежде всего потому, что Орлин практически
полностью устранила Нортона из процесса ухода за ребенком. В апартаментах
была чертова уйма всякого современного оборудования, которое могло бы
стократно облегчить хлопоты Орлин вокруг младенца, но она ничем не
пользовалась. Нортон каким-то образом оказался частью этого
невостребованного современного оборудования - его помощь
классифицировалась как противоестественная. Веками женщины взращивали
младенцев без вмешательства мужчин - вот и Орлин прекрасно справится сама!
Внук был показан родителям Гавейна. Дедушка и бабушка согласно решили,
что Гавейнчик - точная копия своего отца. Это растрогало их до слез.
Разумеется, Орлин посещала стариков без Нортона, присутствие которого было
бы в высшей степени неуместно.
Мало-помалу Нортон впал в черную меланхолию. Конечно, это было глупо.
Он искренне радовался счастью Орлин. Что касается двусмысленности
собственного положения, так он о ней знал с самого начала. И тем не менее
не мог обрести душевного равновесия в сложившейся ситуации. Ведь он
надеялся, что рождение ребенка вернет ему Орлин и она будет принадлежать
ему, Нортону, с прежней полнотой. Теперь стало очевидно, что младенец
оттянул на себя все ее внимание, и это, похоже, необратимо.
Нортон, покоряясь многомесячной привычке, простодушно возомнил, что все
это хотя бы отчасти принадлежит ему - и владения Гавейна, и ребенок, и
Орлин. Он привык к роскошному образу жизни, привык к постоянному вниманию
молодой красивой женщины. Теперь он со всей очевидностью понял, что эта
жизнь избаловала его. Не зря Орлин еще в самом начале сказала, что он
возмечтал о слишком многом. Пришла пора умерить аппетит...
А тут еще и призрак вернулся.
Впрочем, это была хоть какая-то перемена, и Нортон едва ли не
обрадовался появлению Гавейна.
- Ну, дружище, я дал тебе целый год, - сказал призрак. - Чем
отчитаешься?
- Все в порядке, - отозвался Нортон. - Теперь у тебя есть законный
наследник.
- О-о! Гром и молния! - вскричал Гавейн и на радостях сделал антраша в
воздухе. - Наконец-то я обрел свободу и волен удалиться в Рай!
Гавейна ждет Рай? Хорошенькая новость!
Раздраженно пожав плечами, Нортон сказал:
- Ну, куда теперь направиться - решай сам. В Рай так в Рай... Я бы на
твоем месте хотя бы взглянул на младенца. Он сейчас в спальне - спит в
своей колыбельке.
- Но я не смогу войти. Там Орлин.
- Насколько я знаю, она в кухне, стряпает для ребенка. Хочет, чтобы его
первая твердая пища была наивысшего качества.
Призрак на несколько минут исчез в спальне. Вернулся он мрачнее тучи.
- Мальчишка слишком, слишком похож на меня.
- Ты имеешь что-нибудь против этого?
Гавейн нервно прошелся взад-вперед по комнате.
- Вот что, Нортон, я должен тебе кое в чем признаться. Во время моего
годичного путешествия я познакомился с несколькими занятными персонами.
- Обычное дело. Когда путешествуешь, встречаешься с разными интересными
людьми. С чего бы мне осуждать тебя за это? Я сам завзятый бродяга.
- Я познакомился с инкарнациями.
- С кем, с кем?
- С инкарнациями. Точнее, с двумя из них. С Войной и с Природой.
- Извини, Гавейн, я что-то не понимаю, про что ты толкуешь.
- Инкарнации - суть персонифицированные основополагающие понятия или
силы. Существует уйма инкарнаций. Но важнейших всего лишь несколько. У них
своя иерархия. Каждая инкарнация как бы в ответе за то, что она
олицетворяет... Короче, я веду к тому, что я имел беседу с Природой,
Зеленой Матушкой Геей, и она пообещала вложить мою сущность в моего
наследника.
Нортон весь напрягся. Он не мог сразу сообразить, насколько серьезна и
чем чревата эта информация.
- Что ты подразумеваешь под "сущностью"? - осторожно осведомился он. -
Биология знает только кровное родство, а все эти навороты... Ты никак не
можешь быть отцом ребенка Орлин - я имею в виду, в полном смысле этого
слова.
- Ха! "Биология"! В том-то и дело, что могу... если Природа пожелает! Я
наблюдал кое-что из того, на что она способна. Очень впечатляюще! Не хотел
бы я чем-нибудь рассердить эту почтенную матрону!.. Так вот, в качестве
исключительной любезности, она дала мне слово...
- Погоди, ты хочешь сказать, что встречался с подлинным воплощением
Природы, с конкретной персоной, которая может изменить естественный ход
вещей...
- Ну да!
- Получается, что ты, благодаря магическому вмешательству, являешься
кровным отцом Гавейнчика?
- Полагаю, что так, - кивнул призрак. - Сказать по совести, рядом с
Матушкой Геей мне было не слишком-то уютно. Поэтому я поспешил поскорее
убраться и не мог воочию удостовериться в том, что она сдержала свое
слово. Мне только остается верить в ее порядочность... Конечно, дружище,
малодушно с моей стороны. Я призрак, и мне вроде как нечего терять...
Однако я здорово перетрусил рядом с госпожой Природой. Она может
тако-о-о-е... да в общемто все они могут тако-о-о-е!.. Совсем другой вид
силы - и такой страшный!
Заметно побледневший Гавейн стер со лба воображаемый пот. После паузы
он промолвил:
- Но вот о внешнем сходстве я как-то не подумал.
- Ребенок действительно чрезвычайно похож на тебя! Я полагал, это
просто совпадение, парадоксальная игра случая...
- Нет, это работа Матушки Геи. Наверное, она самая сильная среди земных
инкарнаций, хотя я бы не хотел ссориться ни с одной из них.
Нортон не спешил верить всему услышанному. Однако к госпоже Природе он
относился с должным благоговением. Если инкарнация Природы существует на
самом деле, она должна быть восхитительной, могучей и прекрасной...
- А чем ты, собственно говоря, не доволен? - спросил он призрака. -
Матушка Гея свое обещание выполнила. Ведь так?
Гавейн зашагал по комнате с удвоенной яростью - напоминая зверя в
клетке. Имей он реальный человеческий вес, ковру бы крепко досталось.
Наконец он остановился, горестно вздохнул и сказал:
- Дело в том, что в нашем роду гуляет наследственная болезнь. Она
передается из поколения в поколение. Мой старший брат умер от нее.
Поэтому-то я и стал владельцем всей этой обширной собственности. Злодейка,
сидящая в наших генах, убивает в раннем возрасте - редкий больной доживает
до десяти лет. А в самое последнее время она повадилась укладывать в гроб
даже младенцев.
- Погоди, тебя-то убил дракон! И тебе было больше десяти лет, когда ты
погиб!
- Меня раздавил аллозавр!
- Какая разница! Главное - тебя погубила отнюдь не наследственная
болезнь.
- А я и не говорил, что все члены нашего рода умирают от этой болезни.
Однако она затаилась в моих генах.
Нортон начал догадываться. Теперь и он стал мрачнее тучи.
- То есть...
- Да, дружище, я увидел явственные признаки болезни. Мальчик обречен.
- Да брось, Гавейн! Малыш так и пышет здоровьем! Орлин самым тщательным
образом следит за его состоянием...
- Наша родовая болезнь не проявляется у новорожденного. Она как бы
наполовину психическая: сперва затрагивает и коверкает сознание, а уж
только затем сперва калечит, а потом и убивает тело. Эта болезнь -
проклятие во всех смыслах: ее жертва обречена на короткую жизнь и на
вечные муки в Аду. Никакой доктор не распознает ее - тем более в наше
время, когда врачи так скептически относятся ко всему сверхъестественному.
Нынешние лекари в своей гордыне полагают, что им известно все, а то, чего
не показывают их мудреные приборы... ну, того просто не существует. А
действительность хитрее приборов...
Гавейн досадливо передернул плечами.
Похоже, он не ломал комедию, а и впрямь различил роковые симптомы - или
уверил себя, что видит их.
- Ты говоришь, эта болезнь или убивает в нежном возрасте, или милует, -
потерянно пробормотал Нортон. - Но если ты ошибаешься насчет явных
признаков... возможно, Гавейнчик проскочит опасный возраст - и все будет в
порядке... Ведь так?
- Да, болезнь убивает только детей. Исключительно детей. Но когда
появляются первые симптомы, очевидные для докторов, уже поздно, ребенок
обречен. Не исключено, что поздно лечить младенца с подобной
наследственной патологией уже в первую же секунду после рождения. Болезнь
неизлечима, неотвратима. Жертва тает, тает - и все, конец... Это как
гниение дерева изнутри...
- Не сомневаюсь, что современная медицина и современная магия...
Гавейн мрачно тряхнул головой.
- Нет, - сказал он. - Чтобы спасти моего старшего брата, перепробовали
все. И тем не менее он скончался в возрасте семи лет. Мне было тогда
четыре года, но я хорошо помню... - Гавейн снова мрачно тряхнул головой и
горестно запричитал: - Ох-ох-ох, не стоило мне соваться не в свое дело, не
стоило попусту извращать законы природы. Я все испортил, я все изгадил! Не
будет теперь у меня наследника! О горе мне, горе, горе!..
Гавейн стал рвать на себе волосы.
Хотя со стороны этот трагический жест в исполнении призрака выглядел
достаточно комично, Нортону было не до смеха. Сомнительно, что Гавейн его
дурачит. Выходит, ситуация и впрямь жутковатая...
Тут Нортона вдруг осенило.
- Отчего бы нам не посоветоваться с Жимчиком! - воскликнул он. - А ну
как он знает ответ!
- Что еще за Жимчик?
- Мой добрый друг.
Нортон прикоснулся к кольцу, чтобы разбудить его, хотя не был уверен,
что металлическая змейка когда-либо спит.
- Жимчик, отправляйся к маленькому Гавейну. Я хочу знать, болен ли он
той смертельной болезнью, которая передается из поколения в поколение в
роду Гавейна.
Жимчик ожил, соскользнул на пол с его пальца и уполз в спальню. Призрак
с интересом проследил за метаморфозой кольца в живую изумрудную змею.
- Где ты раздобыл эту штуковину? Она не является частью моих сокровищ.
- Это кольцо дала мне твоя супруга. В награду за ребенка.
Гавейн брезгливо передернул плечами.
- Ясно, - сказал он. - С тех пор как меня укокошила рептилия, я их всех
на дух не переношу - и крупных, и мелких... А этот гад ползучий не укусит
ли часом ребенка?
- Нет-нет. Он его даже не напугает. Просто взглянет на малыша и
вернется.
Через несколько мгновений Жимчик появился из спальни, заполз на
подставленную руку, обвился вокруг пальца и снова превратился в
металлическое кольцо.
- Маленький Гавейн болен? - спросил Нортон.
Жим.
У Нортона в животе похолодело от ужаса.
- Ты уверен?
Жим.
- Как долго он проживет? Сколько лет?
Жим.
- Только один год? - ошарашенно переспросил Нортон.
Жим.
- Итак, он отвечает - только один год? - хмуро сказал Гавейн.
- Да, именно так, - с тяжелым сердцем подтвердил Нортон. - Разумеется,
Жимчик может и ошибаться... Он не силен в математике.
- Увы, он прав. Я видел недвусмысленные признаки заболевания. А сколько
проживет мальчик - уже неважно. Год или семь лет - какая разница, если ему
все равно суждено умереть...
Призрак снова зашагал по ковру с яростью зверя в клетке.
- Ох уж эта Зеленая Матушка! - воскликнул он через некоторое время. -
Ведь, небось, знала, старуха чертова! Все заранее знала! Мне бы, болвану,
сразу сообразить, когда она с такой готовностью взялась оказать мне
услугу! Как же до меня не дошло, что она неспроста так раздобрилась!..
- Послушай, эти инкарнации, о которых ты столько говорил, они... они
относятся к силам Зла?
- Огульно про них ничего сказать нельзя. Сатана - воплощение Зла. Бог -
воплощение Добра. Большинство же инкарнаций как бы нейтральны. Хотя,
по-моему, большинство относится более благожелательно к Добру... или по
крайней мере к существующему миропорядку. Что же касается Природы, или
Геи, или Земли-Матери, то она... она просто непредсказуемая. Если ее
чем-то разозлишь - жди большой беды. Но загвоздка в том, что не всегда
знаешь, когда и чем ты ее разозлил. Порой она - сама доброта, и тогда дары
ее благостны; а иногда такое отмочит, такое отчубучит!.. О-о, будь моя
воля, я бы ее, каргу злобную... Всю загробную жизнь мне отравила, все в
моей душе перековеркала!..
Нортон воздержался от комментариев. Про себя он подумал, что если
персонифицированная Природа существует, то ей трудновато держать в памяти
все детали наследственности одного из миллионов и миллионов детей, которым
предстоит родиться на Земле. Возможно, добрая старушка и не хотела
насолить Гавейну. Быть может, тут просто недосмотр с ее стороны... Но
Гавейн сейчас был в таком воинственном настроении, что доводы в пользу
Матушки Геи не пришлись бы ему по вкусу. Поэтому Нортон, выдержав паузу,
заговорил о другом.
- В любом случае, - сказал он, - мы должны показать ребенка медицинским
светилам. Даже если они бессильны его спасти - попытаться следует. В
медицине случаются неожиданные прорывы - порой болезни, бывшие
смертельными при жизни одного поколения, становятся излечимыми при жизни
следующего. Доктору, который следит за здоровьем Орлин и младенца, стоило
бы изучить историю болезни твоего брата и сравнить симптомы. Организуешь?
- Ладно, - угрюмо согласился Гавейн. - Только Орлин поставишь в
известность ты.
- Это может сделать доктор.
- Может - в стиле этих самоуверенных ребят. Некоторые доктора любят
покрасоваться - в ущерб человечности... Послушай, Нортон, даже я, человек
грубый и к сантиментам не склонный, - даже я понимаю, что у тебя это лучше
получится.
Нортону вспомнилось чудо в белом халате, которое, шелестя резиновыми
перчатками, ошарашило его афористичным "Так забавнее". Он вздохнул и
согласился с Гавейном.
Призрак незамедлительно исчез. Нортон удрученно поплелся на кухню к
Орлин.
Поначалу она попросту не поверила его словам. Однако семейный доктор,
основываясь на историях болезни других членов рода Гавейна, провел
предельно тщательное обследование младенца - с применением новейших
методов диагностики, в том числе и магической. Его вывод был
неутешительным. Орлин пришлось поверить.
И тогда она озлобилась на всех и вся. Она возненавидела и Гавейна, и
Природу, и Нортона, и саму себя. В голове ее рождались невероятнейшие
планы, как спасти маленького Гавейна. Она готова была заключить сделку с
любыми силами Света или Тьмы, лишь бы уберечь младенца. Увы, как и
следовало ожидать, все ее полубезумные прожекты не дали никакого
результата. Тогда Орлин впала в полное уныние, близкое к прострации. Ничто
не могло утешить ее.
Да и Нортон был не в лучшем состоянии. Ему оставалось лишь бездеятельно
и тупо наблюдать со стороны, как стремительно ухудшается здоровье ребенка,
и безрадостно констатировать, что Гавейн прав и болезнь становится с
каждым новым поколением безжалостнее и быстротечное.
Поскольку теперь стало совершенно очевидно, что любовь Орлин к ребенку
была многократно сильнее ее любви к "заместителю мужа", то и в роли
утешителя Нортон потерпел горестное фиаско. Материнское начало в Орлин
было намного сильнее "женского", то есть она была от природы лучшей
матерью, чем любовницей и женой. Нортону приходилось смириться с тем, что
он занимает подчеркнуто второстепенное место в ее жизни.
Что касается призрака... тот он просто исчез.
Развязка наступила в предсказанное время: младенец умер, немного не
дожив до года. Они ждали неизбежного, но оказались не готовы к нему. Все
свершилось внезапно и стремительно.
Орлин, вся в черном, часами сидела у колыбели со страшно исхудавшим
умирающим мальчиком. Казалось, и она стоит одной ногой в могиле: за эти
месяцы она истаяла, стала тенью той красавицы, в которую Нортон некогда
влюбился с первого взгляда. И медицина, и магия оказались бессильны.