Эллиот Кейт. Пылающий камень (ч. 2)

   — Вы в трудном положении, — сочувственно улыбнулась Вения. — Пока они не знают, что делать, я взяла на себя смелость отправиться сюда и поговорить с вами. Но остаться надолго я не рискну.
   — Вы можете что-нибудь предложить? — вздохнул Санглант.
   — Нет, принц Санглант. Я могу лишь высказать свое мнение. — Она покачала ребенка, и Блессинг, заулыбавшись, потянулась к блестящему Кругу Единства, который висел на груди у сестры Вении. Та быстро убрала его под одежду. — Мне кажется, что Аои решили возвести на трон принца Сангланта, а сестра Анна и ее сторонники имеют такие же виды на Лиат — принцессу Лиатано. Но к чему выполнять планы тех или других? Почему бы не делать то, что считаете нужным вы? — Она замолчала и пощекотала Блессинг указательным пальцем. Малютка счастливо засмеялась.
   — Продолжайте, — сказал Санглант.
   — Что я вижу в этой маленькой хижине, спрятанной в уединенной долине в горах? — Вения пожала плечами, словно собираясь растолковывать очевидные вещи. — Передо мной внучка великого императора Тейлефера, обвенчанная с любимым сыном короля Генриха — самого могущественного правящего монарха западных королевств. Принц Санглант, вероятнее всего, имеет королевское происхождение и по линии матери, которая наверняка захочет видеть его на троне, когда вернется вместе с другими Аои. Но ни один из вас не имеет ни малейшего опыта в таких делах. Принцесса Лиатано родилась у магов, а потом превратилась в беглянку, принц Санглант — воин, а не придворный, искушенный в искусстве интриг. Но в этом есть и преимущества.
   Лиат молчала, не глядя ни на Вению, ни на Сангланта.
   — Продолжайте, — снова попросил он.
   — Если произойдет катастрофа, тем, кто останется в живых, потребуется лидер. Уверена, что каждый из вас может стать таким ферзем в этой игре. Но если вы объединитесь, вы станете гораздо сильнее. — Она улыбнулась ребенку и, протянув малышку Лиат, скромно добавила: — По-моему, ей пора переменить пеленки.
   Вения ушла.
   — Зачем ты говорила с ней о Хью? — спросил Санглант. Лиат посмотрела ему прямо в глаза, словно знала, что он все слышал, и ожидала этого вопроса.
   — Мы начали говорить о нем, потому что речь зашла о его делах в Дарре. Его отослали к иерархам после суда и обвинения в колдовстве, но он, похоже, при помощи дэймонов подчинил себе иерархов, а потом поддержал человека по имени Джон Айронхед, который провозгласил себя королем Аосты.
   — А королева Адельхейд?
   — Умерла. Бежала. Ничего не известно. Или они просто не хотят говорить, что произошло на самом деле. Сестра Вения ничего не знала о Хью.
   — Поэтому она и пришла к тебе.
   — Вероятно, она поняла, что я не очень хочу о нем говорить.
   — А возможно, она просто хочет показать свою благосклонность. — Санглант был слишком горд, чтобы дать ей понять, сколь многое он услышал. Неужели ее действительно беспокоит его необразованность?
   — На что мне ее благосклонность? — возразила Лиат. — Я говорила, а она слушала. В любом случае, какое все это имеет значение? Завтра нас тут не будет.
   — Но она сказала… — начал было он, но осекся, увидев лицо Лиат, пылающее от гнева.
   — Править как император и императрица, каждую секунду ожидая, что тебе вцепятся в горло? Ни за что!
   —  Но, Лиат, — неуверенно продолжил Санглант. — То, что сказала сестра Вения, правда. Надо думать не только о побеге, но и о том, что произойдет потом. В катастрофе может пострадать гораздо больше людей, чем ты, я и Блессинг. Если есть возможность защитить их, разве мы не должны помочь?
   Лиат неожиданно рассмеялась.
   — Тебе и вправду лучше положить малышку в сухое, — сказала она. — Джерна принесла сегодня свежего мха. А то ты так увлекся, что не чуешь, как по тебе прямо ручей течет.
   Санглант рассмеялся в ответ. Он действительно ничего не замечал.
   — Господи! Думаю, не стоит забывать пословицу «У семи нянек дитя без глазу».
   Блессинг захныкала. Санглант пошел перепеленать ее, а Лиат уселась на кровать и снова принялась чертить схемы и диаграммы стилом по восковой табличке.

5

   В полдень они встретили группу всадников — солдат и слуг, которые направлялись во дворец Ангенхайм, чтобы предупредить о приезде короля, его свиты и армии. Поскольку Адельхейд и ее сторонники уже три дня жили в городе, Росвита была рада отправиться во дворец вместе со слугами и ждать там приезда Генриха.
   — Мы дождемся короля Генриха в Ангенхайме, — объяснила она королеве и принцессе.
   Адельхейд наотрез отказалась.
   — Мы поедем верхом встречать короля, — поставила она в известность Росвиту, а потом запоздало обратилась к Теофану: — А вы что думаете, кузина?
   Теофану даже не посмотрела в сторону Росвиты. До их побега из монастыря святой Екатерины она интересовалась мнением Росвиты и полагалась на ее суждения. Но это время прошло.
   — Давайте поедем, — сказала Теофану. — Я бы предпочла увидеться с отцом прямо сегодня.
   Теперь Теофану не нуждалась в советах Росвиты. Скорее теперь она обратится за советом к брату Хериберту, который все время держался возле нее. Казалось странным, что, после того как она столь яростно обвиняла Хью, Теофану завела дружбу с человеком, которого также обвиняли в колдовстве и участии в делах епископа Антонии. Но Теофану и Хериберт оба верили принцу Сангланту. В каком-то смысле Санглант связал их. Росвите грустно было думать о том, что она потеряла доверие Теофану. Иногда она задавалась вопросом, считает ли Теофану, что в какой-то мере Росвита ее предала.
   Росвита думала, не нарушила ли она собственных принципов, потакая неугасимому любопытству, ведь очевидно, что Теофану ненавидит не саму магию, а только возможность какого-либо союза с Хью.
   — Хорошо бы было снова оказаться в школе, — мечтательно произнес Фортунатус, когда они отправились в путь. Адельхейд и Теофану ехали впереди, в окружении дворян и клириков, далее следовали слуги и обоз — дар леди Лавинии. Замыкал отряд капитан Фальк со своими солдатами. — Должен признаться, что я до сих пор с трудом понимаю речь наших аостанских друзей. И хотя брат Хериберт — настоящий вельможа, не думаю, что стоит доверять человеку, когда-то обвиненному в колдовстве.
   — Думаю, сейчас об этом можно говорить совершенно свободно, — сказала Росвита. — Но я понимаю вас, брат. Скоро мы вернемся домой. Я тоже скучаю по школе.
   Это правда, она скучала по знакомому миру, ей не хватало книг, работы с документами, пальцев, испачканных чернилами, и — в не малой степени — общества короля. Она скучала по Генриху.
   Неужели Генрих тоже не доверяет ей? Поэтому он отослал ее в Аосту? Или он отправил ее подальше только потому, что она готовилась свидетельствовать против Хью, а Генриху в то время нужна была поддержка маркграфини Джудит?
   Скоро она все узнает.
   Они проехали по мосту через реку Мальнин. Некоторое время дорога шла через лес, потом по сторонам появились возделанные поля, окружавшие город Вертбург. Королевское знамя развевалось над дворцом епископа.
   Адельхейд порозовела, Теофану, наоборот, стала бледной. Фортунатус счастливо вздохнул, как человек, наконец вернувшийся домой.
   Капитан Фальк отдал команду «Запевай!».
   Когда они достигли ворот Вертбурга, Росвита, к собственному удивлению, обнаружила, что по щекам ее струятся слезы. Действительно, они въезжали в город совсем не так, как подобает королевскому кортежу — с пышным великолепием, трубами и фанфарами. Но пока они ехали по главной улице, из домов выбегали праздные горожане, и к тому времени, как они добрались до дворца епископа, за ними увязалось такое множество людей, что составило бы честь любой свите. Всем было интересно узнать, чем закончится эта встреча.
   Король Генрих сидел в большом зале. Перед дверьми толпились просители, которые тотчас расступились, давая дорогу Адельхейд. Она вошла в зал, по правую руку от нее шла Теофану, а по левую — две служанки, которые несли сокровища королевы. За ними следовали Росвита с клириками и дворяне. Шествие замыкали солдаты капитана Фалька.
   Генрих сидел на троне и терпеливо выслушивал просителей. За ним стояла его верная «орлица», время от времени он подзывал ее, она наклонялась и что-то говорила ему на ухо. Казалось, король терялся от потока жалоб и просьб, обрушившихся на него. На лице Генриха появились морщины, которых раньше не было, он выглядел усталым и измученным. По щекам Росвиты все еще катились слезы. В это мгновение она поняла, что чувствует изгнанник, вернувшийся наконец домой. Разве придворные не заботились о нем? Почему он так измучен?
   Хатуи тотчас увидела вошедших и склонилась к королю.
   Он встал. На лице его было написано изумление.
   Просители отхлынули от трона. Адельхейд направилась к Генриху. В путешествии ей удалось сохранить красивое платье, кольца и ожерелья, достойные ее высокого сана. Но ни украшения, ни богатое одеяние не могли затмить красоты ее юного лица.
   Генрих шагнул навстречу. Лицо у него было точь-в-точь как у юноши, которому впервые улыбнулась красивая женщина. Но он правил страной почти двадцать лет и умел брать себя в руки.
   — Мне говорили, что видели ваш отряд неподалеку, — сказал он. — Но я не ожидал увидеть вас так скоро. Дочь. — Генрих протянул руки и прижал к себе Теофану, поцеловав ее в щеку.
   — Король Генрих, — произнесла Адельхейд, — рада встретиться с вами.
   — Королева Адельхейд. Счастлив приветствовать вас в своем королевстве. Садитесь, прошу вас. Вам надо отдохнуть.
   Она сделала служанкам знак, и те открыли шкатулки, которые несли в руках.
   — В таких обстоятельствах я не смогу отдыхать, пока не узнаю о ваших намерениях. Это единственное, что мне удалось спасти во время бегства. — Голос Адельхейд звенел под сводами зала. Взору короля предстали две золотые короны, украшенные рубинами. — Это короны короля и королевы Аосты, — продолжала она. — Мне удалось вывезти их, когда Джон Айронхед захватил мой замок. Кроме того, я смогла спасти списки данников, королевские регалии — печати, скипетр, королевскую чашу семьи Аделайн и одежды благословенного Дайсана, которые хранились в нашей сокровищнице сотни лет. Я привезла вам эти вещи. Вы, конечно, слышали, что меня сверг с престола недостойный. Мне нужна ваша помощь, Генрих.
   Адельхейд вскинула голову, и от этого движения последний гребешок, удерживающий ее волосы, упал на пол, и плечи королевы окутало облако пышных волос. К ней бросился слуга, чтобы поднять его, но Генрих успел первым. Он поднял гребень и преподнес его Адельхейд, словно это была драгоценность, а не обычный гребень из слоновой кости.
   Их руки на миг встретились.
   Росвита и служанки стояли рядом и слышали, как королева прошептала:
   — Вы именно такой, как я и думала!
   Владычица! Какой мужчина смог бы устоять перед женщиной — молодой, страстной и очень красивой, которой к тому же принадлежало королевство, о котором он мечтал. Только не Генрих!
   Гребень снова упал на пол, но ни король, ни королева этого не заметили.
   — Пойдемте, — сказал он, голос у него слегка дрогнул. — Садитесь рядом.
   На сей раз Адельхейд приняла приглашение. Она опустилась в кресло, которое немного уступало по красоте королевскому трону. Теофану села в другое кресло, стоящее по левую руку от короля. Теперь Генрих увидел Росвиту и подозвал ее к себе:
   — Сестра Росвита! Мой лучший советник! — Росвита опустилась на колени перед королем, а он склонился к ней. Как всегда, ее поразила сила его обаяния. Как же она могла столько времени не видеть его? Только теперь, проведя столько времени без него, она поняла, как она любит Генриха. — Я знал, что вы справитесь с этим заданием. Вы привезли настоящее сокровище.
   — Ваше величество, — недоуменно произнесла она.
   Но Росвита прошла суровую школу при дворе и отлично знала, что есть вещи, о которых не стоит говорить. Теофану сидела прямо, как королевы на древних фресках. Росвита замешкалась, подбирая подходящие слова.
   — На самом деле, ваше величество, именно ваша дочь, принцесса Теофану, добилась успеха.
   — Не говорите так! — воскликнула Адельхейд. — Моя кузина Теофану очень помогла мне, но мудрость сестры Росвиты помогла нам спастись. Мы не смогли бы ничего сделать без ее стойкости и верных советов.
   Генрих рассмеялся.
   — Мы должны отпраздновать ваше спасение славным пиром, — сказал он и сделал знак слугам, чтобы те начали приготовления.
   Но Адельхейд нахмурилась и склонилась к королю так, что их плечи соприкоснулись. Ее волосы пахли розовыми духами, которыми так славна Аоста.
   — А почему бы не устроить свадебный пир? — смело спросила она.
   По залу пробежал шепот. Росвита не могла не улыбнуться. Маневр был весьма смелым, но, возможно, такая тактика — единственный залог успеха. Генрих изумился, но, похоже, неожиданное предложение не рассердило его.
   — Я привезла новости, — сказала Теофану, которая, похоже, слегка растерялась в сложившейся ситуации, — о моем брате принце Сангланте.
   — А, — улыбнувшись, произнес Генрих. Он сжал руку королевы Адельхейд, а на его лице появилось задумчивое выражение. Росвита понимала, что король хотел получить Аосту, но, судя по всему, Адельхейд тоже не прочь расширить территории собственного королевства. — До меня тоже дошли вести о Сангланте, и полагаю, что в вашей свите есть человек, который может рассказать нам о нем гораздо больше.
   — Да, отец, — подтвердила Теофану.
   — Отлично, — сказал Генрих. — Но сейчас не время. Виллам и Джудит отправились на восток, чтобы положить конец набегами куманов на приграничные земли. Если на востоке война, и в Аосте тоже, то надо убедить Сангланта вернуться. — Потом Генрих обратился к Росвите: — Но я приму решение только после совещания со своим лучшим советником. Что вы скажете, сестра Росвита? Как вы считаете, что мне следует ответить на предложение Адельхейд?
   Хатуи, которая стояла за троном, подмигнула — то ли в поддержку, то ли пытаясь предупредить о чем-то. Зал замер в ожидании ответа монахини.
   Росвита вдруг вспомнила слова Теофану: «Что толку в моем высоком рождении? Если мой отец снова женится и на свет появятся дети, кого он будет любить больше? Почему я должна служить им, хотя я старше их? Разве не потому восстали ангелы, возмущенные такой же несправедливостью?»
   Росвита любила Теофану, сочувствовала ей, потому что немногие люди смогли бы с таким достоинством прожить эти годы. Она даже восхищалась той безропотностью, с которой принцесса служила отцу.
   Но Росвита прежде всего служила королю, после Господа Бога, разумеется. Кроме того, как верный советник короля Генриха она должна учитывать выгоду, которую принесет этот союз Вендару, а не только Генриху. Она поднялась с колен и взглянула королю в глаза:
   — Вы еще молоды, ваше величество.
   Других слов не требовалось. Генриху было всего сорок три года, как и ей.
   Он улыбнулся и сразу помолодел лет на пять, словно Адельхейд поделилась с ним молодостью.
   — Пошлите в Ангенхайм, — приказал Генрих. — Прикажите готовиться к свадебному пиру, достойному короля и королевы!

6

   Захария проснулся на рассвете. У него затекли и руки и ноги. Канси-а-лари сидела скрестив ноги и, протянув руки к восходящему солнцу, что-то пела на своем языке. Потом она умылась и повернулась к нему.
   — Нам пора, — сказала она.
   — Мы снова пойдем по морю? — содрогнувшись, спросил он. Повезет ли им на этот раз или прилив начнется как раз в тот момент, когда они будут брести, увязая в песке, слабые и беззащитные?
   Она загадочно улыбнулась и показала на воду, словно советовала ему умыться перед дальней дорогой.
   — Мир похож на огромное дерево, в котором прогрызли дыры и проходы бесчисленные насекомые. Некоторые врата возникли сами, другие созданы с помощью магии давным-давно. Вот почему мы пришли в чурендо — дворец колец. Здесь встречаются три мира, и мы можем спуститься отсюда по тропе, и врата откроются именно туда, где спрятан он.
   — Твой сын, — прошептал Захария.
   Она не похожа на женщину, у которой есть взрослый сын, но и молодой ее тоже нельзя назвать. Канси-а-лари не ответила, но выразительно посмотрела на него. Захария подошел и осторожно погрузил пальцы в воду. Вода оказалась чуть солоноватой, когда он плеснул ею на лицо. Его тотчас обожгло холодом, хотя воздух был теплым.
   Захария сложил руки ковшиком и предложил воду лошади, а Канси-а-лари в это время привела в порядок свою одежду, приготовила седельную сумку и подняла с земли копье. Утро было туманным, не было видно ни далекого берега, ни даже моря, хотя снизу доносился шепот волн.
   — Неужели и вправду наступила весна? — спросил он. — Как же мы сумели преодолеть такое расстояние за одну ночь?
   Она молча посмотрела на него, развязала одну из лент, привязанных к копью, и опустила ее на поверхность солоноватой воды.
   — Мы… Как ты это называешь? То, чем ты гребешь, чтобы лодка двигалась?
   — Весла?
   — Да. Мы весла. Мы рассекаем глубокие воды. Вот так. — Она провела лентой по поверхности воды, нарисовав круг, а потом еще один, так что получилась восьмерка. — Мы можем путешествовать и по земле, и по воздуху. — Она подняла ленту в воздух, и с нее сорвались капельки воды. — Из дворца колец ты можешь перенестись туда, куда стремится твое сердце. — Она снова опустила ленту в воду, и та медленно закачалась на поверхности. Канси-а-лари дотронулась до груди. — Отбрось тревоги, оставь их в этой воде.
   Тревог у Захарии было предостаточно, но ни одну из них нельзя было подержать в руках. Но он вспомнил, как его бабушка говорила, что старым богам можно принести в жертву хотя бы цветок, если этот дар идет от чистого сердца. Он видел столько странного на своем пути. Может, сейчас нужно просто забыть о том, что было?
   Он вытащил из-под рубахи деревянный Круг Единства, который когда-то давно вырезал для него отец. Потом снял его с шеи и взвесил на ладони.
   — Я повидал такое, о чем никогда и не догадывался. И я пойду по пути правды, а не догмы, я не стану больше слепцом, который свято следует традиции, не отступая ни на шаг.
   Он бросил Круг в воду, и тот почти сразу пошел ко дну, потянув за собой и шнурок. Вода была прозрачной, но почему-то Захария больше не видел ни Круга, ни ленты.
   — Пойдем, — сказала Канси-а-лари.
   Захария взял лошадь под уздцы и пошел за Канси-а-лари через арку. Каменные львы казались живыми, Захария даже подумал, что они могут броситься на него, и от этих огромных когтей нет спасения. Но, разумеется, это была только игра воображения. Тропа свернула направо, и они стали спускаться.
   Через несколько шагов у него закружилась голова. Он задумался: ведь раньше, когда тропа поворачивала направо, они оказались на площади, разве нет? Как они могут спускаться по той же самой дороге? Можно было подумать, что тропа ведет их вперед, а не назад, словно они направляются к какому-то неизвестному месту, а не туда, откуда пришли.
   Он вздрогнул. Казалось, что по коже бегают тысячи муравьев, Захария едва переставлял ноги. Только равномерный цокот копыт да уверенная поступь Канси-а-лари заставляли его идти дальше. Сначала он почти ничего не видел, но вдруг впереди засиял яркий, бело-голубой свет, и Захария устремился к нему, не обращая внимания на предостерегающий шепот Канси-а-лари.
   — Бабушка! — воскликнул он и рванулся вперед. Канси-а-лари оттолкнула его, из ворот вырвался сноп такого яркого света, что лицо Захарии словно опалило огнем. Ему показалось, что из ворот метнулась рука и схватила его, он закричал, вырвался и отшатнулся в сторону. Канси-а-лари подхватила его и отвела на безопасное расстояние.
   Он упал на колени, а лошадь наклонилась над ним и обнюхала его спину. Захария чувствовал запах собственной опаленной кожи.
   — Пойдем, — сказала Канси-а-лари, и он услышал страх в ее голосе, хотя никогда раньше он не замечал за ней ничего подобного. — Грань между мирами становится все тоньше. Нам надо спешить.
   Идти было трудно. И хотя горящие врата остались позади, Захария боялся оглянуться. Что если огнекрылые ангелы идут за ним? Если они дотронутся до него, он сгорит дотла. Канси-а-лари решительно шагала вперед. Похоже, она действительно отбросила все сомнения и тревоги, оставив их в воде. А он?
   — Белый Охотник, — выдохнул он, вцепившись в поводья, лошадь шла рядом, флегматично подергивая ухом. — Дай мне силы! Поделись со мной своим могуществом!
   Сейчас день или уже настала ночь? Это порыв ветра или дыхание луны? Боль стихла. Тропа неуклонно спускалась вниз.
   Канси-а-лари ушла далеко вперед и уже проходила через малахитовые врата, когда он только заметил их. Может, она снова разговаривает с голосом, который называл ее «сестрой»? Захария приободрился, может, он тоже сумел отбросить тревоги? Защитят его древние боги или нет, но он не боялся этих ворот, чей цвет напоминал ему весенние луга в краях, где он родился.
   Захария остановился перевести дыхание перед воротами и надавил рукой на холодный блестящий камень.
 
   В небесах плыла серебристо-золотая лента, изгибаясь так, что он видел одновременно обе ее стороны. Потом она начала вращаться так стремительно, что он перестал различать ее и видел лишь сияющее кольцо — вечность. Вокруг него струились потоки, летели черные облака, яркие хлопья бело-голубых звезд — сияющих, как глаза ангелов. Ему казалось, что под ногами у него разверзается бездна, звезды пустились в безумный танец вне времени, но планеты, Луна и Солнце по-прежнему сверкают рядом, он слышит прекрасную музыку небесных сфер и тянется к ним, желая коснуться… Но его рука не может открыть ворота. Зеленый камень тускнеет и гаснет. Захария видит серебристо-золотую дорогу, лежащую в небесах и ведущую к острову. Что это за остров? Он огромен, как сама Земля, или совсем крохотный? У Вселенной нет границ, которые он, Захария, смог бы осмыслить.
   Остров, который только что был недостижимо далеко, оказывается совсем рядом, словно может летать в небесах. На острове высыхает земля, ростки вянут, животные умирают, все на глазах превращается в пыль…
 
   Лошадь толкнула его, Захария потерял равновесие и споткнулся, рука соскользнула с камня. Видение исчезло. Он стоял на тропе совершенно один, вокруг высились мраморные стены. Никогда в жизни он не чувствовал себя так одиноко, но вместе с одиночеством пришло и чувство свободы. Он ушел от своего прошлого, оставив его вместе с Кругом Единства. Он может остаться тут навсегда и превратиться в прах, по которому когда-нибудь пройдет кто-то другой. Но дворец колец соединяет три мира, и он, Захария, простой смертный, прикоснулся к этим мирам. Он отбросил сомнения и тревоги и теперь может идти вперед без страха.
   — Пойдем, дружище, — обратился он к лошади, потянув за поводья. Лошадь послушно пошла за ним, как он сам шел за Канси-а-лари.
   Подойдя к пятым воротам, сияющим бледно-фиолетовым светом, и не колеблясь ни секунды, Захария прошел мимо, не поднимая глаз. Еще в прошлый раз она предупреждала его, он не собирался дважды наступать на грабли.
   Захария шел уверенно, не останавливаясь ни на минуту, но не видел Канси-а-лари. Сейчас он был у четвертых ворот. Казалось, блестящая янтарная поверхность притягивает к себе, как магнит. Захария не мог сопротивляться, не мог ничего поделать с собой. Он подошел и погладил гладкую, маслянистую поверхность…
 
   Мальчик, вернее, уже юноша лежит в пещере с сокровищами, а вокруг него — еще шесть таких же юношей. Но во тьме пещеры что-то шевелится, словно просыпается огромный зверь.
 
   Лошадь потащила его за собой, он почувствовал запах воды. Стены расступились, и на какое-то мгновение он увидел Канси-а-лари: она стояла на тропе перед лазурными воротами.
   Она подняла руку, поднесла ее к воротам и задержала, не коснувшись синего камня. Захария подошел и встал рядом, хотя она, похоже, даже не заметила его присутствия. За воротами бурлило море, над ним неслись темные тучи. Берега не было видно — то ли его закрывали высоко вздымающиеся волны, то ли тучи не позволяли заглянуть дальше.
   — Кто там? — спросила она. И в тот момент, когда она приложила ладонь к синему камню, он приложил рядом и свою руку.
 
   Над большим зданием развеваются разноцветные флаги. Стражники переговариваются и поигрывают копьями, грумы ходят возле лошадей, проверяя подпруги. На повозки грузят королевские сокровища: дорогие ткани, сундуки со слитками золота и серебра, ларцы с новенькими монетами, золотую и серебряную посуду, шатры и палатки из царственного пурпура. Выносят ларец с королевскими регалиями и коронами.
   Двери зала отворяются, и выходит сам король, рядом с ним выступает красивая молодая женщина, которая держится как королева. Он весело смеется над какими-то ее словами. Вокруг них вьются придворные. За королем идет другая женщина в простом сером плаще, застегнутом на плече значком «орла». Хатуи, его сестра. Она поправляет плащ, и это движение переносит его…
   … к длинному кораблю, о борт которого бьются серые волны. Рядом в воде есть еще кто-то, но их лица настолько пугают его, что он плывет прочь. Вместо волос у этих существ морские угри, носов нет, сверкают острые зубы. Он ныряет, шлепая хвостом по поверхности воды, и только теперь понимает, что он один из них и плывет куда-то рядом с кораблем. Небо такое темное, что не видно даже звезд. На мачте корабля зажигается огонь, и такие же огни появляются на горизонте…
   Он скачет верхом, его сопровождают три всадника. Он останавливается и спешивается у белого шатра. Потрескивают факелы. Льется дождь, под ногами хлюпает грязь. Он входит в палатку, снимает шляпу, потерявшую всякую форму, и выжимает ее. Посреди палатки стоит высокий бронзовый треножник, на нем — чаша из толстого стекла, внутри которой горит белая свеча. Через минуту в шатер, пошатываясь, входит высокий мужчина, завязывая пояс штанов. Гонец опускается на колени: