Эллрой Джеймс. Секреты Лос-Анджелеса

   Джек выводит Карен на середину зала. Вертит ее под быстрые попурри, прижимает-обжимает, когда Спейд переключается на баллады. Карен танцует, закрыв глаза. Джек держит глаза открытыми, отдаваясь сентиментальной патоке мелодии. Вдруг кто-то кладет ему руку на плечо.
   Это Миллер Стентон. Карен открывает глаза и ахает: боже милостивый, ее приглашает на танец телезвезда!
   – Карен Морроу, Миллер Стентон, – знакомит их Джек.
   – Привет! – восторженно вопит Карен, перекрывая музыку. – Я вас видела в старых фильмах Рэймонда Дитерлинга – это что-то потрясающее!
   Миллер берет Карен за руки и принимает позу для кадрили.
   – У Рэймонда я был ужасен! Джек, подойди к Максу, он хочет с тобой переговорить.
   Джек идет вглубь съемочной площадки. Здесь тихо, музыки не слышно. Макс Пелтц протягивает ему два конверта.
   – Твоя премия и наш взнос в кампанию мистера Лоу. А это – от Спейда Кули.
   Пухлый конверт – Лоу не просчитался.
   – Чего хочет Кули?
   – Я бы сказал, хочет подстраховаться. Знаешь, у всех есть свои дурные привычки…
   Джек закуривает.
   – Кули меня не интересует.
   – Что, недостаточно знаменит для тебя?
   – Не нарывайся, Макс.
   Пелтц наклоняется к нему и говорит полушепотом:
   – Нет, Джек, нарываешься-то как раз ты. Создаешь себе дурную репутацию. В Индустрии уже поговаривают, что ты как с цепи сорвался, играешь не по правилам. Ты прижал Бретта и удружил мистеру Лоу – хорошо, он – вонючий педрила и поделом ему. Но не надо кусать руку, которая тебя кормит! Ты что, не знаешь, что половина людей в Индустрии время от времени подкуривают? Гоняй себе чернушек из джаза – не прогадаешь!
   Джек обводит взглядом зал. Бретт Чейз ведет беседы с Билли Дитерлингом и Тимми Валберном – голубятня на выезде. Пархач Т., Джонни Стомп – и эти чешут языками. А вот к «гонкам» подключаются Собачник Перкинс и Ли Вакс…
   – Я серьезно, Джек, – говорит Пелтц. – Раз уж играешь в эти игры, лучше играть по правилам.
   – Макс, у меня вся жизнь – игра. Видишь этих ребят? – Джек указывает на крутых парней за сколом с закусками.
   – Конечно вижу. И что?
   – Макс, у нас в управлении такие вот теплые компании принято называть «преступными сообществами». Перкинс – уголовник-рецидивист, плюс трахает собак. Эйб Тайтелбаум освобожден условно-досрочно. Вон тот высокий, с усиками – Ли Вакс, работал на Микки Коэна – у него за плечами минимум десяток «мокряков». Красавчик-макаронник – Джонни Стомпанато. Ему и тридцати нет, а «послужной список» – отсюда до послезавтра. Полиция Лос-Анджелеса наделила меня властью и вменила мне в обязанность хватать эту сволочь по первому подозрению. А я нарушаю свой долг и этого не делаю. Потому что играю по правилам.
   – Вот в таком духе и продолжай, – отвечает Пелтц, взмахивая сигарой. – И не надо изображать из себя крутого парня. Хм, смотри-ка, как Миллер Стентон обихаживает твою девчонку! Что, Джек, на молоденьких потянуло?
   Джек вспоминает слухи о том, как Макса застукали со школьницей.
   – Для тебя она старовата.
   – Ха! Ладно, иди, волчара, иди! Вон твоя красотка оглядывается – тебя ищет!
   Карен разглядывает плакат на стене: Бретт Чейз в роли лейтенанта Вэнса Винсента. Подходит Джек. Карен просто светится:
   – Боже мой, это просто невероятно! Расскажи мне, кто здесь кто!
   Музыка гремит в полную силу, Кули переходит на фальцет, Собачник Перкинс лупит по барабану. Джек приобнимает Карен и ведет ее в танце в дальний угол, забитый дуговыми лампами. Лучше места не придумаешь – тихо и все как на ладони. Джек называет гостей, указывая поочередно на каждого:
   – Бретта Чейза ты знаешь. Он голубой, поэтому не танцует. Старикан с сигарой – Макс Пелтц. Продюсер фильма и режиссер почти всех серий. С Миллером ты уже знакома. Двое парней без пиджаков – Огги Люгер и Хэнк Крафт, помощники осветителя. Девушка с планшет-блокнотом – Пенни Фулвейдер – ни минуты отдыха, что бы там ни было, даже сейчас – она помощник режиссера. Знаешь, кто обеспечивает сериалу такие реалистичные декорации? Вон тот блондин, наискосок от сцены, – Дэвид Мертенс, художник-постановщик. Вид у него такой, словно всегда чуть под хмельком, но это не так – просто у него редкая форма эпилепсии, и он живет на таблетках. Говорят, это с ним случилось после того, как попал в автокатастрофу и ударился головой. Очень может быть – я сам видел здоровенный шрам у него на шее. Слева от него Фил Шенкел, помощник режиссера, а слева от Фила – Джерри Марсалас, медбрат Мертенса. Танцует с высокой рыжей девушкой Терри Ригерт, тот, что играет капитана Джеффриза. Возле водоохладителя – операторы: Билли Дитерлинг, Чак Максвелл и Дик Харвелл. Остальные здесь – приглашенные гости.
   Карен смотрит ему в глаза.
   – Это твой мир. Тебе здесь нравится. И эти люди – твои друзья.
   – Да, они мне нравятся. А Миллер и вправду мой друг.
   – Ты говоришь правду, Джек?
   – Карен, мы в Голливуде, а в Голливуде без обмана не проживешь!
   – Не надо, Джек. Сегодня я хочу быть отчаянной. Безрассудной. Не возвращай меня на землю.
   Вызов брошен!
   Джек склоняет голову, и Карен тянется ему навстречу. Губы их сливаются в поцелуе – но в тот же миг они отстраняются друг от друга. Джек встряхивает головой, прогоняя головокружение.
   – Соседи все еще в отпуске, – говорит Карен. Руки ее замерли у Джека на плечах. – Мы могли бы пойти… навестить котов.
   – Да… конечно!
   – Не хочешь перед уходом угостить меня бренди?
   Джек идет к столу с выпивкой.
   – Классную девку отхватил, Винсеннс, – бросает ему Собачник Перкинс. – У нас с тобой вкусы сходятся.
   Костлявый парень под два метра с огромными ручищами, торчащими из рукавов черной с красным кантом ковбойской рубахи.
   – Перкинс, от твоих вкусов несет как из выгребной ямы.
   – Спейду не понравится, что ты так со мной разговариваешь. Учитывая, что в кармане у тебя пухленький конвертик…
   Ли Вакс и Эйб Тайтелбаум прислушиваются к разговору.
   – Заткнись, Перкинс!
   Собачник, ковыряя в зубах зубочисткой:
   – Винсеннс, а твоя кадришка знает о твоих приработках?
   – К стене! Ноги расставить, рукава закатать!
   Перкинс выплевывает зубочистку.
   – Эй, ты что, спятил?
   Джонни Стомп, Вакс, Тайтелбаум – все обращаются в слух.
   – К стене, сволочь!
   Перкинс наклоняется над столом, упершись ладонями в стену. Джек закатывает ему рукава – свежие следы уколов. Выворачивает карманы – находит шприц. Вокруг собирается толпа, и Джек начинает играть на публику:
   – Уколы и «баян» – все вместе тянет на три года казенных харчей. Скажи, кто поставляет тебе героин, – и свободен.
   Собачник молчит и исходит потом.
   – Сдай дилера, который продает тебе наркоту, – повторяет Джек. – Сделай это сейчас, на глазах у всех своих друзей – и иди на все четыре стороны.
   Перкинс облизывает губы.
   – Барни Стинсон. Санитар из «Царицы Ангелов».
   Точным ударом Джек вышибает из-под него ноги. Перкинс валится лицом в холодные закуски. Стол опрокидывается, еда и выпивка с грохотом летят на пол. Зал ахает.
   Джек молча выходит, и гости расступаются перед ним. Карен ждет у машины, она дрожит.
   – Это… это было обязательно?
   Только теперь Джек чувствует, что рубашка его насквозь мокра от пота.
   – Да.
   – Я предпочла бы этого не видеть.
   – Я тоже предпочел бы, чтобы ты этого не видела.
   – Читать о таких вещах – одно дело, но видеть своими глазами… Скажи, а теперь ты…
   Джек обнимает ее, привлекает к себе.
   – Теперь я хочу, чтобы ты забыла о том, что видела. И никогда больше не вспоминала.
   – А как же твои истории? Больше не будешь мне рассказывать?
   – Нет… почему же, конечно буду.
   – Мне хотелось бы, чтобы сегодняшний вечер длился долго-долго!
   – Я тоже. Хочешь, поужинаем где-нибудь?
   – Нет. А ты все еще хочешь навестить котов?

* * *

   Котов оказалось трое: откормленные и ласковые, они все норовили запрыгнуть на постель, где Джек и Карен занимались любовью. Серого кота Карен называла Асфальтом, полосатого – Тигром, а самого тощего – Эллисом Лоу. Джек поддержал ее игру: ему нравилось, когда Карен смеется. Всегда нравилось, а особенно сейчас – казалось, каждая ее улыбка расширяет временную пропасть между ними и Собачником Перкинсом.
   Они любили друг друга, болтали, играли с котами. Карен впервые в жизни попробовала закурить – и едва не погибла от кашля. Потом стала выпрашивать очередную «историю». Джек поделился с ней подвигами офицера Венделла Уайта, а на закуску рассказал о кое-каких собственных делах. Версии для подростков: никакого мордобоя, сплошные цветочки с бантиками и добрый папочка Джек, спасающий малолеток от коварных растлителей со шприцами в руках. Поначалу ложь давалась ему нелегко, но Карен слушала с таким восторгом, так явно верила каждому слову, что скоро дело пошло как по маслу.
   Перед рассветом она задремала. Джек не спал, раздраженно прислушиваясь к кошачьей возне. Ему хотелось говорить еще и еще. Бередило смутное беспокойство: он понимал, что чуть позже уже не сможет вспомнить все, что наговорил Карен, и, если придется повторять рассказ, она поймает его на лжи. Карен спала как младенец, ровно и спокойно дыша: Джек прижал к себе ее теплое тело. Минуту спустя спал и он, и в снах его, как в жизни, правда сплеталась в тугой клубок с ложью.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Двенадцатиметровый коридор. Вдоль стен – скамьи, исцарапанные, пыльные, словно только что извлеченные с какого-нибудь заброшенного склада. Скамьи битком набиты людьми в форме и в гражданском. Большинство читает газеты, а в большинстве газетных заголовков так или иначе поминается «Кровавое Рождество». Бад вспоминает, как их со Стенсом вываливали в грязи на первых полосах газет, какой хай подняли мексикашки и их адвокаты. Допрос назначен на четыре утра – обычная для ОВР Тактика запугивания. Напротив на скамье – Дик, нежданно-негаданно выдернутый из своего санатория. Говорят, допросили уже шестерых, пока никто не раскололся. На скамейках – Центральный участок в полном составе: не хватает только Эда Эксли.
   Томительно тянется время, шепотком расходятся слухи. Элмер Ленц взрывает бомбу: по радио объявили, что на завтра назначено опознание в суде – все полицейские, присутствовавшие в участке 25 декабря 1951 года, выстроятся в ряд, и пострадавшие опознают среди них рождественских буянов. Наконец дверь кабинета Паркера открывается, появляется Тад Грин.
   – Офицер Уайт, пожалуйста.
   Бад поднимается со скамьи, и Грин жестом приглашает его внутрь. Кабинетик невелик: стол Паркера, вокруг – несколько стульев. Голые стены. Тусклое зеркало – наверное, одностороннее зеркальное стекло, чтобы за происходящем можно было наблюдать из потайной комнаты. Шеф за столом – в форме, с четырьмя золотыми звездами на плечах. Посредине Дадли Смит, рядом с Паркером – Грин. Баду указывают на «горячий стул» – отсюда он хорошо виден всем присутствующим.
   – Офицер, – говорит Паркер, – моего заместителя Грина вы знаете и с лейтенантом Смитом, конечно, тоже знакомы. Здесь лейтенант присутствует в качестве консультанта, с тем чтобы помочь разрешить проблему, из-за которой вы сюда приглашены.
   Грин закуривает.
   – Мы хотим предоставить вам последний шанс. С вами неоднократно проводились беседы в ОВР, и вы неоднократно отказывались сотрудничать. В обычных обстоятельствах вы были бы уже отстранены от службы. Но вы – прекрасный детектив, и как шеф Паркер, так и я убеждены, что ваши действия в ту ночь не заслуживают порицания. Вас спровоцировали, офицер. В отличие от большинства задержанных по этому делу, вы не отличаетесь склонностью к беспричинному насилию.
   Бад открывает рот, но Смит не дает ему заговорить.
   – Послушай, сынок, шеф Паркер связан должностной этикой, но мы-то с тобой можем говорить откровенно. Скажу тебе как на духу: если бы этих шестерых ублюдков, которые напали на наших товарищей, пристрелили на месте, все мы вздохнули бы с облегчением. И то, что с ними случилось в сочельник, я бы назвал еще слишком мягким наказанием. Но пойми, сынок, полицейскому, который не способен себя контролировать, в полиции делать нечего. А мерзавцы газетчики только того и ждут, чтобы сделать из полиции Лос-Анджелеса посмешище! И мы этого не потерпим. Полетят головы. Репутации полиции Лос-Анджелеса, которая под водительством шефа Паркера стала во многом безупречной, – этой репутации нанесен тяжелый удар; и, чтобы нейтрализовать последствия этого удара, нам нужен подробный и честный рассказ о происшедшем. Мы ждем этого от полицейских. Заместитель окружного прокурора Эллис Лоу обещал сделать все возможное, чтобы не преследовать сотрудников полиции Лос-Анджелеса в судебном порядке – даже если большое жюри признает обвинение обоснованным, – но нужны свидетельские показания. Одно показание у нас уже есть, но этого мало. Просто расскажи нам, сынок. Расскажи обо всем, что там было. Не для того, чтобы кого-то наказать, – для того, чтобы помочь полиции Лос-Анджелеса.
   Бад косится на зеркало. Наверняка с той стороны оно прозрачное. А за ним сидят с блокнотиками чины из ОВР.
   – Нет, сэр. Я не дам показаний.
   Паркер шуршит бумагами.
   – Нам известно, что вы схватили одного из задержанных за шею и едва не вышибли ему мозги. Как это выглядит – сами понимаете. Да, потерпевший спровоцировал вас вербально – и тем не менее, этот акт насилия выделяется даже на общем фоне. Это говорит против вас. Однако нам известно, что, уходя с места действий, вы пробормотали Себе под нос: «Ну и позорище!» – и это говорит в вашу пользу. Если вы согласитесь стать нашим добровольным свидетелем, мы сможем закрыть глаза на ваше… На то, что со стороны выглядит как незаконное применение силы.
   Кто же слышал, черт возьми, кто мог это слышать? Точно, Эксли! Сидел в кладовке! Так вот кто…
   – Сэр, я не дам показаний.
   Паркер медленно наливается багрянцем. Поспешно встревает Дадли:
   – Сынок, будем говорить начистоту. Я уважаю твое нежелание предавать товарищей по Управлению и, прямо скажу, восхищаюсь твоей преданностью напарнику. Так вот, шеф Паркер уполномочил меня предложить тебе сделку. Если ты дашь показания на Дика Стенсленда и суд вынесет ему обвинительный приговор, Стенсленд ни единого дня не проведет в тюрьме. Эллис Лоу дал слово. Правда, из полиции его придется уволить, и без пенсии – но пенсию мы выплатим ему неофициально, через Фонд помощи вдовам и сиротам. Так что же, сынок, будешь давать показания?
   – Сэр, я не дам показаний, – отвечает Бад, обращаясь к зеркалу.
   Тад Грин указывает ему на дверь.
   – Завтра в 9:00 явитесь в сорок третье отделение суда. Пройдете опознание, а затем вас приведут к присяге. Если вы и тогда откажетесь давать показания, получите повестку и будете отстранены от службы вплоть до решения суда. А теперь выметайтесь, Уайт.
   Дадли Смит чуть заметно улыбается. На пороге Бад оборачивается и показывает зеркалу палец.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Мутное, в пятнах стекло туманит и уродует лица, не дает заглянуть в глаза. Тад Грин, как всегда, непроницаем. Шефа Паркера разгадать легче легкого – вон как пошел багровыми пятнами! Дадли Смит невозмутимо-благожелателен, ж таким же невозмутимо-благожелательным ирландским ручейком льется его бесконечная речь. А вот с Бадом Уайтом все даже слишком ясно: едва шеф произнес слова: «Ну и позорище!» – на лице его отразилась сперва напряженная работа мысли, а через секунду – этакое озарение: «Так вот кто у нас стукачок – Эд Эксли!» Собственно, прощальный жест уже и не требовался.
   Эд стучит пальцем по динамику – треск. В комнатушке жарко. Но по крайней мере, нет такой духоты, как в кладовке Центрального участка. Кладовке, которая последние две недели снится ему по ночам.
   С Паркером он играл начистоту: выложил ему все три версии и, не чинясь, согласился стать главным свидетелем. Версии Паркер назвал блестящими, самого Эда – примерным офицером. Ту из версий, что поприличнее, подсунул Эллису Лоу и его любимчику – Бобу Галлодету, молодому следователю из прокуратуры. Всю вину свалили на Ричарда Стенсленда и Бада Уайта (вполне заслуженно), и не столь заслуженно – еще на трех старых служак, которые так и так без пенсии не останутся. А примерный свидетель не останется без награды: его ждет повышение – переход в Бюро расследований. Пройдет год, он сдаст лейтенантские экзамены и станет детективом лейтенантом Эдмундом Дж. Эксли.
   Грин вышел, Эллис Лоу и Галлодет вошли. Лоу и Паркер о чем-то вполголоса переговариваются. Галлодет открывает дверь, объявляет:
   – Сержант Винсеннс, пожалуйста! – Трещит в динамике.
   Мусорщик Джек – прилизанный, костюм в узкую белую полоску. С начальством не церемонится: взглянув на часы, уверенно садится на стул в центре кабинета. Обменивается взглядами с Лоу. Паркер пожирает глазами новую жертву: чувства его прочесть несложно – презрение и ничего больше. Галлодет стоит у двери, курит.
   – Сержант, – говорит Лоу, – давайте сразу к делу. Вы с самого начала охотно сотрудничали с ОВР – и это говорит в вашу пользу. Однако девять свидетелей показали, что видели, как вы избиваете Хуана Карбигаля. А еще четверо из задержанных видели, как вы вносите в участок ящик рома. Как видите, слава – пусть и скандальная – бежит впереди вас. Даже алкоголики читают бульварные листки.
   К нему склоняется Дадли Смит.
   – Слава… о ней-то и речь. Нам нужна твоя слава, сынок. Нужен звездный свидетель, который скажет во всеуслышание большому жюри: да, я ударил задержанного – но он напал на меня, я защищался! И поскольку, скорее всего, так оно и есть, все, что в дальнейшем скажут о тебе свидетели из задержанных, будет тебе только на руку. Но нам нужно, чтобы ты признался: это ты принес в участок выпивку. И люди напились. Признайся в мелком нарушении внутреннего распорядка – и все ограничится взысканием. Мистер Лоу гарантирует, что обвинения тебе не предъявят.
   Мусорщик раздумывает. Эд за стеклом читает его мысли: большую часть выпивки принес Уайт, но доносить на него Джек боится.
   – Грядут большие перетряски, – говорит Паркер. – Много голов полетит. Дай показания – и, обещаю, ты легко отделаешься. Ни увольнения, ни отстранения от службы. Только и всего, что посидишь с годик в Отделе нравов.
   И Винсеннс отвечает – Лоу.
   – Эллис, – говорит он, – может быть, есть другой выйдет? Ты ведь знаешь, что для меня значит Отдел наркотиков.
   Лоу морщится. Паркер:
   – Нет, и хватит об этом. Завтра ты пойдешь на представление, и я хочу, чтобы ты дал показания против офицера Крагмана, сержанта Такера и офицера Пратта. Все трое пенсию себе уже заработали. Насчет всего прочего не беспокойся: наш главный свидетель даст исчерпывающие показания. Если будут спрашивать о других, можешь спокойно отвечать, что ничего не видел и ничего не знаешь. Публика жаждет крови, но, надеюсь, три головы ее удовлетворят.
   – До сих пор ты, сынок, не совершал ошибок, – это вкрадчивый, с ирландским акцентом, Дадли Смит. – И мне думается, теперь начинать поздновато.
   – Я дам показания, – отвечает Мусорщик Джек. Улыбки на лицах. Галлодет:
   – Сержант, нам с вами надо будет обсудить ваши показания. Ужин в «Тихом океане» за счет мистера Лоу.
   Винсеннс встает, Лоу провожает его до дверей. Из динамика – шепот:
   – … А Кули я пообещал, что больше такого не повторится…
   – Как скажете, босс.
   Паркер поворачивается к зеркалу, кивает. Эд входит, садится на «горячий стул».
   – Ну что, сынок, – это Дадли Смит, – настал твой звездный час?
   – Эд, – улыбается Паркер, – я разрешил тебе выслушать показания остальных, потому что жду от тебя максимально полного и точного понимания ситуации. Что скажешь? Есть какие-нибудь идеи?
   – Сэр, верно ли я понимаю, что, даже если большое жюри выдвинет какие-либо уголовные обвинения, при подготовке обвинительного акта для суда присяжных мистер Лоу найдет способ отменить их или не дать им ходу?
   Лоу скривился – видно, Эд попал в точку.
   – Я прав, сэр?
   Лоу, покровительственно:
   – Сержант, у вас юридическое образование?
   – Нет, сэр.
   – Значит, ваш многоуважаемый отец дал вам хороший совет.
   – Нет, сэр, – внутренне ликуя, отвечает Эд.
   – Предположим, что ты прав, сынок, – говорит Смит. – Предположим, мы в самом деле хотим того же, чего и все порядочные полицейские: не отдавать наших братьев-офицеров на позор публичного суда. Предположим, что к этому и клонятся все наши усилия. В таком случае, что бы ты нам посоветовал?
   Эту маленькую речь Эд повторял про себя столько раз, что среди ночи разбуди – от зубов отскочит каждое слово:
   – Шумиха в газетах, которая окончится пшиком, следствие, отложенное в долгий ящик, громкие обвинения втихомолку отозванные, – все это публику не удовлетворит. Внутренние расследования, отстранения от службы, кадровые перестановки – всего этого недостаточно. Вы сами сказали офицеру Уайту: должны полететь головы. Я с этим согласен. Полагаю, ради сохранения престижа полиции Лос-Анджелеса и ее шефа нам нужен публичный суд, нужны уголовные обвинения и приговоры к тюремному заключению.
   – Знаешь, сынок, поражает меня легкость, с какой ты произносишь такие слова…
   Эд обращается к Паркеру:
   – Сэр, после Хоррела и Уортона ваше появление стало для полиции Лос-Анджелеса счастьем. Вы исправили ошибки, совершенные вашими предшественниками, и достигли новых высот. И вы не позволите, чтобы все рухнуло из-за какой-то несчастной случайности.
   – Выкладывайте, Эксли, – не выдерживает Лоу. – Что же младший офицер посоветует начальнику полиции?
   Эд, не отрывая глаз от Паркера:
   – Не заводить уголовные дела в отношении тех, кто уже отслужил свои двадцать лет. Обнародовать кадровые перестановки, побольше понижений в должности и отстранений от службы. Предъявите обвинение Джонни Браунеллу, скажите ему, чтобы просил суда без присяжных и пусть судья вынесет ему условный приговор: он – брат пострадавшего офицера. И еще – отдайте под суд Дика Стенсленда и Бада Уайта. И пусть отправляются в тюрьму. В полиции им не место. Стенсленд – пьяница и бандит, Уайт едва не убил человека, а выпивки принес гораздо больше Винсеннса. Пожертвуйте ими. Чтобы защитить Себя. Чтобы защитить полицию Лос-Анджелеса.
   Напряженное молчание прервал Смит:
   – Джентльмены, совет нашего юного друга представляется мне опрометчивым и чересчур суровым. У Стенсленда есть свои острые углы, но Венделл Уайт – ценный сотрудник.
   – Сэр, если Уайт еще никого не убил, то этого недолго ждать.
   Смит хотел возразить, но поднял руку Паркер:
   – Думаю, совет Эда заслуживает внимания. Завтра на большом жюри, задай им жару, мой мальчик. Оденься попараднее и сделай их.
   – Слушаюсь, сэр, – ответил Эд, с трудом подавляя в себе желание завопить и подпрыгнуть до потолка.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Дампы бьют в глаза. Измерение роста: Джек Винсеннс – метр семьдесят восемь, Фрэнк Доуэрти, Дик Стенс, Джонни Браунелл – коротышки, в Уилберте Хаффе и Баде Уайте– не меньше метра восьмидесяти. За стеклом – бывшие узники Центрального участка, сидя бок о бок с копами из офиса окружного прокурора, указывают на погромщиков.
   – Левый профиль! – хрипит динамик. Шестеро мужчин поворачиваются. – Правый профиль! Лицом к стене! Лицом к зеркалу! Процедура окончена, джентльмены. – Молчание, затем: – Четырнадцать человек по отдельности опознали Доуэрти, Стенсленда, Винсеннса, Уайта и Браунелла, еще четверо – Хаффа. Черт, микрофон забыли выключить!
   У Стенса очумелый вид.
   – Пошел на хрен, козел! – бросает Фрэнк Доуэрти динамику.
   Бад молчит с каменным лицом – словно он уже в тюрьме и защищает Стенса от ниггеров.
   – Сержант Винсеннс в комнату 114, – командует динамик, – офицер Уайт в кабинет шефа Грина. Остальные свободны.
   114-я комната – зал заседаний большого жюри.
   Джек подходит к дверям 114-й. Здесь многолюдно: истцы с адвокатами, Эд Эксли в пиджаке с иголочки, с висящими нитками по краю рукава. Латиносы щерятся. Джек подходит к Эду.
   – Так это ты – главный свидетель?
   – Верно.
   – Так я и знал! И что за кус швырнул тебе Паркер?
   – Кус?
   – Именно, Эксли. Сколько он тебе заплатил за работу? Что пообещал? Чем купил? Думаешь, я даю показания бесплатно?
   – Я просто выполняю свой долг, – отвечает Эд, старательно протирая очки.
   – Под идейного косишь, студентик? – усмехается Джек. – Не верю. Стал бы ты задарма ссориться с братьями-копами. Ведь теперь тебе житья не будет. Не любят у нас стукачей. Может, Паркер обещал тебе переход в Бюро расследований? Так учти: и оттуда ребята тоже погорят, а работать тебе придется с их друзьями.